***
— Всё очевидно так, кошмар просто! Я у него по инсте лазала, так у него там чего только нет! — женский смешок заговорщический такой, тихий-тихий, как и сам тон голоса: явно не рабочие дела обсуждаются. — Он и напомаженный на некоторых фотках, и в чем-то типа юбки стоит. Я думала, может, это не юбка, но нет же, она! Там видно было. Я потом ещё Юльке скинула, так она подтвердила! — Правда-правда, — тут же кивает вторая сидящая в этой компании девушка. — Вы ж понимаете, я вообще ничего против не имею, пусть каждый делает, что хочет, и любит того, кого хочет, но личное и рабочее… — продолжает Настя. — Ой, Настенька, ой… У меня аж сердце хватает. Что ж это делается? Они уже и до закона добрались! В моё время такого беспредела не было… — сетует самая старшая — Людмила Максимовна. Антон взгляд на Эда, стоящего рядом, кидает, пытаясь понять, в курсе ли друг, о чём эта компашка речь ведёт. Но тот только плечами пожимает, мол, моя хата с краю, ничего не знаю — впрочем, как обычно. А шум за одним из столиков всё не утихает, кажется, только громче становясь. — Пиздец, эта пидорасия и к нам в участок пробралась? — кривится Марк, вокруг оглядываясь. — А я говорил Паше, что нельзя этого конченного к нам в ряды пускать. Позор для всей полиции. — А мы о чём! — поддерживает Юля. — Я давно вам говорила, что пидор он, а вы мне что? «Да ладно тебе, просто своеобразный». Вот вам и вот! А что это получается, а? Он под журналиста этого ложится и информацию ему сливает. Мы всё думали, кто это делает, помните? Антон зависает, так и не донося стакан с кофе до рта, снова на Эда смотрит и помещение оглядывает, видя сидящего недалеко от этой компашки Арсения, который этот разговор явно слышит. Не по себе как-то вмиг становится, особенно когда голубые глаза в его собственные впиваются. Он будто ждёт чего-то, выжидает, сидя прямо и неестественно неподвижно, только периодически кофе в стаканчике палочкой деревянной мешает, обращаясь в слух, как и Антон с Эдом. Крайне абсурдная ситуация. — Батюшки святы… А что ж его Антон Андреевич не подловит-то? Да не уволит? Пригрели крысу на свою голову, бедный капитан… он же ж и не женатый то совсем! — пожилая женщина с пучком на макушке качает головой абсолютно скорбно, будто про заболевание какое-то тяжелое говорит, а не про холостяцкую жизнь. — Некому его направить и приголубить! В последнее время вообще такой несчастный ходит, заросший весь, воротнички на рубашках мятые, — она сердобольно руки к груди своей обширной прижимает, — точно женщина свою руку в хозяйстве не прикладывает… — Людмила Максимовна, да вы что? Не знаете, что ли? — Настя смеётся откровенно, пухлую руку Людмилы своей, наманикюренной, ловя, с такими глазами бешено распахнутыми, словно сейчас всю суть жизни раскроет. — Ориентация в этом деле не главное! Попов этот ушлый такой, я вам говорю! И капитана нашего окрутил. Ему то что в принципе? Тому дал, тому отсосал — разговор короткий. Мне Анька недавно говорила, что он на одного эскортника похож. А я ей говорю: «А чего похож-то?» Вполне себе вероятно. А для них это ж работа, вот он себе и нарабатывает деньги, славу и связи! Антон, кажется, дышать перестаёт, не в силах даже слова из себя выдавить, когда их разговор уже слушают все присутствующие. Он только глазами хлопает, видя, как на Арсения куча взглядов устремляется, как тот будто бледнее в момент становится, но держится вполне себе спокойно: встаёт с места нарочито медленно, до мусорки доходит, картонный стаканчик от кофе выкидывая, футболку на себе поправляет и идёт к выходу, окидывая «разговорчивых» наигранно-безразличным взглядом. — Это какого хуя было? — у Антона голоса нет совсем. Он на Эда смотрит, глазами хлопая. — Чувак, они у меня ща опиздюлятся… — у Эда у самого голос от шока сипит, он смотрит на компашку так вызверенно: дай команду — кинется. — Спокойно, Эд, — Антон головой качает, — не давай лишних поводов для обсуждения, — он правда старается здраво мыслить и прямо сейчас за Арсением не сорваться. А за блаженным столиком всё не стихают дебаты. Кафетерий