ДЕВЧОНКА! КТО-НИБУДЬ ВИДЕЛ ЕЕ РАНЬШЕ? НОВЕНЬКАЯ! И СРАЗУ К НАМ! ОТ НЕЕ ВОНЯЕТ НАРУЖНОСТЬЮ, ЧУЕТЕ? ЗУБ ДАЮ, ОНА ОЧЕРЕДНАЯ ВЕДЬМА!
С пола поднимается парень лет семнадцати.ЭЙ, ДЕВЧОНКА, ТЫ КТО И ЗАЧЕМ ПОЖАЛОВАЛА?
Тощий, бледный, с длинными черными волосами, свисающими на лицо сосульками, и острыми коленями, торчащими из дырявых джинс.ХОДЯЧАЯ, ЗРЯЧАЯ, ТЫ НЕМАЯ ЧТО ЛИ? А НУ ОТВЕЧАЙ!
Взмах рукой и гробовая тишина. Семь пар глаз уставились на него, чего-то ожидая, а он обернулся к гостье, втянув носом воздух как принюхивающийся на охоте дикий зверь. — Пришла, наконец, — мутные серебристо-серые глаза моргнули, и Слепой ухмыльнулся, — Да не молчи ты. Никто тебя не съест, это же Шакал, я тебе рассказывал. — Да, рассказывал, — отлепившись, наконец, от косяка, она прошла в комнату, встав возле четырех соединенных кроватей и — жаль Слепой этого не увидел — лучезарно улыбнулась, — Всем привет.|Сфинкс|
«Сколько не живи с ним рука об руку, он не прекратит удивлять» — была моя первая мысль на появление девушки, которую, как оказалось, ждал-дожидался наш многоуважаемый Вожак. Ее «всем привет» сработало как катализатор. Запустило реакцию, химическую и крайне взрывоопасную. Как обычно, больше всех голосил и сыпал вопросами Шакал — спрашивал, что происходит, кто она такая, когда заселилась и как нас нашла. Ближе к сути его нескончаемый поток вопросов свел, как бы это не было странно, Горбач: — Откуда ты знаешь Слепого, ты что, бывала здесь раньше? — между строк читается намек на то, что вне Дома повстречать Бледного не представлялось возможным никому. И никогда. Табаки подползает к ней ближе, раскидывая подушки и едва не спихивая меня с кровати. — Я… — она мнется и кусает нижнюю губу, — Я действительно уже была в Доме. Но одновременно с этим и как бы не совсем в нем. Ну да, Слепой, нам же мало было загадочно разговаривающих персон. — Ничего не понимаю! — восклицает Табаки так громко, что я морщусь, — Продолжай! — Я ему снилась. Слепому. Не специально. Это как-то… само собой началось несколько лет назад. Даже, наверное, правильнее будет сказать не «снилась», — она явно подбирала слова, силясь объяснить попонятнее, — Я являлась ему во снах, и видела то, что его окружает. — Ты что, телепат? — она отрицательно качает головой, — Ведьма? Это был самогипноз? Осознанное сновидение? А может ты телепортируешься? — Ну ты меру-то знай, — одергивает разошедшегося Шакала Горбач. — Я не знаю, как и почему это происходит, — девчонка явно смущается, но симпатичное лицо это не портит, — Сначала я даже не понимала, что действительно снюсь кому-то… настоящему. Существующему в реальном мире человеку. Я думала, это просто моя фантазия, я ведь совершенно обычная… — Обычная, — голос с подоконника. Я оборачиваюсь, заранее сочувствуя нашей гостье. Занавеска отъезжает в сторону вместе с тюлем. Плевок ядом убивает девчонку наповал, — Тогда за что тебя сюда упекли, обычная? Ох, Лорд, Лорд. Только ты мог сформулировать это таким образом. Смотрю на девушку и киваю Македонскому на грабли, лежащие на столе. Он молча приносит их, быстрыми умелыми движениями прилаживая ко мне правый протез. Несильно толкаю им зависшую на созерцании нашего Принца гостью: — Эй, — она вздрагивает и смотрит на меня слегка безумным взглядом светлых глаз, — Все в порядке? Не хочешь — не отвечай, никто не заставляет. — Да нет, это не какая-то тайна, просто… — Просто ты ошарашена красотой и злостью нашего нервного друга, — У меня диссомния, расстройство сна. Сонный паралич и нарколепсия, которая стала прогрессировать после… — Когда ты поняла, что Дом и Слепой — это не просто плоды твоего воображения? — спрашиваю, не желая слушать о наружных событиях, из-за которых ее болезнь обострилась. Да, перебивать некрасиво, но уж лучше так, чем слушать о том, что происходило с ней там. Нашариваю граблей пачку сигарет и Лорд, уже успевший совершенно бесшумно спрыгнуть с подоконника на общую кровать, подносит к моему лицу зажигалку. — Я это не то чтобы «поняла», — ее взгляд на долю секунды соскочил на меня и вновь вернулся к Лорду. Тот ухмыльнулся — скорее