«16лет.
Кристина танцует с отцом в имении де Шаньи, когда младший виконт настоял на том, чтобы отправить этой семье пригласительное письмо. На фоне играет оркестр, какой только может позволить себе граф с богатым наследием.
— Напомни, радость моя, что мы здесь забыли? Я понимаю, поставь меня в оркестр, но быть почетным гостем… — Густав едва заметно робел от компании аристократов, а сохранившийся со свадьбы костюм и вовсе являл собой только отблеск сияния нарядов гостей.
— Молодому виконту сегодня исполняется десять лет, батюшка. Его настолько захватили ваши сказки, что он не позволил провести именины без нашей компании, — она старалась не задеть кружащие рядом пары, что удавалось не очень успешно. У бедного папаши Даае, как его зовут многие ребятишки, отбиты пятки, но находясь в крайнем изумлении он не обращал внимания на неуклюжую дочь, — хотя признаю, лучше бы вы стояли в оркестре.
— Вам неприятно танцевать со мной? Я стесняю вас? — он загрустил, представляя, как смущает единственную дочь перед возможной партией, что кружит по соседству. Старший виконт не сводит с неё глаз, отчего сердце старика заныло.
— Ни в коем случае, батюшка. Просто под вашей рукой любая скрипка проливает свет, подобный ангельскому, мне по душе пришелся бы именно ваш талант, нежели игра местных трубачей. Они словно перепутали этот дивный инструмент с трубкой для табака, — мужчина засмеялся, а Кристина, улыбнувшись, продолжила, — разве не так? Вы слышите эту игру?
— Ну полно вам, — он огляделся, не слыхал ли кто такой дерзости, — не стоит так отзываться об оркестре графа, иначе мы заденем его честь. Не всем же приходит ангел музыки.
— О батюшка, слушая ваши сказки, иногда я сомневаюсь, что он так и не пришел к вам. — мужчина тяжело вздохнул и прокрутил дочь под рукой.
— Мне лестна данная похвала, но увы, я так и не повстречал ангела музыки. Видит бог, уровень моего мастерства недостаточно высок для ангелов. Но вы, моя дорогая, воистину дивное создание. — он погладил дочь по щеке, а после сжал широкой ладонью пиджак на собственной груди. Болезное сердце все чаще давало о себе знать, — я обязательно отправлю вам одного, когда встречу.
— Полно Вам, папенька, Вы проживете еще много лет! — Кристина повела отца подальше от толпы к краю зала.»
По всему кладбищу разносится невыносимый плач скрипки. Март выдался холодным, еще не везде растаял снег. Кристина сидела у могилы отца и сжимала букет белых роз, перевязанных красным шелком. Она тихо плакала, глядя на его надгробие.
— О папа, как бы я хотела вновь обнять тебя, — вытирая слезы, она пыталась улыбаться, но удушающий спазм мешал это сделать, — и ведь обещание, данное вами, сбылось. Ваши северные сказки теперь льются из-под руки ангела музыки. Он здесь, папенька, перед вами.
Эрик прикрыл глаза и продолжил играть ярче, словно приветствуя отца невесты на небесах. Мелодия его была светлая и гордая, но в то же время нежная, точно Ангел, познавший скорбь, пришел с дарованием для Жизни. Кристина встала с колен и взяла мужчину под локоть, призывая к тишине. Он недоуменно посмотрел на неё в ожидании ответа.
— Поговорите с ним. Я уверена, мой батюшка радовался бы возможности услышать вас. — Она звучала тихо. Слезы придавали синеве её глаз неземной оттенок, а лик печали невообразимым образом воплощали в ней святость самой Марии.
— Эрик уже с ним говорит, — он вернулся к скрипке, продолжая своеобразный разговор с небесами. Не переставая играть, он ответил дальше, — о Сильфида, я слышу вашего отца. Он отвечает мне мелодией вашей души, он улыбается вам.
Кристина закрыла глаза и обняла высокую фигуру. Ее невысокий рост не стеснял игры, пара продолжила молча стоять, и лишь плач скрипки служил им диалогом со старшим Даае.
К вечеру похолодало, девушка укуталась в мех и обратилась к Эрику.
— Думаю, можно выдвигаться. Вы промерзли, мой ангел. Мой дорогой батюшка, я уверена, не против нашего брака. Наконец-то к нему спустился ангел музыки, мне так светло на душе от этой мысли.
— Мне льстит, что вы продолжаете звать Эрика ангелом. Данный фарс настолько сильно вам нравится? — он укрыл её своим плащом, прижимая к себе за талию. Гостиница «Закатное солнце» находилась достаточно далеко, чтобы замерзнуть, поэтому пара ловила тепло друг друга, укутываясь теснее под мрачным сводом.
— Вам ведь приятно, да и мне данное имя приносит удовольствие. И батюшка, — она обернулась в сторону его могилы. Уже подходя к воротам, видно было только ведущую к ней тропу, — уверена, позабавился бы столь дивной игре судьбы. Вы ведь мой ангел музыки, а через неделю я смогу называть вас своим мужем. Разве это не прекрасно?
От данных слов у Эрика перехватило дыхание, из-под маски показалась слеза. Он на мгновение остановился и обнял Кристину.
— Моя жена, — шептал он, — моя живая жена… — она гладила дрожащую спину, прежде чем продолжить путь до гостиницы.
И хотя матушка Трикар была несказанно рада видеть, что у Кристины все хорошо, а представленный ей жених был галантен и до приторности учтив, она не позволила паре разделить одну комнату. Лишь на мгновение поймав взгляд мужчины она поняла, как сильно он страдает, предвкушая предстоящую свадьбу. Она быстро сообразила, что церковь запрещает размещать неженатые пары.
На следующее утро у своей стойки она нашла коробку конфет. Эрик до последнего делал вид, что он не причем, однако перед самым отъездом нарочито выделил
«Благодарю вас за столь дивный прием.»
Еще не отошедшая от проведенной порознь ночи Кристина в поезде сняла с мужчины маску и печально посмотрела в золотые глаза.
— Отчего вы опять прячетесь?
— Просто замерз. Эрик не привык к морозным ветрам без его маски. — ответил он шутливым тоном, — Как вы провели ночь? Холодные сквозняки не мучили вас?
— О ангел, — она обхватила себя руками и опустила взгляд, — меня пробирала дрожь, но это…было иное чувство, более неприятное, чем обычный сквозняк. Чувство одиночества. Без вас долго не шел сон, мне было боязно.
— Почему? — Эрик положил ладонь ей на плечо, водя большим пальцем по кругу.
— Какое-то иррациональное чувство… не знаю. Меня все терзали мысли. После пройденного лечения меня перестали мучить кошмары, но поток воспоминаний все не отпускал меня сегодняшней ночью, словно без вашей защиты спала стена, и я встретилась с
ними. Я вглядывалась в обои и думала. Не плакала, не злилась, даже горести отошли в сторону под мельтешащими картинками. Это был словно трагичный балет, начавшийся так светло, словно распустившийся подсолнух, тянувшийся к солнцу, но канувший в пропасть невообразимых испытаний. Я смотрела его. А после меня посетил один вопрос… — Кристина положила ладонь на грудь, чувствуя учащенное сердце.
— Какой, душа моя?
— Почему меня обвинили в столь ужасающем грехе? Моя проблема была лишь в происхождении, одно лишь мое рождение способно запятнать почетное имя де Шаньи. Так к чему такое гнусное и до безобразия нелепое обвинение? К чему на мою судьбу такая напасть?
— Кристина… — Эрик вспомнил слова погибшего графа. «Просто попала под руку», какое ужасное стечение обстоятельств. Нельзя же просто взять и сказать, что она виновата только в том, что оказалась не в том месте не в то время? — Это все уже неважно. Виновные наказаны, имя де Шаньи скоро будет очищено растущей славой вашего друга, рассекающего воды океана. Постарайтесь не думать о произошедшем, отпустите эти мысли. Если хотите, мы можем покинуть Париж, дабы не вспоминать о произошедших ужасах. Вы слишком истощены, моя милая, ложитесь Эрику на колени и поспите немного. До дома еще несколько часов, спите и ни о чем не беспокойтесь. Я позабочусь о вас.
— Правда? — он мягко надавил на спину, укладывая Кристину на колени. Она расслабилась, а после погладила его по бледной щеке, притягивая ближе. — Прошу, спой мне. Я хочу слышать твой голос.
Эрик улыбнулся, убрал золотую челку и поцеловал её в лоб, а после запел какую-то старинную колыбельную. Мягко, нежно и тихо, словно голос этот вот-вот воплотится в свет звезды, однако под этим неземным звучанием даже шум поезда стал тише, почти беззвучным. Девушка уснула, обняв его за руку.
Всю следующую неделю они репетировали перед премьерой оперы, что Эрик поставил в театре. Но получалось это очень волнующе и неловко. Особенно завершающая партия, которая пылала искренней любовью богов, поющих свою последнюю арию, заставляла трепетать Кристину. Она хотела бы, чтобы Эрик исполнил этот дуэт вместе с ней на сцене. Но он отказался.
— Я понимаю, моя дорогая, что вам проще исполнять данный дуэт со своим мужем, как и предполагается столь дивной героине, которую, прошу заметить, я писал с вас. Но Эрик не может выйти туда. — он нервно сжал собственные пальцы, пытаясь скрыть дрожь в голосе, — Позвольте мне остаться в моей ложе, откуда я смогу слушать вас, а вы будете петь для меня. Можем еще раз спеть дуэтом здесь, в нашей музыкальной комнате, я даже настрою рояль так, чтобы он играл самостоятельно, а я использовал скрипку. — на восхищенный взгляд Кристины, которая перекидывала взор с маэстро на инструмент, он ответил. — Не смотрите так удивленно, Эрик и не такое способен сделать. Я великий волшебник, чья слава лежит от самой Индии к дальним закоулкам Константинополя, Кристина, не смущайтесь так, словно впервые это слышите.
