«Каждый в этой жизни платит по счетам...
Никто не знает здесь о том,
Кто мы и куда идём.
Пойми, у всех свои грехи.
Ты должен потерять, чтобы понять, как найти»
Следующее занятие выпало ровно на вторник, встретив у дверей спортивного клуба первой сменой рабочего дня. Кулак мелькнул краткой вспышкой, попав в подбородок. Перед этим рука Какаши перехватила забинтованное запястье, выбив в сторону скользким броском. Движения тренера Наруто не отследить. Быстрые, точные и сплошь спонтанные. Тогда, как тело по наитию ушло в наклон, голова, словно мяч на верёвке, по инерции ринулась вниз. Удар коленом в нос мог стать мучительно острым, однако замер у лица в считанных сантиметрах. — Не выспался? — с шалью доброго смеха Хатаке ослабил захват и вскоре вовсе его отпустил. — Вы теперь так и будете напоминать? Не задумавшись, тренер пошевелил уставшей рукой и лениво отступился. Смотреть он старался куда угодно, но не в болезненно багряные опухоли на середине чужого лица. Последний разговор выдался ни столько напряжённым, сколько долгим, однако даже в нём Наруто сумел ничего не сказать. — В этом мало смешного, — задумчиво рассудил тренер. — Ты сказал, что хотел быть сильным, так пора становиться. — Хотел. Но Вы утверждали, что боль прошлого уязвляет. Какаши не спорил. Говорил. И уязвляет — пожалуй неверное слово. Всё то, чем жил и кряхтел Узумаки, его разрушало. Одиночество било по слабым местам, кои еще остались в пережитке апатии, а педантичность взглядов играла на лживом восприятии мира. По всему выходило, напал на него синдром отложенной жизни, а осознания, сколько не приводи разносольные доводы, — ноль. Как и практики к исправлению. Подшаг к левому боку. Стойка Наруто образовалась быстрее, чем первый удар сумел бы добраться до цели. Прогресс на лицо, когда хотел — мальчик учился быстро. Едва тот дёрнул ступнями в сторону, как правая нога выполнила удачный фронт-кик, возвращая потерянную дистанцию. Неплохое решение — быстрое и простое, однако Хатаке помедлил лишь потому, что рассмотрел уверенность соперника. Вернув преимущество Наруто растерялся. Его обманули бездействием, и, простояв свыше доли секунды, он превосходства не заимел, в ответ не ударил. Тогда прыжок и рокировка ведущих в стойке ног до ужаса узнаваемым фаталити округлили глаза Узумаки, выбив из колеи. Прямой удар по ключице оказался практически неуловим. Кажется, Наруто успел двинуть руками. Сделал подобие костяной защиты… Блок. Не спасло. — Реакция дерьмо, — тренер раздраженно отвернулся от полусогнутого тела. — Ты снова стоишь и принимаешь удары. Почему? — с нетерпением выпалил он. — Ваш опыт перевешивает мой. Я ещё не привык и не чувствую момента, когда готов что-то сделать, — понуро сообщил Узумаки. Не больно ему, просто дыхание сорвалось. — Глупейшее оправдание. Капля пота защекотала Какаши кромку волос в момент, как рот приоткрылся добавить что-то ещё. Чего ради Узумаки снова дурковал? И выглядело то пресловутой попыткой прибегнуть к самообману, однако парень стоял и почесывал нос, не придавая значения правде. — На изучение соперника в реальном бою у тебя будет раунд. В лучшем случае — всего один раунд, Наруто. Со мной ты стоишь не первый час. В чём же дело? Узумаки не ответил ни сразу, ни минутой после. Скученность его мыслей снова обернулась вокруг любимого предмета размышлений пуховым платком. Один парень был ему напарником много лет, тем не менее раскусить его технику не удалось даже после. Наруто наблюдал за противником, более того, анализировал и просчитывал следующие ходы, находя созависимость в движениях, подмечая привычки. Это не давало результатов. Техника изучения должно быть оказалась неправильной, иначе как объяснить тот факт, что Узумаки ни разу не удалось победить того, за кем следил долгое время? Рассеянный взгляд озарял пространство вокруг, Какаши выжидающе пасовал простыми атаками, а главной ценности человеческой жизни Наруто так и не понял. Ценность ведь в моментах? Вдруг стало всячески безразлично так ли это. Сломай Хатаке ему нос или разбей голову — всё лучше, чем вечное ожидание на распутье. — Жизнь наше благословение. Но как только человек умирает, всё то, что связывало его с этим миром, становится проклятием, — поразмыслив над сутью вещей, Узумаки успешно уклонился от новой атаки, умудрившись вовремя уйти в сторону и перехватить перчатку тренера, чтобы блокировать руку. — В драке ведь как в общении? Могут пригодиться одни и те же навыки, если вовремя повторять. Разговоры эти опускали самоотдачу Какаши на уровень плинтуса, но кто-то должен был начать о разбитом. Кто-то должен был выбросить мусор из головы. — Мы возвращаемся в прошлое, тоскуя о времени, когда были лучше и чище. Так ты считаешь? В нём ты чувствуешь себя в безопасности… — Хатаке отвлёкся, позволив зайти себе за спину. — Вряд ли моя жизнь когда-то была чистой или безопасной, — гнев