***
Такого мощного выброса энергии высшая не ощущала с тех самых пор, как Сатору, еще будучи младенцем, раскричался из-за чего-то, неосознанно раскрыл свой барьер, а потом почти двое суток не приходил в сознание, опустошенный собственной силой, посеревший и дышащий так слабо, что, казалось, не дышал вообще. Мизуки едва не лишилась рассудка, мертвой хваткой вцепившись в край покрывала, которым был укутан ребенок, и недвижно сидела возле истинного, игнорируя Юудэя и прислуг, заглядывавших в комнату, чтобы уговорить хозяйку принять кровь и переодеться. Только когда Сатору наконец тихо захныкал и заворочался, пытаясь высвободить маленькие ручки, вампирша вышла из оцепенения и рухнула в поклоне на пол, жарко благодаря Будду за спасение ее малыша. Резко обернувшись — золотые заколки в ее прическе нежно запели, — Мизуки порывистой вспышкой выскочила из своих покоев, устремившись на зов чужой ауры, который доносился откуда-то снизу. Спустившись в темный подвал, освещенный маленьким фонарем, высшая увидела старшего Годжо, который стоял у дальней стены, касаясь ее ладонью и что-то бормоча. В сыром спертом воздухе отчетливо пахло кровью, а еще ощущались завихрения магии, грубые и тяжелые, едкие, как застарелая коррозия. — Юудэй, что ты делаешь? — Так нужно, это единственный выход, — пробормотал мужчина, убирая от стены руку и смотря на затягивающийся на ладони порез. — Что с тобой происходит? Ты сам на себя не похож! Почему ты… — Мизуки вдруг замолчала, прислушалась к чему-то, потом в ужасе распахнула покрасневшие глаза. — Где Сатору? Я не слышу, как бьется его сердце! Почему я не ощущаю его ауру? Что ты сделал с ним? — Я спрятал его, дорогая, нашему сыну грозила большая опасность. — Вампир схватил запястья высшей и прижал их к своей груди. — Но теперь никто не причинит Сатору вред. Мизуки, посмотри на меня, посмотри! Нельзя допустить, чтобы Камо Норитоси добрался до Сатору. Я не знаю, что за тварь прячется в его шкуре, но я не позволю ему коснуться даже волоса на голове моего мальчика. — О чем ты? Ты сошел с ума! Где мой сын? Что ты с ним сделал? — закричала вампирша и стала вырываться из рук Юудэя. — Верни моего Сатору! — С ним всё будет в порядке, Мизуки! — Мужчина встряхнул супругу, словно тряпичную куклу, заставляя ту со всхлипом замолчать. — Он здесь, рядом с нами. — Кровосос развернул высшую лицом к стене. — Я использовал Тюремное царство, хранившееся в клане еще со времен Хэйан. Никто не откроет эту гробницу просто так, даже я не буду знать, как это сделать. Когда я разберусь с Камо, ты распечатаешь Сатору и мы снова будем вместе, слышишь? Поверь мне, Мизуки, наш сын в полной безопасности, нужно лишь немного подождать. — Он… там? — Поджимая дрожащие губы, женщина указала пальцем перед собой. — Он ведь жив? Он слышит нас? — Конечно, жив, просто спит. — С-Сатору, мой дорогой… — Высшая, покачиваясь, добрела до стены, уперлась в нее ладонями и сползла вниз, пачкая землей кимоно. Горькие, как полынь, слезы брызнули из глаз Мизуки. — Что же ты наделал, Юудэй? Что происходит? — Я обо всем сейчас тебе расскажу, обещаю. — Глава клана неслышно опустился рядом с женой, касаясь ее вздрагивающих плеч. — Будь сильной, любовь моя. Ради Сатору. Вампирша склонила голову, наполнив затхлый подвал печальным перезвоном украшенных камнями заколок, царапнула когтями поверхность стены, и на долю секунды ей показалось, что она вновь услышала пылкое сердцебиение ее благословенного мальчика, родившегося в боли, но выросшего в большой любви.***
