Этот опыт со мной навсегда...

Микки сидел на дрянном диване, перед дрянным телевизором в дрянной квартирке. Закидывая горстями чипсы в рот, он периодически вытирал руки об и без того грязные штаны. Микки 26 лет и вечер пятницы он проводил за просмотром сопливой мелодрамы, периодически шмыгая носом и пытаясь заставить слёзы течь обратно, вверх. Ему не стыдно было плакать. Не из-за просмотра сопливого фильма уж точно. Внутри себя он сдерживал такую гамму чувств, сотканную из боли и ненависти, что только на её сдерживание он тратил уйму своих сил. Когда ему было 16, Терри, его отец (грязный и подлый ублюдок-гомофоб) застал Микки в семейном доме с членом какого-то парня во рту. Микки толком и не знал этого парня — случайный знакомый. Не было там ни чувств возвышенных, ни страсти сумасшедшей. Это было просто каким-то гормональным всплеском и подпитывалось подростковым любопытством. Микки уже как 2 года понял, что он гей. Но попробовать что-то сам не решался, да и партнёра было в их районе не сыскать. А тут этот… И хрен Микки дёрнул притащить его домой, хотя и была 100-процентная уверенность, что батя из города свалил. Так вот… Входит Терри и видит Микки на коленях, со слезящимися глазами и губами, сложившимися в самую громкую букву «о», для поглощения чужого члена. Парень тот, едва достал свой член из влажного рта, рванул в соседнюю комнату, а там — в открытое окно — слава Терри шла впереди него. Ну и правильно сделал, ведь челюсть Микки так задрожала, что могла бы и сомкнуться на чужом достоинстве. Терри был зол до кровавых соплей — на Микки он возлагал все свои надежды на продолжение его рода и его дела. Господи, прости… После того, как Микки захлопнул рот и сглотнул, его уже прижимали ногой к полу. Ребро точно треснуло, глаз подбит, но не это сломало младшего Милковича. Батя решил, что всё можно исправить, пока сынок юн – это просто эксперимент и никто в его семье не гомик, осталось только доказать. Он вызвал шлюху для сына, который хватался за остатки сознания и едва мог различить слова отца. И вот тут вошла она… Много лет Микки пытался стереть это лицо из своей памяти. Только потом, через пару лет, он смог различить на этом лице в своих воспоминаниях такой же страх, как и у него самого. Но в тот момент…чёрт, он смерти ей желал в одном котле со своим отцом. Она оседлала его сверху и стала сильно раскачиваться, постоянно сжимая мышцы влагалища. Иначе бы Микки просто не кончил, что всё равно стало лишь результатом подростковой физиологии, а никак не полового влечения. Папаша сел где-то через месяц, он пил беспробудно, пытаясь стереть из памяти лицо сына с чужим членом во рту. Но и не забывал постоянно избивать его, напоминая о той самой картине. У Микки же внутри что-то сломалось. Сначала было отрицание. Он не собирался верить в то, что произошло. Он не думал об этом. Совсем. Ни о чём не думал. Внутри был словно вакуум, дыра, которая всасывала всё извне. Он оставался неподвижным в своём углу за кроватью и невидящим взглядом отслеживал трещины в стенах. Его прострацию закончили первые побои отца. Тогда он стал чувствовать себя грязным. Не то, чтоб он раньше равнялся на санитарные нормы, но теперь он был использованным. И самый грязный белый мальчик Америки начал мыться как одержимый. Ежедневно. Два, три, четыре раза в сутки. Пока не заканчивалась вода, пока кто-то не начинал ломиться в смежный туалет. Он сдирал с себя верхние слои кожи, но всё равно чувствовал на себе её запах. Дешёвый, дрянной и въедливый. Сколько б он не тёр себя — запах этот преследовал его, даже когда он утыкался по ночам носом в подушку. Вот батя сел, следом братья, один за одним. В жизни Мэнди тоже происходило какое-то известное только ей дерьмо. Микки даже поговорить было не с кем, да и не хотел он. Его настораживали чужие взгляды на себе — будто все узнали какой он грязный и теперь смеются над ним. Он педик, которого трахнула проститутка, а он кончил. И кто он после этого? Не гей — раз кончил, не гетеро — раз не хотел её. Несколько лет после этого Микки даже не пытался прикоснуться к себе. Его тело было мерзким даже ему самому. Когда же впервые он взял свой член в руки, ради эксперимента, провёл по нему вверх-вниз и опустил глаза — его захлестнуло воспоминаниями. В ту ночь он тоже смотрел вниз, потому что не хотел запоминать её лицо. ЕЁ лицо. И вот что он отчетливо запомнил, так это то, как его член поглощало и отпускало влагалище. Микки еще на несколько лет отказался от мастурбации. Даже простые прикосновения поднимали в нём волну страха. Как-то Мэнди схватила его за руку, когда он в третий раз за день вышел из душа. Микки опешил. И, казалось бы, ему следует разозлиться, полезть в драку, защищать себя, раз тогда не смог. Но Микки больше не считал свою жизнь чем-то, что стоит защищать. Он просто уставился на сестру мертвым взглядом и пошёл мелкой дрожью. И, вот, к 26-ти годам он не выходит из дома, не мастурбирует, не живёт — доживает. Микки решил, что проебался окончательно и ловить ему в жизни больше нечего и ждать нечего. Он кое-как окончил курсы учёта и аудита, после чего начал брать заказы на ведение бухгалтерии маленьких фирм. Одно условие — он работает из дома. Даже представить себя было трудно в офисе, где его окружали бы люди со своими рукопожатиями и разговорами. Не-а! Нет! Он получает документацию от курьера, собирает дома отчеты и отправляет с курьером обратно. Единичными были случаи, когда он выезжал лично – только чтоб сказать нанимателю, что его бизнесу пизда. И всё же он плакал над дерьмовыми мелодрамами. Сюжет говно, актеры говно. Но Микки так хотелось… Так хотелось ощутить прикосновение чужих пальцев к своей коже, шёпот на ухо, чужое дыхание в своих волосах, крепкие, но бережные объятия… Он посмотрел вниз — под его взглядом член послушно опал. Проебался он, нечего ждать, расходимся…