Небо и земля

      — Рёмен, ты спишь?..       Он с трудом разомкнул глаза. В голову словно щедро залили бетона, в глаза нассали и сквозь звон в ушах он с трудом мог расслышать этот пищащий сиплый голос. Кое-как отодрал голову от подушки — Юджи, едва выглядывая из-за двери, тихонько всхлипывал. Увидев, что он проснулся — виновато помялся, повисая на дверной ручке, что была выше его на полголовы.       — Что случилось? — голос хрустит и головная боль с лающим кашлем гадко прорезается сквозь интонации, когда он пытается приподняться. Вникнуть опухшим мозгом в происходящее и разобраться: какого черта Юджи рыдает во втором часу ночи?       — Мне кошмар приснился, — несчастно, тонко, едва слышно. Закрепляя слова всхлипом. — Можно… Можно я посижу с тобой?       Не желая напрягать связки, он просто откидывает край одеяла — и весь этот несчастный и виноватый вид Юджи тут же сменяется на щенячью радость. Он подскакивает ближе, лезет под одеяло, вытирая нос об его подушку и ложится пластом, натягивая ворох ткани до самого носа. Сил на то, чтобы вникать в эти детские кошмары практически не было.       Все тело ныло, башка раскалывалась и вместо слов хотелось лишь извергать проклятия — все это последствия очередной стычки интересов с Годжо, который выебал ему всю душу сегодня днем. Наверное, это и вовсе был первый раз, когда они цапались настолько, что даже Масамичи молча наблюдал со стороны, пока простая потасовка с кулаками и взаимным обменом оскорблениями не переросла в сложенные пальцы и озвученные названия техник. Потом уже Масамичи вставил им мозги на место, и пока Рёмен пытался унять это идиотское головокружение и понять, сломана ли у него челюсть или это просто защемило нерв — Годжо, как такая же побитая шавка, харкался кровью, проверяя, все ли его зубы на месте. Ремен шмыгал разбитым носом, Годжо — разглядывал конкретный такой след от удара на своем боку, болезненно сгибаясь. Иэйри с Сугуру в это встревать не стали, вдруг объединившись в голос разума и решив не помогать никому из них:       — Вы два долбаеба, — холодно сетовал Гето, сидя перед ними на корточках. Им приходилось делить один пакет со льдом на двоих. — Пиздец, чё вы опять не поделили? Еще же утром все нормально было на задании, чё опять-то случилось?       — Бля, иди ты на хуй со своими вопросами, Гето, — сил на какую-то вежливость тоже не было. Перед глазами тошнилово из-за двоящихся рож, злобные пыхтения Годжо под боком, который в кои-то веки разделяет его позицию, забирая из рук подтявшую пачку. — За своей жопой следи.       — Да я-то уверен, что с моей жопой все нормально будет. Как минимум, потому что вы все веселье друг на друга выплескиваете, но это — пиздец, парни.       Он ткнул пальцем за спину, в сторону полуразрушенного куска жилой части академии. Там до сих пор стояло облако пыли, что-то то и дело падало, обламываясь окончательно, а что-то в конец превратилось в пейзаж из руин — это была коллаборация его Территории и Синего Месива. Коллаборация страшная, пыльная и неконтролируемая, когда от ярости уже не разбираешь, че ты там пиздишь и какие жесты складываешь руками; Масамичи устроил им такой пиздец, что все его лекции и то редкое рукоприкладство до этого момента казались всего лишь слабым журением, жирным и крепким пальцем, которым качают перед носом непослушных детей. Ор стоял такой, что в какой-то момент ему и вправду начало казаться, что сейчас его уши лопнут, говно потечёт по трусам и они с Годжо составят друг другу компанию в своей личной братской могиле под всеми этими руинами. Масамичи любезно сварганит им по гробу из досок, что когда-то были полом коридора, заколотит, закопает в них же и навалит сверху камней, чтоб все их неуемное дерьмо перестало приносить столько проблем. После этого, сил