__________________
В первый раз он видит, как кто-то умирает, и это абсолютно жестоко. На второй год его работы в Овцах, человека, работающего на линии убоя, размололо на куски. Он пришел на работу пьяным, спотыкаясь, и умудрился застрять верхней половиной тела на ремне. Чуя как раз чистил линию, когда это случилось. Клочья его плоти запятнали и без того грязные рыжие волосы. Бедняга пронесся в машине и вывалился наружу жилистыми кусками. Немногие из миротворцев нашли это забавным, остальные поспешили прикрыть место происшествия и рявкнуть приказ, чтобы те делали то, что задумали, хотя лица многих из них были бледны. Чуя был единственным, кто был достаточно мал, чтобы войти внутрь и вычистить его. –Ты уборщик? –Да, сэр, - Чуя трясся, как будто его обдувало ветром. – С тобой не случится того же, что и с ним, эта штука выключена, - Танз - молодой миротворец. Он из тех, кто торгуется с Лезер, чтобы получить более дешевые куски, потому что он скучает по мясу. А еще он неравнодушен к детям, – Пойдешь туда, почистишь, а когда выйдешь, я дам тебе целую буханку. Его желудок заурчал. К черту ужасы, он был голоден. Шла вторая неделя месяца, и Овцы были уже на полпути к тессерам, которые поставлял им старший ребенок. Чуя не обращает внимания на дрожь в трясущихся пальцах и чистит. –Это всего лишь коровье мясо, - говорит он себе, – И я должен его очистить.______________
–Почему детский дом так плох? Недавно туда ходил другой ребенок. Почему бы нам не сходить? Наверняка у них есть хотя бы огонь, - Чуя сидит нога к ноге с ней в задней части стойла, которое они называют домом. Солома утепляет пол, но чтобы не умереть зимой, они полагаются на тепло друг друга. Десять стран представляют собой мешанину горных равнин и пустынных каньонов. Он пылает на солнце и замерзает по ночам. Они живут на севере средней части дистрикта, в нескольких милях от побережья, где действует усиленная охрана. –Ширасэ не хочет, - Юан заскрипела зубами. –Ширасэ много чего не хочет. Другие дети шевелятся под брезентом. Ширасэ похрапывает на другом плече Чуи. Она молчит целую минуту: –Он убежал от одного, когда был маленьким. Его мама умерла, и его отослали с младшей сестрой. Конечно, такие маленькие дети, как он, не знают, как уберечь ребенка от голодной смерти. Попытка представить себе, как Ширасэ заботится о беспомощном ребенке, не укладывалась у него в голове. Шести или семилетний ребенок не знает, как заботиться о младенце, будучи сам младенцем. –Он говорит, что они не заботились о ней и позволили ей умереть. В тех домах не так уж много кормят, уж точно не достаточно, чтобы прокормить ребенка, - Юан закрывает глаза, – Не говори ему, что я тебе сказала, - она прижимается к нему. Неприятно думать, что он завидует умершим родителям, братьям и сестрам только потому, что у него самого их не было. Другие говорили, что он, должно быть, был ублюдком, изгнанным из города, как и многие другие сироты, но он должен был помнить жизнь до этого, или кто-то должен был узнать его с чувством вины или ликования. Чуя сжимает их обоих, прижимая к себе так, что становится немного теплее. Пусть никто не помнит его сейчас, но, по крайней мере, будет помнить.____________
Временами арена слишком напоминает ему дом. Первой работой Чуи стал забой барана, которого он вынужден был запрягать сам, чтобы доказать, что способен выполнять эту работу. Это тяжелое животное, но даже крупные мужчины падают на веревку. –Убей его, – приказала Лезер. Рога барана заросли, но он не смог скрыть страха в глазах, пока был связан. На ухе у овцы висела белая бирка с надписью #11 - столько же было и ему. Животное жалобно блеяло и плакало, пытаясь выжить. Чуя крепче сжал веревку. –Убей его, - она стала нетерпеливой, и в его памяти отпечатался звук стальных ботинок, щелкающих по земле. Чуя решает, что в этом нет ничего личного, потому что это была одна овца, которой он не позволил бы диктовать остальную жизнь себе или своей семье. Резать скот было легко. Люди аплодируют ему. Он не помнит, как это произошло, только когда он поворачивает щеку, люди одеты по капитолийской моде, а голова Тачихары катится к его ногам. Он убил Тачихару, безжалостно. Вырезал ему глаза, чтобы он не мог бежать, перерезал горло и раздавил трахею. Он был бы уже близок к смерти, но у него был поврежден затылок, когда Чуя ударил его о землю. Чуя на арене, маска на голове, лицо пустое, он шепчет нараспев: –Сдавайся и умри. Это еще не конец, совсем нет.____________
