«Я сделаю из тебя человека»

— Призрак! Это призрак! — По всей опере нарастала паника, которую разносили молодые балерины. Они носились всей толпой по коридору, направляясь к комнате любимой всем народом Сорелли, которая готовила речь для сегодняшнего вечера: прощальный бал, провожающий предыдущих директоров, что передали управление всей оперы людям, что в музыке совсем не смыслят. Чувства у всех были смешанные, но сейчас девушки думали только об одном. — Это призрак! Призрак оперы! — Сорелли была очень суеверна. Услыхав о Призраке, она, вздрогнув, молвила: — Вот дурочка! — И так как сама первая была готова поверить в призраков вообще и в Призрака Оперы в частности, пожелала сразу же все выяснить. — Вы видели его? — Как вижу вас сейчас! — простонала крошка Жамм и упала на стул, не в силах больше держаться на ногах.       В этот момент мимо комнаты проходила балерина, которая выглядела взрослее остальных девушек: взгляд ее был более зрелый и понимающий, однако внешностью особо не отличалась. Золотые вьющиеся волосы и голубые глаза привлекали людей, она казалась такой же наивной и невинной, о ее репутации ходили слухи разной степени восхищения: кто-то говорил о божественной скромности, кто-то о дьявольском самомнении, говорили также о невыносимой скрытности. Прислушавшись к разговорам подруг, она различала то тихие перешептывания малышки Жири, то громкие возгласы крошки Жамм. — Он очень безобразен!       Кристина улыбнулась. Она вдоволь наслушалась рассказов о Призраке Оперы, особенно от старшего машиниста сцены, который его действительно видел:        «Он был чудовищной худобы, и черный фрак болтался на нем, как на скелете. А глаза так глубоко запали, что с трудом можно различить неподвижные зрачки. И в общем-то видны лишь две огромных черных дыры, словно на черепе у мертвецов. Кожа, которая натянута на кости, как на барабан, вовсе не белая, а безобразно желтая; нос такой малюсенький, что в профиль совсем незаметен, отсутствие носа — вещь ужасная на вид. Три или четыре длинные темные пряди на лбу и за ушами — вот и вся шевелюра"       Посмотрев на карманные часы, оставленные отцом, девушка изменилась в лице и устремилась в общий зал, где она должна выступать вот три минуты назад. — Глупышки, — Кристина хохотала, она никогда не верила в призраков, ангелов или живых мертвецов, ходячих скелетов и прочую нежить. Зато она верила в людей.       Вечер был очень выматывающим, она не успевала общаться с людьми, времени категорически не хватало. Она рассмотрела в толпе человека, который очень походил на того, чье имя было известно как Призрак: желтая сухая кожа, очень тонкие волосы на, как выразился Жозеф Буке, коже, натянутой словно на барабан. А еще очень смешной нос, который точно был накладной, он отличался от основного тона лица и забавно блестел. Все, кто смотрел на него, отворачивались в смущении, было неловко находиться с этим человеком, но гости решили, что это либо друг директоров, либо один из работников, поэтому и начала гулять легенда о ходячем скелете.       Пришел момент выступать. Ария Маргариты довольно тяжела и грандиозна, но Кристина смотрела только на этого гостя, который не сводил с нее взгляд и сдерживал руки, чтобы не начать дирижировать «Новой Маргаритой». Плечи его едва подрагивали, но улыбка, что сидящим рядом гостям навевала ужас, казалась ей самой яркой свечой в этом зале. Интуитивно она понимала, кто это, поэтому тянулась к нему, словно к ангелам.       Понадобилось непонятное отсутствие Карлотты, чтобы в той части программы, которая отводилась ей, малютка Даае без всякой подготовки показала, на что способна. «Тот, кто не слышал Кристину в финальном трио «Фауста», понятия не имеет о «Фаусте»: только восторженный голос и священное упоение чистой души не смогли бы достигнуть таких высот!»: заявил известный критик.       