***
Хёнджин спускается со сцены, чувствуя, как рубашка неприятно прилипла к телу. Сегодня в клубе ужасно жарко, поэтому он обливается потом и мечтает оказаться дома, чтобы залезть в ванную, но мечтам не даёт сбыться поджидающий его Хангён, который тянет губы в мерзкой улыбке. — Сегодня у тебя целых шесть заказов! — Вот же блять, — шепчет себе под нос Хёнджин и уже громче добавляет: — Я на перекур. И мне бы переодеться, а то я будто мокрая псина. — Возьми что-нибудь в гримёрке, — кричит ему в спину администратор, и Хёнджин машет ему рукой. На улице не менее жарко, чем в клубе. Лето становится всё жарче, поэтому отметка на градуснике переваливает за двадцать пять. Дышать трудно из-за влажности, но Хёнджин всё равно прикуривает сигарету. Он достаёт телефон, чтобы отписаться Феликсу о сегодняшнем завале, на что в ответ получает тонну грустных смайликов и несколько сообщений. Felix_golden_league: будь, пожалуйста, осторожен Felix_golden_league: в случае чего просто бей этих уродов Felix_golden_league: помни, что ты этого не заслуживаешь, Хёнджин Felix_golden_league: и позвони, как доберёшься до дома Felix_golden_league: или приезжай сам Забота плавит сильнее летней жары — Хёнджин тает, словно мороженое, оставленное на солнце. Он уже две недели варится в своих чувствах и всё больше убеждается, что Феликс ему действительно нравится как парень. В него просто невозможно не влюбиться. Хёнджин быстро печатает ответ, пока докуривает сигарету. Вот такие маленькие переписки с Феликсом в перерывах между работой наполняют его верой, что он действительно хороший, незапятнанный.among_the_stars: я постараюсь, обещаю
among_the_stars: и позвоню
among_the_stars: или приеду
В ответ приходит смайлик в виде сердечка, а его собственное делает в груди кульбит. Хочется наплевать на всё и поехать домой к Феликсу прямо сейчас: сыграть в очередной файтинг на приставке или посмотреть какой-нибудь фильм. Но Хёнджин тушит сигарету и возвращается в это мрачное заведение, где к нему тут же липнут жадные взгляды развратных мужчин за сорок. Никак внешне не проявляя свою неприязнь, он проходит по периметру зала и заходит в гримёрку, чтобы быстро переодеться. Около VIP-комнат с приветственным кивком его встречает охранник — новенький, Хёнджин его никогда тут не видел. Вот уж у кого работа непыльная: стой себе и делай устрашающий вид, даже не пытаясь помочь, когда танцоров домогаются. Хёнджин сверяется со списком — действительно, шесть человек по десять-пятнадцать минут. Подавив страдальческий стон, он направляется к первому клиенту. После пятого Хёнджин выходит из кабинки и упирается руками в стену, тяжело дыша: он устал. Ноги уже подрагивают от напряжения, все мышцы тянет, голова гудит от духоты. Единственный плюс во всём этом — сто тысяч вон в кармане чаевыми. Ещё и все пять клиентов его не трогали, только один подрочил, притом не стесняясь, прямо на глазах у Хёнджина, достал свой член из брюк и принялся себя ублажать. Бывают же такие наглые. Быстро выпив воды, Хёнджин спешит к последнему на сегодня клиенту. Ещё пятнадцать минут, и он будет свободен до следующей смены. Кабинка встречает его фиолетовым свечением и жаждущим взглядом маленьких тёмных глаз на заплывшем лице. Хёнджин бегло осматривает мужчину, заостряя внимание на дорогих часах из белого золота и огромных перстнях с острыми камнями на толстых пальцах. Он явно при деньгах, возможно даже расщедрится на неплохие чаевые. Натянув на себя улыбку, Хёнджин спрашивает: — Ваши пожелания, господин? — На твой вкус, — машет рукой он. — Главное — погнись красиво, как на сцене. Хочется фыркнуть, но Хёнджин давит в себе недовольство. «Погнись красиво». Словно это так легко, особенно после нескольких часов танцев с парой пятиминутных перерывов. Он быстро выбирает четыре песни на пятнадцать минут, и, как только музыка раздаётся из динамика, становится в центр комнаты, начиная плавно двигаться. Медленный взмах руками, лёгкий прогиб в спине, скользящие по талии ладони и вращения тазом приковывают внимание клиента, который со всем своим вожделением впитывает каждое движение Хёнджина. Украшения мужчины поблёскивают в полумраке, когда он смещает руку вниз, к паху. Ну, вот опять. Уже второй дрочер за день — судьба сегодня явно не на его стороне. Хёнджин старается не смотреть, как тот сжимает свой член сквозь брюки и неспешно двигает ладонью, не слушать тихие вздохи, которые пробиваются сквозь музыку, не думать, что именно в эту секунду на него мастурбируют, делая ткань брюк влажной. Однако хрипы становятся всё громче, они проникают сквозь ушные перепонки и отпечатываются на подкорке, заставляя вновь чувствовать себя замаранным, гнилым, слабым. — Подойди ко мне, сладкий. Приходится взять всю свою волю в кулак, чтобы не сморщиться от такого приторного обращения. Хёнджин подходит немного ближе, становясь в полушаге от дивана, и продолжает свой танец. Он опускается на колени и, откидываясь спиной назад, делает волну туловищем, желая оказаться далеко отсюда: в маленькой светлой квартире, в которой приятно пахнет хлопком; где объятия самые нежные, а улыбки искренние. Но сорвавшийся с гнусных губ стон возвращает в мучительную реальность, в которой место лишь лаванде, похоти и оскалу. Второй трек подходит к концу, и Хёнджин поднимается на ноги, чтобы начать кружиться вокруг своей оси под новую мелодию: тягуче медленно, ровно в