***
— Это все, чего я прошу, господин. Мы даже не будем разговаривать, я прошу лишь дать мне возможность убедиться, что ей оказали должную помощь, — ровным голосом продолжала Секо. Пальцы сжимались в кулаках до отметин на ладони, внутри все колотилось. Она ненавидела такое. Когда ее бесстрастная натура чувствовала нечто подобное, тяга к никотину всегда брала верх. Потом девушка корила себя, что снова не смогла выполнить обещание, данное Утахиме. — Смею вас заверить, врач очень компетентный. Секо слышала вальяжный тон Сано и готова была поклясться, что он наслаждается. — Не сомневаюсь, но нога… — Госпожа Иори получает лучшее лечение, на которое может рассчитывать, — перебил ее мужчина звучным басом. — Напомню также, что вы не совсем в том положении, чтобы просить о чем-либо. — Я прошу не как ее подруга, а как врач, — смело ответила девушка. Кабинет Сано Одо был единственным полностью изолированным местом на этаже. Аскетизм и глубокая серость необъяснимым способом понижали температуру воздуха. Помещение выглядело большим и просторным, вещей было до того мало, что невольно думалось о непринадлежности к этому месту человеческого существа. Как чувствовала Секо, сами стены заглушали проклятую энергию за пределами кабинета. Она тоже отметила схожесть Сатору со вторым главой. Даже их одинокий и непостижимый взгляд выдавал идентичность. Но все же состояние Сано было не просто одиноким, а изолированным. Он не выглядел как человек, способный пойти на поводу у эмоций. И, скорее всего, таким он был не всегда. Сано лишь приподнял бровь. — Не думаю, что это возможно, — лениво ответил он, но сразу продолжил: — У меня есть вопрос к вам как раз как к ее подруге. Секо подавила злобу, но внешне осталась спокойной, проглотив отрицательный ответ. — Упоминала ли госпожа Иори вам когда-нибудь о своих новых способностях? — Что вы имеете в виду? — Сила такого масштаба, — неспешно продолжил Сано, — принадлежала отнюдь не Сатору Годжо. Секо недоуменно моргнула. — Хотите сказать, вы не догадались? — приподнял бровь мужчина и почему-то злорадно усмехнулся. — Я… нет, господин, — ошарашенно выдохнула она. Одернула руки, чтобы не начать рыскать по карманам в поисках сигарет, которые давно перестала носить с собой. — К сожалению, даже я не успел идентифицировать владельца и… так сказать, тип этой энергии, но все указывает на вашу так называемую подругу, — хмыкнул он. — «Так называемую»? — не успела одернуть себя Секо. — Разве друзья не делятся между собой самым важным? — с ехидным прищуром спросил он. — Делятся, — зажалась она. — По крайнем мере, настоящие друзья так делают, — продолжал Сано, — насколько я осведомлен. Секо не нашлась с ответом, только сбито смотрела на его морщины, предусмотрительно избегая пытливого издевательского взгляда. — Так госпожа Иори не упоминала о новых способностях? Старых миссиях, может быть? — Нет. — Кто-нибудь еще может знать о подобном? У нее есть еще друзья? «Из близких только я», — хотела было сказать Секо, но в горле будто застряла рыбная кость. — Коллеги… знакомые… — Они могут знать? — Нет. — Поддерживала ли она с кем-нибудь романтические отношения? Возможно, ее избранник знал подробности? Секо закусила щеку. Какие могут быть последствия такого ответа? — Мне это неизвестно. В глубине души она надеялась, что Утахиме пока что доверяет ей больше, чем Сатору. Но надежда эта была так слаба, что едва ли претендовала на стоящую. — Вам вообще что-нибудь о ней известно? — вопрос стесал ее душу до крови так резко, что на глаза навернулись предательские слезы. Утахиме была ее лучшей подругой, единственной, кого она охотно подпустила к себе. Она была столько же близка, как и Сатору с Гето, даже, пожалуй, еще ближе, и она не сомневалась, что для Иори она была близка в равной степени. Однако, если эти новые способности у Утахиме есть, почему она ничего не рассказала? — Возможно, она специально скрывала это? Имела злой умысел? — Нет, — твердо ответила Секо, подняв голову, — Утахиме не такая. — А вы спрашивали? — Сано все вопросы задавал с одной и той же интонацией, всегда гнул линию, не отвлекаясь на сострадание. — Что именно? — Какая она. Иейри потупила взгляд. Спрашивала ли? Секо всегда считала себя наблюдательной, а потому потребность в банальных вопросах пропадала сама собой. Она самоуверенно полагала, что не нуждается в такой ненужной информации. Утахиме же, наоборот, не всегда отличалась такой способностью. Ее отношение и любовь к самоистязаниям заставляли всегда спрашивать о состоянии другого. Ей было важно знать, что никто не страдает. Секо иногда считала это даже утомляющим. Но все же принимала тот факт, что натурой Утахиме имела довольно стервозный характер и стальной стержень, но при