****
«Я знаю, что такое счастье, Ведь у меня теперь есть ты, С тобой я не боюсь ненастий, С тобой мои сбываются мечты. С тобой и солнце светит ярче, С тобой легко теперь дышать, С тобой и сахар будто слаще, С тобой умею я теперь летать!»
© София Астахова
****
Недавно купленная упаковка перекиси водорода, древняя бутылочка бриллиантовой зеленки, лейкопластыри и кровоостанавливающий жгут. Рядом находятся упаковки марлевых бинтов, неизвестно откуда взявшиеся салфетки, жаропонижающее лекарство и... Последнее, о чем хотелось думать далматинцу, перебирающему содержимое аптечки, своей маленькой помощницы, всегда находящейся под лапой, так это о том, почему он сейчас оказался здесь. ...И небольшая упаковка ваты. Сбоку расположился крошечный листик, вырванный из блокнотика с рисуночком белоснежного щенка с запомнившейся надписью: «Я могу стать твоим солнцем, только, пожалуйста забери меня... я так хочу домой». Райдер рассказывал, что недавно приюты для животных решили выпустить канцтовары с фотографиями своих постояльцев и призывами забрать пушистиков в теплые, заботливые руки. Часть собранных денег направлялись на оказание медицинской помощи, другая на ремонт самих приютов и... игрушки. «Зачем? — удивленно отозвался Маршалл, впервые услышав об этом. — Правильнее было бы купить хороший корм и направить больше средств на обследования, чем тратить деньги на...». Его возмущенно перебили. «Откуда тебе знать! — спаниелька подскочила вперед, сверкнула глазами, полными раздражения, прижала к себе заводную мышку — мистера Пискуна и продолжила. — Откуда тебе знать, что испытывают брошенные щенки?! Те, у которых нет абсолютно ничего, кроме душных вольеров, невкусной еды и надежды выбраться оттуда, отыскать теплый дом!? Им незнакомы любовь и забота. Они никому не нужны! И, ты правда думаешь, им будет дело до какого-то медицинского обследования? Щенкам, не знающим, зачем жить? Станет корм вкуснее, думаешь, они заметят? Когда единственное, чего они хотят — стать кому-то нужными! Да, это правда кажется странным — игрушки. Но именно они могут связать щенят с миром, подарить крошечку любви и показать, что они нужны другим... И родились не зря! Что их все еще могут полюбить!... да что ты вообще понимаешь?!». Гудящим эхом отразились о стены гневно выкрикнутые спаниелькой слова. Воздух сделался тяжелым, таким невыносимо опаленным, будто жарким осенним днем. Направленные прямо на него взгляды прожигали, точно палящее солнце. Комната затрещала, готовая загореться. «Прости... — осознавая ошибку или, может быть, пытаясь смягчить накалившуюся обстановку, просипел Маршалл. — Я не учел этого. Мне не хотелось обидеть тебя. Возможно, я правда ничего не понимаю...» «Не меня ты обидел, — вздохнула спаниелька, — а всех тех бедняг, никогда не испытавших обычной для всех нас радости. Извини, я... я перегнула палку. Мне не стоило такого говорить». — Почему же? — едва слышно прошептал далматинец, передвигая миниатюрную аптечку в сторону. — Вполне стоило... Прошло немало времени с того, казалось, давно всеми забытого дня, вот только Маршалл не мог не вспоминать брошенные спаниелькой слова. Они ранили, подобно ножу. Они заставляли чувствовать его самого себя... ненужным. Как мало иногда оказывается достаточно, чтобы поселить на душе ощущение беспомощности и чего-то похожего на настоящее отчаяние. Нет, будет глупостью сказать, что виновато всего несколько слов. Сомнения давно проникли в далматинца; находились в состоянии глубокого сна и проснулись, разбуженные воскликами его подруги. Разрастались, пускали новые корни и... теперь сделались настолько огромны, что почти полностью завладели душой далматинца. Ему не хотелось показывать этого. Не хотелось беспокоить товарищей. Наоборот, хотелось продолжать вести себя, как раньше... если это вообще возможно? «Почему я сейчас здесь?» — подумалось начинающему медику, чего делать совсем не хотелось. «Разве в этом есть хоть какой-нибудь смысл?». Неожиданно отворившиеся двери пропустили поток ледяного воздуха. Поднявшийся взгляд встретился с слабо улыбнувшимся, неловко чувствующим себя взглядом появившейся Эверест. Она хромающе прошла немного вперед и спросила: — Маршалл... извини, ты не занят? Можешь осмотреть мою лапу?****
