Психопат

Слышу мужской крик. Животный. Болезненный. Зажимаю уши ладонями и сворачиваюсь клубочком на кровати. Из глаз невольно текут слезы, а я захлебываюсь им от жалости к самой себе и кричащему от боли мужчине. Звуки из подвала, но я чувствую себя так, будто бездействую, находясь в шаге от него, и он жалобно заглядывает прямо в мои глаза. На столешнице рядом лежат аирподсы в черном чехле. Бибер выдал для того, чтобы я, не дай бог, ничего не услышала. Бросаю на них злобный взгляд и рывком поднимаюсь в кровати, от решимости даже немного прикусив язык. Все тело трясет до невозможности от злости и беспомощности одновременно. Я знаю, что ничем не смогу помочь, но могла бы попытаться, ведь с Лео вышло. Быстрыми шагами спускаюсь по лестнице и рывком открываю дверь в углу кухни. Знакомая деревянная лестница, запах сырости, мигающая люминесцентная лампа на стене. Быстро все миную и останавливаюсь у последнего поворота, высовываю голову и выглядываю из-за стены. Желтый свет освещает комнату вдали. Я закрываю ладонью рот, подавляя крик, дабы не дать себя обнаружить. То, что я вижу заставляет меня испытать животный ужас. Посредине комнаты стоит Джастин, а перед ним, с завязанными сзади руками сидят на стульях три молодых парня, вероятно, ни одному из них нет и двадцати. На губах Бибера улыбка. Улыбка из того арсенала, что предупреждает о том, что вот-вот кому-то будет плохо и больно. Они о чем-то тихо говорят, не могу разобрать слов, один из них медленно отрицательно машет головой, тогда Бибер, вытащив из-за пояса домашних шорт кухонный нож, наклоняется к первому и резким движением руки проводит лезвием прямо по горлу. Мое тело сотрясает мелкая дрожь, мутным взглядом смотрю на то, как Бибер то же самое делает со вторым. Изо рта парня вытекает струйка крови, а я прохожусь языком по своим губам, будто ощущая металлический привкус. Последний выживший бьется в истерике и истошно вопит, когда осознает происходящее. — Стой! Я скажу! Все скажу! Не могу стоять на месте и делаю шаг вперед, но тут же юркаю назад, прячась, когда охранник, которого я до этого не видела, выглядывает в коридор. Он заметит меня еще до того, как я приближусь. Но единого шанса. Разворачиваюсь на месте и выбегаю наверх, заведомо зная, что и третий, скорее всего, уже мертв. Бибер, явно, не стал бы с ним церемониться. «Я должна сбежать от сюда, должна. Меня ждёт тоже самое, когда он наиграется. » Слова в голове подталкивают в спину, стучат прямо по затылку, заставляя ускорить шаг. Бегу наверх так быстро, как только могу. «Он же и меня прибьет. Точно прибьет!» Мычу от увиденного только тогда, когда запираю дверь в свою комнату и бросаюсь на кровать лицом в подушку. Мы вчера обсуждали «Грозовой перевал», спорили о любви, он открывал мне душу, а сегодня я увидела его настоящее нутро. Это не бизнес, нет. Эта страшная улыбка на его лице доказывает то, что он делал это ради удовольствия. Желудок крутит, быстро спускаюсь с кровати и лечу в ванную. Падаю на колени перед унитазом, меня рвет, перед глазами всплывает картина качающейся головы мертвого парня. Обнимаю ободок унитаза, когда становится легче, спазмы немного отступают, я поднимаюсь и умываю лицо. Мокрые пряди прилипли к бледным щекам, на глаза снова наворачиваются слезы. Опухоль прошла, но синяя отметина на скуле немного разрослась и покрывала половину щеки. « Скоро на этом месте могу быть я.» Выключаю свет в ванной и выскакиваю в комнату. Не могу припомнить момента, в который мне было бы так плохо морально и физически. Нужно что-то придумать, я должна вернутся домой живой, должна обмануть их. Расхаживаю по комнате и не