Минус на минус даёт...

День сегодня был неимоверно солнечный. На Небе не было ни одного облачка. Гавриил вышел из душного помещения и ответил на звонок. — Да слушаю. — Где ты? Я жду тебя уже третий час! Мужчина слегка опешил и нахмурился. — Сегодня похороны. Мама. Я говорил об этом тебе вчера. — Какие похороны? Гавриил стоял в тени и смотрел на небо. — Рейчел. Моей бывшей жены, — выдал он сдержанно. — Она что реально умерла? — удивилась женщина, — я думала ты пошутил. Гавриил прикрыл глаза. Это было невыносимо. — Я никогда не шучу на такие темы. Я в принципе с тобой не шучу никогда. — Извини, — слегка опешила его мать, — это было весьма нетактично с моей стороны, тебе, наверное, сейчас не очень хорошо? — Всё в порядке, — солгал он ей чётко, даже голос сейчас не дрогнул. — Точно? Знаю, она сильно мучила тебя, может оно и к… лучшему? Займёшься наконец-то своей жизнью. Ты совсем перестал заниматься собой, меня это беспокоит. — Она меня не мучила. Мне было с ней хорошо. — Ты похудел и почти перестал ко мне заходить, она плохо на тебя влияла, — возмутилась женщина, — и потом, честно говоря, её зависимость… И Гавриил ещё пятнадцать минут в очень вежливой манере слушал, какая его покойная жена была на самом деле полная сука и та ещё мразина, и тварь. В вежливой, потому что Рейчел обладала не меньшей давкой, чем и сама Тереза и потому меж двух огней, додавила Гавриила в итоге его покойная жена. Потому и мать он теперь воспринимал только в вежливой форме. Но вот мелькнула одна фраза… — Так что я рада, что ты теперь свободен, Гавриил, тебе наверное очень плохо оставаться там? Поэтому переезжай ко мне обратно, я о тебе позабочусь. Комната твоя свободна. Нам больше нет нужны разъединяться. У тебя ведь теперь достаточно будет на меня времени, верно? Да и кто о тебе позаботиться, я ведь знаю, сам ты ничего не можешь. Кто тебе поесть приготовит? Одежду постирает? Кто будет любить тебя, Гавриил? Мужчина сглотнул, опустив взгляд в пол. Кое чему Рейчел его всё-таки научила. — У меня есть для этого уборщица, мам. А готовить я умею сам. Ведь всё это время в большинстве случаев я только и делал, что готовил для тебя. А любить? Мне не нужна сейчас ничья любовь, мне хорошо и так. — О, то есть чужих людей впускать в дом для тебя стало уже нормой, Гавриил? Хочешь, чтобы тебя однажды ограбили? — Ты только на словах всё это делаешь, на деле от тебя толку нет, — слетело с его губ весьма холодно. Женщина на том конце провода опешила. — Гавриил, — включала она тот самый тон, от которого мужчину всегда продирало насквозь. — Как. Ты. Посмел. Мне. Это. Сказать? Гавриил сглотнул. Извиняться не хотелось. Убить себя было сейчас проще, чем извиниться. — Я перезвоню после мероприятия, — безэмоционально ответил он. — Я жду тебя у себя дома. Немедленно, — выдала она тихо и давяще, — мы будем с тобой. Разговаривать. Ты совсем потерял уважение ко мне. Такой же хам как и твой отец, променял меня на какую-то потаскуху и теперь ещё горюешь по этому жалкому куску мяса, пародии женщины, в ней не было ничего святого! Я знаю, что она на самом деле употребляла, Гавриил… и ты думаешь я это никому не расскажу? Очень красивая новость звучала по телевизору, но может мне стоит позвонить моему редактору и уточнить как было на самом деле? У мужчины аж глаза расширились от шока, но он молчал, отставив телефон в сторону. — Что ты молчишь! Я знаю, ты меня слышишь! Твоя жена была шлюхой, швалью, жалкой наркоманкой! Какой к черту несчастный случай! Да её жизнь была настолько незначительна и ничтожна, что я уверена — это точно было самоубийство! А я говорила тебе, что это будет худший выбор в твоей жизни! Гавриил сглотнул, Рейчел для него была светом в окошке. Он её чрезмерно боготворил. Идеализировал и не видел многого. Он прощал ей всё. Как и матери прощал всё. Рейчел знала. Можно ненавидеть его мать, но через пару ругательств всё-таки замолчать, потому что видимо мягкая просьба Гавриила о том, что ему неприятно, раза с третьего её останавливала. Но вот сколько бы он не пытался донести до матери, что когда ему неприятно стоит остановиться — она никогда этого не понимала. Просто абсолютно блядь никогда. — Продолжишь молчать, и я позвоню сейчас же! И жду тебя на разговор. Давно пора тебе мозги вправить на место! Я терпела твою поганую змею все эти годы, но теперь то я скажу, как я думаю на самом деле! Гавриил не хотел слушать, как там думают на самом деле о его покойной жене. Ещё больше не хотел чтобы ещё и очерняли её имя. Ему хватило родственников со стороны Рейчел, которые подали на него в суд за то, что он довёл её до самоубийства. И Гавриил запутался во всём этом абсурде, что уже и не знал правда это была или не правда. А может и действительно довёл? Он ведь никогда не был достаточно идеальным и не подходил ни под одну из норм, как бы не старался. Его мать пролепетала что-то ещё и телефон, разрядившись, вырубился. Он не хотел никуда