В момент, когда тебя накрывает ледяная вода, вместе с твоим телом начинает замерзать и твоя решимость. Но решимость замерзает от твоего собственного эгоизма. И, если честно, это довольно позорно… как для того, кто не сдержал клятву.
© Кьёраку Шунсуй (Bleach)
1988 год
Утренний туман окутывал молочной белизной; туман и земля под ногами, и больше ничего, сколько ни пытайся идти вперед. Туман и тишина, нарушаемая периодическим девичьим смехом. Хисока звал — смех затихал, и тут же звенел в противоположном направлении: слева, справа, сзади, спереди, иногда сверху. Дух меча играл с ним, как кошка с мышью, а прочесть его эмоции Хисока не мог; занпакто — части их самих, в мече поселится частица его души. От отсутствия эмоций во внутреннем мире ему было хорошо, но из-за этого он терял преимущество. Унохана говорила, что именно благодаря частому нахождению во внутреннем мире, где есть только Хисока, ему становится лучше, и эмпатия приносит меньше боли. Всю свою жизнь он подвергался непрекращающейся ментальной пытке: все равно что взять отдельный участок тела и каждую секунду его ранить, то сильнее, то легче, но не позволять ране заживать ни на миг. Прекратить использовать эмпатию Хисока не мог, даже сидя в клетке в подвале своего дома, он чувствовал эмоции окружающих, которые находились в комнатах и во дворе, фоново — соседей и прохожих. Во внутреннем же мире не было никого, и там он мог оправиться, заодно в следующий раз получив меньше урона: гораздо больнее тревожить гниющую и нарывающую рану, чем зарубцевавшуюся. Еще Унохана говорила, что помочь Хисоке в интересах духа его меча; занпакто рождаются вместе с шинигами, живут вместе с шинигами и умирают вместе с шинигами. Другими словами: его меч — тоже эмпат, и ему тоже от этого паршиво. Как заставить меч заговорить с ним, Унохана не сказала, ответила, что это всегда индивидуально и Хисока должен понять сам. Когда он спросил, как она однажды узнала имя своего нодати, капитан лишь покачала головой в отрицании и очень многозначительно улыбнулась — перед глазами Хисоки полыхнул красный цвет: не пламя, кровь. Больше он не спрашивал.***
Пятый отряд, в отличие от Второго, Четвертого, Одиннадцатого и Двенадцатого, не выполняет никаких особых целей. В брошюре рекрута говорилось, что Пятый отряд подходит интеллектуалам, тем, кто хочет достичь успеха в боевых искусствах и получить полезные знания. Символ — ландыш, цвет — бледно-бирюзовый. Здесь мало что отличалось от Академии; те же казармы и додзё, кроме них, здание, где находились кабинеты старших офицеров. Новичков выстроили на плацу, от Момо лучами исходила надежда увидеть Айзена, но вместо него к ним вышел другой командир — Ичимару Гин, уже знакомый Хисоке, но тогда он видел его лишь мельком, и эмоций не уловил. Разочарование Хинамори кольнуло булавками. От Абараи донесся оттенок то ли презрения, то ли недоверия, от Киры — недоверия и удивления. Судя по эмоциональному фону новобранцев, Ичимару Гин никому из них не понравился. Высокий, очень худой, с короткими серебристыми волосами и резкими чертами лица, но на вид обыкновенный. Форма как форма, меч как меч — обычный вакидзаси. Он выделялся бы цветом волос, но выделяло Гина другое. Он улыбался. Тогда, когда появился спасти их, и сейчас тоже. Насмешливо-довольно и одновременно издевательски, как будто знал все чужие постыдные секреты. Глаза при этом щурил так, что они превращались в узкие щелочки. — Что ж, добро пожаловать, — голос у него тоже был насмешливый, и слова он немного растягивал, говоря на ярко выраженном киотском диалекте. — Счастлив приветствовать пополнение в наших доблестных рядах! Кухня вон там, — кивнул Гин по направлению, — рядом столовая. Во-он там туалеты, умывальники и все такое прочее. Там додзё, там полигон для кидо, вон там — административное здание. Каждое утро в пять на плацу проходит построение, вечером — в семь. Расписание дня висит на входе в каждую казарму. Дежурные рядовые отвечают за приготовление