Одержимость

      Май, 2005 год       Малфой крепко сжимал в ладонях пластиковую кассету, вжимая пальцы в сердечник, осязая кожей намотанную ленту. Ему казалось, что одно лишь касание к этому проклятому предмету, заставляет его тело непроизвольно вздрагивать. Отдаваться каким-то забытым рефлексам, давно отмершим в его взрослой сущности, лишённой слабостей. Но Драко ошибался, стоило нервным окончаниям сжаться в очередной раз, наполнившись жгучим холодом, исходившим от предмета прямоугольной формы.       Кассета была небольшой. Как выяснилось, она могла с лёгкостью поместиться в человеческой глотке, но таила в себе такой масштаб неизведанного, что Малфою становилось жутко. Насколько мог быть велик людской ум, чтобы поместить долгоиграющую информацию в такую мелочь.       После того, как мракоборец нащупал улику в теле Крайтона, ему пришлось отдать её магловским коронерам, чтобы те отметили её в своих свидетельствованиях. Он надеялся, что полиция не отнимет у волшебной стороны закона вещдоки, и отдаст всё необходимое отряду авроров, чтобы те впоследствии занялись расследованием. А точнее — Поттеру и Малфою.       Несмотря на то, что кассета являлась предметом, придуманным маглами, Избранный смог заверить полицейских, что у них имеются необходимые приборы, чтобы прослушать оставленное послание. Сам Драко лишь догадывался, как работают специальные технологии. Разумеется, он мог выучить принцип механизмов, но потратил бы на это целый день. А времени и так оставалось катастрофически мало.       И что-то подсказывало Драко, что подобное ощущение не было следствием его разрастающейся паранойи.       С Поттером и вправду оказалось проще разобраться в том, как работает магловская вещь, походившая на коробку с несколькими кнопками. Он был удивлен, когда Избранный горделиво заявил, что похожая хранится у него дома — подарок золотой девочки на прошлый день рождения. Но эта новость не откликнулась в слизеринце шоком. Это было так похоже на Грейнджер.       Драко задавался несколько иными вопросами. Например, как так вышло, что Чистильщик решил ввязать в свою череду кровавого террора вещь, не принадлежавшую волшебному миру. Разумеется, убийца не отмечал себя, как ненавистника маглорождённых. Скорее, он позиционировал себя, как ненавистника людей в принципе. Свирепое животное никого не обделяло ненавистью, каждый получал свою порцию истязательств, желая того или нет.       Адская щедрость касалась всех, на кого падал мрачный взгляд твари в маске. Даже просить о ней не приходилось. Чистильщик всё делал сам, раздавая то, что даже в страшных снах не приснится. Но зло давным-давно выкарабкалось из царства сновидений, разгуливая по реальности, нависая лощено-убийственной тенью над телами невинных жертв.       Возможно, смерть Крайтона была всего лишь попыткой запутать следствие. Быть может, убийца хотел замаскировать себя чуждостью, так сильно разнившейся с его прежним отличительным почерком. Но Драко был уверен, Чистильщик не хотел отвлекать внимание мракоборцев от своей фигуры. Он знал, что бывшего напарника Грейнджер найдут.       Конечно, знал.       Маньяк предвидел это, поэтому ловко скрыл своё послание, ведь он так любил загадки и гребаные игры.       Саммерсет встретил молодых людей хмурым взглядом, получив рапорт о смерти бывшего подчиненного. Уильям, насколько знал Малфой, не сильно жаловал Джордана из-за его спесивого характера и вечных попыток пренебречь уставом. Саммерсет никогда не был милостив к попыткам прыгнуть выше головы, посему подобных Крайтону пытался обуздать, вбив в их бестолковые черепа одну простую мысль — не высовываться.       Но, кажется, уроки Уильяма прошли даром. Джордан не сумел остаться незамеченным для вездесущего ублюдка. Саммерсет и Поттер упоминали, что у Крайтона случилась неприятная история с Эллингтоном, и парня решили отстранить, чтобы Даррен не ополчился на целый отдел.       Теперь ни у кого не возникло даже малейшей мысли о том, что бывшего мракоборца убил криминальный авторитет. Эллингтон находился под следствием, во временном изоляторе, до первого слушания. Поквитаться со строптивым Крайтоном он никак не мог. Точно не сам. Не собственными руками искалечил его тело, кроша кости так же умело, как торговал живыми людьми во имя процветающего рабства.       У Эллингтона имелся мотив, как и в случае с Анджелиной. Но возможности — никакой. Чистильщик знал об этом, подгадывал удобный момент, подбрасывая потенциальных жертв мракоборцам, и прячась за громким именем преступного короля. А после оставлял послания, похожие на те, что были обнаружены сегодняшним утром.       Кассета с названием, отсылавшим к прошлому — гравировке на его блядском кинжале, изувечившим далеко не одного человека. Фразы, написанные на стене кровью, посвящённые главной и самой излюбленной жертве. Послания, от которых кровь не то чтобы стыла в жилах. Её словно выкачивали вовсе, оставляя внутри бушующую пустоту, такую похожую на то, что происходило с тобой всякий раз, когда Чистильщик заявлял о себе.       И он всегда выбирал нужный момент. Всегда знал, куда следует бить, чтобы ни у кого не было попыток нанести ответный удар.       В Хогвартсе с этим было проще, потому что всё они были в каком-то смысле заперты в замке без права на побег. В огромной школе выискивать жертв было проще, особенно, когда знаешь их в лицо. Чем они живут, какие уроки посещают и куда следуют, когда пробивает комендантский час.       В нынешних реалиях, когда ничто не могло удержать за коваными воротами, выискивать очередную тушу для расчленения было достаточно проблематично. Требовался особый подход, излишняя внимательность и скрупулёзность. Но Чистильщик, несмотря на свою изощренность и рвение закончить начатое, не был всесильным. Рано или поздно он должен просчитаться, сойти со своей безукоризненной дистанции, дав следствию возможность поймать его.       А пока ему удавалось быть на шаг впереди.       Значило ли это, что убийца мог скрываться в стенах отдела? Что он, подобно крысе, обосновался в министерстве, чтобы быть ближе к тому, что происходило за пределами пропускной системы, скрывавшей множество тайн от простых смертных?       Драко обязательно найдёт эту мерзкую тварь, даже если ему придётся пожертвовать абсолютно всем — временем или самим собой. Всем, кроме Грейнджер. Он негласно дал слово, что убережет девчонку от ручищ костлявой, чтобы смерть не забрала её с собой, как сделала это однажды с Тео, украв сердце и вдох, оказавшийся последним.       Несмотря на то, что Поттер неплохо разбирался в механизме аудиокассеты, молодым людям пришлось потратить весь рабочий день, чтобы прослушать содержимое тонкой ленты, быстро наматывавшейся на специальную катушку. К миниатюрному магнитофону прилагались наушники, которые парни надевали по очереди, слушая таинственную запись. Избранный был первым, кто вдумчиво разбирал то, что трактовал голос. Но после пяти прослушиваний он сдался, передав наушники-капельки Малфою.       И Драко мог поклясться, что никогда в жизни не слышал чего-то подобного. Он много раз бывал на собраниях Волдеморта, говорившего так, словно наточенное лезвие касалось ушных раковин, и в любой момент оно могло отрезать плоть за недостаточное уважение.       Но в этой записи… в ней было всё, что так присуще Чистильщику. Множество тайн. Неразборчивости, которую можно отнести к одной из очередных загадок маньяка. Поттер объяснил, что запись, скорее всего, была реверсивной, — записанное проигрывалось в обратном порядке, именно поэтому им было сложно разобрать звучащие слова.       К слову, не только это так сильно взбудоражило Драко. Тот голос был очень похож на тот, что он слышал в прошлом, когда — или если — Чистильщик являлся к нему, подначивая срезать Чёрную метку с предплечья, а после свести счёты с жизнью. Этот нечеловеческий тон звучал тем же басом, осязавшимся осколком, который будто впился в кожу.       Забытым, но вполне ощутимым при соприкосновении с нужным триггером. Малфой нашёл свой, когда впервые надел наушники, отрезав себя от внешнего мира.       Когда Драко отвлекся от прослушивания, не в силах контролировать выражение своего лица, Поттер сообщил ему, что голос на записи может быть поддельным. Магловские технологии не стояли на месте, прогрессируя. И теперь голос, подобно заклинанию, можно было изменить с помощью специальных программ. Тональность на записи и вправду была искажена. Но Малфой склонялся к тому, что их старый знакомый оставался верен традициям и своему неизменному стилю.

Часом ранее

      — Нам нужен перерыв, — заявил Поттер, сняв наушники. Он призвал к себе пепельницу, а после закурил. Благо, в его кабинете не действовали общепринятые правила. — Желательно до завтрашнего дня, — дополнил мракоборец, кивнув на настенные часы, стрелка которых клонилась к шести часам. — Если я прослушаю эту чёртову запись ещё раз, точно сойду с ума.       — Я могу взять плеер с собой? — спросил Драко, и последовав примеру Избранного, обхватил ртом ментоловую сигарету, отпуская напряжение вместе с первой затяжкой.       — Вряд ли ты найдёшь какую-то зацепку, — пожал плечами темноволосый волшебник, но перечить не стал. Он был бы только рад отдать эту работу Малфою, чтобы не вникать к мрачную мелодию самому. — Но можешь попытаться.       — Хочу показать её Грейнджер, — заявил Малфой, заставив Поттера подавиться сигаретным дымом. Он прочистил горло, ударив себя в грудь, а после перевёл недоумевающий взгляд на блондина. — Твоя умная подружка точно разберётся с кассетой быстрее.       — Не значит ли это, что ты снизошёл до разговора с Гермионой? — в голосе Поттера слышалась искреннее одобрение, но он не упустил возможности влить в свою речь капли иронии.       — До понедельника, Поттер, — коротко отозвался Малфой, затушив наполовину выкуренную сигарету о пепельницу. — И перестань так мерзко улыбаться, тошно от твоей довольной рожи, — бросил он напоследок, направившись к двери.       Широкая улыбка Избранного обязательно бы съехала с его бородатой физиономии, если бы Драко обмолвился, что не собирается возвращаться к Грейнджер. По крайней мере, не так скоро, как на это рассчитывал шрамированный.       Малфой чувствовал, как удавка долга затягивается на шее всё туже и туже, оставляя на плоти мозолистые раны. И всячески усиливал эту болезненную тяжесть, подаваясь вперед, ощущая, как собственные брошенные слова буквально душат.       Он обязательно вернётся к ней. Малфой сделает всё возможное, чтобы обуздать ревущих под кожей чертей, умалив их замолкнуть хотя бы на вечер, чтобы он смог взглянуть в карие глаза, наполненные янтарными вкраплениями. И обязательно произнесёт вслух ту заветную правду, цена которой будет слишком дорогой. Уход Грейнджер, например. Драко поймёт, если ведьма захочет сбежать из золотой клетки, узнав о страшном секрете, в котором её роль была далеко не последней. Грейнджер ненавидела ложь и утаивания, а Малфой целиком и полностью состоял из них.

