***
С момента той неуклюжей “исповеди” в кабинете Эбби и наполненных фрустрацией дней, проведенных в закрытой комнате ее же дома, мир не схлопнулся, но у Нила закралось ощущение, что тот немного сжался — до его персоны. По крайней мере в кампусе. Он ожидал презрительных взглядов, мерзких шепотков и, в лучшем случае, унизительного отчисления, но студенты знали свое дело лучше. Как только его естественный запах начал проявляться, в стенах универа родилась теория о том, что он завел себе слишком похотливую подружку, которую трахает без остановки — иначе почему его никогда не видно во время перерывов? Сын Балтиморского Мясника — что с него взять; кого-то подобный мрак точно заводит. Например, ее — воображаемую омегу. Честно говоря, о таком развитии событий Нил даже не осмеливался мечтать, — нужно всего лишь многозначительно молчать, принимая излишне эмоциональные поздравления и непрошенные похлопывания по плечу? Блять, ему это по силам, даже если эти прикосновения заставляют вздрагивать. Но вот фрустрация — она никуда не делась. Только изменила форму. Руки все еще тянутся к циферблату сейфа, а будто прилипший к нему Аарон заставляет вспоминать другого близнеца. И, на самом деле, нервничать. Каждый такой раз Нил ждет обвинений в том, что до сих пор не собирается давать показания в суде, но получает лишь ворох неприятных вопросов о самом себе. Он не уверен, стоит ли ему радоваться. Густые запахи вокруг тоже не помогают; он ощущал их раньше, использовал как ориентиры, чтобы перегруппироваться и скрыться в нужный момент, но теперь хочет окунуться в них с головой и радостно утонуть. Не важно в чьем, и это пугает. Его “не интересуюсь” трещит по швам, высвобождая незнакомые желания. Озаряя мысли об Эндрю иными лучами приглушенного света. До этого момента он наблюдал, изучал и принимал все то, что готов был дать Эндрю, но еще ни разу не осмеливался просить. Возможно, сегодняшняя течка — неплохой повод нарушить молчание. Или поставить точку, сделав его постоянным. А пока все, что Нил видит перед собой — это ворота противника; остальное уходит на второй, третий, десятый план. Он не сомневается, что позже снова вляпается в тягучую, волнительную кляксу нереализованных потребностей, и надеется, что это случится хотя бы не в автобусе Лисов. Где-нибудь вдали от знакомых и чужих глаз; например, крыша Лисьей норы довольно неплоха в это время года. Или комната ближайшего мотеля. Скорее комната мотеля. Протянуть руку, изогнуться — и мяч уже в сетке. Шаг, второй, третий — слева открыт Дэй, можно отдать пас, но все тело вибрирует в предвкушении и раздражении. Он делал это мириады раз — играл во время течки, как и множество девушек-омег. Это не большое дело, совсем микроскопическое, даже дающее некое преимущество — желание преодолеть себя, забыться и стоптать бутсы до дыр в подошвах, проскользнуть мимо самоуверенных противников, укрепить игровой счет и выплюнуть сладкие оскорбления им в лица. Правда сегодня она ощущается иначе. Четвертый, пятый — препятствие, возвышающееся на два фута. Широкие плечи закрывают обзор и теснят к плексигласу, заставляя с досадой сжимать зубы, пока голова продолжает тяжелеть. Шестой, седьмой — метания из стороны в сторону и едва-едва столкновение шлема с чужой широкой грудью. Сука, никаких желтых карточек. — Набегался уже, мелочь, — выплевывает его опекающий, Гарсиа. — Завались нахуй, протеиновый дрочер. Восемь, девять — дернуть клюшкой влево и нырнуть под руку уебку, уходя за спину. Вратарь соперников наготове — передача с отскоком на Кевина и красные огни перед глазами секундами позже. 