Закончив партию, Кристина едва держалась на ногах, ее поддерживали работники, которые отвели ее вплоть до комнаты. За ними была толпа восхищенных поклонников, но девушке было все равно: почти в бессознательном состоянии она плакала, плакала от счастья. Впервые она так пела, душа точно покинула тело и, освещенная божьим благословением, подарила толпе немного красоты.       Девушку усадили в кресло, вокруг расставляли цветы, а директора все не умолкали, что-то рассказывая про скрывавшую все это время свой талант подопечную. Она никого не слушала, в голове все еще был только Голос и ее пение. Лишь когда в комнате стало тихо, Кристина раскрыла глаза и увидела доктора, горничную и какого-то мальчика с нелепыми светлыми усами. — Сударь! — обратилась она к последнему, собрав свои последние силы и направив их в голос. — Кто вы? — Мадемуазель, я тот самы маленький мальчик, который подобрал в море ваш шарф.       Кристина, доктор и горничная хором начали смеяться. Рауль, покраснев, встал. — Мадемуазель, если вам угодно не узнавать меня, я хотел бы сказать вам одну вещь наедине, очень важную вещь. — Я помню вас, Рауль, не переживайте, — она продолжала смеяться, прикрывая рот рукой, — но сейчас не лучший момент, чтобы говорить со мной. Я очень устала. Вам следует уйти сейчас.       Кристина поднялась и довольно энергично начала провожать мужчин, приговаривая что-то про разыгравшиеся нервы и сложный вечер.       Закрыв дверь, она облегченно выдохнула, села в кресло и прикрыла глаза. Услышав знакомый голос, она улыбнулась: — Кто это был? Почему ты его выгнала? — О, мой дорогой Ангел, я так устала, — она помассировала глаза и приложила к ним холодные часы, — это мой старый друг, Рауль. Мы дружили лет десять назад, но наши пути разошлись. — Вы для него пели сегодня? — Голос звучал печально, он был огорчен из-за незваного гостя. — Кристина, вы должны любить только меня! — Как вы можете говорить мне это? Мне! Ведь я пою только для вас! — Кристине было обидно это слышать, ведь она действительно пела только для своего учителя. — Вы, должно быть, очень устали? — О! Сегодня я отдала вам всю душу и осталась без сил. — Твоя душа прекрасна, дитя мое, и я благодарю тебя. Вряд ли найдется император, который получил бы подобный дар! Ангелы плакали сегодня вечером.       Кристина коснулась зеркала и опустила на него лоб, по щекам текли слезы. Она правда сегодня очень устала, но душа ее радовалась, зная, что он доволен. — Дорогой ангел, на днях я должна поехать на могилу к отцу, — голос ее дрожал, — вы сопроводите меня? — Конечно, душа моя, — в голосе звучала улыбка, которую он не смог подавить. Место назначения и повод не радовали, в скорби нет ничего радостного, но в его груди разлилось тепло, услышав просьбу.       Кристина оделась, зима на улицах Парижа была не самая теплая, поэтому она накинула на лицо вуаль и закуталась в меха. — До встречи!       Она не заметила Рауля, который ожидал ее за дверью, быстро направившись к выходу. За ее зеркалом определенно был человек из плоти и крови, вероятно он и был Призраком, но голос его был настолько прекрасен, что даже ангелы позавидовали бы. Спускаясь, она наткнулась на рабочих, которые столпились у выхода. — Что здесь случилось? — девушка пыталась разглядеть хоть кого-нибудь знакомого, но везде были только жандармы и врачи, которые несли в сторону сцены носилки. — Жозеф Буке…он…он повесился. Видимо, сегодня ночью, — рабочий выглядел растерянно, лицо его побелело, а руки начали перебирать застежки рубахи. — Простите, я, видимо, не должен был этого говорить… — Какой ужас. Бедный Жозеф… — Кристина прикрыла рукой рот и, извинившись, выбежала из театра. Вслед она слышала только перешептывания толпы вдоль площади и удивленные возгласы «Веревка! Где веревка? Она пропала!»       