Настоящее время

      Блондин оценивал взглядом окружающую дом территорию, все ещё сжимая в ладонях оставленное послание Чистильщика. Драко не помнил, когда был здесь в последний раз, и не сгорал от смешанных чувств, словно от лихорадки, обволакивавших его целиком. Придавливая на ту самую петлю, обвязывавшую шею.       Созерцание подстриженного газона, булыжной тропинки, ведущей к просторной беседке возле сада, всегда сопровождалось нервной нехваткой воздуха. Несмотря на то, что в загородной территории его было в изобилии — чистого и по-майски свежего — Драко задыхался, дожидаясь, когда чёртова ручка опустится вниз и дверная щель явит ему хозяйку.       Он трижды постучал в массивную дверь, искоса взглянув на статую ангела, выглядывавшего из-за фасада дома. У Драко было стойкое ощущение, что плачущий лик, вознесенный к небу, смотрел прямо на него. Бездушные, окаменевшие глаза взирали прямо в душу мракоборца, словно журя его за то, что он стоял сейчас не на том пороге.       Херня. Усталость скапливалась внутри блондина, нагромождая на плечи физическое недомогание. Она отпечатывалась на черепной коробке, ставя внушительные отметины на ментальном состоянии. Драко понимал, что увиденное — всего лишь плод его разыгравшегося воображения, не более. Обман зрения, заставлявший блондина почувствовать себя неуютно.       Малфой всегда недолюбливал готическую архитектуру, ему становилось не по себе всякий раз, когда взгляд падал на мрачные элементы декора. Возможно, всему виной были прямые ассоциации, ведущие Драко по пути его памяти, надежно охранявшейся стенами окклюменции.       Но иногда спусковой крючок срывался, позволяя жутким воспоминаниям развеять перманентную оборону. Малфой падал в пучину сюжетов из прошлого, вспоминая, как один из ангелов заглядывал прямо в душу, когда слизеринца воспитывали в главной гостиной Мэнора, окна которой выходили во двор. К полчищу крылатых чудовищ.       Серые глаза переметнулись левее, прямиком к открывавшейся двери, спасавшей его разум от надоедливых вспышек прошлого. Удавка, натянутая донельзя, ослабилась, стоило Малфою встретиться взглядом с сапфировыми радужками, пронзавших каждого встречного насквозь.       — Я думала, ты не придёшь, — строго прокомментировала Пэнси, театрально выпятив нижнюю губу, накрашенную в тёмно-лиловый оттенок.       — Побоялся, что ты натравишь на меня своих псов, — съехидничал Драко, кивнув на выглядывавших из-за хозяйской ноги миниатюрных собак, которые по размеру были не больше жмыра. — Я прекрасно помню, какая ты безжалостная в гневе.       — И не только в гневе, дорогой, — озорной тон сменил нарочитую холодность, и взгляд Паркинсон смягчился. Она шикнула на четвероногих, приказав им вернуться на свои места.       Пэнси отошла в сторону, прикоснувшись длинной рукой к двери. Она пропустила гостя в дом, продолжая сопровождать Драко внимательным взором, очерчивающим высокую фигуру. Он прекрасно понимал что именно означала зоркость, но всячески делал вид, якобы не замечал, как вопросы мечутся в его спину, подобно стрелам, желавшим рассечь трапециевидные мышцы через рубашку.       Паркинсон была в числе тех, кто не разделял рвения Малфоя запереть Грейнджер в клетке, называвшейся его домом. Но если Поттер был хоть чуть-чуть в курсе настоящей причины, по которой ведьма оставалась в вынужденном заточении, то Пэнси терялась в догадках, мечтая, наконец, выудить у друга свой заветный кусочек правды. Но ей ни разу не удалось развеять скрытность друга своим громким молчанием. Всё, что ей следовало знать, лежало на поверхности. Грейнджер нуждалась в защите, потому что на неё напали дважды. И никакого упоминания о письме шестилетней давности.       Потому что Драко не доверял. Никому. Даже самому себе.       — Твой итальянский дружок отказывается пить без тебя, — произнесла брюнетка, провожая Малфоя в просторную гостиную.       — Я всего лишь повременил с выпивкой, и ты уже отказываешься от меня? — послышался голос со знакомым итальянским акцентом. — Именно этого я и боялся, Пэнс.       — Что зависимость от алкоголя убьёт в тебе последние крупицы рассудка? — перебила Паркинсон, заливаясь издевательским смехом. Драко шёл вслед за Пэнси, минуя длинный коридор. Её вальяжная походка отбивалась от паркета острыми каблуками, и разносилась эхом.       — Что годы превратят тебя в ещё бо́льшую стерву, — хмыкнул Блейз, щёлкнув пальцем по стенке пустого винного бокала в знак своего недовольства.       Малфой давным-давно забыл, каково это, — навещать друзей без какого-либо повода. Без особых причин, в которых не скрывались трагичные новости, постоянная тревога за жизнь тех, кто по-настоящему дорог. Драко не помнил, когда в последний раз бывшие слизеринцы собирались своим неполным составом, оставляя за порогом то, что тяготило.       Ему было приятно почувствовать отголосок прежней жизни — той, что не цепляла крючком за внутренности. Ощутить приятный вкус не отягощенной реальности, в которой из крепкого был лишь алкоголь, а из бед — похмелье на следующее утро после вечеринки. Такие воспоминания были для Драко плацебо, имитацией спасательного круга, не позволявшим ему затонуть окончательно.       Когда Пэнси пригласила Малфоя на очередной ужин в компании старых друзей, он подумал, что это неплохая возможность, чтобы сбежать от проблем, летевших в его сторону лавиной. Смертельным бедствием. Ему было необходимо найти своё личное укрытие, способное сберечь его рассудок хотя бы на короткое время. И если ему удастся спастись после этого, значит, вечер прошёл не зря.       Паркинсон вошла в гостиную первой, нарушая одиночество Забини. Драко остановился возле широкой арки, облокотившись о настенную лепнину. Он изучал взглядом знакомое пространство, чувствуя себя блеклым пятном среди изящества и роскошеств. Интерьер был полностью выдержан в стиле Рококо — любимой эпохи Пэнси. Розово-бежевые стены, облицованные золотом, идеально описывали истинную сущность брюнетки, скрывавшей проникновенную нежность своей души за слоями змеиной кожи и бескостного языка.       — Не дуйся, — Паркинсон подошла к Забини сзади, обвив его тело руками. — Ты всегда был моим любимчиком, — ласково произнесла ведьма, прикоснувшись своей щекой к щеке мулата.       — Твоим любимчиком всегда был Драко, — парировал Блейз, но лица не отнял, купаясь в приступе девичьей любви. — А я был всего лишь жилеткой для твоих слёз, которые ты проливала из-за этого аристократичного придурка.       Паркинсон резко отстранилась, впившись ногтями в льняную рубашку мулата, пытаясь ущипнуть.       — Ай! — взвизгнул Блейз, добавив ещё несколько итальянских ругательств, которыми он обучил Драко на третьем курсе. — Оставь свои когти при себе, una ragazza maleducata!       — Полегче, Забини, — раскатисто рассмеялся Малфой, приковав внимание разбушевавшейся парочки к себе. Пэнси бросила на Блейза недовольный взгляд, а после обошла широкий стол, сев как можно дальше. — Иначе Дафна доберётся до твоего наследства раньше, чем планировала.       — О своём наследстве переживай, Малфой, — ухмыльнулся Забини, достав из пачки безвкусную сигарету — он пристрастился к ним ещё в школе. И до сих пор курил эту дрянь, Драко тошнило от одного только запаха крепкости. — Птички нашептали, что ты приютил золотую девочку, — он перевёл плутовской взор на Пэнси, взглянув на неё искоса, и та съежилась на стуле, потеряв былую грациозность и стать. — Всё-таки решил вбить последний гвоздь в гроб Малфоя-старшего?       — Я занимаюсь этим с семнадцати, — пожал плечами Драко и оттолкнулся от стены.       Блейз хмыкнул, явно оценив шутку. Несмотря на то, что Забини сменил постоянное место жительство, переехав на родину его отца, они с Малфоем старались поддерживать связь. Мулат знал почти обо всех подробностях новой жизни Драко. Естественно, которыми Малфой сам мог поделиться. Они часто переписывались и старались навещать друг друга как можно чаще.       И желательно, чтобы Дафна не знала об этом. Ни об одной из их встреч. Гринграсс — ныне Забини — недолюбливала Драко, и у неё были все причин на это. Малфой не препятствовал девичьему презрению, потому что отчасти понимал её.       Драко медленно прошёл через арку, вспомнив, что все ещё сжимает в руке чёртову кассету. Предмет был холодным, копируя температуру с рук парня, словно брав плату за то, что Малфой конфисковал её себе в личное пользование. И успел несколько раз пожалеть, вспоминая тот жуткий бас, звучавший бесконечным повторением сквозь слабые отголоски психоделичной мелодии.       Забини поднялся со стула с присущей ему помпезностью, приговаривая что-то по-итальянски. Наверное, очередную хуйню с флёром заботы и наигранной нежности. Блейз любил издеваться, а Малфой позволял ему подобные выпады в свою сторону. Как в старые-добрые. Мулат развёл руки в стороны, как бы намекая Драко, что без объятий он точно не останется, несмотря на то что блондин ненавидел тактильных людей. Но Блейзу прощалось и это.       — Интересная вещица, — зоркий глаз Пэнси заметил кассету, зажатую в ладони Драко, опустившейся на плечо Забини. Её фривольность пускалась фейерверком в тёмных глазах, наполняя радужки яркими переливами. — Подарок для Гермионы?       Ведьма не смотрела в упор — её взгляд плавно блуждал от серых мужских глаз к пластику безвкусного цвета, словно не удивляясь тому, как магловская вещь могла попасть в руки чистокровного. Пэнси выглядела расслабленной, несмотря на глубокую прорезь морщинки меж бровей, слегка портившую холодную безукоризненность волшебницы.       Малфой рефлекторно отнял руку от блестящей рубашки друга, убрав кассету в карман. Он безмятежно взглянул на Паркинсон, одаривая её идиллической ложью, молясь Салазару, чтобы взбухшая яремная вена не раскроила белоснежный ворот на шее.       Пэнси всегда пыталась надавить на больную точку, чтобы увидеть ту самую заветную реакцию. Но всякий раз, когда её острые зубы впивались в броню Малфоя, от девчонки оставался лишь кальциевый след. Драко ей не по зубам. Никогда не был и ни за что не станет.       — Вряд ли Грейнджер по душе презенты, найденные в глотке трупа, — откровенно прокомментировал Малфой, расслабленно усевшись на стул поодаль от Блейза.       Забини и Паркинсон переглянулись, одновременно сморщив нос, демонстрируя очевидное отвращение. Гребаные неженки.       Губы Малфоя расширились в самодовольной ухмылке. Он воздержался от того, чтобы запустить ладонь в задний карман брюк и достать пачку сигарет. Паркинсон могла стерпеть его ответный словесный удар, но курение в собственном доме не потерпит ни за что.       — Раз уж мы дождались главного гостя этого вечера, — начал Блейз, поспешив отдалить тему разговора от всяких подробностей, касательных утренней рутины Малфоя, — может быть, ты наконец-то продемонстрируешь нам запасы своих вин, дорогая? — карие глаза мулата заблестели подобно пузырькам игристого, наполнявшего бокал заветными миллилитрами.       Пэнси отстучала монотонный ритм длинными ногтями о поверхность стола, а после медленно поднялась, расправив подол длинного струящегося платья. Она бросила ещё один многозначительный взгляд на Драко, прежде чем удалилась из гостиной. И Малфой, к собственному удивлению, впервые не разгадал посыл, скрывавшийся в глазах, напоминавших море перед началом шторма. Обычно он всегда лишь делал вид, что не понимал, к чему клонила Паркинсон. А теперь она обыграла его, забрав все свои тайны с собой, оставив мужской компании лишь аромат душистых цветов.       — Пэнси рассказала, что кто-то снова убивает волшебников, — внезапно выпалил Блейз, и из его голоса испепелились весёлые нотки. — Как ты думаешь, это может быть… он?       — У меня нет никаких сомнений, что это Чистильщик, — ответил Драко, направив задумчивый взор правее, осматривая стену. Она была почти полностью заполнена холстом, изображавшим обнаженную деву, стоявшую на ракушке.       Малфой осматривал почти каждый дюйм картины, старательно занимая свою голову мыслями о том, что холст точно был подлинным. Пэнси никогда бы не позволила подделке украшать свою обитель. Драко всячески отторгал непрошеные размышления по поводу Чистильщика. Ему хотелось провести хотя бы один вечер, освобождаясь от вечного вопроса — насколько далеко зайдёт ублюдок в своём желании распотрошить ту, что нарушила все его планы?       — И каковы шансы, что британский отдел его поймает и не проебётся в очередной раз? — но Блейз не оставлял Малфою никакого шанса остаться вне вопросов. Драко понимал, что Забини был далёк от нынешних ситуаций, и он испытывал объективный интерес к тому, что происходило в жизни лучшего друга. Несмотря на своё нескромное мнение, касающееся деятельности блондина.       Блейз всегда говорил, что работа в аврорате — она грязная. И Драко был с ним согласен. В каком-то смысле. Но все равно подсознательно тянулся в пучину этой унизительной — как её всегда обзывал Забини — профессии, потому что хуже грязи на руках может быть только чужая кровь, пролитая в прошлом по вине отца. И Малфой подписал себе вечный приговор, чтобы заслужить личное искупление. Он старался отодрать эти алые пятна со своей кожи, даже не принадлежавшие ему.       — Ну, если учитывать, что теперь на них работаю я, — Драко помедлил с ответом, словно раздумывал, несмотря на заранее заготовленную высокопарность, — то да, шансы все-таки есть.       — Именно поэтому Грейнджер живет у тебя? — аккуратно начал мулат, заставив Малфоя отвлечься от разглядывания картины. Драко был готов проклинать Пэнси за неумение держать язык за зубами, но лишь слабо выдохнул, оставляя запас кислорода в лёгких. Чтобы не задохнуться от следующей нападки. — Он снова объявил на неё охоту?       Блейз ничего не знал о планах ублюдка, растянувшихся на долгих шесть лет. Но он, как и Малфой, помнил о том коротком разговоре на похоронах Тео. Когда Драко пришлось обнажить правду, сдирая её с языка насильно, потому что не больше не осталось сил для утаиваний. Ему пришлось обо всём рассказать.       Почти обо всём.       — На неё было дважды совершено покушение, и я предложил ей свою помощь, — произнёс Малфой будничным тоном, но тут же осёкся, заметив, как загораются глаза Блейза. Словно у наркомана, уловившего в воздухе шлейф морфия. — Даже не смей, Забини, — строго предостерёг Драко, предчувствуя следующий идиотский шаг друга. — Мы просто коллеги, не более.       — И дело не в том, что ты до сих пор хочешь её трахнуть? — проворковал Забини, вгрызаясь своей ебаной иронией в ту брешь, что почти пробилась от колкости Пэнси.       — Блять, — усмехнулся Драко, скорее, истерично, чем естественно. Он опустил ладонь на веки, словно пытался скрыть в них истину. Потому что язык мог скрыть правду, но глаза — никогда. — Тебе стоит почаще гостить в Англии, чтобы я не забывал, какой ты все-таки придурок, — Забини рассмеялся в голос, автоматически соглашаясь с мнением Малфоя. Несёшь похабную хуйню.       — Да брось, Малфой. Я прекрасно помню, как ты пускал на неё слюни перед тем, как свалил во Францию, — проницательно отозвался Блейз, кичась своей дальнозоркостью.       Гребаный Забини был прав, когда однажды сказал, что в его роду были ведуньи. Потому что о своих слабостях Драко молчал. Этому его научили с детства.       — Я всего лишь оказал ей услугу, это не имеет никакого отношения к нашему прошлому, — Малфой потянулся к плечу друга и легко ударил того, чтобы перебить блядскую ухмылку, из-за которой начинали проглядывать белые зубы.       — Mani! Mani! — Блейз вскинул ладони, активно ими жестикулируя, чтобы Драко наконец-то унялся и перестал показывать своё физическое преимущество. — Я тоже оказываю услуги коллегам, но ни один из них не ночует у меня дома.       — Конечно, ты же у нас правильный мальчик, — Драко склонил голову вбок, ущипнув Блейза за щёку, из-за чего тот взбушевался ещё сильнее. — Иначе бы Дафна оторвала тебе яйца.       — Фу, как пошло, Малфой, — Забини отпихнул руку Драко, заставив того рассмеяться ещё громче, смутив вошедшую в гостиную Пэнси. — И как только Грейнджер повелась на тебя? — добавил он шёпотом, но этого было достаточно, чтобы внутри Драко что-то оборвалось. Некий переключатель заставил эмоцию смениться на противоположную, добавляя бледному лицу привычную угрюмость.       Потому что прозвучавший вопрос был сродни тому, о чём не болтают просто так. Это не моветон, нет. В вопросе была заложена опасная грань, переступать которую не рискнул бы никто. Такое могло пробить броню на груди, оставив осколок внутри раскромсанного сердца, кровоточащего в такт вечному ответу.       Грейнджер оставит его ровно в тот момент, когда узнает всю правду. И, кажется, тот самый момент икс настал. Пришло время прощаться.