такт, рассыпаясь внутри на части. Он поворачивается к клиенту спиной в танце, чтобы незаметно посмотреть на настенные часы, но не успевает ничего сделать, чувствуя чужие руки на тазовых косточках. О своём существовании напоминает такая привычная неприязнь, подкатывая к горлу остатками непереваренной пищи с водой. Тошно. От себя, от мужчины позади и этого места. Ладони сжимаются на ягодицах — неприязнь к себе растёт. Сквозь мрачную пелену в голову пробираются Джисон и Феликс. Они ведь оба считают его хорошим и светлым, а он опять подставляет тело для утех другого человека, позволяет трогать, не говорит своего согласия, но и не отказывает. Часть внутри него твердит, что он всё это заслужил: такой же безнравственный и алчный, к нему нельзя относиться иначе, Хёнджин не достоин любви и таких невероятных друзей. Но стоит рукам клиента подняться выше, окольцовывая талию, просыпается и другая часть, что уверяет: Хёнджин не заслуживает подобного обращения. Его можно любить, его нужно любить. Мысли всё больше заполняются недавними разговорами с друзьями, их тёплыми взглядами, полными безусловным принятием и верой в него. Ненависть к себе смешивается с жалостью. Борьба между гранями личности затягивается до конца песни, и, как только начинается следующая, посетитель тянет Хёнджина на себя, усаживая на бёдра — в задницу упирается чужой стояк. Мерзко. Мужчина ведёт ладонью по его ноге, и, когда доходит до паха, Хёнджина передёргивает от отвращения, но уже не к себе, а лишь к человеку позади. Он пытается встать, но его с силой удерживают на месте, вцепляясь жирными пальцами в талию, а затем проводя остриём драгоценных камней по горлу — кожу саднит, Хёнджин чувствует на ней влагу. Кровь? Кажется, там останутся порезы. — Прекратите! — выкрикивает он, чувствуя, как тот толкается тазом в его ягодицы. — Хэй, я ведь заплатил, — горячее дыхание опаляет шею, и это окончательно срывает зажимы — Хёнджин начинает сопротивляться. — Я сказал, отпустите! Уже совершенно плевать на чаевые и возможный выговор от Хангёна — Хёнджин локтем со всей силы пихает клиента в солнечное сплетение и вскакивает, когда тот ослабляет хватку, кряхтя и сгибаясь от удара. — Ты себе слишком многое позволяешь, сладкий, — шипит он, поднимаясь вслед за ним. Чужие руки хватают за всё, до чего могут дотянуться, отчего дорогие перстни скоблят кожу, оставляя новые розовые следы. Больно, противно, страшно, но Хёнджин всё равно отталкивает его и выбегает из кабинки. Он находит глазами охранника, подзывая его к себе, и, как только тот подходит, из маленькой комнаты выглядывает клиент. — Что у вас происходит? — охранник буравит грозным взглядом мужчину, на что посетитель поднимает руки в примирительном жесте. — Ничего-ничего, мы просто не так друг друга поняли, — он достаёт свой бумажник и отсчитывает тридцать тысяч вон, протягивая их Хëнджину. Грязные деньги подрагивают в его руке, а Хёнджин медлит, не торопясь их принимать: мало, этого чертовски мало за то, что он с ним сделал сейчас. Охранник бросает взгляд на Хёнджина, задерживаясь на шее, и обращается к клиенту: — Этого недостаточно. Вы нанесли увечья нашему сотруднику. — Ладно, держи ещё, — недовольно ворчит он и добавляет двадцать тысяч, но, заметив грозный взгляд новенького, отсчитывает ещё пятьдесят. Отказываться глупо, учитывая, что только что произошло, поэтому Хёнджин принимает чаевые: квартира сама себя не оплатит, а еда сама себя не купит. — Я сообщу господину, чтобы вас внесли в чёрный список, — басит охранник и подталкивает мужчину в сторону выхода, провожая взглядом. — Ушёл, — говорит он, поворачиваясь к Хёнджину. — Ты как? В порядке? У тебя тут кровь на шее. Получается лишь глупо кивнуть: беспокоящийся охранник это необычно. Хёнджин рукой касается шеи и осматривает пальцы — действительно, кровь. Вот же гад. Как Хёнджин будет работать с этим следующие два дня? — Спасибо, что помог. Ты первый за четыре года, кто не закрыл глаза на происходящее. — Соджун, — он так ярко улыбается, словно они не находятся в богом забытом месте. — Это третий, кого я выставил за сегодня. Ну и наглые же тут посетители! Хангён, когда принимал меня на работу, говорил, что у вас тут всё строго. Поговорю с ним после смены. И насчёт тебя, — Соджун кивает в сторону его шеи, — с таким тебе завтра лучше не появляться. — Ещё раз спасибо, Соджун, — вроде бы у Хёнджина получается выдавать что-то наподобие улыбки. — Здесь всегда так, бывает даже хуже. — Вот как, — между толстыми бровями залегает морщинка. — Значит, буду каждые пять минут заглядывать к вам в кабинки. — Надеюсь, тебя не уволят за это. До встречи, — машет ему на прощание Хёнджин и спешит вырваться из этой клетки. Пальцы на автомате вбивают адрес Феликса в приложение такси и печатают сообщение Джисону, что он останется сегодня у их друга. Поездка по ночному Сеулу занимает от силы десять минут, за которые Хёнджин немного успокаивается: уровень адреналина в крови снижается, на смену повышенной боевой готовности приходит свинцовая усталость, приковывающая к сиденью машины. Когда они подъезжают к дому Феликса, приходится собрать себя в кучу, чтобы вылезти из такси и добраться до нужного этажа — знакомый звонок, полуминутная тишина и щелчок замка. — Привет, — хрипло выдавливает Хёнджин, как только дверь в квартиру открывается. — При… — Феликс не договаривает, устремляя взгляд на его