Дорога домой казалась очень долгой, в основном из-за мыслей, наполняющих ее голову. Неужели Буке просто взял и повесился? Он последнее время только и делал, что распространялся о Призраке и о тех ужасах, что он делал. Она была уверена, что именно Призрак говорил из-за зеркала, но она и поверить не могла, что ее Ангел способен на убийство.       Матушка переживала о здоровье названой дочери, Кристина почти не говорила за ужином, ее что-то тревожило, но просить не решалась. Тишину нарушила девушка, сообщив, что собирается к отцу. После ужина она направилась в свою комнату, наспех набросав письмо Раулю, о котором совсем забыла: «Сударь!       Я не забыла маленького мальчика, который отправился за моим шарфом в море. Я не могу не написать вам об этом сегодня, когда, влекомая священным долгом, собираюсь в Перро. Завтра годовщина смерти моего бедного батюшки, которого вы знали и который очень любил вас. Он похоронен там вместе со своей скрипкой, на кладбище, прилегающем к церквушке, у подножия холма, где мы так часто играли маленькими, у обочины той самой дороги, где, чуть повзрослев, мы простились в последний раз»       Ей управляла только ностальгия по детскому времени, хотя даже тогда она была старше своего друга, который даже не замечал ее возраста. Кристина была очень худой и скромной, отчего казалась намного меньше своих сверстниц, что не хотели общаться, поэтому ее окружением был отец и Рауль, который не отставал от юной шведки. Она чувствовала легкую вину за то, что так скоро выпроводила старого друга и не обмолвилась даже парой фраз об их расставании 5 лет назад. Передав письмо, она легла в постель, пролежав часа три без сна.       Ее одолевали мысли о Буке и об Ангеле. Конечно, она понимала, что все люди грешны, но за его голосом она всегда забывала о человеческом факторе. — Даже если это ваша вина, я не отступлюсь от вас… — с этими словами Кристина уснула. «5 лет: — Папа! Научи меня играть на скрипке! — Маленькая девочка подбежала к мужчине, который сидел на соломе и настраивал такой же маленький, как и его дочь, инструмент. Она засмеялась и потянулась к отцу на руки. — Нужно сначала подрасти немного, сейчас твои нежные пальчики легко порежутся о струны, тебе будет больно. Ты же не хочешь, чтобы тебе было больно? — Он отложил инструмент и посадил ребенка поудобнее на колени. — Нет, папочка! — она покрутила на пальце свои волосы, они были такие же золотые, что и солома под ними. — Если это больно, зачем тогда ты играешь? — она начала смотреть на свои пальцы и на пальцы отца, заметив, что у него они намного грубее и жестче, мозоли неприятно царапали нежную детскую кожу. — Я большой, мне не больно. И играть очень приятно, когда мелодия красива и когда есть очень хороший слушатель, — он легко ударил дочку по носу и посадил рядом. — А сейчас, Кристина, я сыграю тебе песню ангелов.»       На следующее утро зима очень неприятно била в окно, яркий свет заставил поморщиться, отвернуться и укрыться сильнее, спасаясь от этой погоды. Однако сон не шел, и она, окончательно проснувшись, поднялась с постели. Холодные полы неприятно давили на кожу, поэтому Кристина наскоро оделась и достала теплые тапочки. Умываясь, она подольше задержала замерзшие руки под проточной горячей водой, однако вечно сидеть вот так было нельзя. Часы показывали 7 утра, что и радовало девушку (можно было не спешить), и печалило (поезд отходит только через 4 часа), она хотела поскорее отправиться в путь.       