и ни к кому ехать теперь. Разговаривать тоже не хотел. А судиться тем более. Зато хотел помыть руки. Раза два или три минимум. А лучше целиком. Кожа аж внутренне вся зазудела. Ему и в крематорий возвращаться, честно говоря, не хотелось. Слишком много ненависти в его адрес. Презрения. Обиды. Злости. И чувства вины с его стороны, когда он смотрел на неё пару мгновений назад. Но надо вернуться и попрощаться. В последний раз. И всё. Что делать дальше, он не знал. Не хотелось ни возвращаться на квартиру, ни к Ней тем более. Он вздохнул и зашёл обратно, оставив этот вопрос на потом. Когда Гавриил смотрел на неё в последний раз обработанную формалином, он поймал себя на мысли, что ужасно сейчас ей завидует, потому что впервые в жизни ему больше не хотелось ничего решать.

***

Вельзевул хорошенько затянулся сигаретой, а затем с таким искренним кайфом и наслаждением выдохнул, как будто смыл с себя все эти последние по ощущению блядские дни с себя. На второй затяжке его, кажется, окончательно отпустило, но вот на третьей… — Ты что, снова начал курить? Скользнуло с левого плеча и Вельзевул аж подавился. Вдохнул не тем местом или что и начал безбожно кашлять, глаза покраснели и заслезились. — Бля, Гавриил. Какого хера?! — Я думал, ты меня слышишь. — Я ничего не слышу и не вижу, когда курю в одиночестве кроме своих собственных мыслей, — подтёр слёзы черноволосый. Гавриил молчал. Вельзевул отчего-то напрягся и больше затянуться не смог. Ему стало стыдно. — Мне уйти? Черноволосый сглотнул. — Можешь остаться, если не будешь меня стыдить за то, что я курю. — Я и не собирался, просто удивился. — А ощущение, что пришёл вставить свои три копейки мол «ха-ха, Вельзевул, сорвался, да? Я был о тебе лучшего мнения!» Гавриил поджал губы. — И в мыслях не было. — Но звучало так, — всё же на пробу затянулся Вельзевул. — Разве? — удивился мужчина. Он глубоко задумался. — Извини. Черноволосый почувствовал себя ещё более неловко от всего этого разговора. — Что даже ругать не будешь? — Твоя жизнь. Живи как хочешь. — Но ты всё равно разочарован и недоволен мной? Гавриил нахмурился. — Нет. Только расстроен. — Тем, что я такой слабовольный? Мужчина нервно перебрал пару пальцев. — Тем, что причинил тебе столько боли, что ты вынужден снова таким способом переживать стресс. Вельзевул удивлённо вскинул брови, сигарета в руках тлела. — Это не твоя ответственность, как я переживаю стресс, вне твоего контроля, Гавриил. Ты не виноват, что мне плохо, я просто дико перенервничал за себя и за тебя. Мы ведь. Живые люди только и всего. Пить не хочу, но вот хотя бы пару сигарет… — он потушил об ограду балкона окурок и неловко оставил тот пока на периле за неимением пепельницы, после чего взял ещё сигарету из пачки и поджёг. — Завтра самолёт в двенадцать, я забронировал. Вельзевул затянулся хорошенько новой. — Спасибо, но мог так не двигаться, я знаю ты любишь ранние рейсы, чтобы можно было всё и сразу и день лишний раз не терять… — Но тогда ты не выспишься, — добродушно выдал Гавриил, — а я хочу, чтобы ты себя чувствовал хорошо. После всего. Я… беспокоюсь. Вельзевул хмыкнул. — Слишком стараешься, Гавриил. Про себя не забывай. Мужчина осторожно подошёл к черноволосому и положил руки на чужие плечи, слегка разгладив их. — И ты про себя, — тихо прошептал он у самого уха и поцеловал его в шею сзади. Просто прижался губами и не отпускал какое-то время. Вельзевул аж зарделся и у него практически вывалилась сигарета из руки. — Д…да я помню! — Кури сколько хочешь, если нуждаешься в этом. — Я знаю, что ты не любитель курева, запаха тем более. — Ну. Почисти зубы, постирай одежду, помойся, и это не будет для меня настолько убийственно. — Вот поэтому я блядь и бросил все это дело! — рассмеялся он в голос. — Извини, что я не люблю это. Я не ограничиваю тебя в этом, но и не выдерживаю в слишком больших количествах. Вельзевул затягивается. — Вот поэтому я и делаю это в одиночестве, а не зову тебя за компанию. — Если мешаю, просто скажи. Я уйду. Черноволосый закусил губу. — Разве что слегка, но ты такой милый сегодня, что я не хочу тебя прогонять. Но напрягаешь, да. — Понимаю, — пожимает плечами Гавриил и убирает свои руки, — яичницу будешь? — Хочу чего посолиднее, — посмеивается он. — Спагетти с морепродуктами в томатном соусе? — Звучит как кайф, — выдыхает дым Вельзевул. — Тогда я пойду. Не буду мешать. Вельзевул молчит какое-то время после чего выдаёт: — Это нормально, что я считаю твою мать полной сукой и хочу её придушить? Гавриил чуть поджал губы. — Смотря с какой целью, — улыбнулся он осторожно. — Она тебя обидела, и меня это злит. Тебя нельзя обижать, ты хороший. Ты не заслуживал никогда с собой такого обращения. Никто не заслуживает такого обращения. Ну кроме моего брата, он козлина, и родителей, потому что они те ещё… — он сдержался. — Она не всегда была такой, — вздохнул Гавриил. — Я не оправдываю. Но. Жизнь была не сахар. Я