пищи, чистоту и порядок, порядок в том числе общественный. Нельзя шуметь, устраивать драки и распивать алкоголь на территории отряда. Отбой — в десять, но это не обязательно. Вот вроде бы и все. Вопросы есть? Вопросов не было. Только один, который появился у всех и который никто бы не рискнул задать: почему фукутайчо все время улыбается? И только один Хисока через эту улыбку ощущал печаль. Не громкое страдание, как у Ренджи, а тихую сосредоточенную грусть, решимость защитить — кого-то или что-то, и нежность, теплую и одновременно страстную; Ичимару был в кого-то влюблен, настолько сильно, что пожертвовал бы ради нее всем. Несмотря ни на что, он показался Хисоке хорошим человеком.***
Поместье Кучики было невероятно красивым и богатым, но совершенно неуютным. Рукии достались небольшие покои в правом крыле — ее первая собственная комната, где была мягкая постель, письменный стол со всеми необходимыми принадлежностями, андон, котацу, книжный и одежный шкафы и удобное кресло. Окно выходило в сад, в саду цвели вишневые деревья, в пруду плескались карпы. Все — комфортное, удобное, окруженное атмосферой роскоши, но лишенное даже малейшей капли душевности, какой обладали руконгайские лачуги, где она жила в детстве вместе с друзьями, и женские казармы Академии Духовных Искусств. Слуги кланялись ей и называли «Рукия-сама», расчесывали ей волосы, помогали принять ванну, натирая тело маслами, по утрам, для обеда, для ужина и перед сном наряжали в разные кимоно; все это она могла сделать самостоятельно, а процесс мытья в первый раз даже возмутил — не настолько она грязная, чтобы ее оттирали в четыре руки; но Рукия молчала и терпела. За ужином старалась есть медленно, а не как голодающая. Вежливо кланялась Гинрею и Бьякуе. Бьякуя на нее не смотрел. Отворачивался, делал вид, что не видит, не замечает, и вместо нее — пустое место. Первоначальные опасения, что ее взяли сюда как наложницу, растаяли уже через неделю, и тем более странно становилось от того, что клан Кучики удочерил девушку-копию жены молодого главы. Она действительно была похожа на госпожу Хисану, как зеркальное отражение — почти как зеркальное отражение. Госпожа Хисана выглядела взрослее, утонченнее, мягче и нежнее, она была в тысячу раз красивее, наверняка она была гораздо грациознее, добрее и рассудительнее… …она умерла, и ее фотография украшала семейный алтарь. Рукии показали эту святая святых всего один раз — когда Гинрей показывал ей поместье. Гинрей отнесся к ней гораздо теплее Бьякуи, что еще больше запутало и породило в голове добавочные немыслимые версии причины ее принятия в клан: Хисана и Бьякуя были братом и сестрой, соответственно, после ее смерти Бьякуя потерял жену, а Гинрей — внучку. Это многое бы объясняло, а инцест среди аристократии мог быть обычным делом. Поместье Кучики было невероятно красивым и богатым, но Рукия вздохнула с облегчением, когда наконец смогла удрать оттуда в Тринадцатый отряд; зачислили ее сразу же после принятия в клан, но по куче сложных древних семейных традиций Рукия должна была посетить могилы предков, отпраздновать вместе с семьей Танабата, десять дней носить подношения в какие-то храмы и нанести визиты соседям, так что на службу вырвалась только через месяц. Ее капитана звали Укитаке Джууширо, он тоже происходил из аристократии, но статусом пониже, чем Кучики. Он не носил кенсейкан, но волосы отпустил длинные — почему-то седые. Вначале Рукия боялась своего тайчо — заранее, не зная его, представляла его таким же, как Бьякуя, но Укитаке оказался полной противоположностью ее названного брата. Ни разу Рукия не встречала такого доброго человека; думала, таких не бывает. Лейтенант Тринадцатого отряда, Шиба Кайен, тоже был добрым. У него была веселая широкая улыбка, он имел привычку трепать Рукию по волосам, портя ее укладку, и чем-то очень сильно напоминал ей Ренджи — наверное, поэтому Рукия совсем немножечко в него влюбилась. Это было неправильно; Кайен был женат и женат