–Ваш трибут идет хорошо. –Поль хотел бы, чтобы его не беспокоили, если это возможно, – Рембо стоит на страже, как собака готовая укусить его за лодыжки. Несмотря на то что он не является победителем, его пропускают ради его подопечного. Конечно, Верлен уединяется в самом углу, без экранов и безгласых в качестве компании. Артюр Рембо не похож на Капитолий, если не считать его одежды, в этом он схож с Дазаем. Это почти как если бы он был куклой с конвейера, которую одели в неподходящий наряд. Дазай жутко хорошо скрывает свою улыбку. Его, сына мэра, готовили к тому, что он будет разговаривать с чиновниками Капитолия и заключать тайные сделки ради своего статуса. Так поступал его отец, а до него - его отец. Однако Дазай взял на себя эту роль после того, как ему сообщили, что его семья больше не будет претендовать на роль кандидата в мэры. –Наставник имеет право знать. –Кажется, ты безупречно делаешь работу для Чуи, и это все? Он еще шире расставил ноги. Со времен игр у него произошел скачок роста, что принесло ему большую популярность у женщин. Сейчас он почти такой же высокий, как Рембо. –Мне нужны спонсоры для Чуи. Рембо потирает виски: –Мы не работаем со спонсорами. Мы здесь потому, что должны быть здесь. Поль уже выполняет эту задачу. В гостиной Победителя стоит резкий запах спиртного и обильной еды. Есть даже стол с десертами, которые всегда оказываются в мусорном ведре. –Кажется, он сидит и смотрит в окно. Верлен фыркает: –По крайней мере, у меня есть оба глаза, чтобы смотреть. Дазай почти смеется над этим. Среди победителей ходит шутка о том, как они модифицировали свое тело и у кого их больше. Верлена после победы пришлось срочно оперировать, так как во время финального боя у него были пробиты печень и желудок. Терапия стволовыми клетками и пересадка органов были очевидны, но он задавался вопросом, не вживили ли ему в мозг чип, чтобы он больше никого не убивал и мог оставаться враждебным. Опыт самого Дазая был далеко не из приятных. Во время каждого визита в Капитолий Шибусава грозился сделать ему инъекции, чтобы он не беспокоился о бритье. Мальчики-подростки должны отращивать волосы, утверждал он, это обычная часть взросления. И все же Шибусава ведет себя скорее как ящерица, чем как человек. –Да ладно, Рандо, я знаю, что ты гораздо умнее. У каждого человека есть своя дорога, когда речь идет о деньгах. Тем более, бывший победитель, которого уже много лет никто не видел, пришел поддержать Чую. Рембо крепче вцепился в раму: –Как бы я ни уважал Чую, это Бойня. Спонсорская поддержка зависит от его действий, а не от нас. Похоже, он уже получил дорогую сумму. –Вы меня неправильно поняли, - он заходит в их помещение, – Ты найдешь спонсоров для Чуи. – Ты умный мальчик, но даже умные мальчики не всегда получают то, что хотят. Это нереально. Даже ты не выше правил, несмотря на то, как сильно ты хочешь извлечь из этого выгоду. – Думаю, вам будет легко работать со мной, господин Рембо. Будет неприятно, если президент Мори узнает, что высокопоставленный гражданин Капитолия, которому поручено держать победителя в узде, вступил с ним в романтические отношения. Конечно, это также означает, что победитель не настолько безумен, как считалось ранее, - Дазай цокает языком, – Интересно, кто первым сделает ставку? И Верлен, и Рембо смотрят на победителя, который через несколько дней будет вытеснен из центра внимания. Верлен смотрит с кипящей яростью, которая досталась его жертвам. – Ты достаточно холоден, чтобы высасывать тепло из целой комнаты, не так ли? Как грозно, - Рембо закрывает дверь за дьявольским вундеркиндом, – Скажи мне, Дазай, что делает Чую таким особенным? Дазай не игнорирует бешеного пса в комнате и предлагает свое безраздельное внимание: –Я слышал, что у вас есть проект, который вы исследуете. Наш трибут... - он кивает в сторону далекого экрана, – Может дать ответы.____________
– Боюсь, мы приближаемся к концу, друзья, - сегодня Фрэнсис покрасил волосы в яркий золотой цвет. Не блонд, даже не платина, а золото с мерцающими блестками, подчеркивающими его волосы и идеально белые зубы, – Трудно поверить, что с начала прошло больше недели. На арене осталось восемь жертв. Может быть, такая стремительность вызвана гневом за то, что их туда бросили, или просто развратом? Давайте посмотрим на последние события. На экране появляются два карьериста, один из которых падает под тяжестью навалившейся на него девушки, а его голова разбивается о валун. –Игх, - Фрэнсис стиснул зубы, – Вот он! Давайте посмотрим еще раз. О, это хорошо, союзники настроены друг против друга. Только посмотрите, как юный Тачихара видит парашют и пытается забрать его себе. Вот тут-то он и совершает роковую ошибку, - он помахивает пальцем, – Наш трибут из дистрикта Десять не будет сидеть и терпеть, нет! Он поднимется на ноги, разорвет броню и будет бороться за свою жизнь! Где-то позади них играет драматическая музыка. Это добавляет театральности происходящему. –Чуя Накахара находит опору, и той же рукой, что потрошила чудовище гигантского барана, он наносит Тачихаре удары, снова и снова, пока тот не падает. Но это был еще не конец, наш трибут, занимающийся скотоводством, должно быть, чувствовал себя в этот момент как дома. Если присмотреться, то можно заметить в этих глазах зверя, наслаждающегося своим первым убийством. Если этого недостаточно, просто послушайте, что он говорит: "Сдайся и умри", - Фрэнсис говорит в сопровождении