— Моя госпожа, нам пора уходить. — Служанка, молодая хорошенькая девушка, коснулась локтя высшей, возвращая ту из плена мыслей обратно в реальный мир. — Нас уже ожидают в доме господина Каваками. — Иди без меня, Кацуми. — Мизуки повернулась к собеседнице и накрыла ладонью ее маленькую, покрытую мозолями руку. — Я остаюсь. — Но господин Годжо… — Я не оставлю своего мужа бороться в одиночку. Моему дому угрожает опасность, и я не имею права прятаться. — Госпожа! — Прислуга нервно вскрикнула, приложив свободную руку к своему большому круглому животу. — Тогда и я никуда не пойду! Мы с Шоичи тоже члены клана Годжо! — Я запрещаю тебе даже думать об этом. — Высшая грозно сверкнула глазами. — Ты должна жить ради вашего с Хаякавой ребенка. Запомни, для матери нет ничего важнее, чем благополучие ее дитя. Твой муж — храбрый воин и сильный вампир. — Мизуки ненадолго задумалась, затем достала из рукава перевязанный лентой маленький свиток и сунула его в руки Кацуми. — Твое дитя тоже крови Годжо, пусть и совсем немного, значит, должно сработать. Вернись сюда через несколько дней и освободи Сатору, здесь написано, что нужно делать. Поклянись, что вернешься и выпустишь его. — Моя госпожа, я клянусь, я к-клянусь! — Девушка прижала к груди бумагу и испуганно закивала головой. — Пусть Будда благословит тебя и твоего ребенка. — Вампирша ласково погладила служанку по макушке. — Уходи, Кацуми, скорее. — Госпожа, с вами же всё будет хорошо? — Ну что ты глупая такая, иди же! Мы скоро снова встретимся. Кацуми долго не могла заснуть, сидя на футоне, который ей услужливо застелили слуги семьи Каваками, и без остановки гладила свой живот, обратив взор в сторону окна. Господин Каваками, мелкий торговец, тоже находился под протекцией клана Годжо и на письмо Тецуо, личного слуги Юудэя, с просьбой временно спрятать у себя хозяйку поместья незамедлительно ответил согласием. Мужчина удивился, увидев на пороге дома одну только беременную служанку госпожи, но быстро впустил ее внутрь, накрепко заперев двери. Кацуми тревожно ходила по коридору туда-сюда, одной рукой придерживая живот, а другую держа у груди, точно прикрывая что-то, спрятанное за складками юкаты. Госпожа Каваками, опасаясь, что беспокойство гостьи заразит всех в доме, мягко взяла ее под локоть и предложила выпить чаю в ее покоях, а сама велела слугам подготовить спальное место. Девушка без энтузиазма пригубила напиток, совершенно не чувствуя ни его вкуса, ни аромата — мыслями она была в поместье Годжо, рядом со своей хозяйкой. Тяжелый, как камень, сон настиг Кацуми, когда было уже далеко за полночь, отчего она проснулась совершенно не отдохнувшей, с тупой головной болью. Спешно облачившись в юкату и спрятав за пазуху свиток, который она так и не прочла, девушка выглянула из комнаты и прислушалась — в доме было подозрительно тихо. Хозяев, которых нигде не оказалось, служанка обнаружила на энгаве — Каваками сидел на полу, схватившись за голову и раскачиваясь вперед и назад, а его жена стояла рядом и плакала, приложив к губам ладонь. — Господин, госпожа, что случилось? — помертвелым голосом спросила Кацуми, ухватившись за створку сёдзи. — Годжо, они все мертвы! Глава, госпожа, вампиры, прислуга — никого больше нет! Будда милостивый, там была бойня! — заголосила женщина, обливаясь слезами и заламывая руки. — Все, все мертвы! Зажав себе рот, Кацуми тяжело опустилась на колени, едва не упав, потому что у нее подогнулись ноги, зажмурилась и приглушенно, протяжно завыла, как угодивший в капкан и оставленный погибать лесной зверь. Весь ее маленький, вылепленный трудолюбивыми руками мир в одночасье покрылся трещинами и рухнул, оставив после себя клубящуюся пыль. Ребенок в утробе, почувствовавший горе своей матери, тревожно заворочался и начал пинать Кацуми, будто призывая ее успокоиться и обратить на него внимание, и девушка, не прекращая реветь, накрыла живот ладонью. Свернутый за пазухой лист бумаги, переданный ей Мизуки, жег кожу служанки, точно раскаленное клеймо, и Кацуми поняла, что у нее не хватит решимости вернуться в поместье Годжо.*
