***
Уен сидел в своем учительском кабинете, окруженный тишиной и одиночеством, которые насмехались над его тревожными мыслями. Его ум был полон воспоминаний о прошлом дне, когда он столкнулся с нечто, что не оставит его никогда. Ему не приходилось видеть чужую смерть, в особенности такую. В его воспоминаниях вновь проносились те ужасные моменты: Есан, шедший к нему, и внезапная трагедия, которая коснулась мальчишки, падающего у его ног. Боль воспоминаний и страх, который теперь вновь овладел им, словно ударили его с новой силой. Чон чувствовал, как его сердце сжимается от боли и ужаса, когда он вновь вспоминал тот момент. Он был учителем, но даже его опыт и внутренняя сила не могли защитить от волнений и страха перед лицом смерти. Он вспоминал, как схватил Есана за плечи, обнимая того, чтобы закрыть его глаза от ужаса, который лежал перед ними. Он старался быть крепким и решительным, чтобы поддержать своего студента, но внутри душа кричала от боли и страха. Тяжесть этого момента, словно камень, лежала на его сердце, и он понимал, что даже сейчас, когда прошло уже много времени, тень этой трагедии все еще преследует его. Он боялся, боялся за себя, за Есана, за всех, где смерть может прийти в любой момент, непредсказуемая и беспощадная. Уен находился за своим столом, окруженный стенами, словно заключенный в темницу своих мыслей. В его размышлениях проникал страх и отчаяние, осознавал, что этот университет, казалось бы, никогда не был нормальным местом, а скорее, ареной, где трагедии разворачивались под покровом жестокой конкуренции. Он прокручивал в памяти предыдущие случаи, когда студенты, погрязшие в конкуренции и амбициях, становились жертвам или виновными. Смерть, словно призрак, скрывалась за углом, готовая обрушиться на тех, кто осмеливался наступить на пути к успеху, в особенности если ты оказывался слаб. Учитель понимал, что и сам он внутри этой системы, где высокие оценки, показатели и звание лучшего становились единственными мерилами успеха. Он вел двух студентов, чьи амбиции выставляли их друг против друга, как бойцов на арене, готовых сразиться за свое место под солнцем. Чон чувствовал, как острые кромки вины и стыда резали его душу, когда осознавал, что стал свидетелем истинной драмы, которую сам ненамеренно создал. Каждый раз, когда вспоминал свои действия, он ощущал, как его сердце сжимается от боли и ужаса. Уен видел перед собой лицо Есана, его студента, еще совсем птенца во всей этой индустрии, которого он должен был защищать и поддерживать, но вместо этого он подверг его испытанию, выставив против Сонхва. Мужчина понимал, что этот выбор был его собственным, но теперь понимал, какую цену он заплатил за свою слепую веру в систему и свои собственные амбиции. Он видел, как легко Сонхва мог перегрызть глотку своему противнику, как легко могли разрушиться все его надежды и мечты, словно замок из песка, разрушаемый волной. Эта боль и разочарование тянули его вниз, как тяжелый груз, и он понимал, что теперь ему предстоит бороться с этими чудовищами, которых он сам создал. Уен также наблюдал, как директор университета перекрывал все трагедии, как бы закрывая глаза на страдания и потери, чтобы сохранить фасад учебного заведения. Чон ощущал горечь и непонимание в своих отношениях с Саном. Он никак не мог понять, почему тот, будучи директором, столь безразлично относился к трагедиям, происходившим в университете. В его мире бушевала буря негодования и разочарования, и он задавался вопросом: может ли за этим стоять кто-то другой, тот, кто дает Сану указания? Он чувствовал, как эти мысли надрывали его душу, голодные звери, готовые разорвать на части. Мужчина знал, что эти сомнения могут привести его к опасности. С другой стороны, отношения между Уеном и Саном были заполнены холодом и отчуждением. Сан всегда держался на расстоянии, словно стена, которую невозможно преодолеть. Его глаза были холодными, как лед, и Уен чувствовал, как его пронзительный взгляд проникал сквозь него. В этой холодной обстановке учитель ощущал себя одиноким и беспомощным, словно плот, затерянный в шторме. Он понимал, что ему предстоит идти через эту черную дыру недоверия и подозрений, чтобы