оскалился, — Я это как будто почувствовала. Поверила ему… им. Слепому и Дому. И прониклась ими. — Куришь? — спрашиваю и получаю отрицательный кивок. Табаки вклинивается, едва не лопаясь от того, что и так слишком долго молчал, — А пьешь? Употребляешь? Нецензурную брань используешь? По комнате прокатился смешок. Шакал уполз с края кровати и предложил место девушке. Она села, принявшись теребить в руках краешек подушки: — Пью, ругаюсь, не употребляю, — она улыбается ему и с трудом переводит взгляд на Слепого, сидящего в углу комнаты на полу с чуть склоненной на бок головой, — Засыпаю где и когда угодно, страдаю от кошмаров и являюсь во снах чужим вожакам. А ты многое ей рассказал, однако. — Ты нашла нас сама? Ты, получается, нас всех уже как бы заочно знаешь? — задаю вопросы и краем глаза замечаю подпрыгнувший уголок губ слепца. — Вообще-то нет, — щеки девушки вспыхнули, румянец окрасил красным даже вздернутый кончик носа, — Я знаю тебя, ты Сфинкс, — я кивнул, выдавив из себя улыбку, — И тебя, — она повернулась к Табаки, и тот едва не свалился с кровати от гордости, — Ты Шакал Табаки. Еще Македонский, он мне дверь открыл, вы его окликнули… Она поискала его взглядом. Он показался, сделав шаг на свет из темного коридора, и кивнул, упорно избегая устремленных на него глаз. — Что ж, в таком случае надо бы представить и остальных, — я махнул граблей и выдохнул сизый дым в потолок, — Шакал, будь добр… — Меня не нужно просить дважды! — снова подвинувшись на кровати так, что все сидящие на ней ощутили вибрацию как минимум сдвига тектонических плит, Табаки принялся за ознакомительную лекцию, — Четвертая, моя дорогая, состоит из десятерых самых уважаемых личностей Дома… Я прыснул, но от комментария воздержался. Лекция продолжилась без помех: — Во-первых, конечно, Слепой, с ним ты уже знакома и так. Наш вожак и вожак всего Дома. Если тебе вдруг покажется, что он ни на что не реагирует и ничего не слышит, перекрестись, ведь тебе просто кажется. На самом деле он слышит все и всех, находящихся в Доме, а реагирует вместо него у нас обычно Сфинкс. Сфинкс — наша мамочка и бравый рыцарь с протезами. Не смотри, что он выглядит угрожающе со своей лысиной и суровым взглядом, на самом деле он тут борец за справедливость и еще иногда психолог на полставки. И Крестный Курильщика, но о нем позже. (И страшный сон Лорда, но об этом никогда) Горбач — пацифичный любитель животных и отличный флейтист. Благодаря ему у нас появилась Нанетта, а у Дома — свора прикормленных им собак. Он тихоня и добряк, избегающий всех возможных конфликтов. Он был бы рад, чтобы их и вовсе не было в его стае, но увы… — Вот, посмотри, — Горбач снял со шкафа ворону и поднес к гостье, аккуратно почесывая сонную питомицу по шее, — Правда, она красавица? — Она замечательная, — аккуратно коснувшись сложенных крыльев, девушка поспешно отдернула руку, когда птица недовольно заклекотала, — Женщина с характером, да? — Не отвлекайся! — от вопля Табаки Нанетта вздрогнула и вспорхнула обратно в свою клетку, оставив на руках Горбача лужицу белого помета, — Так вот, на чем я остановился… Я, Слепой, Сфинкс, Горбач и Черный — старожилы. Мы здесь испокон веков и застали такое, о чем страшно даже слагать легенды и… — Давай без этого, — одергиваю его, и тот недовольно насупливается, заворачиваясь в кокон из пледа и теперь напоминая какую-то несуразную гусеницу. — Никакой свободы слова, никакой тяги к творчеству, — бурчит Табаки, раскуривая свою трубку. Я хлопаю по матрасу рядом с собой и девушка благоразумно отодвигается от Шакала и ядовитого удушливого облака, которое теперь висело у нас посреди комнаты мутным серо-фиолетовым безобразием. Даже знать не хочу, что он такое курит. И где он это берет. — Черный — пятый старожил, — продолжал Табаки, — Мрачный светловолосый бугай в очках и с книжкой в руках, его ни с кем не перепутаешь. Они с Курильщиком сейчас куда-то ушли, но когда-нибудь ты с ним обязательно познакомишься и поймешь, что мое описание — идеальное, ни дать, ни взять. Также ты уже познакомилась с Македонским. Нет-нет, можешь остаться