этом была чутка и крайне ранима. «Она не говорила мне об этом потому, что думала, что мне… все равно?» Все проблемы мира возникают от того, что люди недостаточно разговаривают. — Что ж, — хмыкнул мужчина, так и не дождавшись ответа, — срок закончится уже через несколько часов. Разрешаю вам передохнуть. — Могу я навестить Годжо? — Не думаю. Секо сдержанно кивнула и поднялась со стула. Все тело оказалось таким тяжелым, словно на него нацепили чугунные доспехи. Сердце тянуло, отчаяние и тоска сцепили горло. Она вышла в коридор, тихо закрыв за собой дверь. Медленный стук каблуков, как метроном, разрезал все ее мысли, деля их на осколки. Она не волновалась за себя, даже за Итадори или Яга. Любому было бы понятно, что Секо причастна к этому лишь косвенно, ей не светит большого наказания, в конечном счете она слишком ценна для магов. Итадори, по ее теории, может сам напроситься на приговор, но она была убеждена, что Юджи отныне не нужен ни совету, ни тем более Сано Одо. Все точили на него зуб лишь по старой памяти, и самое страшное, что можно было бы дать Итадори, конечно, вспомнив его вклад в битве с Двуликим и иные привилегии от Годжо Сатору, — отставка. Конечно, фальсификация и ведение какой бы то ни было деятельности в тайне от совета — дело совсем не легкое, но только если все это не касается Годжо Сатору. Совет и Годжо пришли к обоюдному решению чтить закон, но сам Сатору по-прежнему своим авторитетом давил в некоторых моментах. Яга, пусть и не имел более таких больших привилегий, как Гакуганджи и тем более Годжо, был слишком весомой фигурой для студентов и многих старших магов. Справедливость и доброта в ведении дел делали свое дело. За Яга непременно бы пошли, а лишнего повода собрать негативно настроенных магов совет не приветствовал. Яга остался бы на посту директора, возможно, с меньшими полномочиями и постоянным наблюдением, но в целом его жизнь не сильно бы и изменилась. Ясно как день было то, что Сатору не понес бы такого серьезного наказания, какое мог бы понести. Многое зависело, конечно, от Сано Одо, но… Секо почему-то не сомневалась, что Годжо выйдет сухим из воды или понесет минимальный урон. Сатору имел власть и влияние, от этого все изменения магического мира были осуществимыми. Но во всем этом деле обязательно должен был быть виновный. Наказание обязательно должно быть назначено. Секо не знала, как Сано доставил Годжо, Утахиме и Итадори в Токио. Ее и Яга вызвали в штаб-квартиру среди ночи. Сано приказал исключить летальный исход всех троих, но при этом, заметив, что Секо не выглядит удивленной таким повреждениям, догадался о хоть и косвенной, но причастности ко всему этому. Он надел комплисы на всех, кроме Яга. И велел Секо не приводить Сатору в сознание. И, к сожалению, причин не объяснил. Она предположила, что, чтобы все шло так, как ему нужно, Сатору не должен мешать. Сано Одо рассказал, что видел весьма интересную картину. И сложил совсем несложную мозаику: Утахиме Иори убила своего директора. Из-за недостатка информации и свидетелей Сано Одо поместил ее сначала в обычную токийскую больницу, где ей помогли с ногой, а вчера утром перевели в карцер на нижнем этаже. Конечно, ведь Сано не совсем изверг, он дал ей возможность отлеживаться все это время и приставил к ней дежурного врача. Секо гадала, почему Сано дал возможность Яга предоставить доказательства того, что ни Утахиме, ни Годжо не виновны, и не доводить сразу дело до суда. Что в этом деле они ловили настоящих преступников, а не пытались убить директора. Что не думали начинать революцию при условии, что хрупкие договоренности все же соблюдались. Но все равно не поняла почему. Она остановилась в холле, где никого не было и где гулял сквозняк. Возможно, если во всем замешан Сатору, то суд превратится в фарс? Нужен виновный. Но просто казнить его нельзя, необходимо сделать видимость справедливости. Убийство Гакуганджи не получится замять, нужно отвечать перед всем советом. Но, если все это выльется в цирк, полетит не одна голова, а все три. И Годжо не станет терпеть подобное, все рухнет. Поэтому нужно было бы все сделать быстро и тихо. Любой из двух глав совета имел право выносить немедленные приговоры. Одна смерть не принесла бы больших изменений, дело, не успевшее разгореться до неимоверно гигантских масштабов, закроется само собой. Сано быстро найдет нового директора и практически ничего не пошатнется. Так думала Секо. И почти разгадала загадку. Девушка вышла на улицу под лучи холодного солнца, пробка на улице рассосалась. Мокрый асфальт нагонял паршивую тоску. Ближайшая табачная лавка мигала ей через дорогу.***