Горячий кофе приятно обжигал горло, хотя нужно было не увлекаться такими напитками. Нельзя тревожить связки, нельзя есть пищу, которая может повредить голос, горячие, острые, сладкие блюда тоже были под запретом. Не совсем под запретом, просто количество было ограничено. Курение тоже было запрещено, поэтому стресс она направляла на свое левое предплечье: вечно расчесывала кожу, бывало до крови. Поэтому основной гардероб состоял из длинных рукавов или перчаток, которые скрывали шрамы. Вот и сейчас Кристина пила кофе, раздирая старые раны. Внезапно ей в голову пришла безумная идея, которая помогла бы отвлечься от воспоминаний, пришедших во сне. Кофе, что еще не успел остыть, оказался на предплечье. Кипяток приятно обволакивал раны, усиливая боль, которая пустила ток по всему телу. Боль отвлекала. «Приятно»       Убрав посуду и вытерев остатки кофе и крови, Кристина обработала руку мазью и повязала тонкой тканью, чтобы не испортить платье. Она выбрала темно синее платье с корсетом, который она спокойно затянула. Долгие годы одиночества помогли ей адаптироваться выживать самостоятельно, обычный корсет и рядом не стоял с тем, что ей приходилось делать все эти годы, пока чета Валериус не приютили их с отцом.       Опять неприятные воспоминания начали душить девушку, поэтому корсет был затянут сильнее положенного, неприятно давя на ребра. Слегка кружилась голова, но она привыкла к этому состоянию, поэтому медленно начала собирать сумки: белье, запасное платье, нитка для корсета, мазь для запястья и бинты. Ну и по мелочи были расческа и мелкая косметика, которые помещались и в черном бархатном ридикюле.       Мадам Валериус спала долго, поэтому Кристина приготовила ей завтрак, состоящий из фруктовой каши и сладкого чая, оставила его у столика и отправилась к опере, откуда ее должен был забрать учитель. На часах 9 утра, в академии в это время находились только учителя младшей группы и охрана, которая не обратила внимания на девушку, спрятанную под объемным капюшоном.       Через 10 минут к ней подъехала карета, которой управлял очень высокий мужчина, лицо прятала объемная шляпа. Он молча принял сумки, уложил их в багаж и помог Кристине подняться на место. До вокзала они ехали молча, да и не получилось бы нормально говорить: окна заглушали весь звук, поэтому при всем желании они бы не услышали друг друга. Доехав до вокзала Монпарнас, они, так же молча, перенесли вещи в поезд. Кристина поблагодарила мужчину и хотела оплатить помощь, но он исчез быстрее, чем она отвела глаза от кошелька. Она пыталась его выследить среди вагонов, но все было тщетно. Путь был долгий, поэтому девушка, разместившись в вагоне с книгой, забылась в чтении старых легенд, предложенные в поезде. Она даже не подозревала, что все это время не принявший оплату мужчина сидел в соседнем вагоне и протирал руки, которыми он держал ее сумки и которыми он поддерживал ее.       Долгие восемь часов прошли быстрее, чем Кристина ожидала. В вагоне было еще несколько книг, которые она прочитала довольно быстро, положив туда, откуда взяла. Закат был ранний, поэтому она хотела поскорее отправиться в гостиницу, чтобы по пути за ней никто не приставал или не заблудиться. Дилижанс Перро-Гирек довез ее в Перро прям до маленькой гостиницы «Закатное солнце», кучер помог ей с вещами и, взяв оплату, удалился.       