Корона для волка

      Оставаясь наедине с лесом, я начинал ощущать на себе испытующие взгляды множества глаз. Неуверенность. Беззащитность перед дикой неизвестностью, не подчиняющейся никаким правилам.       В то время как невинные девы и поэты восторгались цветочками, свежестью воздуха и яркой листвой, я вслушивался в бесконечные шорохи и всматривался в чащу. Прогулки среди природных красот никогда не приносили умиротворение. Из глубины леса тянулся зловещий затхлый запах. Запах гниющей листвы, плесени, мёртвых животных и чего-то неестественного, пугающего. Опасного.       Я следил, как в траве с шорохом проскальзывает мышь, как с веток наблюдают за охотниками любопытные птички. Как к безмятежно сидящему лягушонку бесшумно подползает иссиня-чёрная змея. Моя особая чувствительность к запахам и звукам успокаивалась лишь во дворце, где всё стало привычным.       Тем не менее проснулся я именно в лесу. От холода. Боли. И цепких щекочущих лапок ползущего по мне жука. Открыв глаза, я увидел переливающиеся капли росы на склонившихся под их тяжестью травинках. И собственную руку. Голую, грязную, покрытую сеткой запёкшихся царапин.       Резко вскочив и оглядевшись, я с облегчением убедился, что вокруг никого нет. Не хватало ещё, чтобы кто-нибудь обнаружил меня в таком виде! Почему я раздет? Меня одурманили, похитили и ограбили?       Место выглядело незнакомым. Кругом сплошь деревья. Много елей. И кустов. Трава примята, но тропинки нет. Звонко и бесстрашно перекликаются привыкшие к моему присутствию птицы.       Сперва показалось, что я весь изранен, но нет. На теле только поверхностные царапины. На бедре ― ноющий след от звериного укуса. Трудно определить, кто на этот раз оставил шрам.       Холодно. Одеться бы. Но не во что.       То, что случилось перед перемещением в лес, не поддавалось объяснению. Мой детский кошмар стал явью? Или кто-то решил надо мной подшутить? Как я вернусь во дворец в таком виде? И что будет, если служанки найдут под моей кроватью выпотрошенный труп?       Я переступил с ноги на ногу и обхватил себя руками, пытаясь хоть немного согреться. Итак, судя по светлеющему небу, солнце уже взошло. И моё первое утро в качестве официально назначенного наследного принца почему-то проходит в лесу... в неприглядном виде. Скорее всего меня уже ищут. Или нет? Вчера я так устал, что отослал прислугу довольно-таки грубо. Возможно, мою пропажу ещё не обнаружили. Но вернуться до завтрака я не успею. Хотя бы потому, что понятия не имею, куда идти.       Оглядев вытоптанную траву, я осознал, что отправиться домой по собственным следам не смогу. Вокруг всё исхожено. Кто скакал по траве как безумный ― понятия не имею. Возможно, я сам. Что произошло после того, как я потерял сознание от боли? Я был уверен, что моё тело изменилось. Но сейчас оно человеческое. Я в здравом уме. И могу детально вспомнить весь вечер. До мелочей.       Бокал!       Я вспомнил о неосторожно принятом напитке. Могло ли в нём находится средство, вызывающее видения? Что, если кошмары ― всего лишь плод воспалённого отравой воображения? Мог ли я под её действием сорвать одежду, выскочить из окна и добежать до леса?       Мне очень захотелось в это поверить. Неприятно даже думать о том, что увиденное было правдой. Что под кроватью лежит шкура оборотня, и что я потерял над собой контроль. Превратившись в зверя и сбежав в лес.       Забравшись на дерево и не увидев ничего нового, я ощутил новое беспокойство. Я прекрасно знал, как легко потеряться в лесу. Запутавшись в направлении уходишь в другую сторону, отдаляясь всё дальше и дальше от тех, кто пытается тебя найти. Меня совершенно точно будут искать. Только вот я не уверен в том, что хочу, чтобы меня нашли.       