Девушка села на диванчик, перечитывая либретто. Эрик старался для неё выводить буквы разборчивее, что давалось неуклюже, поэтому приходилось несколько раз переспрашивать особо поплывшие строки. Но ей прельстил сюжет данной оперы, которая написана на любимые сказки шведки, выросшей на историях про скандинавских богов. А образ главной героини, списанный с самой Кристины, и вовсе заставлял касаться красных щек. Это слишком большая честь для неё. Несмотря на все произошедшие ужасы, Эрик продолжал видеть в ней прекрасную и верную Сигюн.
— Ну… Вы могли бы петь из-за стены, как делали это для меня. Право слово, я знаю, как вы жаждете этого. Возможность петь со мной - то, чего вы больше всего желаете, а уж данный образ Трикстера и вовсе позволит вашему чревовещанию раскрыться, словно крылья, мой ангел, за вашей спиной.
— Петь из-за стены? И как вы себе это представляете? — Эрик недовольно сложил руки на груди, — Нет, мне приятно, что вы так настаиваете на совместном выступлении, но я откажусь. Хотя… — он на мгновение задумался, куда-то взглянул, а после продолжил. — Возможно… если предположить, я мог бы…Я могу кое-что сделать для вас на сцене. Но это тайна. Меня никто не увидит. Да, Призрак оперы мертв, но на сцене меня не увидят. Это будет славный перформанс, поделюсь с миром каплей моего таланта, привезенного из Индии. Да, именно, я знаю, что вам может понравиться, но так, чтобы Эрика никто не видел.
— Неужели? Какое счастье! Для меня многое значит, что ты согласен выступать со мной, — она оставила клавир на обивке с золотым орнаментом и поднялась, подходя к мужчине. Напряженные руки едва заметно расслабились, Эрик запаниковал. Кристина положила ладони ему на шею, направляя к себе, и, встав на носочки, поцеловала. Она смущалась не меньше его, но старалась преодолеть эту неловкую пропасть между ними, чтобы подарить тепло, которого оба были лишены многие годы. Его все еще бьет дрожь, он обнял девушку за талию и прижал ближе, стараясь найти спасение в столь хрупком создании. Великое счастье целовать невесту, которая через два дня пред Божьим ликом поклянется разделить с ним вечность. Сама же Кристина до последнего избегала мыслей о свадьбе и о том, что ожидает её после. Но круговорот тревожности все возвращался к святой ночи. Она чувствовала, как огонь внутри Эрика возгорается все сильнее, опаляя её холодную от страха кожу горячим дыханием. Мужчину ночами мучал невыносимый жар, который оба старались игнорировать. Он то прижимался ближе, то сбрасывал одеяло и выходил на улицу, охлаждая голову.
Свадебные приготовления были довольно торопливы, пара нервничала и благодарила небеса за то, что на помощь вызвались старые друзья: Сергей, который уже был женат и знал нюансы литургии, направлял Эрика, а Миранда сопровождала подругу вплоть до назначенного часа и унимала предсвадебную панику. За ночь до церемонии девушки и несколько славных кутюрье, что в свое время смастерили тот чудный наряд на маскарад, проверяли белоснежное платье и жемчужного цвета узоры на нем, будто стекающие по рядам складок и юбок, сшитое на эскиз самого Эрика. Он остался в мастерской вместе с Сергеем и Персом, сославшись на нежелание смущать невесту своим присутствием и сетуя на суеверие о женихе и платье невесты. Кристина смотрела в зеркало и нервно расправляла небольшие цветы на груди. От переживаний она закрутила головой и спрятала лицо в ладонях.
— В чем дело, дорогая? — спросила одна из швей и взглянула на Миранду, которая также не понимала, что происходит. Она попросила работниц уйти на отдых и вернуться хотя бы через полчаса. Дождавшись, когда все покинут спальню, она закрыла дверь, обняла подругу за плечи и под локоть помогла сойти с лавочки, на которой она стояла, чтобы можно было обработать края нижних юбок. Кристина измучено вздохнула и ответила.
— Что если я совершаю ошибку? Вдруг мой батюшка против нашего брака? А вдруг Эрик будет разочарован мной, не знающей ничего, кроме как искусства петь? О Миранда, меня пробирает дрожь, хотя вчера, казалось бы, все было прекрасно.
— Дурочка, — девушка улыбнулась, убрала несобранные кудри за ухо, открывая лицо, повернула её за подбородок к зеркалу и продолжила, — это все обычная паника. И ты не только искусство пения знаешь. Зря чтоли мы с мамой тебя так долго и упорно учили магии врачевания? И я не верю, что ты в свои двадцать семь не повидала мир и не узнала ничего нового.
— Мне еще не двадцать семь, — обреченно уточнила она, отметив про себя, что лучше бы она и правда не знала мира, зато находясь в добром здравии и любви Господа, — хотела бы я быть моложе. Нет, мне уже поздно выходить замуж, я точно знаю. Эрику нужен кто-нибудь лучше меня, моложе и красивее, без…этого.
Кристина сбросила перчатки и протянула обезображенные руки. Миранда не смогла скрыть своего сожаления, она слышала, что делали с ней де Шаньи. Слышала немного, но одной только данной картины было достаточно, чтобы пожелать бывшим графам самого жестокого наказания и самого горячего котла в аду. Но преодолев свою жалость, она улыбнулась, накрыла шрамы ладонью и продолжила говорить.
— Ты просто себя накручиваешь. Это все переживания, со всеми невестами такое бывает. Так, посмотри на себя, — она ткнула в зеркало, — посмотри внимательно и представь себя в роли жены. Представь свое будущее с месье Эриком.
— Страшно… — Кристина не могла в фантазиях увидеть ничего внятного, только нечеткие силуэты и едва уловимый голос. Голос ангела, единственного, в которого она могла верить. Миранда похлопала её по плечу и кивнула.
— А теперь представь свое будущее…например, с де Шаньи. Я видела, как с тобой вел себя тот мальчик. Хотя какой мальчик, он же граф уже, — она постучала три раза по комоду и продолжила, — неважно, ладно. Вот закрой глаза и представь себя рядом с ним.
Даже не успев исполнить данное наставление, реальность поплыла и Кристина увидела гроб. Свое надгробие рядом с отцовским, а написано на нем только «Бесконечно несчастная, бесконечно любимая». И в роли жены Рауля, и в роли жены Филиппа она видела свое будущее только в гробу. Резко побледнев и задрожав, она в испуге вздохнула и почти что упала на стоявшую за ней кровать. Миранда не ожидала такой реакции и сбегала за одной из настоек, что хозяин дома оставил на всякий случай. Она влила в рот подруги немного неприятной горькой жидкости и обняла, из-за лечения она не могла нормально плакать - лишь задерживала дыхание до боли в ребрах и закусывала до крови губы. Кристина задыхалась, но не могла ничего с этим сделать, только ждать, когда привезенные из малой Азии травы подействуют. Миранда гладила её по волосам, шептала успокаивающие заговоры (удивительно, приобщенная к лекарскому делу девица читала языческие песни), а знания психологии, полученные во время изучения гипноза и внушения с доктором Шарко, возымели положительный эффект. Девушка успокоилась не сразу, но дыхание стало размереннее и глубже.
— Это из-за твоего прошлого? — Кристина кивнула. — Ну всё, всё хорошо, это уже не имеет никакого значения.
— Спасибо тебе, — она разгладила юбки и попыталась улыбнуться. Именно что попыталась, это давалось очень тяжело, но старой подруге не нужна фальшь, которая причиняет столько боли, — теперь я тверже чувствую землю под ногами и четче вижу свое будущее, хотя картина моих фантазий так и не приобрела яркий контур. Но мне все еще боязно, это такое событие…От него зависит вся моя жизнь, я не могу не переживать.
— Такое всегда происходит перед свадьбой. Завтра все будет намного лучше. Продолжим? Я могу позвать их? — Миранда кивнула на дверь. Получив в ответ неуверенный кивок, она позвала швей обратно. Кристина вернулась на лавочку и закрыла глаза, готовясь к завтрашней поездке до церкви. Довольно позднее время суток не располагало к энергичной работе, но умело владеющие иглами девушки ловко подобрали нужные складки и пришили бисер. Где нужно закрепили цветы, а где добавили легкое кружево, словно продолжение белых цветов в своеобразном рисунке стекающего шелка. Лишь когда наряд стал полностью соответствовать рисунку Эрика, все девушки, включая и кутюрье, и швей, и невесту с её подругой, смогли выдохнуть. Старшая работница поведала, что месье часто устраивал шумные разборки, когда работа не соответствовала его желаниям. Но когда все исправляли, миру представал необычайно элегантный и яркий наряд, вне зависимости от запроса, мотива и стиля, а все участвующие в процессе создания образа получали нескромную награду.
Проведя кутюрье с довольно щедрой оплатой до экипажа, девушки выпили горячего чаю и легли спать в одной комнате. Невеста была слишком взволнована, Миранда настояла на том, чтобы присмотреть за ней. Она следила за тем, чтобы сон пришел без происшествий и спокойствие расстилалось по комнате: масла лаванды направили сон на приятную ноту, а поддерживаемый огонь в камине не позволил переживать из-за бушующего за окном ветра.