препираться уже не было — похуй, кто там из них говноед, сиротка и высокомерное чмо — похуй настолько, что они даже не цапались, когда докторша выдала им бинты и пластыри (потому что Масамичи запретил оказывать этим «двум дебилам» хоть какую-то помощь). Не говнился, когда Годжо своими грязными от крови пальцами мотал ему бинт на башку, и сам не выебывался, когда с таким же свинством крутил этот бинт вокруг его живота, затягивая всю эту мешанину из черных синяков. Сидя в крови друг друга, харкаясь собственной, в растегнутых рубашках, потому что все было подрано и засрано кровищей, привалившись к спинке лавочки и разглядывая весь этот пыльный и тлеющий натюрморт — романтика пиздец, конечно. На волосы налипла грязь, рожа опухла, у Годжо расцветал такой же сочный синяк на челюсти, и все эти ебучие нравоучения Гето и острый взгляд Шоко не добавляли происходящему морали.       До дома он дополз только с божьей помощью. Дед посмотрел на него как идиота, оценивающе дергая за рожу и рассматривая все это кроваво-синюшнее блядство на лице: разбитый нос, заполненный ватой, кровавые зубы, и Юджи напугано жался в стороне, когда они с дедом в очередной раз сцепились. Выслушал пару тройку нравоучений, получил свой заслуженный личный пакет льда и ушел в комнату, не желая встревать в еще какие-нибудь срачки на сегодня. Слышал, как Юджи че то там шерстил под дверью, никак не решаясь постучаться или просто зайти — в конце концов просто вырубился, скинув растаявший пакет грибов на пол.       — Рёмен, — он вновь продирает глаза, когда боль на секунду утихает, а тихий и слабый голос Юджи раздается у него под боком. — Ты ведь не умрешь, да?.. Все ведь будет хорошо? Это все заживёт?..       И он понимает, откуда взялись все эти слезы, ночные кошмары и такой напуганный вид — небрежно треплет Юджи по голове, потому что на что-то большее его не хватает, а тело явно не в восторге от любых других телодвижений.       — От синяков пока точно никто не умирал, — хотя учитывая все эти вертолеты, которые он ловит, едва приподнимая голову — синяки у него были где-то и под черепом. — Не плачь, все нормально будет.       — Обещаешь?..       — Обещаю.       И он думает, что это идеальный момент, чтобы наконец закрыть глаза и заснуть: Юджи вытирает сопли, цепляет его за локоть, что-то тихо бурча и голова уже болит не так сильно, пока вибрирующий мобильный не харкает ему в ухо громким уведомлением.              Годжо: Алло, придурок       Годжо: С тебя три моих сломанных ребра              Он посмотрел на это, попытался вспомнить, с какого хуя номер Сатору вообще не висит у него в черном списке, и пока Юджи жался к его боку, сопливя в футболку, дрожащими пальцами щёлкал по кнопкам.              Рёмен: Не верю что всего три, ты пиздишь              Годжо: Жопу ставлю       Годжо: Пиздец, если бы я знал, что ты так разъебешься из-за какой-то херни, то я бы тебя просто на хуй послал, Итадори       Годжо: Предупреждай в следующий раз              Рёмен: Много чести для тебя       Рёмен: Ты, чмо высокомерное, радуйся что всего три ребра. Из-за тебя у меня щас мозг из ушей полезет       Рёмен: И мой брат теперь думает что я сдохну              Годжо: Нахуй ты продолжаешь раскручивать, тебе одной срачки мало?       Годжо: Усрись уже, Масамичи нас теперь зубами об эти руины точить будет, пока мы все не восстановим       Годжо: Брату — извинения       Годжо: Но он должен понимать, что ты просто невыносимый уебан              Рёмен: Да мне похуй              Годжо: Блять       Годжо: Окей, сорян       Годжо: Зря спизданул про ту хуйню              И он смотрит на это с искренним опасением, что сейчас над их головами лопнет солнце и всю планету разнесет ядерным смрадом, потому что, чтобы Годжо че-то там признал, да еще и выдал свое душное «сорян» — он погладил Юджи по волосам, посчитав его за настоящий талисман для его радостно мяукающей где-то внутри, гордости.              