записи, – Это захватывает дух, дамы и господа. Показ заканчивается аплодисментами. Это обычное дело для ведущих - придираться к деталям, когда на арене не происходит ничего важного. Даже Капитолий спит, хотя может бодрствовать дольше. Никому не интересно смотреть, как спит или гадит грязный ребенок. – Полагаю, нам стоит проверить Чую и его новый причудливый подарок, давайте вернемся? К тому времени, как Чуя вновь обрел ориентацию в реальности, тело Тачихары вывезли на воздушной подушке. Нуждаясь в катарсисе, он хватает мешок Тачихары и швыряет его в валуны, на которых они разбили лагерь. Он делает это еще три раза, пока пустая бутылка не скатывается в мелкий пруд. Потянувшись за ней, он увидел свое отражение. Бронированный шлем был кошмарным зрелищем для тех, кто еще не видел его. Он подумал, не отгонит ли эта маскировка их от него, вместо того чтобы пригласить к убийству. Он был самым маленьким, не самым юным, но это, похоже, имело большее значение. Двенадцатилетние дети никогда не задерживаются на Играх, поэтому для зрителей должно быть неожиданностью, что мальчик ростом с него все еще бьется. В сумке Тачихары достаточно вяленого мяса, чтобы хватило на несколько дней. Они были настолько глупы, что не разрезали снежного барана на части, так что ночью стервятники его обглодали. Все, что осталось, - это голые кости, которые нужно было разобрать на части и разбить на точки. Капитолий наверняка обожает смотреть, как он размалывает свои и без того окровавленные, сырые руки о камень, чтобы выковать оружие, а не получить его из Рога изобилия. Солнце тоже вышло на улицу, жара бьет по его покрасневшим щекам, не полностью закрытым глазницами костяной маски. Грязные волосы почти не защищают шею. Он в недоумении спрашивает себя, зачем на спине мишени, если не для показухи. В тумане трудно видеть на десять футов вперед, а когда солнце светит так ярко, что приходится щуриться, чтобы выглянуть. Чуя хочет назвать их глупыми, но избегает упоминать об этом. Дазай дал ему четкие указания, что он должен всегда быть у них в заднице, если хочет избежать смерти от лазерных лучей, пущенных с неба. –Вот это как раз самое острое, - он поднимает к небу заточенную костяную кирку. Дождевые тучи уходят за горизонт. Пора двигаться дальше. Мальчик двенадцати лет умер, съев единственное растение, которое смог найти. Чуя наблюдал за этим сквозь пелену тумана. Должно быть, они подпустили его достаточно близко, предполагая, что он убьет, но он так же отчаянно искал новую пищу. На арене не было ничего съедобного, кроме самих дворняг. Ожидание сопровождалось кислым желудком. Ни одного растения, которое можно было бы съесть, но множество животных, пытающихся их убить. Вполне понятно, что они должны делать. Как только он убивает очередного черного стервятника, снова начинается дождь, на этот раз проливной. По каменистой равнине пустоши разносится крик, а вскоре раздается пушечный выстрел. Позже он увидит в ночном небе девушку из Четвёртого, погибшую от мутировавших зыбучих песков, которые поглотили ее за минуту, и мужчину-трибута из Двенадцатого. Сейчас он ждет со слюнявым ртом и мертвой птицей на коленях. Чуя видит, как Дазай склонился над экраном, приложив большой палец к губам, и говорит ему, что он должен быть более отчаянным для этой победы. Маска заслоняет ему глаза, как и дождь, а слезы разочарования грозят пролиться наружу. После такой дорогой брони он не должен испытывать судьбу ради спонсоров, но это Квартальная бойня, а правила всегда разные. Его дистрикт ничего не пришлет, никто не получит подарков из дома, чтобы не повредить карьеристам. Никто из них не был нужен с момента голосования. У него сводит живот. Дождь бьет все сильнее, обжигая голые руки и раны. –Наверное, мне пора поесть, - говорит Чуя бесчисленным камерам. Сырая птица до жути похожа на его собственные руки, израненные колючками и боями, солнечными ожогами и фугу. Он уже давно перестал чувствовать в них жало. Ни парашюта, ни солнца, ни возможности развести костер. Ждать больше не нужно. Ясно, чего от него хотят. Он ненавидит это, ненавидит, что уже проделывал подобное с тухлым мясом, прежде чем смог позволить себе достать тессеры, ненавидит, что жевать сухожилия - достаточно знакомое ощущение, чтобы его не стошнило. Создателям игр нравится смотреть, как они страдают, поэтому он сомневается, что сырое мясо убьет его. Это всего лишь демонстрация больного отчаяния, чтобы заставить их почувствовать себя животными. В течение получаса, пока он жует, Чуя не чувствует ничего, кроме мяса. А когда он проглатывает последний кусочек, дождь прекращается. Он остается смотреть на свою маску, окруженную тощими птичьими костями, на окровавленный рот в виде тонкой линии. Десять минут спустя на парашюте появляется корзина с фруктами, хлебом, супом и маслом, есть даже кусок разделанного лосося. Записка внутри может принадлежать только одному человеку: "Ты можешь съесть его сырым, но почему бы не приготовить его в этот раз?" –Попробуй готовить под дождем, - он кипит._____________