замечаю, как начинаю нервно царапать ногтями руки, словно хочу снять кожу в тех местах, которых касался Бибер. Искусный манипулятор дал мне того, чего я хотела. Главное, дал мне чувство защищенности в том месте, где мне грозит опасность. Я знала, что Адам мертв, но увидеть то, на что он способен своими глазами — выше моих сил. Нужно попробовать сбежать до переезда, потому что сейчас я хотя бы примерно знаю где нахожусь. По крайней мере, мы до сих пор в Америке, после же у меня не будет даже этой информации. Животный страх скребет по внутренностям, когда я слышу шаги за дверью своей комнаты. Последнее, чего я сейчас хотела — видеть его. Укладываюсь на кровать и обнимаю подушку, закрывая глаза. Сложно расслабить все мышцы, но я делаю это, буквально растекаясь по кровати. Меня учили этому на стажировке в тюрьму, ведь главная ошибка, когда притворяешься спящим — быть напряженным. Благодаря этому приему я с легкостью могла узнать, действительно ли плохо моему пациенту, или это все хорошо спланированный план побега. Слышу тихий скрип двери, аккуратные шаги. Чувствую как мужские пальцы, проводящие по щеке, смахивают с лица прядь светлых волос. Хочется скривить лицо от воспоминаний о том, что он не позднее часа назад делал этими руками. — Всякое преступление должно быть наказано, верно, Кэти? На лбу проступает холодный пот. Он знает, что я не сплю. Знает и цитирует Достоевского. Придурок. Приоткрываю глаза и вижу, что Бибер присел передо мной и вцепился своим взглядом в мои глаза. Нервно сглатываю, даже не смея ничего ему ответить. Липкая рука страха стянула горло в тиски. Он все понял, трижды черт. Я шиплю от того, что он хватает меня за руку и резко тянет с кровати. Падаю, больно ударяясь головой о паркет, сердце сейчас из груди выпрыгнет. Не позволяю себе разорвать зрительный контакт, боюсь, даже если моргну, он будет стоять уже с пистолетом, направленным мне прямо в лоб. — Кэти, солнышко мое, пора взрослеть, — он хватает меня за локоть и встает, параллельно поднимая меня на ноги. Страшно. — Твоя смелость уже начала граничить с инфантилизмом. — А твоя кровожадность с психическими заболеваниями, — выпрямляю шею и смотрю на него снизу вверх. Страх и злость. Неимоверная злость за то, что забрал три жизни и даже не раскаивается. Ни намека на сожаление в его взгляде. Чувствую себя так, будто хожу по лезвию ножа. Так, будто своей строптивостью ставлю точку на своей жизни. И эта точка весит тонну. — Психотерапевт наружу вырывается? Пошли! — он тянет за локоть на выход из комнаты. Сглатываю. Ему ничего не стоит закинуть меня на ту гору трупов. Снимает с вешалки в прихожей черную спортивную куртку и натягивает на меня. «Я выйду за пределы дома. Выйду. Я выйду.» Я не понимаю чего он хочет и это самая большая пытка из всего, что сейчас происходит. Он не тронул меня, хотел бы убить, я была бы уже трижды мертва, но ведь я не была свидетелем убийства. Раньше. Бросает передо мной мужские кроссовки, которые, явно, будут мне большими, и обувается сам. Стою, как вкопанная, пока он не рявкает. Тянет за собой в подвал, я сопротивляюсь. Не хочу видеть этих мертвых людей, но он словно специально решил пойти по этому пути. Меня снова рвет прямо на месте, пока Бибер заботливо придерживает волосы. Душат слезы, я не верю в то, какое животное так близко к себе подпустила. Ненавижу. Страшно. Чем я оправдывала его раньше? Забыла про смерть Адама за подарок, мнимую заботу обо мне. Душат слезы и я не понимаю куда он меня ведет. Перед глазами все размыто, во рту будто кошки нагадили. Вытираю глаза ладонями, когда он отдаляется и устраивается на водительское сидение. » Он