Падший будет прощен

      Черная роза в горшке стояла в центре обеденного стола, гипнотизируя, как взгляд кобры. Могло показаться, что если на миг сомкнуть глаза, то она взаправду обратится в змею и яростно зашипит, раскрыв пасть. Ни у кого из Шадоглу цветок не вызвал положительного отклика — к нему подходили, им любовались, охали, вдыхали горько-пряный аромат, совершенно несвойственный другим розам, молились и полагали, что это воплощение скорой смерти. Загадочная красавица из Халфети напугала семью хлеще змеи. А главной загадкой было: кто ее принес и зачем?       Харун однажды видел этот сорт роз воочию, а потому не удивился. Город, где его разводили в парниках, находился в двух с половиной часах езды от Урфы. Они посещали его с отцом. Ходили осматривать греческую крепость Румкале и плавали на катере к затонувшим деревням — самая древняя часть Халфети ушла вместе с мечетью под воду из-за строительства дамбы на Евфрате. В конце экскурсии отец повел Харуна к парникам с темно-бордовыми бутонами, сидевшими в горшках и пока не принявшими конечную окраску. Черные царицы цветов брезговали иной почвой, кроме кислой, а такой славились берега Халфети.       Найдя Ярен в столовой за обедом, Харун проглотил голодную слюну. В священный Рамадан беременная жена освобождалась от строгого поста вместе с мамочкой Хандан и Зехрой-ханым, а остальные ждали наступления ифтара, когда солнце скроется за горизонт и можно будет поесть.       — Харун, что это такое? — спросила Ярен, показав на розу пищевым мелком, обмакнутым в какой-то острый соус.       — Халфети? — вскинул он брови.       Роза, как магнитом, приковала к себе женушку и тещу. Харун подошел к ним и увидел на их лицах ожидание, что сейчас он приоткроет завесу тайны, которую создала вокруг себя томная красавица в горшке. Мамочка Хандан назвала ее проклятой и прибавила:       — Ах, сынок, мы уже час наблюдаем за чьей-то розой и в толк не возьмем, зачем она здесь. Ее не ты купил?       — Нет, мама. Но, кто бы ее ни принес, у него интересные предпочтения.       — Ты знаешь, что она значит? — спросила Ярен, не скрывая брезгливой опаски.       — Я бы сказал, что она похожа на тебя в нашу первую встречу: вся в черном, красивая и такая же колючка, — сквозь улыбку сказал Харун, ущипнув женушку за плечо.       Догадаться-то не трудно о значении черного оттенка, но озвучивать его сейчас ни к чему. Тревожно продолжались дни в особняке, и семья нуждалась в хороших новостях, а не в «Халфети».       В марте Хазар-бей ходил как в воду опущенный и каждый день созванивался то с Мираном, то с Зехрой-ханым и их дочерью, которая долго наблюдалась в клинике Стамбула. Все спрашивал, как прошла плановая операция, как чувствует себя его внук, когда врачи разрешат им вернуться, не будет ли от кесарева последствий, нет ли болезней, грозящих малышу? И так до бесконечности. Хазар-бею сочувствовали все, ибо он заметно постарел и потерял в весе от нервов. Однако потом он с великой радостью показывал фото Рейян с внуком, которые ему присылали по интернету.       На почве переживаний дяди взошли волнения Ярен. Она призналась, что боится оказаться на месте нелюбимой кузины, томиться неделями в больнице, переживая за здоровье Ахмета. Вообще казалось, что в этом мире у Харуна с женой больше не было ничего, что не могло бы заполнить имя сына. Оно крало их сны и ночи. Врачевало раны прошлого. Заставляло говорить о том, о чем они никогда не думали. Ярен очень пугала детская инвалидность. Она слышала о тяжелой судьбе детей-инвалидов и о недобросовестном к ним отношении в школах. Да и кроме того у нее на глазах сестра Гюль ходила по краю инвалидности после травмы головы. Ей запрещались нагрузки, в особенности эмоциональные — от каждого приступа ее плача семейство вздрагивало и стремительно седело. Неотвратимо близился ее третий учебный год, предпоследний в начальной школе, а Зехра-ханым уже подумывала перевести дочку на домашнее обучение.       