not our century.

      Машина остановилась. Гравий под шинами перестал шептать. Кованые ворота закрылись одним нажатием кнопки «закрыть» в приложении для телефона. Хмурый ноябрь. От зелени не осталось и следа, разве что газон на спортивном поле ближе к городу по-прежнему не терял летней окраски. Между деревьями бегал шумный ветер и беспощадно теребил строптивые листья, заставляя те падать в вихре. Я закуталась в широкий длинный шарф в клетку, взяла сумку и бумажные пакеты из продуктового с пассажирского сидения и открыла дверь машины, которая не хотела поддаваться. Будь проклят этот ветер. Я соскочила с джипа на гравий, хлопнула дверью, закрыла машину и поспешила в двухэтажный дом, построенный ещё в прошлом веке, с шоколадной крышей и плющом, окутывающим фасад. Я открыла дверь ключом с брелком с надписью «Лондон», сентиментальный подарок — напоминание о третьем свидании. Внутри было тепло. По спине прошлась привычная дрожь. Пальцы покраснели и заболели, поэтому я тут же отпустила пакеты на пол. Нажав на включатель, я включила свет в прихожей. У входа лежал ковер, привезенный мной и моим мужем из Египта после свадебного путешествия. У берега Красного моря мы оказались проездом. Случайно, спонтанно, что нисколько не было на нас похоже. Видимо, то всё была дымка медового месяца, окутавшая наши мозги. Мой муж не сильно любил путешествия, предпочитал уютную и спокойную жизнь дома у очага, где все было знакомо и понятно. В этом мы были похожи. Долго размышляя, мы в итоге пришли к выводу, что все-таки нам стоит увидеть мир, насидеться у камина с пледом и чашкой горячего английского чая мы еще успеем.       Песочное пальто освободило мои плечи и оказалось в шкафу из дуба. Я сняла ботинки, ибо мой муж не любил, когда в доме ходили в обуви. Затем, взяв пакеты, я направилась на кухню, попутно включая в комнатах свет, не люстры, а торшеры или подсветку, яркий свет я не любила, единственным исключением было солнце. Рэймонд любил, когда дома светло (создавалось ощущение тепла), я же в последнее время предпочитала темноту и тишину. Хоть мои мысли и были болезненными, я вовсе не прочь была остаться с ними наедине. Страдания стали моей отдушиной, моим портом, моим новым ориентиром.       На кухне я поставила пакеты на стол и стала раскладывать всё по полкам и контейнерам, аккуратно и четко, и так вечер за вечером, словно к нам в любой момент могли нагрянуть гости. Порядок — одно из наших непреложных правил. Когда продукты оказались на своих местах, я направилась в спальню, рядом с который расположился довольно-таки большой гардероб. Там висели мои платья стояли туфли, сумки, висели костюмы мужа, отутюженные и отглаженные, без единой лишней складки. Я сняла черное платье по колено с длинными рукавами, избавилась от капроновых колготок, смыла с себя макияж, нанесла крем за сотню фунтов и наконец почувствовала себя чуть легче, будто положила маску с улыбкой на полку и спрятала до следующего дня. В комоде я нашла теплый кашемировый свитер, надела приятные телу штаны и высокие носки, которые позже спрятались в тапочках из овечьей шерсти. Я погладила себя по плечам, будь ты сделала какую-то непосильную работу. Так теперь ощущалась для меня рутина. Непосильная ноша, грузом висящая на плечах.       Я вздохнула, направилась на первый этаж, где меня ожидали не готовые продукты, и принялась готовить ужин.       Мы с мужем расположились в небольшом, потрепанным временем, но не лишённом шарма домике подальше от столичных шума, толпы и грязи. Хотя правда оба еще работали в Лондоне. Я выучилась в университете Сент-Эндрюса, где когда-то учился сам Принц Уильям, по направлению маркетинг и теперь работала на крупную компанию. К счастью, ездить туда и работать с девяти до пяти не было необходимости, всю работу я могла делать с компьютера, но дурацкие правила изредка заставляли меня навещать офис. Я не любила общаться с людьми, трудно сходилась с ними, несмотря на свою профессию, поэтому сейчас с удовольствием сидела в четырех безопасных стенах и тыкала по клавишам, каждые часа два попивая кофе из кофемашины. Рэймонд свою работу любил и с охотой ездил в город, он любил Лондон, но так же предпочел обосноваться где-то подальше, в тиши и уюте, среди лесов и цветущих по весне полей. В этом мы сошлись сразу же, еще до свадьбы. Я так хотела покинуть Лондон, что мы почти купили первой попавшийся дом.       