незаметно просочился в слова, а новое движение стало размашистым, будто Наруто оно раздражало. Тренер схлопотал по лопаткам. — Я всегда был только приставкой к чему-то действительно значимому. Раньше к другу, теперь к… Прошлому себе, который был его тенью. Драка как разговор. Сплошная психология, — не успел Узумаки закончить, как грубые руки буквально вырвали за грудки назад. Какаши намеревался ответить взаимностью, но обратился к чужому лицу, придержав от насилия. — И, несмотря на это, прошлое, словно целительный источник, питает твое настоящее. Знаешь, по сути ведь не важно, соответствуют твои воспоминания действительности или же память выборочна. Имеет значение только то, как этот опыт запечатался внутри тебя. Навыки, Наруто. В драке — как в жизни. Так где они? — приподнял брови тренер. — Что Вы имеете в виду? Узумаки бросил затею с борьбой. Отошёл в пару метров, замерев у канатов с протянутой к ним рукой. Высокопарность Какаши не имела под собой твёрдой почвы. Да, Наруто рассказал ему все малые и большие подробности прошлых лет. Рассказал о Саске, как о друге, о брате, о человеке, которого собственными руками закопал; в конце концов, утаивать стало не за чем. Учиху не вернуть, не задобрить и не заставить простить. Но рассказал Наруто только то, что считалось не тайным. Думал? Нет. Наделся? Да. Верил, что смогут помочь. Только права судить без подробного дела у Какаши всё ещё не было. Ни у кого не было, ведь жестоким судьей для себя Узумаки стал сам. — Какаши, — неспокойно позвали из-за спины. — Вы не можете… — Ты хочешь вернуться в спорт? Хочешь побеждать на соревнованиях и быть действительно сильным? — холодно перебили в такт речи. — Вы знаете ответ. Вы его видите. — Тогда отпусти своего Саске к чёртовой матери, — ультиматумом припечатал Хатаке. — Прекрати изводить себя и не спать сутками. Начни жить и нормально питаться. Возьмись за голову. В конце концов, у тебя есть работа, есть друзья, жилье и целая жизнь впереди. Ни один человек не стоит того, чтобы ты лишил себя этого. Тем более мёртвый. Узумаки психанул ожидаемо и крайне ярко. Бросив чужую перчатку под ноги, он тяжело втянул носом воздух и в спешке перелез между канатов. Какаши заметил, что многое в правде его оскорбляло. Не в первый раз эмоции рвали поверхность стеклянной гримасы. — Мою неправоту ты всё равно не докажешь, — донеслось от Хатаке клочком осуждения. — А Вы не загладите мою вину. Как бы сладко не пели. — Нет такой вины, которая стоила бы двух жизней. — Ни черта Вам о ней не известно. Хватит уже! И снова парень пил воду, пытался отойти, сбежав в слабо освещенный уголок. Какаши не возражал. Лишь несколько минут спустя, Хатаке приблизился, протянув злаковый батончик, что Узумаки обозвал максимально невкусным, и тот час затолкал тому в рот, надеясь, что прожуёт парень раньше, чем просто проглотит. Недолгосрочная практика показала, что Наруто необходимо доводить до бела. Давать остыть, чтобы снова мог вспыхнуть, а после молчать. Так предстояло совершить ещё множество-множество раз, начиная от малого и безобидного, постепенно подходя к проблеме ближе, плотнее, ковырять её постепенно, дабы рана успевала слегка затянуться. Узумаки нервничал и метался, взрывался от мелочей, едва он, Хатаке, — посторонний человек смел заговорить о живом и больнючем. Война и раздор вскоре нагрянут на его земли и станут новым оплотом чужой бессонницы. Так будет нужно. Пока Наруто не выгорит полностью, — а после придет покой. — Одевайся, — вскоре Какаши подал негромкий голос. Понять, что продолжения тренировки не будет, труда не составило. В эти дни Узумаки едва хватало на час. — Закончили на сегодня. Я тебя подвезу. Хатаке последовал к тренерской, где верой и правдой малюсенький шкаф хранил вещи и деньги. Ждать стало нечего. Нога отчётливо ныла, время от времени подгибая устойчивый шаг. А Наруто плеснул водой на лицо, думая лишь о том, что закончить пора бы и с темой. Ведь зря рассказал. Бескостный язык — находка всякому.***
Шелест настенных часов стучал ровно так, как дёргает автомобиль с неисправной катушкой зажигания. Спонтанно, двусмысленно и пугающе. Стены Наруто уже осмотрел, подумав, что найдя источник странного звука, сумеет контролировать. Однако нет. Краеугольная глыбина выпирала за стенкой убогого шкафа, являясь по всей видимости простым элементом письменного стола. Стул возле него так же непринуждённо трещал, время от времени порываясь упасть, но кто-то сидел на нём. Кто-то, кого пока что не было видно, ведь всё внимание ушло в противоположную сторону — к человеку напротив, которого не встречал долгие-долгие годы. — Ты уже вырос? Стал взрослым? — кажется, прежде Итачи никогда такого не говорил. — Вырасти и стать взрослым — не одно и то же, нет? — только и успел произнести Узумаки, как существо на стуле его перебило, говоря почему-то тембром Какаши. — Вырос