От лица Джастина
Я приоткрываю рот, заполняя вену прохладной жидкостью и бросаю шприц в мусорное ведро. Включаю воду, жду, пока она сольется и будет ледяной, и только тогда умываюсь. Провожу пальцами по волосам и осматриваю себя в зеркале. Выхожу из ванной комнаты, усаживаюсь в кресло, широко раскинув ноги, и просто в одну точку смотрю перед собой. Наркотиками в этом гребанном мире называется все, что вызывает привыкание. Если человек подсел на наркотики в виде порошка или жидкости, это не так страшно, как многие думают. А вот подсесть на определенные эмоции — тут уже возникают трудности. Я никогда не был наркоманом, но принимал сильные антидепрессанты с раннего возраста. Они успокаивают. Помогают все пережить и не сорваться. Смотрю на стену перед собой, а вижу лицо Кэти, искореженное полнейшим шоком. Прикрываю глаза и думаю. Снова. Легко манипулировать другим человеком, пока он не знает, что им манипулируют. Тупею все больше и больше с каждой секундой. Все уходит. Остается лишь пустота, в которой я жил двадцать чертовых лет. Пустота и расслабление. Я стал чаще принимать больше шести месяцев назад. Именно тогда, когда оставил Кэтрин в пустой квартире. Это, мать его, вызывает привыкание. Я пробовал не колоть, пробовал. На неконтролируемом адреналине — задушил Филла. Я это не планировал, но не могу сказать, что мне жаль. — Блять, Джас, ты снова? — цокает Дилан. Он проходит в комнату и усаживается. Я перевожу взгляд на кожаный диван и расслабленно усмехаюсь, не имея сил опустить уголки губ обратно. — Создай тишину, — хочу щелкнуть пальцами и указать на парня пальцем, но мне лень сейчас это делать. Дилан закатывает глаза и цокает. Он считает себя моей совестью, ему нравится читать мне морали. Считает, что спасает меня разговорами. Им всем нравится меня спасать, вот только нихрена у них не получается. Весь чертов спектакль идет по плану. Тысячи людей разыгрывают целую пьесу прямо сейчас! Мои люди носятся круглыми сутками, разыскивая Кэти, которая находится в подвале моего дома. Дьявол, это так смешно. — И? Бибер, что дальше? — парень нарушает тишину. Пожимаю плечами, широко улыбаясь. Я же написал гребанный сценарий! Я много знаю о том, как причинять боль и наслаждаться ей, как выслеживать жертву, как руководить ей. Как ломать людей и наблюдать за тем, как они умирают. — Хрен знает. — не хочется думать, я отупел и мне хорошо. Так хорошо, что даже если бы я хотел напрячь мозги, то не смог бы. — Есть идеи? — Дело дрянь, да? Великий и могущественный Бибер обращается, блять, ко мне за идеями! — он повышает голос, но мне плевать. — Я с самого начала тебе говорил, чтобы ты просто забыл про нее! Это все было плохой идеей! — Какого хрена я делаю, а? — спрашивая, тру переносицу двумя пальцами и откидываю голову на спинку, ударяясь затылком о мраморный ободок кресла. — Ты влюблен, Джас, поэтому — хрен тебя знает. Когда ты расскажешь ей обо всем дерьме, что ее ждёт? — Дилан, убей ее. Облегчи мне жизнь, — я молю, прикрыв глаза. — Спасибо, я жить хочу. Видишь, я смирился с тем, что ты отошел от плана и творишь черт знает что. Ты же понимаешь, что сам создаешь себе проблемы на пустом месте? Закрываю глаза и наслаждаюсь тем, как мои мышцы полностью расслабляются. Обожаю это. Ненавижу и обожаю одновременно. Мир становится ничем, не нужно принимать гребанные решения. Вокруг только мягкие стены и приглушенный свет. Это как личная психбольница у меня в голове. Даже в своем воображении я просто психопат. — Иди нахер, Дилан. Кэти уже ненавидит меня, и возненавидит еще сильнее. Но она моя, ведь так? Она принадлежит мне. Почему, блять, никто этого не понимает? Согнувшись пополам, массирую виски пальцами. Боль вспыхивает