***

      Гермиона лениво потягивалась, стоя под прохладным душем, впервые за долгое время не спеша тянуться к вентилю, чтобы сделать напор горячее. Почти до кипятка, чтобы вода въедалась до самых костей, вымывая тугие узлы, вившие восьмерки на внутренностях. Перманентная тревога часто подталкивала девушку к чему-то крайнему, и ведьма надеялась, что спасительная панацея сможет разбавить дёготь под плотью чем-то отвлеченным. Горячей водой, например, отвлекавшей Грейнджер от чёртовой психологической западни.       Но сегодняшним вечером девушка решила перебороть саму себя, устанавливая режим на комфортный для тела, но совершенно блеклый и не цепляющий для ментального фона. Вода не ошпаривала незажившие шрамы, а, значит, была полностью бесполезной в гонке за личной дозой больного наслаждения.       Перед глазами маячил образ Тинки, обеспокоенной состоянием Гермионы. Стоило волшебнице прикрыть веки, как тут же всплывали подрагивавшие губы, сжатые в полосу плохо скрываемого неодобрения. Большущие глаза наполнялись блеклой пеленой, давившей на чувства Грейнджер манипуляцией. Ведьма была слишком добра к представителям эльфийской расы, чтобы нарушать свои обещания. Совесть изничтожит последние крупицы здравомыслия, и всё, чего хотела Гермиона, — не усугублять.       Грейнджер ополоснула лицо, а после закрутила вентиль, ловя лбом последние пару капель, прежде чем водосток засосал воронкой смывшуюся усталость за прошедший день. Ведь ждать того, кто был вечно вне досягаемости, — кропотливый труд. И Гермиона трудилась, тратя последние крупицы нервов.       Волшебница выжала копну длинных волос, обернувшись в свежее полотенце. Время тянулось к десяти, и что-то ей подсказывало, что очередную дату можно вычеркнуть из календаря, не удостоив число обведенным красным. Гермиона провела у окна несколько часов, высматривая возле ворот заветную фигуру. Пыталась разубедить себя, что вряд ли судьба смилостивиться над ней и явит карим радужкам контрастирующую серость, дабы позволить сердцу разжечься пламенем.       Но Малфой был верен своим привычкам игнорировать существование Грейнджер, оставляя её прозябать в доме, от которого уже начинало тошнить. Четыре стены, окружавшие ведьму, давили со сторон, и ей начинало казаться, что однажды бетонные плиты размозжат её тело. Спальня, которую Гермиона почти не покидала, постепенно становилась местом без обратного билета. Личным Азкабаном, только без каждодневных пыток. И это была почти гуманная разница.       Выйдя из ванной комнаты, Гермиона испуганно ахнула, заметив на пороге знакомого домовика. Грейнджер несколько раз хлопнула глазами, надеясь, что стоявший в комнате образ — не плод её воображения. Совести не за что рвать душу на куски, ведь волшебница сдержала своё слово. Все острые предметы остались нетронутыми. Ни одна капля крови из располосованной кожи не упала на вычищенную плитку.       — Тинки? — испуганно пролепетала Гермиона, держась за сердце. Неожиданные визиты были её личной слабостью. — Что-то случилось? — пытаясь выровнять дыхание, ведьма бросила взгляд на эльфийское личико, заметив, что домовик пыталась скрыть улыбку.       — Мисс должна переодеться и спуститься вниз, — ровным тоном, — разнящимся с довольным лицом — произнесла Тинки, выпятив грудку вперед. — Хозяин Драко приготовил ужин и хочет, чтобы мисс поужинала в его компании, — домовик прошла к кровати, оставив на застеленном одеяле чистый комплект одежды. — Конечно, если мисс не готовилась ко сну.       — Поужинать в компании? — растерянно переспросила Гермиона, прочувствовав, как вены пульсируют под плотью, словно из них вычали всю жизнь.       Домовик кивнула, негласно ответив на вопрос. Но этого было ничтожно мало, чтобы Грейнджер поверила в то, что её тысячную просьбу услышали. Гермиона перевела подозрительный взгляд с эльфа на комплект чёрной одежды, а после вернула свой взор Тинки, чьи уши непроизвольно хлопали по щекам. Сжав край полотенца у груди, волшебница выдавила улыбку, чтобы эльфийка не смогла распознать сквозь натянутые лицевые мышцы тревогу.       — Конечно, Тинки, — наконец, продолжила Гермиона, смахнув влажные пряди с плеча. — Передай Малф… — она осеклась, подумав, что для домовика будет неуважительным, если Грейнджер обратится к её хозяину в таком пренебрежительном тоне. — Передай Драко, что я спущусь через несколько минут.       Эльфийка сделала безупречный реверанс в лучших аристократичных традициях, и, откланявшись, покинула девичью спальню. Гермиона ощущала сквозь реберные кости гулко стучащее сердце, отвечавшее на расползавшуюся тревогу вполне ожидаемым ритмом. Он был сродни долгому бегу, когда ты рвешься сквозь ветер навстречу чему-то важному. И когда-то то самое — необходимое — находит тебя само, тебе вдруг становится страшно сделать хотя бы шаг вперед.       Малфой был синонимичен с неизвестностью. То, что творилось у него в голове, не было известно ни одной живой душе. И Гермиона вряд ли могла стать тем самым исключением, подавляющим бетонную стену, оберегавшую мысли блондина от любопытности извне. Грейнджер просто не знала, чего ожидать от своевольного мракоборца. Вполне вероятно, что ему могла просто наскучить сама мысль о том, что они делят один дом. Или, точнее, то, что он отдал Грейнджер этот чёртов дом целиком. Малфой мог выгнать её, оставив без ответов.       И волшебница бы не соврала, если бы сказала, что это могло ранить её. Потому что она жаждала информации, мучалась от невозможности вырвать из Драко хотя бы часть того, что он скрывал. Она изнывала, словно среди пустыни без возможности напиться вдоволь. Или зачерпнуть хотя бы парочку капель.       Гермиона скинула с себя полотенце, взяв выстиранный комплект и выдохнув с облегчением. Разумеется, они не были в Мэноре, и Драко был далёк от консервативных замашек, но Грейнджер почему-то казалось, что даже на простой ужин — в понимании Малфоя — следовало приходить так, словно он приходилось ужинать с самим министром. Но от простой водолазки с высоким горлом и брюк идентичного, чёрного цвета не веяло должной презентабельностью. Слишком просто для такого, как он. Идеально для прагматичной Гермионы.       Переодевшись, Грейнджер высушила волосы с помощью заклинания, наплевав на укладку. Это было последним, что волновало Гермиону. Непослушные кудри — о, Малфой сможет пережить эту катастрофу.       Она не выходила из спальни последние несколько дней, с той самой встречи с Бомодусом, которого волшебница теперь вспоминала, как нечто отвратительное, налипшее отвратительным снобизмом и не профессиональностью.       Несмотря на то, что Гермиона находилась здесь уже около двух недель, дом будто заиграл новыми красками. Слишком разнившимися с тем, что привыкла ощущать волшебница, переступая через лестницу, ведущую на первый этаж. Стены наполнились жизнью и больше не казались чем-то блеклым, маячившим на фоне. Или дело было в самой Грейнджер, наконец, отпрянувшей от черно-белой череды сменяющихся будней, позволив одной лишь новости окрасить окружающее в такие оттенки, от которых хотелось щуриться. Настолько было ярко. Непозволительно.       Миновав последнюю ступень, босая девичья нога ступила на паркет, впитав в себя прохладу. Несмотря на то, что весна почти подходила к концу, отдавая бразды правления лету, погода явно не спешила склоняться к предвкушаемому теплу. Гермиона заметила, как панорамные окна омывались дождевыми каплями, стучавшими по стеклу так громко, что могли затмить собой остальные звуки.       Но Грейнджер не могла отвлекаться на что-то постороннее. Не в тот момент, когда увидела, как Малфой суетится возле… Боже. Если бы кто-то сказал Гермионе из далёкого прошлого, что Драко будет сервировать для неё стол, она бы покрутила у виска, нарекая рассказчика безумцем. То, за чем наблюдала сейчас волшебница, шло в полный разрез с устоявшимся образом в её голове. И хоть Драко постоянно пытался убедить её в обратном, Гермиона была уверена, что от самого себя не убежишь.       Но Малфою успешно удавалось оторваться от нависшей тени своей мальчишечьей версии, оставив принципиальность и высокомерность где-то за пределами его дома. Их жизней.       У мракоборца и вправду была безупречная реакция, потому что он каким-то образом смог уловить бесшумное присутствие девушки, резко обернувшись. И всё, чем удостоил её Малфой, — скрывалось в коротком кивке в знак приветствия.       Гермиона не стала возражать его манере общения, не спешила подавать голос. Потому что боялась спугнуть того, кто в последнее время являлся чем-то далеким. Эфемерным и непостоянным. Девушке казалось, что любая мелочь, вплоть до робкого «Привет» может спугнуть Драко.       Послушавшись собственного голоса разума, Гермиона не спеша подошла к стулу, интуитивно занимая место напротив кухонного островка. Она надеялась, что не смутит блондина своим выбором. Малфой глухо хмыкнул, сев напротив за небольшой стол.       Оглянувшись, Грейнджер заметила, будто в гостиной стало светлее, чем обычно. Словно Малфой имел какую-то магическую способность озарять своим присутствием то, что казалось таким обыденным. Ещё одна противоречивая черта в его личностном портрете: при всём напускном скотстве и мрачности, он привносил собою что-то хорошее. Положительное и светлое.       И, вопреки своему былому презрению, Гермиона могла признаться, что рядом с Малфоем ей слишком спокойно, чтобы противиться его обществу. Такой силы и уверенности она не испытывала ни с кем. И никогда. С Драко ей хотелось проводить минуты, часы, дни — только бы подпитываться его энергией, наполняясь тем, что не подрывает, а заставляет оставляться на плаву.       Но Грейнджер понимала, что такая зависимость разрушительна для обоих сторон. Девушка все ещё не забыла, почему не хотела принимать Малфоя в свою жизнь. Почему закрывала перед ним все двери, ударяя принципиальностью, разраставшейся в волшебнице болезненным вихрем, постоянно напоминавшем о себе.       Он бросил тебя, Гермиона. Поиграл твоими чувствами, а после выбросил, потому что ты ему надоела.       Повторяй она эту мысль чаще, не задумывалась бы о том, почему при таком освещении Малфой казался ей непозволительно красивым. Теперь, когда короткостриженые волосы не спадали на его лицо, волшебница могла в полной мере оценить, насколько безупречными были его черты. Острые скулы, способные рассечь при малейшем касании. Выраженный очерченный подбородок, добавлявший взрослому Драко статности и мужественности. И его глаза — блуждавшие сейчас по гостиной, но только не по Грейнджер — были способны овладеть душой, завлекая манящим серым переливом радужек. Гермиона помнила, как красиво меняется их оттенок — от светло-серого к ртутным разводам.       И, поднеся к ним янтарное пламя, не избежать химического взрыва.       