Точнее купил Рэймонд. Он настоял на этом, а я не стала сопротивляться. Ему нравилось «добывать» для своей семьи, быть заботливым мужем, опорой, что-то делать руками — чинил вещи в доме он, хотя это требовалось крайне редко. Мы были бережливыми людьми, много не тратили. В мои расходы входили продукты, средства для уборки, книги и свечи (без них я жить не могла), изредка одежда. Шоппинг раньше меня занимал, но сейчас настроения для этого вообще не было. Работа и домашняя рутина, которая хоть и успокаивала меня, черпали из меня литры энергии. Мне казалось, что за последние месяцев семь я постарела. А мне было только двадцать восемь — начало жизни. Кто бы мог подумать? Не я точно.       Я закатала рукава свитера, тщательно вымыла руки, грея их в чересчур горячей воде. Картошку почистила, курицу разморозила, искупала в приправе и поставила в духовку, затем нарезала салат, накрыла круглый деревянный стол с вазой бардовых георгин, насыщенно-красных гладиолусов, ягод, золотых и багряных листьев, подаренных Рэем, около окна, выходящего на задний двор, где летом цвели жемчужно-белые гортензии. Я зажгла свечи. Настроение от крохотных огоньков у меня почему-то поднималось, поэтому я слегка злоупотребила, зажгла еще четыре, что стояли в разных уголках комнаты. Особенно мрачными, тёмными вечерами они казались мне спасительными маяками, частичкой света, наминающей про существование надежды где-то под слоями обиды на мир и горя. В доме было тихо, лишь ветер тщетно бился о стены и пытался проникнуть в тоненькие щели под окнами. Я ни о чем не думала — такое со мной теперь случалось часто — облокотившись на раковину, я смотрела на горизонт, игнорируя закипевшую в электрическом чайнике «Smeg» воду.       Блики от солнца. Густые волосы летали на едва ли прохладном ветру. Босые ноги касались и неизбежно сгибали сочную траву под ногами, поспевая за проворным ребенком. Подол льняного платья в пол был сжат в тонких пальцах. Детский смех. Девочка двух лет от роду с золотыми кудрями, переливавшимися в лучах, забавно топала к мужчине, протягивающему к ней руки. Он сиял улыбкой, способный растопить айсберги в Тихом океане, такой счастливый. Блондин поднял девочку на руки, та звонко рассмеялась, обвивая его шею. Папа! Нежный лепет. Улыбка на лице. Румянец на щеках. Браслеты, звенящие на запястье. Пух от одуванчиков. Качели, свисающие с толстой ветки старого дуба. Покатай меня, па!       Таймер на кухонных часах громко прозвенел за спиной. Я вздрогнула, отгоняя от себя остатки видения, заставившего меня дышать пеплом, из-за чего слезились глаза. Мурашки пробежались по рукам и спрыгнули с кончиков пальцев, растворяясь в нагретом воздухе. Я схватила прихватку, открыла духовку, в комнате и так божественно пахло курицей, но теперь стали различимы нотки приправы. Потеряв равновесие, с корточек я упала на бок, попутно задевая пальцами горячую решетку. Шикнула и прижала руку к себе, о чем тут же пожалела — любое прикосновение жгло еще больше. Я выключила духовку, достала тарелки и вилки, поставила бокалы, а затем со спокойной душой направилась за противоожоговой мазью. На это раз мне повезло, задела тыльную сторону, стучать по клавиатуре смогу. Я намазала средство и села на постель, дожидаясь того момента, когда оно впитается, боль пройдет, и я смогу продолжить заниматься привычными обязанностями.       Медленно, разглядывая рану, я спускалась по лестнице, когда услышала посторонние звуки на переднем дворе. Свет от фар, стучащий в окно. Шум шин, давящего на белые камушки, рассыпанные по двору. Хлопок двери автомобиля. Сигнализация. Шаги. Ключ повернулся в скважине.       