Рёмен: Ебать меня в рот, не верю, что вижу это своими глазами       Рёмен: Все равно пошел на хуй, хотя извинения принимаю              Годжо: Да ты тоже иди на хуй       Годжо: А сейчас я скину тебе хуй, чтобы ты не расстраивался              Рёмен: Бля, кто тебя из моего чс достал       Рёмен: Сделай одолжение: встань, разбегись и въбись на всей скорости в стенку              Годжо: Мне лень       Годжо: Но ты такая сука, как крыса в дыхалку бьешь, я ссал тебе на лицо, Итадори, за твои тупые повадки              Рёмен: А по башке кулаком — это типа ок, да?              Годжо: А ты хуйло такое забывчивое, сам не помнишь, о чем условились? Если начинаем сраться — то без ударов по башке, техник и пробивов в живот       Годжо: Если бы ты не прописал мне в дыхалку — я бы не херачил тебя по голове              Он недовольно скривился. Погладил Юджи по голове и глухо произнёс, когда его брат с носом залез под одеяло.       — Юджи, вот что хуже: когда бьют по голове или в живот? — Юджи непонимающе вскинул на него глаза, а затем нахмурился, поджимая губы. — Мне просто интересно, как ты считаешь.       — Не знаю… В живот больно — я однажды на площадке, пока бежал, влетел животом в забор, который не заметил. Друзья говорили, что я несколько минут лежал без сознания.       Он удивлённо вскинул бровь.       — А я почему об этом не знаю?       — Ты тогда был где-то в другом городе, вроде… А кто такой… — Юджи, окончательное растеряв всю свою грусть, теперь лип ближе, тыча пальцем в его мобильный. — «Годжо». Это твой друг из той школы, да? Который темный такой?       — Нет, чёрный это Сугуру. Годжо тебе очки давал поносить.       И Юджи издал понимающий радостный звук, сомкнув пальцы в два круга и приставив их к своим глазам.       — А его как зовут?       Он с трудом сдержался, чтобы не сказать «долбаеб», когда Юджи с любопытством посмотрел на него через свою импровизированную оправу очков.       — Сатору, — ебаный-сука-мудак. — Годжо Сатору.       — Это с ним ты подрался?       — Бинокль в сторону, — он цапнул Юджи за нос, отводя его взгляд от телефона, чем вызвал только тихий смех. — Читать чужие переписки не хорошо.       — А зачем он носит очки?       — Потому что, — долбаёб. — Прикольно ему так.       — А волосы почему белые?       — Красится, как девчонка.       Он тихо хихикнул.       — Ты врешь, у него даже брови белые. И ресницы. А еще он высокий — он тоже такой крутой как ты?       — Что значит «как» я? Разве я не самый крутой?       — Самый, — кивнул Юджи со всей серьезностью, и выставил перед собой кончики пальцев, показывая небольшое расстояние. — Но он вот чуть-чуть не такой крутой. Мне так кажется.       — Он очень злой человек, Юджи. Самая настоящая… — не материться, когда в разговоре фигурирует Годжо, оказывается крайне сложно. — Короче, идиот он.       — Вы из-за этого подрались?       — Разве ты не пришел сюда, чтобы поплакать и лечь спать?       — Я уже не плачу.       — Тогда либо иди к себе в комнату, либо спи.       — Я пока не хочу спать… А мы сегодня в школе нашли червяка на полу, весь класс сбежался, а потом оказалось, что это была всего лишь… рисинка, — он с грустью моргнул, будто вновь переживая этот великий момент разочарования. — А еще мы проходили новые иероглифы, и твое имя, по идее, означает… — он крепко задумался. — Два лица? Двуличный? Двоеликий?.. Дьявол…       — Двуликий. Но внезапный «дьявол» мне нравится больше.       Мобильный отзывается тихим пиликаньем.              Годжо: Короче, ебал я тебя в рот, Итадори              Рёмен: Иди на хуй              Так и заснул.       

