Одержимость

      Май, 2005 год       Гермионе показалось, что звук упавшего лезвия расцарапал нутро, постепенно выпуская каждую замурованную эмоцию. Чувства, казавшиеся чем-то пагубным. Слишком запретным, чтобы полноценно вкусить сладость стекавших по устам ощущений. Говорят, ожидание зачастую всегда приятнее события. Бред. Грейнджер становилась уверенной в том, что всё удовольствие скрывалось в самом конце этой истории.       И ведьме хотелось верить, что за тем самым краем скрывается другая тропа. Та, что открывается за горизонтом, показывая взору ответвления, от которых сердце замирает дольше положенного, остужая бьющуюся под плотью яремную вену. Смертельная передышка, чтобы не сгореть заживо от наплыва всевозможных ощущений.       Потому что Гермиона сгорала. По-настоящему.       Почувствовала первую упавшую искру в момент, когда Малфой накрыл её губы своими, с несвойственной аккуратностью, сминая нежную кожу рта. Но не позволял себе бо́льшего. Грейнджер застыла на месте, не в силах пошевелиться и ответить взаимностью. Просто впитывала в себя каждое микродвижение, оставаясь непоколебимой статуей в руках мракоборца, робко прикасавшегося к её талии.       Он словно боялся, что резкость смутит её, заставит вернуться в серую реальность, лишённую ослепительных красок.       И Грейнджер никогда бы не подумала, что ртутно-серый сможет стать её личным олицетворением чего-то яркого и проникновенного настолько, что ей захочется прикрыть веки, чтобы не обжечь сетчатку глаза. Не ослепнуть от шторма, бушевавшего во взоре Драко, пытливо блуждавшем по девичьему лицу.       Гермиона чувствовала на себе касание мужских глаз — каждое из них оставляло отпечаток. Своеобразный ожог, скреплявший их противоестественную и такую порывистую связь.       Было ли ей больно? Почти.       Близость с Малфоем давалась ведьме с трудом, и дело было не в её нежелании продолжить то, что начал он. Она не могла заглушить голос разума в своей голове, повторявший, подобно мантру, что ей не следовало заходить слишком далеко. Это чревато последствиями.       Но волшебница слишком долго шла на поводу у логики и рациональности. Просчитывала каждый шаг, переживая за каждое своё действие. В ней не осталось ресурсов, чтобы следовать своему привычному сценарию — бежать, если внутренняя пластинка заедает, предупреждая об опасности. Грейнджер всю жизнь старалась жить правильно. Держать спину ровно, поднимать руку высоко, отвечать без запинки. Вышколенное естество треснуло под натиском неидеального напротив, дышавшего ей в лицо так, что сводило скулы от желания поддаться вперед.       Последствие уже настигло Гермиону. Она уже варилась в этом котле собственных грехов, но в этом было всё от приятного. Насыщавшего послевкусием, от которого хотелось просить ещё. Никакого лукавства. Потому что ведьма не чувствовала вины. Она не захлестывала девушку с головой, вынуждая выдернуть хрупкое сердце из рук своенравного блондина. Загнанная в собственную ловушку, Грейнджер даже не поморщилась, когда зубья капкана сомкнулись на тонкой шее.       Малфой вжался в девичье тело, медленно прокладывая ладонью путь от талии к пышным волосам Грейнджер, зарываясь пальцами в копну. Он все ещё не предпринимал каких-либо решительных попыток зайти дальше. Драко явно осторожничал, ибо знал, на что способно внутреннее противоречие волшебницы.       Следующий ход был за Гермионой. Только ей вправе решать, что последует за вопросительными жестами. Откажет ли она? Или даст волю чувствам и эмоциям, отвечая вполне ожидаемым согласием?       Грейнджер медленно разомкнула уста, по-настоящему ощутив прохладу мужских губ. Спасительную, но всего на жалкую долю секунду. Потому что Драко больше не церемонился. Спусковой крючок сорвал с него путы самообладания, лишив звания джентльмена. Движения его губ стали уловимыми, поглощающими. Жадными. Малфой целовался так, словно пытался что-то доказать. С ментоловым привкусом, который Гермиона так хорошо запомнила в прошлый раз. В первый и последний.       