Наутро Кристина словно плыла по течению. Взгляд не мог остановиться на чем-то, мысли блуждали в небесах, а руки, без сопровождения разума, сами смогли сменить наряд на свадебный, завить прическу и надеть нежную фату, украшенную такими же цветами, что и платье. По краям разливался жемчужный орнамент, длина его доходила до такого же узора на юбках.
Миранда одета поскромнее, но хорошо сочеталась с платьем невесты: наряд был цвета пепельной розы с золотым отливом, словно являлся тенью белого жемчуга Кристины, которая всю поездку, словно в воду опущенная, молчала и не глядела ни на что. И лишь на площади Согласия она прозрела, увидев фонтан, что рассудил ее жениха и старого друга. Чуть поодаль от него и стояла церковь, её своды притягивали взор даже неверующих и иноверцев.
Первым делом их встретили величественные колонны, на которых возвышался «Страшный суд» Генри Лемера. Кристина, почти незаметно для Миранды, поклонилась данной композиции и перекрестилась перед ступенями храма. Она посмотрела на часы, которые так и не смогла оставить дома, припрятав их под поясом, и приложила их к сердцу. По традиции к алтарю невесту ведет отец, но что поделаешь, если только этот небольшой кусочек золота являл собой его образ. Однако ее удивлению не было предела, когда у бронзовых врат она увидела матушку Валериус в добром здравии и счастливом расположении духа. Она восхищенно ахнула и подбежала к ней.
— Матушка, неужели! Какое счастье видеть вас на ногах! — Кристина стала целовать её щеки и обнимать, сдерживая счастливый порыв, дабы не потратить последние силы бедной женщины. Миранда поздоровалась с ней и пошла дальше в храм, как заведено по церковным правилам, оставив подругу наедине с приемной матерью.
— Доченька, я не могла такое пропустить. И хотя господин Даае не с нами, он все еще живет в наших сердцах. Для меня будет счастье от его имени отвести тебя к алтарю.
— О! Матушка, — по щеке Кристины скатилась слеза, которую матушка стерла своими трясущимися нежными ладонями, — как бы мне хотелось видеть его сейчас здесь.
— Ладно тебе, душа моя, не стоит плакать. Сегодня не день для слез, позволь мне увидеть тебя светлой сегодня. — Мадам поправила фату, сбившую цветы на кудрях, и поцеловала дочку в лоб. Взяв её под локоть, они вместе зашли в храм.
И лишь только они ступили на порог, Кристина услышала величаво разливающуюся под темными сводами храма музыку. Она не слышала ничего прекраснее, словно сам сын святой Марии благословил эту мелодию, а великий Теодор Дюбуа согласился использовать свой талант, дабы сохранить великолепие этого света. Четыре клавиатуры Аристида Кавайе-Колля слились в единый аккорд, освещая храм без окон и витражей вместо солнца, свадебная месса встречала невесту. Она знала, это
та самая месса, о которой говорил Эрик. Он стоял в торжественном свадебном белом костюме, в белой рубашке и перчатках. Наряд нехарактерный свадебной современной моде, но он словно являл собой смерть прошлой жизни в бегах и грехах и перерождение в жизнь чистую и светлую, не запятнанную кровью. Он вышел им навстречу и перенял невесту из рук названой матери, довольно умело скрывая свои переживания, пока вел любимую к святому событию.
Кристина обратила внимание на окружающий их свод и увидела фреску с Христосом в окружении апостолов. Он встречал Марию Магдалину, словно Ангел музыки сейчас встретил свою ученицу. Все сомнения, что терзали её по приезде сюда, отступили под пением небес. Пара медленно, но уверенно шла к алтарю. Со стороны шафера стоял Сергей, а Перс сидел среди гостей. Видимо, из-за особенностей его вероисповедания самый близкий для Эрика человек не смог стать свидетелем торжества его жизни пред ликом чужого бога.
Перед литургией священник пригласил всех присоединиться к песнопению. Все присутствующие, и даже священник, находились в крайнем изумлении от голоса самого ангела в данной службе. Кристина впитывала его голос, она внимала ему больше, чем голосу самого священника, в чьих руках находится власть над их браком. Когда песнопение закончилось, священник произнес вступительную молитву за молодоженов. Лишь после этого все присутствующие сели, а пара начала литургию чтением Ветхого завета. По завершении службы священник задал три главных вопроса, коротко раскрывающие намерения венчающихся. Кристина видела, как нервничает Эрик, с каким наслаждением он слышал её «да» после слов о свободе выбора и добровольном согласии заключить брак, о готовности чтить и почитать друг друга до конца жизни, и о желании воспитывать общих детей по христианским учениям. Он краснел и едва ли не плакал от счастья стоять здесь, перед невестой, без необходимости прятаться за маской где-нибудь под театром.
Когда Эрик и Кристина сняли перчатки, оголяя измученные руки, священник вложил правую ладонь невесты в правую ладонь жениха, скрывая свои сожаления от истерзанной кожи и помолившись за их спасение, и перевязал их запястья лентой. В этот момент какое-то озарение сошло на Кристину, она почувствовала ангела в своей душе, словно руками служителя церкви в данный момент повелевал её отец. Она сдерживала счастливые слезы, читая клятву и слушая похожую из уст мужчины, что почти задыхался. Лишь когда закончилась молитва, ленту сняли и подали освященные золотые кольца. Они казались намного объемнее тонких рук пары, было чувство, что они не смогут проносить их. Однако, обменявшись материальным доказательством их любви, тяжелый груз спал с их плеч.
Получив благословение на закрепляющий брак поцелуй, Эрик, скрывая свою панику, вложил в это короткое касание губ всю свою нежность и любовь. Кристина прикрыла глаза и отпустила остатки сомнения в её решении связать жизнь с тем, кто спас её, кто подарил ей крылья и принял обязательства охранять её и дальше.
После священник позволил гостям покинуть храм, а самых близких (приглашены были матушка валериус, Перс, семья художников с женами и чета Жири. С малышки Мег юный Илья не сводил глаз, восхищенный ее пепельной смуглой кожей, цвет которой в дополнении с черными, словно уголь, глазами, заставлял его мысленно подбирать оттенки краски и так же мысленно писать ее портрет) друзей попросил остаться с молодоженами и помочь им в литургии Евхаристии.
Во время молитвы Кристина поймала взглядом скульптурную композицию Карло Марокетти, посвященную Марии Магдалине. Кристина горела, она чувствовала огонь внутри неё. Пламя праведного гнева снизошло на неё и наказывало за все её грехи. Эрик тоже это чувствовал, поэтому крепче сжал ладонь невесты, чтобы после Евхрастии повести её к церковной книге и поставить подпись, сжечь остатки прошлой жизни так же, как и пламя Гавриила сожжет этот мир по окончании его срока. Все убийства, вся ложь, кражи, все, что приведёт их к разочарованию Христа - горит в этот самый момент. Кристина поет «Отче наш» с упоением чистой души, она раскаивается, она едва ли не кричит.
После смерти отца она долго скиталась по улицам, спала в стогах сена, работала за еду и молила о ночлеге. И перед глазами предстает вечер, когда в одну такую ночь она недостаточно хорошо закопалась под сухой соломой. Она спаслась тогда, но душа все еще пылает в раскаянии после совершенного преступления. Кристина плачет, она жалеет обо всем, что случилось. Мужчина смотрит на это и жалеет, что на нем сейчас нет маски.
Потом она видит смерть первого графа. Ужасное событие, он продолжает приходить в кошмарах и терзать её, даже влияние лекарств не помогает, но она настолько хорошо скрывает свои переживания, что никто и не догадывается о её муках. Она смотрит на Эрика и видит в его глазах то же раскаяние, что и в ней самой. Его глаза красные, нос смотрится невероятно нелепо, но все его лицо, весь его голос передает невероятное
страдание. Преклонив колени перед алтарем, молодожены получили от священника благословение, а после хлеб и вино. Причастившись, священник зачитал последнюю молитву и пригласил пару, а также и их свидетелей, подписать церковную книгу и свидетельство о браке.
Эрик помог Кристине выйти из храма и обнял её на пороге, оба дрожали от наступившего катарсиса их очищенной раскаявшийся души. Он целовал все еще оголенные ладони, согревая их в своих не менее холодных руках, но сейчас они казались самыми теплыми на этом свете.
— Душа моя, я не могу поверить… — он обнял её и повел поскорее к экипажу, пока холодный мартовский ветер не взбушевался с новой силой. Кристина не могла сдерживать больше себя, уже сидя около
мужа она уткнулась ему в грудь и заплакала. Бесшумно, но слезы пропитали белоснежный пиджак, Эрик перепугался и робко спросил, — Любовь моя, почему ты плачешь? Ты жалеешь о решении связать свою жизнь…со мной?
— Ни в коем случае, мой ангел, — она улыбнулась и уткнулась ему в шею, — я просто счастлива. Это самый лучший подарок на мой день рождения.
— Что? Кристина, моя музыка, почему ты не сказала сразу?
— Мне было страшно произносить…Мой возраст. Но сейчас, когда наши души сплелись воедино, когда я…
переродилась из Кристины Даае в Кристину Трюдо, я не могу не радоваться этому.
— Моя жена… — он обнял её и принялся зацеловывать её руки, щеки и лоб, прижимая к себе. До самого дома они ехали молча, ища успокоение после прошедшего таинства и даря друг другу тепло, пока Кристина не уснула в кольце тонких рук. Она даже не заметила, когда очутилась дома.