В ту минуту Харун почувствовал, как ему на плечи опустился груз постаревшего Хазар-бея. Он будто рухнул с небес на землю, вспомнив, что человек не только внезапно смертен, но и внезапно болен. Взяв себя в руки, Харун убедил Ярен, что с ними ничего подобного не случится. Он рядом. По словам доктора, поводов для беспокойства за Ахмета не было, хвала Всевышнему. И, правды ради, заметил Харун, в отличие от Рейян женушка не ест что попало, принесенное неизвестно кем в одинокий домик посреди глуши, когда в городе вовсю свирепствует кровная война с Фюсун Асланбей.       — Тем более, жизнь моя, Ахмет будет учиться в Америке. Там условия намного лучше, вот увидишь, — обнадежил он Ярен.       В доказательство сын поддерживал ее шевелениями, благодаря чему они были спокойны на его счет. Ровно до того момента, пока у активности Ахмета не наступил пик. Причем точеный.       Ахмет отбил жене внутренности, отпинал датчик УЗИ за то, что доктор поменяла свое мнение о поле ребенка. Она почти сразу же исправилась, но было поздно. Сын отвернулся, всем своим полупопием показав, как он обижен, что его посчитали дочерью. А вечером забрался Ярен под ребра, и, если бы не мамочка Хандан, пыл разбойника было бы не усмирить.       — Дочка, смотри, здесь нет ничего страшного...       От наставлений госпожи Хандан у Харуна слегка закружилась голова, поэтому он предпочел не видеть, что она показывала, и просто держать перепуганную Ярен за руку. В душе темной водой разлилось осознание, что не за Таврскими горами рождение ребенка, а они не готовы стать родителями. Любая неприятность, связанная с сыном, выбивала их из колеи, как лопнувшая парашютная стропа, и они прямиком летели в пучину панического трепета. К этому нельзя подготовиться абсолютно. Но оно мало волновало Ахмета, который уже сейчас вел себя, как очень капризный член семьи.       — ...Вот так ставишь ладонь между ребрами и его ножками и не даешь ему залезть. И все!       — То есть он постоянно будет так делать?! Я от боли на стенку хотела лезть — ни согнуться, ни разогнуться! А вдруг что-то случится и он застрянет?       Мамочка Хандан испустила вздох преувеличенной усталости и выпрямилась. Она, похоже, запамятовала, как бегала вокруг новорожденной Хюмы, выдавая сумасшедший фонтан эмоций на каждый ее шорох.       — Ярен, Ахмета тоже можно понять. Он растет, ему мало места. Не бойся, он не застрянет. Я скажу Мелике заварить липовый чай. Иншаллах, он успокоит вас с Харуном, — пожалела их мамочка Хандан, оставив одних в гостиной.       — Ты чего весь мокрый? — спустя минуту молчания задала вопрос женушка. Она оглядела его с головы до ног, как будто он только что возник на диване.       — В чае искупался. Надо переодеться, — очнулся Харун от размышлений и крепче стиснул ее похолодевшую руку. Он пролил на футболку армуд чая, когда с верхнего этажа на них с тещей громом обрушился крик зовущей на помощь Ярен.       Харун собирался пойти в спальню, но под тяжестью мыслей, вновь навалившихся на него, так и не сдвинулся с места. Жена между тем попросила подать ей подушку. Пока он укладывал ее под спину Ярен, она вдруг полоснула по его нервам острыми, как кинжал, словами:       — Харун... я хочу, чтобы ты пошел со мной на роды. Я одна боюсь.       — Твою ж мать, — нечаянно вылетело у него. Харун резким жестом провел по волосам и замер. Аллах, только не это...       — Я без тебя не справлюсь, — ответ жены заострила обида, и он ощутил себя предателем, не оправдавшим ее доверия. Ярен сказала, что нет ничего страшного в том, что он ее сопроводит, но, едва Харун представил палату родильного отделения, как ему опять стало дурно. Ничего страшного — это когда земля сотрясается и с небес льет огонь, а родильный блок — кошмар наяву. Конец ответа Харун не расслышал, так как горячая пульсация крови в висках смыла все звуки и внутри закопошился тот же непереносимый ужас, что у Ярен. Харун замедленно кивнул:       — Я доведу тебя до палаты и подожду в коридоре.       — Нет, так не пойдет! Ты будешь нужен мне в палате, когда я буду умирать от боли и страха!       Нужен лежащим в полуобморочном состоянии? Много же пользы он принесет, если не усложнит врачам работу.       — Хорошо, посижу с тобой, потом выйду, чтобы не мешать.       — Харун, я тебя тресну! — отчаяние в голосе Ярен достигло крещендо. — Тебе ничего не придется делать, просто держи меня за руку и не бросай! Хочешь шутки рассказывай, что угодно говори там, любую ерунду, но ты должен быть рядом.       Верно, Харун не мог ее подвести. Он постарался внушить себе, что в больнице жена будет нуждаться в нем сильнее, чем когда-либо, и спасуй он в самый важный момент, ему грош цена. Одно поражение обесценивает тысячу побед. Вот окажись перед ним призрак Аджены-ханым с пистолетом, Харун бы даже не вздрогнул. Зато от деревянной кроватки Азата, которую мамочка Хандан отдала им, на кратчайшую секунду — на миллисекунду, чтоб ее! — его бросило в холодный пот.       Джихан-бей, когда они собрали кроватку и поставили в спальне вместо столика с креслами, предался воспоминаниям двадцатилетней давности о том, как он забирал мамочку Хандан из больницы с сыном. Заново переживая то утро, тесть словно изнутри лучился счастьем. Частица этого света упала в смятенную душу Харуна, позволив на какое-то время успокоиться. Но про себя он постоянно думал, как ему не доставало отца, его глубинной мудрости и своевременных советов. Что испытывал отец, когда он, Харун, родился? Ему было тридцать, как Харуну, и до тех пор его тоже занимала лишь работа. Его никто не учил быть родителем, однако он стал лучшим. Как? Как стать таким отцом? Неразрешимый вопрос повисал в тишине мыслей.       Сообразив, что он излишне вжился в роль задумчивого мудреца, Харун встретился с голубыми глазами Ярен. В них полыхал огонь. Наверное, в ее представлении это горело их свидетельство о браке.       — Я буду с тобой, — набравшись мужества, дал твердое обещание Харун.       Женушка снова его полюбила и доверительно прислонилась к его плечу:       — Ты проследишь, чтобы доктор делала все, как нужно?       Да, с экономическим образованием он же в первую очередь медик и разбирается, как делать правильно.       — У тебя хороший доктор, она не допустит ошибки.       — Но, если что, ты рявкнешь на них? — настаивала Ярен.       — Любимая, если ты будешь держать мою руку, мне весь мир нипочем. Только не отпускай, чтобы я не упал в обморок, — рассмешил ее Харун. Главное, суметь выдать львиный рев, а не блеяние барана, ведомого на заклание.       Пик активности Ахмета плавно перетек в обет молчания. Сын затих на сутки. Затаил обиду, не сдавался на уговоры Ярен пнуть ее, не отзывался на прикосновения Харуна к животу и на голоса семьи, которые очень любил. Аллах, за то, чтобы он пошевелился, можно было все отдать!       На это у госпожи Хандан тут же нашлись примеры, когда она не могла добудиться Азата или тихую Хюму. Говорила, что они сменяли режим бодрствования и рано бить тревогу. Возможно, и Ахмет спит себе и горя не ведает, пока параноики-родители на седины исходят. И все же ничто так не угнетало, как долгое молчание ребенка. Утром решался вопрос о поездке к врачу, немало утомивший нервы. На улице была хмурая, сонная погода, а в довершение всего еще и роза — черная.       