Этот опыт со мной навсегда...

Микки проснулся рано утром от того, что блядско-дурацкое солнце светило прямо в лицо — он не задёрнул шторы на ночь. Он и не переоделся, и в душ не ходил вечером. Приезд Мэнди настолько выбил его из колеи, что он несколько часов просидел в своей спальне, делая вид, что мира за ней не существует, да так и уснул. Мэнди здесь… Ебать! Он не знает, что делать с этой информацией. Нет, ëбаный стоп. Не информацией, это злоебучий факт – она там, за дверью. И он так изголодался по общению, и так же сильно он сейчас напуган. Его кокон дал брешь, когда мимолётная мысль пронеслась в его голове: «Может ли она побыть со мной? Хоть недолго...». Но мысль была глубоко спрятана в дубовый гроб и заколочена шестью гвоздями. Я не могу так поступить с ней. И у неё ребенок… еба-ать, ей нужно было назвать его Лакки, грёбанный счастливчик, Милкович. С такой фамилией других детей не делают. А может он не Милкович? Я ж и не спросил ничего. А Мик — это Майкл, Михаэль? И где папаша? И зачем она вообще приехала? Надолго? Микки поднял руки вверх и потянулся всем телом высоко-высоко, пока не хрустнули позвонки. Тяжелые мысли давили на него всю ночь, а теперь пора начинать новый день. Как бы ему не было страшно, ноут остался на кухне, а за отчётом курьер придет к 12. Он осторожно открыл дверь, чтоб не разбудить скрипом малыша, и вышел из спальни в кухню. Вот ноут стоит на столе, чашка в раковине, сигареты на подоконнике. Всё, как и всегда. Но не так, как вчера. Была ли Мэнди здесь или фляга окончательно заморосила? Может приснилось всё? И теперь его вынужденные и в то же время добровольные годы одиночества разом разорвали его грудь. Он положил руку себе на живот и начал делать глубокие судорожные вдохи. Только выдохов не было. Всё тело объяло лютым огнём и, твёрдо стоя на своих двоих, он ощущал, как падает. Ушла… Даже проебаться шанса не было… Хотя то, как он оставил её вчера в кухне, не делало ему чести. Но это ж Мэнди, он поступал с ней и похуже. Когда только переехав сюда, он каждый день обнаруживал её на своём пороге, он очень злился. Ему хотелось остаться одному, перестать держать лицо и отпустить себя наконец, а она, будто специально, заявлялась каждый день и всё напрашивалась на ночёвку. Когда они виделись в последний раз, он вытолкнул её за дверь, кинул вслед её туфли и послал «нахуй к хуям». И шесть лет её не видел… Выходит, она вчера дала ему шанс, а он всё проебал, потому что струсил. И пускай бы она потом бежала от него до кровавых ступней и прокляла бы его и землю, по которой он ходил. Но пока она ничего не знала о нём и о том случае, у Микки был шанс ощутить чьё-то присутствие в своей жизни, может даже одни короткие объятия. Правильно говорят, к одиночеству привыкаешь, но достаточно нарушить его хоть на день, и тебе придется привыкать к нему заново, с самого начала. На полусогнутых он дошёл до ванной, открыл кран с холодной водой и плеснул себе в лицо — кожа немного остыла и зрение вернуло фокус. Зря он поверил во что-то столь неожиданное, он же специально выстроил жизнь так, чтоб неожиданностей не было. Вот и нехуй… Он скинул штаны с боксерами, стянул футболку и залез под душ. Многолетняя привычка мыться в горячей воде и сегодня работала. Кожу должно обжигать, иначе не убить запах. Он не пользовался гелем для душа из-за отдушек: он не должен пахнуть, не должен быть заметным. На трёхъярусной полке лежали только мочалка и бутылка жидкого мыла типа «100500 в одном», им и унитаз можно чистить и голову помыть. Оно так и называлось «Жидкое мыло», Микки избегал всякого дерьма с запахом корицы и апельсина или шоколада с клубникой. «Жидкое мыло». Закончив сдирать с себя кожу, он наспех обтёрся полотенцем и взял боксеры из корзины с постиранным недавно бельём. Отведя глаза от зеркала над раковиной, чтоб не увидеть себя ненароком, Микки уже был готов выходить, но тут понял, что кроме боксеров ничего не надел. Он не любит своё тело и не ходит без штанов и футболки даже живя в одиночестве, ему не хочется видеть ни участка своей голой кожи. Он натягивает спортивные штаны из той самой корзины и футболку. Дальше действия расписаны до автоматизма: хлопья с молоком, кофе, сигарета, ноут, курьер, кофе, сигарета, ноут, курьер с едой, сигарета, ноут, пиво, сигарета, душ, сон. Микки прошёл через всю кухню, щёлкнув по дороге кофеварку. Там он взял тарелку из шкафа, насыпал хлопья и потянулся уже было за молоком в открытый холодильник, как увидел «это» — крошечные баночки с детским пюре на двух полках двери. Взяв одну и повертев в руках, он услышал стук в дверь. На часах 9:00, а, значит, не курьер. И задрожал в нём маленький огонёк надежды, которому Микки не давал разгораться – ещё одно падение за утро он не перенесёт. Он дошёл до двери и открыл её настежь широким жестом… Мэнди! — Утречка, олень новогодний. Дай пройти, встал, козлина, по центру, — к её груди был прижат мальчуган в какой-то херне, напоминающей Микки сумку у кенгуру. Он отошёл в сторону и осторожно, одними губами, ей улыбнулся. Нельзя себя сильно обнадёживать, всё обязательно обернется пиздецом, когда ему представится шанс проебаться перед ней, перед ними. Но сейчас она здесь, она не ушла. Ебать, Мэнди здесь!