в тени, мой друг, выходить на свет не обязательно. Мак у нас немного стеснительный. Зато самый хозяйственный и всегда готовый придти на помощь. Золотце, а не человек. Чтобы мы без него делали — не представляю. Погрязли бы в пыли и чей-то блевотине, точно тебе говорю. Еще у нас есть Лэри — он абсолютно невменяемый и поэтому он — вожак Логов, главных сборщиков информации и разносчиков сплетен… и еще много чего… С ним ты тоже познакомишься в другой раз, он где-то в коридорах, как всегда вынюхивает что-нибудь такое, о чем все остальные уже давным-давно знают и так. Теперь пройдемся по нашим колясникам. Само собой я — их самый яркий представитель. Моему Мустангу нет равных, он со мной с незапамятных времен, служит мне верой и правдой уже не одно тысячелетие. А еще однажды… — Табаки! — А это вот — Лорд, — Шакал ткнул в него пальцем так резко, что мы с Лордом одновременно отпрянули. Девчонка взглянула на него и почти сразу поспешила отвести взгляд в сторону, — Да ты не бойся, на него все так пялятся, когда первый раз видят. Да и на сто тысячный раз — тоже. Последний из рода двуглавых драконов, что уж тут поделать. Такой он у нас, Эльфийский Принц и… — Заткнись, Табаки, — Эльфийский Принц затушил о пепельницу окурок и несколько секунд смотрел на него, занавесившись от всех упавшими на лицо золотистыми, чуть вьющимися волосами. На подоконник он взобрался за долю секунды. Вжих — и нет ни Лорда, ни вида на внутренний двор. Он задернул занавеску, выругнувшись себе под нос, — Долбанный принц из долбанной сказки, мать вашу. — Тонкая душевная организация, — вздохнул Шакал. Очень хотелось сказать, что помимо организации, душевного в Лорде — еще и с десяток расстройств, но да ладно. В колею шакальего повествования это все же не вписывалось, и мешать я не стал. — Осталось двое, — наша гостья попыталась вернуть монолог Табаки в нужное русло. — Умеешь считать? Молодец! — подмигнул ей тот из-за завесы тумана и воодушевленно продолжил, — Курильщик — тоже колясник и самый новенький у нас. Задает несметное количество вопросов, лезет, куда не надо и изрядно действует мне на нервы. Он был Фазаном, но его исключили и перевели к нам. Вот он такой и есть — перефазан и недонаш. Но ты ему об этом все же не говори — обидится. — Кстати, Фазаны, Логи — про них ты тоже ничего не знаешь? — поинтересовался Горбач со своей кровати, стыдливо пряча недовязанный свитер, который свисал с изголовья. — Про них знаю. Про них, про Могильник, Кофейник, Перекресток. Знаю про Акулу, я видела его сегодня. В комнату меня провожала Душенька, — она многозначительно закатила глаза, — Вроде бы есть еще Овца и Крестная. Мне говорили, они… поадекватнее. — Не слишком ли много информации для одного дня? — спрашиваю, кидая взгляд на Слепого. Он слушает нас, я это чувствую, хотя со стороны и может показаться, что он просто спит, уронив голову на скрещенные на коленях руки. — Все нормально, — девчонка зевает, — Извините. Мне правда очень интересно, остался ведь последний, десятый участник знаменитой Четвертой… Стаи? Группы? Комнаты? Она не определилась, и предложение так и осталось незаконченным. Из клубов дыма, выпущенных Табаки, показался Македонский с Толстым на руках. Македонский — как обычно без тени эмоций на лице. Толстый — розовощекий и отчаянно кашляющий на устроенную Шакалом газовую камеру. — Вот он, наш неразумный, наш Толстенький, — защебетал Табаки и попытался набить свою трубку снова. Я запустил в него подушкой, не в силах это больше терпеть. Граблей потыкал в занавеску за спиной, — Открой окно, иначе мы все задохнемся. Македонский осторожно поднес Толстого к девушке. Тот посмотрел на нее, как-то невыносимо осознанно, и протянул к ней свои ручки-клешни, что-то тихо залепетав. Я переглянулся с Табаки и Горбачом. Все мы помнили, что было, когда к нам в комнату пришла блондинка-воспитательница. Все мы помнили и повторения не желали. — Какой… — голос девушки дрогнул, и я уже почти открыл было рот, чтобы сказать Македонскому унести Толстяка обратно в манеж, но… — Какой он славный. Привет, Толстячок, привет. Наш карапуз