Одержимость

      Май, 2005 год       Последний весенний месяц был скуп на погодное богатство в виде солнечных лучей, украшавших человеческий лик ослепительным клеймом. Воздух не был пропитан бархатным теплом, ожидавшимся в преддверии лета. Порывы ветра умудрялись проскальзывать сквозь толстую ткань верхней одежды, заставляя тело леденеть от долгого пребывания на улице. Небо было полностью затянуто в одно большое пятно, напоминавшее густую сажу, слегка разбавленную проблесками пушистых серых туч. Ливневая стена служила завесой от внешнего мира, напоминая купол, в котором остались те, кому судьба не спешила улыбаться. Скорее, она строила злостную гримасу, истошно гогоча, насколько искусно ей всё-таки удавалось обвести людские души вокруг пальца.       Гермиона почти не чувствовала ни холодного дуновения, заставлявшего остальных ежиться и прятать лица в шарфы. Она также не осязала, как дождевые капли падали на щёки и лоб, оседая колючими крупицами, подобно хрустальной крошке. Было в этом что-то прозаичное. Как следствие того, что очередная жизнь оборвалась в мгновение ока, раскрошившись в руке свирепого животного. Одно движение — и чьё-то существование останавливается, отпечатываясь на ладони воспоминанием.       Грейнджер не ощущала ничего из того, что должна. Ментальное превозмогало над физическим, меняя дислокацию чувств. Волшебнице хотелось абстрагироваться от того, что пожирало изнутри, но, вопреки самой себе, не могла. Борьба с собственным разумом напоминала хождение по лабиринту в надежде спастись и найти выход, но всякий раз, когда Гермиона пыталась переключить внимание, сознание приводило её к исходной точке, замораживая в памяти мгновение, ставшее причиной, по которой сегодняшнее утро девушка встретила на кладбище.       Пронзительный крик Джинни до сих пор звучал в девичьей голове, повторяясь снова и снова, выдерживая идентичную тональность. Наверное, только это помогало Гермионе не выпасть из реальности окончательно, вздрагивая всякий раз, когда она вспоминала.       Грейнджер уже слышала однажды нечто похожее, проникающее под ребра острым лезвием, вспарывая один из клапанов, державших равновесие хрупкого сердца. В тот самый день, когда Волдеморт ошибочно подумал, что ему удалось победить. В тот самый миг, когда Хагрид нёс на своих руках Гарри. Именно тогда Гермиона, шоком оторванная от действительности, уловила возле себя истеричный возглас, служивший самым красноречивым описанием потери. Боль разрасталась под кожей узорами, испещряя собой то, что помогало держаться.       Несколько дней назад история повторилась вновь, но, увы, без счастливого финала. Ужас, подкравшийся со спины, не оказался уловкой, способной переиграть ход событий. Он вонзился печальной новостью и оброс плачевными последствиями. И беспрерывные рыдания Джинни оказались самым подходящим средством, чтобы описать всё то, что прочувствовал на себе каждый, кому довелось заметить то, что вывалилось из алой коробки, принесенной Джорджем.       Чёртов алый цвет стал символом, отождествляющим всю ту чернь, что прежде преследовала исключительно Гермиону. Именно этот оттенок стал сигналом накануне, когда некто расписал стены гостиной настоящей кровью, принадлежавшей Крайтону. И тот, кто взялся вершить суд над душами вместо Доу, решил продолжать. Гнать напролом, попутно сметая шахматные фигуры со своего пути в жажде добраться до той, кто однажды добровольно согласился на эту опасную игру.       Процесс собирания вещественных доказательств и допрос самого Джорджа происходил в доме Поттеров. Медлить было нельзя, учитывая, что о месте нахождения Анджелины никто не знал. Маньяк, на славу поиздевавшийся над бедной девушкой, оставил для следствия только отрубленные девичьи ладони без пальцев, и именной браслет, подаренный мужем на одну из годовщин.       Уизли был уверен, что эту коробку никто не мог подменять, учитывая, что она хранилась в его квартире. Он собирался передать подарок для Джеймса, но на дне алого картона оказалось то, что предназначалось Джорджу. Жуткий презент, полностью скопировавший оболочку, в которой должны были храниться детские игрушки.       У Гермионы не было никаких сомнений, что это дело рук одного и того же психопата, решившего поглумиться и запутать мракоборцев. Её уверенность окрепла в тот момент, когда ей удалось выбить из Саммерсета разрешение провести экспертизу над частями тела Анджелины.       Игнорируя щемящее чувство в груди, Грейнджер скрупулёзно выполняла свою работу, вернувшись в свою лабораторию. Она детально осматривала каждый дюйм окоченевшей плоти, не сумевшей сохранить мягкость тканей и живой оттенок.       Ведьма пыталась собрать отпечатки пальцев преступника с помощью специальных чар, создававших вокруг останков белую сферу. Но полупрозрачное волшебное полотно не показывало то, за что можно было зацепиться. Из видимых увечий — царапины, не от ногтей, а от острого предмета. Возможно, от бритвенного лезвия или ножниц. На подушечке правой ладони можно было заметить пузырчатые следы, к коже прислонялась сигарета, прижигавшая верхний слой эпидермиса. Словно кому-то было мало зверства и гнилой нрав требовал бо́льшего. На левой конечности Гермиона отметила рассечение, проходившее вертикально от места, где должен был начинаться безымянный палец до основания ладони.       Лабораторного исследования оказалось недостаточно, чтобы вынести хоть какой-нибудь вердикт, способный пролить свет на характер преступления. Все нанесенные раны были объективной условностью. Кроме того, что Грейнджер заметила чисто случайно, подумав о том, что всё явное всегда хорошо скрыто от глаз ищейки.       Браслет, висевший на обрубке запястья, не был тронут ни разу с тех пор, как Грейнджер начала свою профессиональную проверку. Она не сразу заметила, что украшение из белого золота ни разу не сместилось в процессе изучения рук, и это было крайне странно, учитывая, что при активной работе, металлический ремешок должен был сорваться с останков. Но браслет был приклеен к плоти.       Гермионе пришлось размочить отрубленную ладонь в растворителе, чтобы золото отклеилось от основания запястья без каких-либо повреждений. И когда волшебнице удалось изучить злосчастный аксессуар, пазл окончательно сложился. На внутренней стороне металла был вырезан знакомый рисунок, являвшийся ведьме в самых страшных снах. Копье, рассекающее круг. Отличительный штрих, достававшийся жертвам в знак того, что безумный замысел был исполнен и претворён в жизнь.       Именно тогда она поняла, что вся история с Эллингтоном была не больше, чем блефом. Намеренным актом, спровоцировавшим всю команду акцентировать внимание на Даррене и его личности, ведь, чёрт возьми, это было так удобно. Отдел следил и пытался вывести криминального авторитета на чистую воду слишком долго, чтобы не заметить самого главного — отсутствия логичного мотива.       Исчезновение Джонсон и вполне весомый аргумент в виде угроз, присылаемых на личный адрес девушки, послужил отвлекающим манёвром, чтобы заставить каждого, — включая Гермиону — поверить в то, что никто другой не мог посягнуть на жизнь успешной владелицы ювелирного салона. Похищение на почве конкуренции — вполне приемлемая причина для того, чтобы убить. Но сам характер преступления и главный посыл в виде хорошо знакомого рисунка расставил всё на свои места.       Это совершил не Эллингтон. Чистильщик, его подражатель, да кто угодно. Но не Даррен.       Разумеется, у него имелись свои грехи, за которые ему придётся поплатиться в Азкабане, если Малфой и Гарри успели разобраться с секретными документами, хранившимися в подвале поместья.       Гермиона проставила предательский прочерк в протоколе, умышленно игнорируя графу «Потенциальный подозреваемый». Рука зависла над пергаментом, силясь не выцарапать пером то самое имя, но девушка прекрасно понимала, что последует за столь необдуманным поступком. Если она поверит собственной дедукции и тем доказательствам, что ей удалось собрать, Гарри и Саммерсет всё равно посмотрят на неё, как на умалишённую.       Грейнджер хотелось верить в то, что Поттер поверит собственным глазам, когда увидит сделанные для досье колдо вещдоков. Подобное сложно проигнорировать. Но ей требовалась осторожность и избирательность в том, что девушка собиралась транслировать неготовому обществу.       Однако тот, кто вернулся, чтобы пролить как можно больше крови, не спешил быть осторожным. Это напоминало Гермионе о седьмом добавочном курсе, когда за одним чудовищным событием следовало второе, более масштабное и жестокое. Когда каждый, кто был вовлечён в ход жутких событий, понимал, что это только начало великого спектакля, который срежиссировал сам Дьявол.       Тело Анджелины нашли почти сразу — убийца сам привёл к нему мракоборцев, оставив на дне коробки загадку. Сложив очередную головоломку душевнобольного, отряд обыскал чердак многоэтажного дома, в котором проживал Джордж вместе со своей женой. Бедную девушку нашли мёртвой, истерзанной настолько, что для опознание потребовалось дополнительное освидетельствование.       В этот раз Гермиона не пожелала проводить осмотр трупа. Она едва держалась, когда проверяла части тела, мысленно молясь о том, чтобы отрубленные руки — были единственным, что могла потерять Джонсон. Но маньяк решил взять её целиком, не оставив на ней живого места.       Исходя из написанного в документах, Грейнджер узнала некоторые подробности. Найденное тело Анджелины было прибито к срубовым доскам, служившим каркасом для крыши. Он вколотил гвозди в её предплечья, оставив висеть посреди пустого помещения. Девичье тело было обнажено, но следов сексуального насилия не обнаружили. Только некоторые метки, свидетельствовавшие о чрезмерном садизме по отношению к жертве. Например, множество сигаретных ожогов — тех, что Гермиона заметила и на ладонях. Отсутствовавшие пальцы были найдены на теле самой Анджелины, мразь насадила их на леску и обвязала ими шею волшебницы.       Её мёртвое лицо было обезображено, как у Ханны и Линды, которых, возможно, убил один и тот же человек. Глазные яблоки отсутствовали, а глазницы были залиты запекшейся кровью. В протоколе отметили, что на щеке был вырезан странный рисунок, напоминавший линию, обведенную в круг. Очередное совпадение.       По предварительным данным, Анджелина умерла от болевого шока и множества пыток. Она могла бы выжить даже после того, как убийца исколол живот острием, оставляя глубокие полосы, но Джонсон не смогла пережить того, что с ней вытворял безумец. Исколотые участки тела, обнажающие мясо, были выклеваны птицами, превратив плоть в решето.       Бывшую гриффиндорку хоронили в закрытом гробу, скрыв под осиновой крышкой то, что могло показаться каждому нормальному человеку шокирующим. Отсутствие глаз. Распоротая кожа. И то, во что превратились лучезарные черты лица. Как бы ни пытались гримёры, им было не под силу замаскировать следы истязаний слоями пудры. Анджелина навеки будет запечатлена испуганной, искривляющей в ужасе рот, так и не сумев докричаться до своих спасителей.       Гермиона держалась стойко, игнорируя внутри расползавшуюся змеей тленность. Волшебница чувствовала, как прошлое машет костлявой рукой посреди собравшейся толпы, ликуя от возможности повторить чей-то извращенный триумф. Грейнджер было не в первой стоять посреди памятников. После окончания войны поход на кладбище становился чем-то рутинным, самим собой разумеющимся.       Но сейчас от запаха свежей вскопанной земли становилось дурно, тошнота проталкивалась выше, сигнализируя о том, что ведьма не сможет долго наблюдать за тем, как очередную могилу погребают до горки, украшая свежими цветами и горючими слезами.       Погода полностью олицетворяла состояние ведьмы, выкрашивая привычный мир исключительно в мрачные цвета, не оставляя в палитре места для спасительного светлого. Монотонная панихида из уст священника звучала белым шумом, покрывая собой громкие истеричные рыдания родственников. Гермиона не слушала, пропуская мимо ушей условные фразы, которые должны были стать успокаивающим бальзамом для истерзанных горем людей.       Также она игнорировала влажную мужскую ладонь, сжимающую её, как цербер удерживает своих жертв у врат ада, чтобы те не разбежались. Герман находился рядом, шепча на ухо слова поддержки, не имевшие никакого смысла для Грейнджер. Если ублюдок в маске и вправду начал свою охоту, Гермиону вряд ли спасёт услужливое: «Всё будет в порядке». Возвращение в личный лимб порождало в ведьме чёрствость и отречение от привычных чувств. Они отвлекали и раздражали. В ответ на липкие поглаживания жениха ей хотелось рассмеяться, ткнув его лицом в чёртов гроб. Показать, что сейчас не время для его гребаной нежности напоказ.       Потому что она знала, для кого разыгрывалась эта идиотская сцена, приправленная алкоголем для смелости.       Малфой стоял напротив, не сводя хмурого взгляда с могилы. Мракоборец не держался в стороне, его окружали Гарри, Джинни и Пэнси. Он шептался с Поттером, но было сложно разобрать, о чём шёл разговор из-за того, что они прикрывали рты ладонью. Гермиона понятия не имела, зачем Драко решил посетить прощальную церемонию с Анджелиной, ведь он едва знал её. Может быть, это была одна из тех граней его личности, отвечавшей за эмпатию и человеческое сочувствие. Своеобразное закрытие гештальтов.       