Плач огненной птицы

      В деревне просыпались рано, с первыми лучами солнца и криками петухов. Дилюк же, так и не смог за многие годы приучить себя к ранним подъемам. Проблема преследовала с детства, хотя у него был и строгий режим, и жизнь по расписанию в поместье. Наследнику рода Рагнвиндр не пристало валяться в кровати до полудня, и мало кто знал об этом его дурном пристрастии. Приходилось вставать настолько рано, насколько этого требовалось. К завтраку Дилюк спускался обыкновенно разбитый и угрюмый, под сочувствующий взгляд Аделинды и строгий от отца. Следующие пару часов уходили на то, чтобы просто прийти в себя, пропуская мимо ушей большую часть услышанного за утро. А затем стыдливо выслушивать недовольство учителей его рассеянностью и сидеть тайком допоздна за учебниками, не желая огорчать отца и замыкая порочный круг из недосыпа и сбитых биологических часов.       В путешествии тоже редко удавалось отоспаться вдоволь. Непозволительной роскошью оставалось позволять себе разлеплять глаза по очереди, подолгу сидеть в постели, отгоняя вцепившийся клещами сон, и туго соображать. Приходилось делать вид, что все не так плачевно, особенно, когда был не один. Что готов бежать, сражаться и решать сложные вопросы сразу, как только открыл глаза. Вот и сейчас, едва взошло солнце, Дилюк стоял у дома Пачи, внешне собранный и готовый выдвигаться в путь. В действительности отгоняя от себя желание подпереть стенку и закрыть слипающиеся глаза.       Вскоре он услышал тяжелый стук массивных копыт, и перед ним остановился бык, лениво лупя хвостом по светлым бокам: ростом в холке с Дилюка, с мощной шеей, а рога настолько огромные, что раскинь руки в стороны — не дотянешься до их кончиков. На белой широкой спине закреплена поклажа, на манер сумерских вьючных яков, сильные ноги плотно обмотаны красной тканью. Красивое и величественное животное. Ухоженное. Дилюк никогда раньше не видел подобных.       — Не слишком ли много вещей? — поинтересовался он, переводя взгляд на Пачи, который привел быка.       — Так это на продажу. Мы все равно зайдем в несколько племен по пути, чего идти с пустыми руками, — пояснил тот, проверяя еще раз крепления, боясь ненароком потерять свой товар. Затянул пару ремней потуже, ласково похлопал быка по шее и повел прочь из деревни.       — Бык тоже? На продажу.       — Ватусси в подарок одному из вождей. А что, понравился, да? — обернулся с улыбкой Пачи.       — Да, — кивнул Дилюк, угрюмо шагая следом, — Он молчит.       Провожать их в путь никто особо в деревне не стал, занятые хозяйством и работой. Разве что дети с курами на руках выбежали на дорогу, крича вслед. Пачи сказал, что они желали Дилюку славных битв и встретить достойных воинов. Своеобразное пожелание доброго пути. Хотелось бы ему обойтись без этого. Следом за ребятишками вышел грозный, как митачурл, Старейшина. Суровым тоном погнал их прочь, заниматься делом, а путников наградил хмурым взглядом да скупым кивком. Дилюк ответил ему тем же, искренне благодарный за вполне теплый прием. Чувствовалось между ними какое-то молчаливое взаимопонимание.       Идти было легко, солнце еще не пекло голову. Дорога оказалась хорошей и широкой, пролегала через цветущие поля, стоящие в утренней дымке. Так даже и не скажешь, что это страна вулканов и пепла. Были и здесь зеленые уголки, приятные глазу, навевающие воспоминания о родном доме. Из высокой травы показались даже гидро-слаймы, прыгающие вереницей к ручью.       — Знаешь, а тебе идет, — заявил Пачи, давя смешок и кивая на красные волосы.       Дилюк вспомнил, что так и не расплел прическу, что вчера соорудили ему дети. Кажется, в ней даже остались перья и бусы. Он пощупал макушку, вздохнул и решил оставить, как есть. Все равно сейчас только сильнее запутает волосы. Не лезут в глаза и ладно. С местными одеждами так и вовсе выглядит, должно быть, аутентично. Разве что кожа бледновата, чтобы сойти за натланца.       — Не думал, что детям так нравится возиться с волосами, — буркнул Дилюк, вспоминая, как накануне вечером оказался взят в окружение у костра.       