Один…       Два…       Три.       — Дакота! Я дома. — Как часы. В этом был весь Рэймонд. Мир мог начать рушится на заре, но я могла быть уверена в одной константе — мой муж наденет кашемировый свитер, брюки или костюм, ботинки и, конечно, очки и обязательно найдёт дело, которым можно себя занять.       — Привет, Рэй, — я шустро прошла недлинный коридор.       — Вечер добрый, милая, — он добро усмехнулся, снял пальто, ботинки и наклонился ко мне для ежедневного ритуала. Я положила руки на его шею, пригладила воротник рубашки и легонько поцеловала щеку.       Рэймонд любил нашу маленькую традицию. Однажды он признался в этом сам — мы лежали и тихо перешептывались, как подростки, пока за окном танцевали звезды. Я находила успокоение в потакании его мелким безобидным желаниям. Сама я никогда не была тактильной, но утро за утром перед тем, как пожелать мужу удачного дня, я целовала его щеку, и вечер за вечером я встречала его, касалась бороды, пахнущими мылом с ароматом лаванды, смешавшимся с запахом крема с экстрактом авокадо, руками и опять целовала уже другую щеку. Рэймонд расплывался в улыбке, снег сползал с него, будто со скал весной, только вот голова, как верхушки, оставалась холодной. Меня всегда поражало то, как маленькие, почти незначительные вещи могли иметь такое влияние на человека — моя шутка могла поднять ему настроение, какая-то пара слов. Замечая улучшившееся настроение мужа, я сама начинала легонько светиться, подобно луне, отражающей его солнечный свет, тогда я брала его двумя руками за пальцы и вела в дом.       Он зарылся пальцами в мои волосы и поцеловал лоб. Я ласково гладила тыльную сторону его ладоней и смотрела на деревянный пол с уникальным орнаментов — кольцо за кольцом. Сколько же тебе было лет? Пять, шесть, больше?       — Пахнет вкусно, — прошептал он, — что ты приготовила?       — Греческий салат и курицу с картошкой, на большее фантазии не хватило, — тихо пробормотала я.       — Не говори так, это звучит и, — он принюхался, заставив мои уголки губ изогнуться, — пахнет прекрасно, уверен, так же на вкус, как всегда.       — Пойдем.       — Я переоденусь, вымою руки и приду, пять минут и я на кухне.       — Хорошо.       Рэймонд провел пальцами по моему плечу напоследок и удалился наверх, легонько улыбаясь. Я смотрела за тем, как он преодолевал ступеньку за ступенькой, изучала спину, всё же немного помявшийся за рабочий день жилет. Рэй был в хорошем настроении, ещё раз сказала я себе, кивнула и прошла на кухню, достала ужин из духовки, поставила на стол рядом с кувшином с водой. В нос ударил приятный аромат, но живот почему-то скрутило, и я машинально сделала шаг назад, вдохнула, выдохнула и притворилась, будто ничего не произошло. Я снова поставила воду греться — она успела немного остыть, а я даже глотка чая не сделала. Пила я только обжигающие горло жидкости, кроме алкоголя, его я не употребляла восемь месяцев, мир действительно тогда перевернулся, теперь мне было противно лишь от одного вида или аромата, хотя раньше я чуть ли не злоупотребляла им. Изумительная штука жизнь, мне не раз так говорили, а я всё не верила, что вода способна потечь снизу вверх, а вещи, приносившие эйфорию, смогут резать острее клинка.       — Ты так тепло оделась, ты не заболеваешь? — я едва смогла различить голос мужа сквозь толщу, которой регулярно себя огораживала, будто от этого мне могло стать легче. Не становилось, я чётко это понимала, бонусом расстраивала Рэя, заставляя его хвататься за голову, но перестать не могла.       Рэймонд подошел со спины и положил ладонь на мою талию, дотронулся до виска и лба, как градусником. Я усмехнулась и заглянула в голубые, встревожившиеся за долю секунды глаза.       — Нет, со мной всё хорошо, всего-то замерзла, пока ходила по рынку в Камдене. — Рэймонд прищурился. — Голова не болит, горло и нос тоже, витамины выпила, ты можешь быть спокоен.       — Ты же знаешь, что не смогу.       Не после того, что произошло.       — Знаю, — тихо ответила я.       Улыбка исчезла, плечи поникли, голова опустилась. Снова я встретилась с полом. Странно, что я еще не выучила орнамент наизусть, задумалась я, отвлекая себя от того, о чем мне напомнил Рэймонд. Он продолжал это делать, я знала, что не специально, косвенно. Не понимая, он оставлял на моей спине длинную красную отметину, как будто в том месте меня ударили хлыстом или розгами. Я не могла не злиться на него в такие моменты — угольки боли превращались в огоньки ярости. Мне стоило объяснить ему это, сесть и обсудить, но тогда Рэймонд и вовсе мог бы замолчать. Меня раздражали беспомощность, страх и сшитые вместе губы.       — Давай присядем, — прошептал мужчина на ухо. Он стих, будто сжался, как трава, прижимавшаяся к земле после того, как по ней прошлись. Моя грусть была заразна.       — Конечно, — заметив тучи на мужском лице — холст заиграл синими красками, я скривила улыбку, — я проголодалась, пока тебя дожидалась, — ложь.       — Неправда, — и снова он засветился, хоть его глаза с подозрением пристально оглядывали меня.       — Чистейшая правда, — я продолжила путь по той же дорожке. Маленькая белая ложь еще никому не вредила. Кажется.       — Ты знаешь, что я делаю с лгунами, — Рэй склонился к моему лицу и провел подушечкой большого пальца по щеке. Наигранная угроза. Я вцепилась в мужчину взглядом. У него были такие красивые глаза, никогда в жизни таких не видела. Если бы я умела рисовать красками, я бы постаралась перенести их на полотно, запечатлеть на веки вечные. Я умру, он умрет, а его глаза останутся на земле, представляя собой частичку небес, о которых так мечтали люди.       — Ты никогда не сможешь причинить мне боль, Рэймонд.       Не намеренно.       Я отвернулась и прошла за стол. Мы редко сидели напротив друг друга. Цветы в вазе, которые менялись, но никогда не исчезали, поэтому мешали разговорам. Первое время по привычке (в прежней квартире мы сидели напротив друг друга за маленьким столиком) мы усаживались лицом друг другу, сталкивались с макушкой головы, торчащей из цветов, и начинали тихо хохотать. С переездом мы сблизились в прямом смысле этого слова — теперь мы сидели совсем рядом. После ужина, бывало порой, Рэймонд заваривал свежий чай, я приносила плед один на двоих, мы усаживались на подоконник, мои ноги на его, кружки в руках, тихие перешептывания о планах, новостях. В пробелах между слов нас всё крепче и крепче связывала вместе невидимая нить. Моя маленькая мечта. Часто она становилась моим поводом подниматься с утра.       Стоило нам опуститься за стол, как аккуратно, но всё же с заметным нетерпением, Рэймонд принялся есть. Я незаметно для него усмехнулась и, заразившись от него аппетитом, стала кусочек за кусочком поедать курицу.       — Как Микки? — спросила я, когда муж откинулся на спинку стула и попивал воду с беззаботным выражением лица.       — Он в порядке, живёт и процветает, спрашивал о тебе на днях.       — Да? — я удивилась, хоть это был не первый раз. Майкл Пирсон был весьма любезным и вежливым человеком, заботился о Рэймонде, как о дорогом друге, ещё до меня. Вообще-то, благодаря ему мы и познакомились. — Что же?       — Как твои дела, ничего такого, я ответил, что тебе лучше… — Рэй поймал мой округлившийся взгляд, — немного.       Я кивнула, как бы подтверждая его теорию, и запихнула кусок помидора себе в рот. Его мышцы расслабились, я тоже расслабилась. Тема исчерпана, ещё один удар пережит, а я и не дрогнула. Крохотная победа.       