мог стать таким же. Я уже почти таким стал, — пожимает плечами мужчина, — так что как бы я не злился и ненавидел её, эта часть всё равно есть глубоко внутри меня. Просто. Я вовремя остановился. Вот и вся разница. — Значит всё-таки не нормально? — сделал заключение Вельзевул. — Я тоже хочу придушить твоего отца, так что мы… квиты? — ухмыльнулся Гавриил. — Думаешь всё-таки слишком? — сглотнул Вельзевул. Гавриил молчал, он не знал как лучше сказать об этом. — Это не нормально то, что с тобой делали, Вельзевул. Черноволосый затянулся. — Да ничего, зато узнал как люди удовлетворяют себя в весьма раннем возрасте, — нервно отсмеялся он. — Вельзевул… — Я же не грязный для тебя? Тебе со мной не станет отвратительно, если я скажу, что… — пальцы с сигаретой тряслись и он очень тихо прошептал, — он не только трогал меня. Гавриил сглотнул, его тело пронзила дрожь от осознания чужих слов. — Нет. Не грязный. Если тебя задевает моё желание постоянно всё отмыть, то это касается только моей внутренней грязи и поверхностной на других. Такое… я не считаю грязным, Вельзевул. — Точно? — догорала сигарета в его руках. — Да, — снова положил руки на чужие плечи Гавриил. А затем замешкал, голова затрешала от раздумий. А действительно ли он чувствовал себя хорошо после этого факта? — Слишком напряженно отвечаешь, — дрожал его голос, как дрожит натянутая струна, которая вот-вот лопнет. — Дай мне время, чтобы осознать. Я ещё… не понял. Слишком много всего болит за раз. — Понимаю, — чуть наклонил он голову, чтобы с глаз не стекало, а сразу падало на кафель. — И она на это смотрела? — Всё никак не укладывался этот ненормальный факт в голове Гавриила. Вельзевул покачал головой. — Она не знала. Об этом. Никто. Не знал, — с трудом выдал это черноволосый. — Если я конечно всё. Не выдумал. Гавриил его аккуратно прижал руками к себе, обхватил спереди. — Если помнишь значит было, так или иначе было больно. Вельзевул покачал головой. — Да нет, не было. Просто. Знаешь. Ощущение всю жизнь будто бы моё тело мне не принадлежит. Будто бы оно чья-то собственность или типа того. Я всё никак не могу от этой мысли избавиться с самого… детства. Сигарета окончательно дотлела в его руках, и он неловко положил, притушив окурок на перилу рядом с первым. — Я улыбаюсь. Веселюсь со всеми, но… у меня постоянно такое чувство, что я никогда не принадлежал себе. А Тот кому я… принадлежал… — он сглотнул, — я не хочу, чтобы ему доставалось самое лучшее, поэтому я себя… — Вельзевул не знает как это лучше проговорить, он лишь в моменте морщиться и ему хочется вырваться из чужих чистых по ощущению ангельских рук, что обнимают его сейчас. А он просто чувствует себя грязным демоном. Таким мерзким, гниющим изнутри, ужасно отвратительным. Даже не человеком. — Я слушаю, если готов поделиться. Черноволосый замер. Чем здесь делиться он не знал. Столько лет прошло, а ощущение, что он там так и остался в этой огромной гниющей дыре собственного разума, когда тебя лапали чужие большие руки, пальцами раздвигали твою промежность и творили с тобой любое желание взрослого-сумасшедшего воспаленного мозга. А ты был слишком маленьким, чтобы понять, что так отцы с детьми не играют. Что это вообще ни разу не игра. Что это не нормально, когда тебя раздевают, заставляют вставать в определённые позы и трогать то, что на вид кажется интересным и странным, а потом почему-то тебя всегда пачкает чем-то ужасно не приятным и липким. И ты не можешь никому об этом рассказать. Заставляют мыться вместе, спать вместе и брать в рот то, что явно не вызывает у тебя ничего, кроме отторжения. А в тебя всё равно всё пихают и пихают. И пихают. И продолжают пихать. И вот ты уже не ощущаешь, что ты целостный. Ты какой-то разбитый с самого своего зарождения. Чья-то игрушка. Кукла. Просто тело, которым распоряжаются как хотят. Вельзевул называет это «меня так слегка трогали и больше ничего такого», просто потому что ему сложно признаться в том, насколько он на самом деле ощущает себя грязным и всю жизнь себя таким ощущал. И потому никогда не стремился о себе заботиться. Потому что зачем такой падали как ему вообще нужна забота о себе? Сдохнет в какой-нибудь знойной яме и на том спасибо. И, наверное, поэтому он не понимает, почему Гавриил обращается с ним как с драгоценным камнем, когда как он гнилой до самого Основания своей души. Может он смог бы уже наконец очиститься, если бы его просто сожгли заживо на костре. Потому что он понятия не имеет, как такое очищается. Почти тридцать лет прошло, а ему как будто бы снова пять и он снова там. И каждый день с ним делают, что хотят. — Меня насиловали в детстве много раз, — выговорил это вслух в шоке Вельзевул смаргивая слёзы с глаз, — я не чист. Ни разу. В смысле по анализам да, но, — он пожал плечами, у него всё дрожало, — но по жизни просто грязная сука падаль. Я сомневаюсь, что тебе вообще нужен такой половой партнёр, потому что сколько