***
Выходные, подёрнутые мрачной дымкой, проходят. Клиенты попадаются наглые, липнущие, но Хёнджин настолько измождён Хёкджэ, что даже не реагирует на чужие руки, пробирающиеся под ткань рубашки. Хуже уже всё равно не станет. Он живёт лишь ожиданием начала учебной недели, где его встретит улыбчивый Феликс и заставит забыть обо всех кошмарах. Правда, они так и не поговорили за выходные. Хёнджин не нашёл в себе сил, чтобы написать ему, но очень надеется, что не отдалил этим Феликса от себя. Аудитория не заполнена даже наполовину, поэтому Хёнджин занимает своё любимое место в четвёртом ряду, ожидая прихода друга. Феликс появляется минут через пять. Как всегда, ужасно красивый со слегка зачёсанными назад тёмными волосами и с прозрачными линзами, что отражают его непередаваемый кофейный оттенок глаз. Он пробирается через студентов, кивая и отвечая им что-то с лучезарной улыбкой на губах — Хёнджин им немного завидует. Так хочется, чтобы Феликс улыбался всегда только ему, чтобы окутывал своим теплом и топил в объятиях. Феликс вообще чудесный. И он так мягко смотрит на него, когда доходит до их ряда, отчего надежда, что всё обязательно будет хорошо, загорается с новой силой. — Привет, — его басистый голос ласкает гнилую душу. — Рад тебя видеть. Хёнджин замечает, как Феликс задерживает взгляд на его шее. Неужели плохо замазал синяки? Феликс присаживается рядом, кладёт ладонь между его лопатками, и Хёнджина прошибает током: вместо руки друга, он чувствует чужую. — Всё хорошо? — спрашивает Феликс, видимо, заметив его состояние, и наклоняется ближе — до сблёва знакомый запах через ноздри пробирается под кожу, въедаясь в каждую клеточку тела. От него пахнет лавандой. Грёбаной лавандой. От Феликса никогда так не пахло. — Лаванда, — шепчет Хёнджин. — А? Да, пришлось купить другой кондиционер, потому что моего не было… — Феликс говорит что-то ещё, но Хёнджин не слышит. Обрывки прошлого вновь так ярко рисуются перед глазами — тошнота слишком сильно подкатывает к горлу, поэтому Хёнджин вскакивает со своего места, хватая рюкзак, и выбегает из аудитории в сторону туалетов, так и не сказав больше ни слова. Он запирается в кабинке и сгибается над унитазом, очищая желудок от плотного завтрака. Его выворачивает едой и своими чувствами. Желчь вместе с сожалениями жжёт гортань. Отвращение когтями царапает изнутри грудную клетку, стремясь вырваться наружу, но оно приросло к собственной плоти и не может так легко покинуть тело, покинуть разум. Жалкий. Какой же он жалкий. Всего лишь кондиционер для белья, а Хёнджин сгибается под натиском мрачных воспоминаний. Так не должно быть, это ненормально, он ненормальный. Неправильный. Сломленный. Аморальный. Опороченный. Он не заслуживает любви, лишь извращённую похоть возрастных толстосумов. Дверь в уборную открывается, и Хёнджин слышит тихие шаги, которые проходятся от одной кабинки к другой, замирая около его. — Хёнджин? Ты здесь? Голос Феликса заставляет ненавидеть себя сильнее: он не заслуживает такого беспокойства о своей прогнившей душе и использованном теле. Хёнджин прикладывает ладонь к дверце — тянется к свету, что стоит в нескольких сантиметрах от него. Такой чистый, незапятнанный. Хёнджин чувствует себя мотыльком, который летит на огонёк и сгорает, ведь сам он настолько погружён во тьму, что не выдерживает яркого света. — Здесь. Рядом доносится шуршание одежды и тихий вздох — кажется, Феликс садится около двери кабинки. Его догадка подтверждается, когда Хёнджин слышит голос друга гораздо ближе, на своём уровне. Откинувшись головой на прохладную плитку, Хёнджин вытягивает ноги вперёд и упирается ступнями в противоположную стену. Тыльной стороной ладони он протирает рот от остатков рвоты и старается дышать ровно, прогоняя из своих мыслей навязчивые воспоминания. — Ты как? — Сносно, — горло побаливает, но приступ паники постепенно отступает. — Хочешь поговорить? Хёнджин ведёт плечом, а затем вспоминает, что Феликс его не видит: — Не знаю. Я… Это так отвратительно, Ликс. Не хочу втягивать тебя в это, марать этой грязью и… — Что бы там ни было, я не отвернусь от тебя, Хёнджин, — говорит он и слегка стучится в дверь. — Откроешь? Собравшись с силами, Хёнджин тянется пальцами к замку и открывает, продолжая сидеть на полу. В дверном проёме появляется пятнистое лицо Феликса, который тоже остался на своём месте. Выглядывая, они чуть ли не сталкиваются лбами, и Хёнджин смущённо морщится. Он старается не дышать через нос, чтобы не чувствовать лавандовый запах, и концентрируется на веснушках друга, выискивая знакомые созвездия. — Поехали ко мне, — предлагает Феликс. — Чего? У нас ещё две пары, да и на вторую половину этой можем успеть. — Сейчас не они важны, а ты, — ладонь, что чуть меньше его собственной, протягивается в сторону Хёнджина. — Пойдём со мной. И Хёнджин идёт. Он берёт Феликса за руку, поднимаясь с холодного пола, и, не отпуская ни на секунду, следует за ним по пустым коридорам корпуса. Даже идя по улице, они не размыкают руки, из-за чего Хёнджин ловит на них удивлённые взгляды прохожих, но Феликсу, кажется, совершенно