11-8 в пользу Лисов Пальметто, — сообщает табло под потолком. Нил разворачивается, собираясь вновь напомнить хуйлу, что пора заткнуть пасть, но получает грубый тычок в плечо. — В перерыве успел девку вылизать, а? От тебя пасет. Это хороший, хороший знак, — уверяет себя Нил, театрально хватаясь за сердце. — Оу, ты об этом. А я все думал, почему ты ноги еле переставляешь, — он скалится, многозначительно указывая клюшкой на промежность Гарсиа. — Нос заткни, как и ебало. Мудак тявкает проклятия в ответ, пока Нил неторопливо отходит на позицию. Впереди еще три четверти второго тайма, нужно держать темп. Со звуковым сигналом, игра возобновляется. И вскоре начинает походить на какой-то фарс. Оба защитника фокусят Нила, практически игнорируя Кевина, и перепасовывают снаряд между собой и полузащитником соперника, пока Нил пытается то ли перехватить его, то ли вырваться из этого злоебучего импровизированного треугольника. — Она была хороша, да? Холл, опекающий Кевина, резко ударяет своей клюшкой по клюшке Нила, пытавшегося поймать очередной пас от полузащитника. Тот не успевает ослабить хват, и по телу прокатывается волна боли — от кисти прямиком к желудку, — вызывая легкое подташнивание. Они слишком близко, и запахи все сильнее раздражают сознание с каждой новой минутой. Их темная форма раздражает куда больше — огромные пятна мелькают вокруг, дезориентируя. Небольшой огонек паники зажигается в груди. — Познакомь нас после, такая девка пропадает рядом с вшивым Лисом, — сально добавляет Гарсиа, подбираясь ближе. Нилу наконец удается заполучить мяч; он со злостью швыряет его на гостевую сторону поля, практически не глядя — лишь бы выбросить отсюда. Холл реагирует, убегая ближе к своим воротам, а Гарсиа продолжает напирать. — Я все равно не понимаю… — Наплевав на правила, он ладонью впечатывает Нила в паркет, нависает сверху. — Как от тебя может пахнуть так долго. Пронзительный звук свистка разрезает воздух — арбитр демонстрирует красную карточку. — Что-то с тобой не так, — напоследок бросает защитник, без лишних пререканий уходя в штрафную зону. Нил нащупывает клюшку и пытается подняться, но ноги не слушаются. Совсем немного, еще секунду, и они обязательно начнут работать, а пока он всматривается в спину Гарсиа и видит совсем не его. Давай, дыши. Вставай, беги.***
Если в списке задач на сегодня у Джостена значилось “не привлекать к себе внимания”, то он явно провалился. Все-таки паническая атака в разгар игры — отличный способ заявить о себе. Как и ожидалось, Марстон едва-едва справлялась на поле, отпрыгивая от пасов Дэя словно от пуль, но Рене удавалось закрывать ворота должным образом. На Нила плохо действовали успокоительные Эбби. Остаток матча он просидел на скамейке, глядя в пол и изредка пряча нос за ладонями. Ваймак порывался остановить матч и уехать сейчас же, но дорогой капитан убедила его подождать последние полчаса, чтобы избежать лишних вопросов. “Он может о себе позаботиться”, — пульсировало в мыслях Эндрю, пока он старательно удерживал себя от того, чтобы протянуть руку, прикоснуться. Привычно перебрать пальцами короткие волоски на затылке. Слегка надавить, отсчитать пульс. Успокоить. — Убери ты свои руки, — спустя какое-то время рвано буркнул Нил, сжав ладонь тонкими пальцами другой; плечо Эндрю непроизвольно дернулось. Хищные взгляды соперников то и дело стреляли в их сторону, как и сконфуженные с трибун. Похоже, сегодня слухи выйдут за пределы Пальметто — блядство. По окончании матча Дэю не выпало возможности попсиховать, ведь игра завершилась в пользу Лисов. Хоть и с небольшим перевесом. Никаких постыгровых формальностей и никакого душа. Эндрю проходит в салон автобуса, останавливаясь рядом с водительским креслом. Нил еле переставляет ноги, поднимаясь по ступенькам. Тело протестует с каждым новым движением, пальцы подергиваются и скользят в воздухе, словно выстукивая замысловатую мелодию по воображаемым клавишам, а дыхание учащается. Жалкое зрелище, которое Эндрю с легкостью бы проигнорировал, ни творись оно с ним. А стоило бы. — Джостен. Нил поднимает голову на Эндрю, стоящего с его сумкой в руке, и тот подбородком указывает