будто по взмаху волшебной палочки. Лекарства уже не помогают. Надолго не помогают. Гребанные пятнадцать минут блаженства и все. Все. — Джастин, у нормальных людей обычно все так и заведено! Человек не может принадлежать кому-то, даже если этому кому-то очень сильно хочется. Я усмехаюсь, но боль в голове возвращается с новой силой. Это заставляет меня поморщиться. От моего гребанного желания нихрена не зависит и это раздражает и без того зудящую голову. Мне нравится изводить людей. Нравится издеваться над ними, это что-то вроде развлечения в жизни, полной обязанностей. Девушки готовы мне подошву целовать. Сколько я видел таких? Они все поступают идентично. Они ломаются и становятся такими, как мы, и тогда азарт исчезает. Становится ужасно скучно. Тогда приходит смерть. И я наслаждаюсь этой смертью. Я отпустил ее тогда. Но чертов план в голове не дает мне остановиться. Я продумал все до мельчайших деталей прямо в момент побега из тюрьмы. Она была характерным и в то же время мягким психотерапевтом. Я использовал Кэти. Я использовал ее с самого начала для того, чтобы сбежать и в последний момент решил, что хочу поиграть с ней так же, как с остальными. — Она дойдёт до этого, Дилан. Как и все. Тогда у меня больше не будет причин хотеть ее. — Когда ты поймешь, что ошибся, постарайся не устроить бойню, хорошо? — хмыкает парень. Он веселится, чертов ублюдок. Смотрит и смеется. Меня это не злит. Совершенно. Он снова солидарен с моей совестью. — Я не ошибаюсь. Никогда. — Правда? — парень наигранно усмехается, а я облизываю губы. Сухость во рту — второе, что я ощущаю после этих лекарств. Первое — непрекращающая боль. — Тогда какого хера ты продолжаешь играть с ней? Она готова была еще полгода назад! А ты, вместо того, чтобы сделать все так, как обычно — устроил спектакль для того, чтобы она считала тебя гребанным спасителем! Так ты еще и сожалеешь… — Иди нахер. — недовольно перебиваю его. Блять, как же ужасно болит голова. Я с силой нажимаю пальцами на переносицу, но это вообще не помогает. Вообще. — Я в курсе, что со мной происходит, Дилан. Я не болен, ясно? — Ты гребанный наркоман! И ты сгоришь раньше, чем допустишь следующую ошибку. Так лучше? — А что ты предлагаешь? — повышаю голос. Раздражение волной накатывает на меня. Следующий признак. — Убить ее? Я не могу это сделать! Не раздражай меня! — Ты не в себе, Джастин… — Ой, да хватит, блять! Да, я одержим! Я хочу ее! Ты будешь мне помогать или дальше раздражать? Так нужная тишина становится пыткой. В моей голове миллионы фраз, лиц, обрывков воспоминаний. Весь этот коктейль хорошенько взболтан и изводит меня. Мой чертов персональный ад. — Я просто боюсь за тебя. Ты убиваешь ее, говоря, что не хочешь этого делать. Ты, блять, убил ее лучшую подругу у нее на глазах! — Это ты ее убил… — По твоему гребанному приказу! Ты подсел на лекарства! Ты колешься каждые три часа, как наркоман! А потом тебя трясет. Это ненормально! Я стараюсь быть рядом, но когда-то я могу не успеть! Хочешь совет? — я поднимаю на него взгляд, всего на пару секунд, а позже снова опускаю, разглядывая ламинат под ногами. — Вот тебе совет! Если хочешь быть с ней — будь, блять! Не сопротивляйся. Ты делаешь то, что привык, но тебе самому больно! Да мне похер на нее, но ты мой друг, Джастин. Я паникую. Я не знаю, что с тобой происходит. Дьявол. Меня бесит этот разговор. Меня бесят разговоры про чувства, девушек, про эмоции. Мне не нужно говорить об этом, меня итак все хотят. Но на Кэти я просто завис, в прямом смысле этого слова. Сбой в голове сломал всю систему. Она — гребанный вирус в моей программе. Я хочу обладать ей. Хочу упиваться ее болью. Хочу большего. Айфон Дилана издает противный