шею. — Что, чёрт возьми, случилось? Сил нормально ответить нет, как и двигаться: Хёнджин вымотан несколькими часами танцев и потасовкой с последним клиентом. Поэтому он еле переступает через порог и наваливается на Феликса, утыкаясь лбом ему в плечо. Руки друга неуверенно, немного подрагивая, укладываются на спину. — Хёнджин, что произошло? — кажется, Феликс старается говорить спокойно, но его выдаёт голос, который становится выше, чем обычно. — Очередной урод, решивший, что ему всё позволено, раз он заплатил. — У тебя кровь. Чёрт. Стоило привести себя в порядок, перед тем как ехать к нему. — Это всё его сраные перстни с острыми камнями. Но ничего страшного, я в порядке. Пальцы Феликса вплетаются в волосы, он приятно массирует затылок, заставляя чувствовать себя намного лучше. — Пойдём в ванную, тебя нужно умыть. Приходится оторваться от плеча друга и проследовать вслед за ним в уборную. Наконец Хёнджин видит себя в зеркале: волосы спутаны, лицо бледнее обычного, а на шее порез с проступившей кровью, что струйкой стекла за ворот светлой рубашки. Он осматривает свои руки, на предплечьях которых также виднеются царапины, но не такие глубокие — словно его просто поцарапал кот. Паршиво, однако бывало и куда хуже. Тем временем Феликс достаёт из аптечки ватные диски, смачивая перекисью, и принимается протирать ему шею дрожащими руками. Его красивые глаза оттенка кофейных зёрен суматошно бегают по горлу, губы — которые беспокойно смачивает язык — трясутся, а изо рта доносятся короткие вздохи. Выглядит Феликс так, будто готов расплакаться в любой момент — даже непонятно, кому из них хуже. — Так больше не может продолжаться, Хёнджин. Нельзя это терпеть, понимаешь? — шепчет он, смывая ватой кровь. — Твоя задача танцевать, а не… — Я дал ему отпор. Феликс даже замирает от его слов и переводит взгляд с шеи на лицо. Он пристально всматривается ему в глаза, и Хёнджин хочет залезть другу в голову, чтобы понять, о чём тот думает. Осуждает? Злится? Разочарован? Или гордится? — Ты молодец, — наконец произносит Феликс. — Правда. Я горжусь тобой. Нега разливается по телу, заполняя собой каждую клеточку. Феликс его похвалил. Он гордится им. Даже губы растягиваются в довольной улыбке. Наверняка он выглядит сейчас, как влюблённый идиот, но Хёнджину совершенно плевать: слишком хорошо. — Это благодаря вам с Джисоном. В тот момент, когда он… трогал меня, я вспомнил ваши слова, и всё произошло так быстро, — Хёнджин начинает тараторить, кратко пересказывая события прошедшей смены. — Мне помог охранник. Он новенький, наивный и ещё не в курсе происходящего. Не знаю, долго ли он продержится на этой работе. Как говорил ранее Хёнджин, в этом клубе либо ломаются и уходят, либо ломаются и остаются — других вариантов не дано. Хотя часть израненной души внутри по-детски мечтает, чтобы Соджун остался и не сломался. — Я принесу тебе одежду. Когда примешь душ, заклей этим шею, — Феликс протягивает ему широкий пластырь и выходит, чтобы через пару минут вернуться со стопкой чистых вещей. Удивительно, но душ в этот раз занимает не больше сорока минут. Обычно Хёнджин проводит в нём хотя бы пару часов, тщательно отмывая кожу от прикосновений чужаков, что угольными пятнами остаются на теле. Сегодня же не так противно. Собственная решительность очищает получше любого геля, смывая отпечатки пальцев гадких богатеев, но Хёнджин всё равно три раза проходится мочалкой по телу, чтобы удостовериться в собственной чистоте. Феликс, как и всегда, обнаруживается на кухне. Он крутит в руках почти пустую кружку с чаем и покусывает губы — явно переживает. — Будешь есть? — интересуется он, как только замечает Хёнджина в дверном проёме. Кивок в ответ подрывает его с насиженного места: Феликс мельтешит по кухне, гремя посудой и разогревая кусок лазаньи. — Так что именно произошло? — видимо, ожидая более подробного рассказа, всё же спрашивает он, когда Хёнджин принимается за еду. Сделав глубокий вдох, Хёнджин рассказывает всё в подробностях, ничего не утаивая. И о наглом клиенте, который решил, не скрываясь, подрочить на него, и о тех четырёх, что вели себя спокойно, просто наблюдая, и о последнем мерзавце — он занимает больше всего времени. Хёнджин вспоминает его заплывшее лицо, вездесущие пальцы, сальное «сладкий» и стояк, упирающийся в ягодицы. Феликс морщится и вставляет между его рассказом матерные словечки на смеси корейского и английского. Он ругается и на работу Хёнджина, и на Хангёна, и на ужасных клиентов, а затем протягивает к нему руки для объятий, когда они оказываются в кровати. Странным образом квартира Феликса становится оплотом безопасности, комфорта и уюта. Та самая зона, в которой раны на душе заживают быстрее, фантомные прикосновения вытесняются ладонями друга, а ночные кошмары с когтистыми монстрами не беспокоят. — Знаешь, за что я их всех особенно ненавижу? — тихо спрашивает Хёнджин, пока Феликс выводит невидимые узоры на его плече. — Они забрали мою любовь к танцам. Когда я учился в средней школе, даже в кружок ходил. Потом пришлось уйти из-за подработок, но дома я продолжал танцевать под ролики из ютуба, когда находились свободные пять минут. А теперь… теперь я это ненавижу. Всё, о чём я могу думать, — это десятки похотливых ублюдков, которые пялятся на меня. Рука, лежащая на животе Феликса, непроизвольно сжимается в кулак от накатившей злости. У него отобрали