Почувствовав, как те самые принципы раскалываются от взора на Драко, Гермиона опустила глаза на тарелку. Впервые за долгие дни в ней проснулся аппетит. Грейнджер не знала, что так повлияло на её организм, но вкусовые рецепторы обострились, заполнив рот голодной слюной. Она наложила себе скромную порцию, улавливая в воздухе гастрономические нотки. Тарелка Драко оставалась пустой, и он не спешил притрагиваться к еде, держа ладони скрещенными на груди.       Отрезав себе кусочек от мяса, Гермиона попробовала, все ещё удивленная тем, что Малфой приготовил ужин сам. Собственными руками. Интересно, он воспользовался магией? Потому что, если он этого не делал, то у Грейнджер появились новые пометки в портрете Драко. Готовил он просто потрясающе.       — Не могу поверить, что ты приготовил это сам, — пережевав нежнейший кусок утиного мяса, произнесла Гермиона. Она не могла больше молчать, впечатлительность давила на её голосовые связки.       — Настолько отвратительно? — усмехнулся Малфой, и от его голоса Грейнджер растерялась. Раньше она бы отдала всё, чтобы не слышать эти сводящие с ума бархатные нотки, но сейчас осознала, что нуждалась в них.       Вопреки собственной гордости и обещаниям не вестись на его уловки, Гермиона чувствовала, что всё ближе подступала к краю пропасти. И какой шаг окажется последним не знал никто. Даже сама ведьма.       — Вкусно. — Искренне ответила Гермиона, отпив несколько глотков из стакана с водой. Рядом стоял бокал, наполненный вином, но Грейнджер решила воздержаться. — И неожиданно, — дополнила волшебница, мягко улыбнувшись. — Спасибо.       Он вновь кивнул, не удостоив девушку бо́льшей реакцией. И с каждой минутой, проведённой в обществе блондина, ей становилось не по себе. Казалось, в этом доме было всё для того, чтобы не смущать, а, наоборот, окружать гостя комфортом. Минималистичный интерьер был приятен девичьему глазу — Гермиона отмечала это и ранее. Однако сейчас будто стала подмечать новые детали, открывавшие Грейнджер завесу личности того, кто сидел напротив.       Со своего места она могла заметить его служебные награды, покоившиеся на полках, прибитых к стене справа. Несколько невзрачных картин — такие обычно вешают, чтобы заполнить пустоту. Две рамки с колдо, сменяющие зацикленные кадры. Она никогда бы не подумала, что Нарцисса может так тепло и душевно улыбаться кому-то. Но любое сомнение стиралось о женский взгляд на стоявшего рядом Драко, глядевшего на мать с любовью.       Гермиона перевела взгляд в противоположную часть гостиной, разглядывая книжные стеллажи, на которых красовались издания известных ей авторов. Среди них был и Толкин, творчество которого Малфой, мягко говоря, раскритиковал.       И пепельницы. Его дом был буквально ими заставлен.       Но среди всего этого Гермиона ощущала только одно. Непробиваемое отвлекающимися взглядами наваждение, стучавшее в висках каким-то чёртовым приговором. Внутреннее чутье нашептывало Грейнджер, что что-то не так. И дело не в том, что Драко снизошёл до разговора с ней. Разумеется, она ждала этого. Но боялась, какой ценой она добьётся этой правды.       И была ли она нужна?       — Спрашивай, — усталость впитывалась в тональность хрипотцой, заставившей Гермиону выплыть из мутных рек своих опасений. — Я же вижу, как ты сгораешь от нетерпения, чтобы задать вопрос, — девушка медленно перевела взгляд на Драко, заметив, что он наконец-то посмотрел на неё в ответ. Годрик. — Из тебя плохая актриса, Грейнджер.       Гермиона почувствовала, что в горле снова пересохло. У неё накопилось слишком много вопросов, но она решила выдать мракоборцу тот, что впивался меж позвонков холодным оружием, обрубавшим девичью уверенность в том, что Малфою она вообще хоть сколько-нибудь интересна.       — К чему вся эта любезность? — выпалила Грейнджер, надеясь, что не слышалась претенцезионно и даже нагло. — Ты хочешь, чтобы я вернулась к себе? — Малфой нахмурил брови, отпив внушительную порцию вина из своего бокала. Он молча смотрел на девушку, словно не понимал, к чему подводил её дрожащий голос. — Это что-то вроде прощального ужина?       — Я просто хотел, чтобы ты нормально поела, — он покачал головой, снова натянув на лицо служебную ухмылку, не добавлявшей парню ни толики мягкости. Это выражение лица всегда ощущалось, как нечто опасное. Как дуло пистолета, приставленное к виску. — Тинки жаловалась, что ты питаешься одними яблоками, — Грейнджер смущенно опустила глаза, взмолившись, чтобы домовик не рассказала Малфою о чем-нибудь ещё. — К тому же, разговоры лучше усваиваются на полный желудок.       Волшебница подняла взгляд на Драко, изогнув бровь. Наваждение стерлось под влиянием вкрадчивого голоса, оставив вместо себя некое подобие успокоения. Именно подобие, потому что Гермиона все ещё не спешила расслабляться. Её плечи были напряжены, а спина выровнена донельзя, словно Грейнджер ждала от Малфоя того-самого приговора, способного размозжить её душонку одним лишь словом.       Но вместо объяснений, Драко поднялся со стула и подошёл к кухонному островку, достав из холодильника бутылку, в которой плескалась знакомая янтарная жидкость, способная вырвать истину из недр человеческого сознания. Легальная сыворотка правды, не требовавшая разрешения.       — Надеюсь, тебе не нужно объяснять правила? — спросил Малфой, отставив серебряное блюдо с уткой на край стола, и вместо него поставил перед девушкой три рюмки. Такое же количество опустилось со звоном на стол рядом с тарелкой парня.       Гермиона догадалась сразу же. Правда или выпивка.       — Мы с гриффиндорцами часто играли в это, — солгала Грейнджер, стараясь вложить в свой ответ как можно больше уверенности, несмотря широко распахнутые веки, словно у маленького загнанного олененка.       Гермиона никогда не играла в Правду или выпивку. Стоило гриффиндорцам достать заветную бутылку, как девушка тут же отказывалась, приговаривая, что подобные игры ей не по вкусу. Грейнджер занимала одинокое место возле окна, наблюдая со стороны за тем, как алкоголь развязывал языки однокурсников. Она терпеть не могла, когда что-то выходило из-под контроля.       — Ты полна сюрпризов, — удовлетворительность добавляла мужским глазам блеска. Драко опустился на стул, разлив огневиски на шесть порций. Гермиона почувствовала накатывающуюся тревогу, обволакивающую её целиком, укрывая в колючее одеяло нервозности.       — Как и ты, — она кивнула на три рюмки перед собой. — Не думала, что у тебя есть ко мне какие-то вопросы.       — Я просто не хочу чувствовать, будто нахожусь на каком-то гребаном допросе, — тягучая мужская едкость разрушила девичьи ожидания. Не то чтобы ей хотелось откровенничать с Малфоем. Просто… неважно. — Знаешь, прошлое часто накладывает херовые отпечатки.       Гермиона кивнула, соглашаясь с Драко. Она прекрасно понимала, что он ощущал, когда говорил об отпечатках прошлого. Что-то похожее чувствовала и сама Грейнджер, когда слабый укол разочарования вонзился в её нутро. Потому что та самая Гермиона из прошлого — давно забытая и похороненная — все ещё барахталась в глубине подсознания, остро реагируя на безразличие мракоборца. И как бы Грейнджер не пыталась искоренить из себя эту надоедливую девчонку, это давалось тяжело.       Малфой кивнул на свои рюмки, подав зелёный сигнал. Словно давал разрешение копаться в его голове.       — О чем вам рассказал Доу? — Грейнджер отбросила раздражающие внутренние размышления, напомнив самой себе, зачем они здесь собрались. Нет смысла копаться в личном, когда где-то там, за пределами, существовало неугомонное зло.       — Он не в себе, мягко говоря, — ответил Драко, постепенно выкладывая заготовленные карты. Но пока ничего из этого не являлось козырем, способным заворожить Гермиону. Общие фразы, не более. — Что-то связанное с психикой, я в этом не особо разбираюсь, — а вот уже было интересно. Ведомая любопытством, Гермиона инстинктивно подалась вперед, внимательно слушая. — Мудила постоянно говорил о том, что есть кто-то главнее него.       — Мастер? — вырвалось само собой. Это странное клеймо сопровождало девушку изо дня в день, заставляя вспоминать образ мертвого оборотня, скалившегося в ответ на её мольбы о пощаде.       — Ага, — кивнул Драко, разрушая теорию волшебницы о том, что ей не послышалось. Значит, Доу и вправду был в курсе всего происходящего. Не такой уж он и сумасшедший. — Если верить этому психу, то именно этот загадочный мастер убивал студентов, Доу был всего лишь мальчиком на побегушках.       Гермиона ничего не ответила, дав возможность Малфою задать свой вопрос. Она соблюдала правила игры, позволяя Драко приоткрыть завесу девичьей личности. И в этом была вся ирония. Как бы Грейнджер ни старалась быть скрытной, ей никогда не удавалось закрыться от цепляющих ноток мужского голоса. Ему не составляло труда зацепиться за нутро волшебницы крючком, вытаскивая наружу то, что нужно ему. Гермиона не противилась, потому что не могла. Или не хотела.       — Как давно ты режешь себя, Грейнджер?       Вопрос достиг девичьего слуха рикошетом. Гермиона открыла рот, но тут же захлопнула. Малфой застигнул её врасплох, добравшись до самой болезненной темы. В прямом и переносном смысле.       — Откуда ты?.. — она натянула рукав водолазки, словно пыталась скрыть, что и так было ему хорошо известно. Но почему-то так было безопаснее, если исключить тот факт, что глаза цвета грозовых туч резали на живую, заставляя Гермиону почувствовать высшую степень дискомфорта.       — Целители рассказали мне о твоих шрамах на предплечьях, когда осматривали твое тело, — Малфой ткнул в воздух указательным пальцем, бросая взор на левую руку девушки, которую она поспешила опустить под стол. Господи. — Я сказал им, что это следы от режущих заклятий, — на мгновение Драко замолчал, будто подбирая правильные слова. Она впервые видела, чтобы мракоборец думал, прежде чем сказать. — Но я знаю, как выглядят шрамы от лезвий. Как давно ты причиняешь себе вред?       Карие радужки коснулись стеклянных рюмок, очерчивая налипший конденсат. Гермиона раздумывала над тем, чтобы выпить порцию огневиски. Сомнение съедало её подобно паразитическому червю, кромсавшему смелость. Но Грейнджер не слабачка. Она уже достаточно придавалась слабостям, и больше не станет искать выход в чём-то до банального простом.       — Около месяца, может, меньше, — ведьма пожала плечами, не спеша поднимать глаза на Драко.       Боялась увидеть в его взгляде осуждение. Впервые за долгое время ей было важно, что он о ней подумает. Чувство, пробиравшее до костей, окунало девушку в чан с прошлым, ощущавшимся настолько ледяным, что было сложно дышать.       — У меня случился приступ, такое бывает при посттравматическом синдроме, — продолжила Гермиона, вспомнив о том, что этот кошмарный период начался с визита в поместье Эллингтона. — Это похоже на временное помутнение рассудка, когда душевная боль постепенно выжигает в тебе всё. — Грейнджер прикусила губу, вновь доказывая, насколько сильно была зависима от подмены ощущений. Она почувствовала, как след от зубов оставил мелкую рану на тонкой кожице, окрасившейся кровавой каплей. — И справиться помогает только физическая боль, она становится спасением, — волшебница горько усмехнулась, поняв, насколько абсурдно звучат её слова. — В каком-то извращенном смысле.       