найти истину, но знал, что это будет самый тяжелый и опасный путь, который он когда-либо пройдет. Однако фасад не мог закрыть те темные силы, которые прятал в своем сердце этот университет. Он видел, как страх и напряжение росли в стенах, как души молодых людей терзались страстью к успеху и страхом перед неизвестностью. Тени смерти и большие убытки, причиненные неудачами и разочарованиями, скрывались в темных уголках коридоров, как неприглашенные гости, жаждущие возмездия. Поглощённый своими мыслями, когда вдруг его спокойствие нарушил звук вибрации телефона. Чон медленно поднял глаза и увидел на экране сообщение, отчего тот стиснул зубы от напряжения после прочитанного. Мужчина почувствовал, как кровь бьется в висках. Уен взялся за ручку своей сумки, и сделал несколько глубоких вдохов, чтобы унять беспокойство, прийти в себя. Без единого слова он встал со своего места, и сделал шаг к двери кабинета. Уен не мог позволить себе сломиться сейчас, еще не время.***
Есан медленно шел по коридору университета, поглощенный своими мыслями, когда вдруг его перехватил Юнхо в компании своих друзей. Лицо друга было поникшим, но он все же пытался сохранить улыбку, стараясь не погрузиться в глубины своего горя. — Привет, парень, — весело поздоровался Юнхо, его голос звучал как-то приглушенно, словно далекое эхо. — Ты идешь в столовую? Мы тоже идем, давай вместе! — Да, — Есан кивнул в ответ, пытаясь поддержать своего друга, хотя сам чувствовал, насколько его сердце тяжелое, — идем вместе, — ответил он, стараясь придать своему голосу легкость. По пути к столовой, разговор между друзьями принял темный и грустный оборот. В их словах звучала тревога и печаль, и они оба погружались все глубже в свои мрачные мысли. Неудивительно с учетом произошедшего совсем недавно, а тем более когда на каждом углу были видны люди полиции, расследование все-таки началось. Вот только как скоро убийцу смогут отыскать. — Мы должны скоро определить, кто будет выступать за блок танцев, — начал Юнхо, его голос дрожал от напряжения. — Но у меня такое чувство, что нам может угрожать опасность. Какая вероятность, что того, кого мы назначим следующим, не убьют? Дело ведь в явной конкуренции! — Я думаю, что шансы на это довольно высоки, — Есан прикусил губу, потому что эта мысль тоже не давала ему покоя, его голос был хриплым от тревоги. — Мы столкнулись с этой угрозой, и это может повториться снова. Придется быть предельно осторожными. К тому же убийцу уже разыскивают, неужели он осмелится показаться с учетом такой опасности для него. — Да, нам придется быть настороже, — согласился один из друзей Юнхо, его голос звучал глухо и угрожающе. — Мы не можем позволить еще раз произойти подобному. Все замолчали, ощущая тяжесть будущего, которое лежало перед ними. Они знали, что предстоит сделать сложный выбор, но их боязнь за свои жизни и жизни своих друзей была горькой и реальной, как тень смерти, поглощающая их в свои объятия. Есана охватывало горькое беспокойство по поводу происшедшего. Он чувствовал тяжесть в своей груди, словно гнетущий груз. Каждый шаг по коридору университета напоминал ему о трагедии. Парень переживал не только за себя, но и за Юнхо, своего друга. Он видел, как Юнхо старался скрыть свою печаль за маской улыбки, но его глаза выдавали его настоящее состояние души. Есан знал, что их группа теперь разломлена не только физически, но и душевно. Он чувствовал на себе тяжесть ответственности за защиту своего друга, но одновременно и бессилие.***
Когда Сонхва вошел в переговорный кабинет, после того, как его отыскал учитель и попросил пойти с ним, что-то внутри неприятно сжалось. Взгляд скользнул по комнате и зацепился за фигуру мужчины, сидящего за столом. Этот человек — Пак Чансу, влиятельный человек, спонсирующий часть мероприятий проходящих в университете, а по совместительству его родной отец. Сонхва видел образ человека, который внушал сплошной негатив и дурные предчувствия. Отец был одет в дорогой костюм, который, казалось, не придавал ему уверенности, а скорее подчеркивал его холодность и безразличие к окружающему. Лицо Чансу было серьезным и выражало безразличие к чувствам сына, будто знал что