Мужская ладонь, приглаживавшая девичьи волосы, опустилась к затылку. Сила в его пальцах не осязалась чем-то пагубным, она лишь раскрывала аспекты его чувств. То, насколько сильно Малфой нуждался в Гермионе. И это было идентично её собственной нужде в нём. Ей это льстило. Одного лишь факта было достаточно, чтобы Грейнджер отмерла, позволив своим рукам обвить мужскую шею в желании быть как можно ближе.       Драко вздрогнул, почувствовав на себе касание девичьих ладоней. Кожу обдал приятный озноб, оставив на обнаженном теле редкую россыпь подлинной реакции, не замаскированной хладнокровностью и стальной маской. Он толкнулся языком в сцепленные девичьи зубы, и Гермиона позволила ему проникнуть глубже, добавляя поцелую щепотку страсти. Чего-то головокружительного. Чего-то, в чём они оба так сильно нуждались.       Грейнджер последовала примеру Малфоя, слизав языком очередную порцию ментола, осевшего на нёбе. Гермиона чувствовала, как от очередного манёвра не оставалось никаких шансов, что она устоит на ногах. Сердце трепетало так бешено, что перестало выполнять свою важную функцию. Вены обмельчали, вместо крови остался лишь безумный коктейль — симбиоз из эндорфинов и чего-то ещё, от чего человек теряет голову.       Грейнджер совсем забыла, каково это. И Малфой напомнил ей о собственном преподанном уроке. О том, как правильно.       Гермиона почувствовала удушающую пустоту и нехватку своей личной дозы эйфоретика, когда Драко разорвал поцелуй. Плавно оттянул нижнюю девичью губу, проведя по ней кончиком языка. Слизал немое замешательство, напитываясь ведьмовской энергетикой. Жизнью, осевшей в покрасневших устах и трещинах — очередных последствиях трудного выбора.       — Даже сейчас я слышу, как же, блядь, громко думает твой огромный мозг, Грейнджер, — только сейчас Грейнджер заметила, что Малфой дышал слишком часто. Его грудная клетка вздымалась, пропитывая оставшимися каплями водолазку волшебницы. — Если ты решила подыграть мне, и сделать из этого гребаный прощальный поцелуй, то тебе лучше уйти сейчас.       Он отстранился от Гермионы. Всего на дюйм, но этого было достаточно, чтобы ведьма поняла — она не выдержит, если он не вернется к ней в ближайшие секунды. Ей пришлось опуститься на пятки, чтобы не потерять равновесия. Малфой отнял свои руки от девичьего затылка, опустив вдоль её тела. Без единого прикосновения. Кожу обдало болью, в тех самых местах, на которых остался отпечаток пустоты.       Чертово расстояние кромсало девичье естество так же умело, как это могла бы сделать лежавшая на кафеле бритва. Один взмах — и Грейнджер располосована.       — Я же сказала, что никуда не уйду, — клятва, заточенная в голосовых связках, выползла дрожащим тоном.       Гермиона хотела, чтобы Драко поверил ей. Она знала, насколько сильно он сомневался в её храбрости, когда дело касалось личного. Но ей казалось, что она уже давным-давно доказала ему, что не пасует перед подобным видом сложностей. Скорее, Грейнджер обовьет опасность и приручит стихийные чувства себе. В ней достаточно решимости — хватит им обоим.       — Ты уверена?       Гермиона могла бы подумать, что он издевается над ней. Подобный вопрос всегда сопровождался смешком из его уст, но сейчас, когда её карие глаза сталкивались с давящей сталью, она не видела ни капли веселья. Лишь океан сомнения, черневший с каждым мгновением, проведенным в ожидании девичьего ответа.       Малфой вновь придвинулся к ней, нависнув над смотревшей исподлобья ведьмой. Мракоборец обхватил подбородок Гермионы, слегка надавив на щёки, чтобы приоткрыть девичий рот. Его дыхание покрывало собой каждый участок лица волшебницы, и оно несло в себе обезболивающий эффект.       