Shipwreck

Битва с Орин Красной и возрождающимся Культом Баала была столь же жестокой, сколь и отвратительной. Кровь Нечестивых Ассасинов и героев смешалась в спирографе красно-оранжевой резни, когда Лирика и Карлах бросили все свои силы на борьбу с формой Убийцы. Орин преобразилась почти сразу; ярость от того, что её обманом заставили убить Избранного Маски, охватила её, пока она не поднялась с алтаря в виде четырёхрогого чудовища — отродья Баала. Рёв, извергаемый из пасти со спиралевидными клыками, так основательно сотрясал камни вокруг них, что Хальсин был вынужден отпрыгнуть к лестнице или быть сбитым отколовшимся от потолка валуном. Зато Астарион успел увернуться от чудовища и быстро расправился с её сторонниками, пока друид старался сдерживать стихийную атаку и поддерживать целительную магию в рабочем состоянии. Лаэзель же, похоже, была по горло сыта дьяволами и демонами. Очень, по горло, сыта. Завопив со всей мощи, гитьянка бросилась с высоты лестничного моста и почти с идеальной точностью приземлилась прямо на плечи Орин. Оттуда её меч обрушился на голову отродья Баала, отрубив сначала один рог, а затем кусок хитиновой брони с её перепончатой лапы. Затем Карлах, воспользовавшись отвлекающим манёвром, вонзила свой трезубец в брюшную полость Орин. После чего навалилась всем весом на рукоять и вспорола чешую на животе. Убийца взревела, но Лирика приняла ответный удар на свой нагрудник, чтобы Орин не смогла нанести его тифлингше: коготь на мгновение зацепил её под мышкой и нанёс новую кровоточащую рану в и без того сильно изуродованной плоти. Хальсин рванулся вперёд, в мгновение ока уложив одного из культистов шипами Света Латандера прямо в голову. В следующий момент он издал странный, не похожий на мелодию вопль, призывая на помощь Природу, и из тёсаного камня вырвался целый клубок лиан. Первый из терний тут же обвился вокруг ступней Убийцы и опутал её руки, а затем расцвёл множеством крошечных розовых цветочков. Убийца вырвала колючую ветвь из своей плоти, но тут же на хвосте у неё появилась ещё одна: из неё вырвалась наперстянка, которая вскоре украсила её изящной гирляндой пурпурных колокольчиков. Астарион увернулся от ножа ассасина, нацеленного ему в горло, и быстрым ударом кинжала в колено срубил мужчину. Затем он избавился от вопящего культиста, вонзив второй клинок в его единственный открытый глаз. Он быстро огляделся по сторонам, пытаясь сориентироваться, но всё вокруг было залито кровью. Она лилась со ступеней и собиралась в густые, свернувшиеся воды, покрывавшие помост. Тонкий красный туман, словно роса, сверкал на телах павших, а также на его собственных сапогах. Он в отвращении скривил губы. Впервые на памяти Астариона его окружала свежая кровь на каждой поверхности, а он не испытывал ни малейшего желания попробовать её на вкус. Возможно, он всё ещё был сыт от довольно близкого знакомства с Оливетом часом ранее, а может, потому, что всё это выглядело и пахло как сточные воды, просто окрашенные в красный цвет. Но затем он приостановился. Не от усталости. В данный момент он просто хотел насладиться зрелищем. Все культисты лежали вокруг него мёртвые, а перед ним возвышалась Орин Убийца, с воем взывая к Великому Черепу, высеченному в стене, который взирал на происходящее с безразличием неодушевлённого камня. Жуткая громадина с крупными шипами и ужасными когтями отпрянула назад, а ползущие за ней растения впились в её слабеющее тело. Карлах издала торжественный вопль, когда её светящийся трезубец вонзился в горло Орин с раскатами грома, сорвавшимися с его зубцов. Лаэзель, прокричав на гитском какое-то грязное ругательство, вскинула руки и вонзила лезвие своего меча в залитый кровью рот Убийцы. В конце Лирика грациозно прыгнула вперёд и заставила отродье Баала наколоться грудью прямо на её рапиру. Наконец с Избранной Баала было покончено. Её форма начала распадаться на части, и она тщётно пыталась подползти к ждущему её Черепу. Она пыталась кричать, произнося слова «отец» и «нет», но в ней уже не осталось сил, чтобы издать хоть какой-нибудь звук, кроме булькающей крови, растекающейся по каменному полу. Глаза Великого Черепа разом вспыхнули красным. Грудная клетка Орин распалась на куски, которые разлетелись на мелкие фрагменты, а затем в помещении воцарилась тишина. Хальсин посмотрел на Карлах. Карлах взглянула на Лаэзель. Лаэзель посмотрела на Астариона, но тот мог смотреть только на Лирику, а она — на него. Несколько мгновений