Охотник снял очки, потер пальцами переносицу и отложил на стол газету, на первой полосе которой пестрела статья об успешной атаке войск империи на американскую военную базу Перл-Харбор, после чего Соединенные Штаты официально вступили во Вторую Мировую войну, расширив театр боевых действий. Пусть старейшинам Совета и удалось убедить правительство оставить полукровок в покое и не бросать их под нож великой бесчеловечной мясорубки, мотивируя это тем, что некому будет защищать страну от нападений низших, Кимуру одолевало беспокойство, мурашками бегающее по коже, точно невидимые муравьи. Войны, особенно такие масштабные, ставили соблюдение договора между вампирами и охотниками под угрозу, накаляли обстановку до такого предела, что, казалось, один случайно брошенный косой взгляд будет сродни вырванной из гранаты чеки. Высшие не желали в очередной раз сражаться и погибать на стороне смертных; клан Зенин в открытую объявил, что перегрызет глотку любому, кто хотя бы заикнется об участии кровососов в войне. Русско-японский конфликт, несмотря на победу островного государства, изрядно потрепал сообщество нежити, согласившейся оказать людям поддержку, и после этого вампиры настрого отказались вмешиваться в тяжбы смертных. От своего отца, тоже охотника, Кимура Рюу слышал жуткие истории о том, как высшие обеих империй устроили настоящий ад в Порт-Артуре, а затем и в Мукдене, залив землю кровью и усыпав ошметками тел. Невольно передернувшись от неприятных воспоминаний, полукровка обернулся, заслышав за спиной тихую возню, и заметил свою шестилетнюю дочь, пытающуюся открыть маленькими ловкими пальчиками шкатулку, стащенную с комода. — Сумико, сколько раз я просил тебя не брать без спросу бабушкины вещи? — чуть нахмурившись, окликнул Кимура девочку, и та поспешно подбежала к мужчине. — Это не игрушка. — Папа, я в последний раз, честно! — Малышка вскинула над головой руку. — Я хочу посмотреть письмо. — Ты читала его сотню раз. — Охотник покачал головой, но всё же щелкнул хитрым потайным замком, заставляя шкатулку открыться. Внутри оказалось несколько украшений, выцветшие фотографии и сложенный лист бумаги. — Наизусть, небось, уже знаешь. — Папа, а что такое Тюремное царство? — Сумико залезла Кимуре на колени и аккуратно развернула записку. — Если бы я только знал. — Полукровка погладил девочку по волосам, вчитываясь в знакомый до тошноты текст. Мать отдала Рюу свою шкатулку перед смертью, строго велев хранить письмо, где она подробно рассказала, что с давних времен в их семье из поколения в поколение передается описание ритуала, который должен открыть некое Тюремное царство, скрытое в руинах старого поместья клана Годжо. Кимура не понаслышке знал об этом месте — столько раз был там на дежурстве, прогоняя с заброшенной территории заблудших духов и любопытных зевак. Охотник обошел каждый уголок заросшего плющом дома, ощупал каждый сантиметр чудом уцелевших стен и скрипучих лестничных перил, возвращаясь мыслями к записям матери, но так и не нашел в себе сил и храбрости проверить, действительно ли сработает странный ритуал, или это всего лишь байка, придуманная кем-то из его предков, чтобы пугать молодняк. Полукровка был уверен, что, если бы кто-то из членов его семьи на самом деле распечатал Тюремное царство (если оно, конечно, существует), об этом уже было бы известно Совету или сообществу высших, а раз ни те, ни другие и ухом не вели, значит, всё излитое на бумагу не более чем фикция, красивая и таинственная семейная легенда. Кимура мог бы без зазрений совести бросить письмо в мусорную яму, сжечь от пламени свечи, порвать в клочки, сунуть куда-нибудь и благополучно забыть, но он пообещал исполнить последнюю волю своей умирающей матери — сохранить описание ритуала и переписать его на чистый лист, когда чернила начнут выцветать, чтобы передать текст уже своим детям и внукам, как это делали еще до рождения охотника. — А оно правда есть? — никак не унималась Сумико, ерзая на коленях отца. — Понятия не имею. — Давай сходим и проверим? — Не сегодня, милая, как-нибудь в другой раз. — Мужчина осторожно забрал письмо из рук дочери, быстро пробежался глазами по иероглифам и убрал лист обратно в шкатулку.*
