«Я всё тебе отдам,
Отпусти меня,
Поймай при падении...
Я знаю, всё уже позади,
Нечего терять.
Я снова люблю тебя,
И знаю, что всё уже в прошлом, всё позади...»
У темноты нет границ. У пустоты за ореолом старой лампы — ни линии, ни точки, способной преломить вечный вакуум ледяного пространства. — Ты с ума сошел, живя столько времени одной мыслью… — говорил опечалено голос. — Неужели привык? Итачи подобен бесконечности. Ему неизвестно понятие «рамок», но он знает чужие скелеты. И он снова прав. Голова касалась подушки всё чаще, в неистовом желании устремиться далеко-далеко, туда, где сможет выйти за пределы разумного и чуточку помечтать. Свершиться тому не удавалось, ибо на смену желаниям взор возвращался в дремоту старой комнаты, цеплялся за желтоватые лучи настольной лампы, по обыкновению переехавшей на прикроватную тумбу, и вынуждал слух навострить внимание на шелестящие вдохи. Дышала, как правило, чужая кровать. Кровать Саске, ведь лампу и тумбу Наруто отдал ему — так уж по доброте душевной извинившись за испорченный порядок стола. Ничего страшного не случалось. Кровать сначала дышала, потом тихо скрипела, а после начинала говорить. Разговоры с ней грели, возможно оттого, что голосу Итачи Узумаки неосознанно доверял. Парень молвил о вечном, о давно изжившем себя повторении простых напоминаний и предостережений; просил не мучать погибшую лошадь, собрать лишь то, что в силах унести на руках, и идти дальше. Однако разговор не может стоять на месте, пока возможность мыслить и бороздить линию логики жива. Наруто задавал повторяющиеся вопросы, с нетерпением внимал ответам, что выучил наизусть, и повторял всё сначала. С самого начала по новому кругу. Он ненароком вспоминал о цветах смерти, готовый посадить те на знакомой могиле. Ликорисы калечили душу и успокаивали, словно представая братией старух-сплетниц. Когда ликорис цветет, его листья опадают, и также наоборот — цветы увядают, когда растут листья. Эта особенность породила множество странных легенд, в коих народы до сих пор находили и толику страха, и магнетическое притяжение, равное только несчастной любви. Но за обманчивой привлекательностью и сочным открытым цветом растения скрывали яд в тонких жилах. Разговоры притупляли боль и мутили восприимчивость, уверяли, что Наруто не один, что тот Итачи напротив всё ещё верит ему и знает достаточно, дабы разделять этот мрак на двоих. Разговоры полны токсичного сока, и безобидная иллюзия собеседника — только морфий в коктейле с мучителем. Он унимает чувства, пока яд приживается и безболезненно проносится по сосудам. Всё действует сообща, едва не в симбиозе готовое добить корявое существо. Странно только, что Наруто не возражал. Знал же, что от смеси несовместимых веществ самому потом станет лишь хуже. Быть может верил, что метод подходящий? Чужая гибель принесла ему много муки, но собственная смерть теперь обещала стать самой гуманной. Итачи продолжал говорить, а Узумаки верил. Верил, что Саске блаженно спит. Верил, что самому ему оставалось недолго. Хотел смотреть вперёд и созидать, как новый день разрешит беды прошлого, сколько бы примеров обратного уже ни изжил. Он понимал, зачем Какаши ведет миссию разумного. К слову говоря, с тех пор, как оказался в интернете впервые, тренер не посетил более ни одного из разговоров, вероятно уже высказав достаточно… Тем не менее доверял этому Наруто только во сне, став более осознанным и окончательно выборочным к словам, ибо слышал неспокойное биение сердца даже среди диалога. Узумаки чувствовал, как изнутри его жжёт. Огонь этот уже не пылал. Он был подавленным и уставшим. Он не властвовал над ним, не умел управлять, однако присутствовал, остерегающе прижигая изнутри в моменты особой душевной слабости. Порой становилось невмоготу, приходилось наскоро поднимать свинцовые веки, сбрасывать одеяло на пол и подползать к подоконнику, чтобы приоткрыть створку окна. Жгло. Наруто не сдавался. Он делал множество глубоких вдохов, остужал гортань, выдыхая в прохладную пустоту, и снова ложился в кровать, закрывая глаза и продолжая беседу. Потому что сон и реальность – одно и то же. Потому что истины отныне не существует. Время имело тенденцию поджимать. Так близился Новый год, и праздное настроение горожан надувало в лицо трепет с пятнистыми ощущениями, что, словно гирлянды на окнах, мерцали в глазах обеспокоено, неугомонно. Время текло, а самозванец внутри Узумаки флегматично тащил за грудки мятеж, направляясь под землю, в сторону маленького подвала. Тянуло к порядку. Тянуло разобраться со всем, пока год не сменило новым календарем. С чего только начинать — один огромный и страшный вопрос, не давший пока результата. Тренировки с Какаши вернулись неделей позже. Молчание Хатаке становилось привычнее, меланхолия в глазах — чуть мягче и терпеливее, будто каждый острый уголок, что резал словами и взглядом, времени удалось сточить и нежно упрятать. Гармония — далеко не единственная зыбкая переменная, способная связывать человеческие сердца воедино. Куда крепче людей объединяют общие муки. Страхи. Общие раны и темы, знакомые на одном только энергетическом уровне. Какаши говорил с ним не часто, куда активнее поправляя движения тела. В душу залезть нелегко, чему он выучился, только столкнувшись с Узумаки лицом к лицу. Понял тогда, что будет до жуткого сложно. Человеческие сущности мало чем отличаются друг от друга: в каждом есть боль и смирение, прошлое и закрытые травмы; человек не идентичен в наборе чувств, покуда всякий умеет любить и хоть однажды кого-то искренне ненавидел. Люди похожи. Люди родные друг другу по плоти и крови, чего только стоит их вечная неспособность прощать. Друзей? Родителей? Саске? Кого ещё Узумаки не мог отпустить и принять? О, нет. Себя. Только себя. С другой стороны, мир относителен. Люди индивидуальны в обратном. Каждый из них любовь и ненависть раскрывает по своему, готовит по оригинальному рецепту и ест — осторожно ли? Вилкой или ложкой? Руками, взахлёб. Люди не равны. И Какаши давно это понял. — Отдохни. О своём решении тренер не пожалел. Он ныне не был уверен, что чем-то сумеет помочь, но остановиться не мог, сколько бы не искал в промежутках таймера времени на отдышку. Как бы не убеждал себя прекратить. — Наруто, — позвал издалека. И саркофаг вновь приоткрылся, явив на свет запуганную усталость, чей