звук. Парень достает его из кармана и цепляется взглядом за экран. — Это Лео. — тихо сообщает парень, заставляя меня закатить глаза. — Скажи, что я не хочу его видеть. Лео не нравится то, что я делаю с Кэти. Он, как долбанный принц, хочет спасти ее. Именно поэтому его стало так мало. Его появление в моем доме стало редкостью, но парень все еще предпринимает попытки вставить на место мои мозги. Придурок. Я тоже пробовал. Я, блять, пробовал, но у меня ничерта не получилось. Навязчивые мысли в голове постоянно приказывали завершить начатое, и, впервые, я сопротивлялся сам себе. — Когда планируешь выпустить ее? Она там уже… Я знал, что с ней. Видел каждую долбанную минуту ее пребывания в подвале. У меня зубы от злости сводило, когда тот охранник пытался заставить ее взять в рот. И она убила его. Я был чертовски рад этому. Смеялся, как безумный. Она менялась, менялась на моих глазах, и я просто гребанный бог, если смог сотворить с ней такое! Мир должен мне задницу целовать! Она сломалась снова. И это так прекрасно и ужасно одновременно. — Она должна сломаться, Дилан. Окончательно. Я должен услышать молитвы, блять! Я должен стать единственной надеждой! Я должен появиться тогда, когда она будет на грани! Дилан прикрывает глаза от усталости. Но мне плевать на это. Плевать на его мнение. Плевать на то, что она трахает мою фиктивную жену. Плевать на свою долбанную зависимость! Мои кости ломает от того, как я хочу почувствовать Кэтрин, мне нужно быть ближе к ней, но я не могу себе этого позволить. Последнее в этом деле — спешить. Поднимаюсь из кресла и сильно жмурю глаза от боли. Я разыграл гребанный сценарий для всех. Даже Дакота думает, что Дилан, действительно, украл Кэтрин, и я об этом не знаю. Неудивительно. Она тупая шлюха, и всегда была тупой шлюхой. Смотрю на дорогие часы на запястье и прикидываю, сколько же у меня осталось времени. Нисколько. Я нуждаюсь в дополнительном допинге, но не делаю этого. Слова Дилана заставляют меня задуматься. Я открываю дверь и спускаюсь по лестнице. Кости ломает от желания подойти ближе. Ближе. Ступенька за ступенькой. Улыбаюсь, закрываю глаза и втягиваю запах, окружающий меня, словно наркоман. Шаг. Еще один. Передо мной железная дверь, а за ней она. Замираю. Вокруг тишина, но я кожей ощущаю, как она зовёт меня. Она умоляет придти к ней. Разве никто не слышит? Она повторяет мое имя. Повторяет. Тошнота подступает к горлу, когда я останавливаюсь прямо у двери. Меня ломает так, будто я чертов дьявол, а прямо за дверью святой источник.От лица Кэтрин
Я думаю, что проходит еще несколько дней. Возможно, около недели, но я не считаю. Трупный запах, мраморная кожа, жужжащие мухи. Все прелести нахождения рядом с трупом выворачивают меня наизнанку. Меня душит это пространство, душит этот запах. Хочется разбежаться и хорошенько удариться головой о стену, но кандалы не дают сделать даже этого. Мой голос давно сел, и выходит только хрипеть. За неделю мне несколько раз принесли воды. Воды и все. Никакой еды, но я бы все равно не смогла здесь есть. Меня тошнит желудочным соком буквально несколько раз в день. Но я продолжаю звать его. Продолжаю звать Бибера, хотя у меня еле шевелятся губы. Я больше не могу ничего сделать. И не могла раньше. В голову лезут всякие бредовые мысли. Нужно поменять обои в гостиной. А еще лучше, убрать этот прошлый век и покрасить краской. Синей. Или серой. Купить кучу цветов в горшках и теплый махровый зеленый плед. Зеленый успокаивает — я люблю зеленый. Поэтому им часто красят стены в лечебницах. Дилан — ублюдок. Как только… Точнее, если. Если получиться выбраться отсюда — без зазрения совести задушу собственными руками даже раньше, чем это сделает