Сато Масаши нервно сглотнул, освещая фонариком прогнившее деревянное крыльцо и черноту дверного проема. Вся его храбрость волшебным образом испарилась, еще когда он с друзьями был на половине пути к брошенному всеми живыми существами поместью, скрытому в чащобе где-то на окраине Токио, но юноша изо всех сил делал вид, что не боится старых глупых сказок, выдуманных еще до того, как Масаши появился на свет. Тем более он сам предложил съездить ночью к резиденции Годжо и «кое что проверить». Копаясь на чердаке в коробках с вещами своей покойной бабушки Сумико, парень нашел запечатанный конверт, адресованный его матери, поддался любопытству и вскрыл бумагу. Внутри оказалось несколько исписанных мелким почерком тетрадных листов — женщина, как когда-то и ее бабушка, рассказывала дочери о семейной традиции, корнями уходящей еще в эпоху Эдо. К письму умершая прикладывала сложенный вчетверо плотный белый лист с инструкцией по распечатыванию какого-то Тюремного царства; в некоторых местах гелевые чернила ручки размазались, искажая иероглифы. Масаши показал письмо матери, но та отмахнулась, говоря, что не верит во всю эту ерунду, и в очередной раз поблагодарила Будду, что ни у нее самой, ни у ее сына не проснулся дар проклятой крови. Уйдя в свою комнату, Сато еще раз внимательно перечитал записи бабушки и крепко задумался. — Что, струсил? — Над ухом замершего Масаши раздался насмешливый голос подруги. — В-вот еще! Я просто… Блин, тут такие развалины, нам точно на голову ничего не грохнется? — как можно беззаботнее ответил Сато, приблизившись к дому и еще раз осветив дыры в стенах. — Ну так ты смотри, куда идешь. — Мимо них прошмыгнул еще один парень с прикрепленным на лоб фонарем и уверенно нырнул внутрь развалин. — Куда нам? — В подвал, наверное. — Девушка пожала плечами, дождалась, когда Масаши последует за другом, и только потом двинулась с места. — Почему в подвал? — Не знаю, в ужастиках все сначала идут туда. — Тебе бы поменьше фильмов смотреть. Поместье, точнее, то, что от него осталось, было наполнено звуками: оно скрипело, шуршало осыпающимися кирпичами, свистело гуляющим меж проломов ветром, пищало бегающими в темноте грызунами. Масаши осторожно ступал по усыпанному землей полу, хрустя попадающимися под подошву ботинок камешками и кусками обгрызенной древесины. Рука юноши сама собой скользнула в карман джинсов, нащупала сложенное письмо и перочинный нож. Искатель сомнительных приключений чуть поморщился, представляя, как будет разрезать себе кожу, потому что, если верить описанию ритуала, для повторного призыва Тюремного царства требуется кровь того, кто изначально заключил с ним сделку. Масаши тихо усмехнулся — всё это и в самом деле напоминало сюжет какого-нибудь второсортного ужастика про проклятый дом. Сейчас он с друзьями совершит кровавый ритуал, который разбудит древнее темное проклятие, а потом за каждым из них придет страшный мстительный призрак, похожий на Садако. Едва парень подумал об этом, как что-то прошелестело сбоку от него, заставляя Масаши дернуться и шумно задышать. — Всего лишь крыса. — Приятель хлопнул испуганного Сато по плечу. — Кажется, это спуск вниз. Нам точно нужно туда лезть? — Я хочу заснять, как Сато облажается, а еще испугается, как девчонка. — Девушка навела на лицо Масаши объектив камеры