плевать. Его апартаменты располагаются недалеко от университета, поэтому они добираются до них пешком за считанные десять минут. Квартира встречает их тишиной и каким-то неосязаемым уютом — такая же светлая, как и её владелец. За практически месяц их знакомства Хёнджин успел тут побывать раз семь, коротая время за выполнением совместных проектов, а два из них даже оставался с ночёвкой. Спали они в те разы, правда, очень мало: фильмы из вселенной DC сами себя не посмотрят. И хоть Хёнджин с комиксами совершенно не знаком, смотреть фильмы с Феликсом одно удовольствие. — Сделать тебе чай? Или, может… — они проходят в небольшую единственную комнату с мягким диваном, что так и манит развалиться на нём и не думать ни о чем, смотря очередное кино. — Нет, — качает головой Хёнджин, забираясь с ногами на диван. Рядом — в точно такую же позу — садится Феликс, касаясь своими коленями его. Близко. Слишком близко, из-за чего запах лаванды пробирается в нос и Хёнджина вновь передёргивает — по привычке руки стискивают собственную кожу в попытке перебить фантомные ощущения на теле. — В чём дело? Я не совсем понимаю, но ты так реагируешь… — Феликс обеспокоенно посматривает на него, хмуря брови. — Лаванда. Я ненавижу запах лаванды. — Хорошо. Подожди чуть-чуть, — он поднимается с места и скрывается в ванной, чтобы через несколько минут вернуться уже в другой одежде. — Прости, у меня не осталось чистых вещей, — Феликс указывает на большое пятно, что красуется на серой футболке, — которые бы не пахли так. Хёнджин же крошится внутри от проявления такой заботы и благодарно кивает в ответ. — Всё в порядке. — Как я и говорил ранее, ты можешь мне всё рассказать, Хёнджин, — Феликс сидит рядом, едва касаясь его коленей, но не стремится приблизиться, сохраняя комфортную дистанцию. — Ты мне доверяешь? Доверяет. Хёнджин вообще не раздумывая доверил бы ему свою жизнь. Наверное, такое отношению к человеку, с которым он знаком всего лишь несколько недель, не совсем нормальное, но то тепло, что излучает из себя Феликс, не даёт и шанса относиться к нему иначе. — Верю. Просто… ты такой светлый, чистый, хороший, а я… — Хёнджин жуёт губу, перебирая пальцами ткань собственной футболки. — Я грязный, запятнанный, ты просто не представляешь. Я… — Это не так, — перебивает его Феликс, строго смотря ему в глаза. — Ты прекрасен, Хёнджин. — Ты просто не знаешь всего. — Так расскажи. Даю тебе слово, что моё мнение о тебе не испортится, — он протягивает к нему раскрытую ладонь, ожидая решения. — Если ты, конечно, не убил несколько человек самым ужасным способом. Губы друга тянутся в улыбке, Феликс пытается разрядить атмосферу, а Хёнджин думает, что от парочки трупов бы не отказался. Он кладёт свою руку в предложенную ладонь — пальцы Феликса окутывают его собственные, отчего по телу проносится волна тепла и спокойствия. Вдохнув поглубже, Хёнджин начинает рассказ: — Я действительно работаю в клубе, но не барменом — танцую в закрытом заведении для богатеньких мужиков, которые сбегают по ночам от своих жён, — он опасливо смотрит на Феликса, но тот молчит, внимательно слушая и никак не выказывая своё отношение к услышанному. — В них нет ничего такого, просто танцы. Это не стриптиз, я не… — спешит оправдаться Хёнджин, пока Феликс не надумал лишнего. — Всё хорошо, не переживай, — Феликс чуть сжимает его ладонь, приободряя. — Даже если бы это был стриптиз, то ничего страшного. — Только это не всё, — шёпотом произносит Хёнджин. Слёзы скапливаются в уголках глаз, говорить о таком оказывается труднее, чем он думал. — Есть ещё индивидуальные заказы. Обычно их берут минут на десять и просто смотрят или дрочат незаметно, но есть те, кто… Горло сжимает спазмом, воздуха катастрофически не хватает. Хёнджин цепляется за ладонь друга, словно в попытке ухватиться за что-то хорошее в своей жизни. Феликс свободной рукой гладит по спине, и это окончательно что-то срывает внутри: Хёнджин, сворачиваясь в клубок, утыкается носом в его живот, вдыхает такой привычный запах хлопка, и его прорывает. Сквозь рыдания он рассказывает обо всех, кого может вспомнить. Говорит о похотливых взглядах, о грубых руках, что трогали его везде до куда дотягивались, о сотнях синяков, оставленных этими животными, о деньгах, которыми бросали в него в виде извинений за нанесённые увечья, о влажных пятнах на брюках клиентов и об убивающей глухоте других сотрудников, когда он молил о помощи. Хёнджин вспоминает и проваливается в эти обрывки прошлого, когда было нестерпимо больно; когда его согласия не спросили, врываясь в тело; когда шептали мерзкие слова о любви; когда запах лаванды смешался с запахом крови. Детально, не скрывая, описывает все те часы, что он провёл в ванной, смывая с себя жгучие отпечатки чужих рук. Вываливает все свои чувства, срывает пластыри, что едва прикрывали глубокие раны всё это время. Его разрывает изнутри от годами подавляемой боли, внутренности будто бы выворачивает наизнанку, скручивает морскими узлами и жжёт, нестерпимо жжёт. — Всё хорошо, всё будет хорошо, — повторяет раз за разом Феликс, поглаживая его по голове, обнимая, ограждая