на передние сиденья. Он практически обрушивается на ближайшее и старательно перемещается к окну. Эндрю сжимает ремешок, оглядывая узкий проход. Их места — в самом конце, но сейчас нерационально утаскивать Нила вглубь. К тому же самому Эндрю делать рядом с ним нечего; Джостен еще на стадионе четко дал понять, что хочет побыть в одиночестве. Он до сих пор остается единственным Лисом, который заносит вещи в салон, а не оставляет их в нижнем отсеке. И он смог доверить свою “драгоценность” Эндрю сегодня. Это что-то значит? Эндрю бросает сумку Нилу под ноги, наблюдая за реакцией, неспособный принять решение. Тот чуть вздрагивает, приподнимая левую ногу и глаза. Шрамы на щеках, убитый взгляд и наверняка холодные, изжеванные губы. Это неправильно — хотеть скомкать их своими, несмотря на очевидное “нет”, витающее в воздухе. Неправильно предполагать, что можно остаться. — Чего ты хочешь? — в полголоса спрашивает Эндрю. Нил прижимает предплечья к торсу и дергано скрещивает кисти на коленях. Молчит дольше, чем того требует ответ. — Домой. Ответ едва ли помогает принять решение, но Эндрю понимающе кивает и медленно опускается на соседнее сиденье, снимая командную куртку. — Наконец познакомился со своим пубертатом. Нил хмыкает, а после морщится, будто от укола боли. — Лучше так, чем… — он одергивает себя, покачивая головой. — Просто заткнись. Чем теряться в ощущениях, будучи изнасилованным? Эндрю совершенно не против такой трактовки. — Лучше. Смотри перед собой. Автобус трогается и спешно выезжает с парковки. — У меня голова раскалывается, — произносит Нил, пытаясь удобнее устроить ее на спинке сиденья. Эбби протискивается между ними и протягивает двуцветную, не похожую на обезболивающее таблетку вместе с бутылкой воды. — Больше дать не смогу, — объясняет она, прикладывая тыльную сторону ладони ко лбу и щекам Нила, пока тот неторопливо запивает лекарство. — Похоже, стресс ускорил процесс; его лучше изолировать. — Скорее запахи. Ему непривычно, — задумчиво проговаривает Аарон, внимательно изучая лицо Нила и держась за спинку соседнего кресла. Эндрю прыскает и угрожающе уставляется на близнеца. — Что еще скажешь, ебаный ты умник? — Что в ближайшие дни ему нужно находиться рядом со знакомыми людьми, а не шататься по кампусу, — высокомерно задрав подбородок поясняет Аарон. Еще секунда и Эндрю задерет его куда выше, кулаком, но Эбби вставляет слово: — Ему нужен покой. — Ну так съебитесь, — выплевывает Эндрю, скалясь исключительно на Аарона. Тот по-детски поджимает губы, оглядывая Джостена, и удаляется вглубь салона, с силой отталкиваясь от своей опоры. Эбби в последний раз проверят лоб измученного омеги и тоже уходит прочь. Не похоже, что Нил воспринимает ее прикосновения в штыки. Выглядит безмятежно, не отстраняется, не терпит. Но “убери ты свои руки”. Бессмыслица. — Как грубо, — укоряет Нил, сильно поворачивая шею к Эндрю. В этом точно что-то есть. Эндрю достает плеер, нажимает пару кнопок, выбирая наиболее нейтральный трек, и протягивает наушник. — Не такому рту об этом болтать. Уголки губ Нила заметно подергиваются, пока тот принимает его и заторможенно прислоняет голову к сиденью. Со временем голоса позади начинают раздражать. Эндрю привстает и оглядывает салон: Дэй чуть ли не тычет бедняжку Марстон носом в свои ебучие игровые схемы, разоряясь о ее промахах, Уайлдс с Бойдом размахивают руками и шикают на первокурсников, которых согнали в дальние ряды, а Рейнольдс и Рене отстраненно следят за этим действом. Ники шепчет что-то Аарону, прожигающему дыру в Эндрю. Эндрю в последний раз задерживает на нем предупреждающий взгляд и возвращается на место, вставляя в ухо второй наушник.***