своего телефона. — Скажи «Приве-е-ет!». — Кояма, прекрати! — Давайте быстрее закончим и поедем обратно, поздно уже. В подвале было ожидаемо темно, душно и неуютно, благо кто-то подставил к рассыпающейся лестнице большие бетонные блоки, и по ним, как по ступеням, друзья сошли вниз. За помещением явно присматривали, потому что кое-где стены и невысокий потолок были укреплены подпорками с торчащими наружу ржавыми гвоздями и кусками остроконечных арматур, а на полу валялись картонные коробки и пластиковые тарелки из-под фастфуда. Друг Масаши достал из рюкзака несколько флуоресцентных палочек и разбросал их по подвалу, освещая мрак неоновым разноцветным сиянием. Интуиция Сато бренчала тревожным колокольчиком, однако парень, покосившись на Кояму, активно снимавшую убранство помещения на видео, стиснул кулак, достал из кармана нож и записку. — Ладно, давайте сделаем это. Не знаю, что в итоге должно получиться, но, если что, бегите. — Глубоко вдохнув и задержав дыхание, Масаши резко полоснул себя лезвием по ладони, несдержанно зашипел, затем перевернул руку, позволяя крови стекать на пол. — Хамада, посвети. — Дождавшись, когда друг наведет фонарик на бумагу с текстом, Сато медленно начал зачитывать заклинание. — Тюремное царство, открой врата и прими мою… плату? Да, наверное так. Прими плату. Наша сделка за… Блин, смазано, недействительна? — Ну и где завывания, огненный столб или что там должно появиться? — скептически фыркнула Кояма, когда по прошествии двух минут не произошло ничего сверхъестественного. — Может, я неправильно прочитал? Тут некоторые иероглифы затерлись. — Масаши стал вертеть бумагу. — Да хрень это все собачья, зря тащились. — Хамада разочарованно выдохнул, забросил на плечо рюкзак и пошел в сторону выхода из подвала. — Я домой, а вы как хотите. — Эй, меня подожди! Пошли, Сато, а то без нас уедет. — Девушка убрала телефон в карман худи и быстро взобралась по блокам наверх. Масаши чувствовал себя полным дураком. Неужели он в самом деле поверил в эту дурацкую легенду? Тюремное царство, а как же, может, еще и подарки на Рождество в самом деле приносит Санта Клаус? Но зачем кому-то из предков понадобилось выдумывать такое подробное описание для несуществующего ритуала? Сато понимал, что упустил из виду что-то очень важное, что-то, что сложило бы все разрозненные кусочки в единую цельную картину. Нахмурившись, юноша снова вгляделся в текст заклинания, жадно и пытливо рассматривая выведенные бабушкиной рукой иероглифы, особенно в тех местах, где чернила расплылись, искажая их почти до неузнаваемости. Может, получится интуитивно подобрать верные слова? Тряхнув порезанной рукой, Масаши глубоко вдохнул, присел на корточки, чтобы положить бумагу на колени и подсветить ее фонариком. — Тюремное царство, открой врата и прими мою плату. Наша сделка закрыта? Удалась? Черт! Какие там еще слова можно взять? Завершена? Тюремное царство, открой врата и прими мою плату. Наша сделка завершена. Неожиданная тупая боль быстрой волной пронеслась где-то глубоко внутри тела Сато, заставив юношу выронить фонарик и сложиться пополам, практически завалиться на грязный пол. Испуганно и шумно задышав, Масаши завертелся на месте и не заметил, как его пролитая кровь, еще не успевшая целиком впитаться в землю, черными разводами потянулась к одной из стен, взобралась по ней вверх, сплела тончайшими росчерками едва видный узор, а затем исчезла. Прижав к груди окровавленную ладонь, Сато поднялся с колен и застыл — прямо у него на глазах, освещенная пестрым неоном, из стены выдвинулась вперед какая-то плита, с жутким треском раскололась на две неровные части и свалилась вниз, подымая в и без того спертый воздух плотную завесу пыли. Закашлявшись и оттерев кулаками глаза, Масаши, ведомый невесть откуда