По другую сторону от Джинни стоял Рон, пришедший на похороны в одиночестве. Он затесался между сестрой и Джорджем, выглядя таким непохожим на себя обычного. Неловкая улыбка сменилась тонкой полосой губ, сдерживавшей эмоции. Рука Уизли крепко сжимала плечо брата, стараясь удержать того от порыва ринуться к гробу, чтобы обнять любимую в последний раз. У Гермионы было стойкое ощущение, что из близнеца постепенно высасывали жизнь приставленные к спине Дементоры. С каждой секундой душевная составляющая увядала в нём, оставляя место зияющей дыре. Опухшие от слёз глаза не могли больше выдавливать из себя влагу, вся боль была заточена в лопнувших капиллярах.       Священник окончил свою речь, дав возможность родным подойти к могиле, чтобы проводить Анджелину в последний путь. Гермиона почувствовала, как в глотке образовывается шипастый ком, царапая кожицу изнутри. Она приложила ладонь к шее, надеясь избавиться от мучительного ощущения, но оно росло с каждым мигом, проведенным в наблюдении за душераздирающей картиной.       Джордж припал к украшенному композициями гробу, обняв крышку с таким рвением, что казалось, будто он сорвет ту к чертям, лишь бы дотянуться до своей покойной жены. Рон и Гарри ринулись к нему, попытавшись оттащить бедного парня, чтобы он не свалился в могильную яму, но Уизли отмахивался от каждого, кто пытался прикоснуться к нему. Родители Анджелины тихо плакали в стороне, обнявшись. Они боялись подойти хотя бы на дюйм ближе. Словно каждый шаг укрепит в их сознании мысль о том, что дочери больше нет.       Ноги Гермионы слегка подкосились, сигнализируя о том, что её физическое состояние ослабевало в равной степени с ментальным. Она осязала, как рвущиеся наружу слёзы щипали глаза, умоляя девчонку сморгнуть хотя бы одну каплю. Вырвать из глотки проклятый ком. Она больше не могла мнить себя героем, слыша, как разрывается душа каждого, кто был слишком честен, чтобы держаться.       Грейнджер отвела взгляд от остальных присутствовавших, наивно полагая, что это сможет спасти её от спровоцированной истерики. Она пыталась сосредоточиться на дыхании, но паника захлестывала с головой, перекрыв доступ к кислороду. Задыхаясь, девушка вручила Герману букет цветов резче, чем рассчитывала, ринувшись к знакомой тропинке.       Она знала, что никто не заметит её бесцеремонного ухода. А если кто-то и увидит, как хрупкая фигура отдаляется от толпы, то вряд ли у него будут причины, чтобы осудить ведьму за порыв сбежать подальше.       Смерть не пугала Гермиону. Она давно прочувствовала на себе налёт холода от рукопожатия с костлявой. Грейнджер пугало то, что могли чувствовать люди, забывшие насколько горькой может быть встреча с той, кого они понадеялись не вспоминать. Внезапной, бившей наотмашь. Проходившей сквозь тело густым маревом, отравляя собой всё положительное и хорошее.       Гермиона не знала, что было бы для неё лучшим — умереть самой или потерять кого-то из близких. Наверное, она выберет себя. Первый и последний раз проявит эгоистичность, дав остальным ощутить горький привкус потери. Потому что Грейнджер понимала — она сойдёт с ума, если ещё раз переступит границу кладбища. Капля разума иссякнет, если раздадутся первые ноты похоронного марша.       Грейнджер поняла, что сменила шаги на бег, когда вбираемый воздух стал ощущаться ледяным покалыванием, а в левый бок начала отдавать колющая боль. Она приложила к солнечному сплетению кулак, ощутив сжатой ладонью, как содрогались мышцы. Кожу больше не обдувало ветром — горячие полосы слёз согревали девичью плоть. Ведьма даже не заметила, насколько истошно плакала, остановившись у края безлюдной тропы. Пытаясь вырвать из тела тягучую боль, Гермиона утопала в приступе отчаяния. Ненависть к тому, кто превращал их жизни в ад, перемешивалась с безысходностью, смешиваясь в концентрат самых пагубных эмоций.       Сморгнув толщу влаги с век, волшебница огляделась, осознав, куда бежала всё это время. Она заметила подле себя знакомую могилу, которую старалась навещать как можно чаще, чтобы память о родном человеке не стерлась окончательно. Рухнув на колени, Гермиона заплакала сильнее, растирая по лицу тушь и следы того, насколько сильно она соскучилась.       Надгробие окружали статуи ангелов, чьи гранитные крылья укрывали собой могилу от проливного дождя. По правую сторону была установлена ещё пара памятников, связанных одной фамилией. Каждый из них утопал в изобилии памятных цветов и внимании тех, кто навещал семью.       Девушка подвинулась ближе, проходя ладонями по сырой земле, обросшей травой. Она бережно прикасалась к букетам, вспоминая то, как сильно они ассоциировались с ним. Ей так сильно хотелось обнять того, кто покинул её. Она так сильно хотела поделиться частичкой своей боли, потому что знала.       Он бы понял её так, как никто другой понять не мог.       — Да, Невилл, это опять произошло, — прохрипела Гермиона, чувствуя, как ком в горле постепенно трескается от долгожданной возможности избавиться от гнёта.       Она хорошо помнила, когда произнесла эту фразу одними лишь губами, когда всем стало известно, что погиб Энтони Голдстейн. Ища поддержки среди толпы, Грейнджер нашла её тогда. В лице лучшего друга, ставшего опорой и поддержкой в их личном расследовании. Он привёл её к тайнам Чистильщика, но сам же поплатился за столь широкий жест.       — Я скучаю по тебе, — произнесла Гермиона, подняв упавший лепесток лилии. — Я так сильно скучаю по тебе.       Гермиона винила себя по сей день в случившемся. Волшебница знала, будь здесь Невилл, он бы ни за что не позволил ей даже подумать о том, что она причастна к его убийству. Но бравый гриффиндорец похоронен под землей, оставшись в её памяти самым добрым и светлым человеком, которого она когда-либо встречала. Ей не хотелось вспоминать о нём, как о случайной жертве, погибшей от лап свирепого зверя, накинувшего на себя овечью шкуру. Когда посттравматический синдром не отбирал у неё самообладание, выжигая в черепной коробке ту самую сцену, Грейнджер вспоминала о Долгопупсе так, как должна была.       Честный. Искренний. Отважный.       Именно эти слова были выгравированы на надгробном камне. Безусловно, Невилл заслужил их. Но больше он заслужил свою отнятую жизнь.       Сквозь громкий ритм капель, отбивавшихся о камень, раздались шаги. Грейнджер не обратила на это внимания, осознавая, что кладбище всегда изобиловало людьми. Каждого объединяло одно — скорбь. Горечь потери обвивала каждого невидимой нитью понимания. Ни у кого бы не возникло вопросов, увидь они рыдающую в одиночестве девушку.       Даже у того, чей аромат пробился сквозь запах кладбищенской земли. Сигаретный дым прилип к альвеолам ментоловой свежестью, заставив девичьи рыдания прекратиться.       Словно рыдать в окружении Малфоя было чем-то постыдным.       Он не произнёс ни слова, миновав расстояние от тропинки к могиле Невилла. У Гермионы не было никакого желания расспрашивать подоспевшего мракоборца о том, зачем он пришёл к ней. Возможно, Гарри попросил его проследить за подругой. Или сам Драко посчитал своим профессиональным долгом проконтролировать каждый шаг потенциальной жертвы. Ей было плевать на причину его появления, но сердце не отрицало капли облегчения, смазавшей трясущийся орган.       Малфой встал сбоку, протянув ведьме чистый белый платок. Не веря своим глазам, она потупила взгляд, подняв голову. Лицо парня не выражало ничего, что должно было смутить девушку. Сочувствие обволокло серые радужки, вычистив всю привычную насмешливость. Девичья ладонь метнулась выше, обхватив тонкий материал. Льняная ткань нежно прошлась по испачканному лицу, впитав в себя следы косметики и минуты слабости.       — Спасибо, — робко произнесла Гермиона, взглянув в точеные черты лица Драко. Он смотрел на неё в ответ, словно пытаясь вычерпать своими бездонными глазами её боль. И этот жест был для неё щедрее всего, что она могла бы получить от Малфоя. Поднявшись на ноги, Грейнджер надеялась достигнуть роста мракоборца, но она снова смотрела на него исподлобья, а подбородок рефлекторно взмывал вверх, имитируя их равность.       — Тебе не стоило убегать, — он выдохнул густой смог прямо в девичье лицо, но впервые за долгое время она даже не думала поморщиться. Даже показательно. — Поттер чуть с ума не сошёл, когда не заметил свою золотую девочку среди толпы, — Гермиона знала, чего добивался Драко. Ему хотелось вывести её на эмоции. Не те, в которых она утопала всё прошедшее утро, хватая ртом порции уныния. Малфой хотел зацепиться за янтарные искорки в девичьих радужках, чтобы разжечь то самое пламя, что пленило его. Но Гермиона не могла подыграть ему, поэтому молча проглотила издевку, вновь пройдя платком по чистой коже.       — Если тот, кто убил Анджелину, решится найти меня, даже тотальный контроль Гарри не поможет, — горестно усмехнулась Гермиона, поняв, к чему клонил Драко.       — Не думаю, что наш Избранный позволит Чистильщику добраться до тебя.       Тело Грейнджер пронзило током, стоило ей услышать проклятое прозвище, от которого внутри замирало сердце. Она удивленно хлопнула глазами, на мгновение не поверив, что Малфой называл потенциального убийцу истинным именем. Ведь в деле Анджелины до сих пор стоял прочерк к графе подозреваемого.       — Ты веришь в то, что это дело рук Чистильщика? — она понимала, насколько абсурдно звучал её вопрос. Так, словно Грейнджер говорила о давно умершем человеке, чья смерть была подкреплена фактами. Ведь попасть в Азкабан — равно умереть. Обратно ни за что не возвратишься.       — Нужно быть конченым долбоёбом, чтобы не поверить в очевидное, — пожал плечами Драко, сделав очередную затяжку. Она не была согласна с формулировкой, но составляющая мысли откликалась в ней ропотным восторгом. Слабым огоньком надежды в то, что у неё есть союзник. Тот же самый, что и шесть лет назад. История циклична. — Я не знаю, как Доу совершает всю эту мерзкую херню, которую он зовёт великим замыслом, но я ни за что не стану отрицать, что он в этом замешан.       Малфой взмахнул палочкой, измельчив сигарету до частиц, упорхнувших по ветру. Слова Драко заставили девушку отречься от пожирающих мыслей и окунуться в реальность, щипавшую девичьи щёки холодом. Она задрожала, осознав, что распахнутое пальто почти не согревало её. Высохшие слёзы подавно перестали горячить плоть едким касанием. Теперь Гермиона на максимум ощутила, насколько безжалостным выдался май в этом году.       — Ни Поттер, ни я — мы ни за что не позволим ублюдку причинить тебе вред, — он опустился к ней, заметив, что дрожь усиливалась с каждым произнесенным словом. — Даю тебе слово, Грейнджер.       Мракоборец стянул с себя чёрный шарф, обвязав его вокруг девичьей шеи. Гермиона ахнула от неожиданности, но не остановила Драко, позволив ему пригладить её растрепанные локоны тканью. Запах миндального десерта, исходивший от толстой вязки, вонзился в носовые пазухи спасительными переливами. Она зажмурила глаза на секунду, уносясь в то время, когда вжималась лицом в изумрудные простыни, надеясь услышать то, чем был пропитан бывший слизеринец. То, что могло ей вернуть его. И он вернулся к ней там, где остальные хоронили важное. При обстоятельствах, в которых не было места возвращению. Однако у сценария их отношений всегда был собственный путь, отличавший их от нормальности.       Девичья ладонь почти потянулась к гладковыбритой щеке парня, предвкушая кончиками пальцев привычный жар его тела. Она хорошо помнила то, насколько разнились понятия о его сущности с физической оболочкой. Холоден снаружи, но, добравшись до сердца дракона, можно истлеть заживо, не выдержав зноя.       Гермиона пыталась оттолкнуть его в тот день, когда они остались наедине. Ведьма выплеснула на него ушат своих неразделенных чувств, напомнив о том, почему она относилась к нему с принципиальным непринятием. Но расчерченная между ними граница не выдерживала напора, стираясь стеснительными попытками прикоснуться к прекрасному. К тому, что освобождало сердце от тягости и черствости. К тому, что жило внутри неё так долго, чтобы противостоять. Грейнджер не могла больше удерживать свои истинные помыслы в клетке, дав случиться хотя бы попытке.       Малфой перехватил запястье волшебницы, но не оттолкнул. Притянул ближе, болезненно вонзаясь подушечками в безымянный палец, на котором обманчиво прижилось рубиновое кольцо. Но изумрудное хранилось у сердца. Его властные пальцы остановились у драгоценности, попытавшись стянуть уродливый — для Драко — камень с тонкой фаланги. Одурманенная его порывом, Грейнджер не останавливала его, потому что чувствовала — так было правильно. Мужские движения словно шептали, что носить этот подарок — преступно. И он не станет терпеть двойной игры.       Гермиона почувствовала, как обмякшее сердце скатывалось вниз, когда Драко подхватил губами подушечки её пальцев, нежно целуя кончики. Он делал эти сводящие с ума вещи, глядя прямо в глаза. Подчеркивая радужками серьёзность своих намерений.       — И почему я не удивлён? — девушка с ужасом взглянула на Драко, всеми силами умоляя судьбу, чтобы этот вопрос сошёл с тех самых губ, что ублажали её дрожавшие конечности. — Моя невеста вновь оказалась в окружении человека, решившего посягнуть на то, что принадлежит мне.       Гермиона отняла ладонь от мракоборца, почувствовав, как жажда сменилась стыдом. Она прекрасно понимала, что последует за этими высокопарными речами. И в этот раз у Германа было полное право, несмотря на гиперболизированное отношение к происходящему. На этот раз их с Малфоем не связывало задание, они были лишены оправдательных декораций, оставшись наедине с собственными чувствами. Теми, что не сгинули сквозь года.       