Мы закончили ужинать, я убрала посуду, отказавшись от помощи Рэймонда, снова вскипятила воду, разозлилась на себя и чайник из-за того, что вечно про него забывала и попусту тратила электроэнергию. Я сделала нам чай зеленый, хотя успокаиваться нам не нужно было — мы были парой удавов. Я глянула на мужа исподтишка, ухмыляясь мысли и подтверждая гипотезу, на лице ни капли стресса. Хотя у меня всё было плохо с чтением Рэймонда — он мог скрыть что угодно. Других — прохожих, знакомых — я читала неплохо, но муж был для меня слепой зоной, а я — его. Он прекрасно умел распознавать эмоции людей, но мои не мог прочитать из-за своей одной эмоции, сильной, яркой и оглушающей, как фейерверк, — влюбленности. Рэй признавался, что раньше думал об этом больше, чем нужно, и тем самым заводил себя в тупик. Котенок, гоняющийся за своим хвостом.       Я вытащила из шкафа печенья, обожала их, поставила рядом с чаем, села обратно на стул и поджала коленки, ставя пятки на край, вдыхая приятный запах мелиссы. Рэймонд наблюдал за мной из-под светлых ресниц. Я почему-то захихикала со ртом, полным печенья. Его рука устремилась к моей, но наткнулась на препятствие.       Одно мгновение. Голубые глаза окрасились в синий. Напряжение повисло в воздухе.       Кружка опрокинулась. Содержимое вмиг оказалось на белой новой скатерти. Он замер. Я за долю секунды проанализировала ситуацию, вскочила и подлетела к мужу. Грязь, беспорядок, следы от грязных ботинок, фантики, пятно, что не отстирывалось просто так, были триггерами мужа. Рэймонд выходил из себя, но никогда не показывал это снаружи, может, лишь только стискивал зубы, закрывал глаза, пока ноздри раздувались, как у быка на родео, желваки играли, иногда его трясло.       На первом году нашего брака я пришла домой поздно после рабочей встречи, мой телефон разрядился, и я не предупредила Рэя о позднем возвращении, я нашла его на кухне, яростно отдирающего плиту губкой. Зрелище было непривычное. Я поздоровалась, не стала его прерывать, села на столешницу и молчала, просто показывала, что я рядом, здорова и невредима. Через минут десять он остановился.       — Рэймонд, всё хорошо, это лишь пятно. — Я схватила его за плечи и заставила отвернуться от стала. Кому-то это могло показаться невероятно глупым, даже смешным — взрослый мужчина, теряющий равновесие из-за пролившегося чая. Для меня это было реальностью, которую я выбрала сама, потому была готова. — Посмотри на меня. Помнишь, я недавно купила отбеливатель, он выведет пятно, я уже пробовала, завтра я закажу прозрачную водонепроницаемую пленку или салфетки потемнее, чтобы накрыть скатерть, хорошо? Больше такого не повторится.       Зубы мужа еще были стиснуты, но он отмер и легонько кивнул, бурча что-то под нос.       — М-х-м.       — Вот и хорошо. — Я улыбнулась. — Помой руки и помоги мне убрать посуду со стола. Я замочу скатерть.       — Ладно. Хорошо.       Мы вместе перетащили всю посуду и вазу на кухонный островок. Я убрала злополучную скатерть куда подальше, замочила её в ванной для гостей. С глаз долой из сердца вон. От меня пахло химикатами, когда я вернулась на кухню, хотя я вымыла руки три раза мылом.       — Прости… — Рэймонд одарил меня виноватым взглядом, пришла очередь речи с извинениями за испорченный ужин. Каждый раз одно и то же. Мой муж оставался моим островком спокойствия и неизменности.       Я подошла к нему и приложила палец к мужским губам, не касаясь.       — Я ничего не буду слушать, понятно? У меня был прекрасный вечер, у меня и сейчас прекрасный вечер.       Рэймонд ничего не сказал, просто поцеловал мой висок и расплылся в улыбке Чеширского кота. Как ребенок, подумала я, которому простили оплошность или непослушание. ОКР Рэймонда не было для меня сюрпризом, но явно стало диковинкой, к которой я отнеслась со всей возможной серьезностью. Я часто убиралась дома, но порою любила разводить хаос, с Рэем об этом пришлось позабыть. Было невероятно трудно, но привычка прижилась, и теперь соблюдение чистоты не казалось непосильной задачей. Да даже, если бы это казалось невозможным, я бы пошла на это ради Рэймонда, частично от того, что чувствовала себя обязанной — он подарил мне то, о чем я и мечтать не могла. Что-то похожее на счастье.       