Под контролем

В зеркале отражается чрезвычайно затраханной наружности небритый мужик. Бёдра испещрены следами пальцев, шея усыпана засосами и уже сходящими укусами, саднящая задница ожидаемо красная, с парой небольших кровоподтёков, похоже, оставшихся от пряжки ремня. Зато глаза горят, как у второклашки, получившего новенькую машинку на пульте управления на Рождество. — Ну-у-у, — бормочет Соуп, критически обозревая масштаб бедствий, — могло быть и хуже. — Звучит как вызов, — прохладно замечает заглянувший в ванную Гоуст. Он уже одет, поправляет балаклаву, закатанную до переносицы; Соуп оборачивается к нему, подтягивая штаны, и получает беглый поцелуй в уголок рта вместе с негромким: — Мне нужно идти. Соуп кивает, но в его взгляде, судя по всему, отражается нечто такое, что заставляет Гоуста отвлечься от натягивания перчаток и поинтересоваться: — Что-то не так? Соуп качает головой, кивает, пожимает плечами, не определившись с вариантами ответа. Гоуст щурится и ловит его двумя пальцами за подбородок. — Эй, — выдыхает он негромко, почти столкнувшись своим носом с носом Соупа. — Давай, сержант, выкладывай. Соуп шумно прочищает горло и, глядя в сторону, буркает: — Ну, я… мы… А потом, рассердившись на самого себя за это овечье блеяние, решается. Стряхивает чужую руку со своего подбородка. Поднимает глаза. Осведомляется, почти ненавидя себя за просящие нотки, против его желания прорезавшиеся в его голосе: — Когда мы теперь увидимся? Гоуст подтягивает его к себе за загривок. Другая его рука ложится Соупу на поясницу, сползает ниже, Соуп охает и скулит сквозь зубы: даже через ткань штанов это больновато. Гоуст усмехается: — Непохоже, чтобы ты был готов ко второму раунду. — Ты меня понял, — бормочет Соуп, полыхая ушами. Повисает молчание. Опять, сука, снова, в очередной раз повисает это грёбаное молчание, сопровождающее все их прощания после секса. Давящая тишина, обнажающая все те слепые зоны их взаимоотношений, которые легко было игнорировать, пока они трахались. — Думаю, — наконец произносит лейтенант Райли, сверля пылающее лицо Соупа изучающим взглядом, — я разберусь с поручением Прайса часам к семи вечера. Сердце Соупа пропускает удар. — Значит, мы… — о, да чёрт бы побрал эту внезапную застенчивость! Похоже, Гоуста она забавляет — ничем иным не объясняются искорки смеха, мелькнувшие в этих всегда холодных карих глазах, когда он спрашивает: — Знаешь, как добраться до The Old Bell Tavern? — Э-э… — Соупу требуется пара секунд для того, чтобы осмыслить вопрос. — Ну да, я бывал там. А зачем… — Вот и отлично, — перебивает его Гоуст со спокойствием, которому Соупу остаётся лишь позавидовать. — Значит, в семь тридцать. Ч-чего. Гоуст уже выскальзывает из ванной, когда до Соупа наконец доходит, о чём идёт речь. — Это что, свидание?! — орёт он, высунувшись из-за угла, и откуда-то из прихожей доносится терпеливое: — А ты как думаешь? — Так мы типа… Мученический вздох лейтенанта Райли настигает его уже в коридоре, но Соупу плевать — он догоняет его, набрасывается со спины, обхватывает поперёк живота, опускает голову, ткнувшись носом в аккурат между лопаток. И, когда ощутимо напрягшийся Гоуст едва уловимо расслабляется в его объятиях, хрипло бормочет: — Знаешь, мог бы как-то, ну, красиво предложить это всё. Романтичненько. А ты чурбан неотё… Осекается — Гоуст оборачивается и ловит его за ворот футболки. Подтягивает к себе, грубовато, до столкновения груди с грудью. — Джонни, — произносит устало, с какой-то такой интонацией, что Соуп замирает, боясь шевельнуться, — какие ещё слова тебе нужны, чтобы