Помогало справиться с ноющей дырой в душе, образовавшейся без мужских касаний. Грейнджер опустила взгляд ниже, замечая, что губы Драко контрастировали на фоне бледного оттенка его тела. Краснота придавала им выразительности. Она прикоснулась к своим устам, осязая пальцами небольшую припухлость. Кожа на губах саднила, и это чувствовалось чертовски приятным.       — Если не уйдёшь сейчас, я никогда тебя не отпущу, Грейнджер, — его кадык дернулся, когда взгляд коснулся девичьих губ. — И это не угроза, — Малфой опустился ниже, обжег собственным шёпотом выемку за ухом ведьмы, и Гермиона подавила в себе стон. Тихо всхлипнула, прикрыв веки. — Потому что я ждал этого слишком долго, чтобы позволить тебе сбежать.       У неё было слишком мало времени, чтобы ответить. Драко не станет ждать её. Он просто завершит задуманное и отстранится от девушки окончательно. Во всех смыслах. В Малфое горело пламя — неподвластное и уязвимое. Одно неловкое движение потушит огонь в его пленительных радужках раз и навсегда.       Малфой не хотел принуждать её к чему-либо, управляя ассоциативными рычагами. Драко не был из тех, кто брал хитростью и уловками. Жертвы его обаяния сами припадали к нему. Мракоборец хотел, чтобы Грейнджер оставалась честной. Прежде всего, перед самой собой. Она понимала, к чему клонил Драко. Что пытался донести до неё завуалированным способом.       Драконы — свободолюбивые существа. Но тех, кто их приручает, они не отпускают до самой смерти. Собственнический инстинкт в них развит до идеала, затмевая всё остальное. И Малфой, следуя смыслу, заложенному в имени, намекал, что не станет делиться Гермионой. Ни с кем. Никогда.       Но для его предубеждений не было никаких оснований. Грейнджер пришлось принять, что свой выбор она сделала задолго до этого вечера. До того, как узнала, что Драко пожертвовал годами, чтобы защитить её.       Выброшенное рубиновое кольцо на могильную землю стало символом перечеркнутых отношений с Германом. Гермиона добровольно оборвала связь с настоящим. И чтобы выстраивать будущее, ей пришлось вернуться к прошлому. К своему изумрудному свету, манившему девичье сердце так сильно, что противиться больше не было никакого смысла. И никакого желания.       Гермиона сделала свой выбор в пользу Малфоя. Не побоялась связать себя узами с тем, кому дорога́ свобода. Потому что знала наверняка, он обязательно променяет свою тягу к воле, чтобы овладеть девичьими чувствами сполна. Ради такого трофея Драко мог променять всё, что угодно. Даже собственную клятву, данную клочку бумаги.       И если им суждено понести наказание от Чистильщика, Гермиона сделает всё, чтобы насладиться нарушенными обещаниями. Сгорит в этом чёртовом адском пламени, как и мечтала.       Гермиона вновь поднялась на носочки, невзирая на то, что теперь ей было тяжело держать координацию. От неё так и не последовало внятного ответа. Вместо этого она дотронулась своими губами до мужских, и теперь смазанные движения были наполнены подобием нежности. Боязливой, неторопливой. Грейнджер не знала, был ли Малфою близок именно такой настрой. Она совершала каждое действие по наитию, все ещё чувствуя на своих щеках давление его пальцев. И с каждым мазком по устам, он вжимал подушечки сильнее, словно все ещё пытался переубедить девушку.       Но она не поддавалась уговорам.       Грейнджер зашла слишком далеко, чтобы прислушиваться к тактильным знакам.       И когда Малфой опомнился, въедливо впившись в её губы, Гермиона поняла — нежность никогда не была близка мракоборцу. Его руки спустились с девичьего лица, обхватив ведьму за талию, приподнимая. Драко сделал несколько шагов вперед, все ещё удерживая волшебницу в своих руках, и усадил на столик возле раковины.       