Она осязала на себе взгляд Драко. Гермиона думала, что забыла, насколько нещадными могут быть грозовые тучи, заточенные в серых радужках парня. Но нет. Ничто не могло вырвать из памяти те мгновения, когда он зрительно сдирал слои с естества, оставляя обнажённой перед его вниманием. Мужской взор душил своей густотой, словно наказывая за каждый промах.       — Почему ты никому не рассказала об этом? — Гермиона подняла голову, заметив, что его глаза выражали недовольство. Но голос… он щадил. Пытался прикрыться нейтральной тональностью, чтобы не спугнуть девушку.       — Потому что я никогда не хотела быть жертвой в глазах других, и сейчас не хочу, — резко ответила ведьма, и это было честно. Драко, как никто другой, знал, что Грейнджер никогда не нуждалась в чьей-то помощи, ей всегда хотелось во всём разобраться самой. И вот к чему это приводило — к плачевным последствиям. — Мне тошно от одной только мысли, что меня начнут жалеть.       — Бомодус тебя не жалел, но ты послала его, — капля яда коснулась девичьего слуха, но Гермиона приняла её стойко.       — Он некомпетентный придурок, а не специалист, — парировала Грейнджер, оставшись невозмутимой. Малфой не выведет её на эмоции. — Надеюсь, ты пожалел свой бюджет и уволил его.       — Ты должна прекратить это, — внезапно перебил Малфой. Видимо, любезностей и тактичности было на сегодня достаточно, Драко исчерпал весь свой запас терпимости к своенравию девушки.       — Я ничего тебе не должна, — огрызнулась Гермиона, чувствуя, как злость прокрадывается через нарочитую невозмутимость, и ложится на карий взгляд, опаляя радужки янтарными вкраплениями.       Грейнджер никому не позволяла общаться с ней в приказном тоне. И Драко не был исключением, она не собиралась терпеть его показную нравоучительность, пытавшуюся спровоцировать у ведьмы чувство вины. Она пресекла подобное с Германом, не потерпит того же и от Малфоя. Гермиона сдастся, когда сама этого захочет.       — Должна, и это не обсуждается, — с нажимом произнёс Малфой, зашелестев знакомой пачкой. — Я спасаю твою задницу не для того, чтобы однажды найти тебя с располосованными запястьями. — Гермиона подавилась собственными аргументами, услышав продолжение фразы.       И всё-таки он поймал девчонку на крючок. Чувство вины уняло спесивость, выводя на передний план слова Тинки о том, что однажды она нашла хозяина со вскрытыми венами. В его словах была скрыта личная боль.       Драко достал сигарету, поджигая папиросный кончик палочкой. Гермиона завороженно наблюдала за тем, как пламя касается курительного табака, в мгновение разнося по гостиной аромат ментола. Тот самый, который Гермиона судорожно избегала последние годы. И вдруг попалась в эту ароматическую ловушку, позволяя носовым пазухам вобрать в себя губительную свежесть.       Малфой делал слишком частые затяжки, и Гермиона поймала себя на мысли, что он выглядел нервным. Будто пытался скурить собственную уязвимость, пряча ту в густом дыме, пахнувшим настолько приятно, что ей хотелось задержать дыхание, и не позволять альвеолам пропитываться пленительным смогом.       — Доу рассказал что-то еще о настоящем Чистильщике? — настала очередь Гермионы. Она ловко ухватилась за возможность перевести тему, наблюдая за выпускаемыми кольцами дыма из мужского рта. — О том, кто это?       — Нет, мастер удалил воспоминания о себе с помощью заклинания, — пояснил Драко, зажав во рту сигарету. Он левитировал к себе пиджак, начав копаться в карманах. — Но он оставил кое-какое послание, — когда Малфой достал из кармана кассету, положив их на стол. Грейнджер удивленно округлила глаза, рассматривая магловские предметы. — Я подумал, что ты могла бы расшифровать запись.       — Где ты нашёл её? — смутившись, спросила волшебница, взяв в ладонь кассету, на которой была написана фраза, прежде уже заставлявшая девичье сердце стучать так сильно, что гул органа слышался в ушах.       — В глотке Крайтона, — ответил Малфой так, будто они разговаривали о чём-то отвлечённом. Грейнджер расслабила ладонь, шумно уронив кассету на стол. — Чистильщик убил твоего непутевого коллегу.       Что ж, этого следовало ожидать. Пальцы, принадлежавшие Джордану, были лишь началом кошмара. Никто не уходил от Чистильщика живым. И Гермиона с Малфоем — не исключение, потому что они, по всей видимости, никогда не встречались с настоящим убийцей. Их всегда настигал только лже-маньяк, игравшийся с жертвами на радость мастеру.       — Твой жених знает о том, где ты сейчас находишься? — прервал девичьи мысли Драко, впечатав сигарету в пепельницу с такой силой, что создавалось впечатление, будто он мог расколоть хрусталь.       Вопрос Малфоя почти выбил почву из-под ног. Она предчувствовала, что их разговор мог зайти на тропу сокровенного, но почему-то Гермиона не думала, что этот момент настанет так скоро.       Но Драко просто не мог не спросить о чём-то… подобном. О чём-то, что всегда ловко скрывалось от любопытных глаз, чтобы оно не обратилось оружием против тебя. Он коллекционировал чужие слабости, чтобы произвести эффект неожиданности и ударить как можно больнее.       Малфой хотел поиграть, выуживая её секреты? Хорошо. Но он должен быть готов к тому, что любая правда требует своей платы. И Гермиона жаждала, чтобы Драко оказался достаточно щедрым, чтобы умолить интерес девчонки.       — Он больше не мой жених, и ты прекрасно об этом знаешь, — уклончиво ответила Грейнджер, вспомнив то, что произошло на кладбище.       Она натянула высокую горловину водолазки, пытаясь скрыть разбегающуюся по коже пунцовость, олицетворявшую смущенность. Ей не хотелось, чтобы Малфой вспоминал момент их близости. Это было ошибкой. Ведь так?       — Люди склонны менять решения, а твое сердобольное сердце — особенно, — надменно хмыкнул Драко, расстегнув две верхние пуговицы на рубашке.       Это было подло.       Отношения Грейнджер и Германа абсолютно не касались Малфоя. Даже если бы она вернулась к своему бывшему жениху, мракоборец не имел права говорить вот так. Будто она совершила чёртово преступление.       Потому что не Гермиона начала эту гребаную цепочку кто кому сделает больнее. Гермиона всегда проигрывала в этой гонке, оставляя для Драко лавры победителя. Потому что это было его стихией — втаптывать людей в грязь.       Гермиона отпила из бокала, чувствуя, как внутренности согреваются от багровой жидкости. Спасительная доза алкоголя перебила привкус негодования, приглушая истошно бьющийся импульс под плотью.       — Почему ты вызвался мне помочь? — промилле добавила девушке смелости, подтолкнув Грейнджер к своему вопросу из разряда личного. — Опустим условность о том, что мы коллеги, или о том, что ты не хочешь подставлять Гарри и его семью, — пальцами она изобразила кавычки, добавляя голосу резкости. — Я прекрасно знаю, что ты за человек, Драко, — Гермиона ткнула в Малфоя указательным пальцем, смотря прямо в мужские глаза, в которых шторм только набирал обороты. — Ты никогда ничего не делаешь просто так. Твое сердце не сердобольное.       Малфой склонил голову вбок, заигрывая с терпением волшебницы. Она игнорировала стучащую секундную стрелку за спиной. Плевать. Грейнджер ждала слишком долго. Пара секунд — просто ничто.       Но Драко обхитрил Гермиону, выпив порцию огневиски. Он спасовал. Значит, в ответе хранилось что-то достаточно весомое, чтобы Малфой захотел об этом болтать. И этот факт ещё больше подстегнул интерес Грейнджер.       — Значит, ты и твой слащавый художник расстались? — внезапно начал мракоборец, слизав с нижней губы оставшиеся промилле. — Я думал, между вами такие сильные чувства, — Гермиона слышала, как его язык выводил фразу с нарочитым презрением, издеваясь над ней. — Достаточно сильные, чтобы их не смог разрушить кто-то, вроде меня.       Драко смотрел прямо в девичьи глаза, не отнимая взгляда. Словно держал свою цель на мушке, контролируя каждое движение. Гермионе казалось, что впервые за весь вечер Малфой разглядел в ней что-то поистине интересное. Достаточно, чтобы въедаться в её лицо серебристыми радужками, не реагируя ни на что другое.       И это ничуть не льстило Грейнджер. Она чувствовала, как механизм ловушки постепенно сгибается, и вот-вот захлопнется прямо на тонкой шее, перекрыв доступ к кислороду.       — Ты слишком много на себя берешь, Малфой, — Гермиона попыталась рассмеяться, добавив ситуации лёгкости. Но получилось ненатурально. Слишком скомкано и боязливо. — Я рассталась с Германом из-за того, что перестала узнавать в нём человека, в которого однажды влюбилась, — она заметила, как дрогнули мужские глаза напротив, стоило Грейнджер произнести то-самое слово. — Сложно любить незнакомца.       Контрольный выстрел добавил взору Малфоя мрачности, и его радужки окрасились ртутью. Интересно, как долго он применяет окклюменцию, если его броня крошится из-за такой мелочи? Видимо, Драко давно ходил по тонкому льду. И замерзшее сознание вот-вот треснет, выпустив наружу все его чувства и эмоции.       — А что насчёт тебя, Драко? — прочистив горло, начала Гермиона издалека. Она прекрасно понимала, что дальнейшее размозжит её душу, заставив выхаркивать собственные чувства, страдая от мазохизма. Но Грейнджер уже вкусила эту запретность, и ей было тяжело остановиться. — Удалось ли тебе полюбить кого-нибудь за шесть лет?       Драко не потянулся к рюмке. Даже не шелохнулся, не прервав зрительный контакт с волшебницей. На выразительный скулах заходили желваки, будто ответ давался ему с титаническим усилием.       — Я был женат.       Гермиона почувствовала, как её сердце пропустило несколько ударов, словно эта фраза отрубила орган от клапанов, и теперь девушка не чувствовала себя живой.       Она догадывалась, что у Малфоя были отношения. Ведь это так очевидно. Но догадываться и услышать лично — разные вещи. И каждые бьют так, что в глазах вырисовываются искры.       — В моём браке не было места для любви, — продолжил Малфой задумчиво, закурив вторую сигарету. На секунду Гермиона подумала о том, что ей тоже хотелось спустить шок вместе с дымом, но воздержалась. — Конечно, я хорошо относился к Астории. Она мне нравилась, но этого было недостаточно, чтобы забыть… — он запнулся на полу фразе, замолчав. Гермионе показалось, что Драко снова уходит в себя, но через какое-то время её слуха коснулся низкий тембр. — Я не планировал жениться на ней. Честно говоря, я вообще ничего с ней не планировал. Но Гринграсс была слишком упорной в своём рвении заполучить желаемое. — Малфой затянулся, дернув кадыком. Грейнджер отбросила субъективность, желая добраться до финала этой истории, поэтому слушала с неподдельным интересом. — Она окончила школу, а после сбежала из дома. Каким-то образом узнала, где мы жили с Нарциссой, и начала слёзно умолять о том, чтобы мы приютили её. Я был против, но мама сжалилась.       