он. А взрослым стать не успел. — Что… Наруто снова обернулся к столу, сию минутно ловя улыбку тёмных и внимательных глаз. Хатаке действительно сидел на том стуле, покачивался, а на коленях держал старый мотоциклетный шлем Саске. В чём-то пришельцы похожи. — В чем же разница? — снова заговорил Итачи. — В том, что взрослый человек спит по ночам, а этот тебя сейчас видит, — тренер не унимался. Паясничал, смеялся, будто малый ребёнок. Зачем он вообще сидел в комнате старого интерната и какого чёрта занимал собой место второго Учихи — Узумаки гадал сосредоточенно и, вроде бы, уже не впервые. — Наруто? — Он же тебе ответил, — спохватился парень, указывая Итачи направление, где только что прозвучал разумный ответ. Однако Учиха лишь нахмурился, ненадолго взглянув на пустой стул. — Кто? — Ты не слышал его? — А… Ты о Саске? — понимание в лице старшего брата скользнуло столь пастельным и лёгким мазком, что в стороне от здравого смысла остался, пожалуй, один единственный Узумаки. — Да, он говорил… — Перестань. Он давно ничего не говорит. — Опять кошмары, Наруто? — звучал тренерский стул. Теперь тот болтал совершенно негромко, будто нового собеседника отрезало от разговора тонкой стеной. — Вы не можете быть знакомы, — Узумаки считал, что сейчас был всевидяще прав. — Он ещё один герой твоей истории? — Где Саске? — осведомился Наруто у Итачи. Парень почему-то молчал, пока тренер воспевал свои речи. Истинный собеседник и достойный слушатель. — Умер. Умер? А как он умер? — Кто из вас спрашивает? — Узумаки склонил голову к приподнятым ладоням. Свист в ушах постепенно усиливался и напоминал ни то шум воды, ни то шелест листьев. Пришлось пояснить кому-то из них, быть может, напомнить самому себе. — Он разбился. Давно уже, Итачи знает. — Ты убил. — Я убил. — Притормози-ка, Наруто. Я не успеваю тебя понять, — голос Какаши совершенно другой. Настороженный и глухой. — Вы уже спрашивали, — вдруг вспомнил Узумаки, а после сам себя лаконично поправил. — Это Вы спрашивали! — Ты снова перепутал. — Разве? Нет. Наруто не путал. Он и правда отвечал в субботу ровно теми же словами и фразами. Итачи был там? В зале стояла тишина, Какаши медленно вытягивал информацию, а вместе с ней ковырял и старую язву на душе, но сейчас был интернат. Сейчас перед глазами не оказалось ни ринга, ни конфиденциального разговора один на один. Что-то не так. Учиха не мог оказаться посвящённым в тайны этого диалога. — Отстаньте от меня, — коротко прошептал Узумаки. Мрак рассыпался в труху, являя за окном мягко-серый рассвет. — Улыбайся почаще, — Итачи с лаской протянул руку к светлым волосам, едва не коснувшись их кончиков. — Не зажимайся, я с любовью. — Я всё ещё вижу кошмары, и Вы — часть их, — приподняв лицо к свету, обмолвился Наруто. Он чутко вглядывался во взгляд Учихи, что никак не удавалось рассмотреть. — Знаете… Чувство в момент пробуждения меня снова начнёт убивать. Уходите. Я хочу избавиться от него. — Ты прячешься… — Саске снился мне таким. Таким, как ты, Итачи. Странным и вольным на разговоры, непозволительно сентиментальным, взволнованным и колючим. Я ведь не верю снам, но, только просыпаясь, понимаю, что зря. Сколько искренности в его образе, и сколько притворства в моём спокойствии… Ты не заметил? — шёпот Наруто, несмотря на смысл его слов, зазвучал практически невесомо. — Разве я безразличен к случившемуся? Разве я остался в стороне? Ты смотрел на меня в день похорон так, будто это я его толкнул под колёса… Ты что-то знал? Если так, почему ты просишь меня улыбаться? Ты видел его последним. Перед тем, как гроб закрыли и выкатили в люди, ты видел его, а я нет. Улыбаться? Я могу сколько угодно, ты прав. Но не здесь. Это наше прошлое. Это жизнь, которую я похерил. — За что ты винишь себя? — вопрос в унисон. Собеседники снова переступили полосу недосягаемости друг до друга и нечто устрашающее в их речи заставило кадык нервно дёрнуться. Правда душила. — Я сказал Саске кое-что незадолго до смерти, — сердце стукнуло, загоревшись тяжёлым огнём. — С кем ты говоришь, Наруто? — С тобой, — убедительно заявил Узумаки. — Но Саске здесь нет. Разве не ему полагаются твои откровения? — Да что ты заладил… Глаза затруднённо моргнули, а силуэт на противоположной кровати вдруг исчез, оставив от Итачи только дух недавнего присутствия. Был ли он здесь вообще? — Многое в тебе разрушено и перевернуто. Вернувшись к нам, ты ступил в правильном направлении. Может, и сам уже понимаешь, что нуждаешься в помощи? — Какаши приподнял в руках шлем, одним движением откинув козырек назад. Вещь эта странно резонировала на ладонях, передавая импульсы в пальцы. Вернувшись к ним, Узумаки знать не знал, куда заявился. — Вы не поможете. Все говорят только о своём… — Вернуться в строй помогу. — Есть ли смысл? — обречённо согласился Наруто, задержавшись на тёмной стене, где трухлявым уродцем теперь стояла