взявшимся любопытством, подошел ближе и тут же отшатнулся, вскрикнул от неожиданности, потому что заметил в полутьме скрытую в углублении человеческую фигуру. Тело (судя по всему, мертвец) привалилось к внутренней стенке выбоины, безвольно опустив руки вдоль туловища и уронив на грудь голову. Дрожа от страха и сумасшедшего восторга, парень медленно поднял фонарик, проходя белым лучом по мумии, с которой вдруг начали осыпаться одеяния, похожие на кимоно — кожа существа была пожелтелой и съежившейся, выглядела очень сухой и шершавой, как наждачная бумага. Кем бы ни был этот человек, заточенный в Тюремном царстве, он однозначно был мертв. Но за что с ним обошлись так жестоко? Он совершил в прошлом какое-то ужасное преступление? — Ребят, сюда, скорее! Это все не прикол! Все по-настоя… Крик Масаши захлебнулся новым всполохом режущей боли, такой ожесточенной и въедливой, что хотелось разорвать на себе кожу, добраться пальцами до ее очага и выцарапать наружу. Подняв онемевшую руку к глазам, Сато увидел, что порез на его ладони становился всё шире и глубже, перешел на запястье и вверх по руке, грубо размыкая мягкие края плоти и заставляя парня истекать кровью. Масаши, охваченный паникой, стал пытаться оторвать от свитера кусок ткани, чтобы перетянуть рану, но резкое головокружение и наплывающая темнота свалили юношу с ног, и он, не в силах пошевелиться от острой алой боли, выплескивавшейся из него через расцветающие по телу разрезы, с ужасом наблюдал, как его кровь, точно намагниченная, игнорируя все законы физики, стекалась в нутро выбоины под разрушенной плитой, покрывала собой высохшее тело. Визжащий разум подвел своего хозяина, когда труп (это же ведь труп, правда?) дернулся, хватаясь за край ниши, высунулся наружу, уставился на Сато голодными дрожащими рубинами-радужками — а затем рухнул вниз и начал ползти в сторону Масаши. Жгучие, как кислота, слезы брызнули из глаз парня, мутной пленкой затягивая окружение, а из горла его толчками вылетел сиплый смех неверия. Нет, он ошибся, это не по-настоящему, это ночной кошмар, навеянный просмотренным перед сном фильмом ужасов. Не нужно было слушать Кояму, эту чокнутую любительницу хорроров, теперь он не выспится, а утром ехать в университет, но сначала сестра напечет оладьи, круглые и теплые, как солнце, а оно такое далекое, дальше, чем Хоккайдо — вот бы съездить туда на горячие источники. Отливающее желтизной лицо, нависшее над Масаши, понемногу разгладилось и посветлело, но всё еще было влажно-размазанным и неразличимым, только дыхание, горячее и сухое, злобно стелилось по тускнеющей коже Сато, подбиралось всё ближе к подрагивающему кадыку. Юноша слабо хихикнул и дернул рукой, отмечая, что перестал чувствовать пальцы. Ожившая мумия рычала, хлюпала, очевидно слизывая с пола кровь, возилась, толкала тело Масаши ладонями. Может, если не шевелиться, оно решит, что парень мертв, и уйдет? В кино же это всегда срабатывало. Надо будет спросить у Коямы, в каких фильмах герой использовал такую хитрость. Сато готов был поспорить на что угодно, что в природе не существовало такого насыщенного красного цвета, как тот, что вспыхнул прямо у него перед глазами. Он как будто проникал прямо в душу и разрывал ее на части, растворял в себе без остатка. Масаши казалось, что, если он коснется этой багровости пальцами, они тут же сгорят до праха, и попытался отодвинуться подальше — в это же мгновение стремительная секундная боль разорвала юноше горло, а последним, что он заметил, прежде чем навечно утонуть в черноте, был неоновый кислотно-зеленый свет где-то над его головой. Сделка с Тюремным царством, которую двести лет назад Годжо Юудэй скрепил своей кровью, действительно завершилась. Как исполнилась и клятва, данная своей госпоже служанкой Кацуми.