После завершения тихого чаепития Рэймонд помог мне загрузить посудомоечную машину, разложил остатки ужина в контейнеры, поставил в холодильник. Я восхищалась им, но порою мне казалось, что я недооцениваю то, как мне повезло. Маме хватило одного взгляда, чтобы понять, что Рэймонд являлся жемчужиной в горке песка. Береги его как зеницу ока, тогда она сказала, и я послушалась. Как всегда. С того момента, мы почти не разлучались и никогда не ссорились, оба были неконфликтными людьми.       Однажды он сказал мне, что, если мне что-то понадобится — поговорить, помолчать, пообниматься, купить что-то — я должна прийти к нему и просто сказать об этом, так он и сам поступал. Ученицей я была хорошей, поэтому делала, как велели. Сначала мне было ужасно неудобно. Я не привыкла просить словами то, что хотела, но быстро свыклась за неимением альтернативного варианта. Это неплохо упростило нам обоим жизнь.       Свет на первом этаже погас. Рэймонд поднимался за мной на верхний этаж — в спальню. Ступеньки скрипели под тяжелыми шагами. Я ощущала на себе взгляд, дыхание на спине, а возможно, даже вполне вероятно, мне казалось. В спальне горели светильники, те, что висели над тумбами по обе стороны кровати. Я без слов завернула в гардеробную, сменила теплый камуфляж на ночное платье с кружевными вставками, оставила тапки у кровати, пошлепала босиком в ванную. Рэймонд чистил зубы над своей раковиной. Меня же ждала рутина слегка по длиннее — я расчесала волосы, нанесла сыворотку и крем на лицо, на руки, на ноги, также почистила зубы, а затем довольная, слегка замерзшая прыгнула в кровать.       Блаженный вздох слетел с моих губ. Я прикрыла веки, чувствуя наконец их вес. Вслепую я выключила лампу и развернулась на бок, к мужу спиной. Простынь и одеяло были ледяными, мурашки противились этому и вставали на бунт. От окоченения меня спасли теплые большие руки, притянувшие меня к горячей груди. Я почти замурчала кошкой.       — Ты такой тёплый… прелесть, — едва слышно пробурчала я.       — Я рад, что ты получаешь удовольствие, — он чмокнул меня в щеку, стало ещё лучше.       С Рэймондом не всегда было легко и беззаботно, но, когда было, это невозможно было сравнить ни с чем. Разве что, с полетом на облаках, хотя я понятия не имела, какого это, может, с бегом по летнему полю или с собиранием цветов. Маленький ребенок внутри меня чувствовал себя в безопасности рядом с ним, не боялся упасть, не боялся показаться уязвимым или слабым. Слёзы и долгие разговоры о чувствах не порицались, как и молчание. Я была точно уверена, что если начну падать, я в ту же секунду окажусь поймана, если захочу убежать подальше от толпы, буду делать это с его рукой в своей, смеяться и плакать, думать и спать, дышать и жить.       Я положила руку поверх руки Рэймонда, сплетая наши пальцы. Меня одарили еще одним поцелуем, но на этот раз в затылок. Рэймонд Смит при первой встрече, Рэй через пару свиданий, муж спустя два года и любимый… его очередь еще не пришла.       Может, мой язык и не поворачивался сказать «малыш» или «дорогой», зато я точно представляла, кем он являлся для меня. Моя каменная стена, моя непреступная крепость, мой нетронутый человеческим видом уголок, Эдем, мой дом — всё в одном живом мужчине, добровольно отдавшем своё сердце мне.       — Спасибо, — прошептал Рэй.       — За что? — я нахмурилась.       — За всё, что ты делаешь.       — Пожалуйста, — смутившись, прошептала я. Уголки губ незаметно приподнялись.       — Прости, я редко говорю об этом, — на самом деле он благодарил меня каждую неделю, а за готовку — чаще — каждый день по нескольку раз. Это было приятно слышать, но всё ещё почему-то непривычно.       — Ты говоришь это достаточно. Главное — не переставай, пожалуйста.       Мне было невероятно важно слышать «спасибо» от него, знать, что мой труд чего-то стоил, кому-то был небезразличен, моё существование не проходило бесследно.       — Я обещаю.