Джастин. Эйприл не заслуживала смерти. Она не заслуживала всего того, что с ней произошло. Я совершенно не чувствую злости, но чувствую желание убить того, кто во всем этом виноват. Убить Дилана. Джастин… Я готова многое сделать ради него. Даже сейчас. Мозг мужчин работает немного иначе. Девушки быстрее влюбляются. Быстрее привязываются. А потом их сердца разбиваются. Думаю, что каждая женщина имеет несколько жизней, словно кошка, потому что умирать внутри столько раз, а после воскресать — может только она. Невзаимные чувства всегда создают проблемы. Но, я уверена, наши чувства были взаимными, и это его… пугало. У Бибера в голове свой собственный мир, в котором нет места никому, кроме него. Это оказалось проблемой. Я — гребанный спасатель, а он умело открестился от роли жертвы. Я оказалась проблемой. В моем же мире в последнее время умерли почти все. На самом деле, мне кажется, что даже я умерла. Я виню себя. В смерти Эйприл в том же числе. Я хотела отстраниться от нее, но в последний момент поддалась на уговоры. Не будь я с ней так близка, как было месяцем ранее, она была бы жива. Вина быстро переходит в злость, и я, в буквальном смысле, не ощущаю ничего, кроме чувства долга перед ней. Это не дает сдаться. У меня достаточно времени для того, чтобы переосмыслить чертову жизнь. Дверь с металлическим стоном открывается, я лежу спиной к ней и у меня нет сил повернуться. Тело само собой немного раскачивается из стороны в сторону. Я сглатываю, царапая слюной пересохшее горло. — Ты пришел для того, чтобы, наконец, убить меня? Я думаю, что задала этот вопрос равнодушно. Но нет, голос дрогнул. Смерть. В двух метрах от меня смерть и это страшно. По настоящему страшно. Я готова принять ее, как освобождение, но это, блять, страшно. Меня снова рвет. Рвет прямо под себя же. Переворачиваюсь на живот и поднимаю корпус руками. Они трясутся. Трясутся, и я падаю грудью в свою же рвоту. Дилан кривится, оглядывая меня. Ему противно на это смотреть. Ублюдок. Что я, черт возьми, сделала? У него была куча времени позвонить Биберу, и тот бы уже примчался со всеми чертовыми бумагами. Хотя… Кэтрин, посмотри на себя. Уверена, что за тебя можно отдать целое состояние? Я сломана, как гребанная старая кукла, заброшенная на чердак. Я сломана и больше не могу. На меня резко выливают воду. Дилан выливает всю бутылку, заставляя придти в себя. Но я не могу. Живительная влага струится по грязным светлым волосам. Смывает грязь с шеи, оставляя черные мокрые разводы. Я лишь меняю положение, отодвигаясь подальше от лужи с рвотой. Я придумываю себе жалость в глазах Дилана. Он смотрит на меня, морщит нос, берет Эйприл за ногу и тащит по бетонному полу из помещения. Из последних сил поднимаю руку, хрипя: — Стой… — прочищаю горло, но ничего не меняется. — Положи ее, ублюдок. Не смей прикасаться. Мне больно. Он не смеет прикасаться к ней. Не достоин ни единого волоска с ее головы. Ни единого ногтя. Парень вытаскивает труп и закрывает за собой дверь, а я прикрываю глаза. Лицо влажное от воды, я вижу закрытую дверь и пустой угол. Пустой. До меня доходит с опозданием, мозги работают заторможенно. Поэтому, когда Дилан снова врывается и хватает меня за волосы, я сохраняю спокойное выражение лица. Физическая боль — ничто. — Это ты сделала с ним! Ты! — он орет, а я не понимаю о чем он. — Умоляй, блять, о прощении! Извиняйся! Он хватает меня за волосы и пытается утащить в центр комнаты. Ему мешает пристегнутая нога. Цепь больно впивается в кожу, натягиваясь, я еле слышно скулю себе под нос. Я не понимаю, о чем он и не хочу понимать. Мне плевать. Убьет меня? Плевать. — Сдохну… лучше… Дилан отстегивает меня, отстегивает цепь от стены и с криком