Матушка Трикар узнала старую знакомую, радостно обняла ее и подала ужин, приказав рабочему разогреть ей комнату и подготовить горячую ванну. Весь вечер они сидели вместе за столом и пили поначалу чай, вспоминая прошлое, точно лучшие подружки. К середине вечера напитки сменились. — А мальчик у тебя появился? — спросила чуть хмельная Трикар, ухмыльнувшись. — Иди ты! — Кристина засмеялась. У нее не было потребности в мужчинах, поэтому вопрос не особо ее смутил. Конечно, в ее возрасте нужно скорее искать хорошего мужа, пока всех не разобрали, но переживать не стоит, если возраст ненастоящий. — Нет, как видишь. — Но? — Она сильнее наклонилась к подруге, пытаясь «выглядеть» у нее правду. — Есть человек, который мил моему сердцу, — она слегка покраснела и отвела взгляд, — мы часто общаемся. — Это Рауль? — Что? — Румянец исчез, хотя веселый настрой остался. — Нет, мы много лет не виделись. Вчера пересеклись, но мне было плохо, так что я выпроводила его.       За окном показался какой-то стук. Они обе устремили свой взор туда, хотя никого и не было видно. Не меняя позы, Трикар прокашлялась и продолжила: — Так… Вы совсем не общались? Даже письма не присылали? — Я пыталась отправлять ему письма на флот, однако он ни разу не отправил мне ответ. — Ну и пошел он к черту! — Звонко кинула Трикар и выставила кружку пива, ударив ей по стакану теплого молока Кристины. — За здравый сон! — хотела было подхватить настрой, как ее перебила матушка. — Нет, — пиво ударилось о стол и чуть пены испачкало скатерть, — мы пьем за Рауля и его черта! — Ладно, — Кристина посмеялась и выставила стакан, — за Рауля и его черта!       Посмеявшись, они залпом опустошили содержимое и ударили посудой о стол. Кристина поблагодарила хозяйку за радушный прием и направилась в свою комнату.       Она была обычной: бледные желтые обои, деревянный пол и дешевая люстра. Однако в комнате была открыта дверь в ванную, из которой шло приятное тепло, что нагревало комнату. Раздевшись, Кристина разложила вещи, приготовив платья для утренней службы.       Попробовав рукой воду, Кристина обнаружила, что та была слишком горячей. Плюнув на чувство самосохранения, она села в нее, не дожидаясь, пока упадет температура или привыкнет кожа. Кипяток больно покрывал тело, от чего она начала странно улыбаться, не контролируя себя. Под этой водой она не чувствовала холода улицы и ее не мучили мысли, что терзали весь день бедную голову. Боль не давала думать. Так она и просидела, пока вода не остыла.       Холодный воздух неприятно покрыл ее тело, отчего она бросилась под одеяло, даже не заботясь о спальном белье, которое осталось в комнате. Уснула она быстро, все ее мысли были заняты только попыткой укрыться так, чтобы холодный воздух не попадал под одеяло.       Ночь прошла без сновидений, она будто и не спала. Наверное, влияние молока с медом.       Утренняя рутина ничем не отличалась, за исключением отсутствия возможности лишние 10-15 минут расчесать руку. Нельзя было позволить никому это видеть, вне территории дома было трудно сконцентрироваться на ранах и крови, появление которой на полу, постели или столе она не смогла бы объяснить.       Отправившись в церковь, она хотела помолиться за покойного отца. Утренняя месса прошла обычно, однако она все продолжала сдерживать свой голос в песнопении, сейчас она слушала ангелов, а не пела им. Причастившись, она не почувствовала того спокойствия, которое ожидала ощутить.       Вообще она никогда не чувствовала спокойствия церкви, да и не верила она в ангелов, которых слушала. В бога — может быть и верила, но не в ангелов. Удивительно, как она продолжала ходить в церковь. Столько лет она посещала богослужения, но так и не почувствовала бога в себе.       Хотя нет… она чувствовала в себе божественное благословение во время пения, когда пела для него. После мысли о своем учителе она наскоро отправилась в гостиницу. По пути услышала: — Мальчишка в гостинице. Увидимся ночью на кладбище, моя дорогая!       