от враждебного мира. — Эти уроды ещё получат своё. И Хëнджину хочется в это верить. Он не раз мечтал, чтобы в клубе случился пожар или его разбомбило; чтобы все, кто там есть, сгорели вместе с ним. Такие же вульгарные, порочные, непристойные. — Я теперь противен тебе? — спрашивает Хёнджин между всхлипами. — Нет. Мне противны они, — Феликс обнимает крепче и продолжает: — Мерзкие животные, как их вообще земля носит? — Я ужасен. — Нет, ужасно то, что тебе пришлось пройти через это, но, Хёнджин… — Феликс останавливается, из-за чего приходится оторваться от его живота и повернуть голову вбок, чтобы столкнуться с карими глазами. — Тебе нужно уйти оттуда, заявить в полицию на этого сталкера и попробовать найти того ублюдка, который тебя… — пухлые губы поджимаются, Феликс не произносит это слово. — Это было слишком давно, и я даже имени его не знаю. А вот моего преследователя зовут Хёкджэ, но он обещал прекратить взамен на… — Хёнджин тушуется, слова с трудом покидают рот: — Я вновь разденусь перед ним. Хёнджин замечает, как ноздри Феликса раздуваются, он хмурится и недовольно морщит нос. — Ты не должен этого делать. Это не входит в твои обязанности. — Знаю, но он платит очень большие чаевые. Их практически хватает, чтобы покрыть четверть обучения. Ещё один такой танец, и я буду свободен. — Не нравится мне это. И этому мудаку я совершенно не верю. Такие, как он, так просто не останавливаются. — Одна встреча. Осталась всего лишь одна встреча, — успокаивает он то ли Феликса, то ли самого себя. — Всё скоро закончится. — Звони мне каждый раз, слышишь? Если нужно будет, я приеду. Ты тоже можешь приезжать ко мне в любой момент. Договорились? В ответ Хёнджин слабо кивает, от такого эмоционального урагана он чувствует себя ужасно вымотанным, словно отработал несколько суток подряд в клубе. Однако на душе становится немного легче: осознание того, что Феликс не оттолкнул, а принял, мягкой ватой наполняет тело, заставляя чувствовать себя любимым и нужным. Лёгкие поглаживания убаюкивают, хочется заснуть прямо так, на коленях друга, и проснуться, когда всё уже будет кончено. Тепло, исходящее от Феликса, приятный запах хлопка вместо лаванды и тихие нашёптывания постепенно погружают в сон. Глаза слипаются, тело расслабляется, звуки постепенно стихают, перед веками появляется тёмная бездна с переливами кофейных зёрен. Хёнджин одним мизинцем находится на грани сознания, едва улавливая шуршание ткани. Его заполняют образы бескрайнего поля с благоухающими цветами, яркого палящего солнца и веснушчатого Феликса, который низко смеётся, кружась на месте. Неописуемое чувство свободы позволяет ощущать себя таким лёгким, практически невесомым, и Хëнджину кажется, что он может взлететь ввысь, прямо к облакам и даже выше — туда, где нет живых существ, лишь звёзды, планеты, спутники и кометы. Так хорошо… Он не понимает, сколько времени проводит в таком трансе, но в какой-то момент замечает, что становится не так тепло, а запах хлопка куда-то исчезает. Глазные яблоки мечутся под веками, ресницы начинают трепетать, и с усилием воли Хёнджин разлепляет глаза — перед ними оказывается лишь обивка дивана, никакого Феликса рядом нет. Соскобливши себя с дивана, он оглядывается по сторонам и замечает, что стало заметно темнее — время явно близится к вечеру. С кухни доносится копошение, и, забежав в туалет, Хёнджин направляется туда. Феликс обнаруживается около тумбы, что-то нарезая и слегка напевая себе под нос. Он оборачивается, услышав шорох за спиной, и так ярко улыбается, обнажая свои белоснежные зубы, что аж слепит. Кому-то в своей жизни несказанно повезёт видеть по утрам Феликса вот таким: домашним, уютным, переполненным любовью. — Доброе утро, — хмыкает он. — Прости, что ушёл, но иначе бы я обоссался. Хёнджин давится смехом и понимающе кивает — Феликс всегда такой простой. — Сколько сейчас времени? — собственный голос после сна звучит ниже, приходится прочистить горло, чтобы не ощущать в нём противный комок. — Уже начало шестого, ты так крепко спал, что даже не слышал десятки входящих, — Хёнджин вопросительно выгибает бровь, на что Феликс отвечает: — Нас Джисон потерял на обеде. Оставил мне кучу сообщений, а тебе наверняка ещё больше. Он испугался, что я тебя украл, — уголок его пухлых губ тянется в усмешке, и Феликс добавляет: — Хотя так и есть. — Что ты делаешь? — интересуется Хёнджин, присаживаясь за стол. Голова совершенно ватная, после дневного сна соображается слишком туго. — Тыквенный суп. В корейской кухне я пока слишком плох, так что… — он демонстрирует кусочки тыквы. — Надеюсь, ты не против? Звучит очень вкусно, на что желудок отвечает голодным урчанием. — И кстати, раз уж ты тут, может, устроим ночёвку? Можно и Джисона позвать, он должен быть уже дома. Предложение кажется заманчивым: после такой эмоциональной встряски хочется просто отдохнуть вместе с друзьями, не забивая голову мрачными мыслями, поэтому Хёнджин быстро соглашается и печатает Джисону приглашение вместе с просьбой привезти ему сменную одежду и зубную щётку. Пока Феликс занимается варкой супа, а Хёнджин