От нервов Итадори почти сгрыз кожу возле ногтя. Прошло уже несколько часов. Он не знал, можно ли ему покидать стены этого кабинета, а потому вслушивался во все звуки здания. Сегодня был выходной, судя по крошечному количеству проклятых энергий, разбросанных по этажам. Юджи мерил шагами пространство, размышляя обо всех исходах. Порой доходило до паранойи. В коридоре послышался звучный бас директора Яга. И несколько пар беспокойных ног. Итадори, допрыгнув на одной ноге к двери, прилип к щели. Масамичи шел впереди, что-то объясняя своим спутникам. Итадори ничего не понял и цыкнул. Когда шаги затихли, Юджи плюнул на все и выковылял наружу. За поворотом он слышал шаги и приглушенные голоса женщин. Итадори изо всех сил старался тащиться быстро и по возможности тихо. Он выглянул из-за поворота и увидел, как Яга, несколько женщин и паренек лет двенадцати поднимаются по лестнице. Юджи грязно выругался про себя и стал прыгать за ними. Ничуть не чувствуя усталости, парень забрался на верхний этаж и услышал, как хлопнула дверь в самом конце коридора. «Наверняка там второй глава», — догадался он. Юджи не спешил идти дальше. Боялся, что его проклятую энергию заметят. Он пытался вслушиваться в тишину в надежде хоть что-нибудь уловить, но ничего не было. Несмотря на выдающиеся физические способности и навыки боя, в обычной жизни Юджи был очень неуклюжим. Нобара не уставала напоминать ему об этом. Он хромал вперед аккуратно, но все равно страшился издать какой-нибудь звук. Он остановился в нескольких метрах от двери и вслушался. — …мы и не думали, что увидим его вновь! — горячо говорил женский голос. — Наш сын жив только благодаря господину Годжо и госпоже Иори! Итадори шокированно уставился на дверь. Яга привез родителей пострадавших детей? — Вы не верите отчету полиции, отчего же? — воскликнул другой голос, он был женским, но сиплым и даже пропитым. — Детектив упомянул о несоизмеримой помощи независимых детективов Годжо и Иори! Этого вам недостаточно? Вы не верите полиции? Юджи нахмурился, явно понимая, что тон эта женщина выбрала не самый подходящий. Посему голоса Сано слышно не было, и сердце подсказывало, что показаний этих людей недостаточно. Несколько минут Юджи вслушивался в еще один голос, но он был так тих, что разобрать слова было невозможно. Сано слушал всех молча, потом тяжело и едва раздраженно заговорил: — Заслуги этих двоих, безусловно, высоки. Нельзя не согласиться. Я бесконечно рад, что дети целы. Но это доказывает лишь то, что они раскрыли дело полиции. Наше же дело с этим не связано. Итадори услышал, как несколько женщин что-то воскликнули и, перебивая одна одну, кричали что-то о маразме и справедливости. Юджи понимал, что слова родителей и спасение детей не докажет того, что Гакуганджи погиб не от рук его учителей. Но докажет то, что был маньяк. Происхождение его все же остается неизвестным. Этим женщинам, скорее всего, было неизвестно, что этот убийца вовсе и не человек. Доказав, что есть проклятье, можно косвенно доказать, что есть связь между ним и Гакуганджи. Вскоре все стихло, женщины и мальчик вышли в коридор. Яга остался в кабинете, Итадори его не видел. На их лицах застыло сожаление и горечь, даже движения казались ломаными. Но двери в кабинет не успели закрыться, паренек с яркими ореховыми глазами, горящими яростью и жаждой справедливости, забежал внутрь и с силой захлопнул дверь. — Аоки! — растерянно крикнула одна из женщин. Итадори недоуменно и шокировано таращился на них. — Я видел его! Такеши Эндо! Его зовут Такеши Эндо, он проклятый дух! — послышалось из кабинета. Юджи чуть было не потерял равновесие от воодушевления. Аоки! Аоки — непосредственный свидетель, он видел его и взаимодействовал с ним. Он знает о проклятьях и энергиях, его слова могут помочь. — Что?! Какая разница, сколько мне лет! Я же не придумываю! Там была завеса! Тот храм! — негодование просачивалось сквозь дверные щели. Мама Аоки от ужаса и стыда закрыла лицо ладонями. Итадори догадался, почему мальчик так недоволен. Пусть и очевидно, что он маг, его энергия чувствуется за несколько метров, пусть он единственный видел паразита вживую, это все не помогало. Аоки — ребенок. А Сано не глуп, чтобы полагаться на слова детей. Юджи закусил язык до крови. Среди обомлевших женщин в отдалении стояла одна. Очень худая и бледная. Она была тише всех остальных и не вздыхала на громкость слов мальчика, а внимательно слушала его слова. Ее впалые глаза сосредоточенно осматривали половицы, но Итадори видел: она понимает мальчика. Не прошло и нескольких секунд после тирады Аоки, как она решительно и строго постучала, извинилась и под удивленные взгляды остальных вошла. Итадори неспешно подошел к ним, забыв обо всем. Женщины окинули его побитое лицо и хромающую ногу презрительным взглядом, но он был поглощен