честь, самоуважение, чистоту, любовь к себе и танцам, заменив на пожирающую всё ненависть и отвращение — запятнав, опорочив. Феликс никак не реагирует на его слова, смотря на пустую стену напротив кровати отсутствующим взглядом. Кажется, он слишком сильно о чём-то задумался, поэтому Хёнджин тычется носом ему в челюсть, привлекая к себе внимание. — Прости. Я завис в своих мыслях, — Феликс резко поворачивает голову вбок, отчего их носы соприкасаются. Слишком близко, можно даже почувствовать его дыхание на губах — к лицу приливает кровь. — У тебя потрясающие родинки, кстати. Пальцами свободной руки Феликс ведёт от родинки к родинке, начиная с той, что находится прямо под глазом, и заканчивая маленькой, совсем незаметной, над губой. Сердце сходит с ума от этих нежных прикосновений, невероятной близости и интимности момента; оно колотится так быстро, что кажется, вот-вот остановится или сломает рёбра, чтобы выбраться на волю. Хёнджин блуждает взглядом по его лицу — с приходом лета веснушки Феликса становятся ярче. Расположение маленьких рыжих пятен уже, кажется, отпечаталось на подкорке — они складываются в знакомые созвездия: Кассиопея, Цефей, Малая Медведица, Лира… Он так увлекается, разглядывая их, что даже не замечает, как внимательно наблюдает за ним Феликс, пока они не пересекаются взглядами. Его глаза — эти невероятные глаза, — словно чёрная дыра посреди галактики, засасывают внутрь и уносят в совершенно другой мир. Хёнджин растворяется, расщепляется, распадается и вновь собирается воедино. — А ты весь потрясающий, — шёпот срывается с языка. Кажется, Феликс перестаёт дышать: его горячее дыхание больше не чувствуется на губах, хоть он и находится всё так же близко. Хёнджин пальцами тянется к золотистой коже, выводит эти самые знакомые созвездия на лице и поддевает выбившуюся тёмную прядь, чтобы заправить её за веснушчатое ухо. Феликс шумно сглатывает, облизывает свои губы и пододвигается ещё ближе, теперь уже задевая носом щёку Хёнджина. — Я… Могу я?.. — он не заканчивает, но его бархатный голос, что становится ещё ниже, ласкает, окутывает своей мягкостью всё тело. Не отвечая на его вопрос, Хёнджин подаётся вперёд, чтобы соприкоснуться с губами друга: так трепетно, невинно, едва касаясь, но стараясь передать накопленные чувства. Феликс, видимо, от неожиданности сначала замирает, а затем ответно целует. Взрыв сверхновой проносится вспышкой по телу и заполняет собой всю грудь. Приятно. Потрясающе. Восхитительно. Они поочерёдно изучают изгибы губ друг друга, пока под веками Хёнджина рассыпаются яркие звёзды. Он и сам готов рассыпаться в руках Феликса, когда тот языком проникает в его рот, любовно лаская, расслабляя, распаляя, доводя до беспамятства. Мир вокруг для Хёнджина перестаёт существовать — есть лишь Феликс и та буря чувств, смешанная из счастья, любви и нежности. Целовать Феликса невыносимо прекрасно: горячо, влажно. Его хочется поглотить целиком, впитать в себя, раствориться в нём. Не стесняясь, Хёнджин вылизывает его, засасывает губу и прикусывает, получая взамен сжимающиеся в своих волосах пальцы. Феликса кажется слишком мало и в то же время слишком много: он словно проникает в каждый атом, оставляя после себя воспоминания, но этого всё равно недостаточно. Как и катастрофически не хватает воздуха, поэтому им приходится оторваться друг от друга, чтобы отдышаться. Сгорая от смущения, Хёнджин зарывается лицом в шею Феликса, чтобы скрыть пылающие щёки. В волосах слышится тихий смех — Феликс всем телом поворачивается на бок и прижимает его к своей груди вплотную, закидывая бедро на таз Хёнджина. Новая позиция ощущается ещё интимнее, и Хёнджин уверен, что стук его сердца теперь могут услышать даже соседи. — Это было… вау, — первым подаёт голос Феликс. И Хёнджин с ним полностью согласен. У него не хватит слов, чтобы описать то, что он испытал. Это было слишком… слишком хорошо. — Я влюбился в тебя, — признаётся Хёнджин. — Прости. — Хэй, за что ты извиняешься? — Я не лучший кандидат для отношений, знаешь ли. Пальцы Феликса неспешно массируют голову, пуская по нервам приятные импульсы. — Почему это? — Моя работа. Не каждый может принять такое, да и… — он запинается, закусывая свою губу. — Я дефектный. — Посмотри на меня, Хёнджин, — просит Феликс, и приходится оторваться от его шеи, чтобы взглянуть в глаза. — С твоей работой мы разберёмся, — спокойно говорит он. — А дефектность в чём?.. — После того случая я не… не могу возбуждаться. Не могу дать тебе того, что могут дать другие. — Отношения это не только секс, — пожимает плечами Феликс. — Но мы и с этим разберёмся. Со временем. Нет, Хёнджин действительно не понимает, чем заслужил таких людей рядом. Ни Джисона, который помогает отмываться после ночей в клубе, ни Феликса, который так спокойно принимает все его недостатки. В глазах скапливается влага, желая вырваться наружу. — Я ведь тоже не идеальный, Хёнджин, — он смахивает с его лица проступившие слёзы и так мягко улыбается, что Хёнджина вновь затапливает с головой тягучей нежностью. — Знаешь, я всё ещё сомневаюсь в своём выборе. Сомневаюсь, что астрономия — это то, чем бы я хотел заниматься в жизни. Сомневаюсь, что мой спонтанный переезд был хорошей идеей. Боже, я даже сомневаюсь, что хочу съесть на завтрак. — Но не сомневаешься, что хочешь со мной встречаться? — М-м-м, примерно с первого дня нашего знакомства, — Феликс смущённо