не распознает речь, понимая только интонации, и обычно не сильно жалует незнакомцев. Так я думал, пока не увидел, как Толстый рванулся в попытке дотянуться до девушки, сидящей перед ним и ласково улыбающейся. — Отдай его, только аккуратно, — кивнул я Маку, и принялся завороженно наблюдать за тем, как карапуз сворачивается на ее коленях урчащим комочком. — Хороший малыш, хороший, я не сделаю тебе ничего плохого, — она мягко баюкала его на руках, и я только сейчас увидел, что она почти плачет, — Как он здесь существует? Один, сам по себе… — Он практически не бывает один, — поясняю, не в силах оторваться от этого инородно-уютного зрелища, — Он привык ездить на спине у кого-то из нас, ходячих, или на коленях у колясников. Мы возим его в столовую, кормим, берем с собой на прогулки, иногда просто ходим с ним по Дому. В комнате у него свой манеж, но чаще он просто свободно ползает, где захочет. — Мы присматриваем за ним, — Горбач свесил ноги с кровати и спрыгнул, пряча что-то за спиной, — Толстый — он один из нас. — Полноправный участник стаи и гроза ваших истеричек-воспитательниц, — поддакнул Табаки, — Однажды он… — Для первого дня достаточно. Возле кровати материализовался Слепой. Его пустой взгляд был направлен на девушку. Ну, или куда-то сквозь нее. — Пойдем, уже поздно. — Куда? — она смотрит на него и нехотя отдает Толстого Македонскому. Толстяк недовольно гудит и вырывается, но его все равно помещают в манеж и оставляют там. — Скоро погасят свет в коридорах. Я тебя провожу. Мы с Табаки обмениваемся удивленными взглядами. Девушка встает, и ее локтя едва ощутимо касается Горбач. — Вот, — он протягивает ей варежку, которую только что наспех связал, — С приездом, что ли. Рады были познакомиться. Возьми. — Спасибо, — она зевает еще раз и смущенно улыбается, — Спасибо вам всем большое. Я рада, что это, наконец-то, больше не сон. На этом моменте дверь в комнату с грохотом распахивается, являя собой Лэри. Он открывает было рот, но замечает девушку и давится тем, что хотел сказать, сгибаясь пополам и надрывно кашляя. — Идем, Мара, — Слепой проходит мимо него, и девушка послушно идет следом. У меня, Табаки и Горбача, в голове, по всей видимости, в этот момент билась одна и та же мысль. «За весь вечер хоть бы кто додумался спросить, как ее зовут» — Слепой дал кому-то кличку, — Лорд показался из-за занавески с сигаретой, зажатой в ровных белоснежных зубах. Красивый, как дьявол, его не портили даже синяки под глазами и разбитая по пьяне нижняя губа, — На моей памяти это впервые.***
— Слепой? Ты? — Русалка открывает дверь в комнату, озаряя темный коридор тусклым светом рыжевато-желтых ламп, — Это что, новенькая? Она была у вас? — Ее имя — Мара, — отзывается Слепой, придерживая едва держащуюся на ногах девушку, перекинув ее руку через свое плечо, — Она сейчас уснет. В подтверждение этих слов ноги девушки подкашиваются, и она с грохотом падает на пол, прямо перед длинноволосой Русалкой, испуганно охнувшей и принявшейся звать на помощь Рыжую. — Что нам с ней…? — Русалка поднимает зеленые глаза, но видит лишь пустой коридор и выбежавшего из комнаты черного кота с обрубком вместо нормально хвоста и подранными ушами. И еще следы от грязных босых ног, отчетливо выделяющиеся на их светлом, недавно помытом полу. — В Четвертой была, значит? — лениво потягиваясь, подошла, наконец, Рыжая, — Ну вот пусть кто-нибудь из ее новых друзей ее спать и укладывает. Носком кроссовка пододвинув руку новенькой, чтобы не мешала, она с грохотом захлопнула дверь, едва не ударив ей по носу Русалку, и довольно улыбнулась. Ее соседка на это лишь молча вздрогнула, потупив взгляд в пол и принявшись накручивать на палец прядь своих бесконечно-длинных волос. — Что у вас там происходит? — из глубины комнаты раздался тихий, как шорох листьев, голос Кошатницы.К входящему Дом поворачивается острым углом.
Рыжая одернула футболку, которую стащила у кого-то из парней, и жизнерадостно прокричала: — Ничего интересного!Это угол, об который разбиваешься до крови.
— Так, небольшой обряд инициации, не более.Потом можно войти.