***
На третье утро Джеймс уснул прямо в доспехах. Должно быть, так измотался, что уснул в них в забытье прошлой ночью. Он сел на кровати и потер оставленные металлом следы на коже. Сегодня состоится ожидаемое многими мероприятие - рыцарский турнир. Джеймс предложил его организовать и сам участвовал в организации, однако на данную минуту хотел просто отключится от всего. В его движениях прослеживались слабость, словно он не мог дышать полной грудью. Он вымотался вусмерть, не сделав вчера ничего сверхъестественно сложного. Как ни крути, а он Первый рыцарь — не может так легко отказаться от турнира ввиду усталости. Это ужасно грубый и неуместный жест. Это лишь рыцарский турнир. Только и всего. В этом-то он имел сноровку. Он подхватил шлем и апатично ступил на ринг. Солнце светило, на небе не было ни облачка. От лепестков отскакивали белесые щетинки, попадая прямо в его глаза, и ту секунду его осенило, что он опаздывает — ненароком его сморил дрем. Вот-вот начнется первый поединок. Рыцаря постоянно валили с лошади, зрители от этого просто тащились. Джеймс протиснулся между толпами зрителей к задней части арены, воздержавшись от лишнего взгляда на окно третьего этажа замка. Уже скоро наступит его очередь. Он нацепил на голову шлем, сидя верхом на коне, с увесистым копьем в правой руке. Шлем глушил упоенные возгласы горожан, в точности схожих бесчисленным крикам на поле боя. Он потряс головой. Стиснул узду. Конь кинулся галопом. Парень выехал в бой. Копье ударило по центру креста на металлическом квадрате его нагрудника, выбив из него все дыхание, ибо он потерял сцепление со седлом и его отшвырнуло. Джеймс не приметил ни одно облако, закрывающее собой лазурное небо. Он с глухим стуком ударился о землю и откатился назад. Он остался там, со сдавленным в землю шлемом, перевести дыхание. Парень сел и снял головной убор. Волосы застилали глаза. От горожан посыпались свистки и крики. Ему бросили обвязанные красным бантом колокольчики. Почва под его руками была волглой и свежей. Повернувшейся к нему лошадь пощупала его плечо своим носом, словно интересуясь состоянием хозяина. Сквозь горячие аплодисменты вдалеке был слышен птичий щебет. Он заморгал. Грязь растекался под ним. А проснулся ли он? — Сэр Джеймс! — крикнул кто-то. Джеймс понял, что тот был его соперником, все еще восседающим на лошади. Длинные черные локоны обрамляли его спину. — С вами все в порядке? Джеймс заулыбался. — Да, — ответил он, стряхнув с доспехов грязь. — Будем полагать, что в порядке. Рыцарь потянул его за собой в Жребий, переполненный счастливыми и достаточно хмельными посетителями. Рыцарь не находил себе покоя, не переставая одаривать Джеймса поздравлениями, его не волновало, что Джеймс потерпел поражение. В присутствии паренька он раскрепостился и просил пинту за пинтой, пока солнце не зашло. Четверо трубадуров проскочили в таверну, где играли и пели опьяневшим посетителям, а Джеймс сидел прямо за их спинами, поэтому сизым поплыл в чарующих мелодиях музыкантов и видел отлетающие от их инструментов партитуры. Таверна сотрясалась восторженным смехом победоносных кличей, люди стояли на столах и крушили стулья. Джеймс хлебал медовуху и поедал ржаной хлеб с маслом, и медом до самого утра.***
Следующим утром он проснулся на каменном полу с пульсацией в голове. Одна из его ног была подперта лавкой. Доспехи впивались в шею. Если кто-то бы решил спросить у него, что вчера произошло, он бы не нашел на это ответа. Его голова как свинцом налита, бедра и спину тянет из-за неладного падения в грязь. Он не помнит, когда в последний раз чувствовал такую боль, наверное, с окончания войны. Он чуть не ползком вышел на улицу и сел на ступеньки в теньке. Солнце затянулось облаками. Празднествам не было видно конца. Несмотря на то, что некоторые купцы убирали свой товар с прилавков, очень много людей окружало его. Они были настроены закончить праздник в его полной красе. Джеймс оперся головой об поручень. Солнечный свет слишком