до тебя дошло? — Э-э-э… — Соупу тяжеловато соображать в непосредственной близости от этого мускулистого тела, приходится сжать зубы, чтобы преодолеть порыв прижаться к нему теснее. — Не знаю? Золотистые вкрапления в чужих глазах вспыхивают чуть ярче, как бывает всегда, когда Гоуст позабавлен или зол. …всё-таки позабавлен. Иначе не утопил бы смешок в коротком прикосновении губ к небритой щеке. — Так значит, мы правда… — в очередной раз пробует Соуп. Гоуст явно с трудом удерживается от того, чтобы не закатить глаза, когда соглашается: — Мы — правда. — И ты больше не будешь… — Не буду. — И я могу… — Можешь. — Да ты мне даже договорить не даёшь! Гоуст фыркает. Его ладонь ложится Соупу на шею, выглаживая поверх меток, и что-то неуловимо меняется в его взгляде, когда он выдыхает: — Я надеюсь, ты понимаешь, на что соглашаешься. — А? — Соуп подставляется под эту нежданную ласку, прижмурившись от удовольствия. Гоуст, тем не менее, делается необычайно серьёзным, когда проговаривает: — Со мной будет нелегко. — Да, я в курсе. — И есть те части меня, которые я не сумею изменить даже ради тебя. — Я уже понял. — В частности, моё отношение к службе. — Ага. — Или мою потребность в анонимности. — Сложно было не догадаться. — Или мои предпочтения в сексе. — Ой, бля, нашёл проблему! На этот раз Соуп первым бросается вперёд, и Гоуст, в последний момент успевший поймать его за пояс здоровой рукой, отвечает на поцелуй. Жизнь прекрасна и удивительна, даже несмотря на то, что на свидание лейтенант Райли опаздывает.

***

Есть, разумеется, своя ложка дёгтя в любой бочке мёда: для профилактики, чтоб жопа не слиплась. По крайней мере, злоебучий Саймон Райли должен считать как-то так. — В чём дело, МакТавиш? — тон у него ледяной, о такой порезаться можно, услышишь со стороны — ни за что не поверишь, что он обращается к человеку, которого полчаса назад зажимал в грёбаном штабном сортире. — Я сказал, пятьдесят отжиманий. — Я… в процессе, — пыхтит Соуп: пот с него льётся градом, сердце лихорадит в рёбрах, он даже толком не пришёл в себя после того пиздеца, что Гоуст устроил ему прямо в, господиблядь, тесной кабинке, вырубился на несколько секунд от нехватки кислорода; после такого и откинуться можно, не то что отжиматься. — Щас… отдышусь. Гоуст вскидывает брови. Скрещивает руки на груди. С такого ракурса — покрасневшее лицо Соупа примерно на том уровне, где заканчивается высокая шнуровка на его берцах — он кажется ещё больше и крепче, чем обычно. А ещё он не собирается его жалеть. По правде говоря, теперь Гоуст приёбывается к нему по поводу и без, и Соуп не уверен, что такого рода стратегия маскировки их отношений сработает. Как минимум потому, что Ройс уже сочувственно предложил ему «ушатать мудака в маске», и Соупу пришлось выдавливать из себя ухмылочку через острое желание ему вломить. Их взгляды встречаются. В глазах лейтенанта Райли стынет колотый лёд. Соуп никогда не станет настолько же хорош в маскировке своих эмоций; у Соупа, блядь, всё горло в засосах, и пару дней назад это стало главным поводом для шуточек у команды. А теперь он даже отжаться не может, как сраный молокос, потому что его сердце выделывает кульбиты в районе глотки, не в силах поверить, что он не помер в толчке, с рукой Гоуста на горле. И причина всего этого дерьма стоит над ним с недовольной миной и холодно выплёвывает: — Я жду. Где-то поблизости раздаётся шорох: все бойцы отряда, до этого выполнявшие назначенный им норматив, останавливаются. Под перекрестьем их взглядов Соуп ощущает себя до того неуютно, что ему хочется провалиться