Во сне нет кошмаров, только неприятные обрывки прошедшего дня: темная форма, “девка” и мажущие трассы недостижимого мяча. Оглушающая тишина пустого стадиона и единственный источник света — мерцающий красный прямоугольник ворот. Почему-то в них стоит Эндрю, безэмоционально смотрящий на Нила. — Чего ты хочешь. Размашистых фигур больше нет, как и стадиона. Только он. — Чтобы ты перестал так на меня смотреть. — В этом нет ничего нового. Нил неуверенно шагает ближе, пожевывая губу. — Когда собирался сказать. Все еще не верит в существование будущего, но проговаривает: — Хотел обернуть все в идиотскую шутку — в какую-нибудь из пятниц в Колумбии. “Ха-ха, знаешь, твой виски течет по горлу прямо как я сегодня”, — он правда усмехается. — А ты бы буркнул что-то о влиянии Ники, заглянул мне в глаза и осушил стакан до дна, не отрываясь. Узнав больше ночью. — Ты еще хуже, чем я думал. Он так жесток, так похож. Так пахнет. Нил вдыхает полной грудью. Касается, не спрашивая. Хочет. Знает, что не должен. Понимает, что рискует. — Убери ты свои руки! Иллюзорный мир встряхивает, и он открывает слипшиеся глаза, обнаруживая себя зарывшимся носом в шею Эндрю. Резко отшатывается. За спиной — твердое стекло промерзлого окна, перед носом — непонимание, застывшее в ореховых глазах, а в животе — бесконтрольный водоворот ощущений. Он подносит костяшки пальцев к горлу, с щелчком смыкая зубы. — Тормози! — раздается рядом. — …ехали. — Открой ебаную дверь! Эндрю волочет его вниз по ступенькам, держа за ворот, как котенка за шкирку. Нил оступается на последней и падает на асфальт, успевая вовремя выставить ладони. Спазм за спазмом, и его вырывает — по больше части желчью, растекающейся дальше — к дорожной разметке. Это должно ощущаться садняще в руках, мерзко на языке, губительно в коленях, но в теле селится только устойчивый гул. Нил горбится и вдыхает едкий запах, уносящийся влажным ветром. Редкие дождевые капли, барабанящие по плечам, ощущаются как избитая шутка. Справа что-то маячит — еще одна бутылка воды. Нил, без раздумий, забирает ее и избавляется от горечи во рту. — Вставай, — отрешенно произносит Эндрю. Нил встает на плохо гнущиеся ноги и оборачивается, силясь поднять тяжелую голову. В глазах Эндрю нет эмоций, на этот раз правда нет, и Нил ненавидит себя за то, что все равно хочет протянуть руку. Вот бы все это сказать — честно и тогда.***
Эндрю мостил дорожку доверия с опаской, кропотливо укладывал кирпичик за кирпичиком, смазывая глубокие щели пастой сдержанных обещаний. Она как проект, начавшийся без плана — вьется в разные стороны, где-то сужается, где-то расширяется, но неуклонно стремится к единственной цели: стать завершенной; настолько верной, насколько Эндрю сможет ее создать. Где-то в глубине души он надеялся однажды погрузить в землю последний кирпичик и осторожно пройтись, но возведение пора прекращать. Стихия выкорчевала направляющие, высушила пасту и истончила слишком уязвимые места. На это потребовался миг, хотя на строительство — вся его жизнь. Он опускает руки — тянется за новой пачкой сигарет. Кухонный стол неприятно поскрипывает под ягодицами. Эндрю предпочел бы задохнуться в дыме, утекающем сейчас наружу через москитную сетку, но потолочные датчики грозят Аарону отчислением, да и Ники с Кевином вряд ли будут довольны. А-ах, блять. Не то чтобы ему было дело. Теперь. Все Лисы сейчас там, где должны быть, — рядом с Нилом и Эбби. Наверняка устроили внештатный вечер кино и поддержки. Эндрю тоже там, где должен быть, — вдали от Нила и… Просто вдали. Делает то, что умеет лучше всего, — думает и анализирует. Если подумать, то это самое идиотское решение, которое только можно предпринять. Гонять мысли, строить логические цепочки, искать решения. Фактически бездействовать. Мысли еще ни разу не заставляли Эндрю чувствовать себя живым. Запах Нила, как напоминание о реальности, — вот что заставило. В тот момент мыслей просто не существовало, Эндрю стал одним большим ощущением, которое совсем не походило на гнетущую пустоту, на привычный чувственный блэкаут при открытых