нос вычурно покраснел. — Бинты намотай, успеем отработать пару связок. Невозможно достичь успокоения без крика отчаяния, как не бывает мира без пролитой крови или прощения без невосполнимых потерь. Вот что лежит в основе истинной, а не абстрактной гармонии. Ему холодно в сети теплотрасс. Ему жарко в домашней глуши. Наруто — умение и способность, но беспомощность его выучена и стабильна. Он возвращался домой очень поздно. Силуэт его освещался лишь тонким просветом окна. Узумаки проходил мимо овального зеркала в коридоре, не оглядываясь и не смотря в отражение. Если футболка вновь приподнимется, он увидит болезненную тень собственных рёбер, худобу, ставшую нормой и новой привычкой. Потому-то стоило проходить дальше, в кухню и к холодильнику, где всегда лежало что-то холодное, но совершенно необязательно съедобное. Это обряд рутины. Ежедневная точка отсчета, с которой двигался новый день. — Что у Вас случилось? — однажды вдоволь напившись воды, Наруто вернулся к рингу и, только смело задав вопрос, прикоснулся к канатам руками. — Ничего. Переживаешь? — Нет, но Вы молчите больше обычного. Хатаке был молодцом. Он грамотно выводил на эмоции, доставал Наруто требованием наконец потерять уязвимость и так хорошо прятал собственные эмоции, что подопечный бывало забывал с кем имел дело. А имел он его с простым человеком, коему не чужды проявления слабости, нерадушного настроения и собственных перемен. Сколько недель пролетело на индивидуальных тренировках, а Какаши воспевал его гиблый дух, притираясь к доверию ближе. Тренер давно не говорил об Учихе, не спрашивал, не упоминал, будто не знал о нём ничего, как и не видел на лице ученика наконец затянувшегося, но ещё воспалённого шрама. Это лишь часть подготовленного плана, должного сделать из тела — механизм, а из больного ума — расчётливый компьютер. Эмоции завладевали Наруто с жестокостью, потому ранили и твердили сдаваться. Значило это одно — побеждать он мог только с болью. Но хотел ли? Сумел бы? Какаши находил причины остановиться, и, вместе с тем, мотив продолжать. Возможно Узумаки и приручить было вовсе не сложно. Парень не питал предвзятых иллюзий к людям. Многие ему не нравились, однако чего-то тёмного вовсе не вызывали. Они являлись такими же смертными многоножками, ясными и непостижимыми с разных сторон, как он сам. Пока Наруто не приближался к ним, его интерес мирно спал и не дарил о себе ни единой вести. Тен-Тен — прямое тому доказательство. Девушка ведь когда-то была такой же незнакомкой с тайной душой. Она осталась бы ей, не окажись за соседней партой в момент, когда тянуло с кем-то просто говорить. — Ты внимательный, — вполне благосклонно заметил Какаши. Он новый человек в жизни Узумаки. Новый. Потому и знания его в голову не укладывались. — Давай начнём. Слова вновь обернулись похвалой, к которой Наруто постепенно привык. Комбинация ударов заставила двигаться повсеместно, дышать прерывисто, экономя воздушные массы, а глаза смотреть строго в чужие, пока память не обрывала этот момент на корню, напоминая, что следить нужно и за телом противника — за подсказками, что дарят его мышцы. — Не дыши так глубоко, — тренер остановился, завидев изменчивость ритма. — Подождите немного, ладно? — тяжело вздохнул Узумаки, уперевшись руками в колени. Ликорисы отцвели и приготовились к зимней дрёме. Хатаке знал, что парень стал сдержаннее и спокойнее, однако, вместе с отожествлением стремления к силе и увядающей тягой к существованию, Наруто оказывался более кротким. Его согласие не являлось признаком взаимного уважения, оно скорее показывало разбитое дно, кое тот пробил, выходя ногами навылет. — Новогодний корпоратив у вас будет? Тут пару дней, и, гляди, все на праздники уходят, — Какаши сменил тему только бы не терять ценных минут. Отошёл к угловому столбу, откуда смотрел с экстравагантным увлечением. — Будет, наверное. Я у напарницы узнаю, она этим более озабочена. — Тебе бы тоже стоило, — проговорил тот спонтанно, чуть позже уточняя ответ непониманию в синих глазах. — Озаботиться праздником. Не в моём положении, говорить, но взял бы друзей. Иногда жизненно необходимо где-то выпить и поговорить по душам. — Я и без компании пока славно справляюсь, — лукаво прищурился Узумаки. — Одному проще, не согласны? — Это называют алкоголизмом. — Ну и пусть. Помогает ведь? — Ты у меня спрашиваешь? — удивился Хатаке, привычным движением в сторону смахивая с ноги дымку усталости. Наруто казалось, что делает он это совсем неосознанно, а само движение связано с нервами. На порядок узнаваемый нервный тик. Только от чего? — Может тогда выпьете со мной сегодня? — Невмоготу потрепаться? — судя по звуку и мягко прикрытым глазам, тренер сейчас улыбнулся. Он возвращался на поле боя, неспешно идя по прямой. — Только без душ, — бегло осмотрел его Узумаки. — Работай молча. Какаши оттолкнул ученика к канатам. Руки мальчишки даже к стойке не успели подключиться, как рабочий кулак полетел в атаку. Хатаке вдоволь насмотрелся на чужие попытки его обхитрить. Наруто по натуре всегда защищался, боясь переходить к активным действиям на ходу. Потому теперь тренер счёл справедливым затащить противника в угол и разбудить прямо там. Бить стоило щадяще, легко, однако сурово, пока Узумаки не хватит смелости блокировать не только его удар, но и собственную нерешительность. Парень сломан, никто не спорил. Его глаза слепы, а тело костляво… Тем не менее, Наруто следовало перейти в открытый бой. Как с ним, Какаши, так и с самим собой. С прошлым. С настоящим. Ради светлого будущего. — Бей! Перестань прятаться, — патетичностью брызнул Хатаке. Тренер умел заставлять. Личные встречи убедили Наруто, что внутри ещё прятался пригодный огрызок способности что-то судьбе противопоставить. Хатаке стал сильно ближе за это время. Он оставлял на нём синяки, вырывал частички дыхания, однако боль и пятна становились взаимными. Тренер зачем-то подставлял уязвимые места, будто следовал притче «понять через собственный опыт». И снова вечер субботы. Сегодня вечер субботы, а завтра мучительный выходной. Так из-за чего Хатаке вдруг разозлился? — Не прячь глаза! Обходи. Меняй позицию! Узумаки поменял. Сам не заметил, как это вышло, но, оказавшись на месте Какаши, инстинктивно зажал того в угол, почувствовав, как в руках скопилась необъятных масштабов ярость. Замахнулся