Он с резкостью вжал сигарету в пепельницу, растягивая паузу. Может, Малфой думал, что Гермиона перебьёт его своим вопросом, но Грейнджер молчала. Ждала финала, почувствовав, как кровь отхлынула от лица, сделав его мертвецки-бледным.       — Когда Астория поселилась у нас, не проходило ни дня без того, чтобы Нарцисса не пыталась навязать мне девчонку, — Драко выпил рюмку огневиски вне хода, даже не поморщившись от крепкости. — В какой-то момент я сдался, понимая, что волшебное общество не примет Гринграсс, если она не свяжет себя с кем-то узами брака. У чистокровных своеобразные понятия об отношения, — пожал плечами Малфой, подперев подбородок кулаком. Конечно. Чистокровные понятия — Гермиона была от них далека. — Наш брак был пустышкой в каком-то смысле. Возможно, Астория любила меня искренне, но любил ли я? Точно нет.       — Ты сказал, что был женат, — Гермиона вмешалась в повествование Малфоя, вырвав его из плена воспоминаний. — Почему вы расстались?       — Астория умерла.       Грейнджер прикусила язык, мысленно проклиная себя за то, что спросила. Хоть Малфой и сказал, что не любил свою бывшую жену, но они провели вместе какое-то время, и это не могло не оставить след. И судя по тому, как грусть оттеняла серость в глазах, Гермиона была права.       — Она заболела спустя два года нашей семейной жизни, — продолжил Драко слегка отстранённо, положив руки на стол. Эта часть рассказа оказалась для него мучительной, и он всеми силами пытался удержать эмоции под контролем окклюменции. — Лихорадка убила её за полгода.       — Мне жаль, — Гермиона не сразу поняла, как её ладонь обхватила мужскую, сжав в хилой попытке поддержать. Теплые пальцы Драко с нежностью прошлись девичьей коже, заставив Грейнджер прикрыть веки.       — Тебя задели мои слова? — беззлобно и без тени иронии. Малфой спрашивал искренне, будто ему было дело до девичьих чувств. Какой бред.       Девушка обнаружила, что затаила дыхание, последовав примеру Драко — она не двигалась. Просто молча смотрела на него, боясь, что как только что-то предпримет — это выдаст её. Обнажит истинное отношение к мракоборцу, которое Грейнджер так долго и мучительно таила в себе, заставляя себя поверить в то, что ей всё равно.       Но ей никогда не было всё равно. Не когда она впервые помогла ему, уберегая от смерти. Не когда обманывала друзей ради того, чтобы сохранить их общий секрет, потому что подсознательно ей нравилось, что они были чем-то связаны. Не когда позволяла ему целовать себя в башне старост, отдаваясь всецело инстинктам и зову предательского сердца, реагировавшего так остро, что хотелось вылезти из кожи. Не когда промолчала, не ответив Чистильщика, позволив ему убить Тео. Гермиона сделала это почти осознанно.       Потому что она всегда выбирала Драко. И сохранила ему жизнь, потому что он — был центром её вселенной. Малфой всегда был её самым главным и сокровенным секретом. И она так хотела прокричать на весь мир, раскрыв всем тайну своих чувств.       Однако Грейнджер не успела, потому что её сердце украли, скрывшись из виду на долгие шесть лет. И сейчас она сидела напротив Малфоя, смотря в его глаза, и не понимая, как ему удавалось приспосабливаться к чему-то новому так скоро. Она просто не могла поверить, что Драко забыл её так быстро, чтобы позволять себе отношения с кем-то. Пусть и не по любви. Неважно.       Неужели это было правдой — Малфой просто развлекался с ней, а после выбросил из своей жизни, как только Грейнджер наскучила ему? Он просто решил попробовать что-то диковинное, чтобы вернуться к исполнению своего чистокровного долга.       Но Гермиона не хотела вставлять этот пазл в мозаику. Он был слишком уродлив и никак не подходил под ту действительность, которую ей демонстрировал Драко, когда вернулся в Англию. Что-то явно не сходилось. Ей была нужна новая деталь. Та, что обязательно подойдёт.       — Нет, — помотала головой Гермиона. — Я просто хочу задать свой последний вопрос. — Девушка заметила, как напряглись его мышцы под её ладонью. — Почему ты бросил меня тогда, Драко? Я была для тебя недостаточно… — она замолкла, не пожелав произносить унизительное «недостаточно хороша». — Я была для тебя не тем человеком? — исправилась Грейнджер, чувствуя, как сотканный годами ком в горле вот-вот распутается подступающими слезами, царапавшими глаза. — Что тебя так оттолкнуло? Недостаток манер, чрезмерное занудство или моя грязная кровь?       Малфой вырвал свою ладонь из девичьей, потянувшись к последней рюмке. Гермиона опередила мракоборца, накрыв рукой стеклянное горлышко. Мужской взгляд наполнился злобой, но Грейнджер лишь сильнее вжала кожу в стекло, чувствуя прохладу. И не только от касания рюмки.       Чёрта с два Малфой отделается малой кровью. Она не позволит ему проглотить ответ вместе с алкоголем.       — Почему ты так жестоко поступил со мной?       Грейнджер подалась вперед, впившись выступающими ребрами в стол. Она могла поклясться, что заметила, как Малфой тут же отпрянул от стола, облокотившись о спинку стула. Так вот что может напугать невозмутимого Драко Малфоя? Искренние эмоции.       Она слышала, насколько сильно дрожал её голос. И, наверное, Гермионе стоило бы остановиться. Затолкнуть рвавшиеся мысли куда подальше, бетонируя к глотке клятвами, что ни за что не станет унижаться перед Малфоем. Но было слишком поздно сдавать назад. Грейнджер уже щёлкнула замком внутренней шкатулки, прятавшей истинное отношение Гермионы к Драко.       И она сделала это намеренно, устав уворачиваться от того, что было неизбежно. Словно предписано коварным автором, не желавшим оканчивать их историю так быстро. И если им не суждено пережить хэппи-энд, Гермиона хотела, чтобы их финал был соткан хотя бы из правды. Бо́льшего она не просила.       — Ответь, прошу тебя. Прекрати мои мучения длиною в шесть лет. — Гермиона убрала ладонь с рюмки, чувствуя на коже мелкую россыпь капель. Она завороженно наблюдала за стеклянным горлышком, рассчитывая, что Драко не станет осушать содержимое. — Я заслужила узнать правду.       Цвет карих радужек потускнел, даже искусственный свет от развешанных свечей не мог в полной мере подчеркнуть былую яркость. Гермиона чувствовала, насколько бледными они выглядела. Она даже помнила этот вкус — горький, солёный и безысходный. Влага собиралась в слёзных каналах, подталкивая девчонку к тому, чтобы подкрепить слова действиями. Дать точное олицетворение высказанному. Но Гермиона держалась.       Под влажной плёнкой Гермиона не могла разобрать истинной эмоции, засевшей на лице Драко. Был ли он безразличен к зову её сердца, или просто делал вид, рассчитывая, что рано или поздно она успокоится и покинет гостиную, оставшись ни с чем.       Малфой просто сидел, откинувшись на стул. Прокручивал меж пальцев крышку от бутылки, словно она была той самой монеткой, которую было необходимо подбросить, чтобы сделать правильный выбор.       В ожидании Гермиона прокручивала в голове его голос — пыталась сделать его максимально похожим. Подбирала разные тональности — от жгуче-ледяной до абсолютно спокойной, ранившей безразличием. Почему-то ни в одном из вариантов не было место теплу, обволакивавшему патокой слуховые рецепторы. Предрассудки вычеркивали из сознания благосклонность мракоборца, заставляя сердце Гермионы сжаться в сотый раз за этот короткий вечер.       Они просидели в тишине около минуты, прежде чем Малфой резко поднялся со своего места, быстрыми шагами направившись к лестнице. Он скрылся на втором этаже, оставив девушку в одиночестве. Гермиона уставилась на лестничный пролёт, прислушиваясь к движениям наверху. И когда дверь громко хлопнула, отбившись вибрацией по стенам, Грейнджер смогла выдохнуть.       Сделать выдох, наполненный мучительными терзаниями. Глаза защипало, обдав нижние веки болью из-за девичьего сопротивления. Она говорила, Малфой не выведет её на эмоции, но просчиталась. Солгала самой себе, зная, что поведётся на этот азарт с разговорами о личном.       Гермиона никогда не умела мухлевать, доверчиво играя по правилам. А Малфой юлил, избегая острых углов, потому что ему было так выгодно. Он всегда сыгрывал свои коны гадко. Не стыдясь собственного цинизма, выливавшегося тоннами на противника.       И теперь Грейнджер захлебывалась им. Глотала собственные слёзы, вырвавшиеся наружу одновременно с хлопком. Будто кто-то снял оружие с предохранителя, позволив пуле пробить хрупкую эмоциональную защиту.       Горячие капли стекали по щекам так обильно, что казалось, будто волшебница может утонуть в собственных рыданиях. Грейнджер всегда плакала тихо, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания. И сейчас её рыдания были лишь следствием долгих переживаний, а не жажды приманить к себе Драко. Гермиона знала, что девичьи слёзы для него — просто защитная реакция организма. Для него в этом не было ничего сакрального.       Грейнджер услышала звук открывающейся двери. За этим последовали чужие шаги. Девушка зажала рот ладонью, умоляя себя успокоиться. Гермиона не хотела выглядеть жалкой в чужих глазах. Если приближавшиеся движения к лестнице принадлежали Тинки, Гермиона меньше всего желала, чтобы домовик начала переживать, увидев раскрасневшееся лицо ведьмы.       Гермиона попыталась стереть с щёк горючие следы, но ладонь тут же пропиталась влагой от непрекращающегося рыдания. Она чувствовала, как соль разъедает кожицу губ, оставаясь жжением в свежей ранке. Её глаза ни на секунду не оторвались от пролёта.       И когда зрачок уловил знакомую фигуру в рубашке и брюках, внутри всё сжалось. Это была искаженная версия облегчения, когда вместе с расслаблением по венам растекается свинцовость, заставляя замереть в ожидании.       Малфой подошёл ближе, встав сбоку от сидевшей Гермионы. Он впечатал в стол конверт, положив поверх помятой бумаги широкую ладонь. Из-под перстня, надетого на безымянный палец, выглядывали буквы, но девушка не могла сложить их в слова. Мешала шумевшая боль в висках. Гермиона бросила испуганный взгляд на Драко, не понимая, что происходит.       — В этом письме ответ, который так нужен тебе, — он кивнул на потрепанный временем пергамент, а после повернул голову на девушку, испепеляя ртутными глазами. — Читай внимательно, Грейнджер, — Малфой обхватил девичий подбородок ладонью, приблизив к своему телу — он был намного выше ведьмы. — Не пропусти ни одну блядскую букву.       Он грубо отпустил лицо волшебницы, направившись к лестнице.       — Тинки соберёт твои вещи, — крикнул Малфой, когда Гермиона прикоснулась к пергаменту.       Монета опустилась на сторону правды, раскрыв проклятый ящик Пандоры, о котором так грезила Грейнджер.       И стоил ли выбор того?       Гермионе предстояло узнать, приступив к чтению загадочного письма, написанного до ужаса знакомым почерком.