Харун поставил на стул объемный пакет с вещами для родильного отделения. Недостающие белье, одежда, средства гигиены, крема — мамочка Хандан наказала готовить все заранее и складывать в отдельную сумку, а сегодня, наконец, выдался свободный день для магазинов. У Ярен ломило поясницу, из-за чего она поехать не смогла. Она дожевала пищевой мелок и спросила о документах из фирмы Шадоглу, которые он достал из того же пакета:       — Харун, что это?       Харун сел на соседний стул, в то время как мамочка Хандан тенью юркнула позади и опытным глазом проверила содержимое пакета.       — Четыре всадника Апокалипсиса. Слышала о таких?       — Ну допустим.       — Налоги, маркировка, электронная подпись и онлайн-кассы, — проговорил Харун. Игривый тон в их отношениях с женушкой успокаивал наболевший мозг и стал настолько неотьемлемым явлением, что чопорные домочадцы не обращали на него никакого внимания. — Как наш молчун?       — Выводит меня на негативные эмоции. Твоей матери есть чему у него поучиться, — погрустнела Ярен. — Так что я заедаю печаль сладким и острым.       — Не нагнетайте, дети, на еду отреагирует. Немного сладкого, и забрыкается, точно козлик! — заявила мамочка Хандан как что-то не подлежащее сомнению и, сведя брови, прикрыла ладонью рот. — Сынок, хорошо, вещи на месте, но пеленок надо больше. И не будем тянуть, начнем собирать сумку на малыша. Вечером напишем список. И забыла, что... Ах, да! Дочка, помереешь одежду, может, не подойдет размер, Харун поменяет.       — Сестра Хандан!       В столовую заскочила Мелике с просьбой спуститься во двор к конюху. За конем Рейян ухаживали мастера, нанятые Хазар-беем. Их работу ежедневно проверяла Зехра-ханым, но, так как она уехала в Стамбул, это бремя в рабочие часы легло на мамочку Хандан.       — Аллах! Вот проклятье! — в ушах отдались ее звонкие причитания. — Сорок лет мне их конь не сдался. Как будто у меня внук не рождается и забот иных нет. И так не голова, а османский «диван»! Полтора месяца осталось.       Хозяйской походкой она поспешила вниз и столкнулась в проходе с пришедшим Азатом. Поскольку возникать на пути взвинченной будущей бабушки себе чревато, тот моментально врос в дверь и пропустил ее. Потом присоединился к Харуну с женой за стол, повесив пиджак на спинку стула. Первым, что привлекло его, была, естественно, черная роза.       — А ее Насух-бей принес, — встряла Мелике, отвечая на его вопрос. — Собирается подарить Азизе-ханым.       — Зачем? — Ярен уронила второй мелок в соус и в считанные секунды воспылала глухим ревностным гневом.       — Аллах Всемогущий! И что дедушка хочет ей этим сказать? — взмолился Азат.       — Вряд ли это то, что все хотят сказать, — с саркастичной ухмылкой заключил Харун.       Обратившись к неведомому языку цветов, Мелике зачем-то смущенно пояснила:       — Может, Насух-бей хочет выразить восхищение госпоже? Кажется, он по-прежнему любит ее... Не станет же он намекать на разрыв отношений, когда у них родился общий правнук.       И служанка удалилась.       Ох, и аукнется старому бею его затея с розой. Оскорбленное донельзя семейство обязательно предъявит счет и потребует избавиться от цветка и крамольной мысли что-либо презентовать ненавистной Азизе. Шадоглу ни за что не примут ее. А пока жена и Азат с утроенным отвращением посмотрели на розу, и Азат постарался сосредоточиться на проблеме, с которой пришел к Харуну.       — Фырат, наконец, соизволил со мной поговорить. По-моему, со стороны дяди было ошибкой уступать ему место председателя — он и без того высоко задирал нос. Фырат в курсе долгов Фюсун. Я рекомендовал ему быть осмотрительнее с ней, так как по городу будто бы ходит слух о ее трудностях с деньгами. Он сказал, что по-родственному помогает ей. Не сознается, в чем его выгода.       