Memories

В маленькой комнатушке теплилось тщедушное пламя огарка свечи — то немногое, что удалось достать за посильную помощь. Кажется, на этот раз к ним смилостивилась тетушка по соседству — женщина с характером скверным в силу жизненных обстоятельств, однако же в душе хранившая не завянувшую с девичества доброту. Благодаря ей и сегодняшний ужин был гораздо сытнее, чем обычно — послевкусие мягких пышек и спустя несколько часов призрачно таяло на языке. Они ели их, вгрызаясь в ароматное тесто до половины, оставшуюся часть смаковали, тщательно пережевывая, слизывая крошки с пальцев, поскольку такая роскошь в следующий раз могла благословить их нескоро. — Сияйте, сияйте, мои маленькие звездочки... Мальчик, положив голову на колени матушки да худо-бедно укутавшись в одеяльце, вслушивался в напев колыбельной. Мурашки заполонили его тельце. Однако то не от холода, что понемногу покусывал ноги, а от нежного голоса, от мозолистых, но всегда ласковых пальцев, расчесывавших его волосы. Он ощущал теплую безопасность. Вот так, поджав к себе колени, приголубленный матерью, в волшебном мире танцующих образов, чувствовал себя по-простому счастливым. — Как же я рада, что вы у меня есть... По другую сторону сопел его братец, в кулачке невольно стискивая краешек материнского фартука. Льюис всегда засыпал первым, к собственной досаде. Он, как ни старался противостоять сну, пригретый, словно цыпленок под крылом наседки, волей-неволей скатывался в объятия дремы. Утром он обязательно расскажет, что видел в сказочной долине. И старший станет с интересом слушать, живо представляя чудные пейзажи, кои возвысятся заместо стен, обитых черным бархатом, что выстраивались в его голове каждую ночь. Они делили все на двоих. Даже сны. — Вы так высоко над миром, как алмазы в поднебесье... Мальчик перевернулся на спину и взглянул на матушку. Ее волосы, что были точь-в-точь как у них с братом, несмотря на лишенный изысков образ жизни, струились, как пшеница на золотых полях. Днем она прятала их под платок и лишь под вечер, вооружившись гребнем с парой отломанных зубчиков, мурча мелодию, распускала каскад, доходивший до середины спины. В юном сердце, в строптивом птенце, что рвался из клетки, теплилась гордость, ибо это была еще одна черта, доставшаяся им от мамы. — Ты все еще не спишь, мой мальчик. Ее улыбка была сосредоточением добра и радушия. Ни одни уста, даже ангела, о коих она им однажды поведала, не могли изобразить столь милую картину. Ни одному лицу не шла так скромная ямочка на правой щеке и лучики — все равно что солнечные! — от уголков глаз. Кончиком пальца женщина коснулась его носика, слегка постучав пару раз. Мальчик забавно поморщился и тихо-тихо, чтобы не потревожить Льюиса, хихикнул. — Я хочу дослушать песенку. Мне нравится, как ты поешь. — Ты настоящий джентльмен, милый, — она погладила его по щеке. Такие слова немного смущали (порой их с братом величали даже принцами!), потому мальчик чуть зарделся. — Однако завтра новый день и тебе понадобятся новые силы. Он невольно вздохнул, что можно было списать на детское упрямство, однако не в том была причина его насупившегося личика... Силы нужны были его матушке, что проводила ночи без сна, заглушая хриплый кашель... Было так несправедливо, что она в одиночку страдала. Было так больно, что о себе она беспокоилась в последнюю очередь. За последние полгода матушка совсем осунулась, исхудала, скулы ее едва покрывал здоровый румянец. Лишь глаза, чистые, как небо, как озерные воды в далеких странах, не теряли своего блеска. Полные жизни и любви, они разве что туманились усталостью. — Мама, — он повернул голову и взглянул на маленькое хлипкое окошко, в раме которого щели затыкали тряпки да солома, — правда, что, когда человек рождается, на небе загорается новая звезда? Женщина призадумалась, проследила за краешком месяца, а после улыбнулась сыну и молвила: — Конечно. У каждого есть своя звезда. — Я слышал, что самая яркая называется... — он покопался в памяти, — точно! Сириус. — Может быть. Твоя мама несведуща в науке. — Думаю, она зажглась, когда ты появилась на свет, матушка. Нежность словно освежала утомленные, изморенные недугом черты, светом заполняла бороздки мелких морщинок да скапливалась бисеринками жемчуга в зеницах. Мальчику жутко захотелось обнять маму и заверить, что все будет хорошо — тревога ежовыми рукавицами сдавливала сердце, когда он примечал ее слезы, особенно те, что скрытно пропитывали уголок фартука. — И все же самые яркие звездочки спустились ко мне, — прошептала она, наклоняясь и целуя и его, и Льюиса в лоб. — Мои маленькие анге— Вдруг резкий спазм сковал шипастой цепью горло. Прижав ко рту кулак, женщина зашлась в приступе сухого кашля. Льюис заворочался, хмурясь во сне, а Уильям в беспокойстве вовсе подскочил. Его глаза метались, а руки дрожали, будто силясь что-то предпринять. — Мама! Взмахнув ладонью, она лишь покачала головой, мол, не переживай. Кашель вскоре отпустил, оставив после себя неприятное напряжение в грудных мышцах. — Ночи нынче холодные, видно, немного простудилась. Мальчик с настороженностью опустился обратно на ее колени, неотрывно следя за матушкой. Сердце сжалось, когда во всполохе почти потухшей свечи, блеснула алая прожилка в уголке ее рта. Ему стало страшно... Вмиг безопасность, в коей лелеял его певчий голос, расшатанная, колебалась неустойчивым соломенным домиком, как в той сказке про трех поросят. Предчувствие неизбежно плохого карябало по ребрам изнутри; морозец рассекал кожу, и мальчишка сильнее свернулся клубочком под покрывалом. Надо будет утром встать пораньше и поискать лекаря. Хорошо бы еще сбегать в город да попросить в какой-нибудь лавке лекарств. Правда, у него ни пенни, но, быть может, за какую-нибудь работенку, он получит пузырек-другой с сиропом или таблетками. — Засыпай, мой мальчик, — по-прежнему благодушно улыбаясь наперекор всем тяготам, женщина погладила его по спине. — Отдыхай. Она поправила одеялки на сыновьях, в коих, кажется, души не чаяла, и тихо вздохнула. Мальчик покорно сомкнул веки, мысленно вознося молитву, как часто делала мама у кроватки Льюиса. Он не знал, был ли взаправду кто-то столь могущественный вне этого мира, однако ему хотелось верить, что сия сила спасет и брата, и матушку, если он хорошенько попросит. А комнатку вновь заполнил ласковый голос: — Сияйте, сияйте, мои маленькие звездочки...