все молчали. Только медленно падающие хлопья пепла портили их одежду. Не вытаскивая меч, Лирика устремила свой взор к жертвенному алтарю. Ржавые цепи опоясывали его основание, на камне виднелись следы древних клейм, но всё, что она могла видеть, — это безжизненную фигуру, лежащую на его поверхности. Его кожа уже приобрела сероватый оттенок, а губы были испещрены чёрными полосами, когда тело обмякло в момент смерти. Его торс был изуродован многочисленными ножевыми ранениями, но крови на нём было мало, что бросалось в глаза при таких обстоятельствах. Правда, его голова немного склонилась набок, и прямо над дорогим белым воротничком гордо красовались две глубокие проколотые ранки. Он совершил критическую ошибку, пытаясь отнять у неё Астариона, и его слепая ненависть в тот решающий момент стоила ему всего. Оливет Инген Айлиль был мёртв. По сути, он был мёртв ещё до их прихода. Лирика снова посмотрела на Астариона, который не улыбнулся и не пожал плечами. Он просто кивнул в знак понимания, о котором остальные могли только догадываться. Она медленно протянула руку и положила ладонь на грудь Оливета. Как будто ей нужно было самой ощутить его холодное безмолвие, чтобы в это поверить. Или поверить, что это правда он. Она также угрюмо смотрела на его лицо, словно ожидая, что он сейчас вскочит на ноги и станет глумиться над ней прямо здесь и сейчас. Но то, что Лирика чувствовала на самом деле, не поддавалось формулировке. Всего за несколько дней до этого он был вполне реален; он постоянно присутствовал в её жизни и изводил её во снах. Он был той рукой, которая в одно и то же мгновение разрезала её кожу и душу, а также безразличным лицом, бесстрастно прислушивающимся к её крикам. Именно благодаря ему прошлое и настоящее слились воедино, снова и снова выписывая одни и те же круги. Какая-то её часть искренне верила, что он всегда будет предсказуемой постоянной. Всё-таки страдание может быть приятным, когда ты его ожидаешь. Более того — он ушёл из жизни, а у неё остались от него шрамы, которые ещё не успели потускнеть. Её спутники мрачно стояли вокруг неё, как на поминках. Но это были странные поминки, на которых покойный не представлял особого интереса для собравшихся, а вместо него речь шла о самой Лирике. Половина из них ждала, что она впадёт в ярость и будет кромсать труп кинжалом, как Астарион расправился со своим бывшим хозяином. Другая половина думала, что она просто уйдёт, отдав Оливету последние почести — повернувшись спиной и быстро удалившись. Однако Лирика не могла оставить его без ответа. Она не могла ни горевать из-за всего, ни бездействовать. Покопавшись в сумке, Лирика достала свиток Оживления, который бережно вложила в его руки, перекрестив их на животе. Затем, обратившись к самому Оливету, где бы он ни находился, и вскользь к Великому Черепу, Лирика обрела покой. — Я хочу, чтобы ты знал: у меня была возможность вернуть тебя, но я этого не сделала. Я хочу, чтобы твой дух, который скоро покинет этот мир и переместится в другой, знал, что я была здесь, когда ты умирал. Что я знаю тебя и знаю, что ты мёртв. Что теперь ты ничто. И что ты станешь никем. Что через год от твоего тела останутся лишь кости в руинах, сжимающие магию, которая могла бы вернуть тебя к жизни, если бы только кто-то проявил к тебе достаточно интереса, чтобы произнести её. Если кто-то найдёт тебя в этом подземелье, то узнает о тебе лишь то, что кто-то смотрел на тебя сверху вниз и презирал. Я хочу, чтобы ты знал: для тебя не будет Воскрешения. Никогда. Мне всё равно, как жарко ты будешь умолять Келемвора или как сильно будешь торговаться с Мёртвой Тройкой, ты никогда не вернёшься. И ты это знаешь. Я просто хочу, чтобы ты знал, что я тоже это знаю. Я пережила тебя. Я пережила тебя, сукин ты сын. Она помолчала: — О, раз уж ты здесь, скажи Шар, что на этот раз она может трахнуть себя как следует. Я ничего не потеряла. И, насколько я понимаю, она может тебя заполучить. Астарион улыбнулся подобием кривой ухмылки, протягивая следопытке руку. Она шмыгнула носом и бросила последний взгляд на тело Оливета, испытав мимолётное чувство пустоты, когда прядь его чёрных волос упала на неподвижное лицо. Но затем она схватила возлюбленного за руку и позволила ему увести себя из храма скорби, полагаясь на его силу, пока они в очередной раз выбирались из темноты. Однако в последний момент Хальсин не удержался и сорвал с земли пропитанный кровью цветок. Он оставил его в зубах черепа Орин.