Он не снимал маску уже несколько дней. Все его тело болит от солнечных ожогов и капель, бьющих по коже. Глаза щиплет от тлеющего тумана, который появляется после дождя. Чуя не чувствует себя комфортно, если на нем нет маски. Но и тогда он не защищен. Спонсоры продолжают приходить, поддерживая его жизнь скудным количеством еды и воды. Один из них прислал чайные листья. Как бы отвратительно это ни было, он их съел: использовать их в качестве чайника было не на что, разве что снять рога. Проглатывая мятные листья, он представлял, как сидит с Овцами у костра в день рождения Юан. Каждый год Чуя совершает поход к подножию плато и собирает крапиву и можжевельник, когда они зацветают весной. После холодной зимы новый сезон приносит облегчение в их желудки. У отчаянной бедности есть свои преимущества. Чуя может съесть все, что угодно, если закроет нос и зажмурит глаза, а растения - это не самое худшее. Капитолий хвалит его за находчивость. В его изобретательности нет ничего нового. В летнюю жару он облизывал потные ладони, чтобы смочить язык. Он вправлял сломанную лодыжку и все равно ходил на работу. Его вырубило копытом телки, и у него до сих пор остался отпечаток на ребре, которое он сломал, вправляя его в одиночку с помощью старой ткани и шила. Если у кого-то из оставшихся в живых на арене и есть шанс, то это он. Чуя заглатывает остатки чайных листьев, запивая их водой. Солнце продолжает светить.______________
Деревья-людоеды не тянутся к нему, когда он проходит через них в следующий раз, как будто он поднялся выше в пищевой цепочке. Он не охотится на трибутов, ему неинтересна погоня, острые ощущения или то, что Капитолий любит называть этим. Все это не нужно и кажется более быстрым способом умереть. Они берут дело в свои руки, когда он два часа ходит кругами и делает вид, что заблудился. Зрителям это надоедает. На третьем круге путь меняется: новые деревья, новые ямы, деревья тонкие, как выключатели. Должно быть, он был недостаточно осторожен, потому что, когда он огибает поворот и его рука касается тумана, холодный жар хлещет по запястью и затягивает его в воздух. –Мы поймали его?, - голос у них тонкий, слабый и напряженный, как наждачная бумага. –Да, - второй кричит. Крича от боли в плече, Чуя ожидает, что рослые карьеристы с мечами и копьями будут готовы связать его по рукам и ногам, чтобы использовать в качестве мишени. На самом деле он видит голодающего союзника. Он не может вспомнить, откуда родом высокий мальчик, но тот, что пониже, - из Седьмого. В кои-то веки у Чуи появилась точка опоры. Его запястье болит от веса его тела. Он весит не так уж много, но чувствует, что плечевая впадина вот-вот лопнет. –Вот дерьмо!, - у Седьмого в руках длинная ветка дерева с колючим свертком на конце. Это комок чертополоха Спящей Красавицы, –Что за хрень на нем? Безымянный выглядит обиженным: –У него есть спонсоры, а у нас нет? Чуя борется с тонкими, как бритва, путами, врезающимися в его плоть. Только тот, кто разбирается в пиломатериалах, мог смастерить такую ловушку. Если он захочет сбежать, у него будет только один шанс: если он поднимется, чтобы перерезать проволоку, ему может отрубить руку. Если же он снова укололся о колючки, то, несомненно, его шансы уменьшатся. –Он убил кого-то, чтобы получить его? –Скорее всего, тупица. –Так что, теперь мы его убьем? Седьмой прижимается плечом к плечу с Безымянным. Оба слишком обезвожены, чтобы делать что-то еще: –Сначала нужно забрать его дерьмо и задать вопросы. Дождевая вода не скоро вернется. –Хорошо, задавай. –Я не буду этого делать. Безымянный и Седьмой спорят о том, кто что делает, теряя время, потому что боятся маски, Чуи, всего, что перед ними, потому что он сомневается, что они еще никого не убили. Они не виноваты в его боли, - пытается Чуя успокоить бурлящий в его нутре гнев, - это сделал Капитолий. Пока он решает, стоит ли использовать свою силу и попытаться перерубить линию, он замечает стаю тех самых проклятых стервятников, которые несколько дней назад пытались сожрать его гноящиеся раны. Каждый раз, когда он стонет от боли, их головы дергаются. Он делает это снова - их крылья хлопают. Конечно, они реагируют на беду и кровь. Продукт капитолийского разврата в лучшем виде. –Может, если ты сначала зарежешь меня, это поможет тебе определиться?, - Чуя нарушает молчание, глаз под маской дергается от ловушки, врезавшейся в кожу. Его задыхающийся голос эхом разносится по воздуху. Он находится примерно в восьми футах от земли. Падать отсюда будет не так уж больно. Оба нападавших испуганно вздрагивают и обмениваются взглядами. Семь шагов ближе, и Чуя видит, как вокруг его ноги обмоталась обмотка, которая раньше принадлежала штанине. Она была наспех перевязана, чтобы оставаться неподвижной, и заляпана засохшей кровью. На другой ноге - ботинок и совершенно здоровая ступня, лишенная откушенной