пустая кровать. — Во мне больше нет стержня. Сила духа была в нашей борьбе, это она заражала упорством. — Нет. Сила в мысли, только мысль должна быть правильной. Сердце стучало быстрее. С колючими вспышками оно нервничало и доводило до тошноты. Именно так хранитель раскрытой правды постепенно обращается внутрь себя. Хранитель — Наруто. Круг не имеющий ни начала ни края. Суйгецу ошибся, Какаши не смог бы вытянуть Узумаки с этих глубин. Он скорее станет первым свидетелем его апофеоза. Разочаруется больше прежних людей и наконец поверит, что некоторым существам суждено зависеть от чужих судеб. — Других мыслей у меня нет, — признался Наруто, понимая, что тренер итак о том знал. — Проснёшься и всё поймёшь. — Я никогда не засыпаю. Вы вновь ошибаетесь. — Нет, Наруто, — печально усмехнулся Хатаке. — Ты спишь наяву, грезишь реальностью. А живешь только тут. В этих мучительных но любимых кошмарах. — Потому что здесь он ещё бывает живым. — Всё проще. Это ты отнюдь не намереваешься жить. Бесспорно, само по себе тёплое тело Узумаки служило аллегорией жизни. Но достойной ли? Настоящей? Правильной? Ситуация складывалась от противного, — и ни один ответ не сопоставим к ряду примитивных вопросов; пускай слово-подсказка применено хоть в узком, хоть в широком понятии самого себя. Слово — имя. А имя Саске проклято. Вот оно, начало круга, что после заварили и отполировали, не дав ребёнку его как следует рассмотреть. — Будь Вы правы… — внезапный стук в дверь прервал голос мыслей. — Наруто? — Будь Вы правы, я был бы… — Какаши слушал с нетерпением. Лицо восковое, маска чуть более чёрная. Он что-то понимал, слышал что-то сакральное в перебое стука о мягкое дерево. — Наруто! — особенно сильный хлопок о доску пошёл звонким треском, и взгляд распахнулся уже в темноте. — Мёртв… Закончил Узумаки полушёпотом. Хатаке не было, как не было ни стола, ни стула, ни шлема в его руках. Комната изменилась, по сущей случайности оказавшись простым номером отеля на третьем этаже. — Наруто! — прошипела Конан, попрежнему дёргая ручку двери. — Наруто. Я сообщу начальству. — Тише, — Узумаки подскочил и повернул вертушку замка. — Конан, пожалуйста… А девушка и не сумела продолжить, едва встретилась с влажными глазами на выбеленном лице. Наруто с секунду потеряно молчал, а после понял, что показал слишком много, оттого наскоро обернулся в комнату и поднял с края кровати сложенную пополам жилетку. Он долго приходил в себя, в этот раз даже правду от вымысла отличил далеко не сразу. — Я заснул, извини. — Дежурная фраза, — тихо оспорила Конан, глядя как тот одевался. Какую бы ужасть Узумаки здесь не прятал, она увидела. — Что произошло? — Ты ресепшен бросила? Там никого? — Что с тобой? — Огребём пиздюлей. Пошли. — Наруто? — взволновано позвала коллега. — У нас обед. Однако Узумаки уже вышел из комнаты, бодро всунув Конан карту-ключ от номера. Девушка считала что достаточно зла, намеревалась оттаскать по коридору за выходки и превышение служебного положения. Пока шла сюда, думала, что желательно за уши. А вышло наоборот. Оттаскали её. Растоптали вместе с совестью. Узумаки давно убежал, не теряясь в сети поворотов. И, возвращаясь по коридору обратно, Конан видела непростой мираж. Шероховатые элементы стен, гладкая светлость пола и ряд строгих светильников-колб выступали вперёд перед зрением. Вся эта бутафория навевала на приступы ностальгии, на странное воспоминание, однако мало приятное, по большей степени даже холодное. Оно оплетало болезненным дежавю. Прежде Узумаки ходил сюда чаще, больше двух раз в неделю, порой — едва не каждый выход на смену, поспешно закрываясь от расспросов и причин негодовать. Что-то изменилось в дальнейшем, и альтернативой вечно свободному номеру стало иное занятие, нечто, к чему Наруто сбегал вечерами, иногда срываясь с работы пораньше. Отныне Конан не спрашивала, что этим стало. Она не говорила о чувствах, не спрашивала о переменах бессонницы и ничего не искала в чужих закромах. Тен-Тен знала чуточку больше, видимо потому и молчала, стыдливо поджимая губы в тонкую линию и пряталась за складками белой и шелковистой лжи. Может не лгала. Может, всего лишь боялась делиться тем, что Наруто взращивал и носил в себе долгие годы. Конан видела, что стала беспомощной. Всякое дело указывало на безволие и неумение подбирать правильные ключи. Её попытки открывали только новые витки разноплановой печали, и, если бы они сбивали спесь с небольшого расследования, затянувшегося ещё пару полугодий назад, причины огорчения не давили бы на виски. Однако Конан внезапно расхотела его продолжать. Увидев в Узумаки отчаянную степень слабости, красноту в воспалённых глазах и нервное, совсем неестественное движение рук, она всё поняла. Её мир с бытовой человеческой жизнью реальность Наруто никогда не пересекал. Она не знала, чем была способна помочь, не знала, что именно молило о помощи. Закономерность этих вещей выводила свой собственный, уникальный патерн, а универсальность идей Конан ещё дальше уходила к понятию простого, на этот раз не имея возможности что-то внести. Жутко.***