Эрик занес её на руках в дом, жестом показав гостям, чтобы они свое счастье выражали поскромнее и потише. Матушка Валериус помогла уложить Кристину на мягкие подушки и принялась охранять её покой, отправив названого зятя регулировать события в гостевом зале, где уже прибывшие Сергей и Миранда лучше знакомились со всеми. Мадам Жири была в восторге от знакомства с Призраком, который так учтиво заботился о её благополучии и о благополучии её дочери. Да, она узнала этот ангельский голос, но даже произошедшие события не ввергли её в шок, она видела, какими бесцеремонными могут быть де Шаньи. Единственное, о чем она сейчас переживала, это о предсказании Эрика относительно крошки Жири, которой предначертано было стать императрицей, но которая в этот самый момент позировала рыжеволосому недоразумению, чей грубый акцент несколько пугал билетершу.
Михаил откуда-то достал баян и смиренно сидел с ним, ожидая, когда невеста вернётся. Он молча смотрел на всех, а когда Эрик заинтересованно наклонился к инструменту, убрал его максимально тихо, чтобы не нарушать тишины.
— Нет-нет, не убирай. Уверен, Кристина скоро проснется и сможет послушать этот дивный баян. Твой?
— Да, от батюшки остался. Ты не помнишь его? Он играл на соседней от тебя улице на ярмарке. О, как чудно он играл, с его мастерством я не сравнюсь. Кажется, он единственный в нашей семье, кто пошел по искусству музыки, а не по декоративно-прикладному творчеству. — Он поднялся с кресла и принялся помогать остальным накрывать на стол, отлучившись за самоваром, что Эрик выкупил у продавца антикварных вещей.
— Я помню лишь мелодию. И хотя на ярмарке было довольно шумно, звуки, что лились из этой вещицы, сильно позабавили меня. Да, это славный инструмент. О, дарога, ты вернулся. Где ты был?
— Три года назад в Тегеране создали казачий полк, откуда мне в помощь прислали пару десятков казаков для…понятно какого дела. Так эти собаки из дворцового сада стащили квеври! Устроим же хумбандаги в честь вашего союза! — Перс вытащил из-за пазухи бутылку, видимо, с вином.
— Ты что, уже успел испробовать его? Уж больно ты веселый. Дай сюда, на стол поставлю.
— Да нет же! Я просто счастлив, что ваши горести наконец закончились. Где госпожа Даае? Ой, вернее, госпожа Трюдо, да? Что это за фамилия? Друг мой, я не знал, что у тебя вообще есть фамилия.
— У меня её и не было, старый ты простофиля. Это…наше общее решение. Моя Кристина настаивала на «Эриксон», но это…слишком для меня. Я был бы не против взять её фамилию, но её душа пылала желанием стать частью моей души, и мы решили взять новую фамилию. Трюдо - французская версия древнескандинавского имени. Удобный компромисс, не находишь?
— Ты не ответил на мой вопрос. Где она?
В это время Кристина тяжело открыла глаза и увидела перед собой матушку, которая сидела рядом и гладила её по волосам.
— Ты проснулась, радость моя. Тяжело далась служба, да? Как ты себя чувствуешь?
— О матушка, — она поднялась и протерла глаза, — этот ветер за окном мучает меня, сил нет! Я бы проспала вечность. Где Эрик? Где мой
муж?
— Пойдем, моя дорогая, он в гостиной. Управляет тем сбродом, что вы позвали на венчание. Довольно шумные они, доченька. Пойдем, не томи их.
Трудно сказать, кто кого повел под руку, но две дамы пришли как раз к тому моменту, когда Перс рассказывал о чудных виноградных садах Шираза.
— А мне известно, — Эрик говорил в своей мере тихо, но так, чтобы его слышали все, что очень восхищало Антуанетту и Мег Жири, которые с ним напрямую не общались, — что данный сорт доставили из Египта через сицилийские Сиракузы.
— Не путай шираз и сира, это совсем разное вино! Необразованное ты недоразумение, — Перс поправил сбившийся аракчин и разлил по бокалам вино, оставив самым младшим гостям лишь кружки для чая.
— Ну хватит вам, — Сергей разложил столовые приборы и пригрозил двум спорщикам серебряным ножом, — я, к примеру, вообще не разбираюсь в этом. Опьяняет? Хорошо. Вкусно? Еще лучше!
— О, вкус у этого пойла изумительный. Вы такого точно не пробовали. Кристина, вот вы вовремя, конечно. Как вы себя чувствуете, мадам Трюдо? — Перс хотел подбежать к вошедшей девушке, но уступил дорогу Эрику, который, переняв её из рук госпожи Валериус, помог ей разместиться в орнаментальном кресле за столом.
— Все замечательно, благодарю.
— Кристина, точно все хорошо? Вам нездоровится? — Эрик переживал о бледной невесте, прижимая её ладонь к своему сердцу. Она была необычайно холодная, что даже вечно мерзнущему показалось странным.
— Ветер давит на виски, а так ничего, что требовало бы беспокойства. Какой славный инструмент, — она поймала взглядом оставленный на полу баян. Он был очень большим, что в сравнении с миниатюрной девушкой контрастировало очень ярко, — это аккордеон? Какой он странный.
— Нет, это баян, моя дорогая. — Эрик поцеловал её в висок и попросил Михаила что-нибудь исполнить. Воодушевленный и радостный, он сыграл «Вальс Цветов» Чайковского, на что Илья не постеснялся пригласить малышку Мег на короткий танец. Кристина лишь облокотилась на плечо обнявшего её мужа и, слегка покачиваясь, тихо восхитилась звучанием мелодии. По окончании игры, когда смеющиеся гости расселись по местам, Перс сел ближе к Михаилу и присмотрелся к кнопкам.
— Чем-то на нашу гармонь похоже, не находишь?
— И близко не стоит.
— Похож, и не отрицай. Стало быть, здесь все музыканты, да? — Мег и Миранда одновременно сделали недоуменный и сомневающийся жест рукой, отчего они обе засмеялись. Они взаправду были чем-то похожи. Проведи Миранда чуть больше времени во фруктовых садах, а не в больнице, она была бы такой же смуглой, как и малютка Жири. — Ну ладно, не буду отставать от вас. Я вот тут…это… — темные руки достали из пиджака длинную, казалось бы, флейту, — еще до службы в полиции я научился вырезать из тростника. Это най, я много лет на нем не играл. По такому светлому поводу я бы хотел сыграть вам что-нибудь из детства, когда я сидел в садах Старого Сенендеджа. Помню, как однажды отец застал меня с этой палочкой. Так он решил, что это опиумная трубка, и отхлестал меня сухой веткой! — он смеялся, однако побледневшая сильнее прежнего девушка пригубила немного вина и постаралась перевести тему с нанесений увечий чем-либо.
— И что же вы играли?
— Проще сыграть, чем описать. Вот, послушайте, — мужчина разгладил свои темные усы, прикрыл глаза и начал тихий и нежный мотив, который все же имел экзотическую окраску звучания и сразу было слышно потрепанный годами инструмент. Но скорее всего, велика вероятность, что он так и должен звучать. Никто, кроме Эрика, не мог ни с чем сравнить данную игру.
— Звучишь ты неплохо, но спасибо твоему отцу, что тебя отдали в полицию, а не в музыкальную школу. Иначе бы ни меня, ни вас здесь не было сейчас, верно? — Кристина улыбнулась, погладила его по щеке и коротко поцеловала. Сергей хотел крикнуть «горько!», не располагавшая к веселью духом невеста малость выбивалась из ожидаемой композиции, но положивший ему на плечо руку Михаил отрицательно помотал головой.
— А где милые дамы, что сопровождали вас? — мадам Валериус попробовала немного киша, поняв, что гостей больше не становится.
— О мадам, — Сергей уронил голову и протер переносицу, — моя дорогая Светлана была вынуждена сразу после венчания поехать домой. Младший сын раскапризничался, они всем женским составом - Светлана, жена Михаила Мария и их дочка - поехали домой. Они очень извиняются, но оно, наверное, и к лучшему, что их сейчас нет. Иначе бы нам всем, похоже, пришлось бы выйти на улицу в сад, что ой как неприятно бы получилось.
— Наверное…ну стало быть, никто больше не придет? Тогда я бы хотела сказать тост, — мадам встала и подняла бокал вина к груди и тихо, насколько позволяют силы, заговорила. Все в комнате замолчали, высказывая этим уважение не только почтенному возрасту, но и словам, которые адресованы были взволнованной паре, что поднялась вслед за женщиной, — доченька. И хоть эти слова должен говорить господин Даае, я возьму на себя смелость передать то, что он говорил мне еще при жизни. Да, он многое мне рассказывал о том, что ты, моя дорогая, очень сентиментальная и что ты можешь принять его слова про ангела музыки слишком серьезно. Но я так счастлива, что ты нашла своего ангела воплоти, что твои несчастья под его крылом не имеют более значения, — Эрик прижал Кристину к себе и улыбнулся, словно прикрывая её крылом, — дети мои. От себя я лишь хочу поблагодарить вас, что вы позволили мне поглядеть на вашу свадьбу. Не буду говорить слишком долго о себе, чтобы не сбивать веселье, но я желаю вам прожить такую же счастливую и радостную жизнь, как её провели я с господином Валериус. Мир вам и вашей семье, мои дорогие! — Мег и Илья смирились с чаем вместо вина и поддержали биение бокалов своими кружками под нахмуренный взгляд Антуанетты.
После данной речи Кристина приободрилась и смогла завершить вечер более расслабленно. К окончанию дня Эрик принёс какие-то палочки, раздал их всем и попросил поджечь от свечей. Комнату наполнил яркий свет, трепыхание которого было подобно звездам.
— Как это красиво! — невеста на мгновение испугалась и чуть не уронила огонек, но крепкие руки Эрика помогли ей сосредоточиться.
— Магия! Что это? — Антуанетта обняла Мег, забирая ее из-под руки рыжего юноши.
