Memories

Льюис уже пару часов к ряду ворочался в непривычно большой и слишком мягкой кровати. Нет, он вовсе не жаловался, напротив, был по-своему благодарен Рокуэллам, которые предоставили ему и его братьям все условия для удобной жизни молодых дворян, переживших ужасный пожар. Однако мальчику только предстояло свыкнуться с новой, сверкающей златом обстановкой и...с ворохом одеял и подушек, которых здесь было в изобилии. Он вновь перевернулся на другой бок и невольно поморщился, когда задел ожог на щеке, прикрытый бинтами с каким-то травянистым запахом — одна из служанок, напоминавшая ему сестер из приюта, позаботилась о благополучии его раны. Поначалу она саднила даже от улыбки или во время трапезы, вынуждавшей активно двигать челюстью, но постепенно боль притупилась, оставив дискомфорт и легкий зуд от заживляющих процессов. Наконец Льюис просто лег на спину, раскинув руки, и перестал бороться с бессонницей. В комнате, с богатым убранством, с полками, ломившимися тяжестью яств художественной и научной литературы, с причудливым орнаментом на стенах, было темно. Лишь иногда луна заглядывала в сию чужеродную обитель, но не успевала она бледным рукавом махнуть в сторону углов, как снова пряталась за мрачными, ревнивыми тучами. Нагнетающе. Не то чтобы отсутствие света беспокоило, порождая детский страх, однако находиться в потемках одному, в едва знакомом доме, который еще нужно было потрудиться впихнуть в понятие «своего», и краем глаза улавливать мельтешащие тени под неблагозвучный вой ветра было как минимум неприятно. Льюис сжал в ладошках край одеяла и натянул его чуть выше, зоркими глазками бегая по сторонам. Когда возник вопрос, где разместить новых обитателей поместья, он первым согласился на то, чтобы у каждого из Мориарти были свои комнаты, чем изрядно удивил старших. Во-первых, им всем необходимо личное пространство, во-вторых, Луи следует быть более самостоятельным и научиться обходиться без братца. Правда, последнее он оставил при себе, посчитав, что и первой причины будет достаточно, а вторая какая-то...личная и немного смущающая. Спорить с ним никто не стал, только похвалили за взрослый выбор, похлопав по плечам. А теперь, в мертвой тишине спальни, в голову Льюиса начали закрадываться сомнения: не поторопился ли с решением? Вдруг неподалеку что-то то ли скрипнуло, то ли треснуло — звук вышел резким, оттого пробрал до мурашек, а из-под одеял уже выглядывала лишь верхняя часть лица, начиная от похолодевшего кончика носа. Как глупо, подумал про себя Льюис, абсолютно глупо, по-другому такое боязливое поведение и не назовешь, но откидывать одеяло не стал. В случае чего оно вряд ли его спасет, но, по всем писанным и неписанным канонам, ночью это самый крепкий щит. А еще у него ведь куча подушек — теперь это как никогда радовало! — значит можно будет возвести дополнительные баррикады. Ну или тривиально зарыться в них с головой, подобно страусу. План обнадежил мальчика. Он закрыл глазки, которые до того, широко распахнутые, искали источник жуткого шума, уповая на то, что теперь точно заснет. Но не тут-то было. Нечто, как гром среди ясного неба, врезалось в оконное стекло. По последовавшему разобиженному карканью стало ясно, что это не справившаяся с полетом птица, однако Льюис весь вздрогнул и вскочил с подушки, уставившись на шторы так, будто из-за них вот-вот кто-нибудь шагнет. Как досадно, что до утра еще так далеко! На миг повеяло холодом, что морозцем пробежал по коже, несмотря на то, что Льюис закутался в одеяло, как бабочка — в кокон. К счастью, безмолвие комнаты больше ничего не тревожило. К сожалению, сердце в груди это не успокоило. Он уставился на стену напротив себя так пристально, будто на ней был шедевр эпохи ренессанса, а не какая-то безвкусная картина. Там, в соседней спальне, отдыхал дорогой брат, который наверняка видел уже пятый сон и не занимался, в отличие от него, всякими несуразицами. Льюис, закусив губу, напряженно думал. Не может же он взять и заявиться к Уильяму, нарушив его покой. Да и что он скажет? Что трусливо испугался темноты или того, что, как кажется, в ней прячется? Даже от одной мысли стыдливо краснели уши. Тем не менее, побарахтавшись в противоречивых размышлениях еще с полминуты, он спустил ноги с края кровати, тут же ныряя в мягкие тапочки, и, шагая, как мышонок, крадущий чьи-то запасы, дошел до двери. Сжав изящную ручку, Луи заколебался. Оглянулся, охватывая беглым взглядом постель, с измятым бельем и скомканным одеялом, темные шторы, что, как мерещилось, шевелились, высокий платяной шкаф, вместивший бы в себя увесистое нечто, зеркало, в которое совсем не хотелось смотреться в сей час, тоскливый огарок свечи — ее бы зажечь, да нет спичек поблизости. Все было таким холодным, грозным и словно таило в себе опасность... «Будь что будет,» — как мантру, про себя проговорил Льюис и отворил дверь. Каково же было его удивление, когда почти на пороге он столкнулся с тем, у кого стремился найти утешение ночных безосновательных фантазий. Уильям, судя по лику, тоже не ожидал такого поворота. Его в изумлении расширившиеся глаза ярко сияли в окружающем мраке, отражая дрожащей огонек. Красный — цвет опасности, но для Льюиса он был самым теплым, самым родным и нежным оттенком, полным доброты и любви. Одного взгляда хватило, чтобы вновь почувствовать спокойствие. Подняв подсвечник чуть выше, Уильям шепотом спросил: — Льюис? Почему ты не спишь? Льюис разомкнул уста, уже готовой соорудить отговорку, но не смог вымолвить и слово. Как же не хотелось выглядеть в глазах брата пугливым зайчонком. Он ведь совсем не такой! Просто ночь на новом месте неуютная и странная. — А ты? — Луи посчитал, что парировать той же шпагой поможет ему сохранить достоинство. Уильям понимающе хмыкнул и уступил, первым отвечая на вопрос: — Хотел проверить, как ты. Хорошо ли ты устроился. «Нет». Так и вертелось на кончике языка прыткое, возмущенное отрицание. Без любимого брата — плохо. — Как и я по отношению к тебе, — ловко увернулся от правды младший. Тем более отчасти в этом тоже была искренность, пусть его желания имели чуть-чуть другие мотивы, но произрастали из похожей почвы. Однако, кажется, ему верили смутно. Уильям оглядел его с мягкой, снисходительной полуулыбкой и, словно придя к некому выводу, произнес с по-доброму насмешливой ноткой: — Лу... Льюис потупил взор, чувствуя, как лихо бледная кожа выдает его смущение. Все слова сбитой кучей застряли в горле. Уильям взял его ладошку в свою и, не проронив и слова, повел обратно в спальню. — Брат?.. — Потеснишься, Лу-Лу? — спросил Уилл, роняя солнечные капельки в нутро своей заботливой улыбкой. Льюис на миг замер, а потом поспешно закивал: — Конечно! — Вот и славно, — Уильям поставил подсвечник на комодик. — Мне, честно признаться, было одиноко без тебя. И эти пуховые одеяла не сравнятся с теплым тобой рядышком... Лу внимал ему с благоговением, послушно забираясь на перину под бок братца. Совсем как раньше, когда они делили скудные, изъеденные молью тряпицы, что едва смягчали старые доски заброшенной книжной лавки, и жались друг к другу, делясь теплом. Особенно Уильям. Сгребал его в объятия, отдавая большую часть покрывала, и целовал в макушку, желая доброй ночи. Весь мир Льюиса тогда был в маленьком-маленьком пространстве кольца тонких, недоедавшего мальчишки рук. Они улеглись, примкнув друг к дружке посреди большой кровати, хотя оба могли вольно раскинуться звездочкой и не испытывать стеснения. Все в комнате боле не казалось Льюису враждебным и чужим, а тени чудились отныне приятной уставшим глазкам темнотой, что укутает их до рассвета в свою тишину и сокровенность. — Сладких снов, Лу-Лу, — тихий шепот и горячие мурашки от маковки, оттисненной заботой и любовью, до пят. — Спокойной ночи, братец.