— Тен-Тен? — Привет. Какие дела? — вполне радостный голос в трубке практически пах цветущей яблоней и отдушкой ванильного сахара. — Я возле твоего подъезда. Выйди поговорить. — Быстро ты… Подожди минут десять, ладно? Я в ванной была. Узумаки прикурил, разместившись на краешке мёрзлой лавки. Несколько дней назад в лице Конан что-то заметно сменилось. Девушка замолчала, стала тише и незаметнее, практически не говоря без рабочей надобности, а в его сторону и вовсе не смотрела. Наруто не стал огорчаться по этому поводу, счёл изменения между ними имеющими смысл и обвинять никого не стал, как бы тошнотворно стыд не давил на потребность выложить перед Конан все карты. Сегодня в обед, выбежав за сигаретами и водой, Узумаки случайно столкнулся в магазине с Какаши. Тот что-то плёл о занятости ближайших дней, а сам выглядел настолько уставшим и перегруженным, что Наруто и рта не успел открыть, как передумал задавать наводящие вопросы. Групповые тренировки остались по расписанию, с ним же на этой неделе придётся повременить. По сему выглядело так, будто и Хатаке устал тратить время на вечный бедлам, завершать процесс нескончаемого дребезжания и облюбовывать чужую Мегеру, не имея ни должных знаний, ни опыта. Чёрт с ним, молодое доверие к нему всё равно не стремилось пока умирать. Неплохо бы присмотреться к тому, что поведёт их рядышком дальше. Снег захрустел под ногами, стоило оттолкнуться от спинки лавки и вновь подползти к кривой урне. Здесь вечно что-то жужжало: то двери подъезда хлопали, то люди рассекали, не смея прикрывать говорливых ртов, то кто-то ездил, пытаясь не задеть плотно припаркованные у краев дороги автомобили. Подруга жила в суетном районе. Каждая мелочь здесь отличалась спешкой, шумом и цветом. Тен-Тен такое любила. Девушка имела жизнерадостный склад души. Ещё со времен студенческой жизни Узумаки заметил, как ту тянуло на разного рода общение, на постоянное перемещение от базы к базе, на удивительно поставленный голос и грамотную речь в делах, касавшихся работы и хобби. Тен-Тен была простой и немудрёной, во многом отзывчивой и порядочной, — идеальной спутницей к жизни кому-то особенному, кто ещё не потерял составляющую, дававшую этому слову смысл. Мог бы Наруто стать им? Впрочем, Тен-Тен не знала и сотой доли своего напарника, возможно потому продолжала к нему обращаться с самой чистой и светлой улыбкой. — Ну как, не замерз? — выскочила она из подъезда под звук ревущего вдалеке мусоровоза. — Ты прости, я умоталась на смене и не думала, что заедешь. Узумаки лишь мотнул головой, не говоря о том, что и сам не ведал об этом. — Мама о тебе спрашивала. — Что-то случилось? — Да нет. Они с отцом заезжали вчера, мы разговорились, вот она и вспомнила о милом коллеге, — кокетливо улыбнулась Тен-Тен, сию минутно же засмеявшись и выбросив в сторону нежность. «Вспомнила», — то самое странное слово, заставившее едва заметно улыбнуться. Наруто знал родителей этой девушки. Оба как на подбор, чрезмерно честные, пластмассово вежливые, но, вместе с тем, славные характерами люди. — Привет им от меня. Давно не виделись. — Да, они тоже передали. Всё зазывают приехать к ним вместе с тобой, надеятся, что мы стали парой, — невесомый смех Тен-Тен вынудил наконец поднять взгляд к её лицу. Очаровательная и приятная, пускай немного низкая ростом. О чём она думала, если не была против? — Не переживай. Они скорее всего шутят. — А ты? — Что? — Ты бы хотела? — внезапно спросил Узумаки. Светло-карие глаза особы неестественно быстро опустились вниз, ища подсказки на тротуаре, утоптанном сотнями ног. Разговорами Наруто способен был завести в тупик, она то уж знала. — Я давно об этом не думала. Может на втором или третьем курсе, когда мы нормально сдружились. — Понятно. — Наруто, — позвала девушка, заметив страшно глубокую задумчивость собеседника и понуро отвернувшийся вид. — Боюсь, тебе сейчас не до этого, нет? Если начал во мне сомневаться, поверь, я не против тебя. Просто никогда не задумывалась о наших отношениях в таком ключе. — Да. Отношения наверное слишком серьёзная вещь, чтобы в них с головой, — улыбнувшись, послушно кивнул Узумаки. — Зря я об этом начала. Так что произошло? Можем подняться, у меня и ужин, и чай с кофе. — Нет, — Наруто тот час проснулся. Узумаки поверхностно оглядел пуховик напарницы, слегка склонив голову набок. Улица охладела и стала практически неживой. Возможно потому он и задал последующий вопрос, ответ на которой не сумел получить путём осмотра. — Ты тепло одета? — Разумеется. Гулять пойдём? Помимо уютной и небольшой квартиры Тен-Тен, где каждая вещица дарила покой, а всякий уголок, заставленный практичной