втыкает в стену, пытаясь прогнать остатки сонливости, подъезжает Джисон. Стоя в коридоре, он недовольно сверлит его взглядом и легонько толкает кулаком в плечо, после чего крепко сжимает в своих объятиях. — Дурак, я так испугался, — бурчит на ухо он. — Уже успел подумать, что… — ненадолго замолкнув, Джисон отстраняется и, хмурясь, добавляет: — Всякого. — Прости. Мы с Феликсом много говорили, а потом я уснул. Даже не услышал телефон. Джисон продолжает ворчать на них даже на кухне, говоря о безответственности и о том, что они могли хотя бы предупредить его. Однако всё недовольство заканчивается ровно в тот момент, как он пробует тыквенный суп, который приготовил Феликс. Лицо Джисона превращается в морду довольного сытого кота, он черпает ложку за ложкой и рассказывает о своей юридической практике в магистратуре. Хёнджин и сам рассыпается в комплиментах, как только сладковатый сливочный суп оказывается в его рту. Смущённый такой реакцией, Феликс потирает нос и покрасневшие щёки. Слишком милый. Ужин выходит у них потрясающе уютным с не менее потрясающим продолжением в виде просмотра фильма. Общим решением они выбирают для просмотра «Отряд самоубийц», который Феликс с Джисоном видели уже раз десять, в отличие от Хёнджина. Они наперебой цитируют фразы, отыгрывая каждый свою роль: Джисон принимается за Харли, а Феликс — за Джокера. Окружённый с обеих сторон друзьями, Хёнджин посмеивается, чувствуя искреннюю радость, что пузырится словно шампанское — опьяняюще щекотно. В итоге до полуночи они успевают посмотреть ещё «Чудо-женщину» и «Аквамена». На последнем Джисон начинает зевать и потирать глаза, устраиваясь на плече Хёнджина и порой проваливаясь в дрёму на пару минут. Феликс поглядывает на них время от времени, а когда на экране появляются финальные титры, предлагает отправиться готовиться ко сну. — А как мы это, — Джисон машет руками в воздухе, выписывая непонятные круги. Видимо, он уже почти спит и не может изъясняться чётче, — распределимся? Все трое переводят взгляд с дивана на кровать и обратно. В принципе, они могут уместиться все вместе и на кровати, правда, будет весьма тесновато. — Можете лечь на кровать, а я постелю себе на диване, — предлагает Феликс. — Ну нет! Твоя очередь его терпеть, — тычет пальцем лучший друг в сторону Хёнджина. Становится обидно, и Хёнджин всерьёз задумывается над «лучшим». Мелкий предатель. — Эй! — возмущённо восклицает он, насупливая нос. Феликс же непонимающе смотрит на них, выгибая бровь и переводя взгляд с одного на другого: — В чём дело? — Хёнджин — заноза в заднице! Сначала лезет обниматься во сне, потом пихается, а в завершение храпит на ухо, — выдаёт его с потрохами друг, уже явно не лучший. — Так что он весь твой. Или можем спровадить его на диван, чтоб он сам себе нахрапывал. Из-под спины Хёнджин достаёт диванную подушку и бьёт ей Джисона — полностью заслужил. Но тот лишь пищит и уворачивается, прося о помощи Феликса, который, в свою очередь, лишь заливается смехом. — Я буду спать на кровати! — восклицает Хёнджин и поворачивается к Феликсу: — А если я тебя не устраиваю, можешь спать вместе с этим, — тычок в сторону бывшего лучшего друга, — на диване. — Меня всё устраивает, — Феликс наклоняет голову вбок, его глаза так сияют и излучают нечто похожее на нежность, отчего Хёнджин даже теряется, немного подвисая. В них проскальзывает что-то ещё, но Хёнджин не может уловить, понять. — А тебя? Щёки печёт от пристального взгляда, поэтому Хёнджин отворачивается к Джисону, предварительно кивнув. Мелкие перепалки и борьба за раковину, чтобы умыться, сопровождаются смехом всех троих. Джисон с довольным лицом растягивается на мягком диване, что стал ещё шире из-за убранных подушек, и гаденько хихикает Феликсу в спину, пожелав ему выспаться хоть немного. — Я не настолько плох, — ворчит Хёнджин, когда они устраиваются на кровати, а свет выключается. В темноте комнаты он видит лишь очертания лица Феликса и чувствует отголоски его дыхания на своей коже. В ответ слышится тихий смешок. Жаль, что он не видит красивой улыбки друга. — Но ты правда громко храпишь. — Откуда ты вообще… — Ты же оставался у меня пару раз, а сегодня проспал на мне несколько часов, — напоминает ему Феликс. — Я услышал достаточно. Становится дико стыдно. Мало того, что он заснул на нём и не давал нормально пошевелиться несколько часов, так ещё и наградил чудесной мелодией. Господи. А ведь казалось, что он почти не спит и всё слышит… — Но, Хёнджин, я не против обнимашек. Хёнджин замечает, как на фоне окна поднимается рука — видимо, Феликс раскинул их, приглашая в объятия. Как-то неловко. Спать так с Джисоном давно уже стало нормой — как-никак знакомы семнадцать лет, — а с Феликсом… с Феликсом странно смущающее. Он уже начинает накручивать в голове, что и так слишком пользуется добротой друга, но его перебивает весьма жалобный тон Феликса: — Не хочешь? Я просто тоже люблю обниматься. И кто такой Хёнджин, чтобы противиться? Наплевав на сомнения, он тянется ближе к нему, позволяя окольцевать себя руками, а затем и сам закидывает руку на Феликса. Сердце в груди