Даже внезапные нападения Фатуи не выбивали настолько из колеи. Что делать в таком случае было предельно ясно и понятно. Дети же вызывали чувство беспомощности и вводили в ступор. Вдобавок, слов на общем языке они не понимали. Пачи, по просьбе Дилюка, что-то им пару раз сказал, однако ситуацию это не улучшило. Мелкие чертята только посмеялись, продолжая вплетать в косы украшения. Дилюк подозревал, что его просьбу бессовестным образом намеренно исказили в отместку за утренние торги.       Отвлекали от попыток отбиться и жители деревни, что постоянно что-то спрашивали, говорили, показывали на пальцах. Пачи даже порой не успевал переводить с натланского и обратно. Так Дилюк и оказался безжалостно заплетен, не сумев отобрать свой хвост волос из маленьких цепких рук. Непревзойденный Господин Рагнвиндр был побежден простыми детьми.       — Им просто понравились твои. Красные как кровь, как огонь! Как у самой Мураты! Когда-то в Натлане было целое племя воинов с такими же волосами, — пустился в рассказы Пачи, скосив прищуренный взгляд.       — Я знаю, — Дилюк лишь хмыкнул, припоминая, что это самое племя бежало в итоге с родных земель, скитаясь по миру и прозябая в рабстве.       — А знаешь ли ты легенду об огненной птице, что укрыла муратан своими крыльями, даровав стойкость к жару пламени? — зашел с другой стороны Пачи, которому просто идти стало скучно, и все больше тянуло на болтовню.       — Не думаю, что сейчас время для историй, — хмуро произнес Дилюк, которому не хотелось приобщаться к местному фольклору. Он же не из Гильдии Искателей Приключений. Вот уж кто точно обрадовался бы этим россказням, составляя маршрут через все упомянутые места, в надежде найти там что-нибудь эдакое. Например перо той самой птицы, чтобы после часами бахвалиться в тавернах о своих подвигах на склонах вулканов.       — Так, когда же еще их рассказывать, как не в пути, чтобы скоротать время? — посмотрел на него Пачи поверх бычьей шеи, недоумевая предпочтению слушать стук копыт по дороге. Путники ему попадались обычно охочие до бесед, лишь бы не идти в давящей тишине и отвлечься от тяжелого пути.       — Тогда, когда это будет уместно, — терпеливо ответил Дилюк.       — Это когда?       — Не сейчас.       — А о чем же, по-твоему, уместно говорить сейчас? — не отступался Пачи, поднимая брови.       — О том, что мне стоит знать прежде, чем мы попадем в неприятности. Сомневаюсь, что легенды в этом помогут, — смерил его взглядом Дилюк.       — Но во многих легендах скрыта истина!       — Если информация относится к делу, то переходи сразу к сути. Мне вовсе необязательно знать предысторию, состоящую наполовину из выдумок.       — Ба-а-а… Ну ты и скучный! — Пачи отвернулся, порядком разочарованный столь категоричным отказом, и нарек Дилюка еще и узколобым.       С хорошей дороги вскоре пришлось сойти на узкую тропу, что огибала гору. Окончательно скрылась из вида деревушка у подножья, оставившая после себя смешанные чувства. Дальше полей становилось лишь меньше, постепенно их сменяла жухлая, высохшая трава, что росла все более редкими клочьями. Чем дольше они шли, тем сильнее пейзаж вокруг напоминал выжженную пустошь, приобретая характерные для Натлана виды. Под ногами, в конце-концов, осталась только пыль, раскаленная земля и огненные цветы.       Пачи сказал, что первое племя недалеко, до темноты дойдут, если не делать долгих привалов. Дилюк хоть и мог идти весь день без передыху, да только солнце уже не казалось ласковым. С каждым часом оно набирало силу, становилось беспощадным и опасным. Открытую кожу пекло. Нос и щеки уже покраснели, обгорев под палящими лучами. Дышать и вовсе оказалось легче в платок, что Дилюк намотал на голову и часть лица: температура собственного дыхания была ниже, чем воздух вокруг. Ощущения, словно шагаешь в растопленную печь. В которую все подкидывают дров. Будь с ним Глаз Бога, перенести жару было бы намного легче, да только остался дар Селестии в Мондштадте, брошенный из гордости и принципов, и Дилюк не сожалел об этом ни дня. Только сегодня, совсем чуть-чуть.       — Возьми, — на привале Пачи протянул баночку с чем-то, напоминающим по виду застывший жир.       — Что это? — Дилюк, сидя в тени небольшой скалы, с подозрением поглядел на желтоватую субстанцию и понюхал на всякий случай. Пахло странно и незнакомо.       — Не спрашивай, лучше не знать, — хохотнул Пачи и отошел к смирно лежащему быку, приваливаясь к светлому боку, — Считай, что это заживляющая мазь. Поможет от ожогов, а то к вечеру станешь такой же красный, как твои волосы. И покроешься волдырями. Как тебя потом в таком виде вождю представлять? Скажет: «Привел мне гейзерную жабу!».       — Что за гейзерная жаба? — Дилюк поморщился, но все же зачерпнул пальцами и размазал нечто из банки по лицу и шее. Мазь на удивление приятно холодила пылающую, уставшую от горячего воздуха кожу.       — Противное создание! Вся тушка у нее покрыта волдырями. Тронешь — и они полопаются, разбрызгивая вокруг кислоту. Может и до костей разъесть! Смотри, вот, у меня шрамы остались! — показательно ткнули куда-то в смуглую руку, хотя Дилюк и не соизволил обратить внимание, — А еще она красного цвета и рожа у нее угрюмая. Наверное от того, что живет в кипятке, а может от того, что жуть какая злая.       — Ты это только что придумал? — покосился на него Дилюк, протягивая мазь обратно. Не то чтобы он сомневался в возможности существования подобного. Чего не встретишь на просторах Тэйвата. Только вот слишком уж похоже на глупую попытку его поддеть.       — Ничего я не придумал! Попадутся по пути гейзеры, я тебе покажу этих жаб! — Пачи замахал на него руками, — А это оставь себе. Бесплатно, дарю! Я натланец, мне ни к чему.       — Хорошо, — ответил Дилюк и нахмурился, крутя в руках баночку. Не любил он, когда так явно набивались в друзья и пытались к себе расположить. За этим, как правило, ничего не стояло, помимо желания собственной выгоды. Торгаш, видимо, рассчитывает на доплату за хорошие взаимоотношения. Не дождется.       Как Пачи и обещал, к вечеру они пересекли пустошь, спускаясь в низину. Воздух стал прохладнее, и можно было наконец стянуть липнущий к лицу платок, с облегчением вдыхая полной грудью. Из-под земли вновь начинала пробиваться скудная растительность, все чаще появлялась мелкая живность, мелькая тенями на периферии зрения. Вдалеке, в небольшом овраге, в лучах закатного солнца блестел ручей, у которого стояло племя. Казалось, до них уже рукой подать, но добраться до полыхающего костра и хитро сложенных из веток хижин вышло лишь через пару часов витиеватой дороги вниз.       Встретить редких в этих землях путников вышли практически все, кто собрался сегодня у Огня. Точнее, приветствовали здесь одного только Пачи, похлопывая его по плечам и шумно переговариваясь, а на оттесненного в сторону, на пару с быком, Дилюка лишь настороженно поглядывали. Торговца и правда знали в племени и были рады его появлению. А вот обещанного им гостеприимства не наблюдалось, пока Пачи не вспомнил о своем нанимателе. Он ловко протиснулся к Дилюку и бесцеремонно развернул за плечи к толпе, что-то декларируя важным тоном. Выражения лиц постепенно сменялись с недоверчивых на удивленные.       — Что ты им сказал? — шикнул Дилюк, дергая плечами, чтобы убрал руки.       — Всего лишь представил тебя, Дитя Мураты, — коротко посмеялся Пачи, — Не переживай, мне нет выгоды выставлять тебя в дурном свете. Напротив. Я же обещал теплый прием! Пойдем!       Жители племени приглашали их к костру. После сделанного подношения в виде каких-то трав, которыми любезно поделился Пачи, настойчиво усадили на самом видном месте, напоили водой и предложили еды. Дилюк, разморенный вечерней прохладой и долгожданным отдыхом после целого дня пути по раскаленной сковороде, присмирел и расслабился. Люди здесь оказались куда сдержанней, в сравнении с деревушкой, и особо не докучали ему расспросами. Болтать без умолку продолжал только Пачи, благо переключился он с Дилюка на более благосклонную аудиторию.       