смеётся, краснея щеками. — Я не знаю, почему, но ты притянул мой взгляд. Наверное, тем, что выбивался среди наших одногруппников, как и я? Не знаю. Но знаю, что ты понравился мне сразу же. Просто я не думал, что тебе интересны парни, поэтому решил свести наше общение к дружбе, хотя иногда мне просто хотелось поцеловать тебя совсем не по-дружески. — Да я тоже как-то не думал, что мне парни нравятся… — тихо бубнит Хёнджин и получает лёгкий поцелуй в губы. — А если у нас ничего не выйдет? — То мы всегда можем вернуться к нашей прекрасной дружбе? — он кратко улыбается, но затем вновь становится серьёзным. — Послушай, Хёнджин. Я понимаю, что будет непросто, учитывая твой бэкграунд, но… просто позволь мне любить тебя, пожалуйста. Феликс смотрит на него так жалобно, умоляюще, что сил сопротивляться нет. Да и нужно ли оно? Разве Хёнджин не заслужил хоть немного нормальной любви после всего, что с ним случилось и через что он проходит сейчас? Хёнджин медленно кивает, давая шанс в первую очередь самому себе. Шанс быть любимым. В ответ слышится писк и десятки «спасибо», за которыми следуют короткие поцелуи в щёки и уголки губ. Все тревожные мысли уплывают, оставляя лишь необыкновенное удовольствие, которое отражается покалываниями в кончиках пальцев. В итоге они вновь встречаются губами, наслаждаясь влажным, неторопливым поцелуем. — Ты завтра точно не работаешь? — оторвавшись, спрашивает Феликс, бережно поглаживая его по спине и рукам — приятно до одури. — Точно. Хангён уже написал мне. — У меня есть кое-какая идея. Ты же мне доверяешь? — получив утвердительный кивок, Феликс продолжает: — Хочу показать тебе одно место. Главное — возьми с собой тёплые вещи на ночь. — Мы поедем на природу? — прищурившись, спрашивает он. — Что-то вроде того. Надеюсь, тебе понравится. — С тобой мне понравится всё, — Хёнджин шепчет прямо ему в губы. Наверное, у него скоро сформируется зависимость от поцелуев с Феликсом, потому что они дарят невероятные ощущения, позволяя чувствовать себя парящим в невесомости. Они ещё немного переговариваются, представляя, как на их отношения отреагирует Джисон, и целуются, так много целуются, что аж губы начинает саднить. Им приходится остановиться, когда за окном светает, оповещая о приближающемся рассвете. Хёнджин плотнее прижимается к теперь уже своему парню, вдыхая знакомый, ставший родным аромат хлопка, и упивается таким хрупким счастьем, что ещё не раз разобьётся о мрачные VIP-кабинки клуба.***
Кровать завалена горой одежды, которую Хёнджин вытащил из своего шкафа в попытке выбрать что-то подходящее для их сегодняшней прогулки с Феликсом. Куда именно они идут — неясно, поэтому выбирать приходится на авось. Может, подойдёт джинсовый костюм? Он прикидывает его к телу и осматривает себя в зеркале, замечая в отражении Джисона, стоящего в проёме с пачкой чипсов в руках. — Собираешься куда-то сегодня? — спрашивает он. — Да, мы с Феликсом пойдём… Даже не знаю куда, если честно. — Вот ведь ворюга. — Чего? — Хёнджин поворачивается к нему лицом, откидывая вещи обратно на кровать. — Он украл у меня лучшего друга, — Джисон бегло окидывает его взглядом и останавливается на шее. — Что это у тебя тут? Становится даже стыдно. Хёнджин действительно стал слишком много времени проводить вместе с Феликсом, неосознанно отдаляясь от Джисона. Раньше, после особенно паршивых смен, его всегда утешал и поддерживал Джисон, а теперь эту функцию взял на себя Феликс. Вот же чёрт. Хёнджин мысленно даёт обещание, что воскресенье обязательно проведёт лишь с Джисоном, как в старые добрые времена. — Один урод поцарапал меня своим перстнем, — отвечает он, возвращаясь к разговору. Между бровями Джисона залегает морщинка, он начинает покусывать губу, шурша пакетиком снеков. Пожалуй, стоило поговорить с ним, перед тем как начинать собираться на прогулку. Всё же новостей много: произошедшее ночью в клубе, знакомство с Соджуном и их отношения с Феликсом. Вот только последнее так сильно забило весь мозг, что Хёнджин, даже не здороваясь с другом, сразу принялся за подготовку к грядущей встрече. — Ты в порядке? — Нормально, бывало и хуже, — Джисон не выглядит переубеждённым, поэтому Хёнджин добавляет: — Я ему врезал. Теперь его брови округляются вместе с глазами и губами: — О-о-о, а ты хорош. Надеюсь, нормально ему отвесил? — получив в ответ кивок, Джисон расплывается в улыбке. — Мой мальчик, горжусь тобой! — он выпячивает грудь и взмахивает пачкой чипсов, из-за чего по комнате разлетаются крошки. — Упс, я приберусь! Хёнджин закатывает глаза: Джисон и уборка — вещи несовместимые, его понятие чистоты явно расходится с общепринятыми нормами. Вздохнув, Хёнджин возвращается к груде вещей, перебирая одну за другой. — Так у вас свиданка? — шутит Джисон, игриво подёргивая бровями и хитро улыбаясь. А вот теперь Хёнджина прошибает холодный пот. Свидание? Он и не думал об их прогулке как о свидании. Что, если Феликс имел в виду именно это? Тогда нужно надеть что-то поприличнее? — Нет, мы не… Чёрт. Я не знаю, — признаётся он, потирая свою шею, и смотрит другу в глаза. — Мы вроде как вчера встречаться начали. Джисон замирает со снеком в руке и открытым ртом — выглядит весьма потешно, из-за чего Хёнджин хихикает. Он принимается переодеваться, примеряя то одно, то другое, пока Джисон расспрашивает о том, как всё прошло, между делом комментируя каждый наряд. Одно