части. Должно быть, он хочет того же, что и Чуя. –У тебя есть рот для того, кто болтается в нашей ловушке. –И у тебя один ботинок, а у меня два. К чему ты клонишь, гений? Или у тебя есть крылья, чтобы прилететь сюда и убить меня? Он замолкает на полминуты, пожевав губу: –Мы убьем тебя, ты знаешь! Мы сделаем это! Я заберу и твои чертовы ботинки. Безымянный должен быть более устрашающим, когда он присоединяется, но это звучит полусерьезно: –И заберем все твои вещи. Чуя сворачивает запястье, лоскуты порезанной кожи сдираются бритвенной проволокой, и это вызывает вопль в глубине живота. И все же он продолжает. –Какого черта ты делаешь? Заключи с нами сделку. Не убивай себя! Это нечестно!, - Седьмой хватает копье и забирается на корявый пень рядом со свисающим телом Чуи. Вместо того чтобы заколоть его, он использует тупой конец копья, чтобы соскользнуть с его ботинка. Когда она падает вниз, падает и спрятанная им фотография, – Может, я покажу тебе, каково это - потерять здесь ботинок? А потом и маску. –Попробуй. Седьмой торопливо выкручивает копье, не в силах избежать попадания в шипы, пронзающие его шею. Его лицо бледнеет. Птицы отвечают на его крик. Стая бросается в атаку. В считанные секунды Седьмой теряет равновесие и с жутким треском падает на землю. Звучит пушка. Птицы набрасываются на окровавленное запястье Чуи, клювы режут его кожу и силки одновременно. Приготовившись к удару, он изо всех сил подгибает ноги и приземляется на бедро. Его никогда не било током, но дыхание, выбитое из легких, отражается от груди до пальцев ног, что наглядно демонстрирует его состояние. Большинство шавок не обращают на него внимания, предпочитая ковыряться в спине Безымянного, покрытой рваными ранами от других плотоядных животных. Дрожащими ногами Чуя ударяет камень о камень, и искры летят от тех немногих шавок, которые испуганно шарахаются от тела Безымянного. –Пожалуйста, просто убейте меня, я не хочу..., - Бродячая тварь издает вопль, лакомясь его вываливающимися кишками, –Я не хочу умирать в муках. Чуя даже не знает его имени, но тем не менее выполняет его просьбу. Он хромает к своему забытому ботинку. Его фотография лежит в пыли лицом вниз. Чуя осторожно очищает ее от грязи. Невинный мальчик в центре внимания находится в руках человека, унесшего три жизни. Камера поворачивается. –Леди Сей, рад видеть вас здесь, - Дазай приветствует редакционного писателя поцелуем в три костяшки пальцев. Сэй Сёнагон специализируется на повседневных делах Капитолия, освещая мелкие детали, к которым должен стремиться рядовой гражданин, а также сплетни. Ее дом обставлен по высшему разряду; Дазай знает, он там бывал. –Всегда приятно видеть такое красивое лицо, как у тебя, дорогой, - Сей хихикает. Он осыпает поцелуями ее руку и запястье, –Всегда пожалуйста. –Если бы я все время был рядом, твой муж не был бы счастлив. Она машет рукой: –Он никогда не бывает счастлив. Дазай подвел ее к шезлонгу и придержал за кончики пальцев, пока она не села. –Тебе нравятся Игры этого года? –Никто не может быть так красив, как ты, но да, мне нравится. К сожалению, таких, как ты, нечасто можно встретить в средних дистриктах. Его восемнадцатилетие еще не наступило, но он позволил им накачать его гормонами и нарядами, которые заставляют его тело быстрее созревать. В отличие от других детей округа, таких, как Чуя, он не страдал от недостатка веса и не испытывал особых желаний. Чтобы Капитолий мог спокойно относиться к их разврату, Дазай должен был стать больше мужчиной, чем подростком. Став победителем, он избавился от осколков детства, оставшихся в нем. За год он стал выше ростом, приобрел зрелый мускус, укладывал волосы соответствующим образом, говорил с многолетней мудростью и радовал богатых дам, будь то на публике или в гостях у себя дома. Сей предлагает место рядом с ней. –Хотя, парень из Десятого довольно интересен. Я слышал, Мурасаки прислала ему дорогую спонсорскую помощь. Он кивает. –Она финансировала большую часть шлема. Ее слава привлекла внимание, - Сей нахмуривает брови, услышав его слова, – Хотя ей нужно все внимание, которое она может получить. Она не так красива, как ты, и не такой хороший автор. Это наглая ложь, призванная завлечь конкурентов. Сей и Мурасаки происходят из древнего рода поэтов. Однако у последней более высокий уровень образования и больше поклонников, поскольку она фокусируется на фантастическом, а не на обыденности бульварной драмы. Чтобы передать маску Чуе, он умаслил ее похвалами. Она оказалась на удивление стойкой. Впечатления Дазая от Капитолия были не лучше, чем от дистрикта. Он часто напоминал себе, что они сшиты из одной ткани - их никогда нельзя недооценивать. Мурасаки была рада потакать ему, лишь бы он занимал Сей. Их соперничество было хорошо известно в кругах Капитолия: именно по этой причине Дазай пришел к ней первым. Что бы ни делала Мурасаки, Сей должна была стараться превзойти ее. –Я могу придумать десять вещей получше, чтобы