ярко слепил в глаза. Но каждый раз, закрывая их, мир начинал кружиться и плясать. Он вздохнул; его дыхание пропахало спиртом. Некоторые из ребятни пытались запустить в полет своих воздушных змеев, некоторые с горе пополам отдавались прыжкам в испачканных мешках для земли, сбивая друг друга, и Джеймс старался не засмеяться от их уморительной эстафеты. Их счастливые визги, сопровождаемые музыкой из глубин города, разнеслись далеко за пределы торжественного гвалта. Через пульсирующий в голове поток крови ему удалось расслышать обрывки бесед и шепотом произнесенные имена Владыки и Принца, что непременно повышали давление на череп. Как, к слову, поживал Кирк? Может быть, он посмотрел вчера на поединок. Может быть, посмеялся над поражением Джеймса. Эта была наимилейшая мысль. Больная его голова. Как только он был готов пойти на поиски стакана воды, к нему подошла миниатюрная фигура. Он прищурился, когда фигура шагнула в сторону тени, и увидел молоденькую девочку. Она держала корону из цветов. Девочка протянула ему корону, застенчиво прижившись подбородком к груди. — Господин рыцарь, — пролепетал ребенок, смотря на него голубыми глазами. — Это вам. Слегка удивленный Джеймс позволил ей натянуть корону на голову. — Спасибо, — ответил он. Девчушка не ответила, лишь сморщила нос и хихикнула, поскакав обратно к своим товарищам, одетыми в красочные тиары из шалфея, маргариток и розовых пион. Сама корона была сплетена немного увядшими от жары одуванчиками и маками. Пару стеблей выбивались. Украшение буквально распалось в его руках, на голову окончательно не налезало. Сняв его, один из одуванчиков затемнился в копне волос и отпал от общего цветочника. Он пытался её подправить, но единовременно боялся все испортить. Корона была оформлена со вкусом, ибо баланс в ней был найден высококлассной ремесленницей с художественным видением. Джеймс, восхищаясь тем, как красный цвет мака сочетались с желтизной одуванчиков, не мог скрыть улыбки. Он потер лицо, коснувшись лежащих крест на крест шрамов. Что подвинуло эту рукодельницу подойти к нему, к рыцарю с похмельем и подарить самодельную корону. Дети по обыкновенности держались особняком героев войны. Генерал Джейсон говорил, что дети прямо-таки робеют перед рыцарями. Неспроста. Он понимал, что его глаз наводил страх, в частности совсем маленьким деткам. Но девочка подошла к нему, несмотря ни на что, и бесхитростно вручила подарок, по его мнению, не заслуженный. Подарок требовал времени, умения и немалого мужества, чтобы, в первую очередь, отважится подойти и ему вручить. Как любезно с её стороны! У Джеймса екнуло в груди. Корона ему пригнулась; было видно, что сделана девичьей рукой, но корона остается короной: какая разница, сделана та из травы, или из чистокровного золота и красных как розы рубинов. Он надел ту обратно на голову и удалился в комнату.***
Сон Джеймса бесчеловечно прервали, когда резко и громко постучались в его дверь. Солнце еле-еле взошло над горизонтом, но уже слышались яростные вскрики с нижнего яруса и пробегающие мимо конурки шаги. Снаружи стоял шум от множества голосов. Принц, кричали те. Принц вернулся! Джеймс все еще старался натянуть ботинки в то время, когда подполз ко входной двери. Призрачный Владыка дал рыцарями указание следить за правопорядком всего города, поскольку оставались считанные дня до окончания Весеннего Карнавала. Свисты и аплодисменты на пару с пролитым алкоголем и феерическими лицами порождали отголосье вдоль стен замка. Десять лет прошло, десять! Слышал Джеймс. Я же помню как он только-только появился на свет! Подождите, у нас есть принц? — Сэр Джеймс, — знакомый голос позвал его со спины. Джеймс развернулся и увидел кривую ухмылку Генерала Джейсона. — Кто-то изъявил желание подарить вам эту розу, — сказал он, протянув цветок. Это была роза с шипами и каплями воды в расщелинах лепестков. Её, кажется, недавно поливали. Джейсон вложил розу в его руку, поколов зелеными шипами кожу на ладони. Генерал