тот ему не шибко рад будет. Глаза, как два холодных камня, несмотря на то что присутствие его сына должно было вызвать хоть какую-то эмоциональную реакцию. Сонхва с самого детства чувствовал, что отец видит его не как сына, а как объект для выполнения своих собственных целей. Отсутствие сегодня любовницы рядом с мужчиной также было необычным и пугающим знаком для парня. Это было нечто непривычное, потому что обычно отец никогда не появлялся на таких встречах без своей постоянной компаньонки. Это добавило Сонхва неприятных предчувствий, как будто надвигающийся шторм, который он чувствовал в своей костях. Все в этой встрече казалось наполненным негативом и неуверенностью. Пак чувствовал, что что-то не так, что отец принесет только беспокойство и неприятности. Это было не только предчувствие, но и реальность, которая легла на его душу как тяжелый плащ неведомого страха и неопределенности. Сонхва ощутил тяжесть в своей груди, когда взглянул на отца. Это было сочетание разочарования, недовольства и боли. Все в нем казалось ему противным — его авторитарность, его стремление к контролю, его непреклонность. Каждый взгляд, каждый жест напоминал сыну о его собственной несвободе, о том, что он, казалось бы, не мог управлять своей собственной судьбой. Сонхва заставил себя подавить эти чувства и вошел в комнату не скрывая свою неприязнь в лице. Чансу пригласил Сонхва сесть за стол, при этом его движения были точными и решительными, а его взгляд был холодным и безжалостным, словно зеркало его души. Пак, сжимая руки на коленях, сел напротив отца, чувствуя напряжение, которое наполняло комнату с каждой минутой лишь сильнее. — Сын мой, — начал Чансу, его голос был суровый, как обычно это и бывало. — Я слышал о предстоящем концерте в вашем университете. Это важное событие, и я ожидаю от тебя выдающиеся результаты. Сонхва почувствовал, как его сердце начало биться быстрее, а его руки стали холодными. Он знал, что эта беседа не обещала ничего хорошего, что она была как испытание, в котором каждое слово отца было как удар по его самооценке. — Я думаю, что инструментальная группа должна быть лучшей на концерте, — продолжил Чансу, его глаза сверкали жестокостью. — И ты, как мой сын, должен выступить от ее лица, ты ведь понимаешь о чем я? Я ожидаю от тебя ничего менее, чем совершенства. Сонхва глотнул слюну, пытаясь скрыть свои сомнения и страх. Он знал, что от него ожидали чуда, но он чувствовал, что стены невидимого тиска сжимают его все теснее и теснее, лишая его возможности дышать свободно. Чансу продолжил, его слова режущими лезвиями проникли в сердце Сонхва, оставляя там шрамы невидимой болью. — Я также слышал о твоем соперничестве с Есаном, — произнес мужчина, его голос был холодным, как лед, слова были как камни, брошенные в море. Откуда он уже успел узнать о новеньком, о существовании которого до недавних пор никто даже не знал. Кто был доносчиком отца, что так скоро передал ему все? — И я должен признать, что он, кажется, более достоин представлять вашу группу. — По его словам можно было судить, что ему выслали даже видео, не мог же это быть сам учитель Уен? — Ты, сын мой, показываешь слабость и недостатки, в то время как он становится совершенством. — Сонхва чувствовал, как его грудь сжимается от боли и стыда. Он был оскорблен и уязвлен словами отца. — Ты никогда не сможешь достичь его уровня, — продолжил Чансу, его голос был насмешливым и презрительным. — Ты просто не на его уровне, и это никогда не изменится. Трудолюбие — это, конечно, замечательно, но важнее всего родиться с талантом, чтобы потом просто наслаждаться его плодами, не заморачиваясь ненужным трудом. Ты никчемный и слабый, и никогда не сможешь превзойти его. А потому, — мужчина усмехнулся, не сводя взгляда с сына, — не дай ему выступить, ты должен казаться лучшим среди всех. Ты должен использовать любые способы для этого, ты ведь это знаешь? Свою слабость можно скрыть только, если ты умело маскируешь её под фасадом силы и уверенности, не давая другим даже подозревать о её существовании. Лучше владеть маской, чем раскрывать карты слишком рано. Сонхва почувствовал, как кипящая вулканическая ярость начинает разгораться