бы я не мылся, я всё равно никогда не смогу очиститься от такого. Гавриил молчит и покрепче сжимает руки, обвивая Вельзевула. — Ты чист, Вельзевул, для меня ты чист. А что было там это… ужасно, и. Ты не мог выбирать, понимаешь? Ты не мог выбирать тогда, но мог выдержать, чтобы стоять здесь и сейчас совсем другим человеком. И твоё тело сейчас целиком и полностью принадлежит тебе. Но тогда ты просто… ты просто пытался выжить, без этого тебя бы здесь не было, как бы странно это… не звучало. И я тоже не мог… от всего отказаться раньше. Это была моя плата. Ни за что. Просто опыт, местами не справедливый и скверный. Было больно. Невыносимо. Мне. Плохо до сих пор, но теперь я сам выбираю кто я и что делаю я. И ты, Вельзевул. Ты тоже выбираешь. Стоять здесь. Курить. Разговаривать. Работать или не работать. Что будешь есть на ужин. Останешься или уйдёшь. Будешь меня целовать или нет. Во сколько ляжешь спать и будешь ли чистить зубы перед сном или завтра с утра перед нашим с тобой полётом. Ты сам. Выбираешь. Теперь. И никто не вправе больше за тебя решать. Это тело, — указал Гавриил на солнечное сплетение черноволосого, — только твоё, Вельзевул, и всегда было твоим. Его никто и никогда у тебя не крал. Просто в моменте между смертью и «этим» ты выбрал второе, потому что если бы выбрал первое. Мы здесь сейчас не стояли. Вельзевул слушал это молча, и с его глаз просто стекали слёзы, он не мог даже пошевелиться. — И ты сам решаешь: сделали ли тебя грязным или ты всегда был чист, а грязным стал тот, кто делал это с тобой, — шепчет ему аккуратно Гавриил на ухо, — потому что ты сам решаешь, что тебя делает грязным, а не то, кто тебя пачкает. Ведь та Суть, которой ты являешься, чтобы с тобой не делали, останется навсегда только твоей. Ты ни чей, Вельзевул, и никому не принадлежишь. Даже мне. Гавриил поцеловал его в шею и притерся лбом о плечо. — Пойми, даже если тебя держат в заложниках и заставляют подчиняться, ты это делаешь всегда только ради выживания, душа никогда и никому не подчинится, как бы другой этого не хотел. Это всегда будет иллюзия и всегда тот, кто доминирует будет заведомо проигравший, потому что жертва всегда лжёт, что подчиняется ему полностью, даже если остаётся с ним до конца и больше не сопротивляется. Потому только ты принадлежишь себе и никому больше, и делишься ты собой с кем-то, только, когда хочешь этого. Всё остальное — это выживание, Вельзевул, за которое следует как минимум себя уважать. Максимум — заботиться и любить, что ты смог это выдержать, понимаешь меня сейчас? Вельзевул резко морщиться и поджимает губы, дыхание перехватывает, и он пробует покивать в утвердительном жесте. Хочется завыть или взорваться. А ещё развернуться и спрятаться в его огромным сильных руках. Таких сука нежных, что до Вельзевула медленно начинает доходить, что если он нашёл себе такого крутого мужика, значит он не шваль поганая всё-таки в конце концов. Значит по статусу повыше будет просто какой-то жалкой челяди, волочащей своё существование в нищете и голоде. Вынужденный зарабатывать на вебкаме в свои подростковые годы лишь бы побыстрее свалить из проклятого дома своего отца и матери. Где только боль боль боль бесконечная сука блядская боль. Много непомерной и не вмещаемой в него сука боли. — А ты меня, — тихо прошептал он, — таким… — Вельзевул замешкал, — любишь, Гавриил? — Только больше, Вельзевул. И черноволосой сначала хмыкнул, прорезав лицо улыбкой, а затем та сломалась и спала, и он, не выдержав, зарыдал. Просто завыл. Закричал во весь сука голос, который у него только был. А Гавриил его смиренно держал как самое дорогое на свете сокровище, как самое ценное, что только может сейчас существовать на этой планете Земля. И себя держал, и тоже считал, что он бесконечно драгоценен и не заменим. Он такой один. И Вельзевул один. И какова же удача случая однажды вот так найтись, после кучи ошибок в жизни, предательства себя и полной потери смысла. Разочарования, отвержения, покинутости, тупой боли. Падения. Бесконечного падения вниз. Какова вероятность? Гавриилу, кажется, всё упирается в ноль целых и какие-то там тысячные, если не миллиардные доли. Он не считает их случайностью, нет. Но убери хоть одну детали из их жизни, и, вероятно, они бы вдвоём никогда бы так не зацепились. Чтобы достаточно. Наверное. Гавриил не знает, но есть ощущение, что у Кое-кого было несколько планов на них двоих, и вот один самый дурацкий и банальный сработал лучше всех остальных. Финтов и заумных загадок. Они попались на самом простом. На не умении Гавриила отказывать и на желании Вельзевула уничтожить себя. Это ли не самое забавное на чём только можно было их двоих подловить? Чтобы однажды они бы смогли помочь друг другу наконец-то от этого освободиться. Нет не избавиться, нет. Просто принять и увидеть. Исцелить. Просто прочувствовать. Чтобы то, что однажды так сильно душило, наконец-то перестало душить. — Я