Джейсон подмигнул и пропал среди людских масс. Джеймс взглянул на розу и на пустое место перед собой. Снова он взглядом уцепился за прекрасно знакомый алый цветок, столь благородный, что не вериться, что он просто не был покрашен краской, либо выбран из тысячи родственных ему роз. От его цвета уши и щеки парня залились тем же цветом, сердце подскакивало к горлу от заветного аромата, мысленно переносящего в тихие утренние будни, где открыты окна и к телу уютно прилегает постельное белье. Гулко звенели церковные колокола, гармонируя на фоне хаоса внутри замке. Проходящие мимо люди по сей день были видны в блузах с цветочными отпечатками и с венцами из орхидей, и лилий. Дети носились с ненастоящими мечами из сосны и дуба, замазавшись желтыми и розовыми красителями. Цветочные ожерелья сбрасывали лепестки на каменные дорожки, и народ, тем не менее, улыбался во все тридцать два зуба от торжественного настроения, славы и триумфа. Приумножились крики, когда Джеймс посмотрел на балкон и заметил там Королеву в высококлассном пурпурном платье, вышитым голубой лавандой, с букетом красных роз в руках. Она подняла руку и все из толпы поочередно утихли. Невзирая на властный голос Королевы, Джеймс с трудом взирал ее речи. Его отвлекало фиолетовое платье дворянки. Еще ни разу он не видел столь насыщенной ткани. Платье было соткано как будто из щелка, грациозно падая вдоль ее ног, и шло вразрез ее серьезности. Поразительно. Она надевала ранее это платье, однако оно смотрелось совершенно новым. — … Я знаю, почему вы все сегодня здесь собрались, — говорила она, — сегодня для меня большая честь объявить, мм, о коронации принца Хэммета Призрачного Владыки. Призрачный Владыка вышел на балкон в сопровождении бурных аплодисментов. На его темных волосах сидела как влитая тяжелая золотая корона с драгоценными камнями и арками высокой ценности, с плеч спадал ярко-красная мантия, которая слегка соприкасалась с землей позади него. Джеймс не видел Владыку уже давно. Волосы Владики поседели, глаза впали, но он до сих пор преподносил себя в такой величественной манере, что выводило Джеймса из равновесия. От одного вида на этого человека, лишившего его принца титула и личности, и кинувшего в темный угол после добросовестного вклада в окончание войны, окатывало презрением. — Доброго утра, народ западного государства! — начал Владыка, и Джеймс вспомнил, почему тот являлся Владыкой. — Как вы уже знаете, принц… долгое время отсутствовал в нашем замке. Принц Хэммет доказал, что достоин быть увенчанным справедливостью и честью, и и в соответствии с нашей церемонией вернется как Принц Восточного Государства. Владыка достал, потряхивая, цветочную корону из-под накидки. Корона из красных роз. Народ ликовал во все горло, пожалуй, их радость можно было расслышать с Дальнего Севера. И Джеймс, как в замедленном действии, наблюдал выход принца на балкон в абсолютно белой одежде. Его волосы красиво свисают с плеч, на лице простодушная улыбка, а знакомая изумрудная брошь на груди, поймавшая солнечный свет, сверкает будто дороже всего золота мира. Весь прежний гнев Джеймса растворился, как сахар в воде. Он прекрасен. Настолько, что обрекает его сердце на страдания. Кирк встал перед Владыкой, повернувшись спиной к людям. Наклонив свою голову, кудри зашторили его лицо, и Владыка в безмолвном благословении бережно надел на голову Кирка корону из роз. Народ затаил дыхание. И когда Кирк развернулся, положив на перила руки, он улыбался так широко, что даже ямочки выскочили наружу. Публика неивствововала. Бесконечное количество букетов полетело в утренне небо, пока Джеймс как зачарованный смотрел на то, как говорил Кирк. — Война — не шуточное дело, — начал принц. Его приземистый тон голоса имел королевский оттенок, заставив сердцу Джеймса сжаться. — Война опустошает каждого из нас, будь вы в ее эпицентре, либо неподалеку от нее, ограждаясь вооруженными стражами, но не ощущая себя в безопасности. На такое мы не можем закрыть глаза, куда