негромким голосом через стену. — Меня зовут Фураюме Мари. Мою дочь убил Такеши Эндо. Родительницы не понимали решительно ничего из того, что говорила Мари. Но Юджи, прислонившись к стене, слушал и понимал каждое слово. Мари рассказала, что в курсе существования магов, ведь ее муж был им. Маленькая Ханако обладала очень существенными способностями для своего возраста и прямо перед похищением рассказала маме о плохом самочувствии. Рассказала, что детектив Макото говорил ей о неких частных сыщиках, упомянул имена. Про Сильнейшего мага Годжо Сатору когда-то давно рассказывал ей муж. Она сдержанно, но четко и строго говорила о том, что не представляет, какие муки ожидали бы других детей в завесе, хозяин которой зверски убил ее маленькую дочь. Паразит существовал, и именно он охотился на директора Гакуганджи. Мари не знала подробностей, но вспоминала об устройстве магических техникумов. — Если они в чем-то виновны, то только в том, что уехали так быстро и я не успела поблагодарить их за то, что именно они рисковали всем, чтобы закончить это. Яга горой возвышался над спинами Аоки и Мари, подмечал каждое моргание Сано Одо и изменения в лице. Трепет надежды пустил жаркую волну по телу, но второй глава молчал вовсе не обнадеживающе. — Что ж, — наконец заговорил он после минуты обдумывания, — это похоже на правду. Масамичи судорожно сжал и разжал кулаки, призрачная капля холодного пота капнула за шиворот. — Так оно и есть, господин, — Мари не уронила голоса ни на секунду, стояла ровно и готова была защищать Годжо и Иори дальше. Аоки выглядел потерянным, былой запал улетучился. Мальчик невидящими глазами смотрел в стену и хмурился, думая о чем-то. — Благодарю, госпожа Фураюме, — поднялся из-за стола Сано и слегка склонил голову, — ваших сведений достаточно. Даже стойкость Яга не помогла остановить нервный выдох, он опустил голову, вежливо кивнул Сано и открыл дверь, пропуская Мари и Аоки в коридор. Дверь закрылась, и их встретил в коридоре шокированный Итадори, облокотившийся о подоконник. — Директор! Этого будет достаточно? — сбивчиво выдохнул Юджи, спешно прохромав к ним. — Ой, прошу прощения, здравствуйте! Итадори сгорбленно поклонился госпоже Фураюме. — Что вы! Вам лучше не делать таких движений! — обеспокоенно воскликнула она. — Где остальные? — спросил Яга. — Ждут вас внизу, им ни к чему слушать это, — ответил Юджи, выпрямившись и стараясь не покачиваться. Яга удовлетворенно кивнул. — Я провожу вас вниз, — отозвался директор. — Вас всех отвезут в аэропорт, само собой. По прибытии развезут по домам. Итадори кивал каждому слову директора, словно бы сам собирался все это делать. И вдруг обомлел, когда Яга выровнялся и ровно в самый пояс поклонился девушке и едва дышащему мальчику. — Большое спасибо вам за помощь. Мари не дрогнула, но выронила каплю досады. Затем тоже расправила плечи и поклонилась в ответ директору, низко склонив голову на тот же уровень. — От своего имени и… от имени моей дочери благодарю вас всех за работу. Итадори кольнуло в груди и глазах. Было жаль бедную девочку, но еще больше теперь было жаль ее мать. Он отлично знал горе потери. И понимал, каких чудовищных сил стоило идти дальше. Юджи утешал себя тем, что сострадания живые заслуживают больше, мертвые — лишь памяти и скорби. Они выпрямились, и усталость тяжелым чугунным саркофагом легла на плечи всех. — Мы подождем вас внизу, — негромко проговорила женщина и коротко поклонилась. Аоки пошел за ней в полном молчании, провожаемый взглядами магов. Они почти дошли до лестницы, Мари ступала вниз, а Аоки внезапно остановился и обернулся. Ореховые глаза, не затуманенные ранее ни похищением, ни страхом, более не светились так же. Цвет потух, бликов почти не осталось. Совсем не маленькая пустота и темнота в глазах маленького мужчины сжирала пространство вокруг. Он поднял их и выцепил глаза Яга. — Передайте Годжо, что я прощаю его за ложь. И передайте госпоже Иори, что я стану магом. И что я не боюсь. Юджи сам себе покачал головой, проглотив ком. Яга с горьким обречением кивнул. Мальчик тоже кивнул и пошел вниз за матерью убитой Ханако.***