Разговоры с приходом ночи постепенно сменились песнями. Раздался тихий стук барабанов, отбивающих похожий на биение сердца ритм. Дилюк задумчиво смотрел на огонь, слушая, как поет племя, и крутил в руках пустую чашу, из которой цедил весь вечер отвар. Отчего-то хотелось посидеть еще немного, хотя Пачи сказал, что никто не обидится, если он уйдет отдыхать. Рядом послышался женский голос, который настойчиво окликал. Наконец сообразив, что обращаются к нему, Дилюк поднял уставший взгляд на девушку. Та показала кувшин в руках, жестом спрашивая, налить ли ему. Помедлив, на предложение рассеянно согласились, протягивая чашу, и в ней оказался сок. Вязкий, сладкий, с пряным послевкусием, и после нескольких глотков по телу волнами прокатилось мягкое тепло, обнимая и успокаивая напряженные мышцы. Мир словно наполнился невиданными доселе красками, заново расцветая, а усталость ушла далеко на задний план, наряду с въевшейся в подкорку замкнутостью.       Сидеть на месте показалось пыткой. Захотелось, как в детстве, когда он был непоседливым ребенком, с любопытством все вокруг изучать, трогать, разглядывать. Ведь Дилюк никогда раньше здесь не был, не видел этого каменистого ручья, этих странных домов из веток, незнакомого звездного неба. Любая мелочь казалась сейчас жутко интересной, будь то рогатый жук с витиеватым узором на хитиновой спине, ползущий у ноги, или необычные одеяния жителей, украшенные перьями, резными украшениями и даже костями.       Слой за слоем рушились возводимые годами вокруг себя стены из правил и устоев, рвались сдерживающие путы из разочарований и боли. Хотелось искренне радоваться людям вокруг, как когда-то давно, общаться, смеяться, двигаться. Все это сейчас было ему можно. Никогда прежде Дилюк не знал такой свободы, с юности связанный собственной фамилией и возложенными на него ожиданиями.       Тело становилось все более легким, казалось, еще немного и воспарит над землей. Или уже висит в воздухе? Нет, он стоит на ногах, раскинув руки в стороны и ловя равновесие, привыкая к странному ощущению легкости. Стало смешно, и изо рта против воли вырвалось глупое хихиканье, совершенно не свойственное благородному мужу, и ему было плевать. Ему было хорошо. На губах осталась радостная улыбка, так и прилипшая к лицу на весь вечер. Дилюк помнил, что держал кого-то за горячие руки, повторял раскрепощенно движения, что ему показывали. Калейдоскопом мелькали незнакомые лица, искривленные в пляске фигуры, подсвеченные высоким пламенем костра, а в ушах гудел быстрый бой барабанов. Помнил, что смеялся, запрокинув голову, от того, насколько чувствовал себя счастливым, и падал в давно забытое веселье. Его ловили чьи-то руки, кружили в лихом танце. Он ощущал кожей жар огня, такой родной, манящий и близкий, и захотелось вновь испытать каково это, когда пламя ласково льнет к рукам, послушное его воле. Обретает силуэт птицы, взмывающей к небесам, и освещает непроглядную тьму перед глазами…       Перед глазами оказался потолок.       Перекладины из сухих веток, с наваленными сверху крупными листьями. Дилюк проморгался и облизнул пересохшие губы, чувствуя себя странно. Пошевелился. Ничего не болит, но ему однозначно плохо и двигаться категорически не хочется.       — О, проснулся! Надо же, от тебя я, признаться, такого не ожидал! Оказывается, ты прячешь в себе столько интересного за этим хмурым лицом, — насмешливо хмыкнул Пачи откуда-то сбоку. Его речь показалась невыносимо громкой, отражаясь несколько раз внутри черепной коробки.       — Что… Что вчера было? Я что-то выпил… — Дилюк слабо закряхтел и медленно повернул тяжелую голову на голос. Даже после огненной воды в Снежной ему не было настолько дурно.       — Ага. Стоило мне отойти, так ты уже напился сока из красноплодника! — засмеялся Пачи, что сидел на соседней лежанке, сам, должно быть, недавно проснувшийся, и заплетал косу, — Отплясывал ты, конечно, мое почтение! Пришлось даже из костра вытаскивать в какой-то момент. Уж больно тебя тянуло к огню. Все племя в восторге!       