Здравствуй, Драко.

Думаешь, что поймал меня?

***

      Пергамент искалывал девичьи пальцы мыслью, заложенной в строчки, написанной рукой чудовища. Она нехотя держала кусок бумаги в руках, прокручивая в голове послание Чистильщика шестилетней давности. Грейнджер все ещё не могла в полной мере осознать, какая правда ей открылась. Масштабная, менявшая полюса её жизни местами. То, что раньше казалось ей краеугольным камнем настоящего — теперь истончилось в пыльцу, от которой почти не осталось следа.

Предлагаю тебе сделку: ты покинешь Англию и навсегда исчезнешь из жизни Грейнджер. Даю тебе три недели.

      Письмо разрушило собою привычные устои ведьмы, оставив внутри лишь пугающую пустоту. Штиль, напоминавший собой тихое бедствие. Всё, что могла ощущать сейчас Грейнджер, — карабкающееся по сознанию чувство вины.

      Если ты задержишься в стране хотя бы на один лишний день, я поймаю её и буду отрезать от неё по одной части за каждый твой промах.

      Она так долго пыталась ненавидеть того, кто всего лишь хотел защитить её. Наверное, подобное впервые случилось с Гермионой. Когда кто-то пытался пожертвовать своим привычным миром ради неё. Отметал любые сомнения и соблазны ради того, чтобы Грейнджер могла не бояться, что смерть обовьет их ладони, став вечным спутником.       Ей всегда казалось, что слизеринцы — эгоисты, не способные думать о чём-то, кроме своего непомерного эго. До мозга костей единоличники, пропитанные алчностью. Но Драко вырвал укоренившийся шаблон из девичьей головы, в очередной раз удивив Грейнджер своим поступком.

      Я пришлю тебе останки почтой и приложу к посылке колдо, на которых ты сможешь увидеть, как мучилась твоя бравая гриффиндорка.