слишком откровенное, другое слишком тёплое, а длинную разноцветную майку он вообще предлагает выбросить. В итоге всё сводится к тому самому джинсовому костюму, который Хёнджин приметил ещё в начале. В рюкзак он дополнительно складывает худи, бутылку воды и зарядку. Пока время медленно ползёт к пяти часам, Хёнджин за обедом успевает рассказать Джисону о произошедшем в клубе ночью, получая с десяток вздохов, недовольных восклицаний и порцию поощрения за оказанное сопротивление. Только он засовывает в себя последний кусочек свинины, как приходит сообщение от Феликса о том, что он уже подъезжает. Появляется нервозность, заставляющая колени предательски трястись. Вдвоём с Феликсом они ещё никуда не ходили, ограничиваясь посиделками дома у одного из них. Сейчас же происходящее ощущается именно как самое настоящее свидание, отчего предвкушение лёгкой дрожью проносится по нервам. — Да не волнуйся ты так, — говорит Джисон, разглаживая складки на его джинсовке. — Это же просто Феликс. — Вот именно, это Феликс, — жалобно стонет Хёнджин. — А ещё я кучу лет не был на свиданиях. — Так это всё же свидание? Не ты ли говорил, что… — Заткнись, — телефон в кармане вибрирует, оповещая, что Феликс уже ждёт. — Он здесь. — Всё пройдёт хорошо. А если он тебя обидит, я его прибью, — Джисон улыбается, но получается слишком уж зловеще. Глубоко вздохнув, Хёнджин прощается с Джисоном и спешит прочь из квартиры. На улице его уже поджидает такси, из окна которого торчит тёмная макушка. Феликс поднимает взгляд на него и широко улыбается, из-за чего сердце начинает биться с особым усердием, подгоняя своего хозяина к машине. Дорога до нужного, но неизвестного Хëнджину места занимает практически целый час. Они выезжают за пределы Сеула в природную местность, которая встречает их шикарными видами цветущей зелени. Хёнджин засматривается в окно, подставляя лицо навстречу тёплому летнему ветру, что треплет его светлые волосы — они лезут прямо в глаза и рот, но это совершенно не уменьшает переполняющего его восторга от поездки. Феликс же поглядывает на телефон, сверяясь с картой, и приговаривает, что Хëнджину должно обязательно понравиться. В итоге такси останавливается на небольшом съезде, где уже стоит с десяток машин, а издалека слышатся музыка и голоса других людей. Почему-то Хёнджин думал, что они будут только вдвоём. Выбравшись наружу, он замирает, осматриваясь по сторонам — вокруг лишь густые деревья и ни одной живой души в прямой видимости. — Пойдём? — спрашивает Феликс и протягивает ему руку, явно замечая неуверенность Хёнджина. Он цепляется за протянутую ладонь и идёт вслед за своим парнем по узкой гравийной дорожке, что простирается через стену деревьев и шаг за шагом приближает их к источникам шума. Через несколько минут лес становится реже и Хёнджин видит перед собой огромную поляну с по меньшей мере тремя сотнями людей, десятком палаток, навесов с креслами-мешками, сценой и… кучей радужных флагов, развевающихся на ветру. — Я узнал об этом ЛГБТ-фестивале давно, но одному идти не хотелось, — Феликс смущённо потирает нос, стремительно краснея. — А Джисон извёл бы меня тонной вопросов. И это правда. Хоть уже и прошло почти три недели с признания Феликса, он не перестаёт его заваливать своими вопросами. Дошло уже вплоть до того, что Джисон спросил о предпочитаемых позициях в сексе и идеальном размере пениса партнёра. Правда, неловко от таких расспросов было лишь Феликсу с Хёнджином, Джисона таким смутить крайне трудно. — Ещё я хотел показать, что открытых и нормальных геев много. Те ублюдки, что прячутся по клубам от своих жён, — лишь малая часть, — чуть тише добавляет он. — Боже, Феликс. Под сердце пробирается благодарность вместе с нежностью. В голове не укладывается, как же сильно беспокоится и заботится он о нëм. Они подходят ко входу, где стоит арка, увешанная десятками разных флагов — их Хёнджин видит впервые, — а рядом с ним невысокий стол, около которого пританцовывает миловидная девушка с двумя забавными хвостиками. — Добро пожаловать! — восклицает она и ярко улыбается, завидев их. — Нарисовать вам? — незнакомка указывает пальцем на свою щёку, где красуется флаг из розового, жёлтого и голубого. Феликс соглашается, и уже меньше чем через пять минут на его лице красуется шестицветная радуга. Как только девушка заканчивает с ним, она поворачивается к Хёнджину: — А тебе? Би, пан, поли, деми, асексуал или ещё чего? Половину слов Хёнджин даже не знает, поэтому неуверенно отвечает: — Бисексуалов, наверное?.. Он смотрит на Феликса в поиске подсказки, но тот лишь выгибает бровь с нечитаемым выражением лица и никак не комментирует его ответ, пока на щеке Хёнджина появляется флаг из розового, фиолетового и синего. Но стоит им пройти через арку, двигаясь вглубь поляны, как губы Феликса растягиваются в усмешке: — Ты выглядел таким забавно растерянным. Прости. — Я не понял большую часть слов, что она говорила, — бурчит он себе под нос, чувствуя, как краснеет собственное лицо. — Выбрал то, что знаю. Однако в своём ответе он до конца не уверен: Феликс ему хоть и нравится, но член-то не стоит. Вот и попробуй разберись, когда всё тело явно откликается на любые прикосновения парня, сердце сходит с ума, а самый главный орган, отвечающий за возбуждение, не проявляет своей заинтересованности. Возможно, Джисон прав и об этом стоит поговорить со специалистом, но это