глазах. Это пугало. Это возрождало смысл. В двери проворачивается ключ. — Эй. Щелкает выключатель и крышка зажигалки в его руках. Эндрю морщится от пронзительного света. — Ты здесь больше не живешь, — говорит он Аарону, проходящему на кухню. Тот не отвечает, но по-хозяйски начинает рыться в навесных шкафах, доставая кружки. Две. — Сегодня не среда, — напоминает Эндрю, пока какао порошок рассыпается по сосудам. — А ты решил перечислить все очевидные факты, — отвечает Аарон, не разворачиваясь. Вода шумно ударяется о стенки железного чайника, переключатель мощности конфорки звонко щелкает, кроссовки брата мерзко скребутся об пол. Как же, блять, раздражает. — Почему ты не поехал с остальными? — спустя какое-то время спрашивает Аарон, заливая порошок кипятком. Он подходит к Эндрю с дымящейся кружкой в протянутой руке. Эндрю не принимает, и Аарон опускает ее на измазанный сажей подоконник. Возвращается к тумбам и опирается на одну из них. Поднимает другую кружку, сюрпает свой ебаный какао. — Не понимаю, почему он тебе так нравится, — говорит, показательно морщась. Эндрю продолжает молчать, все-таки признавая, что аромат напитка делает этот вечер чуть-чуть лучше. — Я о какао. Но, кстати. Остальные не понимают, почему тот, кто важен Джостену больше всего, сейчас не с ним. — Спроси, насколько меня это волнует. Эндрю наблюдает, как мышцы на лице Аарона подергиваются, пока тот, вероятно, пытается удержать себя в руках. — Ладно, ладно. Я не понимаю, почему ты сидишь здесь и строишь из себя не пойми кого. Куришь в темноте и одиночестве — это та-а-ак драматично, но делу не помогает. — Что ты здесь забыл. — Я хочу помочь. Эндрю с силой сжимает зажигалку в кулаке и наконец поднимает на брата глаза. — Я скажу, чего ты хочешь. Сказать, что теперь готов великодушно закрыть глаза на присутствие омеги, потому что он внезапно стал твоим билетом в счастливое будущее. Учуял его, да? Запах признания, — он прочищает горло. — “Доктор Миньярд, Ваша работа о том омеге-спортсмене — будто глоток свежего воздуха. Поделитесь, как Вам удалось добиться таких результатов” и бла-бла. С каждым новым словом лицо Аарона вытягивается все сильнее, а кружка в руках опускается ниже. Он то открывает, то закрывает рот, пока брови не сходятся в гневе. — А тебе всегда виднее, да? Так хорошо знаешь людей и понимаешь их мотивы. Читаешь, как свои блядские книжки. — Кружка с грохотом приземляется на тумбу, несколько полных капель шлепаются туда же. — Нихера ты не понимаешь. Я пришел сюда, потому что беспокоюсь о тебе! С того самого дня ты ведешь себя страннее обычного, а сейчас — как ребенок, которого заставляют решать “взрослые вопросы”. Эндрю собирается ответить, но Аарон жестом велит ему помолчать. — Нет, ты меня дослушаешь. Летом я смотрел на всю эту беготню с Джостеном, на то, как все вокруг над ним тряслись, и меня это пиздецки раздражало. Но потом, когда я узнал причину, блять! Я решил, что это поможет нам сблизиться, что нам наконец-то будет о чем поговорить, после… всего. Разве ты не доволен? Вот он я, стою здесь и говорю о твоем ебаном Ниле! — Он дергано проводит ладонью по лицу, прикрывая глаза. — Мне не нужны какие-то надуманные заслуги, мне не нужен этот омега. Мне нужен брат! Потеплевший металл зажигалки начинает соскальзывать вниз. Эндрю переводит взгляд на свои холодные руки — они вспотели. Смотрит на гравировку чертовой лисы, на дурацкий треугольник носа и такие же заостренные уши. Вспоминает заискивающую улыбку Нила в момент, когда тот ее дарил. Все постоянно сводится к нему. — Почему ты молчишь. Почему тебе всегда нужен буфер, чтобы со мной разговаривать? — отдышавшись, тише продолжает Аарон. Эндрю перестает сосредотачиваться и ощущает, как сгусток чего-то невидимого и тяжелого медленно ползет в его сторону, проникая. Печаль Аарона? Будто впервые за долгое время он позволяет себе понять что-то