— Гончик! — подскочивший пшеничный комочек обратил на овчара взволнованные глазки. — Подскажи, это очень срочно! — Что случилось? Крошечные снежинки, что некоторое время назад сверкающей пудрой неслись по морозному воздуху, теперь достигли пушистых ушек щенка, заблестели на её маленьком носике и, подгоняемые легким ветром, упали на без того снежные лапки. Обратившийся на неё овчар вопросительно кивнул головой. — Скажи, — она улыбнулась, приподняла пушистую лапку — а что это у тебя на носу! Удивленный неожиданным и столь непредсказуемым вопросом (он-то ожидал услышать что-то связанное с Бухтой Приключений или, может быть, с его непутевым агентом-братом), Гончик приподнял лапу и попытался стряхнуть то, что предположительно находилось на его носу. Однако на нем ничего не оказалось. Лишь несколько снежинок поднялось к небу и растаяло от теплого дыхания. Ничего не понимающий взгляд встретился с засмеявшейся летчицей; она выглядела такой счастливой, что овчар даже не подумал заподозрить спаниельку в чем-то нехорошем. Только удивленно наблюдал за веселящейся мордашкой, ожидая наконец услышать ответ. Однако пшеничная шутница не спешила раскрывать значение своего внезапного, немного глупого вопроса. Ей нравилось наблюдать за сметением, появившемся на мордашке любимого щенка, за его приподнятыми бровями и такими родными карими глазами. Но и смех не может продолжаться вечно. Вот летчица протянула приподнятую лапку и легонько прикоснулась к носу Гончика. Тот встретился с розовым взглядом, вопросительно моргнул. — Что же это у тебя такое на носу? — повторила улыбнувшаяся Скай. — Посмотри! Это же Новый Год! Понадобилось несколько секунд, чтобы осознать сказанное спаниелькой и составить полноценную картину. Нос, Новый Год... Новый Год на носу! Веселая улыбка появилась на овчарской мордашке. Казалось, такая просто и одновременно милая шутка! А ему понадобилось так долго ломать над ней голову. — Кстати, — летчица опустила лапку и, разделяя слова, акцентируя внимание на каждом из них, сказала. — Я могу назвать новые причины! — Какие по счету? — вздохнул спасатель, понимая, что никакие слова не заставят её отказаться от этой идеи. «Тебе нечего доказывать, — попытался бы повторно объяснить он. — Все эти чувства мне знакомы...». Однако ни теперь, ни в далеком будущем, каким бы оно не оказалось, он не произнес бы этих слов. Понимал, настолько это бессмысленно и в некотором случае неправильно. Скай относилась к таким существам, что не умеют сдаваться. Придумай что-либо, доведет начатое до конца, даже в ущерб самой себе... и не станет слушать призывающих бросить затею... нет, она продолжит идти по выбранному пути еще быстрее, настойчивей, уверенней. На мордашке засверкает улыбка, глаза зажгутся азартом, и она только укрепится на мнении, что нужно продолжать двигаться вперед. Что бы он сейчас не сказал, это просто не сработает. — Шестнадцатая и семнадцатая, — она задумчиво посмотрела на небо. — Да, точно. Пятнадцатую я назвала еще в прошлый раз. Осталось совсем немного до сотни! — Всего лишь восемьдесят... да, восемьдесят три. — Если понадобится, могу назвать хоть две сотни! — рассмеялась она. — Нет, целую тысячу! Спрятавшееся и появившееся. Скрывшееся за неоднородной пеленой низко следующих друг за другом стаек сероватых облаков и образовавшееся вновь. Солнечный диск застенчивым ребенком то выглядывал, то прятался, погружая мир в полумрак или, наоборот, раскрывая теплые ладошки и согревая его, точно любимую плюшевую игрушку. Перекатывающаяся гладь бирюзовой бухты окатила берег широкой волной; вновь выглянувшие лучи создали на бурлящей воде божественные блики. Белоснежными огоньками пронеслись перемигивающиеся снежинки. И город вновь погрузился в полумрак. — Запомни! — вдруг заявила пшеничная спасательница, с задорным блеском вздернув голову. — Количество причин... тем более таких невозможно назвать точными цифрами! Их та-а-ак много! — Я не сомневаюсь, — кивнул Гончик, желающий сказать то же самое, но отчего-то промолчавший. — Так о чем говорится в шестнадцатой и семнадцатой причине? — В них... — начала спаниелька и остановилась. В них...****