мебелью говорил о функциональности, у Наруто было ещё одно место, которому он доверял. Тихое, одинокое, во всяком случае для него, любившего сидеть там часами, когда становилось совсем невмоготу. Место это любило Узумаки как дорогую частичку прошлого, и сам он порой не находил оттуда выхода, возвращаясь повторно, сидя и говоря с пустотой. — Поедешь со мной на кладбище? — произнёс, не стесняясь колючего мороза. Вечер трепетал седой философией. Отпускать — значит осознанно. Повторять — обязательно вдумчиво. А помнить и уважать свою семью стоит в любом из сложившихся случаев. Какой бы она не была, чему бы не научила. Семья — есть узы. Узы уязвляют сильных и поднимают на ноги слабых. Люди говорят, что у семьи всегда есть множество функций. Так и слегка опешивший взгляд Тен-Тен говорил: «Беги или умри. Покончи с этим, ведь ты сильный. Сильный же?», — простые слова, что выдумал сам, едва заглянул в лико девушки. Столько в них смысла… По сути ведь никакого? Наруто всего лишь тянуло к своей семье. — Поехали, — согласилась Тен-Тен, затянув с ответом настолько, что собеседник успел закурить. Узумаки кивнул в сторону выхода со двора, где пряталась остановка. Пошли впопыхах, словно ветер толкал прямо в спины. Спустя десяток метров шаг замедлился, а свободная рука потянулась к чужой, дабы совсем по привычке ухватиться за что-нибудь тёплое. — Ты у врача не был? — девушка не отставала, с лёгкостью перебирая ногами снежную кашу. Ей четко виделось, насколько тревожно парень заждался поездки, не успев о ней даже предупредить, а ладонь, накрывшая собственную, ни чуть не согревала. — Не был. — Может тренировки помогли? Говорят, что физические нагрузки благоприятно влияют на проработку расстройств сна. — Пока нет, — простодушно признался напарник. — Пока? Ты чувствуешь улучшение? — ожидание Тен-Тен загорелось мизерной степенью радости, а Наруто вдруг захотелось соврать, подтвердить, лишь бы не рушить в этой жизни ещё хоть какую-то мелочь. Раздражало в душе, на сердце же ноюще щемило. — Нет. Не чувствую. В назидание девушка закручинилась. Она заметила в Узумаки что-то сродни предвкушения и ошибочно приняла то за ликование. По поводу или без, Наруто не мешало отойти от мрачности дней и на спокойное мгновение забыться. Тренировки эти… Должны были помогать, должны были расслаблять мышцы и разум, отпуская с последнего тяжесть невзгод, чтобы настрадавшийся человек хотя бы с допингом сумел нормально проспаться. Тен-Тен верила в это; загружая себя работой под вечер, провожала Узумаки с надеждой и каждый день, просыпаясь под вопль будильника, первым делом задавала один единственный штатный вопрос: «Спал ли?». А Наруто сказал — не помогало. — Едет что-то, — бросила она с отторжением и первой потянулась к карману с деньгами. Ноги коснулись предела остановки, тогда как силуэты их замерли близ проезжей части. Сели они в тишине, коей жил весь салон. Тем временем автобус тронулся с места, а Наруто привалился виском к запотевшему стеклу и прикрыл глаза. Намереваясь поговорить о простом, девушка уловила складку меж напряжённых бровей. Тёмная краснота, едва заметно проступала под нижними веками, где ряд ресниц, терпеливо прилипших к прохладной коже, опускался полупрозрачной тенью. Трогать паренька Тен-Тен не стала, лишь осторожно ухватила за ту же руку, согревая прохладные пальцы в тёплой ладони, тогда как те мирно сжались в ответ. Кладбище находилось на выезде из города. Новое, крупное и, пускай, уже вдоволь заполненное, оно не переставало пользоваться спросом. Ни то каждый первый стремился упокоить родственников на славном пригорке, ни то люди действительно помирали как мухи. Тен-Тен там давно не бывала, в последний раз посещала, хороня бабушку, далёких лет десять или двенадцать назад. О том, что связывало с этим местом Наруто она и не гадала, знала ведь, что едут к могиле давно проевшего мозг человека. Думала, в том числе, что Наруто наконец соизволил открыть сокровенную тайну. Однако тревожилась. Боялась посмотреть в лицо этому секрету и не желала убедиться, что за могилой ухаживают. Странные мысли. Впрочем и поездка не проще. Автобус притормозил у невзрачного поворота. Ныне лысые ветки высоких деревьев не скрывали дорогу дальше, кто-то их опилил. Маскируясь у ряда облезлых побеленных стволов, спрятался старый фонарный столб, и не найти по нему ориентира, не налепи люди множество выцветших от воды и времени объявлений о продажи местных участков. Путь туда и лежал, вдоль зарослей за поворот у столба, а после по извилистой дорожке — ближе к сетчатому забору кладбища. — Поздно уже, ты в приметы не веришь? — на самом деле о вопросе Тен-Тен подумала гораздо раньше, возможно ещё у собственного подъезда, едва согласилась на безрадостную прогулку, но спросить не решалась. — Если мы потревожим здесь чей-то сон, я буду только рад. — Почему? — Позлорадствую. Таким, правда, Наруто