***

                    — Уши закрой.       Юджи послушно вжал ладони в свои уши, неловко прокатив носок ботинка по земле. Ремен посмотрел на этих двоих, что расплылись перед ним по скамье. Напомнил себе, что это простая необходимость, пока не вернется кто-нибудь из девчонок: Мэй Мэй или хотя бы Утахиме — Шоко стоически игнорировала все его сообщения, сбрасывала звонки и по словам некоторых: категорически не хотела с ним разговаривать после случившегося. Вникать во все эти обиды времени не было: Масамичи уже нагавкал на него, приказывая тащить жопу на задание, Нанами куда-то делся, поэтому эти двое придурков были его единственным вариантом.       — Если из-за вас, долбаебы, с ним что-то случится — мне похуй, по чьей вине: упадет он сам, свалится откуда-нибудь, сам побежит, споткнется и выбьет себе половину зубов — я вам такой пиздец устрою, что до конца жизни будете ссать и срать кровью, понятно?       — А мне-то это зачем говоришь? Я с детьми умею ладить, это вон он, — Гето кивнул в сторону Годжо, который лишь легкомысленно пожал плечами, в ответ на всю его речь. — Детей разве что только в нерожденном и жидком состоянии на своей ладони видел.       — Не правда, я когда-то возился с мелкой своей знакомой.       — Я предупредил. Если я через час вернусь и он будет чем-то расстроен — вам пиздец.       — Ты такой милый, когда переживаешь за своего брата, — Гето по-лисьи улыбнулся, сощурив глаза. — Все нормально будет, кончай угрозами кидаться. Мы же не черти какие-нибудь, чтоб с малолетним ребенком не справиться.       Позднее Юджи уже давился своей широкой восхищенной улыбкой. Раньше эти очки были слишком большими, а теперь можно было лишь слегка придержать за дужки, чтобы они не съехали на кончик носа. Оглянулся по сторонам — полная тьма. Осторожно слез со скамейки, наступая наощупь, сдвигая очки, чтобы найти солнце и смотря прям на него через темные линзы. Максимум, что можно было заметить, это совсем слабое свечение где-то высоко-высоко на небе.       — Он же сейчас где-нибудь навернется и Рёмен нам… выскажет за это. Или тебе уже не так стремно с парой сломанных ребер? Еще хочешь?       — Не нагоняй, и так до сих пор болит, а когда говоришь об этом — становится еще хуже.       — Ну вы реально два придурка.       Они повернулись, когда Юджи вырос возле них и протянул очки обратно — бережно сложив, со всей вежливостью и аккуратностью, что глядя на него с трудом можно было поверить, что вот этот милый ребенок и вправду может быть младшим братом такого как Рёмен. В их представлении, Юджи должен был быть злобной и вечно капризной гадостью, которой все не нравится, которая все ломает вокруг себя и орет, но никак не вот этот милый мальчишка, который только благодарно улыбается.       — А почему вы носите очки? — простое детское любопытство, непосредственность, обычный интерес, за которым не скрывается чего-то злобного. Сыпать какой-то оскорбительной и гадкой чушью в отношении Юджи, Сатору не хотелось. В конце концов, было бы тупо проецировать на него все их с Рёменом срачки.       — Я так лучше вижу.       Юджи непонимающе нахмурился.       — Но через них же ничего не видно…       — Он просто пытается казаться крутым, — фыркнул Сугуру, весело улыбаясь. — Тебе же сейчас сколько лет? Восемь?       — Вообще-то восемь с половиной.       Гето сложил руки, слабо наклонившись вперед, улыбаясь.       — Извиняюсь, восемь лет с половиной — это уже почти девять.       Юджи в ответ только смущённо заложил руки за спину, прочертив полукруг носком кроссовка.       — А вам по-сколько?       — Девятнадцать. И тоже с половиной. Твой брат старше его на месяц, кстати, — и Сатору награждает его кислой улыбкой, слабо поморщившись. — Согласись, месяц — это много.       — Наверное… А можно еще кое-что спросить? У вас, — Юджи неловко посмотрел на него своими карими глазами. На самом деле, если уж так сильно цепляться за черты, то Сатору сомневался, что говнюк-Итадори был способен быть таким же милым ребенком в принципе. Столько доверия в глазах, открытости, простой детской искренности — он был уверен, что в детстве Рёмен был орущим куском дерьма, который уже родился в сигаретой зубах и вертел мир на хую. Вылез из чрева матери как проклятие и с великой целью: обосрать все живое. Он слабо кивнул, мол, валяй. — А почему у вас белые волосы? Рёмен говорил, что вы их красите… Это правда?       Сугуру рядом с ним заржал, громко прыская и запрокидывая голову.       — А что еще твой брат про меня говорил?       — Ну… Что вы злой человек.       — Самая настоящая мразь, — низко подхватил Гето, не переставая гыкать. — Он наша местная белая ворона, которую все боятся.       — Закрой рот, а? Иначе я расскажу Итадори, что ты ему песка в рот напихал.       — Он не поверит. Юджи, ты же не будешь врать про меня своему брату?       — Зачем?..       — Не важно, — он вновь поморщился, цепляя на себя очки. — Белые потому что белые, сложно объяснить из-за чего так. Хочешь реальный прикол покажу?       Юджи часто закивал, явно заинтересованный, и непонимающе просмотрел на его пустую протянутую ладонь.       — Потрогай.       Юджи неуверенно потрогал. Воздух. Не в состоянии прикоснуться к коже, и растянул рот в восхищенном выражении, наклоняясь и разглядывая, как его палец замирает в сантиметрах от руки.       И весь остальной час Юджи носился вокруг него, пытаясь дотронуться или чем-то ударить, когда Сатору выдал ему полную свободу действий, запретив только бросаться камнями. Сначала неловко пытался дотронуться до плеча или до колена, но войдя в азарт, в дело пошли найденные где-то палки, листья, что зависали в сантиметре от бедра и которые он миролюбиво скидывал на край скамьи, треплясь с Сугуру о свежих фотках Эбихары, разглядывая ее стремный чёрный купальник. Камнями Юджи не бросался — клал их на вибрирующий воздух и с изумлением наблюдал, как они зависают в сантиметрах от его ноги. Попытался соорудить на колене целую башню — тащил все плоские камни, выстраивал его собственный Сад Камней, когда одного колена ему стало мало и в ход пошла вся длина бедра. Он делал это тихо, аккуратно, иногда издавая удивленные звуки, и может это было какое-то новообретенное терпение, а может Юджи и вправду был каким-то особенным ребенком, что на него даже рявкать лишний раз не хотелось. Щелкал по Блютузу, когда Сугуру перекидывал фотки своих любимых порно-актрис — все как одна блондинки, кареглазые, маленькая грудь и узкие бедра, и ничего сексуального не было в том, когда они выгибались и единственное, что бросалось в глаза, это их выпирающие ребра. Юджи изредка пихал ему в пальцы новые камни, прося подержать, потому что на скамейке уже не осталось свободного места из-за всех этих башен. Потом взял в руки палку… он отвлекся, когда в чужой галерее вылезли те самые фотки со стремным купальником.       — Ну предыдущие были получше, — Гето оценивающе тычет по кнопкам, увеличивая картинку. — Вообще, она вроде замуж вышла.       — Да, за какого-то музыканта-иностранца. Говорил же, у тебя не было шансов. Ей блондины нравятся.       — Юджи, дай ему этой палкой по голове.       Он оглянулся — Юджи уже замахнулся, собираясь сбить всю эту кучу камней, и перехватил за конец палки, когда та едва не отскочила Юджи в его же лоб, вместе со всем остальным камнепадом. Брезгливо оттряхнул штанину от пыли, когда весь этот сад переместился обратно на землю.       — Всё, палки теперь тоже под запретом.       — Как это работает? Тут же ничего нет, — он снова наклонился, пытаясь коснуться его плеча. — Прям как магия…       — Почему «как»?       