Что и требовалось доказать, подумалось Харуну с запекающейся в груди злостью. Азат зря потерял время. Документы из Урфы, которые добыл Муса, сообщили о ситуации матери яснее, чем это мог бы сделать Фырат. Харун потратил вечер, чтобы детально изучить информацию, пересчитать долг, как официальный, так и в преступном бизнесе, и воссоздал примерную картину прошлых годов.       Начавшиеся сложности с финансами вынудили мать обратиться в суд за конкордатом. Он стоил три миллиона лир. Многие организации закрывались и уходили с молотка, потому что владельцы не могли позволить себе такую роскошь, как, по сути, потерянная квартира 1+1 с ремонтом и в хорошем районе. Харун навскидку ценники прикинул. Для матери эта трата — пустяк, по сравнению с ее-то колоссальными долгами. Отложенное банкротство дало ей дополнительное время на поиск средств. Если она не справится в срок, против нее начнут процедуру банкротства, и ей не удастся сохранить фирму. С партнерами по криминалу мать, по всей видимости, тоже договорилась на отсрочку.       Первым делом мать вытряхнула карманы Аслана, о чем племянник ни словом не обмолвился Харуну. Но, судя по датам на бумагах, она выплатила часть долгов после того, как связалась с Асланом и забила его голову идеей мщения Азизе. Мать использовала его, а он доверился ей. Они все жестоко обманулись.       Аслан погиб. Владычице Асланбеев даже не пришлось изображать скорбь, ведь, когда из твоих рук мешок с золотом вырывает сам Азраил, волей-неволей побледнеешь от ужаса. Позднее, когда на арену Мидьята выдвинули нового наследника Асланбеев, Фырата, некими кривыми и темными дорожками мать нашла подход и к нему. Выплаты задолженностей возобновились.       — Меня больше интересуют ее неофициальные кредиторы. Если верить отчету Мусы, это очень примечательные личности из верхушки новомидьятского клана, — произнес Харун, потому как это были те самые бандиты, что крышевали Насух-бея. — Они действуют с матерью сообща.       — Значит, она предложила им обворовать Фырата вместо нее? — ухватил Азат нить рассуждений. — Так он, чего недоброго, особняк и полфирмы нашей отдаст! Вообще-то Азизе тоже платила им за покровительство, но налог был меньше. А так как хозяин дома сменился...       — Поменялись условия сделки и добавилась третья сторона — моя мать. Фырату что-то предложили взамен и, не отрицаю, что дополнили свой заманчивый проект угрозами.       Лицо Азата недоверчиво напряглось, выглядывая поверх горшка с черной розой, а Ярен, отложив мелок, сложила руки под подбородком, слушая разговор.       — Из платежных выписок видно, что деньги переводятся по графику со счетов матери на счета официальных кредиторов. Оплачивает Фырат — он переводит ей. Тем временем в особняк Асланбеев заезжает машина, которая также забирает деньги, — выделил Харун немаловажный нюанс в банкротстве матери.       — У клана Эстеля схема та же, что всегда, — подтвердил Азат. — С нас он берет наличными.       — Эти выплаты должны прекратиться. Все. Но сначала те, что получает Эстель. Мать расплатится с кредиторами своим имуществом и вернет Фырату украденные деньги.       Едва лишь в прохладном воздухе столовой отзвучало решение Харуна, у Азата легла вся мимика, пораженная вспышкой озарения. Он отрывисто сказал:       — Прекратиться? По своей воле Фырат не пойдет на это. Я верно понимаю, Харун, что ты... Хайрет! Как ты собираешься забрать его деньги у Эстеля?       — Да, это самая сложная часть плана, поскольку нам нельзя светиться, — согласился Харун, ошарашив Азата тем, что идея была обдумана заранее, а не пришла к нему сиюминутно, и совесть его необычайно спокойна, как и уверенный голос, хотя замышлялось преступление. — Нужны надежные ловкие люди, которые ограбят машину Эстеля, пара машин — одна уже есть, и оружие с бронежилетами. И неплохо бы поставить в известность шефа полиции. Если он не посодействует, пусть хотя бы не мешает.       — Полиция и глазом не моргнет, даже если перебьют весь проклятый клан! Только рады будут, что их работа сделана чужими руками и не придется оправдываться перед старейшинами Эстеля.       — Отлично! — запальчиво воскликнул Харун. — И другое важное условие: среди наших «похитителей бриллиантов» должен быть умелый водитель, который сладит с крупной машиной. Если у него есть опыт в обращении с военной техникой, тем лучше.       — Насколько крупная машина? — снова напрягся Азат. Быстро же он включился в дело.       — Ну примерно танк, — Харун достал из кармана рыжей кожаной куртки ключи от дальних асланбейских гаражей.       Следившая за ними Ярен точно забыла дышать и прислонила руку к животу. За столом послышалось ее леденящее нутро оханье, отчего Харун и Азат подорвались как по команде тревоги.       — Сестра, ты чего? Мама! Мелике!       — Едем в больницу! — разволновался Харун. От страха за жену ему почему-то закружила голову нелепая мысль, что он не докупил пеленок, у них не готова сумка для малыша и вообще они ни к чему не готовы.       Ярен осадила их:       — Да тихо вы! Все хорошо, успокойтесь. Машаллах, это Ахмет икнул. Отозвался мой львенок на мелки с соусом.       У Азата подкосились колени, он завалился обратно на стул.       — Машаллах, — облегченно выдохнул Харун и поздно понял, что, используя их слабость, хитрая дьяволица сцапала со стола ключи от гаражей, неуклюже, но удивительно быстро поднялась с места и опрокинула на их план большущий медный таз:       — А вам, похитители бриллиантов, я запрещаю шпионские игры! От ваших опасных придумок не только Ахмет, но и я заикой стану! Пока не придумаете что-нибудь другое, ключи не верну.       Женушка спрятала их. Тяжелому взгляду Харуна отвечало беззвучное движение ее губ с промелькнувшим тигриным оскалом. Захочешь настоять на своем — она рыкнет и атакует и лучше сама прибьет мужа, чем позволит это мидьятским головорезам. Сложилось патовое положение, Азата же пробрал смех:       — Да, брат Харун, женатому мужчине, прежде чем в пекло войны броситься, надо согласоваться со своей бухгалтерией!       Многим замечательны старинные ассирийские особняки: и горделивыми видами, и тысячелетней историей, и подвалами, и высокими заборами с удобными верандами — многим, но, увы, не гаражами. А все потому, что гаражей в них не было. Планировка древних зодчих не везде предусматривала вместительные склады, мастерские и конюшни, которые можно оборудовать как гаражные отсеки. Под машины зажиточные семьи старого города выкупили отдельные помещения — кто поблизости, а кто за чертой жилого района.       Каждый раз, куда-то выезжая или возвращаясь домой, Харун совершал небольшую пешую прогулку. Автомобили домочадцев подгоняли к воротам охранники, но он отказался от этой услуги. Одно дело, прими он алкоголь, а так и охранники эти не на него работали, и водители — неусыпные материнские стражи — ему с детства докучали. Мать неоднократно их навязывала.       После обеда Харун заехал к шефу полиции, чтобы обсудить дело с похищением денег, получил добро, ценные рекомендации и держал путь домой. Но сперва — к гаражу. Хотя Ярен забраковала план, так просто он не сдастся и докажет, что риск оправдан. Выбора особо-то не имелось, кроме как выкрасть наличность, обставив нападение как предательство матери, заставить ее с Фыратом хорошенько понервничать, посуетиться, сбиться с ног в поисках спасения — а сумма там не малая — и в последнюю минуту, когда клан Эстеля выдвинет им ультиматум, вызвать мать на поединок, навязав свою игру. Без денег она беззащитна. Харун долго размышлял о криминале, частью которого принуждал себя стать. Задавался вопросом, не утратил ли он здравомыслие, и приходил к ответу, что этот мятеж и был его здравым смыслом. Чтобы загнать львицу-людоеда в клетку, он должен быть с ней беспощаден.       