Грейнджер не препятствовала, будучи полностью погруженной в поцелуй, она слепо доверяла Драко. Позволяла себе быть марионеткой в его властных руках, бродивших по её телу в желании стянуть лишний кусок ткани. Мужские ладони опустились ещё ниже, подцепив низы водолазки, и стянули её через голову ведьмы, ненадолго прервав поцелуй. Гермиона потянулась к Малфою, попытавшись обхватить руками его широкие плечи. Пальцы вычерчивали хаотичные рисунки на выступающих мышцах. Ведьма чувствовала выпуклые линии, и надеялась, что её касания не причиняют ему боли.       Драко не стремился больше исследовать девичий рот, его голова опустилась ниже — к кромке нижнего белья. Зубами он подцепил кружево бра, спустив очередную ткань к ребрам. Гермиона жадно втянула воздух ртом, едва почувствовав на оголенной коже влажное дыхание. Ей казалось, что из-за стучавшего набатом сердца, она не сможет различить иные звуки. Но то, что вытворял Драко, почти не прикасаясь к ней, выводило девушку на новый уровень ощущений.       И это было таким мелочным, по сравнению с тем, что ещё могли себе позволить мужские губы.       Малфой надавил на девичью грудь, заставив Грейнджер откинуться назад. Гермиона прикоснулась спиной к холодной стене, и этого оказалось недостаточно, чтобы перебить разгорающееся вожделение внутри. Драко подкреплял это чувство своим ртом, касавшимся девичьего соска. Он вбирал его в рот вакуумными движениями, слегка прикусывал, вынуждая Грейнджер застонать в ответ.       Гермиона зарылась пальцами в платиновую макушку, по инерции пытаясь направить Малфоя, но он не поддавался её немым прошениям, продолжая быть ведущим в их игре.       — Ещё, — задыхаясь, прошептала Гермиона, надеясь, что он услышит её. — Боже, только не останавливайся.       Малфой остановился. Грейнджер была уверена, что он сделал это специально, чтобы поддразнить её. Заставить девушку полностью отдаться чувствам и эмоциям. В буквальном смысле, начать умолять его. И она была почти у той черты, когда мольба становилась самим собой разумеющимся.       — Даже если наступит гребаный апокалипсис, Грейнджер, я не остановлюсь, — прорычал Малфой, оставляя капли слюны на бледно-розовом ореоле.       Его фраза отозвалась внутренним взрывом, сорвавшим с петель девичье самообладание. Хаос, опустившийся на девичью душу, поглотил всецело. Теперь Гермиона понимала, каково это, когда чувства съедают тебя целиком, оставляя вместо рациональности пробоины. Следы от тебя настоящего. Ты просто растворяешься в моменте, позволяя каждой клеточке тела тонуть под волнами наслаждения.       Губами он прочертил линию от груди до живота, разорвав хлипкую ткань бра, чтобы чёртова ткань не мешала языку вырисовывать чувства на девичьей коже.       — Я куплю тебе новое белье, — прошептал он, усмехаясь в сокращающиеся мышцы живота. Грейнджер закусила губу, пронзая незажившую рану до крови. Металлический привкус притупил орошавшую полость патоку, возвращая Гермиону к жизни. — Сотню, тысячу. Только скажи.       Мужская ладонь остановилась на пуговице девичьих брюк, и быстрым движением вытащили её из петельки. Драко продолжал покрывать поцелуями тело волшебницы, в то время как она изгибалась под его губами, царапая ногтями затылок мракоборца. Малфой стянул чёрные брюки вместе с нижним бельем, довольно хмыкнув.       Гермиона попыталась обхватить торс Драко ногами, но он не позволил, легко хлопнув рукой по внутренней стороне девичьего бедра. Он заставил Грейнджер раздвинуть ноги шире, протиснувшись меж них. Обхватив одной ладонью шею ведьмы, Малфой прикоснулся губами к яремной вене — эпицентру девичьих чувств, — делая всё для того, чтобы на этом месте остались отметины. Его уста настойчиво всасывали в себя кожу оливкового цвета, добавляя ей тёмно-фиолетовых оттенок.       — Посмотри на меня, — рокот его голоса вынудил Гермиону подчиниться.       