— Бенгальские огни. Я обучился этому мастерству в Индии. Они горят точно так же, как будет гореть оперная сцена под сиянием моей Кристины. Прекрасная Сигюн, ты сияешь ярче любой звезды, и я счастлив, что ты позволила разделить этот свет со мной… — Эрик коснулся лба Кристины своим, обнял её за талию одной рукой, второй сжал бенгальский огонек вместе с её тоненькой ладонью, и повел медленный танец. Сергей отлучился в другую комнату и вернулся со скрипкой, он еще за ночь до этого договорился с хозяином инструмента и подготовил специально по случаю мелодию. Мадам Жири хотела спросить у Ильи, все ли в их семье обучены музыке, но не смогла и слова произнести, когда этот молодой человек сел за пианино и подхватил вальс. Невеста удивилась, но не отвлеклась от танца и позволила себе полностью расслабиться в объятиях. Вот уже погасли огни, свечи почти все догорели, а пара продолжила стоять вместе. Гости медленно по очереди собрались домой, Сергей и Михаил поручились довезти госпожу Валериус в целости и сохранности, а Илья и Перс вызвались сопроводить чету Жири и Миранду.
В доме сталось тихо, лишь гулкое сердцебиение распространялось по комнате. Кристина уткнулась
мужу в шею, не открывая глаза.
— Мой ангел, вы весь дрожите, — она положила ладонь ему на грудь, чувствуя ускоренное сердце через пиджак, — вы чем-то встревожены? Неужто предстоящей…ночью.
— Именно так. Мне страшно, моя дорогая. Я не в силах…опорочить ангела.
— Вам же не шестьдесят, чтобы так страшиться сорвать цветок моей невинности, — Кристина медленно потянулась в спальню и сняла по пути фату.
— Я не был бы так в этом уверен. Возможно, мне даже чуть больше, — на удивленный и несколько возмущенный взгляд он улыбнулся, — шучу. У Эрика не самое лучшее чувство юмора.
Пара сначала стояла в растерянности, а после медленно начала дарить друг другу поцелуи сначала в лоб, потом в щеки, изгиб шеи и лишь после этого дошли до губ. В голове бушевала буря сомнений и страхов, поэтому мужчина на мгновение отстранился, достал длинный платок и протянул его к бледному лицу.
— Что вы делаете?
— Хотел…завязать вам глаза… Вам нельзя видеть тело Эрика, это опасно для здоровья, — Кристина возмутилась и вырвала ткань из рук, — Душа моя, я понимаю, что вы…исправили мое лицо, — он снял нос и вытер упавшую на щеку слезу, — но вы же не думаете, что под…этим костюмом картина будет намного приятнее? Вы не можете желать, чтобы вас целовали мои мертвенные тонкие губы.
— Желаю, мой ангел, еще как желаю. Я могу представить, что мне откроется под этим костюмом. Но осмелюсь напомнить, что костюм этот
свадебный! Я стала вам женой, вашей плотью и кровью, неужели вы думаете, что пара шрамов может меня напугать?
— Кристина…там чуть больше, чем «пара шрамов»… — он упал на колени и спрятал лицо в ладонях. Девушка села на кровать, нагнулась к нему и легко потрепала по голове, привлекая внимание.
— Снимите мне туфлю.
— Что?
— Снимите мне туфлю и я кое-что покажу, — лишь мгновение сомнений, и Эрик, не переставая робеть, трясущимися руками снял белую обувь, — подозреваю, что вы, как порядочный человек, не разглядывали меня в те моменты, когда вам приходилось нести нагую меня или когда я была без сознания?
— Соблазн был велик, но я не поддался искушению. Боюсь, я бы сошел с ума, не будь при мне выдержки, какой нет у воинов во дворце.
— Тогда посмотрите сюда, — она подняла несколько слоев юбок, развязала на бедре ленту и спустила кружевной чулок, демонстрируя бледную ступню, — вот здесь, смотрите, смотрите вот сюда, здесь белое пятно от штыря, на который я в детстве напоролась. — Эрик испуганно разглядывал шрам, с опаской огладил его и, осторожно наклонившись, поцеловал. Она улыбнулась и подняла юбку чуть выше, открывая голень. — Вот здесь след от боднувшего меня козла. А вот здесь, от колена до бедра, шрам, когда я, лазая по деревьям, упала и прокатилась по камням со склона, — в груди переменялись чувство страха, неловкости и возгорающейся страсти с каждым открывающимся сантиметром кожи. Добравшись до самого бедра поцелуями, он помог развязать второй чулок, под которым шрамов было не меньше. Эрик зацеловывал каждое пятнышко, каждую родинку и каждую ссадину на белой коже.
Когда он поцеловал внутреннюю сторону бедра, задрав ткань панталон, Кристина нервно ахнула и отстранилась, дернув юбки вниз. Мужчина покраснел, уронил лицо в ткани платья и принялся судорожно извиняться.
— Простите, я напугал вас? Простите меня, не стоило мне так… — он замолк, когда ему накрыли рот ладонью. Кристина потянула его за галстук к себе на кровать и принялась снимать сначала пиджак с жилетом, а потом уже и рубашку. Неуклюже, робко и мучительно медленно, хотя этому он скорее радовался, — вы правда ходите увидеть тело Эрика?
— Рано или поздно это должно произойти. Так… расскажете, откуда это? — она огладила белую полосу, протянутую от шеи до живота. Ребра были почти прозрачными из-за тонкой кожи, хотя из-за постоянной диеты, как можно предположить, он даже поправился, и ужас, представший перед ней, вовсе и не такой, каким был раньше. Кристина гладила каждый след его прошлой жизни, а после мягко касалась губами.
— Это…это Эрик получил в цыганском цирке. О Кристина, — он заплакал от той нежности, которой она наполняет каждый поцелуй, — а это…от кнута в Персии. Моя жена… моя живая жена… вы не умерли, Кристина, вы живы!
— Да, я жива. И планирую прожить с вами еще долгие годы, — она поцеловала его тонкие губы и закрыла глаза, наощупь сбрасывая его рубашку. Ощутив холод на плечах, Эрик обнял ее, принимая тепло все еще холодной, но теплее его, кожи. Она продолжала целовать исполосованные острые плечи, покрытую шрамами от плети спину, предплечья и запястья. Некоторые места были так же изувечены, как у неё, что дурманило каким-то странным наваждением. Да, это будто был мираж, а они оба на самом деле невредимы и по-детски невинны, не запятнанные кровью и болью. Медленно потянувшись к завязкам пояса, Кристина направила трясущиеся руки мужчины к застежкам открывшегося корсажа. Он в начале медлил, но когда она направляла его пальцы и расстегивала петли, Эрик с каждым новым рядом справлялся увереннее и быстрее. Вслед за корсажем он расстегнул со спины корсет, медленно покрывая открывающуюся спину поцелуями.
Вот Кристина поднялась с постели, чтобы сбросить лишние юбки и завязки белья и остаться в одной лишь сорочке. Эрик покраснел окончательно и закрыл лицо ладонями, прогоняя подступившие слезы.
— Все хорошо?
— Да, да, просто… — он замотал головой и стал тяжело дышать. Было слишком жарко, желание открыть окно разбивалось о шум воющего ветра, поэтому он только смочил горло водой, оставленной в графине на резном темном комоде. Сделав глубокий вдох и приложив ладони девушки к своему лбу, он тихо продолжил, — я просто счастлив. Эрик и мечтать не смел о том, чтобы кто-нибудь…согласился…разделись со мной первородный грех. Я запретил себе думать об этом…
— Душа моя, грех - это «ошибка». Я же не чувствую, что мы в чем-то ошибаемся, — он удивленно следил за тем, как Кристина повернулась, сбросила сорочку и открыла его взору исполосованную спину. Даже оголенные бедра не могли привлечь его внимание. Он медленно наклонился и поцеловал первый шрам. Потом второй, и третий, и каждый последующий ответ на странное поведение шведки, которая перестала искрить своей жизнерадостностью и непостоянством. Переведя руки на живот, Эрик прижался сильнее и поднял ладонь до груди, слегка сжав мягкую кожу. Данное действие вырвало первый стон из уст, он хотел отпрянуть в страхе, но ладонь на его руке не позволила этого сделать.
Под холодными ласками она не смогла больше стоять и легла на мягкие подушки. Эрик навалился сверху и поцеловал её сначала в губы, чувствуя привкус сольных слез, потом перевел поцелуй на шею, а после и на саму грудь. Это было странно, но приятное чувство вожделения свело солнечное сплетение, дышать стало еще труднее. Он сжимал мягкие бедра, талию, грудь, словно пробуя свою
жену. Кристина не могла ярко встречать его касания, она могла лишь тяжко вздыхать и наслаждаться. Тихо, но приятно. Почувствовав у лоно сначала приятное томление, она закрыла глаза, не ожидая, что движение холодных пальцев перейдет в самое интимное и самое чувствительное место.
— Ч-что вы делаете? Почему… — она не смогла более произнести и слова, когда почувствовала уже второй палец. Это было очень странное и неописуемое ощущение. Ни боли, ни какой-то эйфории или неприязни, просто туманно и ново, что заставляло закрыть глаза и привыкнуть к новым обликам любовных отношений.
— Когда я строил дворец для шаха, я невольно подслушал урок… нежной души и чувственности. Не специально, но данное знание донеслось до моего чуткого слуха. Нет, Эрик даже не придал особого значения данному слову, потому что не верил, что может…познать такое. Но знание это должно избавить вас от…боли.