Она обернулась на голос Германа, увидев, что он стоял в нескольких дюймах от молодых людей. Точнее, едва стоял на ногах. Всю прощальную церемонию жених потягивал алкоголь из фляги, оправдывая это тем, что ему тяжело находится на кладбище. Гермиона могла бы его понять, если бы частота его глотков не превышала сказанных священником фраз.       — Герман, пожалуйста, — девичий голос был похож на мольбу, — только не здесь.       Гермиона не спешила подходить к нему, не желая улавливать возле себя запах перегара. Она прекрасно помнила, насколько алкоголь порой пагубно влиял на Германа. Волшебница знала, насколько он мог становиться жестоким, причиняя боль одним лишь прикосновением. Синяк на её предплечье до сих пор оставался лиловым пятном поверх заживших порезов. Но парень делал вид, будто ничего не произошло. Будто не он насильно удерживал её рядом с собой, трясясь от одной только мысли, что его невеста предпочтёт ему кого-то другого.       Он принудил её поклясться в верности. Насколько далёко он зайдёт теперь, когда она нарушила клятву так скоро?       Однако вся проблема заключалась отнюдь не в этом. Дело было не в том, что Гермиона могла изменить Герману с другим мужчиной, и он этого опасался. Нет. Последние дни разбивали стекла розовых очков, демонстрируя Грейнджер её будущее, если она отречется от себя настоящей. Она просто станет марионеткой в руках того, кто посягнёт на то, что ведьма ценила больше всего. На её личную свободу. Во всём. В мыслях и действиях.       Отчасти и Грейнджер была виновата, раз позволила Герману жить посреди иллюзии их счастливых отношений. Но теперь она хотела быть честной и перестать делать так, как велел голос разума.       — Почему не здесь, Гермиона? — обманчиво-елейный голос ощущался холоднее, чем ливневые капли, смывавшие остаток нерешительности. — Мёртвые нас не услышат, — его взгляд, полный нарочного издевательства, коснулся могилы, и заметить глумливую эмоцию меж радужек было больнее, чем физическое увечье. — Они давно гниют в земле.       Герман прекрасно знал, кто был изображен на могильной плите. Он знал, как много значил для Гермионы Невилл. Его фраза была брошена не из-за эмоций, а намеренно, чтобы вонзить речевое лезвие как можно глубже. И ему это удалось.       — Я, смотрю, та хуйня, которую ты лакал во время похорон, дала о себе знать, — Малфой подавил лающий смешок, нарочно встав вплотную к девичьей спине. Грейнджер могла почувствовать позвонками, как вздымалась мужская грудь в такт её бешеному сердцебиению. — Дождись поминок, нальют ещё.       — Заткнись и отойди от неё, — рявкнул Герман, умудрившись выплеснуть из своей фляги остатки спиртного содержимого. Он говорил бессвязно, требовалось небольшое усилие, чтобы понять обрывки его фраз, тонувших в шуме ливня.       — Она отойдёт сама, — голос Драко опустился до критической тональности, опасно граничившей со злостью и платоническим желанием, — если захочет.       Фраза мракоборца стала тем самым спусковым крючком, давящим на шептало огнестрельного, чтобы долгожданная пуля нашла свою цель. Драко должен был оставаться тем самым рациональным механизмом, не пускавшимся в переплет сложных эмоций. Но Драко был… тем, кем он всегда являлся. Провокатором, жадным до чужой ненависти. Он питался негативом, внутренне ликуя от очередной порции грязи, вырывавшейся из уст оппонента.       — Хватит! — взвизгнула Гермиона, заметив, что Герман ринулся к ним. — Тебе нужно вернуться к себе, — Грейнджер специально расставила акцент, дав ему понять, что сейчас им лучше остаться порознь. — Мы обязательно поговорим, когда ты придёшь в себя.       Его взгляд пронзал ведьму насквозь, заставляя уверовать в то, что он подготовил для неё самую страшную кару за ту ложь, что она преподнесла ему. Гнев обволакивал радужки, затемняя их. Ей становилось не по себе, и она инстинктивно прижалась спиной к Малфою — единственному, кто в данный момент пугал её меньше.       — И пока я буду приходить в себя, ты будешь трахаться с ним? — саркастически протянул Герман, остановившись в нескольких дюймах от девичьего тела. С такого расстояния она легко могла уловить резкий запах спирта, обнажавший ту гнусность, что скрывалась в парне.       — Следи за своим ебаным языком, если не хочешь, чтоб я вырвал его, — голос Драко обрушился лавиной. Природным бедствием, от которого невозможно спастись, даже если очень сильно захотеть.       Гермиона никогда не просила помощи, но сейчас, будучи смятенной, она была благодарна за то, что он говорил за неё. У ведьмы было такое чувство, будто собственные голосовые связки обесточились из-за проглоченных иллюзий, окружавших девушку последние несколько лет. Она не могла поверить в то, что такие гнусные вещи мог сказать ей именно Герман. Тот, кого она чуть ли не обожествляла в своих мыслях.       — Уверен, тебе не терпится запрыгнуть на него, как последняя шлюха, — Грейнджер затаила дыхание, не веря собственным ушам. Она наблюдала за всей этой сценой, словно со стороны в замедленной съемке. Гермиона не была участницей, лишь зрительницей, наблюдая за тем, как безжалостный режиссёр расставляет акценты для пущей зрелищности. — Может, сделаешь это прямо здесь, на могиле твоего покойного дружка?       Но порой режиссёр ломает четвертую сцену, чтобы позволить наблюдателям прочувствовать на себе весь спектр сценарной работы. Стать тем, кто расставит свои собственные акценты, наплевав на шаблоны.       Гермиона услышала звонкий лязг пощёчины. Она видела собственными глазами, как сморщилась кожа на мужской скуле, проталкиваясь меж открытой челюсти. Осязала трепетный жар на внутренней стороне ладони от соприкосновения с лицом, ставшим в один миг чужим. Незнакомым. Один удар раскромсал их отношения, заставив Германа подавиться собственной кровью и мерзкими словами.       Грейнджер никогда не просила чьей-либо помощи, потому что всегда знала, куда следует бить, если не хочешь остаться в чьих-то глазах жалкой марионеткой. За свою свободу следовало бороться и Гермиона выбрала не самый гуманный способ. Плевать.       — Пошёл ты, — выплюнула волшебница, толкнув Германа в грудь, пользуясь его временной дезориентацией. — Надеюсь, когда ты проспишься, то пожалеешь о сказанном, — она стянула с безымянного пальца кольцо, бросив его к запачканным ботинкам бывшего жениха. — Потому что я не верю, что ты настолько гениальный актёр. Невозможно притворяться кем-то хорошим, будучи жалким мудаком.              Воронка аппарации подхватила ведьму, унеся её подальше от прогнившего насквозь места. Ей хотелось избавиться от звучащих в голове фраз, наполненных ревностью и ядовитой примесью. Гермиона хотела навсегда забыть, насколько порой обманчивы бывают идеалы, вымоченные в святости и лицемерной доброте.              Теперь она понимала, почему подсознательно тянулась к тому, кто своих внутренних демонов не скрывал.       Честность всегда ценилась выше всякой угодливости.

***

      Малфой созерцал орнамент, пытаясь занять себя зрительными процессами. Он подсчитывал каждый синий узор, расползавшийся витиеватыми линиями вдоль стены кабинета. Но сбился со счёта, остановившись на ста пятидесяти, уходивших к потолку. И теперь серые радужки бездумно пялились на побелку, вырисовывая вместо кипенного белого полотна фрагменты из вчерашнего дня. Никакая окклюменция не помогла бы мракоборцу избавиться от очередного возвращения к памятным обрывкам.       Это происходило машинально, словно кто-то подсаживал Драко на иглу мазохизма.       Потому что думать о Грейнджер было запретно. Несмотря на то, что лёд под ними, кажется, треснул окончательно, расплавившись в громких вздохах и влажных звуках, отскакивавших от губ, ласкавших девичью кожу. Невзирая на то, что ведьма разорвала отношения со своим уёбком, Драко корил себя за то, что позволял себе поверить в то, что теперь всё будет иначе.       Самое приятное в этих воспоминаниях лежало на поверхности. Удовольствие смешивалось с неконтролируемой вспышкой ярости, обращённой к недоделанному художнику, позволившему сказать Грейнджер то, за что Драко, при других обстоятельствах, убил бы его.       Но в нынешних реалиях не успел, потому что девчонка вновь проявила себя по-гриффиндорски. Она напоминала ему бомбу замедленного действия, способную в удобный момент разнести мир вокруг себя в щепки. Такое поведение Грейнджер подогревало в Драко уверенность в том, что они были слишком похожи, несмотря на желание обоих убедить себя в обратном.       И это, наверное, впервые не раздражало Драко. Он восхищался львиным рвением ведьмы доказать свою правоту и желанием отстоять свою честь. В последний раз он видел волшебницу такой, когда она прилюдно унизила Гойла, пригрозив, что поджарит его поросячью морду.       Он хорошо запомнил тот октябрьский день. Потому что с того самого момента его жизнь перевернулась на сто восемьдесят, уносясь всё дальше от привычных устоев и навязанных принципов. Драко понял, насколько сильно его привлекал девичий бунтарский нрав, залатанный во внешнюю прилежность и чрезмерное занудство. Малфой раскусил оболочку волшебницы, достигнув мрачной стороны её личности, ощущавшейся паточным соком. Тем самым плодом, ставшим для мракоборца единственным и самым необходимым наркотиком.       И теперь, без неимения возможности обладать своей личной дозой, его ломало.       Даже тот факт, что последний месяц они виделись непозволительно часто, Малфою было мало этих эйфорических крупиц. И после случившегося на кладбище, он мог с уверенностью признаться, что хотел большего. Желал заполучить ту, кто априори принадлежала ему. Не блядскому Герману. Не кому-то ещё. Только Драко.       Искры взаимности, пробудившиеся пламенем в её радужках, придали мракоборцу уверенности в том, что Грейнджер тоже чувствовала к нему что-то, помимо напускной ненависти. Это было сильнее громких фраз, наполнявшихся до краёв обидой и принципиальностью. Ведьма показывала это всем своим видом, отдаваясь во власть ощущениям. Ей понадобилась парочка кротких касаний, чтобы полностью проникнуться тем, от чего она так старалась убежать. Однако в этом больше не было никакого смысла.       Он вынужденно оставил её шесть лет назад. Но ни за что больше не разменяет Грейнджер на годы одиночества. Она была нужна ему больше, чем что-либо. Грейнджер стала необходимым элементом в слизеринской жизни посреди поляны Запретного леса, тараторя о гребаном походе в Хогсмид. Осталась таковой и по сей день.       Но путь к звёздам всегда пролегал через тернии. В их жизнях ничего никогда не бывало просто. Всегда требовалось биться до последнего, чтобы заслужить у судьбы заветный шанс заполучить желаемое. Всегда приходилось чем-то жертвовать, чтобы тщеславная сука поделилась куском своей удачи. А она бы ему не помешала, учитывая то, насколько сильно он проебался в своих обещаниях не перечить той, что распоряжалась судьбами.       И пока Драко не преодолеет все трудности, он ни за что не позволит себе очередную слабость по отношению к ведьме. Ему придётся намеренно вычеркнуть её из своих мыслей, надеясь, что Грейнджер дождётся, пока Малфой не убедится, что она в полной безопасности.       Чистильщик вернулся — это факт. Пока Грейнджер терялась в догадках, боясь, что кто-то посмотрит на неё, как на умалишённую, Малфой был уверен, что девчонка не ошибалась. Потому что только ему было известно о красноречивых клятвах возобновить бойню, если Драко решит пойти против воли психопата и вернуться в жизнь волшебницы.       Но он, как и сама Грейнджер, не понимал, каким образом Доу, которого упекли в Азкабан давным-давно, сумел найти рычаги давления вне бетонных стен. Какую лазейку выбрала мразь, чтобы суметь вершить исковерканное правосудие, находясь далеко за пределами привычного мира. Люциус, имевший множество связей, не мог добиться этого. Он продолжал гнить в тюрьме, будучи отрешенным и забытым даже собственной семьёй.       Но Доу… Это было что-то поистине уникальное. Если окажется, что убийство Крайтона, Джонсон, и налёт на дом Грейнджер совершил бывший профессор, Малфой был бы не против услышать о каждой подробности сумасшедшего плана лично. Он бы хотел лично выписать ублюдку смертный приговор, надеясь, что с того света Доу точно не вернётся.       Драко скучающе вздохнул, когда услышал заветный скрип двери, означавший, что псевдо начальник всё-таки решил почтить его своим присутствием. Малфой получил Патронус от Поттера сегодняшним утром. Дымчатый образ оленя не был многословен, но дал ясно понять, что мракоборец обязан явиться в отдел как можно раньше. Особое дело не требовало отлагательств.       За последнюю неделю Драко пришлось сработаться с Избранным на благо Грейнджер. Не то чтобы Малфоя преследовали какие-либо предубеждения из прошлого, но само осознание, что бывший Пожиратель и Герой войны объединились, немного резонировало на фоне былых разногласий. Но теперь всё это было неважно. Обиды теперь казались чем-то мелочным, когда на фоне маячил шанс добраться до сущего зла общими усилиями.       Их отношения было сложно назвать дружескими, даже приятельскими язык не поворачивался. Они просто делали вид, что их не связывали долгие годы противостояния. Разговоры касались исключительно рабочей деятельности, которые порой прерывались услужливыми предложениями выкурить по парочке сигарет. Такое общение вполне устраивало их обоих.       — У меня две новости, — протараторил Поттер, закрыв за собой дверь.       Драко находился в его кабинете, мало чем отличавшимся от той коморки, которую предложили блондину. Разве что стол был покрепче, и он выдерживал закинутые ноги.       — Выкладывай, — Драко предвкушал продолжение избитой цитаты, делившей те самые новости на плохую и хорошую. Но вместо этого Поттер молчаливо ударил Малфоя по ногам, заставив того сесть, как полагается. Гребаный паинька.       — Эллингтон задержан, — продолжил Избранный, не скрывая триумфа под оправой очков. — Честно, я до конца не верил, что нам удастся поймать ублюдка, пока мы собирали необходимые документы. — Драко думал об этом, когда согласился на бюрократическую волокиту, стараясь вычерпать из секретных документов всё то, что подтверждало причастность Даррена к различному роду махинаций. — Но Саммерсет успешно всё спланировал.       Он сел напротив и закурил, дав Малфою понять, что одну из новостей можно было отметить парочкой затяжек, нарушавших устав. Он тут же представил лицо Грейнджер, верещавшей о том, что в отделе запрещено курить. Интересно, как бы она отреагировала, увидев его сейчас?       Тебе должно быть похуй, Малфой. Вот как.       — Дай угадаю, он решил лично поквитаться со старым дружком? — издевательски протянул Драко, достав из кармана брюк пачку сигарет.       — Слишком больная тема, — уклончиво подтвердил Поттер, подав блондину пепельницу. — Уильям не мог позволить кому-то из наших ребят курировать это задание. Ему хотелось самостоятельно повязать Эллингтона.       — Читаемо, — хмыкнул Малфой, затянувшись расслабляющей порцией табака. Ему было нужно перебить стучащий в висках пульс привычным ментолом. Потому что прекрасно понимал, что за малой новостью последует куда более важная, так сильно откликавшаяся в нём.       — И вторая новость, — с тенью сомнения продолжил мракоборец, пригладив выбившиеся из бороды волоски. Драко хотелось закатить глаза в ответ, потому что наигранная драматичность зашкаливала. — Саммерсет выдал разрешение.       — Получается, сегодня нас тоже ожидает встреча с дружком-психопатом? — густой смех крыл собою зарождающуюся панику, чувствовавшуюся чем-то инородным. Чужим. Он так долго взращивал в себе отречение от любого рода жалких эмоций, что теперь терялся. Не понимал, как именно должен реагировать на происходящее. — Какое чудесное совпадение.       — Но я до сих пор считаю, что разрешение не приведёт нас к настоящему убийце, — Поттер не разделял притворного веселья Драко. Он отвечал с нажимом, словно боролся с самим собой, чтобы не выдать очередную хуйню о том, что эта затея не из лучших. — Я не верю, что Доу причастен ко всему происходящему.       — Неужели ты не веришь любимой подружке? — поддел Малфой, нащупав уязвленность Избранного. Его взгляд дрогнул — это стало заметно даже сквозь стекло. Всё, что касалось Грейнджер, — откликалось в Поттере. И Драко прекрасно понимал, каково это.       — Я верю ей, — огрызнулся Поттер, всем видом показывая то, насколько он был уверен в своей золотой волшебнице. Но гребаная упертость не позволяла ему всецело довериться ситуации. — И я прекрасно понимаю, почему Гермиона верит в возвращение Чистильщика, — мракоборец открыл ящик и достал оттуда криминальные колдо с мест преступления. На них были изображены останки Крайтона, которого, к слову, до сих пор не нашли. А также обезображенное тело Джонсон. И не обошлось без выпачканных в крови стен. — Но я не верю в то, что Доу настолько всесилен, что умудрился бы расчленять своих жертв, находясь на отшибе мира.       — Ты недооцениваешь зло, — мрачно отозвался Драко, докурив сигарету. Мнимое спокойствие иссякло вместе с табаком. Значит, время пришло. Пора раскрывать карты. — Впрочем, тебе не впервой. — Малфой достал из другого кармана конверт, в котором хранил собственный приговор.       Поттер изогнул бровь, но забрал переданный конверт. Он открывал его медленно, словно боялся, что найдёт там что-то, что подорвёт его веру о далёком маньяке, не связанном с Грейнджер. Малфой знал, почему Избранный вёл себя так, выбрав удобную модель поведения. Потому что так было проще — окружать себя мыслями, не связанными с тем, от кого кровь стыла в жилах.       Сам Драко не доставал чёртово послание слишком давно, но одного только взгляда на смятую бумагу было достаточно, чтобы поверить, — оно было более, чем реальным. И сколько бы письмо ни хранилось под замком, его содержание все ещё нависало над их макушками инквизиторским лезвием. Личным страшным судом, перед которым предстанет каждый, кто осмелился разгневать самого Дьявола.       Читая письмо Доу, Поттер бледнел. Его грёзы уничтожил кривоватый почерк убийцы. О, Малфой хорошо знал это чувство. Когда фразы потрошат изнутри, заставляя ощутить на максимум, насколько искусен был Чистильщик. С какой лёгкостью ему удавалось выбить из-под ног землю одним лишь словом, но этого никогда не было достаточно. Потому что за каждым таким письмом следовало зрелище, наполненное багровыми реками и истошными возгласами жертв. Излюбленная мера благодарности за внимание к его нескромной персоне.       — Почему ты не рассказал? — надломленный голос Поттера нарушил тишину, когда он перестал читать и отложил лист, словно он был пропитан смертельным зельем.       — А должен был? — парировал Драко, на секунду захотев поизмываться над морально растоптанным парнем. — Чтобы ты побежал трепать обо всём Грейнджер? — он схватил кусок пергамента, стараясь не смотреть на него. — Я не мог рисковать её жизнью, — искренность давалась тяжелее, чем Малфой мог себе представить. Он несколько раз запнулся на коротком предложении, прочистив горло.       — Именно поэтому ты бросил Гермиону? — Поттер ударил кулаком по столу, из-за чего хрустальная пепельница сдвинулась на край стола. — Настолько сильно не хотел рисковать?       — Он заставил меня это сделать, — рявкнул Драко в ответ, сжав ебаное письмо. Жаль, что оно не разорвалось в клочья. Может, тогда бы всё зло ушло из их жизней. Умерло бы с последним уничтоженным лоскутом той мрачной хуйни, что была заложена в посыл.       — Тогда зачем ты согласился вернуться в Англию, если знал, чем это может закончиться? — мракоборец задавал вопросы, на которых сам Малфой не до конца знал ответы. Всё было слишком запутанно. Слишком подкреплено личным, чтобы лезть и разбираться со всем этим. Слишком.       — Потому что я думал, что всё это — пустые угрозы, — сдавленно ответил блондин, схватившись за голову. Ему хотелось раскрошить собственный череп, чтобы добраться до ядра той логичной мысли, что могла бы расставить всё на свои места. — Тогда я мало чем отличался от тебя, Поттер. Тоже верил в то, что Доу не настолько всесилен, чтобы добраться до неё.       — И что теперь? — растерянно спросил Поттер, потянувшись к пачке, выудив оттуда вторую сигарету. Он шёл на рекорд. — Явишься в Азкабан к Доу, чтобы у него точно не осталось сомнений в том, что ты нарушил ваш уговор?       — Не совсем, — таинственно произнёс Драко, опустив ладони на стол. Он выдержал паузу, сопоставляя в голове всевозможные риски. Каждый из них был чреват очевидными последствиями, но Малфой слишком прочно засел в пучине необратимости, чтобы переживать на этот счёт.       — Только не говори, что ты что-то задумал, — Поттер покачал головой, явно не желая даже слушать о том, что у Малфоя был в запасе план, не вязавшийся с изначальным представлением Избранного о их прибытии в Азкабан.       — Ничего такого, — пожал плечами Драко, искоса взглянув на шкаф, в котором хранился необходимый набор: магические вещества, зелья и оружие. Подобный выдавали каждому мракоборцу в зависимости от ранга. — Я всего лишь хочу, чтобы наш общий дружок не узнал меня. —Малфою повезло, что он имел дело с заместителем начальника, а, значит, Поттер хранил в своих запасах кое-что поинтереснее набора простого рядового. — Надеюсь, у тебя осталось Оборотное?

***

      Драко и забыл, каково было находиться в Азкабане в качестве посетителя.       Словно мрачное монументальное строение не могло подразумевать под собой место, в которое хотелось заходить по собственной воле. Обыкновенное посещение, не обязывавшее срастаться со стенами до конца своих дней, всё равно сдавливало разум в тиски. Нагнетающая обстановка блуждала в воздухе истинным олицетворением — смрадом. Запах сырости и чьих-то испражнений забивался в ноздри тошнотворностью, отбиться от которой было почти невозможно. Гниль была везде. Бетонные плиты, выпачканные грязью и кровью провинившихся преступников, чьё поведение выходило за рамки установленных правил. Здесь с ними не церемонились. Всё их спесивое величие выбивалось парочкой Круцио и полосами, которые оставляли розги.       Величество тюрьмы, вкладываемое архитектором, напоминало Малфою о Мэноре. Треугольное сечение казалось недосягаемым, пряча крышу в густом навесе облаков. Родное поместье навеивало на мракоборца подобное чувство, — находясь рядом, ты становился слишком мелкой фигурой для такого масштабного здания.       Азкабан отличался от прежде родного дома только лишь тем, что Мэнор скрывал поселившееся в нём зло. Пристанище для преступников же не смело покрывать тех, кто нарушил закон. Оно поглощало заживо каждого, кто пересек решётки под конвоем. А кости выплевывало для своих верных слуг — Дементоров.       Малфою приходилось и прежде бывать в местах не столь отдалённых. Азкабан не был единственной тюрьмой, посещаемой Драко однажды. Во Франции он курировал несколько громких дел и лично посещал камеры ублюдков, решивших поглумиться над жизнями невинных. Он допрашивал убийц, следил за их поведением в ходе расследования, прежде чем суд мог выбрать меру наказания в соответствии с характером преступления. Чаще всего каждое из этих дел оканчивалось одинаково — смертной казнью.       Но только эти стены навеивали на мракоборца особенные воспоминания. Пропитанные личными переживаниями, от которых даже спустя шесть лет невозможно было скрыться. Драко старался не думать о том, как летом девяносто восьмого над ним нависала перспектива оказаться в одной из решёток. Ведь сейчас для него это казалось чем-то далёким, почти незначительным. Он давным-давно открестился от клейма Пожирателя, даже метка — и та была перекрыта густым слоем чернил. Вместо уродливо-извивающейся змеи татуировщик подарил ему новый рисунок. Вбил иглой то, чем так гордился Малфой. То, что идеально описывало его нутро.       То, что на несколько часов сошло с его тела вместе с остальными отличительными чертами, вплоть до роста, цвета волос и серого оттенка глаз.       Выпитое зелье, подобно руке татуировщика, вырисовало на Драко новые черты. Воссоздало полную противоположность Малфою, поместив его в иную телесную оболочку. Теперь он стал ниже и щуплее. Лицо его осунулось, убрав выразительное очертание скул. Из всего запоминающегося остался только крючковатый нос и впалые глаза. Волосы неопрятно спадали на лоб каштановыми космами.       Впрочем, Драко не жаловался. Он почти не надеялся, что Поттер согласится на его просьбу. Малфой предвкушал, что он начнёт читать ему нотации о несоблюдении устава, ведь злоупотреблять штатным набором для личных целей каралось отстранением от службы. Каждая вещь, вплоть до капли зелья, была под строгим надзором Саммерсета. Их разрешалось использовать в исключительных случаях, когда того требовало дело. Мракоборцы были обязаны доложить о своих планах в официальном отчете, приложив к нему основание, подкрепленное материалами из расследования.       У них не было никаких материалов, за исключением криминальных колдо и догадок, граничащих с вымыслом сумасшедшего. Никто не стал бы ввязывать в череду убийств личность Доу, потому что в этом не было никакого смысла. Он и так гнил в тюрьме. Там, откуда невозможно выбраться. Где невозможно найти крючок, чтобы зацепиться за связь с внешним миром.       Но отличительные знаки ублюдка проявлялись на телах жертв. И если бы у Саммерсета не было маниакального желания поквитаться с Эллингтоном, Малфой обязательно бы обратился к Уильяму. Потому что он знал о том письме. Возможно, именно поэтому он с лёгкостью выдал своему любимчику разрешение на посещение Доу. Он прекрасно понимал, что теоретически мудила в маске мог сотворить свою очередную безумную хуйню.       Однако Малфою пришлось довольствоваться поддержкой Поттера, пока его прежний союзник был всецело погружён в тёмные дела торговли людьми, коррупции и других криминальных излишеств. И, слава Салазару, Избранный пошёл навстречу его просьбе быстрее, чем того ожидал Драко.       Его даже почти не пришлось уговаривать, Поттер сломался под одним единственным предлогом, связанным с безопасностью Грейнджер. Косвенное упоминание о девчонке смягчило упорство мракоборца, вынудив его достать из шкафчика необходимое зелье, и позволив Малфою выпить его до последней капли. Но временная компромиссность не избавила Поттера от подозрительного прищура и нескончаемых предупреждений.       — Веди себя тихо и не привлекай лишнего внимания, — предостерег темноволосый волшебник, стоило им пройти первый уровень проверки, оставив Дементоров позади. Им оставалось пересечь пункт досмотра, прежде чем они смогут добраться до камеры Освальда. — У нас будет много проблем, если ты решишь выкинуть один из своих очередных фокусов.       — Я сама любезность, Поттер, — шепнул Драко веселее, чем того требовала обстановка вокруг. — Разве такой ущербный чувак, как я, способен вытворить незаконную херню? — непомерно огромные глаза засверкали лживой покорностью. Малфой оглядел свой внешний вид, театрально смахивая пыль с пиджака цвета хаки.       Они шли плечом к плечу, приближаясь к знакомой мерцающей арке. В ней было заточено отталкивающее и парализующее заклятие, маневрирующее против незаконного проникновения на уровни Азкабана.       — Вот именно, Дэниелс, — мракоборец специально произнёс фиктивную фамилию, выданную Малфою вместе с зельем. Им требовалось соблюдать все каноны прикрытия, поэтому Драко не удивился, смирившись со своим лже-именем. — Обойдёмся без того, что обычно ты зовёшь любезностью. Доу нужен нам живым, — Поттер замешкался, продолжив мысль, — и по возможности невредимым.       В ответ Малфой лишь закатил глаза, зачесав гребаную чёлку назад. Он понимал, к чему клонил Избранный, повторявший из раза в раз одно и то же, но в разной интерпретации. Поттер не был идиотом и понимал, что у Драко остались личные счёты с тварью, укравшей несколько лет покоя из существования мракоборца. Встреча с Доу может негативно сказаться на самообладании Малфоя, заставив его сдерживаемую агрессию вылиться в поток физического насилия. Ведь Драко до сих пор считал, что ублюдок отделался малым. Он заслуживал самой страшной из всех возможных смертей. Подобно той, что профессор одаривал своих студентов Хогвартса.       — Аврор Поттер, — поприветствовал мужчина, стоило им подойти к контрольно-пропускному пункту. Он протянул пухлую ладонь, но больше не дёргал ею требовательно в желании заполучить пропуск. Избранному он был ни к чему. Его лицо служило визитной карточкой везде. Затем перевёл взгляд на Малфоя, не узнав в нём бывшего Пожирателя, так раздражавшего его в прошлый визит. — А Вы?..       — Тед Дэниелс, — произнёс Драко, не ответив на рукопожатие.       — Он мой стажёр, — подхватил Поттер, вновь перетянув на себя внимание надзирателя. — Недавно заступил на службу в отдел.       Клэйтон оставался всё таким же дерганным, но из его жестов исчезло мнимое ощущение величия, словно такая должность являлась чем-то существенным в мире правопорядка. Обыкновенный надзиратель, чьё самомнение достигало таких высот, что становилось смешно. Но Малфой сдерживался ради поддержания образа тихони.       — Могу я взглянуть на Ваши документы, мистер Дэниелс? — притворная улыбка слегка обнажила пожелтевшие зубы мужчины.       Разумеется, он был обязан досмотреть каждого. Но это никоим образом не относилось к Поттеру — его пропускали за былые заслуги перед страной. Пешку вроде несуществующего Дэниелса оценивали в соответствии с правилами, потому что так гласила система, пропитанная двуличием.       Драко покопался в карманах ушитого заклинанием пиджака, отдав липовое удостоверение. Оно прилагалось к флакону зелья. Несуществующая личность была внесена в базу отдела, поэтому при проверке вопросов не возникло. Полупрозрачный луч, выплывший из волшебной палочки Клэйтона, обвил предоставленный документ. Спустя несколько секунд он окрасился зелёным цветом, означавшим, что некий Дэниелс и вправду числился мракоборцем в Британском отделе.       — Решили провести профилактическую беседу с палачом? — он хохотнул, вернув удостоверение Малфою.       Поттер не ответил, смутившись. Драко, в свою очередь, последовал примеру напарника, оставив издевку за крепко сцепленными зубами. Клэйтон поставил несколько галочек в своих записях. Драко не видел того, что было написано на пергаментах, но мог догадаться, что он держал в руке документы, связанные с Доу.       — Только не удивляйтесь, если он не захочет с вами болтать, — продолжал иронизировать надзиратель, чиркая пером по бумаге. — Он в последнее время немногословен.       — Вы ему, что, язык вырвали? — заговорил Малфой чужим голосом, за что нарвался на строгий взгляд Поттера. Не смог удержаться.       — Ублюдок тронулся умом. Он почти ни на что не реагирует, только повторяет свои идиотские стишки, — заговорщически прошептал Клэйтон, словно ведал молодым людям о самом жутком и страшном секрете. — Доу отличался примерным поведением, поэтому к нему не применялись пытки, — мужчина слышался слишком честно для того, кто мог перейти черту. Было видно, насколько сильно он сожалел, что не мог поджарить тварь с помощью Круцио. — У него не было никаких причин и предпосылок, чтобы сойти с ума.       — Почему вы не доложили о состоянии заключенного, когда я подавал запросы? — гневно спросил Поттер, заставив Клэйтона стянуть с лица блядскую улыбку и посерьезнеть.       — Потому что это не магловская тюрьма, мистер Поттер, — сквозь зубы процедил надзиратель, отложив пергамент на потрескавшийся стол. — Состояние заключенного — проблема самого заключенного. Никто не несёт ответственности за то, что в его мозгу произошёл какой-то сбой, — он равнодушно развёл руками, не выразив ни капли заинтересованности в отклонениях преступника. — Наша система не подразумевает под собой изменение формы или срока заключения, в Азкабане все равны. И вменяемые, и душевнобольные. И даже те, кто просто притворяется, — Клэйтон щёлкнул пальцами, подозвав парня, сидевшего по ту сторону арки. — Даже если бы я упомянул в отчётах, что в поведении Доу замечено серьёзное отклонение, Вы бы всё равно не смогли ему посодействовать, — мужчина вновь понизил голос до шёпота, придав атмосфере этого места пущей мрачности. — Дементоры не привыкли делиться своей добычей.       Широкая улыбка добавила поросячьему лицу Клэйтона омерзения. Он словно получал удовольствие от того, что мог владеть ситуацией в полной мере, и даже Поттер под покровительством Саммерсета не могли внести свои коррективы в привычный уклад Азкабана. Потому что это было невозможно. Их сила и власть заканчивались с ударом судейского молотка в Визенгамоте, а дальше только Мерлин мог знать, какая участь ждала тех, кто навечно оставался гнить в бетонных стенах.       Драко чувствовал, как постепенно рушится его карточный домик. Пласт, на котором держалась мнимая уверенность, что ответы найдутся быстрее, чем очередная жертва окажется погребенной под землей. Быстрее, чем тот, кто выдавал себя за Чистильщика, доберется до Грейнджер.       Почти собранный пазл в одно мгновение превратился в измельчённое нечто, которое сложно было разобрать. Клубок обрастал новыми вопросами, вытесняя из себя уже имеющиеся ответы. Малфой не был уверен, что их визит в Азкабан поможет им продвинуться в расследовании, но они могли бы узнать, причастен ли к возобновленным убийствам сам Доу. Ответит ли он на главный вопрос Драко — являлся ли Освальд тем самым человеком из рассказов Люциуса.       Но теперь, если верить Клэйтону, Доу в принципе едва мог говорить.       Это и вправду было странно, учитывая, что Освальд не отличался какими-либо психическими отклонениями. Он был вменяем, относительно самого себя. Играя роль профессора. Живя своим безумным замыслом. Драко лично слышал, с каким полным осознанием он разговаривал с Грейнджер в ту ночь, когда погиб Тео. Доу отдавал отчёт своим действиям.       Что такого могло произойти с ним?       Что могло надломить его личность, поместив в вакуум, из которого будет тяжело извлечь оставшиеся крупицы здравомыслия и адекватности.       Оставалось только верить, что Доу просто-напросто решил вновь обхитрить людей вокруг себя от банальной скуки. Ему всегда была нужна реакция на его извращенные зрелища. Возможно, так он сублимировал недостаток оваций, наполненных испугом, и банальное одиночество.       Малфой надеялся, что взятые из архива колдо, изображавшие места преступлений, развяжут язык того, кто с такой благоговейностью относился к собственным убийственным шедеврам. Одержимая тварь не сможет остаться в стороне, заметив, что так сильно перекликалось с его больным воображением.       — Найт, отведи аврора Поттера и стажёра Дэниелса к Доу, — распорядился Клэйтон, усевшись на скрипучий стул. Напарник Малькольма бегло осмотрел молодых людей, но лишних вопросов не задал. Драко запомнил, что посуровевший парень, прежде выглядящий не старше Малфоя, не болтал попусту. — Уровень девять, одиночная камера шестьдесят шесть, — дополнил крупнокостный мужчина, вперившись поросячьими глазами в потрепанный журнал.       Найт указал ребром ладони на мерцавшую арку, шагнув вровень с мракоборцами. Малфой шёл с ним почти вплотную, и теперь их рост казался одинаковым, тогда как раньше надзиратель едва доставал ему до плеч. Помимо низкорослости, теперь их объединяла дистрофия, казавшая Драко самым некомфортным в новом обличии.       Сопровождающий взмахнул волшебной палочкой, рассеяв охранные чары, в которых не было особого смысла, когда в Азкабан прибывали представители закона. Возможно, в этом было своё упущение, ведь никогда не знаешь, кто захочет скрыться под каплями тягучего зелья, маскирующего личность посетителя.       Однако Малфою и Поттеру такой поворот событий был только на руку, учитывая, что тотальная проверка могла обнародовать обман Драко. Никто не знал полный перечень заклинаний, наложенных на арку.       — Так как вы двое являетесь аврорами, то должны знать, что по времени у вас не будет никаких ограничений, — начал Найт отрешенным голосом, словно перед ним стояли не мракоборцы высшего ранга, а завсегдатаи посетители, потребовавшие очередную экскурсию. Если бы такое было возможно в теории. — И всё-таки вы обязаны следовать общим правилам. Ничего не брать из рук заключённого, ничего не передавать. — Надзиратель разжевывал мысль по слогам, провожая молодых людей до верхнего этажа. Малфой помнил о каждом пункте ещё с тех пор, когда впервые пересек границу Скандинавского моря. — У вас не изъяли палочки, но это не означает, что вам позволено использовать их в личных целях. Никаких пыток заклятиями, никакого вторжения в разум с помощью Легилименции.       — Иначе Дементоры сожрут нас с потрохами, — перебил Малфой гнетущий голос спереди. Найт резко обернулся, застыв на границе с девятым уровнем. Под подошвой его ботинок послышался хруст раскрошенного бетона, и он повторил движение ноги, размазав строительную крошку по полу. Малфой не отвёл взгляда, надеясь, что его очередное замечание не спровоцирует их преждевременный выгон. — Да, мы помним.       — Надеюсь, та тварь, что пугает остальных заключённых своими возгласами, сможет рассказать вам что-нибудь дельное, — надзиратель снял мерцающую печать, открыв проход.       Драко почувствовал облегчение из-за того, что в этот раз никто из тех ублюдков, что навечно поселились в камерах, не узнал его. Они почти не реагировали на вошедших молодых людей, оставшись прятаться за покровом перманентной темноты, царившей в этих стенах. Поттер натянул капюшон мантии пониже, чтобы не спровоцировать стаю дикарей, гнивших в камерах по его вине.       Малфой также был рад, что пристанище Доу находилось ближе, чем камера Люциуса. На двадцать три. Этого расстояния будет вполне достаточно, чтобы ненароком не нарваться на голос отца, и не почувствовать внутри предательский трепет. Болезненную реакцию на нечто, прежде являвшееся родным и значимым. У Драко не было на это времени. Он давно перестал проникаться сочувствием к тому, кто продал его за мнимое чувство власти. Ебаный кретин.       — Удачи, — с долей насмешкой произнёс Найт, как только они подошли к решеткам, покрытым чем-то вязким и мерзким. И пахнувшим соответственно. Парень открыл замок волшебной палочкой, из-за чего механизм громко заскрипел, сдвинув металлические прутья. — Я буду ждать снаружи.       — Спасибо, — коротко отозвался Поттер, проигнорировав издевательскую ноту в голосе надзирателя. — Нам не понадобится много времени.       — Говори за себя, — едва слышно прошептал Малфой, как только они шагнули вглубь камеры подальше от вездесущего взора Найта. — Я собираюсь выбить из этого мудака всю информацию, даже если мне придётся провести здесь всю ночь.       — Держи себя в руках, — предостерег Избранный, преградив блондину путь выставленной вбок рукой. — Мы договаривались.       Малфой натужно выдохнул, чувствуя, как постепенно заебывался от общения с правильным мальчиком. Теперь он понимал, что Грейнджер — не бо́льшее из гриффиндорских зол. По крайней мере, к ней он слишком привык, чтобы замечать проблески чрезмерной этичности, не вязавшейся со слизеринскими устоями, что были вшиты в саму сущность Драко.       Блондин сделал несколько шагов вперед, оставив Поттера позади. Он пытался привыкнуть к тусклому свету, обволакивавшему зрачок. В тюремных коридорах царила мгла, посему освещение в камере слегка ослепляло, заставляя молодых людей щуриться.       Но Малфой окончательно прозрел, стоило ему наткнуться взглядом на сгорбленную фигуру, свернувшуюся калачиком на потрепанном матрасе, испачканном следами крови, фекалий и сгустками гнили. Человеческая фигура больше напоминала скомканную груду вещей, потому что под накидкой заключенного было невозможно разобрать очертания тела. Доу скрывал свои конечности под коричневой тканью, дрожа от завывавшего ветра, умудрявшегося пробиваться сквозь тонкие щели меж кирпичей.       — Раз, два, три, — этот голос больше не ощущался налётом чего-то жуткого. От него не веяло замогильным тембром. Скорее, его обезличенное бормотание напоминало лепет ребенка, потерявшегося в пространстве и времени.       — Здравствуй, Освальд, — поздоровался Поттер, стараясь слышаться мягче, чем он того хотел. Но такое поведение было резонно. Если маньяк и вправду был тронут умом, лучше его не тревожить и расположить к себе. Неплохая уловка. — Меня зовут Гарри Поттер, — мракоборец бросил на слабо светящий факел, защищенный специальным щитом, несколько искр, добавив пространству света. — Возможно, ты помнишь меня.       — Четыре, пять, — монотонность вытекла из глотки Доу хрипом.       