Но Юджи не придает его словам никакого значения. Вновь пытается проткнуть его пальцем, вертится, пока в конце концов ему это не надоедает с разочарованным вздохом. Они усаживают его между собой — заскучавшего и притихшего. Носиться по академии не дают — еще реально навернется где-нибудь, что-то сломает, потеряется, а встревать в очередную срачку с Итадори как-то уж больно не хотелось. Больно в прямом смысле, потому что когда его пробивает на ржач от какой-то тупой шутки Гето, ребра продирает такой болью, что в глазах пестрит. Говорить больно, открывать рот больно, дышать больно, сидеть прямо — тоже больно. Ощущения — как будто его насколько раз переехала машина, затем дала задний, подождала пока он поднимется и сбила ещё раз — он с унынием почесал огромный кровоподтек на шее, куда Итадори заехал ему то ли кулаком, то ли коленом и ощутил на себе пристальный взгляд карих глаз.       Гето бросает его на произвол судьбы: пиздит что-то про возникшие дела, когда на его мобильном высвечивается какое-то сообщение от девчонки, весело машет на прощание, желает удачи и не отхватить новой порции пиздюлей. До возвращения Итадори — если жить в мире, где он был относительно пунктуальным человеком — оставалось минут двадцать, а Юджи все больше надоедало просто сидеть и разглядывать пыль со своих кроссовок.       — А правда, что вы Рёменом часто ссоритесь?.. — он задает этот вопрос между шестой и седьмой фоткой Иноуэ, вскидывая на него неуверенный взгляд. — И из-за этого деретесь…       — С чего ты взял? Тебе это брат рассказывал?       — Нет, просто у него тоже синяки на лице, и у вас — ну я и подумал, что вы подрались…       — Просто у нас с твоим братом разные взгляды на жизнь.       — И поэтому вы ссоритесь?       — Иногда — да. Обычно мы игнорируем друг друга, но в этот раз вышло… по-другому. Он хороший брат, а?       — Очень, — смущенно пролепетал Юджи. — Я сильно испугался, когда он пришел домой весь в крови и в синяках. Боялся, что он умрет…       Он с трудом сдерживает улыбку — не потому что грусть Юджи или потенциальная смерть Итадори вызывала внутри что-то веселое, скорее от того, что даже у такого засранца как Рёмен был кто-то, кто о нем переживал. И сидеть, говниться на него при его младшем брате — было бы последним и абсолютно свинским занятием. Поэтому он просто треплет Юджи по волосам, мягко усмехаясь.       — Не переживай, Юджи, твоего брата не убьет даже поезд, если влетит в него на всей скорости. Он слишком крутой для смерти, может, даже таким же как он станешь, когда-то, — упаси господь, если всё семейство Итадори будет таким же бешеным.       — Вы тоже крутой, наверное, — и Юджи распирает горделивая улыбка от этой простой похвалы. — В кино все крутые люди носят черные очки. Но вы чуть-чуть не такой крутой, — он вытянул пальцы, показывая сантиметр расстояния между его и крутостью Итадори. — Вот прям чуть-чуть.       Сатору прищурился. Очки чуть скатились с переносицы.       — Ну это многовато, — он протянул руку, привалившись к Юджи боком и сдвинул его пальцы чуть ближе друг к другу, до пары миллиметров. — Вот так, примерно.       — Ну это прям чуть-чуть-чуть, а не чуть-чуть.       — Хорошо, чуть-чуть-чуть слишком мало, чу-чуть-чуть — уже получше, да?       — Да, то что надо, — Юджи рассмеялся, уцепившись пальцами за край скамейки и весело покачнувшись назад-вперед. Позади них что-то хлопнуло — это была постепенно разваливающееся жилое крыло, которое Масамичи обещал восстановить, заколачивая их зубы вместо гвоздей. Потом сжалился, но от прилюдного унижения не избавил: навесил на них клеймо «позорников» и теперь они каждый вечер должны были драить всю восточную часть, вылизывая каждый вонючий сантиметр своими опухшими от синяков рожами. — А вас же Сатору зовут, да? Ну, то есть…       Он лениво кивнул, не парясь о какой-то там вежливости.       — Да просто на «ты», мне же не тридцать.       — А вы… Ты знаешь что твое имя означает? Мы вот в школе недавно новые иероглифы проходили…       — И чё там?       — А как оно пишется? Можете… Можешь показать?       Он так же лениво цапнул свой мобильный обратно из кармана, поморщившись от боли в ребрах, зашел в сообщения, набрал свое имя и протянул Юджи.       — Вот, — он радостно потряс его телефоном, а затем поник, вглядевшись. — Это…       — Такое еще не проходили, да?       — Не помню такого…       — Ну-ка, — мобильный кочует обратно в его руки, затем вновь к Юджи. — А фамилия?       — «Пять» и… «палка»?..       — «Пять палок» звучит даже лучше, чем оригинал. Правильно «Пять заповедей» или вроде того, а имя можно перевести как… Просветление? Просвещение? Давно в эту чушь не вникал.       — Сатору «Пять палок» звучит круче… «Заповеди» это что-то сложное.       — Это из буддизма. А как твое имя переводится ты в курсе?       — Я знаю только, что моя фамилия означает какую-то траву…       — Если я правильно помню, там будет что-то из разряда «отнимать боль», а Юджи — забота, расслабление.       — Да, — он грустно вздохнул, возвращая ему телефон. — У вас с братом прикольные имена, хотя бы значения интересные.       — Твоему бы брату больше подошло быть каким-нибудь «Акумой».       — Это же «дьявол», да?..       — Мать изначально хотела назвать меня Сукуной, если хочешь знать, — голос. Ну что за прекрасный гадкий свинский голос? Сатору оборачивается, смиряя его натянутой улыбкой. — В честь какой-то там легенды.       — Сукуна от слова…       — Рот закрой.       Он тянет губы в обворожительной улыбке, раскидывая руки по скамейке. Рёмен потрепал своего брата по волосам, перегнувшись через спинку.       — Куда челкастый делся?       — К девчонке ускочил. Так что, если хочешь устроить драку — он первый в очереди.       — У меня до сих пор крышу косит, так что обойдемся. Чё он тебе тут наговорил, пока меня не было? — он постучал Юджи пальцем по макушке, чем только вызвал его звонкий смех. — Обижал?       — За кого ты меня принимаешь, Итадори? Мне по-твоему совсем делать нечего, кроме как на твоего брата всякие помои выливать?       — Зная тебя — да.       — Он мне про кандзи рассказывал. И про значение имен — его фамилия значит «пять»… Пять чего-то…       — Палок, — улыбнулся Сатору. — Я нереальные пять палок.       — Я даже знаю из какого места торчит пятая.       — Иди ты… Далеко, Итадори. Просто далеко. На одну из палок, раз уж об этом.       — Да ладно, я шучу, — он с таким же ленивым и болезненным видом кое-как присаживается рядом, запрокидывая голову и подталкивая Юджи в спину, разрешая ему поноситься где-нибудь в стороне. — Устал уже сраться. Второй такой раз я, чувствую, не переживу…       — Да пиздец. Я чуть не сдох, пока мне в больничке ребра мотали.       — А чё тебя не положили? Срастется криво и станешь инвалидом еще и физически, а не только морально.       — Шоко пообещала че-нибудь сделать. Ты бы ей тоже понылся, она сейчас щедрая на утешения, может и с твоей рожей чё нибудь наколдует.       — Да надо бы, — он с кислым видом понаблюдал, как Ремен гасится, тихо матерясь, че то пытаясь сказать, дважды посылая его на хуй жестом, а в конце выдает, заебавшись бубнить:       — Ладно, тоже извини, что в дыхалку дал. Просто доебал ты меня уже со своими подъебами.       — Да понял уже — шестое, восьмое и седьмое ребро заценили.       — Я вчера весь вечер проблевал, так что я тоже заценил, не парься.       — Сотрясение?       — Да походу. Кружится все — я ебал.       — В больницу сгоняй или к докторше нашей — может сжалуется. Меня на хер послала, так что, может хоть тебе поможет.       — Посмотрим, насколько меня хватит. Масамичи видел?       — Видел, — его слабо передернуло, когда он вспомнил его злую рожу. — Сказал, что устроит нам ад наяву, если мы еще раз такую херню устроим. Пообещал сделать из нас клевые куклы.       — Чудесно, кого отчислят первым?       — Можешь ударить меня по роже хорошенько, если так горишь желанием.       — Не, — он оглядел свою руку, опухшие и сбитые о его лицо костяшки и болезненно зажмурился, скривив морду. — В другой раз, а то щас прям тут наблюю.       Годжо хохотнул и тоже исказился в болезненной гримасе, когда смешок прокатился дикой болью вдоль ребер. Юджи носился мимо них кругами, заприметил недалеко дерево, на которое пытался забраться, подпрыгивая до высокой ветки и с трудом задевая её кончиками пальцев — поразительно.       — Я все еще удивляюсь, как у тебя может быть такой младший брат.       — Я просто не хотел, чтобы он вырос в такого же уебка как я, и дед меня в этом поддержал. Пусть хоть он в нашем семействе будет просто беззаботным и счастливым, не переживая о том, как жить дальше.       — На твоем месте и с твоей репутацией, я бы не таскал его за собой повсюду. Уродов полно и однажды какая-нибудь мразь захочет тебе отомстить за все, что ты вытворяешь.       — Например, ты? — он благоразумно проигнорировал этот тупой выпад. В конце концов Ремен и так прекрасно понимал, что он не настолько моральный урод, чтобы выбрасывать все дерьмо на ребенка, который едва ли бы был хоть в чем-то виноват. Но он видит, как его слова поселяют во взгляде Итадори что-то мрачное, мерзкое и темное. — Ты же единственный ребенок, а?       — Да, золотой и любимый. С живыми родителями и все такое.       — Могу тебе вторую тройку доломать с другой стороны. Ну так, для симметрии.       — Я просто уточнил, Итадори, заебал уже. Если так бесишься с разговоров о предках, то мог бы сразу и сказать, а не бить в сплетение. И вообще — «Сукуна»? Это че за имя вообще? Какой-то порно-псевдоним?       — Легенда была какая-то. Две рожи — у каждой рожи по две ноги и руки, жил в какую-то там древнюю эпоху, грабил людей и слал нахуй императора.       — Зачем свою биографию палишь?       — Чтоб не зазнавался. Рёмен — это вообще фамилия, если тебе так интересно. Чья-то, хрен знает. Матери нравились всякие странные вещи.       — Умоляю, только не говори, что мы сейчас станем друзьями. Ты мне даром как друг не нужен.       — Нет, Годжо, у нас просто ленивый пиздеж, пока мы не в состоянии опять подраться. Заживет все и опять продолжим, но только не в таких масштабах, — он качнул головой назад, в сторону руин и тяжело вздохнул. — Иначе Масамичи точно глаз на жопу натянет. Или наоборот.       Сатору понимающе кивнул, глухо усмехаясь.       — Нанами сказал, что было бы лучше, если бы мы все-таки попереубивали друг друга. Мол, наконец-то бы в мире наступило равновесие и покой, но я считаю, что он просто не в состоянии оценить этот шанс, когда можно в сопли подраться.       — Быть врагами пизже. Посрались, попиздели и опять посрались. И никто ниче никому не должен. Хотя такими темпами, один из нас однажды обязательно сдохнет.       — И это буду не я.       — Да-да, повыебывайся.       — Если б Масамичи не вмешался, ты бы уже где-нибудь в ящике горел.       — Расскажешь, — Рёмен зевнул, зачесав свои патлы и поглядел на мобильный. — Ладно, пойду блевать домой. Может какое-нибудь проклятие по дороге пропишет мне двоечку, я отрублюсь и смогу поспать.       — Пиздуй, — он прощается, с глумливым видом наблюдая, как Рёмен говнится на плывущий вокруг мир, пошатываясь и подзывает к себе Юджи, что так и не смог достать до ветки. Он машет ему рукой, когда Итадори тянет его за собой в сторону лестницы.       — Пока, Сатору!       И сам машет в ответ, слабо и болезненно улыбаясь.       Через неделю они снова подрались.