активно. — Вы не тот… — секундой спустя ошеломленно прошептал он, замерев. Во взгляде Какаши блеснуло страшное стечение обстоятельств, однако Наруто уже поплатился за время простоя. — Какое ж наказание, — отчаянно выдохнул тренер, ударом ступни отправляя парнишку на пол. — Всё. Без душ, значит? Ты сначала послушай, что говорит в тебе. Помешанный. — Блять. Узумаки отполз кое-как дальше от центра, едва стихийная злоба тренера сошла на нет. Задница сильно убилась, столкнувшись с основанием ринга нездорово выпирающим копчиком. Ему казалось, что в Какаши он достаточно разобрался. Тренер был терпелив, отчасти понимающе мягок, однако срывы случались. Находясь рядом с ним, Хатаке подпитывался древней неизвестностью, сродни утерянным артефактам, и доверять сейчас, когда тот неожиданно рассвирепел, Наруто не хотел. Мало ли какая образовательная идея способна прийти парню в голову. Правила ринга и лежачего бить не воспрещали. — Вставай, — раздраженно бросили сверху. — В зале ругаться нельзя. Тут тебе не кабак. — Но… — Иди собираться. Выпить — так выпить, уговорил, — Какаши нарядился чужим. Теперь и тон его голоса и взгляд, отвернувшийся к тени, говорили беспорядочно, с помирающим красноречием. А Наруто окончательно завертело. Внять логике тренера всегда давалось несложно; она соответствовала определению и являлась той самой частью человеческой натуры, коей не хватало многим знакомым людям. В этот раз её перегрызло экспансивным невеждой, что в первую очередь странно. Какаши был системен во всём, дураком не прикидывался, говорил прямо, быть может, считая время слишком ценным ресурсом для шаловливых притворств. Сейчас же речь его словно вязалась. Путаясь словами и поручениями, она пыталась Наруто к чему-то подтолкнуть или напротив, затолкать дальше, чтобы не разносил зловоние на общественные пространства. До сих пор Узумаки не замечал удивительного сходства между тренером и манерами речи Учих. Итачи был по-простому болтливым, чистосердечно выговаривая любую гениальную глупость, что только приходила на ум. А Саске, напротив, — неразговорчивым, куда более сдержанным, но спокойным как дохлый удав. Наруто знал, что флегматизм его лишь напыление. Так Учиха избегал ненужных конфликтов и всегда оставался в контакте с собой. Возможно тоже лишь внешне, скрывая хронический невротизм. — Какаши, — позвал Узумаки, случайно ухватившись за сумасшедшую мысль. — Вы не знакомы с Итачи? Учихой Итачи. — Нет, — холодом пронеслось эхо, а Наруто уже отвернулся, едва заметно поджавшись. Зал замолчал, проглотив их шаги. Какаши скрупулёзно собирал таймер в сумку. Когда Узумаки поджал губы в полосу, он созидательно брёл в направлении выхода, а парень всё ещё стоял подле ринга, не смея повернуться к проходу лицом. Знать Итачи с его стороны безрассудно. Но тренер лгал. И совершенно не умел того делать. — Мне нужно отогнать машину, — напомнил Хатаке, смотря сквозь чужое плечо. — Дай адрес, куда подъехать, встретимся там. — Хорошо, — кротко откликнулся Узумаки. — Я дойду сначала, гляну, есть ли места. Вы полчаса подождите, пришлю сообщение… На том и решили, закрыв вопрос. В тренерской Наруто собрался раньше и выскользнул за двери, не обернувшись, потому как вопрос дисциплины подталкивал сейчас молчать и не показываться на глаза лишнюю пару минут. Он оказался на улице прежде, чем что-то успел осмыслить. Пошёл неторопливо, поближе к дороге — по краю широкого тротуара, где люди рассекали и толпами, и шеренгами. Узумаки думал о том, как и сам порой лгал. Понял, что у вранья всегда есть заветное свойство — калечить совесть. Но мысль закрутилась со свистом, каким-то забавным образом перетекая в другую, едва острое свечение и гам бросились в перспективу глаз. Наруто вспомнил, почему прежде Новый год жил в нём моментом слияния двух материй. Отчасти всегда одиноким и тихим. В детстве, находя себя в четырех стенах комнаты на двоих человек, парню становилось спокойно. В первую новогоднюю ночь никто не уходил. Несмотря на возраст и в будущем появившуюся компанию, Саске оставался на месте. Они сидели вдвоем, предпочитая взаимную тишину, пока иные воспитанники что-то мудрили, сновали по коридорам и стучали кулаками по окнам. Совсем по молодости Итачи выбирался на улицы города, чтобы принести к вечеру много вкусностей да подарков. Несло от него морозом, щиплющим ноздри и кончики пальцев, пока старший брат не снимал заметённую куртку и не садился за стол. Приносил Итачи безделушки. Разумеется простые, недорогие формальности, едва ли полезные в быту или на учёбе, однако дети им радовались. Они с торжеством и нетерпением принимали любую мелочь, уже тогда, вероятно, понимая, как важно человеку простое внимание. А после старший Учиха уехал, выпустившись по достижении совершеннолетия, и постепенно прекратил давать о себе знать. Если бы он вдруг вернулся с глупой мелочью, уже не нашёл бы на столе свободного закутка, куда её положить. Значит, так было нужно. Наруто сравнивал, как было до, и что стало после. По сути, не презенты делали праздник волнительным, не компания и не поздний шум внутри интерната. Трепет приносила атмосфера яркого холода и неподвластной пониманию магии, коей насыщался вечер перед заветными ударами часов. Снег кружил за окнами, мелким бельмом раздваиваясь до бесконечного числа раз. В Новый год, как правило, ощущалось аномальное безветрие. На пару с людьми оно продолжало любоваться сугробами, скрывало сырой перегной, не разбавляя процессию вьюгой, а Саске говорил, что это лишь оплот самовнушения. И он был прав. Не стало Учихи, как все тёплые привычки, обыденность и красноречие погоды, дававшие нужный градус, тут же исчезли. Самовнушение больше не докучало. Узумаки прошёл пару улиц, особенно не засматриваясь по сторонам, как не заметил собственной хмурости. Окружение его будто замедлилось, становясь прозрачнее и бесцветнее. Торжество замирало в недвижимом танце, а размышления, вопреки мировому порядку, продолжали бежать. Наруто остановился вместо них между нарядных домов. Ему вдруг так захотелось почувствовать волшебство гуляния… Так захотелось, что зубы застучали друг о друга, колыша щеки пульсацией. Но время шло и многое поменяло. Пришло неудовольствие жизнью. Парень рад бы что-то менять, пересмотреть взгляды на вещи, зацепиться за новое и нераспробованное, чтобы уже по-новой