───── ◉ ─────

— Братец? Все в порядке? Уильям оторвал взгляд от камина и обратил его к Льюису. Тот, судя по всему, пытался дозваться его не единожды. Так странно было воспроизвести последний на его памяти спокойный вечер из детства... Он и не подозревал, что его разум еще хранил образ матушки. Пусть смутный и местами, возможно, дорисованный. — Устал? День действительно был долгим. — Не беспокойся, Лу-Лу, я просто задумался. Было вполне оправданно умолчать о предмете мыслей. Напоминать Льюису о тяжелых временах, вкупе сопровождаемых острыми приступами сердечной болезни, вовсе не хотелось. К тому же он почти не помнил тех дней, не помнил их маленькую, забытую Богом семью, словно его жизнь началась на улицах Ист-Энда под боком старшего брата. ...За окном мерцала ночь. Переливалась расшитым самоцветами обсидиановым шелком. Бледнолицую луну не прятала ни одна сизая туча, оттого в комнате и без огня было бы вполне ясно. — Небо сегодня чистое. Столько звезд... Льюис слегка удивился смене темы, но все же последовал примеру Уильяма и повернулся к окну, закрыв книгу, что до этого читал, изредка поглядывая на молчаливого брата. — И правда, — подтвердил он. Повисла тишина, лишь поленья, объятые жаром, потрескивали, связывая уют шерстяными нитями. Уветливый голос Льюиса серебряным узором вплелся в нее: — Знаешь, я часто смотрел на звезды, когда вспоминал о тебе... Уильям посмотрел на брата. За долю секунды в его чертах мелькнули растерянность, боль, вина и необъятная любовь. — Лу... — Говорят, что у каждого человека своя звезда, — Уильям невольно задержал дыхание, — которая гаснет, когда он умирает. Но... — он чуть помялся, прерываясь, однако не позволил робости взять вверх и смело удержал чужой взор, — но самая яркая всегда сияла, а значит ты был жив... Растроганный, улыбчивый, Уильям был поистине счастлив слышать эту сокровенность от дорогого человека. Он нежно взял руки Льюиса в свои. — Я каждую ночь всматривался в небо и вспоминал твои черты, твои столь же яркие глаза. Звезды всегда связывали нас... Все же присущая Льюису, особенно рядом с Уильямом, скромность коснулась его лица, уголков губ, желающих спрятаться глаз. Он улыбнулся, посмотрев на их сцепленные ладони. Как ценно было знать, что он столь же часто посещал разум старшего брата... Чуть погодя, утихомирив сердца, на кои нахлынули чувства, и мысли, обратившиеся к прошлому, Уильям поинтересовался: — Что ты читал? Льюис пожал плечами: — Это сборник народных сказок; нашел его среди обломков Даремского поместья. В потертой местами обложке угадывалась одна из книг, что они сохранили со времен приюта. В ней были десятки историй, знакомых еще по рассказам матушки на сон грядущий. — Почитаешь мне? Льюис на секунду удивленно замер, но быстро кивнул и усмехнулся: — Конечно, братец. Тогда Уильям, пользуясь возможностью, лег на колени младшенького, не встретив и капли возражений, а уже через мгновение его волосы нежно перебирали тонкие пальцы. Зашуршали страницы. Мирно начал голос свой сказ. И Уильям, прикрыв веки, вновь ощутил себя мальчишкой, больше всего на свете жаждущим узнать, чем закончится история...