Со стороны матраса послышалось движение, и ублюдок наконец-то показал часть себя. Его худая ладонь потянулась к стене, выцарапав на ней пять коротких линий, обмазанных багровыми пятнами. Он стачивал свои ногти о бетон до крови, старательно высекая символизм, перекликаемый со сказанным.       — Мы бы хотели задать тебе несколько вопросов, — упрямо продолжил Поттер, сохранив в голосе спокойствие. Он левитировал небольшой стол к койке Освальда, а после передвинул по воздуху стул, приставив его с другой стороны. — Говорят, ты не любишь болтать, — начал мракоборец издалека, аккуратно присев напротив лежавшего Доу. — Но, может, ты сделаешь для нас небольшое исключение?       — Продолжаю я играть, — его палец застыл на стене, отбивая ритм своего гребаного стишка. Теперь Малфой понимал, о чём говорил Клэйтон. Доу больше походил на овощ и был просто непробиваем.       — У нас есть для тебя кое-что интересное, — Поттер достал из рабочей сумки папку с заготовленными колдо, но не поспешил их достать. Он хотел, чтобы Освальд, наконец, скинул с себя чёртовы портки и заговорил с ними централизованно. — Не хочешь взглянуть? — Избранный показательно зашуршал бумагой, словно подзывая на звук любопытное животное.       Малфой вздрогнул, услышав громкий, почти оглушительный смех. Он отбивался от стен грохочущим звуком, аннулировавшим иммунитет Драко к безумию маньяка. Только теперь оно чувствовалось в сто крат мощнее. Его поведение было похоже на диссоциативный эффект, при котором человек страдает от бессознательных реакций. Внезапная реакция Доу заставила молодых людей растеряться, потому что они явно были не готовы к его выпадам.       — Это что-то забавное? — спросил Освальд, вновь озадачив мракоборцев своим неожиданным вопросом. Впервые за несколько минут он изъяснялся, как нормальный человек. Или его подобие. — Это сможет меня развеселить? — чистейшее любопытство окрасило его голос вкраплением наивности. — Здесь так грустно и одиноко. Я совсем один, — он в очередной раз прошёлся ногтем по своим выцарапанным линиям, сточив его до мяса.       — Поверь, ты будешь пищать от восторга, — саркастически усмехнулся Драко, проглотив слово «ублюдок», когда Поттер недовольно зыркнул на него через плечо.       Доу медленно растянулся вдоль матраса, облизав изувеченный палец. Его бледные, почти посиневшие губы окрасились алым, контрастируя с болезненным оттенком кожи. Мужское лицо, прежде не раз пленившее старшекурсниц, теперь мало напоминало того, кто преподавал в Хогвартсе. От его привлекательности не осталось ни следа, оно смылось годами заключения и возможной травли в стенах Азкабана. Вместо примечательных черт был заметен лишь череп, обтянутый кожей. Впалые щеки были слишком заметны и уродливы. Отросшие волосы спадали испачканными колтунами, в которых виднелись крошки перхоти и остальная дрянь, сигнализировавшая о том, в каких условиях находился Доу.       Исхудалое тело сдвинулось, не спеша заняв сидячую позу. Освальд сгорбился над столом, гиперболизируя образ маленького человека. Это так сильно противоречило тому, каким его запомнил Малфой. Статный, уверенный в себе и своих сумасшедших убеждениях. Теперь он выглядел, как жертва. Он и являлся жертвой — в каком-то смысле.       Малфой подошёл ближе, оставшись на нейтральном расстоянии от маньяка. Ему до дрожи хотелось взглянуть в эти чудовищные глаза, выпотроша из твари все ответы. Но он не должен был спугнуть Доу, который и так непроизвольно дрожал.       Поттер вытащил из папки несколько колдо, и протянул снимки Освальду, держа их в своих ладонях. Ничего не передавать преступнику. И стоило радужкам безумца коснуться циклично движущихся изображений, его лицо просияло. Куски обвисшей плоти натянулись на кости, обнажив неподдельную эмоцию. Сука, да он ликовал.       — Очень красиво, — застенчиво улыбался Доу, хихикая в прикрывавшую рот ладонь. — Они кричали, когда он убивал их? — он резко вскинул кисть, помаячив ею перед лицом мракоборцев. — Нет-нет, подождите, не отвечайте. Я знаю ответ. — Освальд с наслаждением осмотрел каждый снимок, а затем взглянул на молодых людей исподлобья. — Они всегда кричат, когда он их находит, потому что они не умеют прятаться, — глаза маньяка окрасились мнимой печалью. Он склонил голову, выпятив нижнюю губу, и вздохнул. — Всегда одно и то же. Но скука перебивается их сладкими мольбами о пощаде.       — Ты сказал, что он убивает их, — заострил внимание Поттер на одной немаловажной детали в рассказе Доу. — Ты имеешь в виду своё альтер-эго — Чистильщика?       — Нет, я не настолько велик, чтобы носить это имя, — Освальд отрицательно покачал головой, словно Избранный пытался разузнать у него о чём-то невозможном. О чём-то, к чему убийца не имел никакого отношения, но это было блефом. Очевидно. — Вы явно что-то перепутали.       — Ты убивал людей прежде, будучи профессором в Хогвартсе, — не выдержав, выпалил Драко, впечатав кулак в стол. Освальд испуганно пригнулся, нахмурив густые брови. — Ты сознался в суде, что четверо студентов погибли из-за тебя. — Когда Доу не среагировал, Малфой ударил снова, почувствовав боль в костяшках. — Ханна Эботт, Линда Грант, Энтони Голдстейн, Невилл Долгопупс, — блондин проговаривал имя каждой жертвы, попутно загибая палец на другой ладони, ожидая ебаного сдвига в этом чёртовом психическом застое.       — Я просто помогал великому мастеру, всего-то, — осторожно пожал плечами Доу, явно страшась ответной реакции мракоборца. Малфой прикрыл глаза, отсчитав про себя до десяти, чтобы не раскрошить череп уебка, пока тот игрался с их терпением. — Я писал детям забавные стишки, надеясь, что они им понравятся. — Освальд перевёл взор вглубь комнаты, потерявшись в собственных — возможно, вымышленных — воспоминаниях. — Но каждый раз мастер просил меня не увлекаться, потому что самое важное оставалось за ним — порубить их на мелкие кусочки.       Доу видел эти подробности через призму сентиментальности, для Малфоя же всё это звучало дико.       Драко переглянулся с Поттером, пытаясь найти в его зелёных глазах толику понимания. Осознания того, что здесь, блядь, творилось. Он не мог до конца поверить, что Освальд действовал с кем-то сообща. И не просто действовал, а прислуживал некоему мастеру, чья личность осталась вне подозрений. Но что, если это всё промыслы больного сознания? Никакого сообщника не существовало, а всё, что сейчас им ведал Доу — было просто плодом его больного воображения?       Тогда, как можно было объяснить те знаки, что оставались на телах новых жертв? Неоднократные послания Грейнджер? Это совершал тот, кто был в курсе былого величия Чистильщика. Тот, кто знал жуткую систему изнутри.       Именно поэтому в словах Освальда могла быть доля правды. Или вся истина целиком.       — Я поклялся служить мастеру, — блаженно продолжил Доу, обрушивая на мракоборцев очередной шквал историй, в которые было достаточно трудно поверить. — Взял всю вину на себя, потому что только так он смог продолжить свой великий замысел.       — Кто он? — нетерпеливо спросил Поттер, сложив колдографии обратно в папку. — Кому ты помогал убивать невинных детей?       — Мастер был здесь, в этом жутком месте, — остекленевший взгляд Освальда вновь коснулся единой точки позади Избранного. Он говорил так, словно не расслышал вопроса. Намерено уворачивался от возможности выдать следствию имя своего дружка. — Он с радостью поведал мне о том, что творится за пределами давящих стен, — отстранённо продолжил мужчина, проваливаясь глубже в воспоминания. — Мастер детально описал мне, с каким удовольствием он продолжает наше общее дело, — в его потерянных глазах можно было уловить, как воспламенялись искры от тех слов, что последовали дальше. — О парне, чьи пальцы он отрубал медленно и мучительно. И о той девчонке, которую он изводил несколько недель, прежде чем она умерла от болевого шока, захлебываясь в собственном крике.       Чаша терпения окончательно переполнилась, стоило ублюдку закончить свою мысль, наполненную искренним наслаждением и жаждой увидеть весь этот ужас воочию. Доу сожалел лишь о том, что во время очередной бойни он находился слишком далеко, чтобы поучаствовать. Возможно, его извращенный мозг придумывал эти россказни на ходу, чтобы хоть как-то приобщиться к кровавым действиям, так сильно похожих на то, что он совершал когда-то.       Малфой не исключал, что был кто-то ещё. Что Освальд был всего лишь пешкой в чьих-то руках. И существовало ещё бо́льшее зло. Более могущественное и изворотливое. Хитрее, чем тот, кто сдался под его влиянием.       Бороться с подражателем, или даже пешкой, намного проще, чем встретиться с чудовищем, основавшим долгую и мучительную игру для своих жертв. Он знал каждый ход наперед, потому что сам придумал правила.       Но Драко не хотел верить в это. Постыдный страх царапался изнутри блеявшим животным, поселившись глубоко в душе. Каждая проведенная секунда в гребаной камере пробуждала чувство уязвимости, выпуская её из клетки. И всё, что ему оставалось, — открещиваться от неё любыми способами.       — Он просто ебаный псих, Поттер, — заявил Малфой, ощущая, как излишняя нервозность пагубно сказывается на нём. У него с трудом получалось сдерживаться. — Ты же всё это выдумал, мудила, — Драко вжал ладонь в поверхность стола, побрезговав дотронуться до довольной рожи Доу, что смотрел на него через призму ехидства. — Кто мог пройти через охрану незамеченным? — гаркнул блондин, обратившись к Поттеру, сидевшему в полном недоумении. Он не сказал ни слова, продолжая анализировать сказанное Освальдом. — Почему Клэйтон не сказал нам об этом ни слова, мать твою?       — Потому что мастер всех обхитрил, — произнёс Доу, ответив на вопрос вместо Поттера. Мракоборцы одновременно повернулись на хрипящий голос мужчины, кажется, не в силах больше выслушивать эту ересь. — Он остался незамеченным даже для этого жирного урода, думающего, что без его внимания здесь ничего не останется!       Малфой сорвался с места, на этот раз не побрезговав дотронуться до сальной накидки, натянув ту на кулак. Он резко приблизил испуганного Доу к себе, остановившись прямо напротив его лица, пропахшего годами заключения.       — Скажи имя своего прихвостня, сука! — рявкнул Драко, вкладывая всю имевшуюся на данный момент силу, чтобы удержать ублюдка возле себя.       — Я… не знаю, — жалобно пролепетал Освальд, сморщив костлявое лицо. Он затрясся от рыданий, но Драко не повёлся на чёртово представление, зная наверняка, что Доу просто манипулирует ими. — Я… не помню.       — Прекрати, — сзади послышался миротворческий голос Поттера, на который сейчас Малфою было, мягко говоря, похер. Его самообладание трещало по швам, мразь забирала от него по щедрым кускам, насыщаясь долгожданным вниманием. — Отпусти его.       — Как ты можешь не помнить имени того, кому прислуживаешь? — Драко отдернул пальцы от тюремной накидки, позволив Доу рухнуть на стул.       — У мастера много личностей, но о каждой он заставляет меня забыть, — он обнял себя за плечи, вжавшись в спинку до такой степени, что на теле могли появиться занозы. — Он извлёк воспоминание из моей головы, — Освальд бросил мрачный взгляд на Поттера, побоявшись установить зрительный контакт с Малфоем. — Потому что знал наверняка, что вы начнете копать на безобидного помощника.       У мастера много личностей.       Малфоя прошибло осознанием. Рассказанная Люциусом история нашла своё прямое продолжение в устах того, о ком они говорили.       Ты уверен, что ищешь того человека? Ты, вообще, знаешь, кого пытаешься найти?       Если отец говорил правду, то тот человек, что был тогда на снимке, а теперь сидел перед ними, не являлся настоящим Освальдом Доу. Он лишь носил его имя по какой-то нелепой случайности. Или всё это было следствием гениального плана настоящего убийцы, основателя этой безумной идеи. Так называемый мастер расставлял свои капканы на поверхности, чтобы никому не пришло в голову рыть глубже. К самым жутким тайнам, скрывавшимся от общей массы.       — Что тебе известно о магии безликих? — рискнул Драко, заметив очевидное совпадение в словах Доу.       — Н-ничего, — запнулся Освальд, перестав дрожать. Кажется, ему удалось нащупать брешь в идеальной маскировке убийцы. Наверное, он не ожидал, что кто-то знал о тех ужасах, что творились задолго до рождения Драко. Не только мастер был умён. Малфой также мог предвидеть всё наперед. — Мастер запретил мне говорить об этом. Вы ничего из меня не выбьете.       — Серьёзно? — истерически загоготал блондин, потерев глаза от усталости. — Как так вышло, что основателю блядского культа запрещено распространяться о своих достижениях?       — Я ничего не знаю, — теперь Доу выглядел ещё больше обеспокоенным. Он затрясся в приступе, начав раскачиваться на своём месте, пытаясь прийти в себя. Повторял одну и ту же фразу, подобно мантре, теряясь в собственных воплях. — Ничего не знаю. Ничего не знаю. Ничего не знаю.       — Нужно уходить, он ничего нам не расскажет, — разочарованно произнёс Поттер, схватившись за сумку. — Мы впустую тратим время.       Драко сомневался в том, что ублюдку удастся просто так избавиться от них. Злость начинала проливаться по венам раскаленной магмой, служа катализатором к тем действиям, о которых Поттер просил воздержаться. Как бы Малфой ни пытался отречься от собственной черни, нашептывавшей ему единственную — правильную меру наказания для той твари, что изводила его в течении получаса, ему не удавалось воспротивиться тем бесам, что облизывали его душу змеиными языками. Никаких пыток заклятиями? Пожалуйста.       — Закрой свою пасть, ничтожество!       