счастливо, (и его жена Мияко восхищала Рукию не меньше, чем Кайен), а к новенькой Кучики он относился, как к сестренке, и если бы она вступила в отряд как простая рядовая, без фамилии великого рода — он бы на нее и не глянул. Тоска по Ренджи не гасла, но немного притуплялась. Дни проходили в тренировках; обучение в Академии завершилось, но Рукия не успела обучиться всему, и наверстывала: нельзя было подвести новообретенную семью. В редкие свободные часы подходила к зеркалу и старательно копировала выражение лица и манеры Бьякуи; каким бы он ни был, Рукия не могла им не восхищаться и не хотеть ему подражать.***
Должность у нее была чуть повыше обычного рядового, но обязанности по большей части заключались в «подай-принеси-не мешай». С равными по рангу сослуживцами Рукия не подружилась; они заранее ее невзлюбили. Будь она настоящей Кучики, и отношение было бы другое, но лучше честная неприязнь, чем лицемерное обожание. — Кучики, — двадцатый офицер Тайра Нагако небрежно пихнула ей в руки стопку документов, таким же небрежным тоном бросив, — отнеси в Пятый. Кайен-доно бы выругал ее: что за тряпичность, Кучики, умей постоять за себя, это не твои обязанности; но отнести документы — мелочи. Взяв бумаги, Рукия поклонилась и медленным шагом направилась к Пятому отряду. Таким медленным шагом, будто ноги одеревенели или к лодыжкам приковали тяжелые кандалы: в Пятом с недавних пор служил Ренджи, и если они увидятся… что она скажет? Что он скажет? В любом случае будет больно, обоим, ему и ей. Повезло; плац был пустым. Быстро прошмыгнув в административное здание и передав документы Айзену-тайчо, Рукия уже медленнее вышла на улицу — и ахнула, увидев Хисоку. С ним она, как и с остальными друзьями Абараи в Академии, почти не общалась, ограничиваясь только приветствиями, но увидеть знакомое лицо было приятно. Радость Рукии ощущалась, как свежий легкий ветерок морозным утром, когда на земле лежит белый нетронутый покров снега, а в ясном чистом голубом небе светит холодное солнце. Хисока улыбнулся в ответ; лицо теперь-уже-Кучики не осветила и тень улыбки, но он знал, что улыбаться можно не только губами. — Добрый день, Кучики-сан, — от звучания фамилии холод внутри нее усилился. — Добрый день, Куросаки-сан. Надеюсь, вы в добром здравии? — говорила с ним, беспокоилась не о нем. Не оглядывалась по сторонам, сдерживалась, но очень боялась увидеть Ренджи — и очень хотела. У Хисоки так и зачесались руки подхватить эту мелочь на плечо (он не был так уж силен физически, но вес Рукии — пушинка, особенно для мечника), и отнести к Абараи, как бы ни ругалась. Столкнуть их лбами, вынудить признаться, что любят друг друга, и пусть станет известно, что он эмпат, пусть его ненавидят, но некоторых людей просто нельзя разлучать, родственники они, друзья или влюбленные. Но Хисока сделал бы только хуже; он изучил устройство здешней аристократии, чем-то похожей на аристократию Средневековья. Есть четыре крупнейших дома, есть дома поменьше, есть вассальные отношения. Четыре великих благородных семьи: клан Шихоуин, они же Клан Божественных Оружейников, клан Цунаяширо, клан Шиба и клан Кучики. Традиционно Кучики возглавляют Шестой отряд, а Шихоуин — Второй отряд и Оммицукидо. Шиба специализируются на фейерверках. Относились к аристократии в Сейретее, как везде — трепетно, уважительно и почтительно, соответственно, тащил бы на плече Хисока не просто Рукию, а леди из клана Кучики, а навлекать на Пятый отряд скандал с благородным родом, едва начав службу — вряд ли хорошая идея. Хисока выдохнул через нос. Беспокойство Рукии кружило вьюгой, оседая на лице снежинками. — Хочешь чаю? — предложил он. — А? — растерялась Рукия. — Сейчас время обеда. Я хотел сходить в раменъя неподалеку, там подают очень вкусный чай и, кроме рамена, еще разные блюда… хочешь, поедим вместе? Две секунды она думала. Прикусила губу — как и у Абараи, мысли ее были громкими: в раменъя? Сейчас? А если там будет Ренджи? А если тут будет Ренджи? Нельзя же вечно прятаться от него! Или можно? Черт бы побрал этого придурка! — С радостью, Куросаки-сан, — ответила Рукия.***