не страдал. Не получалось да и времени обращать внимание на всякие мелочи не было. Девушке не обязательно думать о приметах и копошиться в чужих идеях. Эта привычка, как Узумаки однажды заметил, была у многих людей, коим в жизни проблем и угнетения не хватало. Хорошо оно или плохо — пускай сами разбираются. Есть в этом что-то предвзятое и осуждающее, требующее прекратить глазеть по сторонам и облачаться в традиции. Беспокоиться Тен-Тен действительно было не о чем. Привел сюда её он, а значит и безвозмездные кошмары в ночи продолжат докучать только голову Наруто. Долга та дорога, тропа которой неизведанна. Сложен тот путь, куда душа не лежит, а ноги не тянет. Наруто мог дать подобное определение любому из представленных маршрутов, но только не этому. — Пришли, — тихо выдохнул он, первым остановившись подле участка без ограды. Место вокруг могилы оказалось свободным и чистым. Недалеко от гробницы вкопали столик и узкую металлическую скамейку без спинки, и всё же что-то отличало этот участок от множества других в одном ряду. Что-то делало его уникальным, и это совершенно точно не отсутствие низкой ограды. — Цветы, — туповато заметила Тен-Тен, пропустив Узумаки вперед. — Свежие. — Брат наверное заезжал. Я давно тут не был. Присел Наруто только на край лавочки, чувствуя, что скоро вновь придётся подняться. На портрет он давно не смотрел, прекрасно зная, что Саске на нём получился совсем не собой и, по большей степени, даже не живым. Иной человек — иные черты лица, так и, будь он похож, Узумаки бы что-то да вспомнил. Смотреть он предпочитал куда ниже, на имя и выбитые даты, потому как в тех крылось куда больше толка. Вот и напарница теперь стояла меж лавкой и памятником, неестественно замерев, и вглядывалась в побелевшие надписи на тёмном камне, наверняка высчитывая в уме возраст смерти. — Шестнадцать… — вскоре подтвердила девушка, а сердце сжалось в участливом сожалении. — Он красивый был. — Да, — сигарета хрустнула огоньком на бумаге, и Наруто мотнул головой, дабы ветер перестал задувать волосы в лицо. — Да. Только выглядел совсем по-другому. — Правда? Я его ведь не знала, — обернулась она, чуть натянуто улыбнувшись, после чего снова взглянула на камень и провела подушечками пальцев по краю памятника. — Ты говорил, он всегда был хорошим. — Возможно. Я его таким помню. Наруто несколько раздражало это вездесущее «был». Саске и правда был, только не именем на бездушном кирпиче, не неудачным портретом и не въедливым воспоминанием. Он был… Живым и прекрасным. Человеком, кроме которого Узумаки не знал души ближе. Саске был… Саске и сейчас есть, только немного другой. — И всё равно так хватаешься… — Тен-Тен проигнорировала слегка дурную улыбку Наруто, направившись прямиком к единственной скамейке. Парень редко улыбался, говоря о человеке в этой могиле, куда реже, чем делал то без повода в неформальной обстановке. Стоило ей опуститься рядом, как Узумаки склонил голову набок, медленно касаясь её плеча. Волосы у него совсем разметались, спутались и торчали на разные лады, пускай и оставались привычно мягкими. Наруто дышал тихо, вдохи делал редкие и какие-то совершенно несчастные. Жалостью к потерпевшим Тен-Тен обделена не была, потому чувствовала, как на сердце тяжелеет, а руки тянутся обнять это льнущее к единственной человеческой жизни на кладбище тело. Тело… Верно лишь потому, что душой Узумаки давно лежал в этой могиле. — Надо Какаши сюда привести, — девушка его осторожно подглаживала, щекоча пальцами мочки ушей, иногда задевая подмерзшие щеки. Слушала внимательно, хотя ничего и не знала о человеке с названным именем. — Друг? — Тренер, — поправил её Узумаки. — Ты о нём ещё не рассказывал. Да ты вообще о тренировках не рассказывал, — Тен-Тен улыбалась, но вместе с тем говорила ни то с обидой, ни то с упрёком, надавливая на скулы Наруто чуть ощутимее. Глаза застыли кристаллами соли, боялись моргнуть и потерять часть накопленной влаги. — Совсем закрылся, придурок. Спустя всего миг Узумаки негромко хохотнул. Чего ради стоило держать в себе нежность по отношению к этой девушке, если кладбище всегда убаюкивало внутреннюю стужу, давая вспомнить себя ещё тёплым. — Что там рассказывать? Из старой группы никого не осталось, так что пришлось знакомиться заново… Суйгецу есть, достаточно интересный парень, у которого идет некая война. Он мне… Нравится в целом. На первый взгляд неплохой человек. Бьёт странно и непредсказуемо, я бы даже сказал — отчаянно, но в разговоре простой и понятный, с ним не трудно почесать языком в раздевалке. На большее я сейчас не готов. Ещё есть Джуго. Как раз-таки тот, с кем Суйгецу воюет. О нём я сказать ничего не могу, не общались, но парень спокойный и молчаливый, прямо как Конан. Есть в нём что-то от её рассудительности. — Интересные наблюдения, — ненадолго задумалась девушка, проведя по чужой щеке