***

Следующие ночь и день прошли в тишине и покое, хотя для компании было спокойнее оставаться в стенах «Эльфийской песни». Одни наслаждались едой и напитками, другие — долгими ваннами и полуденным сном, третьи — бегали с поручениями по ближайшим магазинам. Лирика обнаружила, что открытая веранда таверны особенно привлекательна, и коротала на ней часы, греясь в лучах послеполуденного солнца и за бутылочкой лучшего красного вина от бармена (любезно предоставленного Лакриссой и парой лишних золотых монет). Хорошо бы сделать перерыв, говорила она себе. Привести голову в порядок, или что-то в этом роде. Однако вино, похоже, помогало ей в этих начинаниях больше, чем солнце. Она не могла избавиться от навязчивых мыслей, от размышлений о своей жизни, о своём прошлом и обо всём, что произошло после «Наутилоида». Гоблинские лагеря и горящие постоялые дворы, патрули гитьянки и кровожадные карги, Проклятые Тенью Земли и хитрый вампирёныш, проложивший себе путь в её сердце так же уверенно, как личинка прокладывает себе путь в мозг. Конечно, она думала и об Оливете. Об их последнем танце в Багровом поместье и о жестокости, которую он проявил в ту ночь. Он объяснил, что это было наказание за все её проступки. За то, что она отказалась от ужина, как упрямый ребёнок. За то, что она не знала своего места. И поэтому он сказал, что сделает из неё «ребёнка». Хотя, учитывая раны, которые он ей нанёс, и последующее за этим насилие, которым он наслаждался, она так и не поняла, что он имел в виду. Она прищурилась в лучах света, падающих на террасу, когда солнце начало садиться. Её наконец-то вымытые и расчёсанные рыжие волосы придавали ей слегка окрашенный кровью ореол над серебряной тареклой с хлебом и сыром. Она даже не потрудилась заплести их в косу или уложить локоны так, чтобы они не лезли в глаза, поэтому они просто струились волнами по стулу, когда она шатко откинулась на две его задние ножки. Она просидела так, погрузившись в размышления, дольше, чем собиралась, потому что к тому времени, когда её разбудил голос, уже стемнело. — Привет, любимая. Не найдётся минутка? Во имя всех богов и дьявольских контрактов, Астарион был прекрасен. Тем более, что в этот прекрасный летний вечер он появился в чёрном мундире с замысловатой золотой вышивкой. Под ним был такой же тёмный жилет, тоже украшенный подобной вышивкой, и белая рубашка, расстёгнутая на две пуговицы до ключиц. Если бы она не знала его лучше, то приняла бы за самого красивого джентльмена-пирата по эту сторону Побережья Мечей. Лирика наклонила голову. — Конечно. Если честно, мне было интересно, когда ты появишься. То есть, не то чтобы мы избегали друг друга. Скорее, есть вещи, которые ещё предстоит сказать, так? — Да, — заявил он, аристократично скрестив руки на груди. — И мне нужно время хорошенько всё обдумать. — И? — Есть… кое-что, что я хотел бы тебе показать, если ты не против. Кое-что в городе. Она на мгновение задумалась над почти опустевшей бутылкой, после чего спустила ноги со стула под столом и встала. — Конечно, почему бы и нет. У меня не было никаких особых планов на вечер. — Хорошо. — Она не могла не отметить мягкую неуверенность в его голосе. — Сюда. Это недалеко. Бок о бок, они покинули яркий свет таверны и удалились от звуков весёлого смеха и играющих лютен. Они покинули многолюдные улицы и в полном молчании вышли на дорожки, ведущие к городским паркам, раскинувшимся вдоль нижних стен. На секунду Лирика подумала, что Астарион хочет устроить ей романтическую прогулку по цветущим ночным садам, но потом они миновали дома Стражей скорби из серого шифера и зашли на территорию старого и неухоженного кладбища. На углу она увидела два запущенных мавзолея, которым, судя по лишайнику на их восточных арках, было, вероятно, больше нескольких веков, а за ними следовал ряд надгробий такой же запущенной формы. Лирика догадалась, что это, должно быть, часть горшечных земель Старого города, до того как здесь построили морг. Здесь было необычайно тихо, лишь ветер шумел в ветвях плакучих ив. Не было видно ни одной живой души… если можно так выразиться. Астарион же, казалось, погрузился в размышления о своём давнем прошлом. Он