      Малфой продал душу самому Дьяволу, выудив у рогатого палача безопасность для ведьмы. Не попросив ничего взамен. Ни разу сказав о том, что Грейнджер задолжала ему за такой широкий душевный жест. Драко искусно скрывал всю правду, сохраняя искалывающую подноготную глубоко внутри себя.       Это было почти похоже на него.       В арсенале Малфоя было мало подвигов, но каждый заставлял Гермиону уверовать собственным словам, сказанным когда-то. Драко лучше, чем он хочет казаться.       Грейнджер бежала от него так долго и так старательно, но никогда не задумывалась о том, что он был ближе, чем ей казалось. Если бы она могла предугадать подобное развитие событий, то примчалась бы к нему сразу же, позволив Малфою разделить клятву Чистильщику на двоих.       Но до сегодняшнего дня Гермиона и представить не могла, что такое произойдёт вне альтернативной реальности. Но уже случилось с ними. Тянулось и по сей день, заковывая Драко в латы собственных обещаний.       Ведьма не хотела думать о том, что ощущал Малфой, видя, как в её глазах плещется концентрированная ненависть, которую она посвящала ему при каждой встрече. Что стоило Малфою держать маску отрешенности на своём лице, слыша, как колкие девичье слова касаются мужского сердца острием лезвия. Гермиона часто предвкушала момент, когда Драко почувствует ту же боль, что и она.       Но мракоборец чувствовал её каждый день. Каждый месяц. Годы.       И теперь у Грейнджер не осталось больше объекта для неистовой злости. Все предрассудки, которыми она пыталась наделить Драко, испарились. Письмо Чистильщика перечеркнуло собой то, что терзало девичье сердце так долго и мучительно. Гермиона злилась только на себя, чувствуя себя полнейшей идиоткой. Отныне Малфой перестал носить клеймо врага.       Отныне Грейнджер враждовала сама с собой.       Ведьма терялась в сомнениях, стоя на пороге его спальни последние пятнадцать минут, нерешительно занося руку над дверью. Но каждый раз опускала, трусливо хватаясь за штанину брюк. Карие глаза высвервывали дыру в досках, окрашенных светло-голубой краской. Гермиона успела невзлюбить этот оттенок. Он ассоциировался у неё с неопределенностью.       Она понимала, что исчерпала свой запас просьб, но не могла не попросить у Драко последнего — банального диалога. Она нуждалась в разговоре с Малфоем, потому что переосмыслить всё самостоятельно было просто невозможно. Новость, обрушившаяся на Грейнджер настоящим природным бедствием, искромсала всю девичью решительность.       И, прежде всего, ей хотелось извиниться перед Драко. За каждое недоброе слово, брошенное в его адрес. Жестокость по отношению к Малфою никогда не была случайной, Грейнджер всегда говорила отрепетированными фразами. Готовилась заранее, прежде чем нанести удар.       Возможно, он не нуждался в её покаянии. Драко из прошлого бы обязательно поглумился над ней, жонглируя вырванным девичьем сердцем в качестве утешительного приза. Но сейчас… мракоборец не казался ей тем, кто станет устраивать показательную казнь, ударяя словесными розгами по девичьим чувствам. Нынешний Малфой казался ей слишком далёким от таких мелочей.       Он скорее переступит через её скомканные извинения с высоко поднятой головой, не приняв ни один душещипательный слог.       Но если Драко не нуждался в отпущении грехов, Грейнджер себе их точно не простит. Она успокоится лишь тогда, когда Малфой лично скажет ей о том, что не держит зла. Ведь он должен был понимать последствия своего выбора. Злость Грейнджер была следствием загадочного исчезновения Драко. Незнание породило в ней чёрствость.       Теперь Гермиона ни капельки не гордилась своей нарочитой грубостью. Ей хотелось стереть следы брошенных фраз наждачкой — настолько сильно её захлестнуло чувство вины.       И оно было сильнее хрустальной нерешительности, разбившейся об удар о дверь. Девичья ладонь почувствовала отдачу в костяшках, но проигнорировала тупую, кратковременную боль. По ту сторону никто не ответил. Ожидаемо. Гермиона упрямо повторила свой жест, но тишина просунулась сквозь щель, дав понять, что никто не слышал, как ведьма постучала.       Грейнджер сжала ладонь в кулак, и тут же расслабила руку, потянувшись к шаровидной ручке, прокрутив ту вправо. Дверной механизм звонко щелкнул, позволив девушке толкнуть дверь от себя. Гермиона делала всё плавно и тихо, боясь реакции, которая могла настигнуть девчонку, как только она перешагнет через порог хозяйской спальни. Волшебница понимала, что такая бестактность — единственный шанс заставить Драко принять её, выслушав извинения. Ведь он намеревался отослать Гермиону обратно в родительский дом.       Тинки соберет твои вещи.       Ещё неделю назад девушка обрадовалась бы такому исходу событий, но сейчас слова мракоборца были сродни пощечине. Унизительной, но вполне заслуженной. И Грейнджер сделает всё, чтобы Драко передумал. Дал ей второй шанс. Но на что именно — Гермиона не знала. Боялась себе признаться, терялась между объективным и личным.       Гермиона аккуратно приоткрыла дверь, впустив тонкую полосу света из коридора в кромешную темноту спальни. Девушка остановилась, не спешила заходить. Думала о том, что Малфой мог уснуть, и она точно не станет будить его ради своей прихоти.       Но вопреки ожиданиям, Грейнджер заметила, как световая линия сливается с идентичной полосой, исходившей из ванной комнаты, дверь которой была также слегка приоткрыта. Прислушавшись, ведьма услышала отдалённый шум воды.       И что теперь, Гермиона? Ворвёшься к нему в спальню и станешь поджидать? Или будешь ещё бо́льшей дурой, и ворвёшься к нему в ванную?       Грейнджер отогнала приставучий внутренний голос, совершенно позабыв о рациональности. Отныне она хотела прислушиваться исключительно к мягкой тональности сердца, ведшего девчонку по неисповедимым путям. Потому что оно, как оказалось, никогда не лгало ей. Всегда указывало на правильное. Нужное. Желанное.       Гермиона прокралась в спальню Драко, все ещё чувствуя налёт смущения за то, что намеревалась сделать. Голос разума вторил ей вернуться к себе, но она продолжала сокращать расстояние по его комнате, чувствуя, как в носовые пазухи проникает свежесть ментола, смешивавшаяся со сладостью, которую она так чётко помнила со времён Хогвартса, когда очередной шаблон о Драко треснул по швам.       Гермиона считала, что парень с таким невыносимым характером, как Малфой, просто не мог пахнуть чем-то приятным, ассоциировавшимся с трепетом и нежностью.       Но приторный аромат проталкивался по слизистой, застывая внутри любимым десертом Грейнджер.       Каждый дюйм его спальни пропах сладким миндалём, и Гермиона едва удержалась от того, чтобы не вдохнуть глубже. Зачерпнуть про запас, если этой ночью им всё-таки суждено расстаться навсегда.       Ведьма выругалась под нос, задев бедром одну из тумбочек. Она успела пожалеть о том, что забыла палочку в своей спальне, и не могла прочертить себе путь с помощью Люмоса. Затаив дыхание, девушка прислушалась к движениям в ванной, и не заметив изменений, выдохнула с облегчением.       Она чувствовала подобие сожаления из-за того, что не могла в полной мере оценить обстановку. Увидеть, чем жил Драко — настоящий Драко — в месте, спрятанном от глаз посторонних. Почему-то ей казалось, что слизеринский вкус не исчерпал себя годами; спальня Малфоя просто обязана сохранить в себе всю палитру зелёных оттенков. Может быть, ещё чуть-чуть серебра, но без излишков. Хотя Малфой и излишество — понятия синонимичные.       Гермиона положила на тумбочку письмо Чистильщика, не в силах больше касаться пергамента, на котором совершенно точно остались следы его энергетики. Иначе Грейнджер не могла объяснить, почему ей было невыносимо сжимать клочок бумаги.       Сердце пропустило удар, когда линия света внезапно исчезла, сменившись тенью мужской фигуры. Гермиона пугливо подняла глаза, увидев, что Малфой затмил собой брешь открытой двери. Он стоял боком, и по всей видимости не замечал девчонку, стоявшую прямо посередине его спальни.       Чёрт. Чёрт. Чёрт.       Но обратной дороги нет. Грейнджер изведет саму себя, если не сделает то, что задумала. И плевать, насколько абсурдно она выглядела сейчас, направляясь уверенным шагом к ванной, щурясь от яркого света, спадавшего на неё всё явно и явно при каждом движении вперёд.       Гермиона подошла ближе, остановившись в нескольких дюймах от ванной. Если она выглянет из-за приоткрытой двери, Малфой заметит её. Но Грейнджер медлила, словно все ещё раздумывала над тем, чтобы вернуться.       Малфой стоял напротив зеркала, оставшись в одних пижамных штанах. По его коже растекались крупные капли воды, очерчивая каждую мышцу обнаженного тела. Гермиона старалась смотреть исключительно на платиновую макушку головы, но взгляд предательски падал ниже — к шее, широким плечам и длинным рукам.       Рукам. Изувеченное предплечье — сперва меткой, а после лезвием — больше не выглядело болезненным. Оно не имело ничего общего с воспоминаниями Гермионы о том, как выглядела рука слизеринца. Как она должна выглядеть.       Никаких чернильных пятен, изображавших уродливую змею и пугающий череп. Никаких глубоких полос, впоследствии ставших шрамами. Ни одного малейшего следа. На предплечье Драко воспаряло существо, набитое серебристо-мерцающими тату-красками. Существо, что вечно ассоциировалось у всех, стоило им взглянуть на Малфоя. Дракон.       — Пришла попрощаться?       Завороженная детально-точным изображением во всё предплечье, Гермиона не сразу осознала, что к ней обратились. Она не могла оторвать своих глаз от рисунка, и не сразу заметила, что Малфой больше не демонстрировал своих рук. Он сложил их на груди, догадавшись, что именно заинтересовало девушку, и будто из вредности скрыл рисунок.       Вздрогнув, Грейнджер подняла взгляд, не увидев на его лице ни единого проблеска удивления. Словно он предвидел, что Грейнджер, будто сумасшедшая, станет подглядывать за ним. И Малфой оказался прав, поймав её с поличным. Гермиона смущенно вышла из-за двери, наступив на мужскую тень.       — Я не фанат слезливой хуйни, так что давай без этого, — безэмоционально продолжил Драко, отвернувшись к зеркалу. Он обмакнул помазок в пене, нанеся белый слой на щёку. — Мне хватило твоей истерики.       Она стойко приняла мужскую грубость, пропустив её через себя. Гермиона прекрасно понимала, почему Драко вёл себя подобным образом. За той грязью, что лилась из его уст нескончаемым потоком, он пытался скрыть то, что наболело. И Грейнджер впервые не чувствовала потребность пресечь невежливость. Потому что не могла себе позволить.       — Я пришла, чтобы извиниться, — гордо заявила Гермиона, вздернув подбородком.       — Тебе не за что извиняться, Грейнджер, — покачал головой Драко, приложив опасную бритву поверх пены, и осторожно соскоблил щетину. — Ты не виновата в том, что какой-то мудак решил свихнуться на тебе, — холодный голос не отталкивал. Он становился каким-то подобием магнита, раздирая девичью грудь на лоскуты, чтобы добраться до своей нужной половины. — Ты не знала о нашем уговоре, а значит не несёшь никакой ответственности.       Гермиона вошла в ванную, ощутив, как влага ложилась на кожу спасительным эликсиром против ледяного тона. Собрав остатки львиной храбрости, ведьма подошла к Малфою ближе. Он все ещё не смотрел на неё, продолжая бриться. Словно волшебница была недостойна даже мимолётного взора. Неужели теперь, когда правда вскрылась и обещание нарушилось, Грейнджер перестала быть для него… хоть кем-то?       Она протиснулась между раковиной и мракоборцем, чиркнув спиной по гладкой керамике. Теперь она почти застилала ему обзор, макушкой загородив низ зеркала. Их разница в росте была существенной, и не позволяла Гермионе досягнуть до мужской высоты. Грейнджер стояла в нескольких дюймах от Малфоя. При таком ничтожном расстоянии она чувствовала его жаркое дыхание — такое разнящееся с температурой того, что срывалось с его уст.       — Я никуда не уйду, — смело заявила Гермиона, встав на носочки и аккуратно забрав из мужской ладони лезвие.       Драко повёл головой, сглотнув. Его непроницательный взгляд просиял, окропившись намёком на эмоцию. Он был растерян. Но не стал препятствовать, позволив Грейнджер прикоснуться остриём бритвы к его лицу, нежно проведя им по подбородку и опускаясь ниже. Когда лезвие коснулось основания шеи, Гермиона заметила расползавшиеся белесые полосы по бокам. Она опустила взгляд к мужским ключицам, а затем к слабо вздымавшейся груди, следя за тем, как волнистых линий становится больше. Хаотичные, будто разбрызганные резким движением. Шрамы от Сектумсемпры.       — Почему? — теперь в его голосе слышался надрыв. Холодное лезвие в чужих руках делало его уязвимым, и это нравилось Гермионе. Ей льстило ощущать над Малфоем власть. Пусть кратковременную. Пусть подобие.       — Разве это не очевидно?       Гермиона созерцала пленительно-красивое лицо Драко, стараясь кропотливо выполнять свою работу. Но получалось с трудом. Когда карие радужки коснулись губ, опаливших девичью ладонь горячим дыханием, рука Грейнджер дрогнула, едва не содрав слой кожи. Едва не разрушив настоящее произведение искусства. Малфой даже не поморщился, довольствуясь тем, что, даже будучи безоружным, он всё равно вёл в их игре.       — Мне — нет, — глухо ответил Драко, когда Гермиона убрала лезвие от его лица.       Вооружившись удобным моментом, Малфой перехватил девичье запястье, безболезненно сжав пальцы на девичьей плоти. Он дёрнул Грейнджер на себя, приблизив так, что опаска задела его и оставила порез на плече. Но Драко никак не отреагировал, продолжив изливать ртутными радужками естество волшебницы. Малфой прижимал Грейнджер к себе, ошибочно полагая, что это сможет напугать её. Какая чушь.       Она почувствовала, как водолазка постепенно пропитывалась влагой, лежавшей верхним слоем на обнажённом теле Драко. Гермиона могла ощущать, как сильно бьётся его сердце. Не в унисон с её. Конечно, нет. Сердце Грейнджер давно перестало слушать её, отвечая на потребности. Оно всегда делало так, как велит голос, способный раздавить грудой льда.       — Чего ты хочешь, Грейнджер? — Драко передал вопрос по воздуху, уверенный в том, что девчонка обязательно поймает его мысль. Словит ртом, давясь наслаждением.       Гермиона ничего не сказала.       Ответом стала выбитая из рук опаска, упавшая на кафельный пол с оглушительным лязгом.       Примерно также ощущались губы, нашедшие её спустя шесть лет. Они заставили поверить в то, что сердце никогда не лгало. Оно лишь жалобно скулило, пытаясь указать Гермионе на того, кого она желала сильнее всего на свете.       Это имя соскользнуло с её губ, опустившись до самого шёпота к лезвию.