гудит так, что голова начинает трещать нещадно. С каждым мгновением находиться в нём становится всё более невыносимо. Антон всё стоит на месте, тупо пялясь на коллег, — обтекает позорно, впитывая в себя всю эту грязь, — держа в подрагивающих руках картонный стаканчик из кофейного аппарата. Только ни кофе уже в горло не лезет, ни одной здравой мысли в голову. Он сейчас может думать только о том, как весь этот разговор выглядел со стороны Арсения — каково ему было всё это слышать. — Видали, свалил, пидор, — усмехается во всеуслышание Марк. — Ещё бы из участка совсем свалил и не позорил нас. А ещё лучше пизды ему дать за слив инфы журналистам. Пасть ему надо заткнуть раз и навсегда — вот что. — Ты лучше свою завали, Данилов, — Антон головой встряхивает, глядя на этого тощего недоноска с кривым, явно не раз сломанным, носом. — О, Шастун! Тут слухи ходят, что у вас с Поповым не только рабочие отношения, — не затыкается Марк, усмехаясь мерзко так, будто вовсе не со старшим по званию разговаривает. — Как думаешь, может, мне заехать к нему домой сегодня, попытать счастье и проверить, действительно ли он настолько хорош? Сосёт-то нормально? — Марик, не надо… — напрасно его пытается заткнуть одна из соучастниц раздувания сплетен. Марк на неё совершенно внимания не обращает, впрочем, как и Антон. — Чё ты сказал, сучара? — рычит он, а рука стаканчик сжимает с уже остывшим кофе. — Повтори. — А что? Правда глаза режет? — Марк с места встаёт навстречу, скалиться бесстрашно совершенно. — Иди лучше шлюху свою догони, утешь, пока кто-то другой не опередил. — Как скажешь, — Антон отворачивается к столу, швыряя на него сдавленный стаканчик с кофе, стряхивает остатки с руки и снова к компашке поворачивается, делая шаг ближе к Марку. Даже не осознаёт до конца, как замахивается и впечатывает кулак ему в лицо, ухмылку эту вонючую стирая. Удар сильный такой оказывается, что обидчик на пол летит. — Ещё раз скажи, как ты его назвал, мразь! — Блять, Шастун, сам же ж сказал не рыпаться, козёл! Оставь мне живого места на его еблете, я тоже хочу! — сзади кто-то в бока до боли руками своими впивается, оттянуть пытаясь, пока спереди Людмила Максимовна вопит, шалью своей то по Марку, то по Антону лупя без разбору: — Ну что же вы творите? А ну перестаньте! Как дети себя ведёте! Помогите, кто-нибудь! Кто-нибудь! — Да отпусти ты меня! — Антон вырывается из рук Эда, взгляд разъярённый на коллег кидая, рыча тихое: — Ещё слово в адрес Попова, и вам всем пизда, — и уходит стремительно, стараясь ровнее дышать. Он до кабинета доходит, почему-то всем своим нутром чувствуя, что Арсений именно сюда пошёл, и не ошибается: тот привычно уже на диване сидит, куда-то в стену пялясь так, будто по ней мультфильмы крутят — ещё немного и можно подумать, что Егор траву ему привёз, которую у сопляка должен был забрать. — Арсений, — зовёт тихо, руку, ушибленную о чужое лицо, в кулак сжимая и только сейчас видя, что костяшки сбил о зубы Марка. — Ты как? — Странный вопрос, не находите? — тон у Арсения буквально сквозит иронией и ядом. И от этого неприятно так и неуютно до одури, но бросать его одного после случившегося будет величайшей ошибкой Антона. Он это понимает — и так достаточно налажал. — Я никак, капитан. Что-то ещё? Антон ближе подходит, но садиться рядом не спешит, только смотрит внимательно, слова подбирая, и губу нервно закусывает, чувствуя на языке привкус металла — тупая привычка кусать губы, когда нервничает сильно, за неё ещё мама в детстве ругала. — Слушай, забей на них, а? — выдыхает тихо. — Не обращай внимания. Они поговорят пару дней и забудут. Другой повод для обсуждения найдут. По телу мурашки бегут неприятные, холодные такие, поднимающие волоски на теле дыбом — Арсений смеётся коротко и сухо, ненатурально так, что Антон теряется на мгновение, не понимая совершенно, чем эта эмоция вообще вызвана. Нелепым себя каким-то чувствует, нескладным, как когда-то в подростковом возрасте, когда свой рост не преимуществом ощущал, а наказанием и уродством. А Арсений смеётся всё, тихо