Мысленно отметив высокую ель как ориентир, я отправился изучать округу. Сомневаюсь, что в беспамятстве успел убежать дальше охотничьих угодий. Стало быть здесь могут попасться лесные домики для укрытия от непогоды, засидки и лабазы егерей.       Взошедшее солнце ласкало кожу нежными тёплыми лучами. Со временем я устал нервно оглядываться по сторонам. Главная проблема даже не в том, что я голый, а в том, что на ногах нет обуви. Роса-то высохла. Зато остались мелкие веточки, опавшие иголки елей, острые камушки, шишки и прочее. После какого-то жгучего растения кожу словно обожгло и осыпало волдырями. Не приспособлен я к путешествиям. Тем более без одежды, снаряжения и прислуги.       Изучив несколько направлений, я убедился, что тропинок и жилья поблизости нет. Может, кто-то намеренно увёз меня в глубину леса? Как в детской сказке про принцессу, которую возненавидела злая королева-мачеха. Я попытался вспомнить хоть что-нибудь из ночных приключений. Тщетно. Хотелось бы свалить вину на братьев или ту же мачеху, но нет. Они бы не смогли организовать покушение так быстро.       Я вспомнил, как охотники ели прямо с кустов какие-то ягоды и тоскливо огляделся. Судя по взошедшему на середину небосвода солнцу, сейчас время обеда. Братья, наверное, рады без памяти. Отец в ярости. Он ведь просил, чтобы я был осмотрительней. Следовало прислушаться. Не сомневаюсь, что меня вовсю ищут. Но не здесь. Я бы услышал голоса. Однако в лесу царит удивительное спокойствие. Бабочки летают. По стволу дуба кружит пёстрая птица, нарушая покой требовательным стуком.       Дожевав травинку, я присел перед красивым ярко-красным грибом с роскошной пелеринкой и россыпью крошечных белых точек. Никогда не любил что-либо с грибами. Но очень хочется есть.       Дальше гляделок не пошло, так как я вспомнил, что этого яркого красавца нужно ещё и приготовить. Сварить, засолить или пожарить. Сырыми грибы не едят. Или едят?       Я перевёл задумчивый взгляд на ничего не подозревающую улитку, мало похожую на деликатес от заморских поваров. Как мне добыть огонь? Вот Хэйт участвовал в походах. Наверняка знает. А я и в других городах-то не бывал. Только раз шесть на охоте. Хорошо, что сейчас лето. Будь сейчас зима, я бы даже не очнулся.       Бродя между деревьев, я наткнулся на небольшое болотце, но напиться из него не решился. Вода какая-то грязная. Если приглядеться, видно, как в ней проплывают крошечные жучки и извиваются тонкие пиявки. К сожалению мне не удалось разглядеть свое отражение. Зато я наконец-то вымыл руки и ноги. Не знаю, зачем. Не привык, что выгляжу настолько неопрятно. Когда солнце начало клониться к закату, я забрался на старую ель и прилёг на близко расположенные сплетающиеся ветви. Вспомнились мои детские страхи. Кошмары про волков. Не то, чтобы я испугался. Так, вполне обоснованная предусмотрительность.       Убедившись, что теперь я полностью в их власти, обрадованные комары созвали всю родню с окрестностей на невиданный пир. Чтобы хоть как-то защититься от укусов, я обложился еловыми лапами и понял, что лежать ужасно неудобно. Ветки вдавливаются в голое тело, иглы колют, насекомые наглеют и лезут прямо в лицо. Каким-то образом я всё-таки ухитрился задремать, но проснулся от довольного похрюкивания и треска ветвей. Из-за еловых лап я почти не видел, что происходит внизу, но нетрудно догадаться, кто из лесной живности вышел на прогулку. Кабаны. А ведь это неплохо. Их присутствие означает, что рядом нет хищников. Сами они не настолько опасны. Скорее всего сбегут, стоит мне пошевелиться или крикнуть.       