Возбуждение опьяняло, и ей приходилось приложить усилия, чтобы действовать быстро, как по приказу. Опустив голову ниже, Грейнджер встретилась с глазами Драко, почти не разбирая, какой из миллиона оттенков был заточен сейчас в его радужках. Серые, покрытые пеленой страсти, желания… и что-то ещё, чего Гермиона сейчас не могла распознать.       Возможно, где-то в глубине неё всё-таки трепетал страх, перечеркивавший то, что было скрыто на поверхности.       — Да, вот так, — игривый тон Драко слышался аномалией, из-за которой Гермиона впадала в своеобразный транс, отключавший мозг. — Умница.       Она так привыкла видеть в нём закрытого и серьёзного человека, и сейчас мракоборец выглядел, как нечто противоречивое. Ради чего Гермиона могла променять целый мир, не задумавшись ни на миг. Лишь бы ещё раз услышать эти сладкие ноты, поливавшие мёдом вспоротую чувствами грудную клетку.       Поглаживающими движениями Драко опустил свободную ладонь на обнажённую кожу девичьего бедра, плавно подступая ближе к точке, в которой было заточено дичайшее желание.       Гермиона не отрывала взгляда от мужского лица, замечая, как красиво ложился приглушенный свет на отточенные черты. Ей до безумия хотелось прикоснуться к стоическому лику, но руки не слушались её. Обмякшие конечности продолжали цепляться ногтями за затылок Драко, словно ища спасение в отвлекающих жестах.       Грейнджер больше не смела сдерживать удовлетворенный выдох, почувствовав, как Малфой накрыл клитор большим пальцем, монотонно воспроизводя круговые движения до тех пор, пока не ощутил, как по фалангам постепенно начала стекать девичья влага. Волшебница изогнулась во властных руках Драко, соприкоснувшись голой грудью с телом мракоборца.       Он был холоден — даже сейчас, когда сама Гермиона была готова обернуться пеплом от нарастающего темпа, развязывавшего клубок возбуждения внутри ведьмы.       Не отвлекаясь от стимуляции клитора, Малфой втолкнулся в неё пальцем, продолжая вбирать губами кожу на шее. И больше Гермиона не могла сдерживать себя, довольствуясь исключительно касаниями мужского затылка. Она нежно обхватила подбородок Драко, притянув его к себе. Ближе. Казалось, что между ними больше не было никакого расстояния, но Грейнджер не могла избавиться от мысли, что ей было катастрофически мало. Всегда мало. И она всегда хотела только одного. Повторяя, словно в сатори, день ото дня, начиная с последнего курса Хогвартса.       Его. Себе. Навсегда.       Высшая степень одержимости. И Гермиона больше не спешила отворачиваться от этого паразитического желания овладеть мракоборцем до самых кончиков его пальцев, ритмично двигавшихся и задевавших чувствительные точки внутри девушки.       Грейнджер давилась его естественным запахом, смешанным со свежестью и ароматом выкуренных сигарет. Ей всегда казалось, что курение — привычка пагубная, не несшая в себе ничего хорошего. Но когда веяние табака передавалось поцелуем, Гермиона не могла отрицать, что ей нравилось чувствовать на своём языке смертельную иглу, на которую они оба подсели.       — Ты пиздецки влажная и горячая, Грейнджер, — он выписал слова языком, опускаясь к косточке подбородка, слегка прикусывая кожу.       — Назови меня по имени, — вдруг потребовала Гермиона, почувствовав, что сейчас самое время разрушить очередной шаблон их отношений. Пока он вводил в неё второй палец, и она давилась экстазом, ведьме хотелось услышать что-то оригинальное.       — Зачем? — хмыкнув, Малфой слегка надавил на клитор, от чего Грейнджер хныкнула, почувствовав, как внутренности покрываются негой. — Я могу называть тебя, как угодно, и ты всё равно будешь хотеть меня.       — Произнеси его, — повторила волшебница, но в этом не было ни толики настойчивости. Она слышала, как собственный голос преображался в подобие молитвы.       Она смогла бы умолять Малфоя.       