Закручивающиеся бинты аккуратно наложились на очищенную, обработанную имеющимися средствами (не просто так далматинец держал при себе небольшую аптечку, оставшуюся после выполнения первых миссий; знал, что однажды пригодится) рану, и небрежный белый бантик образовался на покалеченной щенячьей лапе. Стоило Эверест попробовать пошевелить конечностью, особенно длинный лоскут повис над уровнем пола и показался хаски настолько печальным, оторванным от друга, что она второй лапой попыталась соединить их и неловко улыбнулась, когда ничего не получилось. Неприятная, но вполне терпимая боль разлилась по телу. Хаски обратила свои светло-голубые глаза на Маршалла, укладывающего остатки бинтов в аптечку, осторожно заглянула в его мордашку и произнесла: — Извини, что доставила лишней работы... — и быстро добавила, — это вышло абсолютно случайно. Просто так испугалась опоздать, что споткнулась и попалась на камень. Правда, пустяковая рана, не стоило так беспокоиться... Она всегда чувствовала неловкость за предоставленные неудобства — сейчас это не стало исключением. — В любом случае, спасибо за помощь! Далматинец, ранее находящийся в глубоких раздумьях и, казалось, едва слышавший оправдания, так пристально посмотрел на горную спасательницу, что та вопросительно наклонила мордочку, опустила глаза, но вот вновь подняла и непонимающе, немного возмущенно спросила: — Что-то не так? — Нет, — наконец опомнился Маршалл и покачал головой. — Просто можешь не извиняться, это мой долг. Потеряйся я в горах, ты бы тоже стала меня искать. — Но тебе пришлось потратить на меня время! — протестующий огонек загорелся в северных глазах хаски. — А мог бы помочь другим украсить сцену или приготовить новогодние блюда! А вместо этого... — О чем ты говоришь? — прервал её далматинец. — Мне несложно. К тому же, — он грустно вздохнул, — медицина — пожалуй, единственное, где я могу не напортачить. Иногда проклинаю эту свою неуклюжесть... вот только полчаса назад чуть не перевернул стол. А до этого едва успел остановиться, чтобы не налететь на пингвиненка (Скай ведь рассказывала о птенце-мореплавателе, перебравшемся в Бухту Приключений?). Сейчас... нет, сейчас я ничем не смогу помочь другим. Поэтому я очень рад, что смог принести хоть кому-то пользу, — он посмотрел на перевязанную лапу Эверест и немного смутился. — Не извиняйся... Ты ведь не специально поранилась. — А вдруг специально? — несерьезно хихикнула хаски. — Вдруг мне захотелось побыть в твоей компании? — Ты могла бы просто попросить! — возмущенно заявил Маршалл. — Кто в здравом уме решит упасть специально? — И правда, — она весело улыбнулась, и эта улыбка показалась далматинцу такой искренней и милой, такой невероятно красивой, отчего он решил, будто видит её впервые. — А вообще... Если мне нельзя извиняться, то тогда тебе не стоит проклинать свою неуклюжесть. Вот мне она кажется довольно милой. — Да...? «Ты правда... так считаешь?» Ошеломленно подумалось ему, недоверчиво, но с таким загоревшимся огоньком, с такой незнакомой прежде надеждой посмотрев на хаски. Однако не стоило питать призрачных надежд. «Нет, неправда! Не может моя неуклюжесть быть чем-то милым!... Не может!» Но тогда почему? — Конечно! — весело кивнула Эверест. Почему она говорит обратное!? Лапы сделались тяжелыми, перестали слушаться ошеломленного щенка, будто сейчас без того не хватало неприятностей. Неосознанно поддались вперед, оступились... и больше не могли отыскать равновесия. Он заскользил по полу, оказавшись лежащим прямо под мордочкой подруги. Маршалл пытался вскочить, отчаянно командовал лапам подняться или, по крайней мере, хотя бы немного отодвинуться. Но конечности окончательно потеряли контакт с командным центром и безвольно растянулись на полу. Даже мордочка перестала