Малфой подлетел к Доу сзади, разъяренно схватив его за затылок. Его кулак болезненно натянул волосы, а после ударил мужчину лицом о стол до оглушительного хруста, послышавшегося пением ебаных ангелов. Драко надеялся, что сломал его блядский нос, и этого всё равно было бы недостаточно, чтобы это смогло перекрыть то, что с ним сотворил Освальд и его мастер.       — Годрика ради, что ты творишь? — закричал Поттер, направив волшебную палочку на Драко. — Ты хочешь, чтобы нас вышвырнули из отдела?       — Ты и вправду думаешь, что я дорожу местом в вашем ебаном отделе? — взревел Малфой, полностью отдав себя во власть жгучим эмоциям, приносившим ему небывалое удовлетворение. Он не мог разобрать того, что повторял Освальд. Кровь запачкала всё его лицо, залившись в носоглотку. Доу глотал багровую жидкость, а после выхаркивал на стол крупными каплями. — Взгляни на это, сука, — дрожащая ладонь выдернула из внутреннего кармана пиджака письмо и остановилась перед глазами Доу. Малфой маячил клочком бумаги перед мужчиной, словно красной тряпкой перед мордой быка. — Может, гребаное письмо прочистит твои заплесневелые мозги и заставит тебя вспомнить, что именно ты писал, — блондин вжал пергамент в лицо Освальда, надавив на его глазницы так, что тот заверещал от боли. Ебаный слабак. — Давай-давай, читай до последней буквы, кретин. — Малфой вновь накрутил сальные волосы на кулак, запрокинув голову убийцы назад, заставив его давиться собственным унижением. — Все ещё не хочешь назвать мне имя своего дружка?       — Я ничего не помню! — кричал Доу. Теперь Малфой понимал, каково это, — слышать тот сладостный вопль жертвы, от которого по телу разливалось чистейшее наслаждение. — Оставьте меня в покое! Я ничего не делал! Ничего не писал! Ничего!       Малфой замахнулся, чтобы одарить Освальда очередной порцией увечий, но его руку перехватил Поттер, заломив её за спину Драко. Золотой мальчик не терпел подобной справедливости. Конечно. Всё должно быть по правильному, как того требует закон. Но как быть тогда, когда закон оказывается обманутым? Когда прокаженный и душевнобольной урод обвёл их вокруг пальца? Что тогда, Поттер?       — Что здесь происходит? — Найт ворвался в камеру, направив волшебную палочку на мракоборцев, отошедших от Доу на несколько шагов к стене. — Я ведь предупреждал вас, что использовать палочки в личных целях запрещается, — его взгляд зацепился за древко, зажатое в пальцах Поттера.       — Не смогли удержаться, — Драко сплюнул вязкую слюну, попытавшись вырваться из цепкой хватки Избранного. Но тот, кажется, не был настроен отпускать разбушевавшегося напарника. Его компромиссность иссякла, оставив после себя тихую злость.       — Меня это не волнует, мистер Дэниелс, — Найт подошёл к стулу, на котором сидел Доу, опустив голову себе на грудь. Он продолжал громко рыдать, беспрерывно проговаривая свои фразы, словно заезженная пластинка. — Я доложу о нарушениях Саммерсету, пусть сам разбирается со своими некомпетентными сотрудниками, — фыркнул надзиратель, а после взял Освальда подмышки, оттащив его на матрас.       — Я ничего не помню… — проблеял Освальд в очередной раз, но быстро замолк, сардонически захохотав. Он поднял голову таким образом, что тень от света падала на верх лица, прятав кровавые разводы. Был виден его рот, и широкая улыбка, словно дорисованная алыми линиями. — Ничего, кроме того, как пахнет богатенький сучонок, которого чуть не прирезали однажды. — Поттер усилил хватку на теле Малфоя, но в этом не было надобности. Шок от резкой перемены чужих эмоций заставила испытать кататонический синдром. — Я сразу вспомнил тебя, маленькая мразь. И даже чужая внешность не поможет тебе скрыться. — Найт пнул Освальда, чтоб тот заткнулся, но всем было очевидно, что боль — его личный стимул продолжать. — Мастер оставил для тебя кое-какое послание, думаю, оно придётся тебе по вкусу.       — Я не верю ни тебе, ни твоему гребаному мастеру, которого ты выдумал, — ответил Драко, вырвавшись, наконец, из рук Поттера. — Желаю тебе весело провести время наедине со своими вымышленными друзьями, Освальд.       Малфой направился к выходу из камеры, желая как можно быстрее вернуться в привычный мир, хотя бы наполовину лишенный того сумасшествия, что успел испытать Драко в Азкабане за столь короткий срок.       — Надеюсь, грязнокровка будет визжать так громко, что ты запомнишь этот беспощадный миг на всю свою жизнь! — Малфой остановился, почувствовав, как припрятанный джокер впился в позвонки острием, разрубив остаток неверия. — Он выпотрошит её, как свинью! — Доу радостно захлопал ладонями, заочно одаривая аплодисментами следующий акт. — Ждать осталось недолго, Малфой. Или, может быть, он уже добрался до неё?       Но он не знал, что привычный мир давно сгнил в руках вездесущего Чистильщика, посеявшего хаос и безумие. Он распространял их, подобно болезни, отравляя нормальность своими головоломками и расчлененными телами невинных.       И кто-то обязательно должен был стать следующим.       Кто-то, кто был слишком дорог сердцу. Ведь для фееричного финала, согласно канону, — всё самое лучшее.

***

      Гермиона чувствовала себя неловко, наблюдая за тем, как Пэнси в пятый раз подоткнула махровое одеяло под тело подруги. Словно у Грейнджер отказали все конечности, и теперь Паркинсон исполняла роль прислуги, внимательно следя за девичьим покоем. Волшебница усмехнулась про себя, скрыв неуместную эмоцию под прочно прибитой маской. Она представила утончённую аристократку, одетую настолько роскошно, что порой не хватало слов, в роли личной няньки, приглядывавшей за девушкой, мягко говоря, выбивающейся из эталонов высшего магического общества.       Если бы кто-то рассказал Гермионе из прошлого о том, что Пэнси по доброте душевной изъявит желание проявить заботу, девушка подумала бы, что рассказчик сошёл с ума. Или вставила бы жирную ремарку, дополнив, что брюнетка никогда бы не стала помогать кому-то безвозмездно.       Но Паркинсон пришла без какого-либо зова, решив составить Гермионе компанию, не попросив за это ничего. Грейнджер почти не удивлялась подобным рвениям бывшей слизеринки, привыкнув к тому, что в их дружбе, завязавшейся внезапно и на горькой основе, не было места для корысти. Пэнси всегда умела появляться вовремя, забирая чужую боль до последней капли. Чтобы чужая душа не покрывалась червоточинами смятений, она крала каждую себе.       По прошествии лет Гермиона поняла, почему Пэнси пользовалась популярностью среди слизеринцев. И дело было не в тех слухах, что сновали за молодой студенткой по пятам, приклеиваясь к ней мерзкими шаблонами. Слизеринка умела не только слушать, но и слышать. Разбирать по крупицам проблемы логическими доводами, отметая эмоциональную составляющую. Пэнси также обладала настоящим даром творить покой молчанием. Порой хватало одного лишь её взгляда, чтобы тревога отступила прочь, позволяя фитилю надежды не потухнуть, а, наоборот, возгореться.       То же самое Гермиона испытывала и на себе, лежа в постели. Пэнси ни на секунду не отходила от кровати Грейнджер, погружая ослабленное тело и испещренный дух в покой, созданный её присутствием. Девушке было крайне неловко, что подруга носится с ней, словно она была на грани жизни и смерти, но Паркинсон безапелляционно заявляла, что ей не сложно остаться с Гермионой на несколько часов, проследив за её состоянием.       Грейнджер прекрасно осознавала, почему Пэнси так обеспокоена. На то была пара причин. Одна из которых слишком очевидна, чтобы не замечать.       В школьные годы Паркинсон не была вовлечена в историю Чистильщика, но несколько лет дружбы с Гермионой смогли просветить брюнетку. Пэнси узнала о каждой жуткой подробности, описывавшей в полной мере, насколько жесток и безжалостен был Освальд Доу в желании покорить мир своей необъяснимой кровожадностью. И теперь, когда найденные тела, подобно цепочке, приводили бывших жертв к своему истязателю, у Паркинсон было полное основание, чтобы переживать о дальнейшей судьбе Грейнджер.       О второй причине никто не решался заговорить первым. Очевидно, Пэнси хотела расспросить о случившемся на кладбище, потому что по ней было видно — она догадывалась. Но, к удивлению, боялась переступить черту и пошатнуть ментальное равновесие Грейнджер. Сама Гермиона не могла озвучить памятные фрагменты вслух, потому что чувствовала, как только вступительная фраза сорвётся с уст, всё сразу станет реальным.       Она до сих пор не могла поверить в то, что Герман наговорил ей. Не могла сопоставить в голове его светлый образ и те гадкие слова, что он выплюнул ей в лицо, подобно черни, так долго жившей в нём самом. Словно эта выходка наконец-то избавила его от оков, сдерживавших его истинное нутро. Прогнившее, наполненное внутренней злобой.       Грейнджер никогда не видела его таким жутко-спокойным. От него не веяло свирепостью. Не было ни намека на то, что изрекаемое — следствие алкогольного опьянения или эмоций, взявших главенство над разумом. Нет. Герман говорил так, будто это были не первые слова, пришедшие на ум. Гермиона получила свою порцию хорошо заученного текста, придуманного заранее. Может быть, в тот день, когда бывший жених впервые почувствовал неладное, увидев обложку Пророка. В тот день, когда влез в её личное пространство, расширив пропасть между ними.       Или, возможно, пропасть образовалась по желанию самой Грейнджер?       Неважно. Исход был одинаков в любом случае, вне зависимости от условий. Гермиона не хотела связывать себя с Германом ни узами брака, ни какими-либо ещё. Разумеется, им стоило бы просто поговорить, чтобы не расставаться вот так — мерзко и пошло, как в финале дешёвых мыльных опер.       Но сейчас Грейнджер не была готова идти на диалог, несмотря на то что бывший жених прислал около двадцати писем за последние сутки. Она не вскрыла ни один конверт, переживая, что не сможет долго сдерживать свою холодность по отношению к нему. Слёзно-оправдательные речи обязательно растопят её сердце. Они сделают её слабой, а таковой Гермиона быть не хотела. Больше нет.       — Как ты себя чувствуешь? — наконец, спросила Пэнси, закончив изучать комнату на наличие предметов, нуждавшихся в её корректировке.       Она порхала по девичьей спальне, переставляя вещи с места на место, а после вновь меняла положение на исконное. Мельтешение Паркинсон было похоже на сумбурные попытки скрыть беспокойство, но Гермиона склонялась к тому, что подруга просто хотела как лучше. Ей не за чем было беспокоиться настолько, чтобы занимать свои руки бесполезным занятием.       — Паршиво для человека, которого отстранили от работы на несколько дней, — честно призналась Грейнджер, приподняв подушку, чтобы уменьшить нагрузку на спину. — Я могу быть потенциальной жертвой, но я не маленький ребёнок, — сетовала волшебница, вспомнив о словах Саммерсета накануне.       Это случилось после похорон, когда Уильям неожиданно нагрянул к ней с личным визитом. Гермиона предчувствовала, что появление начальника не пройдёт для неё бесследно, ведь не требовалось даже прилагать усилий, чтобы догадаться, о чём пойдёт их диалог. Саммерсет выразил всеобщее опасение, сказав, что Грейнджер не стоит покидать своего дома, пока отдел не выяснит, кому принадлежал тот почерк, что размазался кровавым пятном по её стене. Возможно, он был прав, раз пытался отгородить девушку от гущи событий, но довольно странно удерживать её в месте, в котором поджидало то, что породило те самые опасения.       Гермиона была бы в полной безопасности, если бы продолжила работать в лаборатории. В собственном доме она была уязвимее, чем всем могло показаться на первый взгляд. И даже отряд мракоборцев, живших по соседству, не смогли бы уберечь её от костлявой ладони, нависшей над девичьим телом гильотиной. Особенно теперь, когда половина ребят проходило лечение в Мунго по её вине.       — Тебе просто нужно научиться отдыхать, — ответила Пэнси с лёгкостью в голосе. Она сидела напротив, разместившись на мягком кресле. В объятиях бирюзовой ткани Паркинсон казалась экстравагантным пятном. Пурпурное платье, едва достигавшее колен, обрамленное сетчатой вуалью, подчеркивало характерную вычурность бывшей слизеринки. — Поттер и Саммерсет не желают тебе зла, я уверена. Они хотят только лучшего, — она искренне улыбнулась, украсив щеки ямочками. Единственное проявление мягкости во внешности ведьмы.       — Лучшее — враг хорошего, Пэнс, — парировала Гермиона, нахмурив брови. — И заточить меня в доме, о котором знает человек, отправляющий мне эти странные послания, не самая лучшая идея, — Грейнджер рефлекторно повернула голову к трюмо. Шкатулка, отныне казавшаяся кладезем чего-то зловещего, была открыта, но в ней отсутствовали письма. Девушка отдала их другу в надежде, что тот сможет сохранить здравый смысл в попытке спасти её. Но собственная доверчивость сыграла с ней злую шутку. — Я чувствую себя небезопасно здесь, словно этот кто-то следит за мной. Знает о каждом моем шаге.       Гермиона не лгала. Не смела даже преувеличивать собственный страх, бивший по горлу удавкой. Ей и вправду казалось, что, даже находясь в полном одиночестве, за ней тенью бродит чужое присутствие. Это не было паранойей и следствием пережитого стресса, потому что Грейнджер прекрасно знала, каково это, когда за тобой присматривает всевидящее око зла.       Оно чувствуется тягучим слоем, проникающим сквозь плоть, до самых костей. И живет в тебе, срастаясь с самой душой, расползаясь паразитическим ощущением. Перманентным чувством, заставляющим кровь сворачиваться в жилах от ледяного веяния. И всякое рациональное распадается на частицы, оставляя вместо себя хроническое предвкушение неизбежного.       