шёл так, словно знал точный маршрут, и наконец остановился перед надгробием, заросшим сорняками. Лирика слегка забеспокоилась, но Астарион лишь повернулся к ней, нежно сжал её руку, а затем опустился на колени перед могилой, чтобы очистить её от лозы, хранившей в тайне имя. Поскребя и проведя ладонями, он избавился от зарослей. Астарион Анкунин: 229 — 268 ЛД Лирика потрясённо замолчала. — Почти двести лет прошло с тех пор, как я был тут в последний раз, — сказал он тихо. — Я не возвращался с того дня, как проснулся здесь, внизу. — Он замер, прерывисто вдохнув. — Мне пришлось пробить дыру в гробу и пальцами прорыть шесть футов земли. Когда я, наконец, выбрался на поверхность, отхаркивая грязь и свернувшуюся кровь, Касадор ждал меня. С того дня я принадлежал ему. До дня сегодняшнего. Лирика обдумывала свой ответ, но, по правде говоря, не была уверена в том, что ей следует сказать. Она посмотрела на могилу, твёрдую и неподвижную, но заросшую новой порослью: цветками жасмина и нежными стеблями ландыша. — Ты никогда ему не принадлежал, — произнесла она наконец, и голос её чуть не подвёл. — Так же, как я не принадлежала Оливету. То, что они отняли у нас, досталось им силой. — Может, и так. — Он вызывающе поднял подбородок. — Но всё же забрали. От того, кем я был раньше, почти ничего не осталось. Только имя на камне. Почти два столетия я как призрак бродил по улицам, а тот, кем я был, лежал здесь мёртвый и похороненный. — Нахмурившись, он встретил её взгляд. — А теперь я должен понять, кто я. Чего я хочу. Лирика почувствовала, как в горле у неё заклокотало от радости. Искреннее чувство счастья, которого, по её словам, она никогда раньше не испытывала. С полной уверенностью она наконец-то получила ответ. — Я знаю, что хочу тебя. Я люблю тебя. В этом я не сомневаюсь. Уголок его рта дёрнулся. — Да, я чувствую то же самое. Дело в тебе. Я тоже тебя хочу. — Затем он продолжил. — Всё это время ты была рядом со мной. Прошла со мной через жажду крови, боль и страдания. Ты была терпелива. Заботилась обо мне. Доверяла мне… даже когда это было объективно глупо! Она слегка усмехнулась, но Астарион даже не дрогнул. — С тобой я чувствую себя в безопасности. И что бы ни ожидало меня в будущем, я не хочу этого терять. — Не потеряешь, — ответила она. — Что бы ни было дальше, у меня есть ты. Даже если для этого придётся прятать в твоей одежде разные магические амулеты. Его улыбка была озорной, но в то же время искренней. — Спасибо. — Затем он вздохнул и пожал плечами, чтобы избавиться от излишней нервозности. — Ну… наверное, надо это исправить. К удивлению следопытки, он вытащил кинжал и снова опустился на колени. Она наблюдала, как любовник несколькими быстрыми движениями кончика лезвия высек на старом граните несколько новых цифр и букв. Когда он снова отодвинулся, она прочла: Астарион Анкунин: 229 — 268 ЛД — 468 ЛД. Одинокий цветок белой ромашки так и манил её из зарослей, и, шагнув к нему, она сорвала его и положила на могилу. — Мило, — усмехнулся он. Прошло несколько мгновений задумчивой тишины, прежде чем он снова посмотрел на неё. — Я слишком долго пролежал мёртвым в земле. Пора попробовать снова начать жить. Со всем, что жизнь может предложить. Он взял её за руки и притянул к себе, чтобы она оказалась лицом к лицу с ним, а не с камнем. Чтобы смотреть в его глаза и не задумываться о чёрточке между датами, которая каким-то образом вмещала в себя всё то, чем он когда-то был. Она наигранно, но с лёгким беспокойством приподняла бровь. — В смысле?.. — Если ты предложишь ночь страсти… то сможешь меня уговорить. Лирика чуть не рассмеялась, переведя взгляд с могилы на её любовника, а затем обратно. Астарион, чувствуя растущую силу эмоциональной связи между ними, поцеловал тыльную сторону её ладони. — Знаешь, когда мы впервые встретились, мне не было до тебя никакого дела. Но сейчас всё не так. Быть с тобой — это нечто большее, чем похотливое влечение или попытка хитростью втянуть тебя в тактический союз. Я люблю тебя. Люблю то, что происходит. И я всё это хочу. Добродушно улыбнувшись, он наклонился вперёд, чтобы украсть у неё поцелуй, но у Лирики, надо сказать, были другие планы…