Дилюк взвыл, закрывая лицо руками и собирая пазл из обрывков воспоминаний. Стыд-то какой! Скакать вокруг костра, как обезумевший хиличурл! Узнай кто в Монд… Нет! Об этом никогда никто не узнает! Этот позор навеки останется в Натлане, через который шел один простой путешественник. А Господин Рагнвиндр никогда не употреблял дурманящих разум веществ, не плясал полночи вместе с племенем и не лез в костер, в теплых чувствах к пиро стихии пытаясь совершить акт самосожжения!       На руках и правда оказались повязки, пропитанные мазью. По запаху — та, что Пачи ему отдал от ожогов, и судя по тому, что лицо горело разве что от стыда, а кожа ладоней под бинтами осталась лишь слегка красноватой, средство было весьма эффективно. Дилюк злобно уставился на свои руки, словно они были чужими и жили собственной жизнью. Словно они вчера его опоили, а не он сам потерял бдительность, слишком уставший, измученный жарой, чтобы соображать.       Разгорающееся самобичевание прервала настойчиво протянутая чаша.       — Вот, выпей! Иначе и до завтра в себя не придешь. Местные к красноплоднику привыкшие, а ты — нет. Через час-другой полегчает, — почти силой вручил в руки Дилюку очередной отвар Пачи.       — От красноплодника ведь нет… ничего подобного.       — То от сумерского. А это — натланский, что растет у ног спящих вулканов и впитывает их сны, — объяснил Пачи, окидывая смеющимся взглядом безвольно распластавшегося на лежанке Дилюка, и внезапно поспешил откланяться, обернувшись у самого выхода, — Я бы рассказал тебе об этом одну историю, но сейчас мне пора. Дела не ждут, дела не ждут!       Дилюк с облегчением выдохнул и закрыл сухие, зудящие глаза, оставаясь в блаженной тишине. Пусть идет куда хочет. Слава Архонтам за возможность придти в себя в одиночестве, не выслушивая в подробностях о собственных вчерашних подвигах. Он и без того помнил достаточно, чтобы мучиться чувством вины за свое недостойное поведение еще очень долго. Подумать только…       Время перевалило за полдень, когда Дилюк нехотя вышел к ручью, щурясь от яркого солнца. Зачерпывая ладонями воду, он ехидно думал о том, что мечты сбываются. Хотелось ему поваляться, наконец, в постели полдня — пожалуйста! Правда, в голове это представлялось без жуткого похмелья, и не на жесткой лежанке, без единого намека на сонную негу. Однако выбирать не пришлось, как обычно. В предыдущий раз он валялся в волю, когда ему располосовал спину агент Фатуи. Оставшиеся шрамы до сих пор иногда ныли, напоминая о том, что шпионаж — не совсем его профиль. Пусть водить организацию за нос и удавалось почти год, в итоге самозванца раскусили, едва не лишив жизни.       Усердно намывая лицо и шею холодной водой, Дилюк не замечал, что за ним внимательно наблюдают. От хижины отделились несколько теней, и в ближайшие кусты юркнули трое мальчишек. Толкаясь локтями и неловко сжимая в руках деревянные клинки, они тихо переругивались. Спор, кто выйдет к страшному, нечесаному чужеземцу, о котором в племени только и говорили, в итоге разрешился тем, что одного из них попросту вытолкали на берег, не оставляя выбора. Бегство стало бы страшным позором для юного воина, и мальчишка встретился лицом к лицу с обернувшимся на шум Дилюком.       Увидев перед собой ребенка, руки сами собой потянулись прибрать на всякий случай волосы, висящие мокрыми лохмами. Недоумевая, почему вокруг него снова вьются натланские дети, Дилюк заметил тренировочный меч, упавший рядом с мальчишкой, а затем и шевеление в кустах, из которых нетерпеливо высунулись несколько макушек, проверяя обстановку.       — Я не буду с вами возиться, — сложив два плюс два, сказал зачем-то Дилюк, зная, что они все равно не поймут. Потому нахмурился посильнее, надеясь, что так станет нагляднее.       