в его груди, поглощая его каждой клеточкой. Он слушал слова отца, как удары плетью, они рассекали его душу на куски, оставляя лишь разрушенное сердце и раскаленные осколки его самооценки. Он сжал кулаки, чувствуя, как непреодолимое желание ответить, возмущением наполняет его. В ушах гремело эхо бесконечных обидных слов мужчины, а его глаза затуманились от гнева. Отец никогда не гордился им, всегда довольствовался унижением. Вот почему пришел без любовницы, не хотел выставлять пасынка столь мерзким, и на том спасибо. — Никчемный? Слабый? — прошипел он, его голос был пронзительным и насмешливым. — Ты думаешь, что можешь меня уничтожить своими словами, отец? Ты думаешь, что я дам тебе это удовольствие? — Сонхва чувствовал, как пламя его ярости разгорается внутри него, превращаясь в неукротимый огненный поток, готовый сжечь все на своем пути. Он был опустошен и обижен, но его гнев давал ему силы подняться и сопротивляться. Но Пак взорвался, вспыхнув как вулкан, когда ярость, подобно лаве, вспучилась из его глубин. В мгновение он вскочил со своего места, стул за ним с треском опрокинулся, сотрясая пол, а Сонхва, сжимая руки в кулаки, облокотился на стол, его глаза сверкали яростным огнем. — Ты смеешь называть меня никчемным? — его голос был пронзительным. — Ты думаешь, что можешь судить меня? Ты сам никто, ничто! Ты даже не достоин называться отцом и мужем! — Сонхва чувствовал, как ярость захлестывает его, словно волны бушующего океана, заставляя его терять рассудок. Он был охвачен моментом истины, когда его слова были наполнены всей болью и обидой, которую он чувствовал. И плевать, даже если их кто-то слышал в коридоре. — Это ты довел мать до такого состояния! — продолжал он, его голос был наполнен агонией и горечью. — Это твоя вина, что она так страдает! Ты никогда не был отцом для меня, ты всегда был лишь тенью, которая появлялась в нашей жизни мгновениями, только чтобы разрушить ее! — Сонхва чувствовал, как его сердце бьется в унисон с ритмом его слов, каждое из которых было наполнено непреклонной решимостью и презрением к отцу. Он был готов сразиться с этими демонами, которые пытались поглотить его, и в этот момент он был непоколебим как никогда прежде. Чансу оставался спокойным, как будто ярость сына лишь развлекала его, словно играющего кота с мышью. Он смотрел на парня с безразличным выражением, словно все это было всего лишь частью его плана. — Ты, конечно, можешь продолжать свой цирк, Сонхва, — произнес мужчина, его голос был спокойным и непроницаемым. — Но знай, что я не буду терпеть твоих выходок. Если ты не сможешь представить группу на концерте, то через полгода ты переедешь в Америку. Это мое условие. Сонхва почувствовал, как будто его сердце остановилось на мгновение. Эта новость как удар молота разбила его последние нити надежды. Переезд в Америку был для него как темная тень, грозящая поглотить его и его мечты. Ведь там он уже не сможет играть, отец не даст ему этого, перекроет весь воздух. Он смотрел на отца с горечью в глазах, но Чансу оставался непоколебимым, словно камень, не поддающийся влиянию времени и жизненным обстоятельствам. Для него это была всего лишь еще одна игра в его великом плане, и Сонхва понимал, что он не имел другого выбора, кроме как принять этот вызов и сразиться с ним, даже если это означало бороться с самим собой и своими страхами. Сонхва почувствовал, что не в силах продолжать этот разговор. Его душа была изранена, его сердце было разбито, и он не мог больше выносить этой муки. Резко повернувшись, он направился к выходу из переговорной, его шаги были быстрыми и решительными, будто он стремился убежать от всего этого кошмара. Но когда открыл дверь, его глаза встретились с глазами Есана, который стоял там, его выражение было полно удивления и недоумения. Есан явно слышал все, его глаза были широко раскрыты, словно он был застывшим в этот моменте, будто подслушивал каждое слово, произнесенное в этой комнате. Сонхва почувствовал, как его сердце замирает. Взгляд Есана словно пронзил его, проникая в самые глубины его души. Он не мог уйти, не сказав ни слова, он чувствовал, что должен что-то сказать, но слова застряли в его горле…