радостно бу́хает, словно, наоборот, пробуждаясь ото сна, в отличие от своего хозяина. Посетовав на глупый орган, что в столь ненужное время решает напомнить о себе по непонятным причинам, Хёнджин утыкается носом в ключицы Феликса, вдыхая аромат хлопка. — Хорошо, что я постельное бельё не успел постирать. Внимание и забота Феликса согревают даже лучше крепких объятий. Хёнджин растворяется в комфорте, забывая обо всех мерзких клиентах и ужасах, что ему довелось испытать. — Спокойной ночи, Ликс, — сквозь улыбку шепчет он в ткань футболки. — Пусть тебе приснится что-то хорошее, — отвечает ему Феликс и добавляет: — Но постарайся не пинаться. Шлёпнув его по спине, Хёнджин расслабляется в тёплых объятиях, что становятся совсем уже родными. Этой ночью ему действительно снится нечто хорошее: сотни звёзд, мерцающих на фоне золота, и бархатные ткани, окутывающие с ног до головы.***
— Я ревную, — бурчит Джисон, жуя рис с овощами за завтраком. — А? — Хёнджин отрывается от переписки с Феликсом, поднимая голову. — Ты нашёл себе нового лучшего друга, — объясняет он. За последний месяц, с момента признания о своей настоящей работе, их дружба действительно претерпела изменения, став ещё крепче и значимее. Теперь просыпаться и сразу же писать Феликсу стало привычкой, как и звонить ему после работы. После самых ужасных клиентов нередко Хёнджин вызывал такси до квартиры Феликса, отмываясь под душем насколько часов, а затем утопая в крепких объятиях. Когда же он приезжал к себе домой и звонил другу, его голос часто надламывался, а слёзы душили, из-за чего Феликс тут же срывался и, не кладя трубку, приезжал к ним в квартиру, чтобы развеять поглощающую тьму своим светом. На занятиях Феликс всегда находился рядом, вынуждая заливаться смехом от его глупых шуток. Лавандой от Феликса больше не пахло. Он признался, что на следующий же день после их разговора выкинул тот кондиционер и обошёл несколько магазинов, чтобы найти нужный. — Я нашёл себе ещё одного лучшего друга, — отвечает ему Хёнджин, голосом выделяя «ещё одного». — Тебя невозможно заменить, Сони. Джисон молчаливо кивает, явно призадумываясь. Он скоблит палочками по миске с едой и поглядывает на Хёнджина, который вновь отвлекается на переписку с другом. Феликс прислал новое селфи, где он в своих домашних очках готовит завтрак. Уютный и милый — это вызывает улыбку. Хочется прямо сейчас оказаться в его квартире, чтобы прижаться к родному телу, уткнувшись носом в золотистую кожу и вдыхая ненавязчивый запах хлопка. — Слушай, а он тебе случайно не нравится? — Конечно нравится, — ведёт плечом Хёнджин, пока ставит реакцию в виде сердечка на полученную фотографию и строчит комплимент изумительному виду Феликса. — Иначе бы я не стал с ним дружить. — Как парень в смысле. А вот эта фраза уже вынуждает оторваться от телефона и посмотреть на лучшего друга, который закусывает губу. Темы личной жизни они уже давно не касались: работа в клубе отбила какое-либо желание начинать отношения с кем-то. А два года назад отбила и физическое желание — даже утренние стояки остались лишь смутным воспоминанием из прошлого, как и возбуждение в принципе. Хёнджин открывает рот и закрывает обратно: ответить ему нечего. Слишком уж внезапный вопрос, которым он сам ни разу не задавался за два месяца общения с Феликсом. Нравится как парень? И как это вообще должно ощущаться в отношении мужчины? Считается ли сходящее с ума сердце и буря нежности, что накрывает его с головой при виде одной лишь улыбки друга? — Ладно, не грузись. Мне просто показалось, — Джисон как ни в чём не бывало возвращается к завтраку. Вот только его вопрос застревает в голове. Хёнджин думает об этом по пути в университет, взвешивая и сравнивая свои реакции на друзей. С ними обоими комфортно и безопасно, находясь рядом, Хёнджин всегда наполняется искренним счастьем, слушая их заливистый смех. Но когда он смотрит на Феликса, сердце делает кувырок от его неземной красоты, от десятков созвездий на лице, золотистой кожи, невероятных глаз и низко вибрирующего голоса. С Джисоном же ничего не ёкает, хоть Хёнджин и, безусловно, любит его. Это осознание бьёт под дых, заставляя совсем иначе посмотреть на свои взаимоотношения с друзьями. Стоя около аудитории и нервозно постукивая ногой, Хёнджин ожидает Феликса. Чёрт бы побрал этого Джисона. Зачем он вообще это спросил? Теперь всё кажется таким запутанным, непонятным. Сквозь коридор проходит толпа студентов, в которой Хёнджин замечает Феликса, что улыбкой освещает всё вокруг. Сегодня его волосы потрясающе уложены — именно так, как больше всего нравится Хёнджину: зачёсаны вверх, с редкими выбивающимися прядями на лбу. Хочется взвыть от его ослепительной красоты и своего участившегося пульса. Хёнджин шумно сглатывает: горло предательски пересохло. Он уже тянется к рюкзаку, чтобы достать бутылку воды, но замечает, что его друг не один, а с какой-то незнакомой ему девушкой, которая чуть ниже него, со светлым каре и идеальными пропорциями — ей позавидовала бы любая айдолка. Они о чём-то мило беседуют, Феликс громко смеётся от её фразы, а в завершение