окунуться с головой в это нечто... Однако праздник, не щадя, обтекал его, как вода избегает камня. Не получалось. Беготня всюду, громкие ссоры, чистые улыбки и многоцветные огни города. Тут же шикарная ёлка, одетая по последнему писку моды. Сверкает, блестит и возвышается над каменным тротуаром величественным символом рождения новых дат. Красиво, никто не спорит. Люди рядом с ней в предвкушении, у людей есть что-то или кто-то, кто вытянет этот день на уровень выше. А Наруто просто больно. В этот раз свежо, как впервые с начала нового одиночества. Как в жаркий летний день с годовщины траура и в тот же зной неделей позже. Как в первые декабрьские морозы. Так он и вышел к параллельной проспекту улице. Уже не центр, но место к нему близко настолько, что принципиальной разницы нет. Менялись цены на всё подряд и контингент, что готов был раздавать часть зарплаты. Дорога сузилась, уходя чуть вправо, где на неровной линии веранд привиделся бар. Тот линию обрывал, становясь последним перед аркой, ведущей в жилые дворы, а ноги сами собой чуть ускорились, окоченев. Внезапно холод зимы пробрался под самую кожу, миновав одежду, за чем потребовалось скорее присесть. — Здравствуйте, места есть? — суетливо потянув дверь за массивную ручку, Наруто остановился у тонкой узорочной вешалки. — Добрый вечер, — некто из официантов проходил мимо входа с пустым и широким подносом. Гостя он осмотрел с почтением, но вид приобрёл горделивый. — По правой стороне, ближе к концу осталось несколько столов. Проводить? — Нет, спасибо. Узумаки старался избежать чужого внимания хотя бы сейчас, при выборе, который счёл важным. Стол у стены был длиннее, но тот, что стоял в самом углу, казался куда приятнее. Возможно небольшой угловатый диван делал его таким, а может защищенность. От кого только прятаться? Чёрт его знает. Главное, что ходить вдоль и поперёк станет некому. Его-то Наруто и выбрал, тогда как написал Какаши адрес и предпочёл с чего-то начать. Барная карта не имела в себе глубокого списка всевозможных коктейлей, но тот десяток, что в ней заложен, уже проверен временем и вкусами. Стоило определиться без заминок, ведь хотелось нечто свежего и отчасти пикантного, вместе с тем, Узумаки тянуло на крепкое. Всё, лишь бы выбросить из головы внезапный порыв заезженного минора. И тут подходила под требование лишь пара вельветовых вариантов. Он думал и думал, в конце концов вновь склоняясь к вопросу о том, что ждало его в будущем, раз уж о чувствах шло столько флюид и сожаления. Вспоминались разговоры с Тен-Тен и Итачи, с тренером, чистосердечные признания в малом и поездка на кладбище. Странно, что Наруто даже Суйгецу нашёл что сказать, хотя и не знал парня вовсе, а перед собой разъясниться не мог до сих пор. Дошёл, похоже, до ручки. Ведь некая точка кипения всегда меняет жизнь резко и взбалмошно. Таково предписание по уюту, обещанному персоне нон-грата. На подобный случай в карте имелись горячие шоты. Если пришла пора разбираться — Узумаки готов её встретить с невозмутимым лицом, потому что наделал он многое. Потому что на самом деле Наруто очень грешный, а грешить можно сколько угодно, важно лишь не испытывать угрызения совести. Именно за неё в дальнейшем придётся рассчитываться. Скольким же он уже заплатил? Сколько ещё эта гнусная часть души будет тискать строптивое сердце? Призрачно вечна его бесконечность. Официант пожелания учёл. Заказ большой, точно рассчитанный на двоих или больше, а после ушёл восвояси, обещая вскоре вернуться. В то время и телефон пополз по столу, двигаясь в лёгкой вибрации. — Подъехали? — нетерпению своему Узумаки и сам удивился. Спросил торопливо, едва сняв зелёный звоночек. — Парковку снегом завалило. Ты будешь ждать минут на двадцать дольше? — Я уже заказал, — Наруто лишь чуть опустил голову и накрыл лоб ладонью. — Вы шоты будете? — Тогда жди. Разговор сбросили раньше, чем Узумаки поднял взор к залу. Многое в нём смущало. Усталость свербела в ушах, и вряд ли та его личная. Алкоголь принесли на деревянной подставке. Двенадцать стопок блестели в чистом стекле, переливались оттенками бурого с рыжим. Наруто уже не помнил, куда именно тыкнул пальцем, показывая официанту меню. По запаху те напоминали ягоды и пряную тыкву. Выбор отнюдь не простой, но в каждом шаге впредь ощущалось волевое прощание. Словно жизнь закруглялась последним днём, став окончательно безсердечной, а напрямую о том боялась сказать. Крошка какого-то несогласия, проступавшая обычно лишь в зале единоборств, ещё звучала в голове назойливым шёпотом. Просила рыпнуться, проглотить обиду, прекратить доживать судьбу и последовать дальше что бы там ни было. Сложно определить её состоятельность. Истина говорила, мол, тот, кто злится на свою боль — непременно её победит, но не уточняла как именно. Поехать крышей и впасть в забытие — тоже, своего рода, победа. Стоящая ли? Наруто верил другому, считал, что слёзы человека, который льёт их по первому поводу — ничего не стоят. В этом видел себя, этим же удерживал самоконтроль. Останавливаться было некогда. Тогда, целую эпоху назад, его проблема заключалась в неумении выливать эмоции; сейчас он не считал нужным их доставать. Вой лишь жалость к самому себе, сожаление о содеянном; она — иллюзия, будто тот, кто был предан, однажды простит. Но прощать человек себя должен сам. Прошло порядка пары минут, как бурные желания переменились. Потянувшись рукой к карману, Узумаки ненадолго замер и перенес ту на стол, касаясь первой стекляшки. Настойка в стопке считалась крепкой: созвучия самбуки, ликера и абсента раскрывались на языке сложным горением, будто терпкий и ароматный бензин сдобрили бархатной сладостью. Это и на практике оказалось проверить не трудно. Не в первый раз Наруто прикасался губами к горючему веществу, и сейчас, задержав жидкость во рту, он вразумил ещё паре истин. Высокий процент алкоголя раздражал слизистую крайне борзо. Язык горел, вместе с тем неистово першило в горле. По сему выходит — человеку недозволенно думать, что пустыми сожалениями он способен исправить ошибки прошлого. Так они лишь быстрее сожгут в пепелище. Новая стопка имела странный и притягательный аромат, смешавшись с пряным привкусом предыдущей. Наруто чуть было не поперхнулся, проглотив содержимое неосторожно. Стремление к свободе порабощало. Его попытка стать к цели ближе — провалена, а место, где есть цель, всегда изобилует средствами. Неудача в том, что их он в упор не замечал, снова теряясь на грани. Возможность опьянеть приближалась, тогда как, потихонечку закурив пламень электронной сигареты, Узумаки невольно взглянул на третий шот. Цвет у него необычный и двусмысленно страшный на первый невинный взгляд. Не дано человечеству такой болезни, которую не исцелила бы смерть. Время ослабит страдание, но жизнь научит дышать уже новым. Закономерен в нём только конец. В любой сцене участвуют люди. Наруто славно справлялся и без компании… До сих пор, пока на шалости было время.***