обрушивает на меня многочисленные удары. От их силы тело само дергается и катается по полу. Цепь хлестко бьет по плечам, животу, ногам. Я не могу дышать, легкие горят от боли, а в глазах стоит кровавая пелена. Я чувствую привкус крови, что стекает из уголка губ, носа. А Дилан лупит, бьет меня. За что? Что я сделала? Я лежу на месте, но душа выгибается от боли. Физическая слабость становится адом. Удары дарят моему телу настоящую агонию. Тремор. Сердце бьется где-то в голове, все пульсирует от боли. Я захлебываюсь кровью и молюсь о том, чтобы он меня добил. Не могу вздохнуть. Я лишь хватаюсь ртом воздух, когда удары прекращаются. Дышу поверхностно, легкие горят от боли. — Сука! — орет парень. А я рада тому, что умираю. Лучшее, что случилось со мной за ближайшую неделю. Я умираю. Так ощущается смерть? Если да, то хорошо, что люди могут умереть всего лишь раз. Усмехаюсь, растягивая губы. Люди постоянно связывают себя клятвами. Это так забавно. Жить по клятвам — забавно. Пока смерть не разлучит нас… Я любила Джастина. До последнего вздоха, клянусь. И это моя клятва. Между нами много дерьма. Я ненавижу себя за то, что думаю об этом вместо того, чтобы думать и скорбеть о мертвой подруге. Я скорблю по той жизни, которая могла быть, встреться мы при других обстоятельствах. Я не ощущаю своего тела. Боли тоже нет. Я словно в лихорадке и чувствую лишь то, что горю. Вся. От макушки головы до пальцев на ногах. Дилан бросает цепь и усаживается передо мной на корточки. Я смотрю в это усмехающееся лицо и вспоминаю до мельчайших деталей то, как он застрелил мою подругу. Как пожертвовал своей мамой для достижения цели. Своей, блять, мамой! Обманывал лучшего друга. Парень отворачивается и так и застревает в этом положении у двери. Тянусь пальцами к металлической цепи. Я не думаю о том, что делаю, я просто делаю. Возможно, он вышиб мне все мозги, но сейчас я этому даже рада. Притягиваю пальцами ее к себе. — Кэтрин, — вдруг начинает Дилан, чем неимоверно помогает сделать мне все бесшумно. — Если я… — он делает непонятную мне паузу. Я поднимаюсь, сцепив зубы. Одна большая гематома отдается болью во всем теле. Храни Господь адреналин, на котором я сейчас это все делаю. — Когда-то выпущу тебя. Сделай одолжение — свали отсюда по-быстрее. — я сначала встаю на колени, а затем на ноги. Руки трясутся, сжимая в руках металл, но трупная вонь моей подруги придает мне уверенности и сил. — Что бы ты не узнала — уходи. Иначе ты умрешь. Дилан делает шаг вперед, но я не позволяю ему схватиться за ручку двери. Напрягая все мышцы в руках, я перебрасываю тонкую цепь через его голову и надежно закрепляю ее на шее. Тяну на себя. Тяну, скрипя зубами. Парень кряхтит и дергается, но я тяну его вниз, заставляя встать на колени. Он не может кричать, он хрипит. Хрипит и зовёт охрану. Тяну сильнее. И мне нравится его лицо в этот момент. Нравится то, что он мучается. Я так выйти отсюда не хочу, как убить этого мудака. Он испортил все. Он испортил. Каждое мое движение сопровождается болью во всем теле. Я будто ползу по раскаленным углям, пока они медленно плавят мою кожу. Дилан отключается. Или задохнулся насмерть. Я не знаю, но надеюсь на второе. Переступаю через него, хватаю за рукоять пистолета, виднеющуюся из-под ремня брюк и проверяю магазин. Он полон. Это хорошо. Подхожу к двери и тихо открываю ее. У каждого охранника всего две пули. Две. Дилан сам об этом говорил. Глубоко вздыхаю, решаясь по последний шаг. Иногда ты вроде и готова к смерти, ты показываешь ей средний палец, смеешься прямо в лицо, но на самом деле — это защитная реакция. Она защищает от страха умереть. Когда смерть обретает лицо — ты начинаешь бороться за жизнь и часто уже