Можно спустить это на двоякость человеческой натуры или мерзкие порывы души, но Сано Одо посчитал, что суд для такого дела все же должен состояться. Слова Фураюме Мари, безусловно, доказывали существование Такеши Эндо. Но дело все же было не в самом его существовании, а в том, кто убил директора. Сано догадывался, что, даже если бы ударной волны не было, Есинобу был бы уже не в состоянии существовать самостоятельно. Сано чувствовал, что вся энергия директора расправлена по завесе, что она больна и воспалена и сам старик больше не в состоянии что-либо с ней сделать. Еще всплывали вопросы о том, почему Гакуганджи оказался так далеко от всего действия. Конечно, Сано знал, что инициаторами фальсификации были оба директора, но при этом Гакуганджи был согласен действовать в тайне от совета и, по сути, принял сторону Годжо, хотя всегда поддерживал сторону высших чинов. Что-то заставило старика поменять свой обычный ход. Похоже, Такеши Эндо сильно волновал его. Для полного раскрытия дела нужно было бы допросить непосредственных участников этого расследования. Но Сано решил сразу записать их в обвиняемых, а не в свидетели. Новая сила взволновала второго главу не на шутку. Он вообще не почувствовал проклятой энергии. При этом скинул это на новую технику, странным образом попавшую в руки мага, который никогда не отличался выделяющимися способностями: Утахиме Иори. Имея такую мощь и поддерживая сторону Сатору, она выступала потенциальной угрозой. А потому Сано не мог скрывать это от остальных. Оправдать убийство возможно лишь в случае самообороны. Но свидетелей в завесе не было. Пусть в совете еще не знали обо всем, Яга все равно было запрещено подходить к карцеру. Поговорив немного с Итадори, он отправил его в кабинет. Предусмотрительно не обнадежил хорошим исходом и не напугал плохим, сказал то же, что и Секо. А сам широким громким шагом пересекал пролет за пролетом, встречая хмуростью коридоры, становившиеся все темнее и темнее. Врач, сменивший дежурного, только что заступил на работу. Им было велено следить за ее состоянием и вмешаться, если вдруг понадобится экстренная помощь. Масамичи постучал в небольшой кабинет. Молодой парнишка, скорее всего, только окончивший университет, уставился на огромного Яга в страшном ступоре. — В-вам нельзя быть здесь, меня предупредил-ли… — начал он и обмяк тут же, как палец мужчины молниеносно коснулся его лба. Яга без шума уложил парня на диван и взял ключи от камеры. Повернуть ключ в замке не вышло бесшумно, но все же получилось довольно тихо. Он не успел проанализировать, сопоставить или хотя бы увидеть, а только почувствовать, что в темной клетке из сырого бетона и железа, освещенного скорбным светом из крошечного окна, нет проклятой энергии. Даже намека на душу, причастную к ней. В камере лежала пустая оболочка, некогда горевшая жизнью. Утахиме похудела еще сильнее до впалой кожи и синих ям на ней. Маленькая и нескладная, отвернувшись лицом к стене, тихо дышала под тонким шерстяным одеялом. Она была до того покалеченная, что даже Яга ощутил бесконтрольный порыв самому взять ее в охапку и отнести в госпиталь к Годжо. Серая роба топорщилась на хилой груди. Волосы, собранные кем-то в больнице в неаккуратную толстую косу, рябили седыми прядями. Яга остановился в дверях, от жалости задержав воздух. Досада и злость на себя окольцевали его душу сильнее, чем комплисы совета. Душа болела и ныла за его учеников. Пусть они сами давно стали учителями, Яга тревожился о них как о собственных маленьких детях. Утахиме спала или лежала с закрытыми глазами. Это был единственный доступный теперь способ выздоровления. Масамичи все еще не видел ее медицинской карты и решил, что лучше будет узнать все от нее. Тонкая трубка капельницы крепилась к игле, воткнутой в сгиб локтя. Вены пропали, а разросшийся синяк появился. Неслышно шагнув в середину, Яга застыл. Отчего-то он не осмеливался будить ее. Боялся неживых глаз, севшего голоса и улыбки, которую она наверняка покажет, чтобы не беспокоить его. Но Иори, почувствовав присутствие, с тяжелым вздохом повернула голову. Сонно моргнула несколько раз, шершаво сглотнула. — Учитель? — Здравствуй, Утахиме. — Я не услышала, как вы вошли. Разве… Разве вам можно здесь быть? — шепотом говорила она. — Не волнуйся об этом, — теплый голос директора шелестел сквозь плотную тишину камеры. Утахиме всегда успокаивали его слова, оттого она не стала даже напрягаться. Сглотнула несколько раз, слабой рукой потерла глаза, стараясь быстрее проснуться полностью. — Как себя чувствуешь? — спросил он, опускаясь на железный табурет у самой кушетки. — Все хорошо, учитель, — заверила она, прочистив горло и попытавшись подняться на локтях. Яга только поджал губы на очевидную ложь. Руки ее двигались довольно сносно, но ноги все еще были слишком неповоротливыми. — Как Итадори? С ним все хорошо? — обеспокоенно спросила девушка, но ровно держала лицо. — Да, гораздо лучше. — Как думаете, второй глава может закрыть глаза на его участие в операции на острове? Яга удивился про себя ее спокойному тону и тому, какие вопросы задает. Видимо, за эти дни у нее было много времени, чтобы построить теории. — Совет перестал интересоваться им, разве что по инерции. Сано Одо еще думает, стоит ли доводить дело до суда. Яга посчитал это хорошей попыткой дать ей надежду, но