девушка ему низко кланяется и убегает в противоположную сторону. Неприятно. Проводив её взглядом, Феликс продолжает свой путь прямо к нему, а Хёнджин задерживает дыхание, когда друг останавливается рядом. Вот же чёрт. Он проклинает странные реакции своего организма, но не может оторвать взгляда от лица напротив: яркие созвездия, которые виднеются даже на ушах, ровные зубы, пухлые розовые губы, острый кадык и скулы. Зачем Феликс такой невозможно красивый? — Привет. Феликс раскидывает руки для привычных приветственных объятий, которые сегодня привычными не ощущаются. Хёнджин прижимается к нему, чувствуя медовый аромат, смешанный с ромашками и хлопком, своё бьющееся о грудину сердце и покалывание в кончиках пальцев. Мир словно замирает на те несколько секунд, что они держат друг друга в объятиях. — Неужели ты так соскучился за ночь, что не можешь меня отпустить? — тихо смеётся ему на ухо Феликс, вызывая стаю мурашек по телу. Кажется, их приветствие слишком затянулось. Тушуясь, Хёнджин отстраняется, в смущении пряча взгляд и как бы невзначай спрашивая: — А что за девушка с тобой была? — О, это Наён, она с биологического, — пожимает плечами Феликс. — Позвала меня на свидание. Под рёбра забивается колючая проволока, опутывая собой внутренности. С Джисоном так никогда не было — наоборот, Хёнджин каждый раз радовался за друга, отправляя того на свидания, а затем выслушивая, как всё прошло. За Феликса радоваться не получается. От одной только мысли, что он будет улыбаться кому-то ещё, обнимать во время сна и смотреть эти глупые супергеройские фильмы, неприятно щемит. Что, если ночами Феликс будет говорить не с ним? Что, если Хёнджин больше не сможет приезжать к нему после особенно отвратительной смены в клубе? Что, если Феликс отдалится? В голове уже крутятся мысли, какие у этих двоих получатся красивые дети — уголки глаз начинает щипать, и Хёнджин быстро промаргивается, чтобы не дать волю слезам. Как же глупо он ведёт себя. — И когда вы идёте? — всё же выдавливает из себя он, не желая слышать ответ. — Ох, я отказал ей. Волна облегчения щекочет лодыжки и поднимается выше, успокаивая сердце. Стальные колючие путы в груди постепенно распутываются. — Неужели не в твоём вкусе? Она очень красивая. И ты тоже. У вас бы получились идеальные дети, — слова срываются с языка раньше, чем Хёнджин их вообще обдумывает. Феликс смеряет его странным нечитаемым взглядом, вздёргивая бровь и издавая смешок: — Ты нас уже поженить успел? Стыдно и неловко. Благо от взгляда друга спасает открывшаяся в аудиторию дверь — Хёнджин срывается с места, забегая в помещение и занимания любимый четвёртый ряд. Вопросы чешутся на языке. Может, у Феликса уже есть кто-то на примете? Или внешность для него вообще не имеет никакого значения? А может, ему не нравится блонд? — Она действительно не в моём вкусе, — раздаётся тихий ответ на заданный ещё в коридоре вопрос. — Не нравятся блондинки? — глупо спрашивает Хёнджин. Феликс медленно поворачивается к нему — губы заметно покраснели от покусываний, пальцы слишком быстро крутят ручку, а взгляд хаотично блуждает по лицу Хёнджина, избегая глаз. Явно волнуется. Что там за вкус у него такой, раз он так переживает? Хёнджин готов принять его любым. Ну, практически. — Вообще-то, блонд мне нравится, — Феликс говорит это так тихо, что Хёнджин еле улавливает фразу. — Дело в том, что девушки в принципе не в моём вкусе. Надеюсь, это не изменит твоего отношения ко мне, — он наконец смотрит в глаза Хёнджину и со всей серьёзностью добавляет: — Понимаю, что у тебя был плохой опыт взаимодействия с такими, как я, но я другой. Правда. То, что делают эти животные с тобой… Хёнджин его останавливает, накрывая ладонью крутящие ручку пальцы. Он даже и не думал ставить Феликса в один ряд с этими выродками. Это же… Феликс. Милый, светлый, заботливый. Ну любит он члены, и что? Хёнджин вот, кажется, тоже. — Всё нормально. Даже не смей себя сравнивать с ними. Феликс кивает и тянет губы в мягкой улыбке, которая тёплым лучом забирается прямо в сердце. Кажется, Хёнджин попал. Иначе он никак не может объяснить разницу в реакциях на своих друзей. И ведь, если подумать, это началось с самого знакомства, просто Хёнджин даже не пытался дать происходящему объяснение, а, оказывается, всё довольно просто — влюбился. С этим необходимо что-то делать. Раз Феликсу нравятся парни, значит, у Хёнджина есть шанс. Вот только… кому нужен такой парень, как он? Совершенно не знающий любви, покалеченный, обесчещенный, очернённый. Он никогда по-настоящему не был любим: его хотят, неистово жаждут, трогают без спроса, но не любят. Да он даже, чёрт возьми, возбудиться не может. Феликс заслуживает лучшего. Мысли роятся, будто пчёлы в улье, не давая нормально сконцентрироваться на учёбе. Пары проходят где-то на фоне, всё это время Хёнджин кивает как болванчик на каждый вопрос, а иногда односложно отвечает. Его задумчивость не остаётся незамеченной, и вечером, во время их дружеских посиделок за игрой в приставку, Джисон спрашивает: — У тебя всё в порядке? Ты сегодня подозрительно тихий. Сидящий сбоку