Миновав гаражи Шадоглу, Харун проехал дальше по пустынной темной улице, к гаражным помещениям Асланбеев. Он хотел осмотреть местность и проверить наличие наружных видеокамер. Генюль не помнила, есть ли они. Она отдала свой комплект ключей и сказала, что эти, самые дальние, гаражи использовались редко. Раньше там хранился старый хлам, теперь безвылазно стояла машина Аслана. Туда же мать приказала отогнать танк. Он и пригодится Харуну.       Остаток дороги Харун прошел на своих двоих по песку и разбросанным грудам щебня, осторожно огляделся и никаких камер у железной двери не обнаружил. Горная равнина за гаражными отсеками, что далеко на горизонте подпирала собой небо, дыхнула на Харуна пронизывающим холодом ночи, изгоняя из этих полудиких замусоренных мест. Действительно, он обещал Ярен не задерживаться, поэтому направился обратно к машине.       Спустя полчаса или меньше на въезде в жилой район Харун остановился. На узкой, как тоннель, улице, встрял незнакомый автомобиль. До гаражей Шадоглу всего один поворот, а треклятый водитель и не думал уступать проезд. Когда и третий сигнал гудка ничего не дал, Харун вышел наружу и, пройдя вперед, заглянул в окно машины. Она оказалась пустой. Следов борьбы, царапин и вмятин нет. Вокруг ни души и могильная тишина, в которую, казалось, вот-вот ворвется с истошным хрипом призрак Аджены-ханым, о которой недавно вспоминал Харун.       Эта жуткая мысль сейчас же развернула его назад, потому как волчиха была падка на подобные ловушки. Кто-то еще мог специально тормознуть его в глуши — это Харун уже не ставил под сомнение. Уловка слишком очевидна и проста. Он мигом забрался в салон. Захлопнул дверь. С того мгновения, как он осмотрел автомобиль, счет шел на секунды. Перейдя на заднюю передачу, Харун было дал по газам, как путь к отступлению отрезал черный внедорожник, который чуть не впечатался левым крылом в стену.       Блядь, выйдет иронично, если это клан из Эстеля. Только задумали их ограбить.       У Харуна прорезалась недобрая, лисья усмешка — так бывает, когда арена сталкивает с хищниками крупнее тебя. Не теряя времени, он открыл бардачок и взял травмат. Если переживет сегодняшнюю ночь, обязательно сменит его на боевую модель, спрятанную дома в сумке. В зеркале заднего вида у внедорожника распахнулись двери.       Быстрыми, отточенными движениями Харун проверил патроны, предохранитель оставил опущенным. Из внедорожника выпрыгнули двое с лицами, замотанными в ткани. У одного на плече покачивался автомат. Что ж, Харун и прежде выходил сухим из воды, даже если на него башанет Посейдон. Выкрутится и на этот раз.       Он не стал дожидаться, когда две высокие фигуры нависнут над машиной и, отняв пистолет, выволокут его наружу. Они не сбрасывали оружие, как сделали бы, имей намерение просто поговорить, и это давало ему полное право обороняться. Выскочив из салона, Харун вскинул пистолет и встал за капот. Мужчины замерли, видимо, не рассчитывая на молниеносную реакцию. Второй резко потянулся к кобуре, но его задержал автоматчик.       — Предупреждаю вас сразу, беи, — вырвалось быстро и хлестко, как удары сердца, что долбилось в пересохшем горле Харуна, — я буду стрелять на поражение.       Тюремная камера всяко милее могилы. На его заявление у автоматчика, который приподнял руки, странно загорелись глаза. Отчего-то Харуну смутно показалось, что эти лукавые искры он видел раньше, у Джихан-бея, но незнакомец дернул рукой, и Харун выбросил вздорную догадку из головы, наведя на него дуло. Тот стянул с лица платок.       — Харун-бей?..       В невыразимом изумлении на него глядел Сардар.