Раменъя была чистой, с деревянными столами и скамейками, стены украшали узоры в виде ветвей сакуры, а хозяин заведения при виде шинигами помчался обслуживать их лично, чуть ли не растолкав официантов, и поклонился в пояс, несмотря на свой толстый живот. От Рукии повеяло брезгливостью, но она кивнула с таким достоинством, что удивила и торговца, и Хисоку. Раньше он не замечал за ней хороших манер; не грубила, но кланялась дергано и говорила с преподавателями не в самом учтивом стиле. По большей части Рукия была тихой и пряталась от прочих студентов, в отличие от общительной Хинамори, которая, как показалось Хисоке, с первого дня службы перезнакомилась со всем Пятым отрядом и половиной Готей-13, включая капитанов. После кивка Рукии хозяин так восхитился, что мог упасть ей в ноги, но вместо этого отвел их к лучшему столику и пообещал «самый прекрасный в Сейретее обед». — Сунамоно, — выбрала Рукия, — Жареные огурцы и тамагояки, — и засомневалась, бросив на Хисоку быстрый оценивающий взгляд: во время деловых встреч платит тот, кто пригласил, на свиданиях — мужчина, в обоих случаях сейчас должен был платить ее спутник, а есть ли у него деньги, она не знала. Зато у Рукии деньги были; она держала впервые полученную сумму кан в ладонях и чуть не плакала. Но предложить заплатить, даже за себя одну, может прозвучать оскорбительно для парня. — Не переживайте, Рукия-сан, цены тут невысокие, — мысли ее Хисока читать не мог, но угадал сомнения по лицу. — А мне, будьте добры, никудзяга. И зеленый чай, верно? — он взглянул на Рукию. Та кивнула. Пока они ждали заказ, она сидела очень ровно, сложив руки на коленях. Смотрела вниз, не в глаза Хисоке — потому что так принято. Ее это бесило, но медленно становилось частью ее натуры; Рукия ломала свой характер, как тело кость за костью перестраивая в характер другого, незнакомого ей человека, и это должно было быть больно. — Как тебе живется в новой семье? — Хисока намеренно перешел на неофициальное обращение. — Хорошо… — она снова занервничала. Логика была понятна и без эмпатии: Хисока дружит с Ренджи, все, что она ему расскажет, может узнать Ренджи. — Правда хорошо. Гинрей-оджии-сама и Бьякуя-аники очень добры ко мне. — А подробнее? Хозяин раменъя на время прервал их беседу, поставив на стол тарелки — перед Хисокой одно, перед Рукией — три. Она заказала легкие блюда, но глаза ее при виде еды сверкнули по-особенному — так было и с Ренджи. Когда они ели вместе с Абараи, аппетит Хисоки всегда был лучше. — Там много еды, — не думая, сказала Рукия, цепляя палочками яичный рулетик. — Очень много! Завтрак, обед и ужин! И в перерывах можно просто прийти на кухню и взять еду или попросить слуг приготовить! — И это тебя больше всего впечатлило? Рукия надулась, но тут же ее лицо стало печальным. — Не то чтобы, — протянула она. — Так… немножко. Сжав кулак под столом, Хисока мысленно чертыхнулся — Ренджи бы уже возмутился, выпалив что-то вроде «попробуй неделю не пожрать, поймешь», а в случае Рукии было сложнее. Попытка вызвать откровенность провалилась. — А ты как? Как вам с ребятами Пятый отряд? — вопрос должен был звучать «как там Ренджи». Хисока вздохнул. — Хорошо… — сказал тем же тоном, точь-в-точь передразнив — и неожиданно сработало именно это, а не все выстроенные психологические стратегии. — Не кривляйся! — взвилась Рукия, бросив палочки на стол. — Думаешь, я рада, да? Думаешь, убежала к благородным, только меня и видели? Думаешь, счастлива быть Кучики? Подслушивающий их хозяин раменъя, услышав фамилию, побледнел и схватился за сердце. — Нет, — растерянно пробормотал Хисока. Он хотел вывести Рукию на разговор по душам, но такой вспышки от этой ледяной девушки не ожидал. — Да все так думают! И что вы все обо мне знаете? Вот что? Обо мне, о Ренджи, о нашей жизни? Ничерта вы не знаете! Ни-чер-та! Мы