Грозный вид не сильно помог. Мальчишка, храбрясь, расправил острые плечи, выпятил тощую грудь и, с очень важным видом, вручил чужеземцу свой деревянный клинок. Глядя опешившему Дилюку в глаза, он набрался наглости и заговорил. Двое позади, видя, что их товарища все еще не поколотили и не обругали, резво выбрались из кустов, вставая рядом. Уже втроем они повторяли одни и те же слова раз за разом. Будто так смысл сказанного точно дойдет. Дилюк хоть и понял, что от него хотят, но от детского напора лишь сильнее растерялся, глупо застыв на месте с тренировочным мечом в руках.       Им быстро надоело упрашивать словами, и мальчишки, не видя отпора, окончательно обнаглели. Стали тянуть за руки, виснуть, пытаясь сдвинуть Дилюка с места. Растерянный и застигнутый врасплох, он все же поддался, позволяя увести себя от ручья на небольшую, вытоптанную площадку.       Заметно повеселевшие и воодушевившиеся дети выстроились напротив, смотря ожидающе. Дилюк беспомощно повертел головой, надеясь на хоть какую-то помощь, но вокруг, как назло, никого не оказалось. Лишь за соседним домом мелькнули пару силуэтов, отдаляясь. Недовольно вздохнув, он все же опустил взгляд на врученное ему оружие. Клинок был из плотного дерева, увесистый для ребенка, но выструган больно уж неумело и неровно. Только рукоять получилась довольно сносной, но в широкой руке лежала плохо. Мальчишка явно сделал его сам, и двое других держали такие же самодельные мечи. Дилюк хмыкнул и покрутил деревяшку на пробу, примеряясь. Сделал пару взмахов и увидел, что каждое его движение усердно пытаются повторить.       — Стойте, что вы… — осекся Дилюк, вспоминая, что говорить бесполезно. Пришлось подходить, останавливая бестолковые махания палками. На непонимающие лица он только сильнее нахмурился, усердно думая, как лучше сделать. Ранее приходилось тренировать новобранцев в рыцарском ордене, но тогда не было языкового барьера, а подопечные были минимум раза в два старше. Сам Дилюк, находясь в звании капитана, не разменивался на снисходительность и мягкость, гоняя будущих защитников Мондштадта до кровавой рвоты. Подобный опыт ему тут мало поможет, увы.       Промучившись какое-то время с игрой в пантомима, чем знатно повеселил детей, порядком смущенный этой глупой затеей, Дилюк все же отодвинул подальше свою дотошность и скрупулезный подход к любой задаче, понимая, что только все усложняет. Хотят повторять за ним, как сумеречные птицы — пусть повторяют.       Детям демонстрировали стойку, выпад, движение назад, и затем суровым коршуном кружили вокруг, оценивая не только прием, но и каждый вдох и выдох. Поправляли положение ног и рук, показывали снова, делая акцент на том, в чем была ошибка, будь то дыхание или недостаточный наклон корпуса. Дилюк вставал с ними в короткие спарринги, позволяя атаковать себя и наглядно оценить маневр в действии. Выглядел он при этом настолько серьезно, будто перед ним равные соперники, что подкупало юных воинов стараться еще сильнее. Мальчишки соображали быстро и подходили к занятию усердно, на что из Дилюка иногда все же вырывалось довольное хмыкание.       — Мне показалось, что ты не любишь возиться с детьми, — нашел его в самый разгар занятия Пачи, с интересом наблюдая.       — Они были весьма настойчивы, — признавать, что позволил себя в это втянуть, потому что растерялся, Дилюк не собирался, — Раз уж ты здесь, то займись своими обязанностями, за которые я тебе плачу. Скажи тому, что в красной повязке, что будь у него настоящий меч, он бы отрезал себе сейчас руку.       — Как скажешь, начальник! У тебя, кстати, есть еще один ученик, — улыбнулся Пачи, подходя ближе и кивая на плетеную изгородь, за которой боязливо мелькнула маленькая тень. Обернувшиеся мальчишки грозно зашипели на нее, намереваясь немедленно прогнать подальше. Воинственно занесенные над головами деревянные мечи остановил Дилюк, спрашивая в чем дело, и получил удивленные лица и возмущенный гвалт.       — Они говорят, что Шиу недостоин быть воином и учиться. Его мать оказалась слаба и умерла, родив его. Отец был изгнан из племени в Пепельное море и не вернулся, искупив грех, — переводил Пачи, задумчиво смотря в сторону изгороди, — И сам он слабый, как и его родители, даже тренировочный меч не может себе сделать.       — Позови его, — велел Дилюк, складывая руки на груди, — Пусть подойдет и покажет, чему научился.       Он строго шикнул на детей, принявшихся кричать на показавшегося из своего укрытия тощего мальчика, снова прогоняя. Неожиданный четвертый ученик медленно, шаркая ногами и опустив глаза, подошел ближе. В его руке был совсем плохонький клинок, скорее даже просто обтесанная с краев палка. Он боязливо оглядел собравшихся на площадке, казалось, становясь еще меньше под ожидающими взглядами, и, немного помявшись, собрался с духом и встал в стойку, что показывал ранее Дилюк. Затем сделал выпад, ушел в защиту и вернулся в первоначальную позицию, неловко при этом запнувшись. Мальчишки рассмеялись, тыча пальцами, но были осажены суровым взглядом и зычным командирским «Отставить!», которое и переводить не пришлось. Дилюк задумчиво оглядел того, кого назвали Шиу. Ребенок проторчал за изгородью несколько часов, подглядывая и заучивая движения. Завидное упорство.       — Вы ничем не лучше, совершаете те же самые ошибки, — начал он, жестом прося Шиу повторить прием и поправляя положение его ног, — Пока вы считаете, что сильнее и умелее, ваш соперник тоже растет и учится. И уже завтра он превзойдет вас, пока вы ослеплены глупой самоуверенностью. Встать по парам!       Слушая наставления, которые им переводил Пачи, старательно копируя строгое выражение лица Дилюка, мальчишки пристыжено ковыряли своими мечами пыльную землю, а услышав последнюю команду и вовсе растерянно принялись переглядываться. Вставать в пару с Шиу никому, ожидаемо, не хотелось. Тогда Дилюк выбрал самого наглого из троицы, того, кто первым выпал к нему из кустов, и молча поставил к нежелательному напарнику, на что послышались тихие смешки. Товарищи, что еще недавно смеялись вместе над местным изгоем, теперь потешались над оторопелым видом своего друга.       — Не усердствовать, со всей силы не бить, делать только то, что показано. Это не сражение, а отработка выученного вами за сегодня. Кто ослушается — заберу меч, — пригрозил Дилюк, уже видя недружелюбный взгляд в сторону Шиу.       В Натлане с детства воспитывают трепетное отношение к своему оружию и воинские понятия чести. Мальчишки мигом присмирели, не смея сделать лишнее движение, думая, что Дилюк серьезно, в самом деле заберет себе их клинки.       — Ловко ты с ними, — прокомментировал Пачи не без доли одобрения. Если подумать, когда-то на месте Шиу был он сам, так и не освоивший воинского искусства, лишенный уважения, а потому прогрызший себе путь к признанию через торговлю и налаживание связей.       — Неужели в племени некому их тренировать? — спросил Дилюк, не сводя глаз с детей. С них станется ослушаться и в запале ударить сильнее, чем нужно. Не хватало еще, чтобы кому-нибудь выбили глаз.       — Разумеется воины их тренируют! Должно быть, они просто наслушались разговоров про тебя, вот и прицепились, — развел руками Пачи в ответ, — Уверен, теперь еще долго будут хвастаться, что их учил суровый воин, прошедший через Черный Берег! Дитя Мураты!..       — Дальше не продолжай, — поморщился Дилюк, все еще слыша каждый раз в этом насмешку.       — Не стоит скромничать, — хитро улыбался Пачи, — У себя на родине ты тоже воин?       — Нет, уже нет. Я… Просто путешественник, — со вздохом потер переносицу Дилюк, снова вспоминая про орден, что стал для него болезненным разочарованием. Возвращаться в ряды рыцарей и мысли не было. Пусть хоть выстроятся всем Ордо Фавониус перед ним в ряд, от Мондштадта до побережья Сокола, и воспевают его доблесть.       Свое истинное положение на родине тоже было лучше не афишировать. Не стоило давать болтливому торгашу поводов. О недружелюбном путешественнике, пусть и привлекшим внимание своим появлением, много интересного не расскажешь, в отличие от Мастера Дилюка Рагнвиндра, наследника древнего рода аристократов и владельца знаменитого винного производства.       — Иногда я завидую вам, чужеземцам. Мы не можем покинуть свою землю, как вы, — признался Пачи, краем глаза иногда поглядывая на покорно отрабатывающих удар мальчишек, что уже порядком устали, но отложить клинок никто из них и не думал, — Ты много где побывал? Видел горы Ли Юэ и водопады Фонтейна? Город Сумеру? А в Снежной бывал?       — Да, — скупо ответил Дилюк. В Снежной он, пожалуй, провел особенно много времени.       — Может, ты и в Каэнри’ах был? — раздался любопытный вопрос, — Понимаешь, мне приходится довольствоваться одними рассказами путешественников о Тэйвате, и это место, по словам, самое загадочное и жуткое. Я никогда не видел никого, кто пришел бы оттуда. Говорят, жители Каэнри’ах не выходят из-под земли. Так же как и мы, не покидают свою родину.       — Нет, не был, — недовольно покосился Дилюк, которого попытки его разговорить сейчас отвлекали и раздражали сильнее обычного, но все же задумчиво продолжил, — Много что говорят, не разобрать где ложь, а где правда. Однако, там бывают так же редко, как и в Натлане.       О Каэнри’ах известно немного. Лишь то, что однажды они навлекли беду и почти уничтожили сами себя. Последствия того катаклизма все еще дают о себе знать жителям подземного государства, что уже давно стало обособленно от мира сильнее прочих. Встретить этот народ на поверхности и правда редкость, однако Дилюк за свое долгое путешествие все же видел нескольких. Светловолосые, с белой кожей и светлыми глазами с характерным узором зрачка — их ни с кем не спутаешь. Дел он с ними никаких не имел, так что и рассказывать здесь было нечего.       — Эх, жаль! Я давно хочу встретить кого-нибудь, кто бывал там. Было бы любопытно послушать, — Пачи вздохнул, под хмурым взглядом все же заканчивая болтать, и пошел следом за Дилюком, что дал мальчишкам отмашку заканчивать.       Уставшие и взмокшие, ученики расселись прямо на земле, утирая со смуглых лиц пот и оттеснив немного в сторону Шиу, что показал себя на деле не так уж плохо. Пусть он был более неопытным и ему недоставало ловкости, но Дилюк бы соврал, сказав, что у мальчонки совсем нет потенциала. С таким упорством и желанием учиться быстро нагонит остальных. Потому, закончив с замечаниями по отработке, произнес:       — Если хотите стать действительно великими воинами, то не стоит недооценивать того, кто кажется слабым, потому что он об этом знает и делает все, чтобы стать лучше. Однажды, вы проиграете такому противнику, и это будет мучительное поражение, — сказал Дилюк, ожидая, пока его слова переведут, и строго поглядел детей, — Вы знали, что Шиу не сильно от вас отстает?       Внимающие мальчишки замотали головами, отрицательно бубня и озадаченно косясь на того, кого постоянно прогоняли всей сворой. Не знали. Недооценили. Подтолкнуть бы их еще немного, надеясь, что заработанного авторитета и кредита доверия окажется достаточно.       — Тренируйтесь впредь вместе. Никто не укажет на ваши слабые места лучше, чем ваш соперник. Шиу достоин учиться так же, как и вы, и доказал это, — не успел Дилюк посмотреть на их реакцию, как за спиной пренебрежительно фыркнули, не особо дружелюбно обращаясь к нему на натланском.       — Ты смеешь учить наших детей, хотя сам даже не показал себя в бою, — перевел Пачи слова одного из молодых воинов племени, что заметили чужеземца и подошли посмотреть, что тут происходит. Увиденное и услышанное по душе им не пришлось.       — Зато показал как пляшет! — рассмеялся второй, и Дилюк снова вспыхнул от стыда против воли, когда Пачи любезно перевел и это.       — Назвался воином — так докажи это мечом, а не пустыми словами! — воинственно раздалось следом. Обнаженный ловким движением клинок оказался наставлен в грудь чужеземцу.       — Мне придется с ним сразиться? — тихо уточнил Дилюк, совершенно не испытывая восторга по этому поводу и не желая никому ничего доказывать, — Я могу отказаться?       — Не можешь. Тебе уже бросили вызов, — Пачи вздохнул, подумав что, возможно, все же стоило быть поскромнее.