перевозит нас, перевозит! Черт!» В багажник что-то загружают, пахнет кровью, смертью. Я с трудом подавляю рвотные позывы, скорее всего, потому что рвать уже нечем. Я так и не смогла позавтракать, а ужинали мы вчера голым чаем. Стараюсь взять себя в руки и оглядываюсь по сторонам. Я уже и забыла пейзаж снаружи дома. Вокруг сосны, ели, припорошенные снегом. Для Флоренца большая редкость такие сугробы, если мы, конечно, не далеко от него уехали. Кто-то громко захлопывает багажник и Бибер сразу трогается с места. Обхватываю себя руками и не могу даже посмотреть на него. Мы едем куда-то с трупами. С трупами, мать его! Проселочная дорога заканчивается и Джастин выворачивает на трассу. Я пытаюсь зацепиться взглядом хоть за что-то, любой дорожный знак с наименованием города вблизи дал бы мне огромную подсказку, но я ничего не вижу. — Надо было завязать тебе глаза и посадить в коробку, как котенка? — рявкает Бибер и сразу догадывается о скрытых намерениях. Может, рядом с ним и думать нужно аккуратнее? С трудом разлепляю пересохшие губы. Он меня не трогает, это хорошо. Очень хорошо. В голове крутятся ужасные мысли о том, что он задумал что-то изощренное для меня. Что-то, что насытило бы его потребность в красивой смерти. — Куда мы едем? — спрашиваю и смотрю на него для того, что проследить за реакцией. Злить его это последнее, чего бы мне сейчас хотелось. Наверное, следовало бы промолчать, но стресс всегда развязывает мне язык. Я из тех людей, которые перед смертью заставляют убийцу сознаться во всех грехах и выдать гениальный план, как на ладони. Гребанный ужастик, и я внутри него. — Ты, блять, ослушалась меня. Я говорил тебе не совать нос не в свое дело. — он управляет авто одной рукой, а второй лезет в карман, и я съеживаюсь на сидении, пока не вижу, что он достал пачку сигарет. Я сглатываю. Снова не отвечает на мои вопросы. — Ты меня убьешь? Он усмехается, немного дергая головой и сильнее вцепляется в руль. Нога напрягается и давит на педаль газа, меня практически сразу прижимает к креслу. Лэндкрузер за пол минуты разгоняется почти до 180. Я с ужасом бегаю взглядом со спидометра на Бибера. — Не терпится умереть? — рычит парень, я снова сглатываю. Слюна царапает пересохшее горло. Желудок снова сводит, я чувствую подступающую к горлу тошноту. От сказанных слов, от немыслимо высокой скорости, от металлического запаха, что, кажется, пропитал полностью дорогую кожу салона. Кажется, сегодня я сама себя вернула на землю. Совершенно забылась в ласковых руках зверя, пока тот снова не показал оскал. Стрелка спидометра гуляет, сохраняя диапазон от 190 до 210. Бибер словно проверяет меня на прочность, но то, куда он везет нас и с какой целью пугает намного больше. — Не останавливайся, давай покончим с этим. — сначала говорю, потом думаю. Боже, глупая. Хочу доказать, что не боюсь, любая неровность на дороге и все. Следующая минута может стать последней, а трусихой умирать не хочу. Невидимая стена перекрывает горло. Я ощущаю, она становится будто физической. Открываю рот и, словно рыба, пытаюсь вдохнуть побольше воздуха, но не выходит. Тело колотит, голова сама запрокидывается назад, в глазах скачут искорки. Выбраться отсюда, срочно. Царапаю ручку двери. Выбраться. На воздух. Дверь не открывается, подношу обе ладони к шее и стараюсь снять невидимую веревку. Легкие будто разрываются изнутри, паника и страх пронизывают до пальцев ног. Поток свежего воздуха. Не могу сфокусировать взгляд. Теплая рука хватает за затылок и выравнивает шею. Что-то суют в рот, доли секунды, и я чувствую прохладную жидкость, стекающую по горлу. — Вдохни, Кэти, — фокусирую