почему-то Утахиме совсем не обрадовалась. Она помолчала немного, задумчиво смотря на сложенные ладони. — Они не станут мириться с этим. — Что ты имеешь в виду? — Глава понял, что я добила Гакуганджи, пусть появятся доказательства нашей самообороны, технически все же его убила я, — говорила она негромко, редко поднимая впалые глаза на Яга. — Я работаю над этим. Родители дали свои показания Сано. — Все? — удивилась она. — Все, — кивнул Яга и догадался о реакции. — Правда, Сано послушал лишь Аоки и Фураюме Мари. — Она?.. — встрепенулась Иори. — Она тоже?.. Она приехала? — Именно ее слова убедили, что Такеши Эндо существовал. — Вот как… — ошарашено пробормотала девушка. — Она помогла… — Она безмерно благодарила тебя и Сатору за работу. Утахиме печально улыбнулась, опустив голову. — Великой души женщина, большое спасибо ей. Но… это вряд ли поможет. В завесе не было живых свидетелей, кто мог бы подтвердить. — Утахиме, — строго одернул упаднические мысли Яга, — мы еще работаем над этим. — Не хочу… Пусть совет делает что хочет, — безжизненным шепотом отозвалась она, мучительно отвернулась к стене, прикрывая глаза. — Я не прощу себе его смерть. — Чью? — вся беспокойная нежность вылилась в одном вопросе. Мужчина чуть подался вперед, сердце ныло за бедную девочку. Он не понимал ее слов. Утахиме усиленно сглотнула ком, сдавленно выдохнула и, не поворачивая головы, ответила: — Сатору. Яга пересел на край кушетки, аккуратно положив большую волосатую ладонь на предплечье девушки, почти перекрыв его полностью. Все это время она думала, что убила его вместе со всеми. Все это время она была уверена, что похоронила Сатору под толщами морской воды. — Утахиме, — позвал он, заставив ее повернуться. Девушка стоически распахнула глаза, с видимым усилием вернув непроницаемое выражение лица. — Сатору жив, — четко проговорил Яга в самые ее глаза. И, облегченный видом того, как на долю секунды зрачки ее дрогнули и мгновенные громадные слезы полились из желтых вымученных глаз, легко погладил тонкую ладонь. — Живой… — как ребенок, мокро всхлипнула она, стыдливо вытирая ручьи нескончаемых слез. Она постаралась задушить такие откровенные эмоции, но не выходило. И под напором ее облегчения Яга сдался. Чуть приблизился и большими руками обнял девушку. Она обняла его в ответ так крепко и зарыдала в голос, невнятно и рвано повторяя: — Он жив… Сатору жив… Яга всегда это знал, но сейчас понял окончательно. Утахиме была человеком с самого рождения, во всей чрезмерной чувствительности, злости, нежности, преданности, горечи, честности она была человеком. Рубашка его намокала, она не могла успокоиться. Яга осторожно гладил ее спину, а у самого внутри высоченной волной поднимались сожаление и горечь. Произошло то, чего он хотел избежать. Утахиме осталась без сил. Он отметил, что прежде имевшая сверхъестественный слух девушка, часто просыпавшаяся от шумов, которые никто и никогда бы не услышал, теперь не услышала даже то, как он вошел в затопленную тишиной камеру. Проклятой энергии не было, она выгорела полностью, оставив огромное зияющее ничего. Выжженное поле. Опять и снова. Пока она пыталась успокоиться, Яга все больше захватывали печальные чувства. Когда им сообщили обо всем, Секо поехала оказывать помощь. Вернулась бледная и напуганная. — Тело Утахиме больше не принимает мою технику, — сказала она. — Я… Я ничего не смогла сделать, ее отвезли в больницу. Директор не успел должным образом и обдумать, как Секо продолжила: — Танцевать она больше не сможет. Возможно, подействуй сила Иейри на Утахиме, все бы обошлось. Но Утахиме стала даже более обычной, чем все другие люди. Чудесного исцеления больше не было и быть не могло. Она всегда будет такой. Мужчина краем глаза посмотрел на накрытую ногу. Одеяло вместе с больничной робой съехало, и ему показалось забинтованное бедро с внушительным черно-багровым пятном. Она знает? Возможно, еще нет, но чувствует. Утахиме затихла, обмякнув на массивном плече. — Простите, — прошептала она, — простите, я… совсем… — Все нормально, Утахиме, — одернул он. Она судорожно выдохнула, усталость налетела снова. Яга поднялся, радуясь, что она не спешит задавать уточняющие вопросы. — Тебе нужно отдыхать, я потребую, чтобы тебя перевели в нормальную палату. — Я не… — Раз все пока проходит тихо, нет нужды показательно держать тебя здесь.***