В заведение Какаши ступил с твёрдым намерением извиниться. Отложив визит на двадцать минут, он задержался на все пятьдесят. К его появлению свободных мест не осталось, потому в поисках аномального ученика пригодились скопленные наблюдения. Наруто работал в среде экстравертов, принимал гостей за стойкой ресепшена, улыбался и много говорил, иногда выражая словами лишнего, иногда малость личного. Парень повзрослел в кругу противоречивых людей, потому запросто выражал увлечение, заинтересованность и простоту на деле запутанного характера. Однако Наруто никогда не являлся таким в действительности, оттого прятался по закоулкам, едва завидев возможность остаться в изоляции. Он ускользал дымом сквозь голые руки, находя себя где угодно, но только не в мире живых. Хатаке присмотрелся к углам заведения, сначала — налево, затем — направо. Не ошибся. Там то и нашел Узумаки. — Ещё не поздно? — звучало с сомнением. — Чего? Наруто вяло приподнял голову от согнутых в локтях рук, изнеможённым прищуром осматривая постороннего человека. Зала легко покачивалась из стороны в сторону, больше обычного потягивая кожу лица к низу, и всё же постороннего Узумаки сразу узнал. — Долго Вы, — бросил он безразлично. — Да. Пробки… Снег. — Я тут половину оставил, вроде бы шесть. Есть ягоды и… Тыква, кажется. Она поприятнее будет. — Вижу, — Хатаке опасливо прикоснулся к маске, желая поправить ту и сильнее задвинуть на нос, но после рассмотрел Наруто с другой стороны, присевший на край дивана. Узумаки снова лёг, чуть повернув лицо к проходу, видимо, чтобы стало легче дышать. Толстовка его слегка съехала с одного плеча, натянувшись на противоположном пухлой складкой, и общий вид вдруг приобрёл черты такого истощения, что Какаши дёрнуло отвернуться к фотографиям на стене. — Ты всё-таки сорвался. — Мы это не обговаривали, — прошептали на удивление громко. — И я не часто так, чтоб Вы знали. — Не оправдывайся. Пауза позволила лучше оглядеть шоты и насчитать их количество. Действительно шесть, значит, Наруто не в столь плачевном состоянии, кое привиделось изначально. Щёки его налились краснотой, нос чуть припух, а в остальном — бравый парень. Едва ли несчастнее остальных. — Вы мне солгали сегодня, — брякнуло вровень стола. — Извини за опоздание. Намеренно подводить не хотел. — Я не об этом, — Узумаки перевернулся лицом к собеседнику и чуть приоткрыл стеклянные глаза. Проговорил он с душевным выдохом, словно воздух, который вышел из лёгких, пропитан глубоким дежавю. — Итачи. Вы ведь соврали. — Ты прицепился как банный лист. Почему? — Потому что недоверие между нами породит непонимание, а это загубит всё остальное. Я не могу полагаться на человека, который тянет с меня ответы, а сам не готов на размен. — Наруто… — голос проехал на низких тонах. Во рту тренера каждое слово являлось поддержкой неподъёмного бремени. — Вас выдает манера речи, — отмахнувшись простым острым взглядом, Узумаки продолжил своё. — Вы знали его, потому что бываете так же болтливы, используете те же словесные обороты. Я сначала думал, что показалось, но слишком много совпадений, разве нет? И Вы сдержаны, прямо как Саске. А Саске этому научился у Итачи. Ещё в детстве. — Мало ли людей с подобными качествами, — Какаши возмутился негромко, однако заметно нахмурившись. — По цвету обуви и курток ещё судить вздумай. Это уже несерьёзно. — Вы его знали, — только кивнул Узумаки, не смея оспаривать дальше. Выражение вышло с подвохом. Хатаке не удалось определить о каком из Учих на этот раз завёл тему Наруто. В его интонациях сидела медлительность, словно бы каждый звук доставлял физическую боль и неудобства. Вряд ли виной тому выпивка, вероятно Узумаки и пил не от скуки. Значит, Какаши ошибся, решив, что не стоило ехать вместе. — Пошли, подышим, — велел он, первым поднявшись. — Пить не будете? — Пойдём. Парень вышел из-за стола без дополнительных уговоров. Он не считал себя неженкой, а характер строптивым, потому не имел причины отказывать человеку, что столь настойчиво зазывал на мороз. Зима она всюду холодная, и снаружи, и в теле. Хатаке же видел одну связь — сосуды стоило ненадолго сжать, иначе, не протрезвев хоть на йоту, Наруто загонял бы себя в тупик. Снова и снова. — Вас дома наверное ждут, а я пристал с этим самым… — шаг за шагом осуждено шептал Узумаки. — Не думай об этом. — Да как тут, не думать. Нос на улицу ученик высунул первым, за чем придержал дверь выходящему следом Какаши. — Я привык просто к своему режиму, не подумал о том, что возможно возникнут различия, — продолжил он, с удовольствием вдохнув свежего воздуха. — Замолчи. Ты переживаешь без повода. — У вас никого нет? — внезапно замер Наруто, дойдя разве что до арки в паре метрах. Предположение роли не играло, но от того не лишалось законного смысла. — Нет. Никого, — ровно поведал попутчик. — Ясно. Наваждение схлынуло. Узумаки достал сигарету в то время, как тренер проследил за короткой вспышкой пламени и пассивно закурил вместе с ним. Ничего не сказал… Наруто чуть вертело, будто флюгер на крыше. От сигареты он затягивался усилено, скорее всего, не находя возможности раскуриться, затем шумно выдыхал, тут же прислоняясь губами обратно. До поры до времени, каких-то пару минут Хатаке тихо стоял неподалеку, сверля взглядом улицу и дорогу, а после понял, что время назад не идёт, и дальше не удержался. — Послушай меня, ладно? — произнес он, едва парень закончил и выбросил фильтр в темень. — Иди сюда. Отошли они недалеко, только вглубь свода, прячась в его тени. — Я… — Какаши взял паузу, смутно теряясь в словах, стоило взгляду столкнуться с похожим, однако более влажным. — Я давно это понял, но, видимо, сильно хотел разубедиться. Досадно, что судьба тебе… — Это