— Боли? — Кристина слышала, как одна из балерин шепталась о неудачном опыте с мужем. Хотя в основном все говорили, что святая боль - главное, что может быть в первую брачную ночь. Она этого страшилась, и затуманивающая голову страсть опять рассеялась, представая лишь холодной дрожью. — Разве от этого можно избавиться?
— Я не стал бы делать ничего, что может принести вам страдание. Любовь моя, не верьте всем слухам, что распространяют те ветреные балерины. Это все враки. Ты веришь мне? — он сам себе не верил. Может, ее вера поможет преодолеть собственный страх? Или попытка выглядеть увереннее на самовнушении придаст сил?
Кристина боязливо глядела в золотые глаза, радужка которых почти исчезла под темным зрачком. Она думала слишком долго, чтобы преумножить страх и её, и Эрика, но она в итоге медленно выдохнула, запрокинула голову на подушках и закрыла глаза. Почувствовав уже третий палец и какое-то движение вдоль половых губ, смущение залило щеки, а гулкий пульс начал давить на висок. Странная и притупленная боль начала тянуть низ живота, Кристина пыталась расслабиться, но она лишь сжала простыни и заплакала. Перед глазами проносится граф, который подобным образом пытался приникнуть к ней под юбку, но которому в итоге помешал его младший брат с новостью, что в поместье приезжает какой-то ученый. Уже перестав от паники что-либо слышать, она укусила губу и заскулила. Эрик наблюдал за ней, анализируя все, что видит перед собой. Он надеялся, что слезы обращены не к нему, поэтому медленно накрыл её губы своими и замер в ожидании, когда его
уже жена обратит на него внимание.
Девушка в недоумении вернулась в происходящее. Ей было стыдно, что из-за её печалей рушится романтика, которой столько лет желал Эрик. Но не оправдав её страхов, он робко продолжил движение и погладил её по щеке.
— Смотри на меня. Не закрывай глаз. Смотри только на меня, Кристина, и тогда твои кошмары тебя не настигнут. Расслабься, — и хотя он старался говорить холодно и серьезно, так, как если бы он был за маской, слезы на глазах все не хотели застывать. Он все больше и больше сомневается, что данная затея с исполнением супружеского долга в первую же ночь была отличной идеей. Не позволив себе слишком долго размышлять о собственной никчемности, он начал ласкать грудь и шею в попытке перевести внимание лишь на приятные моменты, которые может позволить совершать
муж. Когда он почувствовал, как вдоль торса поднимается тонкая нога, мысль, что можно двигаться
дальше, набатом прогремела в голове. И вот он понял, что чувствовала Кристина в те моменты, когда она смотрела в пустоту во время обсуждения прошлого. Он перестал что-либо слышать, словно без подчинения собственному разуму снял штаны с кальсонами, запрокинул белые ноги себе на плечи и навалился сверху.
Было приятно, почти до боли невыносимо горячо и тесно, пара не могла пошевелиться, привыкая к ранее неизвестным, даже по книгам, ощущениям. Взгляд Эрика прояснился, только когда Кристина оцарапала ему спину. Тонкая кожа была чересчур чувствительной и податливой, поэтому, ощутив под ногтями немного крови, девушка вскрикнула и отняла руки.
— Что? Что случилось? Кристина, душа моя, вам больно? — она замотала головой и показала руки. Эрик улыбнулся, поцеловал её в лоб и направил руки себе обратно за спину. — Сделайте мне больно, если это облегчит вашу боль. Эрик привык, мне неприятно лишь осознание, что вам может быть неприятно.
— Нет, все…хорошо. Ты был прав, с твоим «знанием» гораздо легче.
— И все таки… «Истязай меня одной рукой, но только ласкай другой». — пропел тихий голос слова персонажа, с которым его не так давно сравнили. Кристина улыбнулась, а потом неожиданно засмеялась, когда почувствовала первое движение. Первый искренний смех, яркий и чистый. Эрик не успел подумать, что это он вызвал такую реакцию своими неумелыми действиями, как оказался втянутым в поцелуй. В этот самый момент пара смогла отдаться огню, что обдавал их души. Огонь не такой, какой был в церкви - он был яростный, но не обжигал. Горели не души, а сердца, стук которых на мгновение словно поймали темп друг друга и слились в один ритм.
Познав науку сладострастия и достигнув крайней степени блаженства, Кристина, как и Эрик, наконец-то поняли, что может подарить любовь. Тепло и защита, что они нашли в объятиях перед сном, уберегли их от кошмаров ночью. Они цеплялись друг за друга и дрожали после еще не прошедшей дымки страсти.
Наутро Кристина проснулась из-за того, что на неё кто-то смотрит. Открыв глаза, она увидела два золотых зрачка, Эрик плакал. Он перебирал золотые кудри и иногда целовал их, укладывая обратно.
— Доброе утро, мой ангел. Как вы себя чувствуете? Почему вы плачете?
— Эрик счастлив. Кристина, душа моя, я никогда прежде и мечтать не смел о том, что…я познаю жену свою. Что она будет спать рядом со мной и что вы, любовь моя, спасетесь от своих кошмаров в объятиях дьявола… — он начал задыхаться, с улыбкой он уткнулся в подушку и смял простынь. Кристина прильнула ближе и обняла его, уткнувшись в обнаженную грудь.
— Вы не дьявол. Ты мой ангел, ангел музыки. С тобой я вчера впервые за долгое время после лечения освободилась от оков усталости и прошлых страхов, что терзали меня накануне. О Эрик, это правда? Или это сон?
— Самый лучший сон, — Эрик запустил ладонь в волосы, поцеловал золотую макушку и опять уснул. Сегодня никаких уроков, никакой работы. Единственный труд, который они себе позволят - это уборка в гостиной после гостей и долгая ванна с лавандовым маслом. Ленивые поцелуи, счастливые слезы, которые, из-за необычайной эйфории осознания их союза, не успевали высыхать.
Следующие две недели продолжались репетиции, однако после свадьбы Кристина в полной степени прочувствовала роль жены и отдалась всей той страсти и ярости, что кличет героиня. И Эрик, впитывая её голос, не смог заставить себя остаться в стороне и оставить единственную просьбу любимой без осуществления.
В конце апреля на премьере новой оперы «Ветвь омелы» Эрик, уже честно заработанными средствами, оплатил пятую ложу и стал слушать свое творение. Первый акт прошел спокойно, в нем новый гений храма музыки поведал о жизни богов и раскрыл любимые сказки примы. И лишь только прогремела туба на хитром взгляде Локи, который отметил для своих хитросплетений затерявшийся кустик омелы в ветвях плачущей ивы, как объявили антракт.
Мужчина спокойно выдохнул, протер глаза и услышал стук в дверь. Он хотел немного передохнуть после проделанной работы, не все солисты звучат так, как хотелось, но что поделаешь. Пришлось вставать навстречу смельчаку, посмевшему нарушить его покой.
— Мадам Жири, вы что-то хотели?
— Месье Трюдо, вам письмо от господина де Шаньи. Вам и Кристине, два отдельных письма. Я бы отнесла его в гримерную комнату, вот только вы сами строго-настрого запретили мне туда входить. Да-да, я никому не сказала и никогда не скажу о тех непристойностях, которые я увидела! Это же надо!
— Не преступайте грань, мадам, — резко бросил Эрик и выхватил письма. Две недели ранее Антуанетта без спроса и без стука вошла в ложу Кристины, чтобы оставить её письма, но наткнулась на пару, которая нежилась вместе на резной софе. Знаменитая прима лежала на только набирающем свою известность муже, он целовал её руки и шептал какие-то мягкие песни. Язык мадам был неизвестен, поэтому она выбежала из комнаты и накрутила себя на бог знает какие мысли, — то, что вы видели, вас не касается, и спасибо вам, что вы молчите об этом. Но попрекать меня в том, что я пою для своей законной жены, вы не имеете права. В следующий раз попробуйте просто постучать, это очень просто. Всего вам доброго.
Он хлопнул дверью, закрыл замок и разместился в мягком кресле. Аванложа была в своей мере пустая, что очень радовало чувствительный глаз, который малость устал от сменяющихся актеров. Лишь голос Кристины позволял ему вдохнуть полной грудью, но её было чересчур мало. Она бы смогла исполнить все женские партии, подумал про себя Эрик, но тогда он бы задохнулся от переполняющей его любви к этой несчастной, что расцветает только в музыке.
Открыв письмо, он пробежался по тексту. Потом прочитал его еще раз, но уже подробно и четко, почти что вслух. Ошеломленный, он сложил бумагу себе в жилетку.
— Бедная моя Кристина, на что же тебе все эти беды… — он опять протер глаза, вернулся на балкон, отметил для себя время на часах и приготовился ко второму акту.
Кристина исполняла роль Сигюн в своей манере, что очень удачно сочеталось в облике богини открытого сердца. Лирическое сопрано передавало нежность и некоторую наивность героини, она была маленькая и светлая, что даже самый черствый критик в этот вечер обличил свое сердце из-под толщи льда и оставил положительную характеристику и заметку в «Эпок».
И вот последнее действие, последняя ария. Она бросила взгляд в пятую ложу, но не обнаружила там Эрика. Он должен был слышать её, этот дуэт написан кровью, Кристина не может петь для кого-либо другого. Но она собралась, оглядела сцену и ввела партию с легкой дрожью в голосе, чем ввела в смятение некоторых слушателей в зале.
—
Пока боги еще живы, буду я ему плечом!
Пока цепи еще крепки, буду я ему щитом!
Пока вой Фенрира не заменит рев,
А Ёрмунганд не выпустит клыки,
Буду подле мужа своего, буду я его душой!
Защищать его от мрака - вот моя святая ноша!