бывает слишком поздно. Так и я оказалась в смертельной ловушке. У меня в висках громко стучит пульс. Голова ватная и большая. Я избита и сломана. Звуки за дверью становятся странно резкими, в тоже время — далекими. Я толкаю дверь и выскальзываю в маленькую образовавшуюся щель. Я не могу позволить себе издавать громкие звуки. Задержав дыхание, медленно иду по развилке прямо. Для меня странно то, что здесь нет охраны. Я же видела, что тут все было напичкано огромными мужчинами. Видела! Я не мертва. Наверное, это хорошо. А может быть, ненадолго. Слышу голоса и прижимаюсь спиной к стене. Рука по энерции сжимает пистолет сильнее. Я слышу знакомый голос и душа уходит в пятки. Перед глазами все темнеет, но я упрямо сжимаю их. Самое глупое сейчас — упасть в обморок и лишить саму себя возможности выбраться отсюда. — Мы здесь почти два месяца. — говорит Бибер. Он находится где-то очень близко от меня. Я хочу кричать. Кричать ему о том, что я здесь. Но слова, его нахождение рядом заставляют меня прикусить язык. — Спектакль скоро закончится, обещаю. Я лично вынесу ее на руках со своего же подвала. Мне нужно еще два дня. Я сглатываю и прижимаю затылок к бетонной стене. Это то, что давит на меня еще сильнее. Я глупая. Обманутая. Подавленная. Чувствую себя вещью, которую использовали в каком-то паршивом спектакле, не понятно для чего. Зачем все это? Зачем он меня изводит? Зачем лишает всего? Шаги все ближе и ближе. Я не хочу во все это верить, но это даже смешно. Это все равно, что я бы умирала и верила в то, что у меня всего лишь царапина и скоро заживет. Бесполезно. Мелкая дрожь трясет меня. Я вижу перед собой Бибера, поворачивающего в мою сторону. На нем черная рубашка и такого же цвета брюки. Холодный взгляд цепляется за меня, и он останавливается прямо с телефоном у уха. Я вижу недоразумение в его карих глазах. Вижу разочарование. А потом он улыбается, одной из тех улыбок, что могут убить на месте. Во мне огромных масштабов пустота и усталость. — Солнышко… — он расчесывает пальцами уложенные волосы, а я стою рядом с ним грязная и вонючая, как самозванка. — Что ж… Будем работать с тем, что имеем. — Бибер одаривает меня еще одной быстрой улыбкой, а я смотрю на него молчу. — Ты вынуждаешь меня причинить тебе боль для того, чтобы услышать твой голос, Кэти. Он произносит все с улыбкой, но в его голосе сквозит угроза. А мне не страшно. Я просто не могу в это поверить. — Как ты… — я не узнаю свой голос. Я хриплю. Мертво, сухо. Он как будто не мой. — Это шок, солнышко, — он делает шаг ко мне, и, когда я направляю на него пистолет, поднимает руки перед собой с нахальной усмешкой. — Следующая стадия — злость. Потом истерика. А после — принятие. Они причинят боль, но я могу ее облегчить. Он меня раздражает. Бибер ведет себя так, будто совершенно ничего не случилось. И это не он заставил меня пройти через весь этот ад ради какого-то фальшивого спектакля. — Да пошел ты на хер. Джастин улыбается. — Ты ищешь сотню причин для того, чтобы ненавидеть меня. Ничего нового. Каждый человек себя обманывает. Каждый человек враг сам себе. У меня горло сводит от его наглости. — Ублюдок. — выплевываю с отвращением. — Если бы я получал доллар за каждый раз, когда меня так называли, я уже был бы миллиардером. Я не верю. Не осознаю все до конца. Все внутри меня медленно разрывается. Бибер, даже не прикасаясь ко мне, причиняет мне большую пытку, чем Дилан, избивая. — Ты обманул меня. — Да. Чем быстрее ты справишься с этим, тем быстрее мы сможем двигаться дальше. — Ты, блять, сама мерзость! Я тебя ненавижу! Я не собираюсь никуда с тобой двигаться! Ты запланировал мое похищение, как чертов спектакль! — Да. И не только это. — Из-за