Потому что Гермиона знала, что одной слежкой ничего не закончится. Хищник всегда присматривается к жертве, прежде чем вгрызться ей в глотку, кромсая жизнь острыми зубами.       — Но за тобой приглядывают те горячие мракоборцы, — Пэнси продолжала говорить невозмутимо, словно старалась не проникаться опасениями подруги. Возможно, она просто не хотела подкреплять чужой страх своим пониманием. — Может, пригласишь их на ужин, чтобы тебе не было так страшно? — хихикнула ведьма, пригладив и без того идеально уложенные волосы. — Или их временно отстранили за то, что они облажались?       — Половина из них находится под наблюдением у колдомедиков, — объясняла Гермиона, внутренне поежившись от предложения брюнетки. Ей бы не хотелось проводить время с кем-либо, после того как она вышвырнула из своей жизни Германа. — Вторую же собрал Саммерсет, организовав задержание Эллингтона.       Уильям предупредил Грейнджер об этом заранее, но уверил, что парни вернутся к своим привычным обязанностям к ночи. Их скорое возвращение нисколько не умалило девичью тревогу. Однажды им не удалось поймать тварь, проникшую в дом. Она не хотела рисковать невинными людьми вновь. Учитывая, что ведьма и так забирала у них бо́льшую часть жизни, служа привилегированным объектом.       — Твой дом ведь охраняется защитными чарами? — вспомнила Пэнси, и из её голоса исчезла непосредственность. Произнесенная фраза больше походила на вопрос, нежели на утверждение.       На секунду Гермионе показалось, что подруга прониклась ролью журналиста, пытавшегося разведать обстановку. В личных разговорах профессиональная интонация исходила от девушки только в тех случаях, когда Паркинсон хотела узнать у Грейнджер о её личной жизни. И сейчас это показалось Гермионе странным. Словно брюнетка хотела развеять миф о безопасности, ставя под сомнение известный — в узких кругах — факт.       — Купол сработает только в том случае, если ко мне применят Непростительное, — с подозрением ответила Грейнджер, опустив глаза на простыню, на которой отпечатался влажный след от девичьей ладони. — Именно поэтому ни Гарри, ни Уильяму не поступил сигнал, когда некто проник в мой дом. Мощности защитных чар не хватит, чтобы распознать присутствие нежелательного человека.       Гермиона заметила периферийным зрением, что Пэнси внимательно изучает её. Пытается вытянуть вороньим взором как можно больше подробностей, но Грейнджер отчего-то замолчала, не желая продолжать. Ведьма не была против присутствия Паркинсон в целом, но тема, связанная с Чистильщиком, в мгновение стала табуированной. Паранойя коснулась близкого друга, окрасив личность Паркинсон оттенками, не вызывающими доверия.       — И всё-таки, тебе лучше оставаться дома, в постели, — словесное проявление заботы вновь сочилось из голосовых связок, заставляя Гермиону отречься от предательских мыслей. — За последнее время ты пережила достаточно стресса, чтобы взваливать на себя ещё и работу.       — Ты ведь догадываешься о том, что произошло на кладбище? — смело перебила Грейнджер, не успела Пэнси закончить. Карие радужки коснулись фарфорового лица брюнетки, и та поджала губы.       — Конечно, догадываюсь, — не скрывая правды, ответила Паркинсон. — Я видела, что Драко поспешил за тобой, когда ты сбежала с похорон. И от моего взгляда не ускользнул пьяный Герман, решивший проследить за нашим общим знакомым. — Гермиона почувствовала, как стыд ошпарил щеки, залив кожу красными вкраплениями. — И, судя по тому, что они вернулись без тебя, готовые разорвать друг друга, что-то мне подсказывает, что Герман наткнулся на кое-что достаточно весомое, чтобы слететь с катушек.       — Ты осуждаешь меня? — с дрожью в голосе спросила Грейнджер, прислонив ладонь к груди, нащупав под пижамной рубашкой самодельный кулон из кольца.       — Кто я такая, чтобы осуждать тебя, Гермиона? — насмешливо вторила Пэнси, достав из сумочки ежедневник. — Парень, с которым мои отношения изначально были обречены на провал, без памяти влюблён в ту, кто не хочет этого замечать. — У Гермионы перехватило дыхание от прямолинейности, вдавившей слова кулаком в солнечное сплетение. Она не хотела верить в слова Паркинсон, но внутри что-то отчетливо сорвалось с петель, когда очевидный намёк пришёлся по вкусу сердцу. — А тот, в кого без памяти была влюблена я, гниет в могиле, — девичьи пальцы стали судорожно перелистывать страницы, но это не помогло Паркинсон унять зарождавшуюся истерику в голосе.       Теодор Нотт до сих пор являлся для неё слишком ценным человеком, чтобы эмоции не были подвластны воспоминаниям, связанным с ним. Он словно до сих пор был жив для Пэнси. В каком-то смысле так и было. Частичка Тео навсегда осталась жива в ней самой.       — Поэтому я не самый лучший советчик. Мои моральные ориентиры, знаешь, немного надломлены.       — Между мной и Драко…       — Не нужно, — она вскинула ладонь, захлопнув обложку. — Ты прекрасно знаешь, что между тобой и Драко целое нечто, способное поглотить вас обоих, — Пэнси сложила ежедневник в сумочку, а после поспешила встать, чтобы подойти к кровати. — Давай мы вернёмся к этому разговору, когда ты сможешь признаться, прежде всего, самой себе в том, что Малфой значит для тебя слишком много, чтобы даже пытаться это отрицать. — Девушка склонила голову набок, сверкнув чёрными радужками, глядевшими в девичье нутро. Порой хватало одного лишь её взгляда. — А сейчас меня ждет очередной заказчик, не терпящий опозданий, — Паркинсон с нежностью пригладила спутавшиеся локоны волшебницы, кротко улыбнувшись. — Отдыхай, Грейнджер.       — Спасибо, — тихо произнесла Гермиона, все ещё пытаясь прийти в себя от слов подруги. Она дотронулась до холодных тонких пальцев, сплетя их в замок. — Возвращайся поскорее.       — И глазом моргнуть не успеешь, — подмигнула Пэнси, поцеловав макушку Грейнджер на прощание. Она направилась к двери, выключив свет.       Паркинсон покинула девичью спальню, забрав с собой частичку тепла и цветочного аромата, наполнявшего внутренности чем-то привычным и безопасным. Несмотря на секундное помутнение, появившееся у Грейнджер в разговоре с Паркинсон, с её уходом стало тревожнее. Вопросы, связанные с безопасностью, отчего-то породили странные домыслы, теперь казавшиеся абсурдом.       Иногда резкая манера Пэнси заставляла Гермиону чувствовать себя уязвимо, но волшебница прекрасно понимала, что подруга никогда не желала ей зла. Неважно, что было в прошлом, ведь в настоящем брюнетка смогла доказать свою преданность и безоговорочное желание помочь.       Вот, что было важно. Вот, на что Гермиона, прежде всего, должна была ориентироваться. И ей следовало усмирить собственное помешательство, пока не стало слишком поздно.       Начала подозревать близких? Браво. Кто будет следующим — Гарри?       За неимением очевидной фигуры в расследовании, Грейнджер начинала видеть почти в каждом того, кто мог быть связан с делом Чистильщика. Ведь Доу не мог совершать эти злодеяния, будучи в тюрьме. Это невозможно. Ей казалось, что она находилась в хитросплетении детективного сюжета, прятавшего настоящего преступника за образом лже-убийцы, слишком известного и банального, чтобы повторять триумф прошлого.       Но настоящим убийцей не мог быть кто-то из близкого окружения. Нет. Это чересчур.       Гермиона легла на левый бок, намеренно лицом к двери, потому что так было спокойнее. Из тонкой щели, приоткрывавшей вид на гостиную, проливался свет, и это служило личным маяком, способным отвлечь от надвигающейся ночи. Грейнджер никогда не боялась темноты, чтобы это смогло напугать её до той дрожи, что сейчас сновала по телу короткими импульсами. Девушка боялась того, что могла бы увидеть среди беспощадной мглы.       Она пролежала в убаюкивающей тишине около десяти минут, прежде чем услышала шорох, доносившийся из чёртовой щели, до сего момента служившей единственным спасением. Но кто знал, что олицетворение спокойствия станет для ведьмы причиной, чтобы паранойя напомнила о себе. И Гермионе хотелось верить в то, что очередной шаркающее эхо — не более, чем издержки разыгравшегося воображения.       Когда ты стала такой впечатлительной?       Грейнджер зажала рот ладонью, чтобы не выдать себя случайным звуком. Плевать, было ли это бредом или нет, меньше всего ей хотелось рисковать. Она схватила волшебную палочку, лежавшую под подушкой, вжав пальцы до побелевших костяшек, и ринулась к стене напротив, вжавшись боком в дверной косяк.       Она чувствовала, как сердцебиение начало учащаться в такт очередному странному грохоту, словно нечто сбивало со своего пути предметы интерьера, тем самым заявляя о своём присутствии. Грейнджер вжалась ещё сильнее, почувствовав выпирающими лопатками холод неотапливаемого дома. Она пыталась зажмурить глаза, но всякий раз, когда веки смыкались, очередной глухой скрежет о паркет заставлял её прозреть, встретив темноту и чёртов узкий просвет.       — Нэнси Дрю, — пропел замогильный голос, заставив Гермиону вонзить ногти в собственные щеки, перебив крик от неожиданности болью. Она чувствовала, как палочка выскальзывает из рук, потому что ладони были слишком влажными из-за беснующейся тревоги под плотью. — Где же ты прячешься, пташка?       Она не узнавала человека, говорившего так, как говорил обычно тот, с кем она была слишком хорошо знакома, чтобы не запомнить. Такое обычно въедается в память навечно, не оставляя шансов на спасение от собственного сознания. И фраз, вечно звучащих, как приговор, было достаточно, чтобы Гермиона прочувствовала чудом забытое ощущение, когда встречаешься с самой смертью.       Этого было достаточно, чтобы представить, как будут разрываться её голосовые связки, когда она будет истошно кричать. Как нравилось только ему. И как он будет издеваться, пичкая излюбленными загадками, словно девчонка готовилась на убой. Примется ли он за девичьи глаза, выколет белки, или оставит их в сохранности, чтобы Грейнджер смотрела на то, как он будет вырывать её язык, потопляя рот в крови и несвязных воплях. И на сколько кусков он разрубит её тело, прежде чем скормить животным. А, может, он полакомится своей долгожданной жертвой сам? Ублюдок был неравнодушен к человеческому мясу, он не раз об этом заявлял.       — Нэнси Дрю, — повторил некто, приближаясь. — Выходи.       Но это был не он. Потому что тот, кого все считали Чистильщиком, был заточен в тюремной камере. Это был лишь заигравшийся подражатель, решивший повторить успех своего кумира. Идентичные фразы играли свою роль на «ура», помещая Гермиону в ту реальность, в которой ей не повезло оказаться шесть лет назад.       Сердце едва не замерло в груди, когда взгляд бросился к дверному проёму, и вместо спасительной тонкой полосы света, темнота заполнилась. Срослась в силуэте, нависшим тенью.       Гермиона ощутила зловонное дыхание по ту сторону двери, проникавшее сквозь небольшую щель в дверном косяке. Она улавливала ту самую хрипотцу, что раздавалась прежде в гостиной. Словно сама преисподняя обдавала жаром, приманивая к себе.       Девушка метнула взгляд вбок, не повернув головы. Двигаться было опасно, ей не следовало выдавать себя. Зрачок уловил малую часть лица неизвестного, не покрытую маской.       И в этом не было никакого смысла, Гермиона все равно не смогла бы узнать в нём кого-то, потому что от плоти мало что осталось.       Она свисала с лицевых костей багрово-чёрными лоскутами. В некоторых местах — на щеках и подбородке — виднелись язвы, обнажавшие человечье мясо, из которых стекал мутный сгусток. Грейнджер никогда раньше не видела подобного на живых людях. Его увечья были похожи на множество ожогов последней степени, после которых умирают, а не расхаживают по чужому дому. От него разило трупным запахом, наполнявшим девичьи легкие едкой отравой.       Говорил он несвязно, хоть Гермиона и могла уловить ход его мыслей, но речь была сбивчивой, словно человек варился в агонии, забиравшей у него разум.       — Кто не спрятался, — раздался зловещий голос, заставив девичье тело окоченеть, — я не виноват.       Она не успела что-то предпринять, как чужое неестественно искривлённое предплечье проникло через щель, позволив ладони — больше напоминавшей когтистую лапу — схватить девчонку за волосы, и вытянуть к себе на свет.       Это нечто не походило на человека. Скорее, на ходячего мертвеца, наделенного возможностью воспрять от вечного сна. Или на оборотня, чьё превращение поддалось множеству экспериментов в надежде создать что-то великое. Но этого не случилось. И перед взором Гермионы предстало настоящее чудовище, посланное за её душой.       — Мастер просил передать тебе кое-что, — протянуло создание, обнажив острые клыки, испачканные багровой жидкостью.       Когда Гермиона попыталась замахнуться, чтобы отбиться от него заклинанием, он, зарычав, выбил волшебную палочку из девичьих рук, задев предплечье желтыми когтями, разорвав ткань пижамной рубашки. Грейнджер в ужасе попыталась вырваться из его хватки, заметив, что на месте разорванной ткани пробиваются алые полосы, знаменующие собой только одно. Гребаный перевёртыш ранил её.       — Мастер будет недоволен, — засипело нечто, дёрнув обомлевшую Грейнджер на себя. — Но я надеюсь, что мой презент заставит его сжалиться.       Тварь выставила левый кулак к девичьему лицу, разжав его. И блестящая пыльца, развеянная по воздуху, стала последним, что увидела перед собой Гермиона, упав в небытие.