под землю. А Гоуст, судя по взгляду, усмехается там, под балаклавой. Да ты издеваешься. Ладненько. В это можно играть вдвоём. — Знаете, сэр, — едко произносит Соуп, приподнявшись на локтях, — мне было бы значительно легче выполнить задание, если бы вы отошли от меня нахрен. Кто-то из отряда поражённо вздыхает, кто-то тихонько обречённо стонет — все они знают, на что способен раздраконенный лейтенант Райли; все они прекрасно помнят, как он срывался на бойцов и за меньшее. Но вы, котятки, и не представляете себе, к т о именно помогал ему взять себя в руки. Ну же, Саймон, что ты сделаешь? Ты так хочешь обозначить похолодание между нами для команды — готов ли ты врезать мне ради поддержания этой легенды? Они ни разу не обговаривали это всерьёз. Ну, их статус. Их отношения. И ту долю всего этого, которую они готовы и могли бы разделить с командой. Скрывать не имеет смысла — это сработает лишь как временная мера. И Прайс, продолжающий сверлить их пристальным взглядом каждый раз, стоит им встать или сесть рядом, несомненно, ни на мгновение не верит в устраиваемый Гоустом спектакль. А я, чёрт тебя побери, устал прятаться. Но ты, разумеется, волен решать сам. Гоуст пялится на него этими своими безразличными и безжалостными глазами целую маленькую вечность, прежде чем выплюнуть: — За мной. Быстро. — Крепись, дружище, — громко шепчет кто-то за его спиной, когда Соуп неловко поднимается на ноги и, растирая ноющую шею, молча следует за лейтенантом Райли. Наверняка думают, что его потащат прямиком на ковёр к высокому начальству. Соуп сомневается. Ему стоило бы побиться с кем-нибудь об заклад, потому что это пари он выиграл бы — Гоуст ведёт его в раздевалку и, едва за Соупом захлопывается дверь, вжимает его в стену. Рукой, грудью, бёдрами, всем этим изумительно тяжёлым и сильным телом. — В чём дело? — отрывисто спрашивает он. Соуп оскаливается: — Не знаю, вы мне расскажите, лейтенант. — Джонни, — Гоуст едва уловимо морщится; теперь, с такого расстояния, становится ясно, что взгляд у него обеспокоенный, а не взбешённый. Это определённо прогресс. — Прекращай эту клоунаду. — А то что? Ещё пятьдесят штрафных отжиманий? — Соуп ухмыляется, но усмешка перерастает в глухой хрип боли и приступ кашля, когда Гоуст сжимает его горло. Впрочем, его пальцы тут же исчезают, касаются края балаклавы, задирая её до переносицы одним резким движением, и тёплые губы повторяют смазанным прикосновением один из особенно крупных следов под кадыком. — А то, — чуть слышно выдыхает Гоуст, — останешься без сладкого. — Да мне уж сегодня хватило, — сипит Соуп и, стоит Гоусту дёрнуться, перехватывает его руку, практически силой укладывая на своё бедро. — Эй. Я не сказал, что мне не понравилось. — Идиот, — во взгляде лейтенанта Райли стынет нечто вроде смутной нежности. Соуп не знает, кто из них первым лезет за поцелуем, но в этом столкновении губ, языков и зубов легко потеряться; слишком, слишком легко — утонуть, увязнуть по уши, перестать видеть и слышать мир за пределами этого тела, вжимающего его в стену. У него в горле застревает стон, Гоуст вжимается своими бёдрами в его, ладони в чёрных перчатках ложатся на задницу, Соупу хочется подставиться, подмахнуть, толкнуться навстречу, тереться об него до тех пор, пока у Гоуста не встанет, пока зрачок не затопит радужку, пока сдержанный и бесстрастный лейтенант Райли не станет бешеным, злым и жадным Саймоном, пока… Скрипит дверь. Встревоженный голос, низкий баритон, способный принадлежать только Роучу, начинает: — Сэр, может быть, не нуж… Осекается. И — следом: — Да ну нахер.