слушаться. Единственное, что оставалось далматинцу — смотреть, слышать, чувствовать запах, а тот... Поднявшийся аромат каменно-снежных гор, бурлящих диких речушек, так и сверкающих от чешуек гигантских, водящихся в ней рыб, северного ветра и непривычно морозистого неба — вот что почувствовал в те мгновения Маршалл. Никогда прежде он не замечал, какое многообразие запахов может собрать в себя щенячья шерсть. Неужели каждый обладает таким ароматом? Нет, скорее всего нет, — решил далматинец. Или он бы заметил раньше. Сосредоточение на чем-то определенным помогло спасателю отыскать контроль над телом. Лапы пошевелились, готовые подняться, но... снова разъехались в разные стороны. — А кто-то снова свалился, — насмешливо заметила хаски, удивленно посмотрев на него. Холодный кончик носа опустился над головой Маршалла, коснулся его гладкошерстной макушки. — На этот раз не от неуклюжести, — рассмеялся далматинец, наконец поднимаясь. — Меня поразила твоя улыбка. «Почти... но, если честно, недалеко от истины. Ведь эта улыбка... Этой улыбкой мне бы хотелось любоваться вечно». Комната наполнилась искренне веселящимся, беззаботным раскатом смеха, способным исходить только от этих простодушных щенков, что вместо помощи другим спасателям проводили время в теплой комнате и, похоже, даже не собирались присоединяться к товарищам. — Улыбка? — спустя мгновение спросила Эверест. — Что же такого особенного в этой улыбке? — Она... она... Маршалл опустил голову, тщательно подбирая слова, но никак не находясь с ответом. — Она... Существовало ли выражение, хотя бы одно прилагательное, способное правильно описать всю красоту этой улыбки? — Придумал! Или хотя бы половину? — Она очень красивая! Смущенный смешок проскочил в отведенных в сторону глазах хаски. Она весело вильнула хвостом, обдумывая сказанное, и подняла голову. — И только? — А разве этого недостаточно!? — смутился Маршалл. Эверест неопределенно пожала плечами и улыбнулась: — Может, и достаточно. Образовавшееся молчание сероватой дымкой наполнило комнату, совместилось со взглядами щенков, с зачарованным видом остановившихся друг на друге. Маршалл замер, неожиданно осознав, насколько красивой являлась горная спасательница. Переливающаяся фиолетовым мягкая шерстка, длинная мордашка и небесные глаза... никогда прежде далматинцу не доводилось рассматривать эти кристальные глаза. А, если бы и довелось, не смог бы тогда он увидеть всей красоты, что заметил теперь. Сердце замерло в груди, боясь нарушить идиллию, потревожить хоть миллиметр этой шерстки, но той рано или поздно пришлось оказаться нарушенной: внезапно появился силуэт; двери с шумом отворились, и щенкам пришлось оторвать взгляд друг от друга. Нарушителем спокойствия оказался Зума, весь покрытый снегом точно Маршалловик, но без фиолетового конуса на голове. Зато наряженный в... Спокойная атмосфера комнаты взорвалась оглушительным смехом. — Вы чего? — остановившись около столика, удивленно посмотрел на товарищей лабрадор. — Это же... — попытка проговорить хоть что-нибудь относительно разборчивое провалилась с обрушившимся треском (смехом). — ...Что это такое, Зума? — Не думала, что этот день когда-нибудь настанет! — вдруг воскликнула Эверест, сдерживая вырывающееся из груди хохотание. — Посмотри! Это... лабрадорская феечка! Не требовалось фиолетовой шляпы, чтобы привлечь внимание двух щенков. Иногда достаточно всего лишь ярко-оранжевого костюма с большими волшебными крылышками, усиками и исскуственными лапками; огромное количество блесток и сияющих на солнце пятнышек. Наряженный самым невероятным образом, неудивительно, что Зума сделался предметом хохота. Неестественно зашелестели крылышки на щенячьей спине, усики наклонились, когда спасатель подошел к товарищам и недовольно пробурчал: — Это бабочка... просто оранжевая бабочка... я только выгляжу, как щенок, но в душе я бабочка! — Кто тебя так, Зума? — сочувственно спросил далматинец. — Пока вы тут мило беседовали... — пришел в себя лабрадор, возмущенно сверкая глазами, но в то же время было видно, что