выживали в этом проклятом Инудзури! Ясно тебе? Мы выживали! Но выжили не все! И… — так же внезапно, как рассердилась, Рукия замолкла, обхватив себя за плечи. — И… я… я бы не ушла. Сдалось мне это богатство, сдалась мне эта роскошь… я бы осталась. Если бы Ренджи сказал, что не хочет со мной расставаться, я бы осталась… а он не то что не расстроился, он обрадовался. Так почему тогда я должна была отказываться от такого шанса? Обрадовался. Хисока спрятал смешок — так обрадовался, что у него голова потом три дня раскалывалась, как от мучающего Ренджи утром похмелья. Сказать ей правду — значило ранить чувством вины, ей и так плохо, а изменить уже ничего нельзя. Тоска накрыла ледяным ветром, они продолжили есть в молчании, и все это время Хисока мерз, хотя в раменъя и в Сейретее было тепло. Он мерз изнутри, понимая, что Рукия мерзнет так всегда. Каждый день, каждую минуту, и это ее убивает.***
Облака плыли медленно и плавно. Одно походило на зайца, одно на медведя, одно — на цветок розы. Капитан Восьмого отряда Кьёраку Шунсуй отпил глоток саке из сакадзуки и лег, удобно заложив руку под голову. Внизу суетились рядовые, делающие уборку, перекрикивались, переругивались, шурша метлами; в додзё стучали чьи-то деревянные мечи, птицы пели на все лады, звонко и весело, и было так хорошо лежать на крыше в моменты полуденной сонной лени. Так хорошо… Над головой Кьёраку нависла тень, закрывающая облака и солнечный свет. Он поправил соломенную шляпу, надвинув на глаза — знал, что за этим последует, потому так и сделал. Шляпу вырвали у него из рук. Кьёраку сел, потер затылок, фокусируя взгляд на любимой племяннице: черные волосы собраны в пучок, светло-голубые глаза за стеклами овальных очков смотрят пронзительно-сердито, губы поджаты; его лейтенант была зла, как стая ос. — Нанао-чан, отдай! — он протянул руку за шляпой, но Нанао отступила в сторону. — Давно вы тут лежите? — М-м, может, с утра? — Кьёраку задумчиво коснулся пальцем уголка губ. — Да, думаю, с утра. — Кьёраку-тайчо! — застонала Нанао. — У нас месячный отчет, сроки горят! Хотите, чтобы вам досталось, как Шибе? — Но ты же этого не допустишь? — подмигнул Кьёраку. — Я уверен, что отчеты будут готовы в срок и будут идеальны, как всегда. Нанао закатила глаза — и бросила дядюшкину шляпу вниз, в руки молодого мужчины с темными волосами, как и она, носящего очки. Тот не ожидал, но поймал. — Тацуми-кун! — охнул Кьёраку. — Ладно-ладно, раз уж вы двое пришли по мою душу — я прямо сейчас пойду писать отчеты. Прямо сейчас! — воздев палец вверх для убедительности, он встал, и, прежде чем исчезнуть, поцеловал Нанао в лоб, отчего та вспыхнула, бормоча что-то про «старого извращенца». Шляпа осталась в руках у Тацуми, и ощущал он себя по-идиотски, как всегда, когда оказывался свидетелем ссор двух старших офицеров — а происходило это часто, поскольку он занимал звание третьего. Что было между Кьёраку-тайчо и Исе-фукутайчо — одному богу ведомо, но что-то между ними точно было. Спрыгнув с крыши рядом с Тацуми, Нанао вырвала шляпу у него из рук, подумав: может, порвать? Мелкая месть, у дяди сотни таких шляп, да и он не был склонен к вещизму… но не порвала, сунув под мышку к толстой книге, которую всегда носила с собой. — Не напишет же ничего, — беспомощно сказала она. — Может, и до кабинета не дойдет, а побежит в Тринадцатый… знает же, что я при Укитаке-тайчо не стану сильно ругаться… — лучшего друга дяди Нанао тоже считала дядей. Кьёраку и Укитаке дружили с детства, соответственно, дядюшек у нее было сразу двое, родной и названный. — Помочь вам, Исе-фукутайчо? — дежурным тоном спросил Тацуми. Знал — откажется, обычно она хотела все делать сама, и капитана гоняла то ли для порядка, то ли это было способом их флирта… …но, поправив очки, Нанао неожиданно ответила: — Помоги.***