слух на обеспокоенном голосе рядом и рвано вдыхаю воздух, придерживая одной рукой саднящее горло. Больно. — Хорошо, все хорошо, — долгий и глубокий вздох. Еще пара, пелена с глаз спадает, вижу перед своим лицом обеспокоенный взгляд Бибера. Хватаю бутылку из его рук и делаю еще пару глотков. Холодно. Лихорадит. Этот придурок заставил меня уже принять возможную скорую смерть. Выталкиваю парня из автомобиля двумя руками и прикрываю свою дверь. Нажимаю на печку и потираю плечи руками, стараясь устранить дрожь по всему телу. Бибер обходит автомобиль спереди и усаживается на водительское сидение. Плотно сжимает губы и укладывает голову на руль, лицом вниз. — Они готовили терракт, Кэти. Точнее, их главный готовил терракт. Я мог получить от них важную информацию, и я это сделал, нравится тебе это или нет. Извини за то, что спровоцировал приступ, я не ожидал такой реакции на скорость. — я молчу, допивая маленькую бутылку воды. — Но ты ослушалась меня и будешь наказана, твоя слабость ничего не меняет. Бибер запускает двигатель и мы едем еще около получаса часа в тишине. После чего, сбавляет скорость и, вращая руль одной рукой, снова сворачивает на проселочную дорогу. Немного прихожу в себя, часто сглатываю, отгоняя тошноту и смотрю в оба глаза, моментально напрягаясь. Пару километров едем в глубь, а затем, Бибер плавно притормаживает сбоку дороги. Я дергаю за ручку и вдыхаю свежий воздух, моментально ворвавшийся в машину. Не знаю, что делать дальше, просто не знаю. Я пережила столько всего за короткое время, что шансы на дальнейшую жизнь размываются все больше и больше. Меня вырвали из привычной жизни, я начала приспосабливаться для жизни здесь, с ним, но меня будто проверяют на прочность. — Выходи и иди передо мной. Выкинешь что-нибудь, я тебя точно грохну, — от виноватого вида не осталось и следа. Прочищаю горло. Ни капельки не сомневаюсь в том, что ему это под силу. Он ведет меня вглубь, в его руках лопата, а мои ноги подкашиваются от страха при мысли о том, что он хочет меня здесь закопать. Считается ли смерть наказанием? Мы останавливаемся совсем недалеко от машины, но деревья здесь настолько плотно стоят друг другу, что оказываемся словно за природной стеной. Бибер бросает под мои ноги лопату, когда я оборачиваюсь на него. — Копай. — звучит, как приговор. — Что? — не могу поверить своим ушам. Он точно решил меня здесь похоронить и даже руки марать не хочет. — Я сказал, копай! — он рявкает, а я быстро хватаю лопату и оглядываюсь по сторонам. Слой снега здесь совсем маленький, но он такой белоснежный, что немного режет глаза. Ничего не остается, как, стиснув зубы, копать в том месте, куда парень тыкнул пальцем. К черту, если не наказание, то, по крайней мере, для меня вся эта херня закончится. За последние пару месяцев я прожила столько всего. Калейдоскоп событий с щелчком меняет воспоминания в голове. За 21 год я не испытала и половины того, что подготовил 22-й год моей жизни. Влюбленность, страсть, да, ревность, много сомнений, очень много. Даже если Бибер захочет меня здесь убить, я рада, что перед тем, как избавится от меня, он дал мне глоток настоящих эмоций. Быстро становится жарко, несмотря на то, что я в теплой пижаме, состоящей из штанов и топа, в его широкой куртке, наброшенной сверху. Снимаю капюшон с головы и снова принимаюсь за дело, скрипя зубами. В родительском доме я часто помогала маме сажать овощи, ягоду. Часто копала в саду, удобряла, поливала и собирала урожай осенью. Судьба сыграла злую шутку и, совсем скоро, я буду удобрять эту землю собой. Хмыкаю от бессилия, все мышцы быстро забиваются. Руки трясутся, ладони