Проливной январский дождь для Токио был не в новинку. Снега не было уже несколько дней, с крыш слетали тонкие льдинки. Как и обещал, Яга добился для Утахиме палаты. И пусть на окне стояла решетка и сама атмосфера была удручающей, здесь ей было тепло и светло. Уже четыре дня не было никаких вестей, никто не приходил, никто с ней не разговаривал и не пытался запугивать. Одним вечером в палату зашел человек, бритый под ноль, крайне сурового вида и, не говоря ни слова, надел на запястья Утахиме комплисы. Бесполезно было пытаться что-либо узнать от него, но додумывать никто не запрещал. После прихода Яга и его слов на крошечный процент она поверила, что из всего этого можно выбраться и справедливость в конечном счете восторжествует. За столько времени, она была уверена, Яга перевернул каждый камень в Миядзаки, Нитинане или даже на острове, но нашел доказательства, и пусть они на сто процентов могут доказывать их с Сатору невиновность, это все равно не могло помочь. С самого начала браслеты надевали на подозреваемых, чтобы те не совершили побег или бунт. Если комплис не было, то и угрозы никто не ждал. На Секо, Итадори и, скорее всего, Годжо комплисы надели. На Утахиме и Яга — нет. И пусть для Яга это было бы бессмысленно, каждый знал последствия его побега, поэтому в таких мерах не было необходимости. Но Утахиме… оказалась опасной внезапно. Она могла поклясться второй здоровой ногой, что Сано Одо чересчур напрягся из-за неизвестных ранее сил. И поэтому доведет дело до суда, как бы Яга ни старался вытащить всех. Дни шли, и ожидание отнимало и без того малые силы. Утахиме плохо спала, ела и всеми силами пыталась отвлечься. Она смогла подружиться с медсестрой, которая меняла ей бинты. Разговорчивая невысокая женщина в благодарность за то, что Утахиме смиренно ее слушает и, пусть из вежливости, но систематически задает уточняющие вопросы, приносила по утрам газеты. Утахиме всегда начинала со спортивных новостей, затем переходила к мировым, а дальше читала все без разбору. Она выпросила карандаш и стала оставлять разные наблюдения и случайные мысли на полях. Это помогало — мысли улетучивались. Бесконечная тревога утомила так сильно, что ей уже было все равно, что по итогу будет с ней. Единственный, кто заботил, — Сатору. Невидимая рука сжимала внутренности, как губку, с них капало и капало вниз в самые пятки, стоило ей вспомнить его взгляд, окровавленные зубы и губы, растянутые в улыбке. Тогда она поверила, что видит его живым в самый последний раз. И в солнечном сплетении екнуло, соскочила незримая чека, все, что было сжато с самого рождения, отпустило. За долю секунды, когда земля стала раскалываться и дом вместе с Гакуганджи и Эндо ушел в преисподнюю, и до момента, когда она, закрыв всем телом голову Годжо, отключилась, магия ушла так легко, будто в теле ее никогда не жаловали. Старик и его сын утонули в темной пучине на веки вечные. Пришитая, несуразная, никому не нужная деталь, которую она все эти годы зачем-то лелеяла и любила, вышла из нее, как игла из вены. И стало легче. И свобода пришла. Утахиме зачем-то подчеркивала незнакомые имена в ежедневных некрологах в самом конце страницы, бездумно и бесстрастно думала о смерти безликих существ. Она не стала ничего спрашивать у бритоголового и сама не стала говорить, что комплисы более для нее не действенны. Она ничего не чувствовала внутри и знала, что Сано в курсе ее ситуации, но при этом все равно решил перестраховаться. Ее сделают виновной во всех бедах. Казнят и вычеркнут о ней все упоминания. Потому что все было правдой. Гакуганджи убила она. И уже было все равно. Не осталось ничего. Все, чего хотелось, — увидеть Годжо и попрощаться. Пусть это все закончится. Сил ведь больше нет. Гром, дошедший с опозданием, выдернул из бесконечных неинтересных строчек. Утахиме моргнула и взглянула в окно. Дождь убавил темп, но все еще исправно колотил по крышам и парапетам. Новая подруга принесла утром костыль, поставила у самого изголовья. И пусть Утахиме уже не чувствовала острой боли, ей было тяжело смотреть на ногу. Все это время она избегала мыслей о новом увечье. Упрямо скинув одеяло и отложив газету, она дотянулась до костыля. Слабые руки не держали, потребовалось несколько минут, чтобы просто подняться. Весь вес приходился на несчастного помощника. Девушка осторожно выпрямилась, держа пальцы свободной руки в считанных сантиметрах от тумбы. Утахиме была готова к падению. Она просто устала идти. Но нога оказалась крепче, чем думала Иори. Или тугая перевязка сделала свое дело. Крохотными шажками, дергано и сбито она продвигалась к окну. Костыль не скрипел, но сама Утахиме — периодически. Было тяжело, капля пота быстро скатилась от виска и пропала в воротнике больничной робы. Иори дышала коротко и часто, не сбиваясь и продолжая. И вот ладонью и ногтями уцепилась за подоконник. Отдышалась и одобрительно покачала головой. Капли неслись по стеклам быстро-быстро, перегоняя одна одну, сбивались в мерцающие ручейки и все падали, падали вниз. Машины с яркими фарами неслись по трассе, практически не замечая