дополнительные большие траты, которые он сейчас себе позволить не может. — Тут концерт начнётся чуть позже, — переводит тему Феликс, кивая в сторону маленькой сцены. — Может, прогуляемся пока? За следующие три часа они успевают изучить местные пейзажи, сделать не одну сотню фотографий, посмотреть пару короткометражек о жизни сексуальных меньшинств в Корее в кинотеатре под открытым небом, познакомиться с очаровательной парой девушек и двумя парнями, что недавно обручились в Швеции. Слушая истории других людей, Хёнджин не может не завидовать: у всех всё так просто, без мрака в виде блудливых клиентов и огромных счетов за обучение, которые приходится оплачивать самостоятельно. Однако здесь Хёнджин ощущает себя спокойно и свободно. Феликс не отпускает его руку ни на секунду, позволяя чувствовать себя в полной безопасности. Он оставляет короткие поцелуи на губах, одаривает своим вниманием и рассказывает весёлые истории из жизни в Австралии. Как только на улице темнеет, по всей площади фестиваля загораются гирлянды и фонарики, создавая уютную атмосферу. Вокруг снуют компании друзей и возлюбленных, заполняя пространство смехом, а возле сцены собирается толпа, к которой тянет его за руку Феликс. Они встают сбоку, чтобы не попасть в месиво подвыпивших тел, ожидая начала концерта. Через пару минут на сцене появляется какая-то любительская группа, которая обещает исполнить каверы на всем известные песни. Первые звуки струн гитары проносятся сквозь толпу, к ним присоединяются клавиши и барабаны, образуя приятную лёгкую мелодию, которая пробирается прямо в сердце. Народ начинает танцевать, а Феликс поворачивается к Хёнджину, нерешительно начиная: — Ты говорил, что клуб вынудил тебя ненавидеть танцы, но я думаю, что где-то в глубине души ты всё ещё любишь это, поэтому… — он протягивает ему ладонь, слегка улыбаясь, — потанцуешь со мной? Но Хёнджин медлит, опасливо озираясь на людей вокруг. — Они не смотрят. Только я, — говорит Феликс, замечая его взгляд. Он первым начинает танцевать, да так неумело и неуклюже, что из Хёнджина вырывается смешок. Танцы явно не сильная сторона Феликса: он невпопад размахивает руками и пытается двигаться плавно, но выглядит при этом как самый несгибаемый прут. — Господи, Ликс, ты ужасен, — сквозь смех произносит Хёнджин и берёт его руки в свои, показывая, как нужно ими двигать: — Вот так. Феликс внимательно слушает его наставления и постепенно начинает двигаться правильно, даже немного грациозно. Он заряжает своим удовольствием, улыбаясь так широко и искренне, отчего Хёнджин и сам присоединятся к танцу, сначала неловко топчась на месте, но медленно расслабляясь. К четвёртой песне он убеждается, что здесь никто не смотрит на него с нескрываемым липким желанием. Остальные слишком заняты собой, чтобы обращать внимание на Хёнджина, поэтому он набирается уверенности, отодвигает сомнения на задний план и просто двигается так, как ему нравится. Давно забытая радость от танцев заполняет тело, переливаясь чем-то ярким и горячим в самом центре груди. Хёнджин демонстрирует Феликсу всю свою гибкость и страстность, отдаваясь полностью во власть движений, на что получает восторженные крики и слова поддержки. Хёнджин растворяется в музыке. Их обоих тянет друг к другу, словно магниты, они подступаются ближе, подхватывая общий ритм. Всё кажется таким правильным, когда Хёнджин закидывает руки на плечи Феликса, а тот скользит ладонями по его лопаткам. Песня за песней, воздух начинает искриться, как и Хёнджин загорается изнутри искренним счастьем. Здесь нет нетерпеливых взглядов, нет непристойных клиентов с набитыми кошельками, нет неоновых кабинок — здесь безопасно. Однако это ощущение безопасности рушится, стоит Феликсу спуститься ладонями на его талию. Хёнджин замирает, по нему будто проходит сильный разряд тока, не давая пошевелить даже мизинцем. Вместо рук Феликса осязаются чужие — жадные, порочные; вместо музыки — тяжёлые хрипы и зловещий шёпот. Очертания окружающего сменяются на полумрак маленькой кабинки клуба, подсвечиваемый фиолетовыми лентами, в нос ударяет запах лаванды. Хёнджин задыхается, его захлёстывает ужас, в голове лишь мысли о том, что сейчас будет нестерпимо больно, но конечности не шевелятся, не дают отбиться от надвигающейся опасности. Сквозь чужое дыхание, будто бы через толщу воды, пробивается голос Феликса: — Хёнджин, Хёнджин, посмотри на меня, — и он смотрит, но видит не лицо своего парня, а очертания того, кого Хёнджин так пытался забыть всё это время. — Вот же блять. Хёнджин, мы здесь, на фестивале. Ты в безопасности, тебе ничего не угрожает. И он старается сконцентрироваться на низком бархате, заглушить несуществующие хрипы — приходится приложить все свои усилия, чтобы картинка начала проясняться, возвращая Хёнджина на небольшую поляну в окрестностях Сеула. Он хватается руками за Феликса, жмётся к нему, утыкаясь в шею, чтобы почувствовать любимый аромат хлопка, заглушить им резкую лаванду. Паника постепенно отступает, дыхание выравнивается, медленно приходит осознание, где именно Хёнджин находится на самом деле, он даже чувствует подрагивающие ладони своего парня, что неуверенно поглаживают плечи. — Прости меня, Хёнджини, — шепчет Феликс. — Я такой идиот, боже. Прости-прости, пожалуйста. — Всё в порядке, ты не виноват. Виноват лишь его глупый организм, который так болезненно реагирует на прикосновения