натерты грубым деревянным черенком, но злость внутри не дает мне остановится, и я агрессивно давлю ногой, пытаясь вогнать железо как можно глубже в землю. Бибер стоит и молчит. Тогда я не выдерживаю первая. — Ты их зарезал потому что они собирались сделать твою работу? Слышу усмешку и представляю, как тот закатывает глаза, но не смотрю на него. — Я не взрываю детские дома, солнышко. Замираю на месте, прикрывая глаза. Я слышала, что Бибер стал зачинщиком взрыва в Нью-Йорке в прошлом году. Точнее, уже в позапрошлом. Многоэтажка. Погибло куча людей, пострадало еще больше. Но Джастин говорил о том, что там прятались его конкуренты. Нет, конечно, это не оправдание, но детский дом, блин?! — Они хотели разнести детский дом, продумали все так, чтобы все указывало на меня. Мне глубоко похрен на статьи и прочую хрень, мне своих хватит на то, чтобы две жизни прогнить в тюрьме, но я не собираюсь пачкать свое имя о такое дерьмо. Наконец, отмираю и снова ставлю ногу на лопату. Замерзшая земля поддается сложно, но я продолжаю, желая, как можно дальше оттянуть время. — В Нью-Йорке при взрыве тоже погибли дети, тебя это не особо заботило, насколько я помню. Рвано дышу и сильно напрягаю руки, перебрасывая землю на другую сторону. Ладони пощипывает толи от холода, толи от усталости. Он не дал мне перчаток. — Случайные жертвы будут всегда, но здесь же все делается целенаправленно. Я мудак, но я не убиваю детей, понимаешь? — он хватается рукой за черенок и тянет на себя. Я отпускаю и потираю саднящие ладони. — По крайней мере, специально. — Ты сказал, что планировал их главный. Ты убил исполнителей, но ничего не мешает найти ему еще кого-то! Бибер сам принимается за дело и делает это блестяще. Будто тысячу могил уже вырыл. — Я узнал достаточно для того, чтобы предотвратить это. — Да что ты?! Из убийцы в спасателя! Как благородно! Не могу сдержать сарказм. Как бы горько не было признавать, но смирится со смертью трех отморозков против смерти пары сотен детей можно. — Они хотели сделать это на утреннике, посвященному Новому году. У них был смертник, которого хотели одеть в костюм Санты. Я ужасаюсь сказанному до глубины души. Как вообще можно так поступать? Что сделали дети? Государственные учреждения такого типа никогда не было связаны с большими деньгами. Это не бизнес. Кто-то планировал это именно для того, чтобы подставить Бибера. — Пару сотен детей или три отморозка, Кэти. Я свой выбор сделал, а ты? Понимаю, что и я свой тоже. Коротко качаю головой, но все еще опасливо смотрю на Бибера. Не смогла бы убить никогда, даже по такой причине. Побежала бы в полицию и доверила все им. Черт, звучит глупо, но убить никогда бы не смогла. Жестокость это последнее, от чего следует получать удовольствие. Стоять на месте становиться все холоднее и холоднее. Пошел третий час пребывания на морозе, я сильнее закуталась в куртку, немного постукивая зубами. Голова охладела, и я поняла, что, хоть и исполнение отвратительное, Джастин спас около двух сотен невинных детей от гибели. Пока все мысли вертелись в голове, мозг предоставлял воображению больные картинки той мясорубки, что их ожидала. Из-за этого будто становилось еще холоднее, чем было на самом деле. Наконец, глубокая яма была готова. Туда, с лихвой, поместилось бы пятеро, но я уже знаю, что их трое. Злость, словно по заказу, испарилась, и я поняла, что из двух зол выбрала меньшее. Хотя, можно ли Бибера назвать меньшим злом? Наверное. Только в этой ситуации. Я смотрела на глубокую яму перед собой, с тремя пакетами внутри нее. По тропинке, которой мы вдвоем прошли пару минут назад, тянулась кровавая колея. Я