неправда! — тот час блеснуло море в лике шторма и отразилось ровно в пасмурно синих радужках. — Я не хочу, чтобы Вы говорили так, будто мне в жизни требуются чьи-то поблажки, Какаши. Терпеть это не могу, — уверенно высказал Наруто, упираясь ногами в асфальт. Он не сумел принять браваду, явно заскользившую в глупых словах, но и Хатаке выждать не ухитрился. — Нет. Это не дает преимуществ. Однако и хуже оно тебя сделать не может. — Вы трезвый. Смысл лекции? — Я готов помогать, пока не осилишь дорогу, — наивно уверил тренер. — Не нужно мне драмы, — Узумаки догадливо усмехнулся. Он собирался показать ряд зубов в доказательство сказанной правде, но тут вдруг собеседник спиной прислонился к кирпичу, уложенному в облицовку свода, и томно прикрыл свои веки, не намереваясь впредь смотреть на лживые эмоции ученика. — Я сожалею этой истории, — задумчиво выделил он. — Дерьмо случается. Часто и неожиданно. Я знаю, — и вновь замолчал, надолго задержав два пальца аккурат возле извилистого старого шва на стене. — Ты сам должен быть сильным. Должен научиться опыт принимать любым, а самого себя, в конце концов, прощать… Наруто не нашёлся. Претенциозно следя за движением тонких пальцев по вышибленному кирпичу, он ждал, когда в те врежется особо острый скол хрупкого камня. Брызнет кровь, Какаши шикнет и наконец-то заткнётся. — Знаете, почему это невозможно? — Узумаки хмыкнул нелепо, с жаждой вывернуть язык, чтобы не ляпнуть того, о чём и думать давно стало стыдно. — Сомневаюсь, — столь же абстрактно и хило. Пальцы вернулись к карману куртки. Слова как таковые были, но оформлялись в здравые мысли с огромным трудом. Именно сейчас опьянённая дымка перемешала их с визуальными картинами воспоминаний. И Наруто почти затерялся, как всё-таки ухватился за суть. — Я сказал ему… — произнёс он, подавившись остатком, когда Какаши всё внимание направил ровно меж синих глаз. Так больно внезапно стало. Так горячо в гортани, что аж до скромных слёз вымывало сосуды. Зачем только таился… Глубокий вдох не остудил жара лёгких, и в этот миг Узумаки остервенело развернулся, окончательно выпустив руль. — Сказал, что он мне нравится, — прямой пинок в глыбу льда стал вторым напоминанием далёкого вечера. — Что я люблю его! — снег разлетелся и вновь собрался у носа ботинка, пока нога взмывала наотмашь снова и снова. — Блять… Блять! Я убил его, Какаши! Он из-за меня разбился. Я его… — Потише, — за плечи стремительно обняли, отстраняя от снежного вихря. Шёпот близ уха, как мог, присмирил разгоревшийся шторм. — Мы не на ринге, тише. Никого ты не убивал… Наруто дрогнул спиной, спрятав лицо за сосульками спутанных светлых волос. С ним давно уже приключилась уйма отвратных вещей, отчего только Хатаке возомнил, будто способен был что-то исправить. — Уверен, что это всего лишь случайность, — тренер назидательно прикоснулся ладонью к чужому лбу и, отодвинув с лица пряди мягкой соломы, потянул Наруто дальше от сугроба. — Он кучу лет на них проездил, нет… Саске знал, что такое мотоцикл и как с ним обращаться, — шепча воспалённо, Узумаки только внимал чужому молчанию. — Это иллюзия. У мотоциклистов всего два пути. Они либо однажды меняют два колеса на четыре, либо… — глянув в красные белки напротив, Какаши опустил свои брови. — Да, Наруто… Он мог использовать короткие фразы, избегая лишних слов, чтобы не тратить энергию на бесполезные разговоры. Человек, говорящий с безысходностью, будет выражать свои чувства через каждое произнесённое слово и жест, однако Хатаке сейчас совершенно не хотелось говорить грубое «конец», потому что оканчивать трудный путь время Наруто совсем не пришло. — Любовь… Чушь. Не смей забывать о себе, чтобы становиться второй жертвой этого случая, и не думай, что судьба убила его ради тебя, — Какаши прикоснулся к остывшей руке, сжал её в собственных пальцах, чем уготовил к новой истине, прошедшей мимо взгляда. А Узумаки даже не заметил. Чуть двинул пальцами, укладывая те удобней, но продолжал смотреть куда-то сквозь болтающее с ним пятно. — Ты должен выбрать чего именно хочешь от жизни. В конце концов, Наруто, сейчас это как никогда важно. — Кажется, что просто жить давно не хочется, — противнее признаний Хатаке и слышать не думал, в ответ же согласно кивнул: — Да. Так намного проще. — Правда? — Узумаки неуверенно вытянул кисть руки и прошёл мимо, слегка задевая плечом Какаши. — Потому что для Вас любовь — чушь? Это весьма ожидаемо. — Любовь не должна была стать ей, но ты обернул её в обложку китайской грамоты. — Я, блин, даже как он выглядел, не помню. Все тёмное кроме улыбки. А не помню! — по новой рассердился Наруто. Словно мутная ночь, лико молодого человека высветлило пространство вокруг себя, забрав на совесть жжёную пыль. — Я то и дело смываю с тела копоть, потому что вижу безликий труп, говорящий моим же голосом. Хотите? Я поделюсь. Сожжём его вместе, чтоб вспомнить, кого опустили в могилу. — Так к чёрту его вспоминать?! — выдернул смысл Какаши. — Ты ищешь себя в кошмарах, где сам горишь ярче трупа. Хочешь совет? Откройся миру. Стань к людям добрее. Ты удивишься, как жизнь в одночасье изменится, стоит только пересмотреть свои взгляды на вещи. — Грубо. — Зато правдиво, — Хатаке остановился на полпути, глядя, как ноги Узумаки неторопливо несут его прочь из тени, а после решил, что должен сказать нечто, держащее связи. — Мне жаль Саске. Но его больше нет. — И никогда не будет, — Наруто обернулся, болезненно улыбаясь. Веки его прикрылись, украсив лицо тоненькими морщинами, в свою очередь губы едва различимо поджались. — Вы умный человек. И Вы конечно же правы. — Отпусти его, — не потеряв парня из виду, строго бросил в спину Какаши. — Нет. И тему эту больше не трогайте, — искренне попросил Узумаки, смотря себе под ноги. Замедлив шаг, он вскоре зашатался и встал у выхода арки, придерживая тело её глубоким перегибом. Мутило жутко. Тренер за ним не спешил, решая что-то позади. Джокер под манжетой случайно обменялся на бескозырный билет. Последнее доказательство встало у Хатаке поперёк глотки. Он рад бы вскрыть свой секрет, но стиснул зубы, прижав язык к нёбу и промолчал, на этот раз точно зная, что истинно облажался. — В понедельник последняя тренировка. Придёшь? — скептически вопросил Какаши, вскоре возвращаясь за парнем. Он рассмотрел чужое лицо достаточно хорошо, чтобы понять, как любой из возможных вопросов на этот раз способен Узумаки добить. Не сейчас. Хатаке достаточно наглупил, согласившись принять сию попойку за верное завершение дня. Он ошибся. — Время покажет, — мотнул головой Узумаки, и так же пьяно ушёл восвояси, простившись коротко вялым взмахом руки.***