иное. Нет, почувствовать. — Ты недоволен, — как много раз он слышал эту пару слов от Би, но никогда не вдавался. Аарон теряется на секунду. — Да! И если хочешь это исправить, выпей блядский какао! А хочет ли? Может, Эндрю действительно выбрал не тот вектор, и все эти бесконтрольно эмоционирующие люди видят шире, чем он. Может, клеймо психопата действительно имело смысл… только может. Сегодня Эндрю перестал понимать что-либо. Где-то на фоне сознания все еще мелькает потертая табличка “небезопасно”, которую он прижимал к груди слишком часто, стараясь запомнить слова. В этой маленькой кухне Аарон выглядит хрупко и беззащитно, но продолжает стоять на своем… чем-то. И Эндрю парадоксально не способен разглядеть в нем слабость. Он хмыкает. Меняет зажигалку на кружку с немного остывшим напитком и делает глоток. — Как просто тебя осчастливить. Аарон внезапно заливается краской и отводит глаза. Хм-м, кто еще здесь ребенок? — Заткнись. Аарон медленно подходит к окну и аккуратно прислоняется к раме, по другую сторону от Эндрю. Сохраняет дистанцию, сокращая. — Не верю, что говорю это, но теперь ваши отношения даже имеют смысл. Ну знаешь, альфа и омега. Правда звучит как то, что ты всю дорогу презирал. — Осторожнее. На секунду Аарон тупит взгляд, но после решительно поднимает голову. — Ну так чем тебе помочь? Я правда хочу. Это непонятный, непонятный день. Может, просто никотиновый передоз. О-ох, недалеко Эндрю ушел от Нила. — Расскажи мне… — Эндрю умолкает, не до конца отдавая себе отчет о том, о чем собирается просить. — Больше. Аарон заметно воодушевляется. — Помимо того, что Джостен настолько туп, что годами пичкал себя таблетками? Эндрю смотрит на него исподлобья, как бы намекая. — Э-э, да. Омеги. Ну, как ты уже понял, конкретно о Джостене мало что можно сказать, но об остальных информации полно. Они — прекрасные существа; нежные, заботливые, умные. Обычные люди, если разобраться, но мне каждый раз становится трудно дышать, когда я вижу Кейтилин. — Аарон слишком походит на Ники, говоря все это; мечтательно и внезапно слащаво. Эндрю почти готов пожалеть, что согласился послушать. — Если говорить о течке, то одни прячутся куда-нибудь подальше, чтобы переждать, а другие, наоборот, тянутся к близким. Чаще второе. Вряд ли Джостен относится к тому типу омег, которые рвутся в клубы и ищут быстрый перепихон в такие дни, хотя тебе лучше знать. Несмотря на намерения Аарона, склочность остается при нем. Он почти задыхается, стараясь успеть выпалить побольше, пока Эндрю всерьез задумывается о том, чтобы плеснуть какао ему в лицо. — Все они ведут себя так из-за стресса. Иногда плачут, иногда злятся — все такое. Ну а если говорить об анатомии, у Нила, по идее, должны остаться первичные мужские половые признаки; возможно, с некоторыми изменениями, но я не уверен. На самом деле интересно, способен ли он размножаться и, что интереснее, как. Если предположить, что он, в теории, может родить, то из-за предстательной железы, во время родоразрешения, у него будут огромные шансы умереть от болевого шока. Типа, блять, не просто же так у обычных омег пониженное количество нервных окончаний во влагалище. Эндрю моргает, глядя в полупустую кружку. Какое, нахуй, родоразрешение? — Хотя, ему к боли не привыкать, да, — нервно усмехаясь, произносит Аарон. Подрагивающей рукой Эндрю отставляет напиток, спрыгивает с подоконника и начинает вышагивать по кухне, пока Аарон продолжает что-то лепетать. Он ожидал… он не знает, что ожидал услышать, но первая часть звучит хотя бы немного полезной. — Из-за того, что неочевидно, как именно ощущает себя Джостен, я предложил позвать Бетси. На всякий случай. Эндрю останавливается. Нил и Би в одной комнате — не лучшее решение, если стоит задача заземлить первого. Каждый раз, собираясь на плановую сессию с ней, Джостен проводит день в неподдельном напряжении, и после отходит какое-то время. Что с ним будет сегодня? С одной стороны, Нил способен о себе позаботиться, но с другой — Эндрю хочется наплевать на этот факт, пробиться за выстроенные им же самим широкоплитные стены условий. — Что-то не так? — спрашивает Аарон, отступая от подоконника. Эндрю колеблется. Тц. Раскладушка ловко ложится в ладонь, отображая список контактов на быстром наборе. Стоит хотя бы убедиться.***