так, надтреснуто, весь будто хрустальный на этом диване, ногу на ногу закинул, лодыжку свою тонкую оголил — Антон её только недавно гладил, уделяя внимание косточке. Смеётся до заблестевших влагой глаз, поднимаясь на ноги так резко, что Антон аж отшатывается по инерции. — Если вы правда думаете, что меня волнуют какие-то слухи… вы действительно идиот, капитан, — Арсений плечами пожимает так небрежно, будто всего-то прогноз погоды Антону докладывает. А в глазах столько боли и невысказанных чувств, что вместо него выть хочется прямо в стенах этого кабинета. — Мне абсолютно всё равно на все эти сплетни, верите? Не всё равно… что вы были там, слышали всё это и молчали. Вот на что мне не плевать. Но, знаете, капитан, я наверное тоже идиот. За сим… откланяюсь. — Арсений, — Антон его за руку перехватить успевает, не позволяя уйти снова. Глупо это так. Они ведь оба взрослые люди, сколько можно бегать? — Прошу тебя, не уходи. Поговори со мной, — и только крепче ладонь сжимает на первых нескольких рывках Арсения. Удержать пытается истерику свою личную, унять сгущающиеся над ними двумя тучи. Страшно так всё на самотёк спускать, страшно невероятно. И Арсений обмякает наконец, выдыхает, сдаваясь и запястье своё тонкое переставая пытаться высвободить. Смотрит в пол куда-то, крыльями носа трепеща от учащённого дыхания. — О чём? О чём нам говорить? — О нас, — Антон на шаг ближе подходит, пальцами подбородок Арсения перехватывая, заставляя на себя посмотреть. — Ты не идиот, слышишь? И я… — он на костяшки свои сбитые взгляд кидает, тут же снова в глаза чужие заглядывая. — Прости меня. Пожалуйста, Арсений. Я конченный человек, знаю, но я не хочу, чтобы между нами всё вот так было. Я всегда всё порчу, но ты… Извини меня. — Зачем, Антон? — Арсений уступает, капитулирует, белый флаг поднимает — да как угодно в этом контексте — и всё же поддаётся. Этому разговору, теме, эмоции. Подбородком своим на руку Антона укладывается, выдыхая в неприкрытой усталости: — Зачем тебе моё прощение? Ты ведь тоже во мне неуверен. Кто знает, может они правы, а? Мало ли, на что я способен. — Нет, нет, прекрати, — Антон руками его лицо перехватывает и смотрит-смотрит-смотрит в глаза, до сердца щемящего. — Не правы они, я знаю это. Знаю, потому что уверен, что ты ничего из этого не делал. Я верю тебе. Сколько раз мне ещё сказать? Не хотел я тебя обидеть так сильно. Господи, я правда не хотел. Придурок я, который сначала говорит, а потом думает. Арсений жмурится так, будто от головной боли, в ладони тёплые своим лицом вжимается отчаянно, всхлипывает на очередном вздохе, своими дрожащими руками запястья Антона перехватывая, да посильнее, чтобы в ладони его скулами и носом изо всех давить. И у Антона от мысли, что он в них эмоции свои прячет, ком в горле горький образуется. И интерес к человеку этому как-то неумолимо трансформируется во что-то большее. С каждым чёртовым днём. — Антон… — когда Арсений подаёт голос после молчаливых своих стенаний, тот глухой и сорванный настолько, будто он орал без перерыва всё это время. — Антон, я задам тебе вопрос. А ты на него ответишь. Только честно. Хорошо? — Хорошо, — Антон кивает незамедлительно, пошевелиться не смея, так и замирая в одной позе. Если Арсению будет нужно, он простоит так сколько угодно, что угодно сделает. — Спрашивай, что хочешь. — Почему… именно такой слух? Почему именно сегодня? И именно про Руслана? Почему, Антон… — всхлипывая оглушительнее. — Думаешь это я им сказал? — у Антона голос пропадает совсем, и брови вверх взлетают. Он пальцами большими лицо Арсения гладит, не позволяя влаге по щекам скатиться. — Я бы никогда с тобой так не поступил, что бы между нами ни происходило, слышишь? Я бы не… поступил так… — Слышу… — Антон поклясться готов, что на обломках их спокойствия, в этом апогее трещащих по швам сердец, он ощущает слабый и кроткий поцелуй. Поцелуй, мягко задевающий касанием губ линию жизни на ладони. А потом в кабинет залетает Егор, взлохмаченный и вспотевший, кидая с отдышкой: — Там Павел Алексеевич сказал, что