костюм скорее веселит его, чем раздражает, — мэр Гудвей решила сделать рекламу... я же оказался не в нужное время в самом ненужном месте. — Интересно, откуда у неё взялся такой костюм? — рассмеялась Эверест. — С прошлогоднего фестиваля бабочек... а вообще, он... Слова остались недосказанными. Внезапно пиликнувший ошейник отвлек лабрадора на середине и теперь ему бы уже не удалось вспомнить, что хотелось такого сказать. Лапы понеслись к столу, где останавливались изначально, глаза понеслись по деревянной поверхности, осмотрели под ней, тщательно пытаясь что-то отыскать. Ему даже пришлось проверить под ковриком — настолько невидимой оказалась искомая вещь. Окончательно сдался спасатель только, когда раздался повторный звонок, и вздохнувшему Зуме пришлось поскорей ему ответить. — Райдер, ноутбук не обнаружен. Продолжаю поиски... — здесь лаймовый взгляд остановился на далматинце, и веселые огоньки засверкали в глубине глаз, — кстати! Ты мог просто позвонить Маршаллу, а не просить меня сбегать до базы. Да. Наш творец и отец снеговиков здесь, причем не один. Зума прервался, повторно осмотрел поверхность стола, точно надеясь теперь невероятнейшим образом отыскать исчезнувший ноутбук, но, к сожалению, такая способность дана одним лишь матерям — щенкам (даже спасателям) такое не под силу. Повторно вздохнув, лабрадорская бабочка повернулась к товарищам и с надеждой в голосе произнесла: — Кстати, вы не видели ноутбук? Такой беглец с кожей цвета вампира, высасывающий из людей желание подниматься с дивана и боящийся воды. Засмеявшийся Маршалл приподнялся и сам позвонил Райдеру. — Оранжевая лабрадорская бабочка забыла напомнить тебе одну важную деталь (здесь Зума повернул голову и сверкнул глазами). Райдер, ты ведь отнес ноутбук на техосмотр, помнишь? — Это другой, — после непродолжительной паузы ответил командир Патруля. — У тебя два ноутбука!? — пораженно воскликнул Маршалл. — Ты когда это Гарри Поттером успел стать, чтобы черную магию практиковать?! Еще скажи, что ты главнокомандующий Пентагона! — Придется огорчить, но пока только заместитель главнокомандующего. — Я так и... погоди, что!? Ситуация напоминала сюжет непроработанной комедии, написанной за несколько минут до выступления. — Шучу, — далматинцу представилось, что в этот момент Райдер подмигнул. — Если не занят, можешь поискать ноутбук на втором этаже? А "лабрадорской бабочке" передай возвращаться к пляжу и помочь расклеить плакаты. Призадумавшийся Маршалл посмотрел на бабочку. Та лишь пожала плечами, оставляя работу товарищу и медленно направившись к дверям. — Будет сделано. Мы с Эверест посмотрим. Он вопросительно посмотрел на подругу, и та согласно кивнула. — Только осторожней с главным компьютером... — прибавил Райдер, что заставило щенка неловко улыбнуться и опустить взгляд. Маршалл прекрасно понимал беспокойство со стороны командира Патруля, считая это вполне оправданным, однако напоминание, что он может случайно что-то разбить, не могло не задеть далматинца. Пусть он не умел обижаться, некоторые слова, особенно когда дело касалось его неуклюжести, оставляли черные следы на сердце. — Не обещаю... — пробормотал он. — Не беспокойся, Райдер, — весело добавила хаски. — Если вздумается упасть, я его остановлю. — Полагаюсь на тебя, Эверест! И, тихо пиликнув, красный ошейник погас.****
Существуют вопросы, ответы на которых отыскать бывает непросто. Создается ощущение, точно пробираешься через бурлящие джунгли или ступаешь по горячим пескам. Слева разносятся слепящие порывы ветра; но с другой стороны уже раздается гомон чирикающих птиц. Хочется повернуть голову и взглянуть на этих чудесных созданий, хоть немного, краем глаза, определить цвет пестрых крылышек. Но посмотреть на них не удастся. Не стоит пробовать — глаза направлены только вперед. Ведь здесь ты — первооткрыватель. И, как и любому первооткрывателю, тебе не хочется отступать, хоть на секунду отвлекаться от намеченной цели. Бросать на полпути, когда впереди показался просвет или оазис? Лучше шагнуть вперед и немного потерпеть, чтобы