Одни подозрительные взгляды на стадионе сменились другими настороженными в гостиной Эбби, и Нил не решался заключать, какие ощущались лучше. Находясь здесь, в окружении мягких подушек клетчатого кресла и какофонии голосов, он готов поклясться, что запахи каждого из тиммейтов вяжут цветные узелки в воздухе, переплетаются и сталкиваются, обращаясь в обрывки чего-то почти осязаемого. Похоже, он проговаривает эту мысль в слух, потому что Мэтт, до этой минуты ненастойчиво предлагавший ему фрукты, настораживается очевиднее. Рене стреляет глазами в его сторону, пытаясь быть незаметной, а Бетси поправляет подол своей ебаной юбки, снова задавая вопросы. Нил устал и набрался сил. Замерз и согрелся. Потерялся в том, что реально, а что нет. Единственное, что он все еще ощущает однозначно, — раздражение из-за того, что слова невольно сыплются изо рта. Это небезопасно. Но Лисы безопасны. Эндрю тоже; где он? — Не отвечает на звонки, — сдавленно говорит Рене. Нил благодарит. — Едет сюда, — улыбаясь, произносит Бетси. Нил еще раз благодарит. — То, что ты чувствуешь, — это нормально. Нил не благодарит и поднимается, чтобы уйти. Паркет под ногами ощущается как болотный мох, мягко засасывающий в себя нечеткие ступни. Лестница на верхний этаж — как сплетшиеся меж собой многолетние лианы. Нил хватается за одну, удерживая равновесие. В новой комнате есть дверь и кран. Закрыть и открыть. Нил качает головой в такт ударяющимся о раковину каплям — ему не кажется странным, что он успевает; шейные позвонки слишком громко щелкают. Зачем он включил воду? Почему в дверь скребется психолог? Нил не знает. Не хочет знать, но отключиться. Он ощупывает себя руками, обхватывая плечи. Чего-то решительно не хватает. Внутри — тяжело, но и снаружи давит. Падает на колени, не ощущая пола, но до омерзения монотонный голос Бетси. Думает о другом монотонном голосе. Вспоминает, будто не жалеет. Галлюцинирует, будто слышит. — Я могу зайти? Можешь. — Могу сесть рядом? Нил не знал, что сидит. Голос не движется, и это намекает на очередную иллюзию. — Я говорил, что предпочел бы ее, но ты немного опоздал, — звучит образ, похожий на Эндрю. Да, опоздал. Кто она и почему он предпочитает ее? Это больно, знаешь ли. — Сидеть на кафеле в ванной? Нет… не знаю. Голос уходит и возвращается. Плывет в надуманной дымке. Нил поднимает голову; разжимает напряженные пальцы, окончательно узнавая. — Я скучаю, — говорит он Эндрю, выглядящему так же, как Нил себя чувствует. — Мы виделись несколько часов назад. Как он может так нагло врать? — Нет. Что-то мешает дышать и видеть: воды океана, в котором не так давно хотелось утопиться. Рука Эндрю качается на его волнах, приближаясь к лицу. Большой палец неспешно скользит по щеке, смахивая выступившую влагу. — Мне кажется, если я сейчас опущу голову, ты исчезнешь, — шепчет Нил, роняя руки на колени. Эндрю отстраняется и разворачивает перед собой широкое полотно — слепяще оранжевый плед из гостиной ниже. С единственным взмахом, ткань приземляется Нилу на плечи. Эндрю садится напротив, не отпуская края, и бережно заправляет их друг в друга на его груди. — Тогда не опускай, — произносит он, устраивая голову у Нила под ухом. Движется, ласково потирает носом кожу шеи и плеча. Вдыхает. Если эти наркотические видения содержат в себе хоть крупицу реальности, Нил хочет задержаться в них приблизительно навсегда. — Так и мыслят наркоманы, — бормочет Эндрю, пока Нил самозабвенно льнет ближе.