уж принять ее окончание, ибо ущерб, нанесенный ею на наше Государство и на Восток, колоссален. Ничто больше не будет прежним. Уверен, что вы это знаете даже лучше, чем я. — Потому я хочу вам задать вопрос: почему мы по сей день устраиваем праздники при столь великой потери? Как нам найти счастье с дырами в наших сердцах? А вы чувствуете вину за свою жизнь? Тишина. Джеймс мог слышать своё сердцебиение. Владыка и Королева обменялись взглядами, обеспокоившись. — Люди Запада, — сказал Кирк, нагнувшись вперед. — Я здесь не для того, чтобы обременить вас этими рассуждениями. Я здесь, чтобы заверить вас, что чувствовать себя так — нормально. Нормально спрашивать себя: а почему я? Да, жизнь не славиться справедливостью. Но в то же время жизнь прекрасна. Взгляните вокруг. Взгляните на цветы, на их благодать и величие. Сморите и наслаждайтесь цветением. Смотрите за тех людей, которые от природы слепы. Любите, ибо вы здесь все с определенной миссией. Хотя я и не способен обозначить эту миссию, но как ваш принц я могу пообещать вам, что помогу её найти. — Ну что ж, тогда продолжим? Не забывайте ценить время, проведенное друг с другом. И до тех пор, пока я буду при здравии, я буду находиться рядом с вами и в печали, и в радости. Благодарю вас. Джеймс, окруженный ослепительными вскриками, будто воочию узрел этих семьсот погибших. Семьсот тридцать человек не были здесь, но есть здесь, на зло смерти, в вороньих лапах и в румяных щеках присутствующих, плачут: но мы все еще здесь, здесь. Солнце воссияет вновь даже самой темной ночью, а роза всегда расцветет весною после длинных, суровых зим. Открыв глаза, он словил на себе взгляд янтарных глаз Кирка. Улыбка, излучающая решимость, гордость и любовь поразили Джеймса до глубины сердца. Так глубоко, что разнеслась вместе с кровью по венам и по всему его существу. Кирк долго на него смотрел. Улыбка сменилась шаловливым оскалом, и он зашел обратно с замок, подмигнув Джеймсу. Он знал, куда направлялся. Призрачный Владыка заново попытался обратиться к разгорячённому народу, но Джеймс уже подоспел к заднему входу, поспешно закрывая за собой дверь и карабкаясь на третий этаж. Все окна, освещающие холл, были нараспашку. Весенний ветер шелестел занавесками и цветочными лозами, впускавший внутрь цветочную пыльцу нарциссов и сирени. Пыльца застревала в воздухе, как звездная пыль в солнечных лучах. Джеймс бежал по коридорам, стискивая стебель розы так сильно, что проткнул перчатку. Когда в последний раз он чувствовал такое умиротворение, невзирая на бьющие из глаз и душу чувства? Словно что-то вытянули из него, открыли и дали тому расцвести как весенним цветам. Освободили как искру свечи. Открывшейся коробка в глубинке его разума — окантованная золотом изумрудная брошь, — которую ему поместили в руки. Все время его всевышняя цель стояла прямо перед ним и тихо залечивала его сердце иглой из зеленых шипов. Думаю, что я понял. Он открыл незапертую дверь. Кирк сидел на кровати и моментально поднялся на ноги, когда Джеймс встал к нему вплотную. Эта прекрасная улыбка на прекрасном лице, с прекрасными кудрями, прекрасной короной и не менее прекрасной брошкой. — Здравствуй, Джеймс, — он тихонько посмеялся. — Мой рыцарь. Я знаю, я понял. То была последняя мысль перед тем, как Джеймс столкнул их губы вместе. Потому что наконец понял, как нежные руки впутались ему в волосы, и он вобрал носом аромат ванильных роз. Испытанная на горьком опыте темнота и мука не была напрасна. Его не было бы здесь без жизни. Его выборы и шрамы — их существование не беспричинно. Он здесь с целью ощущать, иметь, быть. Он здесь, чтобы любить. Джеймс наконец-то понял. После чего поцелуй с Кирком углубился. БОНУС: Да, Джеймс все рассказал Ларсу за пару кружечками пива. Полностью все. Сначала Ларс не мог поверить своим ушам, пока не вошел в свою таверну и увидел засасывающих друг друга ребят… Джеймс получил ложкой меж глаз. Кирка пришлось выносить, потому что он не мог перестать ржать.