Выходной прошёл мимолетом. Ночью Наруто, как мог, пытался не думать о беспределе Какаши, в итоге же злился на него, но спать не решался, потому как и возненавидеть тренера не удалось. Тот не дерзил, зато абсолютно правым ветром толкал к пути верной цели, говоря вещи, режущие остро и по больному. Хатаке лишь по-своему раздвигал его веки, за что винить было глупо. Проблема заключалась в ином: глаза Наруто всегда оставались открытыми, разве что он не верил и не принимал то, что видел ими. Родился непременно парным существом. Новогодний настрой так и не пришёл, однако кое-какие подарки удалось получить на работе и от Тен-Тен. Девушка в этом году воодушевилась по полной программе. Её привычка следовать семейной традиции вновь настроила планы на будущее. Тен-Тен собиралась поехать к родителям, встретить праздник с ними, а после, под приятным разогревающим шафе, быстрее собраться и прилететь на квартиру к Наруто, где в этот раз холодильник заполнила немногочисленная еда, а стол собиралась украсить бутылка белого полусухого. Таким Новый год оставался с давних времен, стоило двум молодым людям увидеть друг в друге искру товарищества. Быть может потому Узумаки праздника совсем и не ждал. Ничего не менялось. До смены календарей в этот раз осталось порядка двух суток. Не малый срок для тех, кто с нетерпением караулит сей день, и слишком прижимало время человека, кто старался пережить мероприятие моментом. Наруто задумался о подарке для Какаши. Думал даже нетипично для себя, просто вдруг осознав, что стал ему чем-то обязан. Он счёл, будто лучшим презентом для тренера станет нечто, отражающее его уникальные качества. Обиды им стоило отпустить, а злость, как Узумаки надеялся, погибла бы со звуком короткого поздравления. И ни что не должно более мучить да изводить совесть, как буквы из молитвенных слов пока не принесли однозначного результата. Так Наруто изначально и пришёл к идее презента. Обдумывал варианты, пытаясь найти идеальный, и, в конце концов, он даже личности Хатаке как таковой не зная, предпочел сделать что-то самостоятельно — специальный нож, который отражал бы мастерство в боевых искусствах. Конечной целью вылезла ни столько оригинальность, сколько чёткий поиск совета. Кому-то следовало убедительно кивнуть в ответ на идею, тем самым успокоив его ритмично надрывающийся запал. — Эй, — Наруто остановился у двери душевой, обращаясь к Суйгецу. — У вас принято дарить подарки на праздники? Парень обернулся, задумавшись, и прижался к полотенцу в руках. — Вообще нет, но некоторые что-то всё равно дарят. Ты кому хотел? — Какаши. — А ты банален. — Что ещё за дурь? — Наруто удивлённо вскинул брови, не до конца понимая причину гадливости. — Ну, это как в школе. Букетик классухе, конфеты для любимой математички. Боюсь, будет выглядеть странно, — улыбнулся Хозуки, вскоре беря себя в руки. — Какаши не любит подарки? — Не то чтобы. Лучше это с ним обсудить конечно, но белиберда вроде пачки пирожных или подарочного ножа — определенно не то, чем можно удивить такого человека. — Надо же… Суйгецу будто посоветовал сделать что-то личное и значимое. Нечто необыкновенное, принятое Наруто во внимание как часть только их общей на двоих жизни. Странный ответ. С тонной серьезности размышляя прежде над темой ножей, Узумаки решил было заказать тот с гравировкой; она могла стать благодарностью, которая отражала бы сущность Хатаке как лидера и наставника. Однако парень всё просчитал. Удивить… — Не думаю, что во мне осталась способность кого-то удивить, — отчасти резко Наруто позволил себе отвернуться. — Ладно. Всё равно спасибо. — Подожди. Суйгецу перехватил его руку в тот момент, как Узумаки заступил вернуться к шкафчику. На задумчивом лице таились странные складки мелочей, которые парень будто желал озвучить, однако не мог решиться. — Какаши книги любит. Эротическую литературу, — вкрадчиво произнёс он, серьёзно вглядываясь в светлые глаза Узумаки. — Ты подумай. Перед тем, как Суйгецу скрылся за дверью душевой, Наруто успел только неловко хохотнуть. Год обещал окончиться сумасбродом. Когда напарник вышел при полном параде, занятие уже началось. Всё шло постепенно с привычной рутииностью, от которой, признаться честно, Узумаки успел отвыкнуть за эту пару недель. Странные, наблюдающие взгляды, что он ловил на себе, не давали как следует проникнуться боевой атмосферой. Какаши смотрел насторожено, вновь изучающе, словно того и гляди собирался о чём-то сказать. Однако тренер молчал и наскоро отворачивался, обращаясь к другим и кивая на что-то неверное, стоило взглядам столкнуться. Постепенно Наруто стал замечать, как все здесь едва не страдали ерундой под смеющиеся и явно несерьезные предупреждения Хатаке, что и сам не скрывая странного воодушевления нетипичным притворством, больше бродил вдоль стены, нежели отдавал предпочтение работе. — Перчатки купил? — поинтересовался он у Наруто спустя час или больше, заметив содранные лохмотья кожи на косточках пальцев, которым приходилось выглядывать из под слоя бинтов. — Нет ещё. — Как знаешь, — флегматично пожал плечами Какаши и снова пошёл вдоль стены, осматривая группу с необыкновенной теплотой. — Суйгецу, — вскоре позвал Узумаки, устав размышлять о причинах. — Это из-за праздника всё? — М? Вероятно парень не задумывался и на мелочи не отвлекался, став тем единственным заражённым усердием, кто, вдоволь разогрев свои мышцы, решил практиковать наиболее сложные и корявые связки. Наруто его интересовать перестал буквально через десяток минут парной работы. Парень конечно двигался и вполне мог ответить сдачей, однако пятидесяти килограммовый мешок у зеркал, давал возможность подумать и отследить все ошибки. — Ладно, — угрюмо бросил Узумаки, возвращаясь к работе на груше. Без перчаток Какаши к ней прежде не подпускал, но в этот раз, словно Бог помазал, отправил собственноручно. Год тянулся вечностью с вагонеткой, а к концу подходил звонкой неделей признаний. Время его, будто чувствуя, что стремительно иссякает, разгонялось с каждым днём только