послать этого мальчика. То, что ему пригодится, а не какая-то страшная маска. Зачем вообще посылать маску?, - она легко попадает в его ловушку, – Трибутам нужна еда и вода, - он осыпает ее костяшки поцелуями, сохраняя зрительный контакт, - Лекарства, - еще один поцелуй, - И лекарства. Чуя нуждался в каждом из этих предметов. Если бы он ел редко, то еды, которую обеспечил Рембо, хватило бы на несколько дней. Однако это не спасало от солнца. Работая на жаре в десять лет, Чуя, конечно, привык к солнечным ожогам в этом возрасте, но даже там он получал от них защиту. Распорядители всегда находят развлечение в том, чтобы портить температуру, и, контролируя солнце, они медленно сжигали его. Если он сможет обеспечить Чую защитой, волдыри на его коже заживут настолько, что он не будет разрывать их, когда чешется. Вскоре солнечный ожог превратился в отравление. Вялость, тошнота, лихорадка - ничего, с чем Чуя мог бы позволить себе бороться. Если бы он умер от облучения, это был бы удар по спонсорским ставкам. –Вот почему вы мне нравитесь, леди Сей. Дазай привел ее в нужное ему положение, готовясь достать чековую книжку. И тут его внимание отвлекается от нее. Игры - один из единственных каналов, разрешенных к просмотру в это время года, поэтому они идут на всех экранах. Чуя привлек внимание всех камер, расположенных поблизости, начав драку. Двое против одного - не лучшие шансы, но Дазай знал, что тот, что повыше, обезвожен и весь в колючках от того участка, на который наткнулась группа. У невысокого мальчика из Седьмого на ноге была рана в виде следа от укуса, и осколки летели во все стороны. Иронично, что дерево пыталось его съесть. Пока он болтал с клиентом, Чуя поднял с пыльной земли свой жетон - детскую фотографию. Как его стилист, Кое должна был найти ее еще до начала Игр. Многие трибуты могут сами выбирать, что им принести на арену, лишь бы это не ранило. Картина не была оружием, считалась жетоном, и ее не запрещалось брать с собой на Игры. Однако это была фотография, которую он никогда не должен был иметь, не имел до приезда в Капитолий. Дазай предостерегал Флагов от столь скорого разглашения информации. Их мягкие сердца не послушались. –Что это? Вы можете увидеть, что это? Я не взяла с собой очки для просмотра? Сердце Дазая упало, как камень, в пустой желудок. Танеда был прав, его мальчик не умел слушать: –Ты идиот. –Простите?, - Сей моргает. Не попрощавшись и не заручившись поддержкой спонсора, он поворачивает хвост, игнорируя ее растерянные призывы, пока они не затихают. Каждый Победитель знает, что очеловечивание трибута на арене - это слишком большой шаг. Если Капитолий начнет воспринимать их как детей, что будет с Играми?_____________
На этот раз Чуя не отключается от окружающего мира. Его чувство времени помутилось, но он держит голову прямо. Ни тошноты, ни желчи, ни трясущихся рук - просто хромает прочь от судна на воздушной подушке с фотографией в ботинке. Дождь еще не вернулся, но оставшаяся лужа, прикрытая валуном, дает ему возможность обрызгать лицо. Его бедро покрыто пурпурными синяками, но несколько минут отдыха ничего не могут исправить. Его тело кажется голым без шлема. Чуя прижимается к скале. Он потерял счет дням, проведенным на арене, и тем, кто остался в живых. Наверняка по крайней мере половина карьеристов еще держится благодаря постоянным пушечным залпам в последние несколько дней. Остальные дистрикты должны исчезнуть - их не должно остаться совсем. К этому моменту Капитолий, скорее всего, уже опросил членов семей оставшихся трибутов. Он надеется, что Ширасэ не раздует сопливый пузырь на национальном телевидении - ему этого не пережить. Тень промелькнула над его плечом. Чуя держит кирку. Никого нет. Деревья разыгрывают его своими кривыми изгибами и торчащими корнями. Проходит еще минута, и смех эхом отражается от скалы. Деревья не умеют смеяться. Кто-то молниеносно проносится мимо него, унося с собой его рогатый шлем. –Эй! - рычит он. Слишком поздно, мальчик уже бежит прочь. Он босиком, с впечатляющей походкой по галечной поверхности арены. Чуя не думает, он бежит. –Отдай! Тропа останавливается в каньоне-каменоломне, плиты породы лежат пазлом. Если бы он был глупее, то побежал бы прямо в очевидную ловушку. –Отдай!, - Арена отзывается эхом, – Отдай! –Он мой, - Чуя раздувает ноздри, – Я не причиню тебе вреда, малыш, просто отдай его мне. Бросай и беги. –Я не причиню тебе вреда!, - щебечет он. –Причиню вред!, - другой кричит. –Причиню вред! – Причиню вред! Как на пластинке, что бы он ни сказал, ему отвечают. Шавки. Мало того, что животные хотят его съесть, они еще и бессмысленно издеваться над ним. Чуя видит одну сойку - пересмешницу, забившуюся в расщелину, и запускает в нее первый попавшийся камень. От этого становится только хуже. –Чуя поступил плохо, - голос Ширасэ звучит ясно как день, – Очень плохо. –Ширасэ? Девочка фыркает: –Я не хочу, чтобы он возвращался домой. –Юан?, - шепчет он. Усиленные