если через секунду в его кабинет Шастун не явится, он весь отдел зарплаты в этом месяце лишит! — не всматриваясь даже в сумрак кабинета в это мгновение, включая свет и разрушая всякую интимность. Антон руки от лица Арсения нехотя совершенно убирает, успевая его ладонь легко сжать перед тем как на шаг назад отойти. Смотрит сначала на Егора, потом на часы на стене и вздыхает тяжело. Что ж, всего пара дней прошла с тех пор, как он последний раз был на ковре у подполковника — рекорд почти. — Антон, что случилось? — Арсений глаза сощуривает в всполошённом подозрении, глаза украдкой утирая и под очками снятыми пряча. — Я всё улажу, не волнуйся, — улыбается Антон и Егора обходит, выходя из кабинета.***
Антон, как работник правоохранительных органов и человек, повидавший в мире много дерьма, в существование какого-то великого промысла, паранормальные силы и прочую белиберду религий не верит ну вот совершенно. Глядя на то, что творят в бесчинстве люди, на какие мучения толкают себе подобных и на что они вообще способны, ощущая власть и безнаказанность, Антон со временем понял одно — Бога нет точно. Потому что существуй он на самом деле — должен быть сущим Дьяволом, если не обращает на всю эту грязь никакого внимания. Но так или иначе, а Павел Алексеевич заслужил отдельный котёл в Аду. Вот в такие моменты немного богохульничать даже полезно для здоровья — для нервов так точно. Антон представляет себе с упоением, как тот сидит в чёртовой — буквально — бухгалтерии, как его распределяют куда-то на круг этак седьмой, охраняемый Минотавром. Как раз отличное местечко для тех, кто так упоительно любит надругиваться над чужими мозгами. «Божественную комедию» Антон в первый раз читал ещё в школе, но та была увлекательна и стоила того, чтобы перечитать её во взрослой жизни. Данте респект. Отличный мужик, мозговитый. — Бля, Тох, задрал про Пашку и еблю с чертями! — перебивает его долгий монолог Эд. — Давай про чё-то нормальное поговорим, ну? Какого хрена, а? Я не для этого с тобой бухать пошёл! Шо там с Арсом? — То есть, ты пошёл со мной бухать не для того, чтобы обосрать Пашу, — Антон хмыкает, делая глоток пива, — а для того, чтобы мою личную жизнь обсудить? Я правильно понял? Они сидят в уютном баре, недалеко от участка, куда ходят чуть ли не каждые выходные. Атмосфера здесь приятная, спокойно всегда без лишнего шума и толп пьяных мужиков — завсегдатаев подобных заведений. На фоне негромко играет какая-то музыка, слов которой Антону не понять, потому что уровень его английского это: «Кукумбер, бекукле, хаварю». — Ну, почти, — Эд вещает так по-деловому, что дайте ему дипломат и записную книжку — точно сойдёт за бизнесмена. Правда, скорее «бизнесмена курильщика». — И обсудить и обосрать так-то, как пойдёт! Антон усмешку сдержать не может; — Очень мило. Поэтому ты мой лучший друг. — Ну так чё? Мне один дятел на хвосте принёс, шо вы в кабинете пидорасились. — Скажи этому дятлу, что он без премии в этом месяце работает, — фыркает Антон, откидываясь на спинку мягкого кожаного диванчика. — Не знаю я, что тебе рассказать. — А ты через не знаю, давай, Тох, рыбак у рыбака видит хуй издалека! Я тебя как облупленного знаю. По глазам вижу — есть чё сказать! — и пиво подлитое в лицо буквально тычет, обжигая щёку прохладой бокала. — Я отсюда не уйду без свежих новостей! Давай, вещай! — Да нет никаких новостей, — Антон руками разводит, отталкивая Эда подальше от себя. — Я сам не знаю, что между мной и Арсением происходит. Мы утром поругались из-за того, что он с бывшим какие-то встречи устраивает, а потом эта херня на работе, и он такой разбитый был… и мне кажется, я влюблён в него, но понятия не имею, что он чувствует… и я запутался, — тараторит, одним сплошным потоком. Эд аж пивом давится, неаккуратно втянутым не в то горло от удивлённого «ебать-копать!» Слюной своей в припадке кашля направо и налево брызжет, не стесняясь ни оборачивающихся на них посетителей, ни прибавленной уборщикам в дальнейшем работы. — Ты? Влюблён? Чувак, да ты меня пугаешь, слышь! — утирается с