Знайте, проклятые боги,
На то иду по своей воле, и ничто не вынудит меня оставить бремя, оставить хаос и огонь! — она не смогла передать ярость, которая была обращена к богам Асгарда, но любовь в каждом её слове текла ручьем. И даже «Золото Рейна» не стояло рядом с тем, как раскрыли скандинавский фольклор пара Трюдо - уже зарекомендовавший себя гениальным музыкантом композитор и смотритель сцены, и лирическая актриса, налегке исполняющая самые сложные партии. Прикованный Локи обронил голову, однако то, что он не сменил положения во время своей партии, насторожило Кристину.
—
Пока боги еще живы, буду под ее покровом.
Пока яд течет по чаше, не видать Мидгарду грома.
Пока Хеймдаль не взовет в свой Гьяллархорн начало битвы,
А Нагльфар не встретит корифея,
Буду подле я жены, буду я ее душой!
Защищать ее от тьмы - вот моя святая ноша!
И хоть не по своей воле, но с порывом той любви, что вам, презренные, не ведома, я возглавлю Рагнарек с той, чья душа прекрасней Фригг, с богиней света и огня! — неожиданно по сцене разлился голос, ранее неслышимый в действии. Это был не ведущий тенор. Прикованный мужчина чуть приподнял голову, подмигнул шокированной приме и кивнул в сторону занавеса, где прятался Эрик. Он исполнил желание своей жены. И он, как она и предлагала, смог использовать свое мастерство чревовещания, взаправду заставив всех поверить в то, что поет именно то недоразумение на сцене. Кристина засияла, и их дуэт расцвел так, будто мир только зарождается, а не рушится.
—
И не разделит нас Иггдрасиль,
И Нифельхейм нам станет раем!
Пока боги еще живы, буду я твоим огнем!
Пока цепи еще крепки,
Будем мы с тобой укрыты под темным сводом той темницы,
Что служит нам теплом и кровом.
Пока с тобою еще живы, будем мы с тобой сражаться,
Пока Биврест не пал под нами,
Ты не сомкнешь свой зоркий глаз
Под пламенем войны, что заберет твой дух из моих рук… — пара слилась в прекрасную гармонию, любители сказок схватились за сердце, а особые ценители оперной музыки и изящного звука обронили светлые слезы, не в силах справиться с восхищением, что вызывает этот прекрасный дуэт.
Кристина старалась не выдавать мужа за занавесом, поэтому взор её был направлен в зрительный зал. Поэтому когда голоса умолкли, она не заметила, как мужчина исчез за тканью. Прогремев начало Рагнарека, оркестр ввел тяжелые аккорды и тревожные смычковые ноты. Туба вместе с роялем и контрабасом изобразили рык Фернира, сопровождаемый валторной под звук рога Хеймдаля, данная сцена заставила всех, включая даже артистов, затрепетать. А когда огонь декораций взмыл ввысь и сменил цвет, зрители восхищенно ахнули, а Кристина бросилась к скованному тенору и закрыла его в страхе собой.
Огонь поменял свой цвет сначала в ярко-красный, как
наряд Красной смерти, а потом сменился на изумрудный, предвещая царствие богини Хель. Девушка еще некоторое время следила настороженно, но то, с какой смелостью она прикрыла собой беспомощного солиста, заставило всех аплодировать. Да, люди поняли, что данный перформанс не был запланирован, ибо в либретто не обозначено такого действия, а хор и музыканты в страхе обернулись. Но дирижер, видимо, был осведомлен, поэтому быстро вернул внимание оркестра к себе и ввел хор, повествующий о последнем дне богов.
Выйдя уже на поклон, Кристина на трясущихся коленях кое-как дошла до своей гримерной и упала на диван. Данное потрясение гулом било в виски, она смотрела в потолок и тряслась.
— Любовь моя, ваше выступление просто изумительно! Нет, не так. Вы великолепны, Кристина! — Эрик вошел в комнату, осыпанный пеплом. Он отряхнул плащ и встал на колени перед уставшей девушкой, начав целовать её ладони и запястья.
— Мой ангел, я невероятно счастлива, что ты согласился спеть со мной. Это было прекрасно, — она притянула его к себе и поцеловала, погладив острую скулу, — но что это было в конце? Почему такие маленькие факела так поднялись? И что случилось с их цветом?
— Помнишь бенгальские огни на нашей свадьбе? Этому я научился в Индии. Там же славные волшебники научили меня искусству менять цвет и размер огня, подбрасывая специальные порошки. Удачно, что почти все нужные вещества нынче можно найти у фармацевта в лавке. Вы видно устали?
— Ангелы забрали мои силы. Похоже, я и до экипажа не дойду, по пути определенно точно потеряю сознание, — Кристина хитро улыбнулась, глядя на едва покрасневшие щеки. Эрик усмехнулся, но всё таки поднял жену на руки и прижал крепче к себе. В объятиях она чувствовала себя защищенной, поэтому позволила себе уснуть под размеренное дыхание мужа, даже не подняв глаз в поездке.
Уже дома она расслабленно нежилась в ванной, а Эрик принёс письмо от де Шаньи, что передала мадам Жири. Он разместился на резном стуле рядом и принялся читать, иногда отвлекаясь на легкие поцелуи в красные от горячей воды щеки.
«Моя дорогая Кристина!
Великое счастье знать, что вы проснулись и что вы в добром здравии. Меня все терзают грехи моей семьи, которые я все стараюсь искупить. Попытка снять клеймо с фамилии, похоже, скоро увенчается успехом, и я привнесу в полярные исследования нечто новое! Но не будем о прошлом.
Насколько могу судить, свадьбу, увы, я пропустил. Новость о вашем союзе до меня донесли пролетающие над моей головой птицы, потому незамедлительно отправленное письмо придет при первой возможности. Мадам Трюдо, в этой фамилии слышны нотки Скандинавии. Да, моя маленькая Лотти скучает по своей родине, потому я восхищаюсь этому компромиссу. Предполагаю, именно вы настояли на этой фамилии? Я знаю, что у вашего мужа фамилии нет. Не удивлюсь, если он хотел взять что-нибудь французское. Но я рад, что вы не изменяете себе и своему дому. Надеюсь, Эрик вам не докучает своей музыкой? Вокруг меня лишь бескрайний океан и звезды над головой, потому я не могу похвастаться изящными балами или хорошей компанией. Хотя рядом есть выдающиеся личности. Да, прямо сейчас мой напарник, талантливый океанограф, выискивает новый остров. Но речь не о нем. Надеюсь поскорее встретиться, хотя окончание экспедиции еще не предвидится в ближайшие полгода минимум. Мой свадебный подарок доставляет вам радости? О, садик этого дома требует некоторой коррекции, но в августе он раскрывается в полной мере. Если вам понадобится моя помощь - финансовая или политическая - обращайтесь, я нахожусь в долгу, невозможном оплатить ни в одной жизни.
Ваш верный слуга, старый друг и любящий младший брат,
Граф Рауль де Шаньи.»
— Мда, — отреагировал Эрик и отложил письмо. Он подвинулся ближе к ванне и начал гладить мокрые плечи Кристины, — он настолько плохо вас знает? Я понимаю, что не имею права как-либо его осуждать, но мальчишка так и не свыкся с тем, что ты выбрала меня, а он остался с носом.
— Ну что ты, мой ангел, — она улыбнулась и щелкнула по протезу, — это ты остался с носом. Хотя я просила тебя снимать его. Ну же, ангел мой, ты же знаешь, что мне по душе, когда данная вещица в стенах дома лежит отдельно от тебя.
Эрик засмеялся, но все же вынес в спальню протез. Он вернулся с полотенцем и помог Кристине подготовиться ко сну, позволив немного отдохнуть в любовной неге. Непривычное воркование заливало щеки, а самые нежные поцелуи перехватывали дыхание, но счастье, что даровали данные ласки, не хотелось прекращать.
После завершения сезона «Ветви омелы» пара Трюдо взяла отпуск на время подготовки следующей оперы. «Аида» ставится не первый раз, потому особого надзора не требует. Преподаватели справляются самостоятельно, а первое сопрано способна учить свою партию дома, на что директора после ошеломительного успеха предыдущего сезона не были против.
В один июньский день Эрик сидел в садике двора под розовым кустом и читал газету. Солнечные ванны значительно поспособствовали его самочувствию, поэтому он все чаще пользовался ясными днями, коих было немного в дождливый сезон, и старался проводить время с Кристиной на улице.
— Что в мире нового, мой ангел? — девушка подошла со спины и поцеловала его в щеку. Она начала гладить его шею и через плечо вглядываться в газету.
— В конце мая создали Тройственный союз, в который вошли Австро-Венгрия, Германия и Италия. Так… — он переключил внимание на другую страницу, — продолжаются слухи о смерти Александра второго. Вот им делать нечего, больше обсуждения императора, похоже, у них нет ничего интересного. — он пробежался глазами дальше, а потом воодушевился, — А хотя есть что, недавно состоялась премьера оперы Николая Андреевича Римского-Корсакова "Снегурочка". Недавно, да, аж в феврале. Все последними узнаём.
— «Снегурочка»? Звучит интересно. Что-нибудь еще?
— Смотри, в Сальпетриере открыли кафедру нервных болезней. Как ты себя чувствуешь? Может, обратимся за помощью? Меня волнует, что ты цветешь только в музыке.
— Откуда ты… — Эрик убрал газету и посадил ошеломленную Кристину к себе на колени.
— Я же не слепой, моя дорогая. Твои глаза все такие же, как после пробуждения. В них видно вселенскую печаль и невыносимую усталость. Стоит мне спеть, ты превращаешься в музыку. Но лишь смолкает мой голос, как ты опять гаснешь. Давай попробуем? Кафедра эта находится под защитой закона, так что все должно быть безопасно.