светофоры. Люди с зонтиками шагали по тротуарам, кто-то останавливался и отходил вбок, чтобы не мешать и успеть просмотреть уведомление в телефоне, кто-то перешагивал раскидистые лужи, смеялся в трубку телефона, следил за стрелками на наручных часах, торопился и останавливался. Жизнь шла, что бы ни происходило в стенах этих коридоров. Все продолжалось и не замедлялось на сострадание или горе. Смотря на это все, она вдруг остро ощутила последствия собственной лжи. Не хотелось умирать, не хотелось вдалбливать в себя убеждение, будто теперь ни в чем нет смысла и ничего больше не может интересовать. На острове Утахиме Иори действительно умерла. Больше не осталось никого. Теперь нужно было лишь уйти и все начинать сначала. И от дождя, и людей, и машин, и газет, и телефонов, зонтов и разговоров, детей и студентов, жалости и горя, побед и поражений, любви и будущего хотелось жить дальше. Бежать, бежать, бежать в Нантайский лес и жить дальше. Утахиме замерла от собственной беспомощности, скача глазами от прохожего к прохожему. Сбитыми пальцами со всех сил сжимала рукоятку костыля, закусила щеку до крови, ладонью ухватилась за оконную раму, усилием воли возвращая боевой настрой. Дула на тлеющие угли надежды, заставляя гореть все вновь. И вздрогнула на месте, будто от выстрела, когда внизу увидела Яга. Всегда спокойного и размеренного, мудрого и чуткого, но теперь вылетевшего из парадных дверей штаб-квартиры с перекошенным от отчаяния и злобы выражением лица. И слезы полились сами собой. Потому что теперь уж точно ей осталось недолго.***
— Нам нельзя разговаривать… — только и успела выдохнуть Секо, повернувшись на звук громко открывшейся двери. — Слушай внимательно, — громоздко сказал Яга, — внимательно, Секо! Отправляйся в госпиталь, возьми все, что нужно, делай все быстро и по максимуму, но чтобы оставаться в сознании. Девушка машинально взглянула на браслеты и снова уставилась на массивного Яга. Пиджак его был помят, очки в кармане, круги под глазами добавили возраста, морщин за эти несколько дней стало больше. Он ворвался к ней в кабинет, мокрый от дождя, злой и нервный. Им запрещено было говорить или как-либо взаимодействовать. И это получалось, потому что директор отсутствовал на месте уже несколько дней. Он проехал по маршруту Сатору и Утахиме, допросил всех, достал все, что было. Собрал все сведения, которые могли бы помочь. И пришел к Сано Одо с последним аргументом. Он сказал, что невозможно скрывать абсолютно все. Поэтому ему удалось узнать, что жена одного из ученых, работавших над экспериментами, все еще жива. И она может подтвердить причастность Гакуганджи к незаконным действиям, раз уж преследовать ее больше будет некому. Если Гакуганджи проводил опыты над магами и в частности собственным сыном, то существование мутировавшего проклятья и связи его с отцом можно считать подтвержденным. Сано был удивлен и раздражен. Гакуганджи точно бы понес свое наказание. Но чуда не случилось. — Это дело другого рода, директор. Я жду доказательство того, что Утахиме Иори и Сатору Годжо не приложили рук к смерти Есинобу Гакуганджи. Вынести приговор посмертно можно и позже. Сейчас нужно разобраться с пока еще живыми. Доказательств не было. И Яга больше не знал путей. Отчаяние накинуло на него петлю. Вина сжирала его душу, как тля живой росток. Его учеников ждет расправа за его решение. Нужно было лучше думать. Не фальсифицировать дело, не посылать на все это Утахиме и Годжо. Нужно было думать раньше. — Выведи Годжо из комы. Расскажи обо всем, — быстро говорил он. — Но Сано запретил… — После того, как Сатору вернется, ему придется слушать его. Годжо сможет, — твердо сказал Яга, нервно шаря в кармане, пытаясь найти очки. — Годжо сможет… — Если… Есть ли вероятность, что Сатору сможет убедить его отпустить всех? — У них странные отношения. И Сано уже давно не делает скидку на родственные узы, но Годжо заставит считаться с ним. Тем более жизнь Утахиме под угрозой слишком реальной, Сатору может увидеть то, что никому из нас не выйдет. Иейри поджала губы, боясь подпускать к себе надежду. Ей так хотелось видеть их всех живыми, но она боялась, что чувство горя и неминуемой скорби по закрытии этого дела выползет на свет, как змеи из нор. И отравят не только ее жизнь, но и жизни тех, кому были дороги Утахиме и Сатору. — Между ними… все действительно так серьезно? — тихо спросила она. Яга невесело хмыкнул. Пусть эти двое и не желали признавать и даже произносить слова «любовь», это была она. Яга точно знал, какая она должна быть. И это была она. Такая, что можно было бы и умереть и воскреснуть. Секо не стала больше задавать вопросов: вид учителя говорил за себя. Вариантов больше нет, придется нарушать правила.