───── ◉ ─────

...Льюис поставил последнюю начисто протертую махровой тряпицей баночку на полку к ряду сестриц-близняшек. Наверное, решение устроить ревизию в шкафчиках с сыпучими продуктами и засушенными чайными листьями было иррациональным, учитывая поздний час. Однако ему не спалось, и шальная мысль подстегнула заполнить время тем, что всегда помогало настроиться на нужный лад и избавиться от печальных мыслей — уборкой. Воспоминание же из детства всплыло неожиданно, рождая в сердце светлую тоску... Закончив и повесив тряпочку сушиться, Льюис вернулся в свою комнату. Ночь была стылая, затянутая дымчатыми тучами. Совсем как в детстве. Однако теперь искать спасение в объятиях брата не представлялось возможным... Он не отправился к кровати, так и оставшейся педантично застеленной, а сел на подоконник, прислонясь лбом к холодному стеклу. Носимый с рыцарским достоинством груз ответственности сползал с усталых плеч липкой вязью. Как не хватало сейчас на них рук брата, что поддерживали и приободряли вкупе с нежной улыбкой... Льюис чуть приобнял себя, чувствуя нарастающую дрожь от сдерживаемых эмоций. Одинокая луна выглянула серпом поглядеть на его изможденные черты. Льюис выдохнул, прикрыл веки, возвращая в памяти образ юного Уильяма, еще не помышляющего о своей жертве во имя справедливости, — Уильяма, который только и хотел, что лучшей жизни для своего младшенького... Прошел еще один день без него... Разве это — то самое «лучшее»? Тихим шепотом сорвалось и растворилось в ночной гуще лишь одно, отчаянное, ласковое, желаемое быть услышанным адресатом, где бы он ни был: — Спокойной ночи, братец.