Кристина не увидела его, зато звучание его голоса придало ей сил. Будь это кто-то другой, приглашение на кладбище она сразу же отбросила бы от себя, решив, что с ней говорит безумец или маньяк. Однако это был ее учитель, ее ангел. Да, в этого ангела она хотела верить, но понимала, что это человек из плоти и крови. Смущенная, как маленькая девочка, она направлялась в гостиницу, пропустив смысл слов про мальчишку. Однако увидев его в центре гостиной, она поняла, к чему были сказаны, можно сказать брошены, эти слова.       Она все продолжала улыбаться, однако глаза ее не выражали радости встречи. Но Рауль, видимо, не знал разницы, поэтому он продолжал смотреть на нее счастливый. Кристина дышала тяжело, она опять перетянула корсет и еле держала разум ясным. Девушка прервала тишину: — Вы приехали, меня это нисколько не удивляет. У меня было предчувствие, что, вернувшись с мессы, я найду вас здесь, в этой гостинице. Кто-то сказал мне об этом. Мне сообщили о вашем прибытии. — Кто же? — спрашивает Рауль, заключая в свои руки маленькую ручку Кристины, которой та не отнимает. — Ну конечно, мой бедный покойный папа. — А ваш папа не сказал вам, что я люблю вас, Кристина, что я не могу жить без вас?       Матушка Трикар посмотрела на этих двоих, вспомнила, о чем пила с Кристиной и, скрывая свой смех и пряча красное от смущения лицо, вышла из комнаты. Кристина покраснела до корней волос и отвернулась. Она еле сдерживала смех, Рауль казался ей очень нелепым с такими заявлениями. Особенно эти подрагивающие усики стоили отдельной комедии, однако она сдерживала свои эмоции, сжимая ладонь длинными ногтями. — Меня? Вы сошли с ума, мой друг, — сказала она дрожащим голосом. Все-таки она не сдержалась и рассмеялась, прикрыв рот. — Не смейтесь, Кристина, это очень серьезно. — Я оставила вам письмо не для того, чтобы вы приехали сюда с такими заявлениями. — Вы оставили письмо, Кристина, вы знали, что я поеду за вами, вы ждали меня здесь, в Перро. Как вы могли такое предположить, если не думали, что я вас люблю? — Я думала, вы вспомните наши детские игры, в которых нередко принимал участие мой отец. Я всего лишь хотела извиниться за свое поведение, когда выгнала вас из гримерной комнаты. Ни о какой любви речи не шло.       Взгляд Кристины был сочувствующий, они стояли некоторое время молча. Однако печальный настрой во взгляде Кристины Рауль, видимо, понял неправильно и прервал тишину: — Почему вы выгнали меня тогда? — Я устала после выступления и хотела побыть одна. — Неправда! — Резкий тон юноши заставил Кристину чуть отпрянуть. — Дело в том, что в гримерной находился кто-то еще, кто вас стеснял, Кристина! Кто-то, кому вы не хотели показать, что вы можете интересоваться кем-то другим! — Если кто-то и стеснялся меня в тот вечер, то это, вероятно, были вы, если я выставила вас за дверь! — Да!.. Чтобы остаться с другим!       Кристина говорила холодным, твердым голосом, не скрывая своего пренебрежения. Однако лицо девушки побелело, ее тайну раскрыли. Нужно что-то придумать… — Что вы такое говорите, сударь? И о ком другом идет речь? — О том, кому вы сказали: «Я пою только для вас! Сегодня я отдала вам всю душу и осталась без сил!»       Взгляд Кристины помрачнел, голос стал еще ниже: — Стало быть, вы подслушивали за дверью? — Да! Потому что люблю вас… И я все слышал… — Что вы слышали? — Он сказал вам: «Вы должны любить только меня!»       Тут душа девушки окончательно ушла в пятки. Голова ее кружилась, она не знала, куда деваться. — Дальше! Говорите дальше! Расскажите обо всем, что слышали!       