больше не чувствовала того сожаления, которое должна и не понимала, правильно ли это. Между нами становилось все больше общих тайн, это страшно и чертовски ответственно, думаю, для нас обоих. Если пораскинуть мозгами, то он сегодня сделал меня своей соучастницей. Бибер умен, и страшно, насколько. Я понимаю, что он ничего не делает просто так. Закапывает он быстрее, чем раскапывает. Я уже стучу зубами, когда парень топчется по одному месту, разравнивая землю. К моему удивлению, он достал белый пакетик и, надорвав уголок зубами, аккуратно высыпал что-то похожее на семена прямо на могилу. — Ты тут помидоры посадить решил? — не удержалась от сарказма, с удивлением наблюдая за ним, фыркаю. — Ель, — тот пожимает плечами, притаптывая уже семена. — С таким удобрением все растет хорошо. В ближайшую неделю будет идти снег, он припорошит. Ель же прорастает даже в холодное время года. Весной снег растает и ростки покажутся. Будет так же зелено, как и вокруг, могилу ничего не выдаст. — Их полить надо, — удивляясь его смекалке, произношу с высоко поднятыми бровями. Опыт садовода не пропьешь. — Как раз хочу отлить, — я разворачиваюсь на месте и даже перестаю стучать зубами от возмущения, когда он расстегивает ширинку с наглой ухмылкой. — Разве так вообще можно делать? Никто не мочится на чужие могилы! Ты оскверняешь все, что видишь! Слышу характерные звуки и кривлюсь. Невыносим. — Не забывай, чья это могила. Считай, что мы на скотобойне. Кривлюсь еще сильнее. — Не оскорбляй животных. Слышу, как застегивается ширинка и с небольшой заминкой парень хрипло смеется. — Вижу, ты тоже выбрала. Всю дорогу назад мы едем молча. Мне жутко не хватало все это время свежего воздуха, поэтому, когда он останавливается возле дома, я делаю слабую попытку спросить. — Я хочу выходить на улицу чаще, я не могу больше сидеть в четырех стенах. Бибер вытаскивает ключ из замка зажигания и вертит его в длинных пальцах. — Я хотел приставить к тебе Лео для этого, но ты его чуть не трахнула, — я шумно выдыхаю, злобно наблюдая за ним. — Дилан тебя недолюбливает, может оторвать тебе голову. А больше я никому из них тебя бы не доверил. — я опустила плечи. Не стоило и надеятся на то, что он сможет меня понять. — Будешь гулять со мной, когда у меня будет время, но мне нужно все продумать. Так же будут определенные правила. Я киваю головой и выхожу из машины, наступая в сугроб. Снег забирается в ботинки, стискиваю зубы от резкого холода, но не хочу снова заходить внутрь. Не хочу. Я не знаю, скоро ли еще появится шанс прогуляться, поэтому, подхожу ко входной двери и, смахнув снег ладонью, усаживаюсь прямо на ступеньку. Через несколько минут Бибер присаживается рядом. Мы сидим в полной тишине до тех пор, пока ягодицы не леденеют, а из ботинка уже можно вылить талый снег. Я не могу кричать и злиться, потому что нахожу оправдания его поступку. Конечно, последнее, чего бы мне хотелось, это начать идеализировать его. Но это все же происходит, да и он ведет себя сейчас как гребанный рыцарь. Дома быстро принимаю душ не для того, чтобы отдраить свое тело, а для того, чтобы согреться. Добавляю сливки в горячий кофе и устраиваюсь на диване, подогнув под себя обе ноги. Найти нужный сайт на планшете не сложно, так как он вбит в быстрые ссылки в сафари. Если не отвлекусь чем-нибудь, точно могу свихнуться. Пальцем вожу по сенсорной поверхности и поочередно читаю запросы на психиатрическую помощь незнакомых мне людей. Более того, они все помечены одной буквой и двумя цифрами. Немного разобравшись, понимаю, что буква — это первая буква пола человека, а цифры — возраст. Добавляю три объявления