небрежной абсолютно отрыжкой, к закуске на столике руки свои загребущие вытягивая. — Чё? Всё прям серьёзно? Он же ж бесил тебя столько лет. Ты даже мечтал выбросить его в мусорный бак, бро! Я помню твои наполеоновские планы! — Во-первых, что значит «столько лет»? Всего два года, — Антон усмехается тихо, делая глоток пива. — Во-вторых, может, это я чувства так проявляю — людей в мусорный бак кидая? Так что не удивляйся, если однажды среди помоев проснёшься. В… я со счёта сбился… — икает посреди предложения не только со счёта сбиваясь, но и с мысли. — Короче, без понятия я… просто хорошо с ним и всё, а без него… не очень хорошо… — у него, кажется, ещё и с русским языком проблемы. На фоне Эд хрустит чипсами и что-то мычит перед тем, как сказать в перерывах между чавканием: — Так ты чё, пьянь? Признался ему в кабинете после этой хуйни в кафетерии? — Я что, дурак по-твоему? — Антон смотрит на друга как на идиота последнего. — Я ведь понятия не имею, нравлюсь ли ему вообще. — Дааа… ты не дурак, — тянет Эд глубокомысленно, на диване растягиваясь и Антона в бедро разутой ногой в носке дырявом пиная, чтобы подвинулся и соизволил дать пространства. — Ты конченный идиот. В главных ролях, так сказать! — и ржёт ещё так паршиво, придурок, что злиться на него не получается. — Помнишь, чё с Иркой стало? Антон брови вскидывает: — А что с ней стало? — Да бля, ну… а хуй её знает! Я тоже не помню! Чё ты пристал ко мне с расспросами? Арса не упусти, балда, раз втюрился! А то я тебя знаю… — Придурок, — Антон тоже смеётся. С Эдом всегда так — хорошо, по-родному как-то, можно собой быть и не стесняться. С Арсением сложно всё. С ним страшно лишний шаг сделать. — Ты мне лучше расскажи про своего парня. Я помню, что ты обещал рассказать. Эд смех свой в пиве глушит, едва не опрокидывая светлое нефильтрованное на обивку, и причмокивает задумчиво, пытаясь в суть разговора снова вникнуть: — Да съехались вроде. Думал, шо всё — долой жизнь в свинарнике, но этот мой эстет хуев просто называет свою свалку «творческим хаосом», ебать. Так что мы теперь просто обитаем в говне в квадрате. Но ниче так, мне нравится. — Ещё раз ты скажешь «этот» и «мой», я тебе въебу, — совершенно серьёзно говорит Антон. — Долго загадки загадывать будешь? Мне нужно имя, место работы, номер телефона и размер члена… — он задумывается на секунду. — Хотя последнее, пожалуй, не нужно. — Семнадцать сантиметров, — Эд хрюкает, как невоспитанный кабан, пинаясь ещё раз в бедро Антона для надёжности. — Слышь, следственный отдел, а его страховой полис тебе случайно не нужон? — Мне всё нужно, — Антон фыркает. — Колись давай, иначе я сам приеду к тебе домой без предупреждения и всё равно узнаю, козлина ты. Мне одного скрытного придурка хватает. — Всему своё время, — Эд даже палец указательный вверх в усердии вскидывает, угрожая то ли приглушенно светящимся лампам, то ли потолку. — Хуй тоже не сразу был большим, Антоха, терпение и только терпение. — Ты задрал, — Антон ещё один глоток пива делает и глаза щурит, потому что ответ ему в принципе был не нужен, просто проверял, скажет Эд правду или нет. — Знаю я, что это Егор, видел вас вместе в городе. Терпила ты мой, — и ржёт тихо снова. — Пиздец, тайна века. Вы уже полгода таскаетесь как голуби вместе. Весь участок уже, наверное, в курсе. — Ну блин, — выдыхает этот конспиролог без толики разочарования. — Меня Егор попросил языком не трепаться. Видит Бог, я старался, пиздец. — Да не парься, — Антон рукой машет, мол, чего напрягся так? — Я никому говорить не буду, в том числе и Егору. Рад за вас, правда, — и вперёд тянется, чтобы своим о чужой бокал ударить. — Хоть у кого-то всё пучком. — Да не говори так трагично, — Эд подмигивает заговорщически, глоток очередной делая с довольным прищуром, — всё и у тебя заебись будет. Просто не филонь и кирпичи в штаны не накладывай — действуй. — «Действуй», — передразнивает Антон, — легко сказать. Он вздыхает, допивает остатки пива и ставит пустой стакан на стол. Достаёт телефон из кармана, проверяя время — полночь уже, а они с Эдом