Рауль в нерешительности смотрит на нее, не понимая, что происходит. — Еще я слышал, как он ответил вам, когда вы сказали, что отдали ему всю душу: «Твоя душа прекрасна, дитя мое, и я благодарю тебя. Вряд ли найдётся император, который получил бы подобный дар! Ангелы плакали сегодня вечером!»       Кристина подносит руку к сердцу. Он больше ничего не слышал… По ее щекам начали катиться слезы, она слишком много эмоций сейчас ощутила, не в силах справиться с ними. Сбежав в свою комнату, она закрыла дверь и расплакалась навзрыд: нервная система перегружена, ей нужно было успокоиться. Наспех сняв платье, она, игнорируя крики мальчишки за дверью, начала расчесывать руку и покачиваться на кровати. Ее секрет чуть не раскрыли, она прячет в своей гримерной человека, который, вероятно, убил рабочего сцены и вымогал деньги у директоров. Что с ней сделают, узнав правду?       На ее голую ногу упала капля крови. Рука была вся красная, Кристина, придерживая хлынувшую кровь, направилась в ванную, надеясь, что ничего не испачкала. Бинты она сразу оставила у ванной, так что не пришлось переворачивать комнату в их поиске. Она долго обрабатывала открытую рану спиртом и мазями, наспех перемотала ее тканью и начала высматривать красные пятна, оставленные в комнате. К счастью, лишь одно маленькое пятнышко упало на порог, его Кристина спокойно смогла очистить. До вечера она не выходила из комнаты, вздремнув на пару часов. Услышав, что Рауль вышел из гостиницы, она спустилась на поздний обед—ранний ужин. Она ни с кем не говорила, в ней не было на это сил. Она хотела пойти еще раз на кладбище, может, прогуляться по утесу, но не было желания пересекаться с этим мальчиком. Она не хотела его обижать, Рауль казался ей еще ребенком, который только вышел из-под маминого влияния. Но поведение его отталкивало, Кристина не хотела нянчить его ревность, причем необоснованную. В своей комнате она слышала, как пришел мальчишка, справляясь о ее здоровье.       До 11 часов она дремала под теплым одеялом. Потом, взглянув на часы, она промыла руку в горячей воде, сменила бинты и платье. Одевшись, она аккуратно вышла из комнаты, чтобы никто не заметил ее на этаже. — Трикар, мне неспокойно как-то, я схожу на могилу отца, помолюсь. — Не потеряйте ключ. — холодно сказала она и продолжила читать книгу. Сейчас она слишком устала, чтобы отговаривать юную девушку от прогулки по кладбищу в столь поздний час.       Ночь была яркая, лунный свет освещал ей путь, будто днем. Холодный снег падал на щеки, отчего она посильнее закуталась в шарф и ускорила шаг. Через время она подошла к кладбищу, церковные часы которого пробили без четверти двенадцать, от чего Кристина начала почти бежать. Ворота были открыты, поэтому она спокойно прошла к могиле отца, села на колени и начала молиться, чего-то ожидая. Часы пробили полночь, поэтому Кристина подняла свой взор к небу и выставила руки, словно принимая в свои объятия небеса.       В этот момент заиграла музыка. «Воскрешение Лазаря»… отец играл эту мелодию в минуты печали и веры, только сейчас мелодия лилась не с руки ее отца, он никогда так чувственно не передавал мотив этой мелодии. Кристина знала, что на скрипке сейчас играл Он. По щекам начали катиться слезы, точно ангел музыки, которого отправил к ней отец, явился перед ней. Она видела божественный лик, слышала хор ангелов, который лился из дверей церкви. Но тут музыка закончилась. — Спасибо, мой ангел. — Она смахнула со своей щеки слезу, поклонилась к дверям храма и, развернувшись в сторону выхода, направилась в гостиницу. Выйдя за пределы кладбища, она услышала какой-то переполох, поэтому ускорила шаг и направилась скорее к себе в номер, прислушиваясь к любому шороху.