ребром ладони. — С Суйгецу понятно, а вот описание Джуго отчасти гнетёт. — Ну так, Конан же. Ты разве не устаешь после смены с ней? — Я и после тебя устаю. Смена десять часов, — весомо проговорила Тен-Тен. Наруто потёрся носом о пушистый воротник чужой крутки, понимающе усмехнувшись. Словами напарнице никогда не удавалось его задеть. С тех пор, как местом Узумаки стала соседняя парта, девушка набралась терпения говорить ему только так — с инфантильным негодованием, упрёком, с дураками и придурками, но всегда настолько влюблённо и по-родному, что значение слова потеряли, став чем-то личным, душевным. Такими были и мимолётные взгляды Учихи, его ни чуть не спокойные оскорбления и просьбы заткнуть дырявый рот. Весь Саске был таким, родным до боли и жжения в глазах. Потому, едва тишина пала на территорию вокруг, Наруто вновь посмотрел на гранитный памятник, силясь не трогать тот глупыми вопросами хотя бы сегодня. Он знал, что видел в людях многогранные части Учихи, но не хотел тому об этом докладывать. — Ты от темы ушёл, — подала голос Тен-Тен. — Кто такой Какаши? Зачем ему сюда? Её руки больше не гладили, а замерли в районе чужого локтя, потерявшись в складках куртки. Девушка заметила и молчание, и странный рассеянный взгляд, снова вернувший Узумаки на круги своя, где ничего не менялось из года в год. — Тренер новый. Он молодой и доёбливый вообще до всего что заметит. — Это же хорошо в вашем случае? Или как доёбливый? — Я с ним на индивидуальные перешёл. В нашем случае хорошо, ты права. Только лезет он в моё прошлое слишком активно. Не сказал бы, что мне жалко чего-то, но… Больно это. Вот и хочу привести его, чтобы понял, — рассудил Узумаки, наконец и для себя найдя ту причину, что стабильно тянула к признанию. — Как-то неправильно это. Если вы с ним обсуждаете что-то, надо это в разговоре прорабатывать. — А тебе здесь не нравится? — с толикой удивления Наруто приподнял лицо, лишь после ловя скользкое понимание вещей. Тогда с нервным смехом он поджал губы и выговорил то, что был должен. — Извини. Кому здесь понравится. — Ладно тебе… Ты сюда не от большого счастья приезжаешь. Нельзя такого стыдиться. Узумаки неторопливо ни то кивнул, ни то просто склонил взор к гробнице у самой земли, а после собрался сказать что-то ещё, но передумал и молча улёгся на оставшийся край скамейки, поджав под себя ноги. Тен-Тен позволила его голове уместиться на коленях и осторожно укрыла покрасневшие щеки ладонями, надеясь хоть немного согреть. У Наруто была странная привычка, он слишком легко одевался и в зимнее время обмерзал как металлические качели, едва не покрываясь ледяной корочкой. Раньше внутреннее тепло его грело, заставляя тело практически кипятиться и всюду оставаться горячим как в знойный день от отсутствия осадков, однако сейчас девушка подобного уже не замечала. Чем морознее становилось на улице, тем тоньше и холоднее оказывалась кожа Узумаки, бывая чаще красноватой и сухой, нежели природно оливковой и блестящей. Около десяти минут Тен-Тен рассматривала невысокое надгробие, силуэт выточенного из камня огня и хрустальную насыпь свежего снега, заляпавшего боковину памятника и цветы у его подножия. Около десяти минут она думала о том, как нечто продолжало дорогого ей человека связывать с этим местом настолько крепкими цепями правды, что тот спустя много лет не прекращал экспедиции в этот далекий уголок. Умирал ли Наруто? Умирал ли здесь, про себя шепча фразу, известную только этим двоим? Или же Узумаки до невозможного хотел жить, приходя молиться с надеждой оказаться у могилы в последний раз? — А Какаши ты говорил то, о чём рассказывал мне? — пробормотала девушка, неосознанно соскальзывая пальцами к дрожащим губам. — Наруто? Эй, Наруто? В своё время тот не открывал глаз с тех пор, как голова коснулась чужих коленей. Тонкие нити судьбы увели его размышления глубже под землю, позволив едва не коснуться холодных костей персональной зависимости. Саске спал уже слишком долго. Саске лежал, не вставая и не дыша, покуда верная тень его бродила по миру, обивала тротуары прежде родного города и вспоминала во снах. Вряд ли он знал, что тень уставала, сбивалась с пути, рассыпалась от боли, а после приходила к нему молча клянчить прощения и говорить в пустоту, пока ветер не сдувал с могилы редкие песчинки давно осевшей земли. Наруто уснул пару минут назад, быть может в момент, когда задумчивость Тен-Тен коснулась мысли о Какаши. Она ведь думала, что предвкушение в Узумаки вызвано им, что парень наконец нашёл внутри силы бороться с болезнью. Собирался ли? Какой до дрожи непростительный и сложный вопрос. — Позволь ему жить, — произнесла девушка одними губами, чётко и ясно обращаясь к лицу на надгробии. — Пожалуйста. Саске. А после затихла совсем, боясь потревожить волшебный покой, зависимый у нуждающихся лишь от одной возможности находиться бок о бок.