самый охуенный! — выкрикнул Вельзевул, когда его потихоньку начало отпускать, — блядь! Никому больше не позволю меня оскорблять! Пизды получит каждый, кто слово лишнее в мой адрес вставит, ясно?! Я — охуенный! — Самый охуенный, — подтвердил Гавриил. Черноволосый сморгнул пару слёз и шмыгнул носом. — Ты тоже охуенный, и я, и мы вместе! Пизже нас никого нет, мы самые лучшие! — На равных с другими, но уникальные относительно всех, — осторожно вставил своё слово Гавриил. — Да забей, Гавриил, хоть раз разреши себе быть выше Звёзд! — Я боюсь прилетит по шапке, — скривился он слегка. — Да ладно, я же с тобой, если и прилетит то надают обоим. — Так себе утешение, — тронулись его губы в лёгкой улыбке. — Я просто очень сильно тебя люблю, — прошептал Вельзевул, — и хочу чтобы в честь нашей Любви изобрели созвездие, вот такая, она сука непомерно огромная, мать твою! Гавриил очень мягко улыбнулся. — Как ты, солнце? — Паршиво, скверно. Как я ещё могу быть? — раставил руки в стороны Вельзевул. — Но… — он сглотнул, — больше так яро не хочется отмыть себя, наверное… и убить. — Хочешь я сварю нам какао или сделаю твой любимый латте с клубничной пенкой? — Кофе наночь не хорошо пить, сам говорил, — пробубнил Вельзевул. — Да, но. Жить тоже когда-то надо, не всё должно быть как сказали или строго по рассписанию, иногда так как захотелось и на этом всё. — По такой логике я могу снова поехать бухать в бар. — Мы начали всего лишь с кофе вечером, никто не просит тебя возвращаться во все тяжкие, Вельзевул. Черноволосый ухмыльнулся. — Знаю. Я и сам, честно говоря, больше не хочу. Слишком хуево после. Это того не стоит, есть вещи намного приятнее этого. — И какие например? Вельзевул осторожно повернулся в чужих руках в сторону Гавриила и протянул руки к его лицу, вглядываясь серым в фиолетовый. — Например латте с клубничной пенкой. Намного гуманее для моего организма, чем пару литров алкоголя. — Рад, что ты наконец-то это понял. — Да не то. чтобы понял, — сглотнул Вельзевул, — я просто выбрал тебя, я больше не хочу сбегать туда, потому что там пусто, там ничего нет, Гавриил. Всё что я там ищу, я уже нашёл вместе с тобой. Я могу быть рядом с тобой — любым, зачем мне теперь погружаться в те состояния вообще, если я и без этого могу так? Как и расслабляться. И принимать себя… любым. — Ты ведь правда очень ценный, Вельзевул. Таких других — нет. — Я дошёл до этой мысли уже, окей? — сложил губки бантиком черноволосый. — Но пока ещё не могу её принять полностью. Нужно время. Понимаешь? — Да, — поцеловал он его в лоб. — Именно поэтому мы завтра и летим в Альпы. Развеяться, отдохнуть и прийти наконец в себя. — Мне иногда не верится, что… Всё так гладко, ровно, без какой-либо подставы, и. Что я этого действительно заслуживаю, что это не разовая акция. — Просто перестань считать, что страдания — это твоя норма. Это побочная ветка, Вельзевул, перестань думать, что получать полбу — это твоя судьба. Потому что на самом деле — это никогда не было так, и когда ты стал из этого вылезать — ты стал видеть свою настоящую жизнь. Поэтому подстава для тебя — это не норма. Норма она вот. Здесь и сейчас. Остальное — боль, которой наконец-то пора закончиться. Оставь это в прошлом, Вельзевул. Это больше не ты и не твоя жизнь, ты другой. Пострадай сколько надо и отпусти. Иначе не получится быть счастливым никогда, потому что ты считаешь, что это не про тебя. Сам считаешь, никто тебя не заставлял так думать. Я уж точно. — А как ты так живёшь? Она ведь забрала тридцать лет твоей жизни. Тебе не обидно? — Она не забирала, Вельзевул, в том то и дело, — вздохнул Гавриил, — я добровольно их отдал, потому что считал, что я себе не принадлежу, — вгляделся он очень внимательно в серый, — но когда я понял что это не так — я стал выбирать себя. Пусть криво и болезненно, но сам. Я сам выбираю, кого слушать теперь. И мне потребовалось очень много лет, чтобы это понять. А мог не понять вообще, — пожал он плечами, — так что, жалею ли я? Да. Мне больно до сих пор. Стоит ли на этом зацикливаться? Награда моего выбора слишком ценна. Я ещё не отпустил. Может это произойдёт завтра, а может через пару лет, но. Имеет значение то, что здесь и сейчас мне хорошо. С тобой. В моём доме, на работе с коллегами. Я только сейчас наконец-то стал ценить то, что построил и создал, то, чем себя окружил — весь всё это мой сознательный выбор. Даже ты. А если я так могу сам, значит дальше будет только круче. Я сам выбираю плюс меня двигает по жизни или минус. — Но мы с тобой изначально два минуса, Гавриил, — улыбнулся широко Вельзевул. — Да, но согласно законам математики, минус на минус — даёт плюс, Вельзевул. — Никогда не понимал этого дурацкого закона, — честно признался ему черноволосый. — Его не надо понимать, его надо чувствовать, солнце, — завёл он пару чёрных вьющихся прядей за чужое ухо, затем скользнул пальцами по скуле и осторожно наклонившись, поцеловал