резче. Тренировка, подобно ему, пролетела на вдохе. Спустя лишь пару или тройку смен позиций и передышек, Узумаки с удивлением обнаружил, что весь коллектив опустился на пол. — Наруто? — в ожидании произнёс тренер. — Иду. — Я хочу всех поблагодарить за время, проведенное в команде, — стоило последнему человеку в зале приземлиться на мат, Какаши признательно кивнул. — Вы отлично работали, особенно в последнюю пару месяцев. Все порядком устали, но то, как вы показываете себя на тренировках, заставляет верить в бессмертие человеческого духа. Молодцы. Я поздравляю каждого с наступающим праздником и надеюсь, что после ярких выходных никто из вас не растеряет форму. Суйгецу, по большей части это касается тебя, — Хатаке с доброй укоризной замедлил речь и посмотрел на вымотанного парня рядом с Наруто, готовый даже добавить что-то ещё, как вдруг передумал. — Спасибо за тренировку, парни. Не прощаемся. И в считанные минуты народ оживился. Суйгецу озорно смеялся, уходя в раздевалки одним из первых, все прочие зашумели хором непохожих друг на друга голосов, воспрянули духом, и даже Джуго мимолетом улыбнулся, словно в сладком предвкушении смотря в находящие будни. Люди расслабились, чего отныне не желали скрывать. А Наруто притормозил, поняв, что должен был завершить свои муки. — Какаши… — Тебя подвезти? — оставшись с Узумаки наедине, тренер обернулся заметно напряжённее. — Я хотел с Вами кое-куда заехать сегодня. Идея наконец-то раскрылась. Интернет пестрил разноплановой литературой, однако книжный оставался той малой частью, по сей день связывавшей живых людей напрямую, и именно туда чувство долга внезапно потянуло попасть. — Снова сюрпризы? — непростое удивление задело тренера в этом вопросе. Он что-то просчитал в уме, но что — подопечный не понял. — Тогда через пятнадцать минут. Выйду в фойе. Хатаке согласился. Стоило ли говорить, как сложно подготовиться к прыжку, и как легко на деле оказаться в полёте. Всего через десять минут Наруто прикрыл тонкую дверь и стал последним, кто вышел из раздевалки в пустой вестибюль. Какаши, на удивление, уже ждал. Он сам не понимал, зачем торопился, к чему разобрался с остатками дел в ненормальном порыве и чего ради заканчивал беседу с пожилым человеком на вахте, пытаясь многого пожелать. Дрожь колотила его изнутри, вырывалась в тонком непослушании рук, коими он крутил единичный ключ от собственной комнаты. Хотя бы тело пока послушно стояло рядом со стойкой. Хотя бы Наруто за спиной не спешил. — Я готов, — аккуратно произнёс Узумаки, желая перебить не так некорректно, как мог сгоряча. — Пошли. Выходя, Хатаке постарался не касаться ученика ни телом, ни одеждой. Страх быть распознанным им неверно неожиданно напал на усталую голову и бросал его в сторону, стоило парню приблизиться чуть скорее обычного. — Ты нашёл занятие на Новый год? — Оно само меня нашло, — буднично признался Узумаки. — Подруга приедет. Выпьем. — Тогда хорошего праздника. Ты заслуживаешь нечто большего, Наруто. — Как-то пафосно, не находите? — усмехнулся ученик, забравшись в пачку сигарет да в поисках зажигалки. — Отчасти… Какаши говорил стылым ветром. С самого утра «сегодня» перестало отливать будним днём. Он собирался сказать, что к чему, признаться в тайне, которая давно перестала считаться законной. Сквозь адские страхи, решил, будто поводы на этот раз вышли за крайность. Тогда рука его дрогнула раз, затем второй, а на третий прикоснулась к ушку тканевой маски, одновременно с тем замедляя шаг целого тела. Узумаки рассказывал некий бред, что Какаши слушал в пол уха. Однако следующий момент чем-то оборвал разговор ученика и подстрекнул вцепился всё в тот же предмет. Только секундой позже, с ярким непониманием в лице поскользнувшись на обманчиво снежной горке, Наруто издал дикий ох. Он наскоро полетел спиной к земле, зацепив под ней лёд, но хватка на тренерской руке не разжалась, лишь дёрнулась машинально, в одно мгновение став злостным апофеозом. Наруто не упал, а чужой вес Хатаке почувствовал, уже став на уровень уязвимее. Изумленно приоткрыв рот, Узумаки замер, напуганно сжавшись. В выражении его лица Какаши уловил сначала ужас, затем смятение, а после искренний и неподдельный шок, тогда как ноги парня затрясло, будто те пытались выравнять странную позу, вместе с выпавшей сигаретой норовящую броситься прямо под грязный асфальт. Маска сорвалась с лица, повиснув на одной стороне. Ветер недружелюбно задул в тёплый нос холодным ручьем, приоткрывая тонкие губы. Они же и заставили Узумаки повиснуть на чужих руках тенью смерти. Знакомый излом почти по-детски ему улыбался, — возможно, нет, — не улыбался, а сожалел. Однако, чёрной печалью разрезая повзрослевшее ныне лицо, он показал сумрачные глаза внезапно давно знакомыми и… Родными. — Саске, — беззвучно произнёс ученик, наконец разбивая образ кошмаров живым лицом. Наяву. — К этому все и шло, да? — тихо дрогнул Учиха. Ударом в спину моменты прошлых лет стукнули Узумаки по кости. Он снова увидел гроб, чья блестящая новая крышка спряталась под пледом ярких цветов. Это зрелище всегда заставляло его замирать. Как в первый день неугомонного лета и в день похорон, как каждую ночь… Наруто наблюдал и всякий раз не противился, веря, что вскоре это пройдёт, однако он и не заметил, как затерялся в лабиринте бессмысленной красоты. Гроб, окруженный цветущими букетами, точно стал символом прекрасной судьбы, прерванной внезапно и несправедливо. Растения подле являлись последним даром нежности перед вечной тьмой. Но аналог бессмысленнен, ведь Какаши больше не имел имени. А Саске отныне не лежал в той могиле. — Безумие… Узумаки с мучением ощутил, как мгновенно смешались в нём чувства скорби, утраты и непонимания, будто эмоции стали невидимыми нитями, запутавшимися в душе столпом мрака и бурь. Ликорисы сгнили, за чем потянуло сладковатой вонью. Он посадил их столько, что сам застрял, уцепившись ногами за стебли. А те разлагались и падали ниц. Отсырели и ветки, собственными руками обломанные на подходе к безымянной могиле. Учиха жил… Учиха жил. Поняв это, Наруто вырвался, что было сил дёрнув руку. Тренера смазало ветром, оставив на виду лишь тёмные волосы, по обыкновению затянутые резинкой. Наруто не смотрел. Он отвернулся раньше собственных ног, дабы через одно мгновение побежать от безумия прочь. Кости лихорадило ломкой.