Феликс, постоянно касающийся его своими руками, вызывает приятный телу ток, отчего мозг плавится, превращаясь в желе. Хёнджин в очередной раз кивает — ужасно глупо. Он же не может вывалить на них все свои мысли? Как минимум к признанию Феликсу он не готов. Да и до конца в чувствах не уверен. Причина его странного состояния хмурится и внимательно всматривается в лицо Хёнджина. От такого пристального взгляда щёки припекает, а пульс учащается, явно переваливая за сотню ударов в минуту. — Тебе случайно Хёкджэ не писал? Из-за вопроса Хёнджин давится яблочным соком — сладкий напиток попадает даже в нос. Вытеревшись, он отвечает: — Нет. Он так и не объявлялся. Последний месяц Хёкджэ держал своё обещание: ни навязчивых сообщений, ни звонков. В клубе он тоже не появлялся, что хоть немного делало всю ситуацию лучше, пусть и без этого мерзавца уродов в заведении хватает с головой. — Тогда тебя смутило моё признание? Теперь приходит очередь Феликса краснеть. Хёнджин не успевает ответить, так как в разговор вклинивается Джисон: — Какое признание? — он смотрит то на одного, то на другого, сводя брови к переносице. В комнате повисает тишина — слышно лишь тихое гудение приставки. Феликс поджимает губы и поглядывает в сторону Хёнджина, словно спрашивая: «Могу ли я ему доверять?». Хёнджин кивает на немой вопрос: Джисону можно доверить всё. — Я гей, — немного помедлив, говорит Феликс. — Надеюсь, для тебя это нормально? Джисон зависает от полученной информации, а затем заходится хохотом: — Боже, вы выглядите так серьёзно. Я уж думал, ты убил кого. Об изначальной теме беседы все забывают. Атмосфера немного разряжается, в разговор возвращаются шутки и миллион вопросов от Джисона по поводу ориентации Феликса. Тот выглядит весьма смущённым, но всё же отвечает на каждый, рассказывая и о принятии себя, которое далось ему нелегко, несмотря на нахождение в весьма прогрессивной стране, и о первом парне, с которым он начал встречаться в выпускном классе, и даже о первом сексе, что прошёл не так уж гладко: на студенческой вечеринке после нескольких выпитых шотов. Хёнджин немного завидует: его подростковая влюблённость не имела и шанса на успех. К концу средней школы он влюбился в девушку из параллельного класса — ему хватило одного только взгляда на неё, чтобы перехватило дыхание, а коленки задрожали. Через пару недель, обдумав свои реакции, Хёнджин признался ей в чувствах. Провстречались они недолго: такая типичная подростковая влюблённость с невинными свиданиями и прогулками за руки закончилась с переходом в старшую школу. Хёнджин утопал в учёбе, готовясь к поступлению, а всё свободное время тратил на подработки, дабы были деньги хотя бы на еду. Отношения в его распорядок не вписывались совсем, что уж говорить про университетские годы. Феликс уезжает от них лишь ближе к полуночи под шуточки Джисона — тот явно не может удержаться, спрашивая, на сколько по шкале от одного до десяти он оценивает его как гей. Хёнджин пихает локтем лучшего друга в бок, закатывая глаза вместе с Феликсом, но Джисон только смеётся. Уже через полчаса от друга приходит селфи — где Феликс с зубной щёткой во рту, — оповещая, что он добрался до дома и уже готовится ко сну. Громкий писк глушится синтепоновой подушкой, а сердце бешено бьётся — кажется, у Хёнджина так разовьётся тахикардия. Прокричавшись от умиления, Хёнджин быстро строчит пожелание спокойной ночи, а сам выбирается из кровати и семенит в сторону спальни Джисона. К счастью, полоска света, пробивающаяся сквозь щель порога, говорит о том, что друг ещё не спит, поэтому Хёнджин влетает в его комнату и забирается на кровать к Джисону, обхватывая того ногами. — У тебя ступни ледяные, уйди! — ворчит он, но Хёнджин всё равно пристраивается ближе. — Хочу поговорить. — О, так ты созрел рассказать, что тебя гложет весь день? — Джисон поворачивает голову набок, чтобы оказаться лицом к лицу с Хёнджином. Небольшая комната, что наполнена кучей вещей и постеров — Джисон из тех, кто сеет хаос везде, где появляется, — освещается жёлтой прикроватной лампой. Всё это вместе с добрым взглядом друга создаёт домашний уют. Безопасность — то, с чем ассоциируется Джисон. Он всегда поддержит, протянет руку помощи, примет и никогда не высмеет. Разум наполняется уверенностью и формируется в слова: — Ты. — М? — Джисон непонимающе округляет глаза и приоткрывает рот. — А я-то чего? — Твой вопрос насчёт Феликса. Я целый день об этом думал. Кажется, я реально в него влюбился, — еле слышно шепчет откровение Хёнджин. — О, — первое, что выходит изо рта Джисона, а затем добавляется более протяжное: — О-о-о. А ты быстро соображаешь. И что будешь делать? Скажешь ему? — Пока не знаю. Я ещё не до конца уверен, да и… — он замолкает: сомнения гложут. Всё же у них не самая простая ситуация. Точнее, у Хёнджина. — Что? Он гей, так что у тебя есть все шансы. Кто вообще откажется от такого красавчика? — Джисон тычет пальцем в его покрасневшие щёки. — Ты бы стал встречаться с тем, кого три ночи в неделю лапают другие люди? Я прогнивший насквозь, Сони. А секс? Я уже и не вспомню, когда в последний