своё сокровище в губы. Вельзевул его обвил руками и с наслаждением ответил. Гавриил стал намного чаще его целовать в последнее время, не требуя особых подготовлений. Выдерживая и привкус сигарет, и кофе, и чего-то ещё. Это было ценно. Но при этом Вельзевул прекрасно понимал чужую манию на чистоту и уважал это. Поэтому фразы вроде «давай почистим зубы и потом уже поцелуемся» его больше не задевали. Ну а в те редкие моменты, когда Гавриил разрешал его целовать без всяких прелюдий, были безумно ценными для черноволосого. — Можешь ещё покурить, если хочешь, я пока сварю тебе кофе, — прошептал в какой-то момент возле его уха Гавриил. — Да как-то больше не хочется и вообще. Не поощряй. Мне надо бы найти способ любить себя получше. — Я не поощряю. Я просто не ругаю больше, — мягко ответил ему Гавриил. — Знаешь, — перебрал пальцами короткие, местами жёстковатые волосы своего мужчины Вельзевул, — можно спросить у тебя очень не тактичный вопрос про твоё прошлое? — Спрашивай, — всмотрелся в него фиолетовым Гавриил, серый засуетился. — Как ты от неё ушёл спустя тридцать лет, что стало последней каплей? — Похороны моей первой жены, проигранный суд её родственникам и… моё банкротство. Точнее. Тот факт, что вместо поддержки я получил удар в спину, — усмехнулся Гавриил. — Моя мать очень сильно хотела, чтобы я переехал к ней жить, вернулся обратно, она проворачивала это много раз, поэтому наговорила того, чего не было, чтобы у меня отобрали всё. Ведь без квартиры, компании и денег я буду никому не нужен, кроме неё согласно её логике. Но. Вот незадача, она ужасно сильно меня всем этим разозлила. — А что было потом? — Я сорвался. Тогда это для меня было чем-то… ужасным. Сейчас я понимаю, что… это была абсолютно нормальная реакция. Я очень много чего наговорил ей тогда. Я даже не помню что, это был взрыв. Зеркало я, конечно, руками не бил, — дрогнули его губы в улыбке, — но на предложение помощи в мою сторону при условии, если я извинюсь и вернусь к ней — я послал её нахуй. Это я помню очень отчётливо. Дверью хлопнул… на телефоне оставалось процентов пятнадцать заряда, а в кармане последние сто долларов. И больше у меня не было ничего. Во-первых, потому что я сгоряча забыл у неё сумку и ещё что-то, что мне было нужно, во-вторых я ни при каких обстоятельствах не хотел больше к ней возвращаться. У меня было ощущение, что если я вернусь, то я сойду с ума. Поэтому я просидел в каком-то кафе всю ночь, стараясь успокоится, и выпил пару чашек кофе, а с утра пошёл искать работу и место, где можно было бы хотя бы просто переночевать. — И кем же ты устроился? — Раздавал листовки для начала. Оплата почасовая так что… хватило на пару ночей в мотеле. Кол центр, продавал всякое, ночью работал охранником, можно было не платить за жильё и пару часов поспать с перерывами, — улыбается Гавриил. — Почему не мог устроится в нормую компанию? — нахмурился Вельзевул. — Стажировка не оплачивается или оплачивается, но не сразу. А ещё. Репутация. Она у меня после суда была отрицательная, на меня повесили убийство моей жены, тиранию и держание в заложниках моей матери, а ещё мои конкуренты подготовили на меня списочки несостыковок, не точности контрактов и всё, что только можно было накопать. Знаешь, в моменте было ощущение будто бы весь мир захотел меня уничтожить, — Гавриил вздохнул, — пойдём присядем, что ли, я обещал тебе кофе. — Как ты не сломался, Гавриил? — с восхищением спросил его Вельзевул и потянул за руки в сторону кухни. — Ты ведь знаешь. Я не люблю, когда меня провоцируют. Я тогда начинаю просто ужасно злиться. А когда я злюсь, ничего не имеет значения, кроме как доказать самому себе, что я могу всё. — Хочешь сварю тебе какао? Я научился делать вкусно, правда. — Ты хотел латте с клубничной пенкой, — улыбается мягко Гавриил, перебирая пальцы Вельзевула в своих. — Я хочу что-то сделать для нас двоих, поэтому ты садись, а я сварю какао. А потом я с удовольствием ещё и латте бы выпил. Вот что, — сажает он осторожно Гавриила за обеденный стол. — Хорошо, — устало приваливается на спинку стула мужчина. Вельзевул достаёт миндальное молоко и берет ковш. — Ты капец крутой, Гавриил. С тобой и обонкротиться не страшно. Просто какой-то мега крутой зверь, ты очень сильный человек. Гавриил удивлённо приподнял брови. — Сильный, наверное, ничего бы не потерял, в отличие от меня. — Не, — покачал головой Вельзевул, — сильный это не тот, кто удерживает всё любой ценой, а тот кто способен в трудную минуту взять на себя ответственность, не важно что к этому привело и вытащить себя оттуда. Выбрать себя. У меня много получалось в жизни случайно и потому я не уверен, что оказавшись на дне, я бы смог это всё повторить. — Случайностей не бывает, Вельзевул, — покачал головой Гавриил, — один раз люди пришли на твою энергию, придут и во второй. Ты просто будешь собой, как всегда и был, и опять «случайно» достигнешь вершины. Хотя на самом