тебя ее убили! — Верно. — Из-за тебя меня избили! Бибер подходит ко мне. Моя рука трясется, пистолет в ней тоже. Он упирается в него грудью, а я сглатываю. Джастин касается пальцем моей щеки и проводит по ней. Я дергаю головой от отвращения. — Не прикасайся ко мне так, будто я все еще жива. Для тебя я сдохла в том подвале. Бибер цокает языком. — В этом и заключается вся проблема, солнышко. Для меня ты почему-то стала живой. У меня была сотня возможностей для того, чтобы убить тебя. Когда ты отдавалась мне на кровати, я мог перерезать тебе горло. Я мог отравить тебя в любую секунду. Я мог застрелить тебя при побеге. Мог задушить тебя в том переулке. — Ты монстр, — с отвращением подвожу черту. — Верно, — он сует руки в карманы так непринужденно, словно его вообще не страшит дуло пистолета, направленное прямо в его грудь. — И тебе это понравилось еще в кабинете, помнишь? Я вел себя, как козел и тебе это нравилось гораздо больше, чем твой слащавый мудак, которого я утопил. Ты спасатель. Тебе захотелось спасти меня, и меня это заинтересовало. Очень. В моей голове вертятся шестеренки. Он только что, буквально, признался в том, что планировал все с самого начала. Он хотел моей смерти всегда, но почему-то этого не делал. — И почему же я тогда до сих пор жива? — В этом вся суть, Кэти. Мне неинтересно избавляться от людей сразу. Особенно, от тебя. Я решил поиграть с тобой, когда похитил. Ты была такой слащаво-доброй, но при этом, характерной. Ты пыталась отвоевать меня у меня же. Я трахнул тебя в кабинете. Я использовал тебя для того, чтобы сбежать. Ты должна была умереть при побеге, Кэти, но мне вдруг стало интересно посмотреть на то, какой ты можешь стать. Я разыграл свою чертову программу и сделал все так, как планировалось. Ты должна была умереть, как это делали очередные девушки. Я все пол года, каждый день, ждал сводку о твоей смерти, и одновременно боялся ее увидеть. Но ты выбралась, — он натянуто смеется, а я сглатываю, ощущая себя марионеткой. Я не могу поверить в то, что так влюбилась и так страдала. Влюбилась в актера. В несуществующего человека. — Твой, блять, характер не дал тебе покончить с собой. Я окружил тебя собой. Мне не стыдно было врать и манипулировать, Кэти, я привык. Я делал это десятки раз, и это доставляет мне удовольствие. Мне не стыдно быть тем, кто я есть, мне стыдно лишь за то, что по какой-то причине я не могу завершить начатое с тобой. Ты подарила мне чертову кучу эмоций, Кэти! И я абсолютно не раскаиваюсь в том, что сделал. Я монстр. Я одержим тобой! И ты будешь со мной, хочешь ты этого или нет. Мне окружают сказанные им слова. Я в сущем аду. Я не хочу разбираться и слушать его дальше, потому что все мои мысли покрыты коркой грязи. Мне противно и стыдно. Я ненавижу себя. Я тупая. Я повелась на это все. Я даже не дергаюсь, когда Бибер прижимает меня своим телом вплотную в бетонной стене. Его пальцы пробегают по моей щеке. — Ты нужна мне, Кэтрин. И лучше тебе быть хорошей девочкой, потому что иначе, я тебя убью. — Тогда сделай это прямо сейчас. — Мое желание изменилось. Желание и цель не всегда схожи. Желание оставить тебя рядом с собой возникло спонтанно и не принимает ни один мой план. Ты — мое желание. — Ты больной. Ты просто болен. — я опускаю руку и она безвольно болтается вдоль тела. Моя голова сейчас просто взорвется от того, что происходит. Я жутко вымотана последними событиями и его словами. Я слышу как бьется мое сердце, когда Бибер мягко отбирает у меня пистолет. Он хватает меня за плечо и толкает в спину, ноги подкашиваются, и я падаю на колени, жалобно скуля. Тогда парень берет меня на руки и поднимает по лестнице. Все как он и хотел. Он выносит меня на руках.