голосовые связки сойки - пересмешницы с легкостью передают тихие сообщения. Несмотря на фоновый звон от непрекращающегося стука по шлему, он слышит следующие слова громко и четко: –Мы ненавидим Чую. Недоеденная булочка в его рюкзаке уже не так аппетитна, как семь лет назад. Никакой компенсации никогда не будет достаточно, даже если он вернется домой. Если бы не визг другой шавки, его бы проткнули шлемом. Трибут, который бежал с ним, теперь носит его, а наряд плохо сидит на слишком длинных штанинах. –Что за...! Парень бросается на него с дикой скоростью, не видя пути. У него нет когтей, но он режет Чую по той же схеме, что и доспехи Тачихары. Это было похоже на бой с его пьяным отражением. Черт, да у них даже стойки одинаковые. Кто бы это ни был, он был того же роста, что и он, только выше из-за шлема. Волосы Чуи прилипают к лицу, когда он уворачивается. Другой мальчик небрежно танцует вокруг шлема, и с его языка слетают слова, не имеющие никакого смысла. –Ты можешь просто... - простонал он, – Подождать чертову секунду! Один удар ногой ломает его хрупкую лодыжку, и мальчик падает на землю. Слабый крик разрушает момент. –Эй, эй, - поднимает Чуя свое хромое тело с твердой земли, - Ну же, не умирай так просто, – пальцы, испачканные глиной, срывают шлем, а умирающий мальчик вцепляется когтями в микрофибру Чуи. Вместо лица, которое он не помнит, Чуя видит самую четкую версию себя с тех пор, как смотрел на рябь в воде пруда. Мальчик вовсе не был мальчиком. Его лицо милое, а глаза добрые, что добавляет невинности, которая, должно быть, пережила Чую. Вместе с мясницким ножом ушла и его молодость, как и его детский жир. Если тело Чуи приспособилось к голоданию, то этот мальчик, похоже, постоянно находится в состоянии исхудания. Если бы этого было недостаточно, их волосы были бы одинакового медно-красного оттенка. –Ты - это я, - шепчет он. –Ты... ты..., - он задыхается, в горле булькает жидкость. –Почему ты напал на меня? Почему ты... ты - это я, почему! Ответ приходит в виде внезапного холода. Его двойник тает в луже жидкого дегтя, прилипая к его коже и снаряжению. И снова его прошлое "я" погибло. Чуя считает секунды. Никаких звуков канона. Это было всего лишь наказание. Остались лишь кости, которые никто не соберет. –Внимание, трибуты!, - Кадзи Мотодзиро провозглашает, – Все места, находящиеся за пределами радиуса действия рога изобилия, будут запрещены к посещению после заката. Пожалуйста, возвращайтесь, если вам не понравится, что из вас сделают ужин. Счастливых Голодных игр! Игры подходят к концу, чтобы не утомлять зрителей. Как правило, в финале трибуты становятся самыми злыми, самыми жестокими, самыми отвратительными версиями самих себя. Чуя потерял представление о возвращении домой, желая лишь одного - покинуть арену и свернуть шеи. Он влюбился в это. К закату он добрался до Рога изобилия, притаился за стеной из колючек со свистком в руках. Это не тот свисток, который используют на скотных дворах, чтобы привлечь внимание или оповестить об окончании рабочего дня, этот свисток кричит предсмертный призыв. Чуя подносит его к губам и дует. Смертельный свисток пронзительно кричит. Карьерист стоит на страже с двузубым копьем. Трое из них внутри, он слышит их разговоры. –Это шавка? Пробираясь по краю колючек, он движется вдоль горизонта, ожидая, пока они его заметят. Если они настолько глупы, что создадут для него возможность прыгнуть, он воспользуется ею. Снова накачаться наркотиками - это не то, что нужно для финальной схватки. Он ударяет кремнем Тачихары о камень. Раз, два, и вот искра оживает. Он царапает запястье острием кремня и подкрадывается ближе. На этот раз стена колючек загорается. В такой сухой среде, как пустоши, огню не нужно много времени, чтобы разгореться. Чуя опускает маску. От дыма, исходящего от колючек, у него слезятся глаза. В паутине образуется отверстие, и он выходит на последнюю арену. Проходящее время превращается в сплошное пятно, которое он потом увидит на большом экране. В следующее мгновение Чуя понимает, что его тычут и тычут, душат и бросают, но он остается в полуфинале. Три шипа торчат из его руки и один в запястье от блока. Это дезориентирует, но не настолько, чтобы вывести его из строя. Воспользовавшись своей недогадливостью, мальчик из Второго с такой силой бьет его о стену, что кремень ударяется о камень в его кармане. Пламя ползет по ткани и охватывает плетеную корзинку. Он роняет Чую, огонь пожирает его руки, как и ногу Чуи. Их одеяния не выдерживают огня, сгорая вместе с парящими угольками, которые только разрастаются от дуновения ветра. Ужас вытравлен на коже противников, смешиваясь со свиным запахом человеческой плоти. Чуя знаком с вонью дымящегося мяса не хуже, чем с его сыростью. На кончике его сухих волос вспыхивает уголек, как вспыхивает поле сухого кустарника, уже пробитого овцами. Оставшиеся трибуты кричат. Огонь окружает их. –Сдавайся, - задыхается он, – И умри. Чуе больше