потом сполна насладиться полученным ответом. Почему я люблю тебя? Сотни неизведанных причин кроются в глубине громко бьющегося теплого сердца. И оно напоминает мир, еще никем не исследованный, открыть который так хочется... Пробираешься вперед. С новыми силами направляешься к заветной дали. Чувствуешь, как в кармане появляется и шуршит серебряный ключик. Смотришь по сторонам, отыскивая сундучок. Тот обнаруживается под занесенным его песком. Осторожно наклоняешься, коснувшись ухом железного ободка, прислушиваешься, пытаясь отгадать, что может находиться внутри. Что-то равномерно шумит. Щелкает замочек. Откидывается деревянная крышка, и тогда... понимаешь, что это... всего лишь частичка от всех тех сокровищ, что ждут впереди. Поднимаешься и ступаешь дальше. Однажды ты спросил, почему я люблю тебя? Сейчас. Мне открылся новый ответ. — В них говорится, — продолжила спаниелька, слегка помотав головой, — Если ты находишься рядом, нет ничего, что могло бы заставить меня бояться . Раньше... — добавила она задумчиво, — перспектива танцевать на сцене, перед огромной публикой повергла бы меня в ужас. Подумать только, все эти взгляды, прожигающие тебя насквозь. Они будто пытаются заметить нелепую ошибку и посмеяться над провалом. Я знаю: в Бухте Приключений нет таких людей, но... никак не удавалось избавиться от этого ужасного чувства. А теперь... мне нестрашно. Ведь если что-то случится, я знаю, что могу положиться на тебя. Зачарованные глаза, блестящие всеми оттенками вишневых лепестков, раскрывшихся навстречу весеннему солнышку... глаза, наполненные таким неподдельным счастьем, озаряющим пространство вокруг ярче упомянутого светила, что ему сделалось немного не по себе... они улыбнулись, перелились серебристыми бликами и ожидающе посмотрели на Гончика. — Вот как, — наконец произнес он. — А то мне казалось странным и непривычным, что ты выглядишь такой спокойной. — Конечно, я волнуюсь... но все не так плохо, как могло бы быть. Ему никогда прежде не доводилось встречать настолько милых, завораживающе прекрасных, невинных, легкомысленно-добрых и одновременно серьезных глаз, какие сейчас так весело и доверчиво обратились на него. Он был уверен: никогда не получиться отыскать похожие (хотя бы немного похожие!) и после. Во всем мире не может больше существовать таких же щенков, как она. Потому единственное, что только оставалось желать сердцу — находиться рядом с ней. Продолжать поддерживать её, заботиться и делиться советом и никогда не отпускать. Ведь... похоже, ей тоже хотелось оставаться с ним. Однажды она уже спросила: «Ты ведь не оставишь меня, правда? Всегда будешь рядом? Не позволишь мне снова почувствовать себя одинокой и никому не нужной?» И ему прекрасно запомнились эти слова. Ведь именно тогда Гончик осознал, как сильно дорожит ею. «Этого не произойдет! — решительно ответил он. — Больше никогда не произойдет!» «Но если... — голос Скай сделался тише шепота. — Отыщешь, если что-то случится?» «Хоть на краю света! — воскликнул овчар. — Можешь быть уверена. Я обязательно тебя найду!» И тогда он поклялся до последнего её защищать. Не подозревая, что в этот день видит её улыбку в последний раз.****
— Посмотри, — Эверест повернулась и кивнула на небольшую коробку, одиноко стоящую в углу. — Кажется, я нашла. Покрытый многолетней пылью, точно скала длинношерстным мхом, картон тоскливо встретился с взглядом Маршалла, что оставил разглядывать балкон с сидящими на нем синелапыми чайками. Коробка выглядело древней и казалась старше не только спасателей всех вместе взятых, но даже самого Райдера. Потрепанная, потускневшая, с нечитаемыми внизу надписями. Скотч со временем местами отлип и торчал в разные стороны. Один уголок коробки был заклеен, другого же было не спасти. Единственное, что придавало картону жизнь, — рисунки музыкальных нот, сделанные черной ручкой. Создавалось сильное впечатление, будто раньше она принадлежала неизвестному музыканту, глубоко погруженному в творчество. В порывах вдохновения, он не нашел ничего лучше, как записать ноты