деле в этом не было никакой случайности. Ты просто уникальный вот и всё. — Но если вдруг че не так будет, ты ведь подстрахуешь? — Да но, полагайся на себя. Жизнь скоротечна. Это не значит, что все случится одновременно и сразу как у меня, но полагайся на себя уже сейчас. Когда ты строил то, что у тебя есть сейчас — меня там не было. Ты себя принижаешь, когда думаешь, что не сможешь сам. Да и помимо меня есть другие люди, которые не оставят тебя в беде. Когда я более-менее выяснил, что я способен выживать вот так почти на улице один, я позвонил своему знакомому и попросил у него помощи. И он. Дал мне работу на время, ну а дальше я уже пошёл сам. — Я кстати… никогда не видел твоих друзей. У тебя они вообще есть? Так чтобы не коллеги, — разлил по чашкам какао Вельзевул и сел за стол. Гавриил задумался. — Есть, я просто… не очень общительный. — Да ну. Болтаешь в последнее время без умолку, — посмеялся Вельзевул. — С тобой да. С другими я… — он ухмыльнулся, — Рафаил разве что, очень сильно мне напоминает тебя. Он мне помог, когда мне было не куда идти. — Хороший друг, — кивнул черноволосый и отпил пару глотков, — познакомишь? Гавриил улыбнулся. — После отпуска, Вельзевул. — Ну ясен перец, конечно же, после! — я вообще-то предвкушаю охуенно с тобой расслабиться! Буду переделывать свои установки на то, что я охуенный, и о таком ценном нужно заботится особенно усиленно. Гавриил отпил из чашки. Слегка улыбнулся. — А я просто хочу покоя. Сам решишь, куда мы пойдём. — Решить — решу, но ты всё-таки любишь, когда есть минималистичный график, не тот спартанский с которым ты жил, но всё-таки хаос тебя раздражает, Гавриил. Мужчина вздохнул. — Ну может и так. Я подумаю в самолёте, чтобы я хотел. В конце концов договориться со всеми не сложно. — Не-а. Главное долететь, и чтобы номер был свободен, — хихикает Вельзевул. Гавриил улыбается. — Когда я создал вторую свою компанию, я учёл все прошлые ошибки и стало как-то намного легче, — отпил он из чашки, — только тогда я почувствовал, что всё было правильно, но в моменте, когда все тыкают со стороны, кажется, что это был самый огромный крах в моей жизни. А потом, когда я стал получать даже больше, чем в своей первой компании, я осознал: никогда не знаешь, как пару фатальных ошибок, если правильно вывести из них урок — приводят тебя к колоссальному успеху. Лучше крах в начале, чем потом с кучей неточностей наверху. Чем ты выше поднимаешься, тем падать больнее. Поэтому лучше закрывать все дыры заранее. Уход близких, предательство, потеря, разочарование, отвержение, одиночество — не приятны в моменте, но если суметь заглянуть дальше и объяснить себе, что это случилось лишь потому, что это давно уже болит и сейчас это демо-версия того, что с тобой случится повыше, если ты не исправишь это сейчас — то тогда появляется столько сил построить все заново, но уже… правильно. — Тебе бы мотивационные речи вести на самом деле, получалось бы очень даже… грандиозно. Гавриил чуть приподнял брови. — Мне кажется, я не подхожу для этой роли, это больше идёт кому-нибудь помоложе. Тебе например. — Не прибедняйся. Ты хороший Учитель, Гавриил. Я думаю тебе пора уже делиться своим уникальным жизненным опытом и говорить открыто о себе, как есть. Мужчина поджал губы. — Не торопи меня, я только только научился с тобой разговаривать… а тут каким-то людям… о себе. Мне… — Не доверяешь? — Пока нет, — честно признается Гавриил. — Понимаю, — отставляет чашку в сторону Вельзевул. — Пойдём почистим зубы, и я тебя хочу хорошенько зацеловать. — Я не против вкуса какао, — осторожно выдал ему мужчина. Черноволосый удивлённо вскинул брови. — Отдающего в сигареты? — Хоть что-то новенькое, привкус пасты меня уже достал, — посмотрел он очень внимательно в серые глаза. Вельзевул аж сглотнул и слегка покраснел. — Ты чего сегодня такой горячий? Гавриил чуть вздёрнул бровь. — Когда я не чищу зубы перед поцелуем, я сразу становлюсь для тебя горячим? — посмеивается мужчина. — Да я хз как это работает, просто чего-то как-то уж слишком сейчас, — сглотнул он осторожно, — хочу тебя, чтобы ты меня хорошенько потрогал. Когда ты меня трогаешь, я чувствую себя настолько собой. Не знаю. Ты меня так трогаешь, как будто бы я какой-то святой или не знаю, драгоценный и… я с каждым разом всё больше и больше начинаю в это верить. — Но так и есть. Ты для меня — сокровище, как я тебя ещё должен трогать по-твоему? Вельзевул подурацки улыбнулся сам себе. — Никак Гавриил, только разве что молиться, когда входишь в мой храм Божий, — неловко отшутился он. А мужчина хмыкнул и покачал головой. — Мы все чисты, Вельзевул, ты сам выбираешь насколько, поэтому да. Для меня ты как Храм. И близость между нами для меня священна. — Я кстати… давно хотел спросить. Сколько парней у тебя было до меня? Просто то как ты меня… в первый раз. Это было ну… Божественно. Мне кончено пиздец стремно было. Ужасно стрёмно. И наверное я всего