Я перевёл взгляд на луну и вздрогнул. Почти такая же круглая. Если верить книгам по защите от тёмных сил, в это время в лесах ещё лютуют различные чудовища. Некроманты. Их упыри. Ведьмы. И оборотни. Почему-то резко захотелось домой. В тёплую и уютную постель. Достаточно просто лежать, чувствуя себя в безопасности. Поужинать. Выпить чистой воды. Ради этого можно вытерпеть любые испытания от братьев и выдержать холодную ярость отца.       Из горла вырвался резкий вздох. Снова оно! Та же самая боль, выгибающая тело. Опасаясь рухнуть с высоты, я спустился чуть ниже и понял, что рука изменилась. Это... когти?       Дальше я почти ничего не запомнил. Падение, боль и темнота. Моё пробуждение точь-в-точь повторяло предыдущее утро. Я лежал ничком в мокрой от росы траве, в неудобной позе. В крови и грязи. Тело трясло от холода, но... голод исчез. Я ощущал непривычную сытость. Сев от удивления, я провёл пальцами по ссохшемуся подбородку и понял, что тот весь испачкан в крови. Губы целы. Стало быть это не моя кровь.       Как ни странно, меня не стошнило от отвращения. Я огляделся, пытаясь вспомнить, в какой стороне болотце, но понял, что оказался в совершенно другом месте. С умыванием придётся подождать.       Здесь не встречались ели. Тонкие деревья, высокая трава до пояса. Даже запах другой. Пахнет... дымом?       Я невольно вздрогнул и вскочил на ноги. Где-то неподалеку есть люди? Надеюсь, я никого из них не встретил. Ночью.       Следуя за едкой горечью дыма, я выбрался на огороженную покосившейся изгородью поляну. Небольшая бревенчатая изба совершенно не походила на охотничий домик хотя бы потому, что на верёвке сушилась одежда. А возле древнего, обросшего мхом сарая бродила белая коза, обрывая листья с усыпанных ягодами кустов.       Я затаился в траве. Сомневаюсь, что в таком виде мне будут рады. Поплевав на руку, я кое-как оттёр от крови подбородок и уставился на сушащуюся одежду. Какая-то юбка, несколько рубашек, простыня, платки... Ничего для меня. Неужели в доме в лесу живет женщина? Одна? Уж не ведьма ли?       Дверь приоткрылась, и на крыльцо вышла сгорбленная старуха с кастрюлей. Тяжело спустившись по ступенькам, хозяйка дома вывалила в корыто то ли яблоки, то ли картошку, и я впервые заметил кур. Подбежавшие птицы принялись жадно клевать угощение, коза тоже сунула морду, но разочаровалась в угощении и вернулась к кустам. А старуха подхватила корзинку и побрела в лес.       Наскоро напялив рубашку, я осторожно крался за ней следом, надеясь, что странная особа выведет меня на тропинку или того лучше ― к людям. Но старуха, присев на корточки, принялась на ощупь собирать какие-то травы, и я догадался, что она плохо видит. Подносит каждый лист чуть ли не к носу, проверяет дрожащими пальцами, нюхает и только потом кладет в корзинку.       Я вернулся к избе и беспрепятственно прошёл внутрь. Приятно удивило, что внутри так тепло. Особенно возле печи. Везде пучки каких-то трав, банки, сушёные ягоды, связка чеснока и прочие дары природы. На столе под полотенцем ― горячие пирожки. В сундуке я наконец-то обнаружил мужскую одежду и переоблачился. Но главной находкой стали сапоги. Обувшись и умывшись из рукомойника, я снова почувствовал себя человеком. Жаль, что нигде нет зеркала. Старухам оно без надобности?       