любимого человека. Обидно до жути. Ещё недавно Хёнджин беспокоился о сексе, а в итоге даже такие невинные объятия обостряют болезненные воспоминания. Раздражение на самого себя смешивается с отвращением — Хёнджин думает, что он такой жалкий, ничтожный, прямо как в прошлый раз, когда сгибался над унитазом в туалетной кабинке университета. Всего лишь лаванда, всего лишь руки Феликса на талии — а он уже не способен нормально функционировать, проваливаясь с головой в события двухлетней давности. Хёнджин настолько слаб, что не может просто забыть, не вспоминать, жить дальше. Даже сейчас, когда приступ паники отступил, тело всё равно мелко подрагивает от отголосков прикосновений. Убогий, беспомощный. И зачем он такой Феликсу? Ему бы лучше забыть Хёнджина, не тратить свои время и силы. Но Феликс бережно держит за плечи и ведёт в сторону навеса с креслами-мешками, он говорит приободряющие слова, шепчет что-то нежное и не отпускает. Мысли вновь мечутся между двух полярных концов: от всепоглощающей ненависти к себе до желания быть любимым. Хёнджина шатает с одной стороны на другую каждую минуту, в голове образуется запутанный клубок мыслей и мнений, какое из них настоящее — непонятно. — Принести тебе что-нибудь? — интересуется Феликс, усаживая его в кресло. Хёнджин качает головой, пытаясь заодно выкинуть из неё внутренние метания, но выходит паршиво. Он всё больше склоняется в сторону ненужности и уверенности, что Феликсу будет без него лучше. Господи, и какой он шанс дал самому себе на любовь? Кому вообще будет хорошо с таким, как Хёнджин? Зацикленность на собственной ничтожности вырывается изо рта вместе с вопросом: — Ну что, всё ещё хочешь встречаться со мной? — он натянуто улыбается уголком губ, чувствуя изнутри разъедающую печаль. — Или тебе не хватает проблем в жизни? — Хёнджин, — Феликс усаживается прямо на траву перед ним, беря его ладони в свои руки и нежно поглаживая, — ты не проблема. И ты мне нравишься. Очень, — на этом признании его щёки заметно краснеют. — Нам просто нужно узнать твои триггеры и понять, что с ними делать. — Я не заслужил тебя, — шепчет на выдохе Хёнджин, пока глаза предательски наполняются слезами. Приходится быстро проморгаться — сегодня он уже достаточно показал себя слабаком перед Феликсом, поэтому пытается сохранить хоть немного оставшейся мужественности. — Ты заслуживаешь всего самого лучшего, Хёнджини. Если бы я мог подарить тебе всё счастье этого мира, я бы без сомнения сделал это, — Феликс слабо улыбается, оставляя поцелуй на их сцепленных руках. — Я понимаю, на что соглашаюсь, правда. Но и не думай, что я весь из себя отважный дурак. Я очень боюсь, что облажаюсь, что сделаю тебе больно или не смогу помочь, как это было сейчас, — он кивает в сторону сцены, явно намекая на случившийся приступ паники. — Но я хочу быть с тобой, хочу попытаться. Хёнджин искренне не понимает, что в нём нашёл Феликс. Вокруг сотни потрясающих парней с не менее привлекательной внешностью, умных, интересных и — что самое главное — без букета психологических травм. С ними всё может быть проще, приятнее, полноценнее. Хёнджин же не может дать практически ничего: он не умеет любить и быть любимым, физический контакт крайне ограничен, а его опороченное прошлое — самое постыдное пятно в биографии. Такое желание быть с ним кажется за гранью фантастики. — О чём ты думаешь? Выглядишь слишком серьёзным. — Я правда не понимаю, почему ты выбираешь меня. Я ведь такой… такой… — Какой? Умный, интересный, нежный, добрый? Ты так многого не замечаешь, — кончиками пальцев Феликс касается его щеки, вновь выводя линии от родинки к родинке. — Мне кажется, ты потерял настоящего себя тогда. На самом деле, Хёнджин терял себя по крупице каждый день с той осенней пятницы, когда он впервые переступил порог клуба. А два года назад потерялся окончательно. Ему кажется, что, если вернуться в ту самую кабинку, там всё ещё будет лежать он сам — голый и истерзанный. Та самая потерянная, изнывающая часть Хёнджина. — Давай вместе найдём тебя, исцелим, — словно прочитав его мысли, предлагает Феликс. — Тебе нужно лишь не сомневаться, что тебя можно любить, и позволять мне это делать. Сложно. Это так чертовски сложно. Хёнджин уверен на все сто процентов, что он ещё не раз будет в этом сомневаться и неосознанно отталкивать Феликса, но всё же кивает, обещая постараться самому себе. — Я буду пытаться, ладно? Феликс, видимо, удовлетворённый таким простым ответом, широко улыбается, а Хёнджин от этой улыбки изнутри наполняется невероятной теплотой. Как же мало ему нужно, чтобы почувствовать себя хоть немного счастливым. Он наклоняется к Феликсу, чтобы утянуть его в трепетный поцелуй, передавая благодарность и ласку — языки сплетаются, словно завершая прерванный танец. Под веками вновь загораются звёзды и пролетают хвостатые кометы, устремляясь к самому сердцу. Когда они отстраняются, разговор переходит на простые темы: грядущие пары, реакцию Джисона на их отношения, приближающиеся каникулы и звучащие на продолжающемся концерте каверы. Феликс так и остаётся сидеть в ногах Хёнджина, который, пользуясь положением, вплетает пальцы в мягкие тёмные пряди, медленно их перебирая. Он украдкой оставляет поцелуи на созвездиях, расплывается в улыбке, смотря на безумно счастливого Феликса, и неистово желает любить. Этим вечером Хёнджин даёт своей душе шанс на исцеление.