боялся: и тебя, и наших взаимоотношений, но сука в сексе, ты вообще был другой. Ну вот как щас например мы общаемся, вот такой ты там был, а щас научился быть таким же и в обычной жизни. Точнее. Ты всё контролировал как и всегда, но. Так хорошо знал, как меня расслабить и прочее. Я наверное всю вот эту хуету терпел с твоей стороны в виде контроля, потому что никто и никогда не относился с таким уважением к моему телу. Гавриил задумался и отчего-то смутился. — Ну… честно говоря… ты первый из мужчин, с кем я вообще решил попробовать что-то такое… Вельзевул аж опешил. — ЧЁ?! СЕРЬЁЗНО?! Я думал ты со всеми перепробовал! Гавриил приподнял бровь. — У меня было 3 девушки, одна невеста и 3 жены. В сторону парней я никогда не смотрел, пока ты не полез ко мне целоваться. — ДА ЛАДНО! — Вельзевул замолк задумался, — стой. То есть ты сказал принести тебе справку, когда даже не был уверен нравлюсь ли я тебе? — Ну ты мне нравился. Просто я никогда не думал в каком смысле, но благодаря тебе я хотя бы наконец-то определился. — И чё тебя не смутило, что мы мужики? А вся эта тема с сексом? — Я изучил вопрос, — пожал плечами Гавриил, — нанял специалиста, мне все разжевали, консультировался у сексолога. Знаешь. Я ненавижу проигрывать, поэтому или я делаю идеально — или никак. — Бля, ну ты даёшь… — снова посмотрел на него с восхищением Вельзевул, — не ну это конечно немного… ту мач иногда. Ты сам-то хоть получаешь удовольствие от секса или думаешь только о своём партнёре? — Раньше я думал, что получаю. Ведь закончить — значит получить? Но как я понял в процессе общения с тобой, что в больших случаев я не расслабляюсь, а… напрягаюсь. Как будто бы даже секс для меня работа, которую я должен выполнить идеально, вовремя и в срок, при этом все должны остаться довольны. Поэтому за последнее время я пересмотрел некоторые свои взгляды на это, и стараюсь… не контролировать. Если что не так, ты всегда можешь сказать в конце концов. Мы ведь научились хоть немного доверять друг другу? — А. Вот почему ты так замедлился в последнее время… а я всё гадал. — Тебе не приятно? — Нет, я просто. Думал, что недостаточно тебя возбуждаю или типа того, поэтому теперь ты растягиваешь процесс. — Я его растягиваю, потому что я наконец-то вдоволь могу насладиться близостью с тобой. Войти красиво и выйти. И прочувствовать. Иногда даже заканчивать не хочется, просто побыть в тебе. Это… очень приятно, Вельзевул. Быть в твоём теле, я его обожаю. Оно очень красивое. Я бы пошутил, что это как к Богу сходить помолиться, но как-то наверное так себе определение, — неловко выдал ему Гавриил, ухо у него зарделось. А у Вельзевула аж челюсть отпала, он тоже жутко сейчас покраснел. — Ебать ну… ладно. Как к Богу, значит как к Богу, всмысле кхм, — кашлянул он в кулак, — помолиться или как его там. Красиво звучит вообще-то. Я себя таким чистым конечно все ещё не чувствую, но уже и не настолько грязным как пару часов назад. Мне тоже очень вообще-то нравится, когда ты во мне. Я ощущаю это не как, знаешь, секс и всё, а как… выражение Любви друг к другу. Я чувствую себя… красивым, когда мы соединяемся с тобой. Очень красивым. Мне иногда хочется плакать, насколько красивым, Гавриил. — Ты правда очень красивый, Вельзевул, — улыбается мягко мужчина. — От красивого слышу, — хмыкнул черноволосый, — ну что может пойдём… в постель, — заиграл бровями Вельзевул, — ну так, я ни на что не намекаю, просто хочу с тобой поваляться. — А что намекать на что-то как будто бы нельзя? — добродушно улыбнулся Гавриил. — Да я как-то не хочу в лоб просить себя с ходу выебать, — пожал он плечами. — Ну так и не проси, попроси заняться например для разнообразия с тобой — любовью. А там уже решим: кто сверху и как, — вздёрнул брови мужчина, ехидно улыбнувшись. — А ты как будто бы пустишь меня наверх? — скептически протянул Вельзевул. — Только если ты хорошенько изучишь теорию и сдашь тест на эту тему, — строго сообщил Гавриил. — Я так и знал, что есть какая-то подлянка! И что… опять какую-то нибудь диспенсеризацию заставишь проходить? Гавриил широко улыбнулся. — Достаточно только сертификата о том, что ты ознакомлен с тем, как обращаться со мной, будучи сверху. — Только теория или мне ещё и практику придётся сдавать? — вздёрнул бровь Вельзевул. — Как пойдёт. Я выдаю сертификаты. — О, вот как? — ухмыльнулся Вельзевул, — а вы как вообще взятки берёте, Учитель? — Нет, к сожалению, придётся всё честно изучать, Вельзевул. Черноволосый цокнул. — Что ж вечер обещает быть интересным. Расскажешь мне основные азы, хотя я шарю за анальный секс, чтобы ты знал, но я бы тебя послушал. — Тогда сначала в душ. — Это уже по умолчанию, я помню. Гигиена все дела. Пошли. — встал Вельзевул первым, а затем взял Гавриила за руки, просто потому что хотелось, — и зубы я все-таки почищу. Просто потому что сам хочу. — Хорошо, — улыбнулся Гавриил и последовал за ним, крепко сжав чужие пальцы в своих.