Поглядывая в окошко, чтобы увидеть, когда хозяйка дома доберётся до ограды, я совершил то, чего не позволял себе даже в детстве. Обокрал бедную женщину. Прицепил к поясу нож, набил сумку пирожками и сушёными яблоками, завернул в тряпку кусок козьего сыра. Совесть грызла меня, но я не остановился. После всех совершённых злодейств осталось последнее. Я нацепил шляпу и, прикрыв за собой дверь, вернулся к собирающей травы старухе.       ― Доброго дня, госпожа, ― вежливо произнёс я, стараясь держаться в тени дерева. Старуха подслеповата и не узнает украденную одежду. И всё же рисковать не стоит. ― Не подскажете, как мне добраться до столицы? В какой она стороне?       ― До столицы? ― щурясь и пытаясь разглядеть меня, протянула женщина. ― Эвона! До столицы так пешком не дойдешь! Госпожа... Ишь ты, как обозвал! Ты, батюшка, откуда ж будешь?       ― Как раз из столицы, матушка, ― пытаясь подражать её простоте, отозвался я. ― Охотились с друзьями. Сам не знаю, как забрался так далеко. Как же мне вернуться?       ― И-и-и! Занесло ж тебя в эту глушь! И чего вам, молодым, дома не сидится? Сынок мой, вот, в солдаты подался. Отправился далеко-далеко. Там и сгинул. Чтобы тебе домой вернуться иди во-он туда. Кривую сосну видишь? За ней есть тропинка. Выйдешь к деревне, там спросишь, как тебе добраться. Чай не бросят.       ― Спасибо за помощь. Матушка, а вы не знаете какого-нибудь... колдуна? Или ведьму?       ― Зачем тебе напасть эта? ― насторожилась старуха. ― Держись от них подальше, соколик! Вот смотрю я на тебя и понимаю, как же ты на мужа моего покойного похож! И в плечах, и в стати. Словно его увидела. И шляпа эта... прямо как егойная.       Травница часто заморгала и вытерла набежавшую слезу, а меня окатило волной замешательства и стыда.       ― Проклят я матушка. Страшным проклятием. Кому как не колдуну знать, как его снять. Может, слышала чего о них?       ― Колдуны зна-ают. Они-то всё знают. Только ничего не рассказывают. И плату берут не золотом. Самое дорогое требуют.       ― Так где их найти?       ― Где ж их теперь найдешь? Всех перебили. Разве что... Говорят, в городе есть один. Сильно лютый. К нему не ходи. У людей поспрашивай. Ищи тех, кто травами лечит да нашёптывает. Не ходи к нечистым. Пропадёшь. Как же ты на Ивоську похож! Чей же ты будешь?       ― Говорите, до кривой сосны и по тропинке? Спасибо, матушка! Не болейте!       Мысли о колдуне навеяла сборщица трав. Да, любая магия под строжайшим запретом. Но наша святая инквизиция не лечит от странных заболеваний, обостряющихся в полнолуние. Для того чтобы понять, чудовище я или нет, придётся встретиться с таким же чудовищем.       О том, что старуха может меня выдать, я не беспокоился. Моё лицо она не разглядела, необычный цвет волос скрыла шляпа. Всё, что она сможет сказать, так это то, что я похож на её покойного мужа. Надо сказать, я впервые надел чью-то одежду. Ещё и покойника. Неприятное ощущение. Но терпимо.       Увидев вдали деревеньку, я неуверенно остановился. Что, если каждую ночь я продолжу превращаться в монстра? Где я проснусь следующим утром? И проснусь ли? Может, стоит вернуться в лес, не показываясь людям?       Я стоял между лесом и полем, всё больше осознавая то, что не принадлежу человеческому миру. После исчезновения из дворца я ни разу не видел своё отражение. Изменилось ли лицо? Что, если цвет глаз остался таким, каким померещился перед тем, как я потерял сознание? Люди могут понять, что я стал чудовищем. И напасть. Связать и отправить инквизиторам. Сжечь на костре.       Я отступил на несколько шагов назад, а затем пошёл обратно. В лес.       Старуха по-прежнему горбатилась на полянке. Её корзинка заполнилась лишь наполовину из-за медленного осторожного сбора.       ― Матушка, это снова я. Скажите, а нет ли поблизости пустующего охотничьего дома? Не хочу беспокоить людей. А мне бы передохнуть.       ― Так оставайся у меня, ― просто произнесла женщина. ― Ничутки не побеспокоишь. Одна я живу.       ― У вас не могу, ― решительно отказался я. ― Беспокойный я гость, матушка. Шумный.       ― Ну как знаешь, соколик. Заставлять-то я не собираюсь. Во-он туда иди. Мимо болота и вдоль речушки. Там когда-то пасечник на поляне жил. Отшельник. Но помер. Там рядом его и похоронили. Ему хоть шумный гость, что тихий. Всё одно.       ― Премного вам благодарен!       ― В болото не суйся да не заблудись!       Мне сразу вспомнился сэр Энринг. Ещё один человек, убеждённый в том, что я мечтаю искупаться в болоте, свалиться в пропасть, выпить яд и подавиться пудингом. Как ни странно, уже скучаю по его ворчанию. Будто мы не виделись несколько лет. И больше никогда не увидимся.       В ветхом домике пасечника тоже не оказалось зеркал. Расставленные вокруг спиленных пней ульи давно пустовали. Высокая трава достигала окон, а разросшийся кустарник царапал порог. Оглядевшись на новом месте, я проверил, крепко ли держится дверь. Засов надежный, а вот доски слишком старые. Могут не выдержать. Связать, что ли, себя? А есть кто-то явится? Устав от сомнений, я повертел деревянную ложку и заглянул в кладовку. В заплесневевшей крупе копошились какие-то мелкие черви, а снизу мешок прогрызли мыши. В банки с сомнительным содержимым я уже опасался заглядывать, да и ссохшийся трупик моркови выглядел неаппетитно. Еды здесь нет. Но у меня с собой украденные пирожки. Догадается ли старуха, что именно я её обворовал? Если заметит пропажу ножа ― едва ли явится упрекать. Испугается. Или позовёт на помощь деревенских?       К вечеру я слегка успокоился по поводу незваных гостей. Зато вспомнил о ненадёжности двери. Не хотелось в очередной раз просыпаться голым в незнакомом месте, поэтому я забаррикадировал выход всем, что удалось передвинуть. Хорошо, что окна маленькие. В них не пролезу. Что ещё? Лучше убрать всё острое. Царапины быстро заживают, но каждую ночь появляются новые.       Подготовившись таким образом к грядущей ночи, я аккуратно сложил верхнюю одежду и расстегнул пуговицы рубашки. Воровать мне не понравилась. Как и разгуливать голышом. Днём ещё куда не шло, но по утрам и вечерам очень холодно. Удивительно, что я до сих пор не простыл.       Из-за сплетшихся крон деревьев я не видел, взошла ли луна. Крошечное окошко с мутными стеклами мало подходило для разглядывания видов. В избе, как выяснилось, дремало множество мотыльков, и теперь все они плясали на подоконнике. Так как единственный огарок свечи я не зажигал. Если нечаянно опрокину, катаясь по полу от боли, сам себя и сожгу. Глупее смерти не придумать.       Когда совсем стемнело, пришло и привычное чувство беспокойства. Стало трудно сидеть на месте. И очень захотелось выйти на свежий воздух. Запахи обострились, голод усилился, и я нервно сглотнул, сильно стиснув руки. Зуд в кончиках пальцев стал невыносимым. Началось. Я не мог видеть своё лицо, поэтому наблюдал за телом. Ногти, меняя форму, становились острыми когтями. Из кожи проросла белая шерсть. Загнувшиеся вверх пальцы... Как же больно!       Накрывшая темнота избавила от неприятных ощущений, выбросив в мокрую траву. Опять? Я ведь запер дверь?       Я застонал и провёл ладонью по подбородку. Судя по приятной сытости, зверь успешно поохотился. Жива ли старушка?       Открыв глаза, я привычно огляделся и вздрогнул. Оказывается, я до сих пор на пасеке. Только снаружи. И не один.