раз возбуждался. Не думаю, что Феликс готов ради меня монахом заделаться, — поток страхов и сомнений вырывается наружу лавиной. — И вообще, не факт, что он меня как парня рассматривает. Джисон молчит несколько минут, скользя взглядом по стенам комнаты. Он беззвучно шевелит губами и отстукивает пальцами неизвестный Хёнджину ритм на его ноге. Терпение начинает подходить к концу, поэтому Хёнджин порывисто бодает плечо друга лбом — пальцы останавливаются. — Ты не прогнивший, — наконец говорит Джисон и возвращает свой взгляд на Хёнджина. — Ты израненный. Это разное. Желудок внутри сжимается от этой фразы. Хёнджин ожидает продолжения, шумно сглатывая и теребя в руках ткань майки друга. — Проблемы с возбуждением решаются через психолога, к которому тебе давно пора сходить. Не думаю, что отсутствие секса может отпугнуть Феликса. И как насчёт того, чтобы начать давать отпор наглым клиентам? Если тебя выпрут, мы что-нибудь придумаем. Хёнджин поджимает губы в задумчивости. Так-то Джисон прав — он уже может давать им отпор, правда, без чаевых придётся работать на пару месяцев дольше, что удручает. Но какая-то часть внутри него тихо нашёптывает, что Хёнджин заслужил к себе такое отношение, ведь он не лучше этих самых клиентов — такой же жадный до денег, готовый продать собственное достоинство ради полутора миллиона вон. Жалкий. — Эй, я слышу, о чём ты думаешь, — Джисон тянет его за подбородок, заставляя взглянуть ему в глаза. — Ты этого не заслуживаешь. Ты лучше их, слышишь? Даже не смей в этом сомневаться. В носу щекочет из-за подбирающихся к глазам слёз — приходится проморгаться, сейчас вообще не время. Он о чувствах к Феликсу хотел поговорить, а не насчёт отношения к самому себе. — Даже если отбросить всё это, не факт, что я ему интересен в качестве парня. — Я тебя умоляю. Вы постоянно переписываетесь, как два влюблённых школьника. И о чём вы вообще умудряетесь так много трепаться? — ворчит он, но на лице его не видно и капли недовольства — даже наоборот, кажется, Джисон изо всех сил сдерживает улыбку, так как уголки его губ то и дело дёргаются вверх. — Ты со мной времени меньше проводишь, живя в одной квартире. А на последнюю ночёвку вы меня даже не позвали! — Эй, я думал, что у тебя завал с учёбой! — пытается оправдаться Хёнджин, но пальцы друга уже принимаются щекотать его рёбра. Сквозь смех он еле выдавливает из себя извинения: — Прости-прости-прости, Сони! Помучив его ещё пару минут, Джисон отстраняется, укладываясь рядом. Они оба пытаются отдышаться, смотря на светлый потолок, где виднеются мелкие трещины и крапинки краски из баллончика — однажды Джисон решил покрасить себе кеды, но ситуация пошла не по плану. С них явно сдерут кругленькую сумму за ущерб, когда контракт аренды подойдёт к концу. — Думаю, ты ему нравишься, — говорит Джисон после длительной тишины. Хёнджин поворачивает голову вбок, рассматривая его профиль — Джисон тоже очень красивый: с мягкими чертами лица, большеватыми щеками, потрясающей улыбкой и таким идеальным разрезом глаз. Он очень весёлый, надёжный и интересный, Джисон принимает его таким, какой есть, не осуждая. Но от него внутри ничего не ёкает, пульс не учащается, а дыхание не сбивается. Его не хочется забрать себе и никому не отдавать. Ему не хочется писать каждую секунду. Да, Хёнджин его любит, и сильно. Наверное, сильнее всех в этом мире. Но Джисон не Феликс — в Джисона он не влюблён. — С чего ты взял? — спрашивает Хёнджин, вынырнув из своих мыслей. — Не знаю. Просто он иногда на тебя так смотрит… — Джисон ведёт плечом, продолжая рассматривать следы краски на потолке. — Не могу объяснить, но его взгляд меняется. А ещё, — теперь же поворачивается лицом к Хёнджину, с широкой улыбкой добавляя: — Он не жалуется на твой отвратительный храп. Это о чём-то да говорит. С открытым от возмущения ртом Хёнджин подскакивает на кровати, он тут же хватает подушку и начинает колотить ей своего лучшего друга. В итоге завязывается настоящая подушечная битва с криками и искренним смехом. Они носятся друг за другом по комнатам, совершенно не заботясь о соседях и о том, что им вроде как уже по двадцать четыре. Такая детская, безумно радостная потасовка вытесняет из головы страхи, заменяя уверенностью — даже если Феликсу Хёнджин не нравится, у него всегда будет Джисон, который важнее всех на свете. — Мой мальчик совсем вырос и влюбился в другого мальчика, — делает заключение Джисон, смахивая несуществующую слезу и закидывая руку на плечи Хёнджина, когда они устраиваются на диване в гостиной после получасовой битвы. — Но тебя я всё равно люблю. Знаешь ведь? — Хёнджин укладывает голову на плечо друга, сплетая их ноги. — Знаю конечно. Я тоже люблю тебя, Хёнджини. В груди так тепло, словно к изувеченной душе приложили грелку — Джисон всегда действует на него исцеляюще. Хочется навсегда замереть именно в этом моменте, когда есть лишь искренняя радость и ни капли боли. Однако стремительно приближающаяся к двум часам ночи стрелка вынуждает разбрестись по комнатам, чтобы следующее утро вновь встретить вместе с ворчащим, но всё равно любимым Джисоном.