пришли сюда к девяти часам. Вот почему Антон себя пьяным в сопли ощущает. Впрочем, с его патологической усталостью — неудивительно. Глаза непроизвольно прикрываются, и перед ними стоит бледное лицо, упирающееся в ладони, будто спрятаться в них может от всего этого мира. Арсений из головы упорно не идёт, и если бы Антон был хоть чуточку посмелее, то поехал бы не заливать проблемы в компании лучшего друга, а поговорить с тем, по кому сердце каждый раз замирает. Сердце не просто замирает, оно расстроенно ноет, его пустоту пивными испарениями никак не заполнить, ему нужно что-то — кто-то, определённо кое-кто — конкретное. Антон не трус конечно, но боится. У него с этим самым конкретным не всё так однозначно и понятно. И он, как заправский полицейский, всё-таки придерживается мнения, что спешить в этом деле нельзя. «Действуй» Эда конечно имеет место быть, но точно не с Арсением, нет-нет, тут аккуратно надо. Очень аккуратно. Очень-очень аккуратно… Ты себе-то самому веришь, ссыкло? Рядом начинает характерно посапывать Эд. Всё же грех бару предоставлять посетителям такие удобные и идеально мягкие диваны. — Бля, Выграновский, не спи, — Антон пихает его в ногу, пытаясь в чувства привести. — Вставай давай, алкаш, я тебя на себе домой не потащу. — Какой же ты скучный стал, — ворчит это полуспящее сейчас подобие человека, но всё-таки на диване приподнимается, потирая ладонью помятое стрессовой работой и алкоголем лицо. — Раньше бы просто задрых рядом, а не выёбывался. Антон усмехается: — Я повзрослел. Классная тема, тебе тоже советую, — и телефон из кармана достаёт, выискивая приложение Яндекс такси или Убера — без разницы, сейчас бы просто в нужную иконку и с первого раза попасть. — Я машину нам сейчас вызову, пошли покурим. У каждого уважающего себя животного есть определённая команда или условный знак, на который оно рефлекторно реагирует. Эд, будучи подшофе, в этой эволюционной цепочке далеко от них не уполз — разве что на бровях. Поэтому «покурить» служит просто идеальной командой для медленно превращающегося в желе друга. У него появляются цель, смысл и мотив. И он их строго придерживается, пошатываясь вскакивая из-за столика. — Так точно, капитан! — честь отдавая со всем энтузиазмом. Благо, не буквально, а то с этого Эда станется. Слава Богу, что он сейчас в серьёзных отношениях. Они выходят на улицу, и Антон бёдрами опирается на стену бара, потому что после духоты внутри и выпитого алкоголя голова немного кружится. Свежий воздух идёт во благо, как и вся эта идея с походом в бар — потому что мысли немного очищаются. Впрочем, стоит только приехать в пустую квартиру, и глубокое самокопание вернётся с новой силой — Антон в этом уверен так же сильно, как в том, что Земля круглая. — А как тебя Егор то одного бухать отпустил? — уточняет тихо, затягиваясь только что прикуренной сигаретой. — Вы ж как попугаи-неразлучники вечно вместе таскаетесь, — и на смех срывается — не подколоть друга просто выше его сил, особенно в таком состоянии. Да и Эд не подводит, смеётся себе не менее задорно, пепел на асфальт остывший стряхивая, а потом выдыхает с остатками веселья, смакуя горечь табачного дыма на языке: — Да он же знает, шо я с тобой бухать пошёл, — он делает новую затяжку, от чего голос низкий совсем, басит на выдохе: — Доверяет мне. Да и отдыхать друг от друга иногда надо. Хотя, если прям по чесноку, не особо-то я от него и устаю. Но он любит эти форумы разные для парочек мониторить и вычитывать чёт типа: «Чё делать, шоб отношения были экологичными», или как их там блять. Ну ты понял короче. — Ладно, поехали, подброшу тебя до дома, я такси с заездом вызвал, — Антон рукой машет на приехавшую машину. — Вон она, ласточка. И первый идёт к такси, обдумывая слова Эда про доверие. Ему бы поучиться чему-нибудь у них с Егором, но сейчас силы есть только на то, чтобы задницу свою пьяную в салон усадить на переднее сидение, потому что сзади укачивает вечно, и на телефоне переписку с Арсением открыть, так и не решаясь ни слова ему написать, хотя сказать хочется многое.