в избранное, но дочитываю все до конца. Сайт подразумевает собой помощь лишь одному человеку в одно время, поэтому, снова пробегаюсь глазами по заинтересовавшим меня объявлениям. М. 29 Мне было 7, когда я впервые услышал голос в своей голове. Он просил меня проткнуть глаза маленькому лабрадору, которого я долго выпрашивал у матери. Она воспитывала меня одна и с утра до ночи пропадала на двух работах. Взяла подработку для того, чтобы купить породистого, оплатить немаленький налог и купить все необходимое. Я заплакал тогда. Заплакал и не смог этого сделать, мне было страшно. Голос в моей голове тогда назвал меня слабаком. Я сначала не считал себя таковым, но он начал общаться со мной все чаще и чаще. В конце концов, он убедил меня в том, что я полнейшее ничтожество. Мне 29, я девственник, социофоб и моральный урод. Мне не успело исполнится и 7,5, Кэсси (кличка собаки) я повешал на ветке дерева у своего окна. Мне до сих пор нравится мучить животных. Хотя, я даже не знаю, мне это нравится или голосам в голове. Я знаю, что если обращусь в клинику, меня от туда долго не выпустят, но мне страшно. Помогите, умоляю. Черт. Шизофрения. В эту же кучку явная ранняя травматизация, основанная на сильном потрясении в детстве. К слову говоря, жестокость с раннего возраста к животным распространена среди серийных убийц. Жутко интересно, но шизофрения не то, что нужно лечить дистанционно, тем более, ни разу не просматриваясь у врача. Нажимаю на корзинку и перехожу к следующему. Ж. 30. Привет, меня зовут… Хотя, наверное, неважно, какое у меня имя. Важнее то, что я оказалась в весьма щепетильной ситуации. Я являюсь жертвой домашнего абьюза со всеми его прелестями. В мои тридцать выгляжу на сорок пять, в моем рту не хватает четырех зубов. Мне горько от того, какое чудовище я люблю, горько, что уже убила десять лет своей жизни и продолжаю убивать день за днем. Я не хочу детей. Точнее, не хочу, чтобы они все это видели. Помогите мне найти себя снова, я не улыбалась последние несколько лет. Спасите. Тяжело сглатываю, делая глоток кофе. У меня нет опыта работы с такими женщинами, боюсь, не смогу подарить ей веру в себя, ведь для этого нужна собственная мотивация. Что-то заставляет не удалять меня это объявление, я спускаю изображение ниже и принимаюсь изучать следующее. М. 27 Меня возбуждает и одновременно очищает боль. Моя или чужая. Человек присыщается всем, кроме боли. Я знаю и обратную сторону медали, знаю, почему боль — это хорошо. Боль — это очищение, это переход на новый уровень. Боль может возбуждать и дарить оргазмы, но может и заставлять скручиваться пополам, даря агонию. Я начал терять черту. Дорогой доктор, я могу не только учиться у тебя, но и сам многому тебя научу. Я доверюсь тебе, если ты меня поймешь. Звучит интригующе, но не совсем то, что я искала. Пару минут сомневаюсь, снова перечитывая два последние объявления. В итоге, побеждает интрига, и я предлагаю свою помощь третьему, нажав на соответствующую кнопку. Теперь, нужно подождать одобрения мужчины и можно приступать к обсуждению терапии. — Наконец, воспользовалась моим подарком? — Бибер стоит в дверях уже одетый в верхнюю одежду. Я замираю, завороженно глядя на него. Классический стиль ему идет больше, так он выглядит серьезнее. Классические брюки, туфли и черное кашемировое пальто сверху. Явно, собрался на какое-то важное мероприятие. — Отлично выглядишь, — замечаю, откладывая планшет сбоку. — Смотри, не намочи трусики, — тот поправляет ворот пальто, застегивая верхние пуговицы у горла. Закатываю глаза от самодовольного тонна, и решаюсь на ответ в таком же тоне. — Я их не надела.