— Ну ладно… а кто врач?
— Так… вот! Жан-Мартен…Шарко… — Глаза Кристины стали больше, её проняла дрожь. Она сильно сжала жилетку мужчины и с трудом нашла в себе голос.
— Его же…посадили…Как с такими зверствами его выпустили на волю?
— Кристина, — он сначала вглядывался в синеву ее глаз, решая, как поступить, а потом медленно поднялся. Все еще терзаемый сомнениями и переживаниями о бедной девушке, он повел её в дом под локоть, — Мой ангел, мне нужно тебе кое-что рассказать. Даже нет, не так. Помнишь письмо, которое прислал Рауль? — Она медленно кивнула, не понимая, почему опять замешан де Шаньи. Эрик достал из комода письмо, спрятанное подальше под обилием других документов, раскрыл его и вручил в руки. — Вместе с тем письмом было еще одно. Я не хотел о нем говорить, знал, что что-то может случиться. Но раз уж ты теперь осведомлена об освобождении Мартена…прочитай, пожалуйста.
«Не хочу любезничать и предположу, что ты уже прочитал второе письмо.
Ты уже знаешь, что наша дорогая Кристина ни в чем не виновата. Просто стечение обстоятельств. Но мой друг, хороший мореплаватель и океанограф, хотел кое-что сказать. Жан-Батист Шарко, сын того самого врача, что истязал Лотти, ошеломлен с моего рассказа. Оскорбленный, он поведал, чем занимается его отец. Мартен ни в чем не виноват. Он изучает людей, и то, что происходило в той клинике - просто неудачное стечение обстоятельств. Его отец ни над кем не издевается. В Сальпетриере нет возможности наблюдать тяжело больных, как и экспериментировать с разными видами лечения, поэтому было принято решение открыть клинику, куда доставляли людей, чей дух и разум связаны тонкой нитью. К сожалению для науки, но к счастью для простых граждан, проблемы психики - вещь нераспространенная. Поэтому семья де Шаньи сводила с ума приговоренных к заключению и поставляла их в больницу. Так было изначально. Потом что-то пошло не так, и стали использовать всех, кто не так посмотрит в нашу сторону. Я ничего этого не знал, клянусь! Шарко поставляли душевно больных для изучения, не говоря никаких подробностей, так что он не осведомлен о том, что привезенные ему люди невинны. Мартен - честный человек. А потому Жан настоятельно просит обратиться к его отцу в городской больнице и использовать его имя для самого мягкого лечения. Не сомневаюсь, что Кристина все так же слаба, что ей нужна поддержка, любовь и качественное лечение. Поддержку и любовь ты сможешь ей обеспечить, я не сомневаюсь. Но Миранда, как не самая лучшая ученица Мартена, не сможет дать лучшего лечения. Поэтому прошу, я приложил чек, обналичьте его в банке. Счастье и здоровье Лотти - вот, что меня волнует. Отведи её туда, даже если это будет невыносимо больно для неё.
Твой друг, Рауль де Шаньи.»
Пока Кристина читала, на её глазах собирались слезы. Дойдя до последнего слова, до этой проклятой фамилии, она застыла, а потом смяла письмо, прижала его к груди и закричала. У неё была истерика, она прочувствовала весь тот ужас и несправедливость, свалившуюся на её плечи. Кристина кричала и плакала, не в силах больше тихо проявлять свое горе.
Ошеломленный Эрик смотрел на страдания жены, он не верил, что обычное письмо может сделать то, чего опасались, но в той же мере желали, все - вызволить страдания Кристины из её души. Вызвать ту истерику, что унесет с собой хотя бы половину её переживаний. Он медленно подошел, забрал письмо и обнял её. Кристина продолжала кричать, она вцепилась в жилетку и медленно опустилась на пол, не в силах более стоять.
***
— Некоторые в нашей специфике называют данный недуг «травматическим неврозом». Герман Оппенгейм считает, что все проблемы вызывает сама ситуация, нарушая работу мозга. Я же предполагаю, что ваша меланхолия вызвана вами же. Классическая истерия, ничего страшного или необычного.
— Если вы будете работать теми же средствами, что и в той клинике, я камень на камне не оставлю! Не смейте экспериментировать на моей жене, мы только благодаря графу де Шаньи доверились вам. Никаких плеток или ледяной воды! — Эрик обнимал Кристину и закрывал ей уши, чтобы она лишний раз не вспоминала те ужасные события. Хотя она и не забывала ничего.
— Не волнуйтесь, ничего такого не будет. Сейчас я изучаю гипноз и внушение, потому приемы будут совсем безвредные. Хотя при вашей меланхолии хорошо бы использовать контрастный душ, чтобы стимулировать работу мозга.
— Никакой воды! — он ударил по столу, напугав этим не только Кристину и Мартена, но и Миранду, которая в этот момент заполняла карточки больных. — Я тоже изучал гипноз и внушение, когда путешествовал. Ваш сын заставил меня довериться вам, поэтому не делайте ничего, что заставит меня поднять вопрос о вашем аресте. Поверьте мне, ваша жизнь превратится в такой же ад, если вы осмелитесь причинить ей вред.
— Хорошо-хорошо! Так… говорите, вам помогает музыка? Будем использовать ее. Все несчастья идут из ваших собственных мыслей, поэтому нужно изменить реакцию на них! Впереди будет долгая работа, но уверен, в скором времени вы поправитесь.
Кристина была растерянной. Она не особо понимала, что с ней делают в клинике. Спасибо Эрику, который «очень вежливо» запретил класть жену в больницу. Он старался сделать все, чтобы она не переживала и чувствовала себя хорошо. Перед сном он играл на скрипке и пел, благодаря чему синяки под глазами стали меньше.
Но весь следующий год словно ничего не менялось. В августе следующего года Мартена сразил сердечный приступ, поэтому пара взяла отпуск и отправилась в Берлин.
Мартен резко отрицательно отзывался о Германе Оппенгейме, который в этот самый год начал руководить клиникой Шарите. Так как лечение почти ничего не изменило, пара решила обратиться именно к нему. И хотя он работал в основном с пострадавшими на железнодорожных авариях, он согласился наблюдать за мадам Трюдо на время их отпуска.
В отличии от Шарко, Оппенгейм видел в проблемах Кристины именно её прошлое. Не мысли были главной причиной, а сам факт травмы, которая могла оказать влияние на её самочувствие.
Однако и он не особо помог паре Трюдо. Герман скорее изучал, чем помогал, поэтому по возвращении в Париж они обнаружили, что ученик погибшего Жана критикует методы своего учителя.
— Если человека вылечили внушением, он остался болен, — сказал Пьер Жане на приеме, — потому я не удивлен, что гипноз не сработал. Мадам, впереди нас ждет великий путь, и мы вместе сможем помочь не только вам и вашему мужу, но и всем, кто разделяет ваш недуг.
— А мне зачем? — удивился Эрик, не особо поняв, зачем ему психологическая помощь.
— Я вижу, что у вас тоже душа ослаблена. Я разработал терапию, которая включает в себя три стадии: снятие симптоматики, работа с травматическими воспоминаниями и реабилитация личности. Да, по вашему нервному постукиванию ногой и дерганому поведению осмелюсь предположить, что у вас тоже кошмары. У вас вспыльчивый характер, но это не беда. У вас бывают периоды полного погружения в работу, когда даже пропадает нужда в еде?
— Были моменты…пока не встретил Кристину, — она в этот момент сидела опять зажатая и не двигалась. Каждый раз общение с врачами возвращали её в круговорот боли прошлого, и самостоятельно выбраться было тяжело. В обычное время она просто уставшая, но когда её спрашивают о всем, что произошло, голос тухнет, а взгляд перестает быть осмысленным. Эрик гладил её по волосам, медленно возвращая в реальность, — посмотрите не неё. Несчастная, напуганная. Хотя бы руки не царапает. Она только в музыке становится собой. В тишине возвращается в состояние меланхолии, она так устает…
Следующий год пара прошла вместе. Поставили в театре новую оперу «Манон» Жюля Массне, начали вместе сочинять либретто для следующего года.
1 мая 1886 года руководство страны объявило конкурс инженерных проектов. Эрик не упустил возможности предложить что-нибудь, но его идеи отвергли. Однако его проекты понравились итальянскому архитектору, который настоял на сотрудничестве в строительстве нового театра.
И вот на пятый год после событий, сведших пару вместе, они покинули Париж. Отправившись в Италию, Эрик приступил к строительству оперного театра Сицилии - Массимо. Окончание работы и открытие в 1897 году ознаменовало начало прекрасной эпохи в Палермо.
Кристина на время строительства выступала в местном театре, постепенно изучая итальянский язык. После смерти матушки Валериус Париж утратил все, что напоминало о прошлом. Лишь Эрик остался с ней, но он стал для неё не прошлым, а будущим. Они смогли отпустить собственные кошмары, которые перестали их терзать. Шрамы побелели, старые имена превратились в пустой звук, а золотые часы отца перестали вызывать тоску.
Итальянские песни подарили новый глоток свежего воздуха. Мирабилис Ялапа, природу которых не все жители понимали, радовал полуночную пару. Они любовались этими цветами под мягкую скрипку Кристины и виолончель Эрика, который приобрел столь дивный инструмент по прибытии сюда. Через десять лет Кристина с радостью согласилась выступать в театре Массимо. Эрик не пропускал ни одного её выступления и каждый раз осыпал приму розовыми букетами питомника Барни. Каждый цветок различался, поэтому Кристина с каждого выступления сушила одну розу и оставляла на память.