нечего терять. Либо он умрет, либо вернется домой. –Баран бросается, как бык, - однажды он фыркнул, сидя на заборе. –Вот почему он всегда побеждает в поединках. Наступает на голову лучшим образом, все остальные бараны его боятся, -Ширасэ ответил. –Если бы я был бараном, я бы никогда так себя не вел, если бы не знал, что не застряну задницей в заборе. Ширасэ толкнул его: –Тогда не дерись на ринге! –И где же я должен это делать? Чуя вбивает череп барана в середину тела другого мальчика, рога пронзают насквозь и попадают в цель на спине. Как по маслу, тело карьериста соскальзывает с позолоченных рогов. В шлеме стоит удушливый дым, половина скальпа обожжена, а тошнота от шипа возвращается вдвойне. Он предупредил себя, чтобы больше не застревать. Он видит двояко. Он видит кровь. Он не видит ничего. Оно горит.____________
–Пусть у него останутся шрамы, - Чуя слышит голос сквозь туман обезболивающих, пока лежит на столе ожогового отделения. Голос знакомый, но раздражающий. Дазай. –Никто не хочет видеть шрамы на победителе. Некоторые из них мы даже не можем удалить из-за повреждений, полученных до игр, другие слишком глубоки. Мы можем удалить шрамы трехлетней давности, но они хотят когти, когти, что-то новое, - врач постарше, Чуя понял это по хрипловатому голосу, – Когда он приделал рога, вы должны были знать, что так будет. Эта процедура гораздо менее инвазивна, чем модификация рогов. Голос Дазая становится все мрачнее: –Он никогда не забудет такую победу, если они останутся. Любой, кто увидит их, поймет, что обретает победитель, покинув арену. Они увидят зверя, - пауза, – Заклейми его. –Клеймить его? –Они клеймят скот. Сделай ему татуировку в виде зверя, которой он сможет похвастаться. Спроси у его стилиста об идеях. Никаких когтей, остальные шрамы он может прикрыть перчатками. Дорогие туфли скрипят по кафельному полу. Голос, который не Дазай, смиряется и начинает отдавать приказы. –Сделайте ему столько пересадок кожи, сколько сможете, чтобы вылечить ожоги, и введите жидкости от солнечного отравления. Токсичность железа в печени нужно устранить как можно скорее. Его стилист позаботится об эстетике, когда он поправится. Морфий облегчает погружение в сон._____________
–Вы пробыли с нами всего год и добились таких успехов, - у президента Мори прекрасный вид на Капитолий; президентский особняк используется для вечеринок и пропаганды. Он предпочитает более современный вид с видом на своих подданных, снующих внизу, – Я бы считал это успехом. Большинство из вас так быстро не адаптируются. Бионический глаз Дазая сосредоточен на прядях волос Мори. Он отнюдь не стар, но все еще темный на макушке с несколькими проглядывающими серебристыми прядями. Он считает, что лидер нации должен всегда выглядеть ухоженным. –Спасибо, президент Мори. –Со мной нет необходимости в почестях, мальчик. Уверен, ты знаешь, что ты здесь не по этой причине. Он смотрит себе под ноги: –Полагаю. Это одна из нескольких их общих встреч. Большинство Победителей за всю свою карьеру получают лишь несколько встреч с президентом. Дазай же встречался с ним более двадцати раз, при этом в его жизни присутствуют оба аспекта. Любимец президента и предатель класса. –Меня не волнует, как много ты жульничаешь в Играх, наоборот, я нахожу это гениальным, - Мори складывает руки вместе, – Но есть одна вещь, которую я не могу допустить. Твои клиенты не будут вторым сортом по отношению к твоим трибутам. Вы всегда казались мне человеком, которого нелегко отвлечь, но это так. –Как бы ни была прекрасна леди Сей, от Игр трудно отвести взгляд. В конце концов, я сделал ставку на трибута, который, как мне казалось, победит. Моя преданность Играм приносит больше пользы системе, чем удовольствие клиентам. –Так вот почему у господина Накахары была своя фотография? Чтобы принести пользу системе? –Это был районный жетон, - Дазай сохраняет видимость негодования. –У него нет личных вещей, как и у большинства сирот. Чуя, конечно, понятия не имеет, что это за картинка и что она означает. Мы спишем это на то, что это всего лишь символ для публики, но мы оба знаем, что это ложь, - неизвестно, насколько масштабна картина, о которой говорится. Они глубоко копнули Чую и обнаружили стену, блокирующую их усилия. Мори и есть эта стена, – Однажды я скажу тебе: тебе предстоит пройти долгий путь, прежде чем ты окажешься готов. Сколько бы ты ни разнюхивал, Дазай, все равно будут вещи, которые ты не сможешь предсказать. Накахара, похоже, один из них. Дазай выдохнул. –Вы слишком мягки со мной, господин. –Я знаю, фаворитизм позволяет добраться куда угодно. Я вижу в тебе слишком много себя. –Почему бы не проявить эту доброту? Массы любят благосклонность, - это был выстрел в темноту, безнадежный. Мори смеется своим злобным гоготом, как кошка, поймавшая мышь. Его серый костюм военного образца плотно прилегает к шее, позолоченные двойные пуговицы сверкают в лучах красноватого заката. –Нет доброты без наказания.