Возвращался в отряд Кьёраку на цыпочках, приглушив реяцу до минимума; к бумагам он и не прикасался, вместо этого проведя приятный вечер в очая вместе с Укитаке — друг краснел и бледнел при виде гейко, отводил глаза, но от саке не отказывался, а потом в их компанию добавился Шиба-фукутайчо, и все стало еще веселее. Настолько, что Кьёраку забыл о времени, и они торчали бы там до рассвета, если бы Кайен не вспомнил, что его ждет жена, а Укитаке нельзя перенапрягаться. Перед Нанао было стыдно, но… Кьёраку мог взять себя в руки и накатать хоть целую библиотеку отчетов, лишив тем самым племянницу одной из важных тренировок. Он не мог тренировать ее, как мечника — в семье Исе испокон веков меч был только один, и получать его Нанао было еще рано, поэтому ее асаучи, выданный в Академии, навеки оставался безымянным, а драться безымянным мечом — все равно, что палкой. Он мог тренировать ее в кидо, и тренировал, пока это не перестало быть необходимым. Но, кроме этого, Нанао были нужны иные навыки, и, играя в безалаберность (сочетание приятного с полезным), Шунсуй воспитывал в ней навыки бюрократа, которые в Сейретее были не менее важны навыков бойца, и навыки стратега; играя в игру «найди дядю» или «найди дядину заначку саке» Нанао училась использовать те же принципы в сражении, где могло не быть ее дяди. Заодно он воспитывал в ней характер, что тоже важно. — Руки убрал! Говорю, не трогай! — Да я только поправлю! — Не смей! Это личное, ясно? Зря Шунсуй старался быть тихим — в его кабинете оживленно спорили голоса племянницы и третьего офицера Тацуми Сейичиро… спорили о чем-то странном. На слове «личное» Кьёраку перестал мыслить логически; он не был отцом Нанао, но все поползновения мужчин в ее сторону воспринимал, как любящий отец — с подозрением. Тем более, если бы ее обижали. Рывком распахнув сёдзи, Кьёраку увидел, что Нанао и Тацуми стоят рядом, чересчур близко, и это стало последней каплей. — Отойди от моей племянницы! Мечи обнажать не пришлось — Тацуми и так отскочил, нервно сглотнув. Нанао фыркнула сердитой кошкой — иногда она думала, что единственная в их отряде адекватная. — Тайчо, я, так и быть, закрою глаза на то, что вы где-то шлялись всю ночь, но вы взамен не станете урезать финансирование библиотеки. А то этот, — она гневно кивнула на Тацуми, — увидел лишний нолик. У меня рука дрогнула, ясно? Я за всех тут работаю! Из-за одной цифры теперь все переписывать? Так еще и… — она понизила голос, — он хотел убрать расходы на мангу, совсем, представляете? Еще и жанры покупаемой продукции полез проверять… Какое твое дело, что я читаю в свободное время, если у меня нет свободного времени? Кьёраку и Тацуми растерянно переглянулись. — То есть, — начал капитан, — вы обсуждали… финансирование? — То есть, — Тацуми поправил сползшие с носа очки, — вы… дядя Исе-фукутайчо? — Конечно, мы обсуждали финансирование! — Нанао возвела глаза к небу. — А вы что подумали? — Ну… — Шунсуй смущенно потер бороду. — «Убери руки», «только поправлю», «это личное»… Нанао вспыхнула. — Это только вы можете обжиматься с кем-то в кабинете! — Уверяю вас, мы просто спорили! — подал голос Тацуми. — Но… получается, вы… — А ты не знал? — удивился Кьёраку. — Нанао-чан — дочь моего брата. Это не секрет, но, наверное, потому, что она всегда зовет меня «тайчо» и у нас разные фамилии… легко запутаться. — Да уж, — не сдержавшись, хохотнул Тацуми. — Легко. Я думал, что вы… — он смутился. — Вы всегда так ругаетесь, и с первого взгляда ясно, что вы очень близки… — Что ты! — замахал руками Кьёраку. — Что ты! Как я могу? Нанао-чан прекрасна, но она же мне как дочь! — Все! Надоело! С грохотом книга Нанао опустилась на стол. Она обогнула капитана, шагая к выходу и потирая виски. — Один думает, что я сплю с дядей. Второй думает, что я сплю с третьим офицером. А я вообще не сплю вторые сутки! Утром подаю документы на перевод в Четвертый, и делайте, что хотите. Идиоты. Дверь хлопнула, Нанао исчезла, Кьёраку первым успел побежать за ней, а Тацуми остался доводить до ума отчеты, не замечая, как широко и глупо улыбается — Нанао и Кьёраку — семья, а не пара, и, значит, у него есть шанс.