на первую попавшуюся поверхность, какой оказалась эта коробка. Неудивительно, если у такого человека вся поверхность комнаты покрыта партитурами... Щенок быстро помотал головой, возвращаясь к реальности. Столь древние экспонаты место которым в музее, а не на базе спасателей, порождали в душе глубокие размышления, вырваться из которых было чрезвычайно сложно. — Эверест, — посмотрев на хаски, вздохнул Маршалл. — Помнишь, нам нужен "вампир" с металлическим корпусом и предсказуемым паролем, — заметил он, припоминая слова оранжевой лабрадорской бабочки, — а не антиквариат из каждой второй иностранной лавки сувениров. Хотя... своей древностью эта коробка немного напоминает вампира... или скорее динозавра. Эверест удивленно посмотрела на него и рассмеялась: — Граф Коробкула! Нет, нет, я про другое. Конечно, горную спасательницу вряд ли заинтересовала бы такая старая вещь (хотя, пожалуй, Маршалл так мало знал о её увлечениях, что не мог сказать бы наверняка. Может, хаски увлекается коллекционированием предревних коробок? Или музыки неизвестных сочинителей, забытых временем и самой эпохой? "За какой картой окажется джокер" неизвестно. В любом случае, гадать можно долго. Проще позже спросить это у Эверест, а сейчас его самого заинтересовала престранная коробка). Внимание далматинца привлек лежащий на коробке листок. Свежий, белоснежный. Никак не сочитающийся с грязной, оборванной картонкой и оттого вызвавшей много вопросов. И их стало еще больше, стоило приподнять листок и обнаружить под ним ноутбук — этакого вампира, как говорил Зума-бабочка, с серым ободком и наклейкой от производителя на крышке. Если бы не выделяющаяся бумажка, спасатели могли бы искать его вечно. Сам же лист оказался абсолютно пустым. Эверест даже проверила обратную сторону, но, ничего так и не найдя, кивнула на найденного потеряшку и неожиданно рассмеялась: — Как он оказался здесь? — она уже хотела приподнять ноутбук, но передумала, видимо, забеспокоившись повредить или случайно уронить. — Мне больше интересует эта странная коробка, — Маршалл передней лапой прикоснулся к ней. — Кажется... что-то похожее я где-то уже видел. — Такая древняя! — улыбнулась Эверест. — Как думаешь, она могла видеть динозавров? — Динозавры-музыканты? — Почему бы нет? Северно-голубые глаза хаски обратились к коробке, представляя гигантских рептилий, играющих на каменных барабанах, деревянных гитарах и поющих свои рычащие песни. После чего повернулись к Маршаллу, и спасательнице внезапно подумалось, как бы выглядел далматинец, окажись он динозавром. Но, быстро прогнав подобные мысли, она посмотрела на ноутбук. — Позвоним? Или сразу принесем этого вампирчика Райдер? И уже намереваясь позвонить, Эверест опустила мордочку к ошейнику, как, не успев и тявкнуть, пиликание само раздалось из жетона. Только не её, далматинца. Хаски повернулась и вопросительно посмотрела на друга. — Кажется, нас уже потеряли, — произнес он, приняв звонок. — Разыскиваемый обнаружен, Райдер. Сейчас принесем к... — Маршалл! Позвонивший внезапно оказался не командиром Патруля, а Гончиком, что так встревоженно воскликнул и заставил спасателей вздрогнуть. — Мы уже нашли ноутбук, — взволнованно добавила Эверест, почуяв неладное. — Ноутбук...? — отрешенно прозвучало в ошейнике. — Да, тот, о котором спрашивал Райдер... или ты по другому поводу? — Да... тут такое дело... — Гончик вздохнул, — к вам Скай не приходила? Голубые глаза переглянулись, задаваемые одним и тем же вопросом. Эверест попыталась слегка улыбнуться, но встревоженное выражение мордочки говорило все за себя. — Нет, — ответил Маршалл. — Мы сейчас на втором этаже, но все равно услышали бы, если бы двери открылись. — Тогда... — отвечал жетон. — А что случилось? — подскочила Эверест. — Мы можем помочь? Образовавшееся молчание затопило комнату, и спасатели вновь переглянулись. Далматинец решительно кивнул. — Мы сейчас будем, — произнес он, повернувшись к лифту и давно уже позабыв о ноутбуке. — Она исчезла... — мрачно и подавленно прозвучало из ошейника. — Просто нигде нет!