И Гермиона делала это, подкрепляла своё искреннее прошение смазанным поцелуем, подцепляя зубами нижнюю губу мракоборца. Почти искусывала её до крови, окропляя своё желание багровым следом.       — Мне нравится, как ты просишь, — хрипло произнёс Драко, прислонившись лбом ко лбу Грейнджер. — Ты умеешь быть послушной, Гермиона.       Он произвел несколько умелых движений пальцами, а после аккуратно вытащил их. Мракоборец поднёс ладонь ко рту, облизав подушечки, с которых стекала девичья влага.       — Сладкая, — он провёл языком по нижней губе, собирая блиставшие капли. — Как гребаная доза.       Девичьи руки соскользнули по телу Драко, минуя обнаженные участки. Гермиона пыталась развязать чёртовый узел на его пижамных штанах, дергая узел на себя. Она жаждала, чтобы Малфой раскрылся перед ней в полной мере. Прелюдии разгорячили её настолько, что карие радужки, опьяненные поцелуями и ласками, требовали очередное топливо, чтобы взорвать собственные эмоции.       Малфой перехватил девичьи ладони, позволив самому стянуть с себя штаны, спускаясь губами к обнаженной груди волшебницы. Вобрав в рот плоть, Драко подхватил Грейнджер на руки, уводя прочь от холодной стены, на которой остался влажный отпечаток. Очередной след изнемогавшего в желании тела.       Гермиона обхватила ногами торс мракоборца, почувствовав задницей его эрекцию, обдававшей жаром девичью кожу. Она ощущала, как собственный сок стекал по его паху, оставляя на мужском теле мазки. Малфой нёс их в сторону душевой кабины, одной ладонью удерживая Грейнджер за талию, а вторую приподнял к волосам, вновь зарывшись в пышную копну.       — Обещай, что не пожалеешь об этом, — голос Малфоя стал жестче, а касания губами почти болезненными. Но Гермионе это… нравилось. Она сдалась целиком, полностью доверяя смене настроения Драко. Знала, что подобное лишь грань его страха. И Грейнджер хотелось сделать всё, чтобы помочь Малфою заглушить голос неугомонных демонов.       — Обещаю, — искренне ответила ведьма, крепко сжав мракоборца в объятиях. — Я никогда не пожалею о нас.       Малфой прислонил их тела к стеклу душевой кабины, задев локтем вентиль. Тёплая вода обдала молодых людей отрезвляющим эффектом, но не долговременным. Спадавшие капли не могли смыть собою чувства, что передавались на кончике языка, словно нечто тайное. Но в них больше не было никакой запретности. Никто и ничто больше не сможет им помешать. Гермионе хотелось думать именно так. Верить. Потому что вера — всё, что у неё осталось.       — Я не позволю никому причинить тебе вреда, — дрожь в голосе Малфоя слышалась своеобразной нежностью.       Он толкнулся в Грейнджер членом, проникая в неё глубже поступательными движениями. Девичий стон оглушил ванную, и Гермиона растворилась в спектре всевозможных ощущений. Её предплечье опустилось на мужское плечо, позволив Драко пройтись губами по изрезанным участкам плоти.       — Я уничтожу каждого, кто сделает тебе больно, — его горячие уста ласкали не до конца зажившие раны, являясь спасительной панацеей. — Ты — моя, Гермиона. И я никогда тебя не отпущу, — Малфой опустил ладонь с талии и крепко сжал девичью задницу. Грейнджер была уверена, что на утро останутся отметины. Одни из многих, которыми мракоборец одарил девушку этим вечером.       — Твоя, — задыхаясь, повторила ведьма, подмахивая бедрами в такт движениям члена, приближавшего оргазм. — Не отпускай меня, Драко, — произнесла Гермиона, дотягиваясь до выемки его уха. Она чувствовала, как от каждого произнесенного ею слова он наращивал темп, вбиваясь в неё настолько, что ещё немного, и под закрытыми веками мог взорваться фейерверк. — Я не переживу, если потеряю тебя ещё раз.       Гермиона не могла представить, что когда-нибудь скажет ему об этом. Попросит не делать ей больно. Это было странно. Драко так сильно боялся того, что она пожалеет о них наутро, но даже не мог себе представить, насколько сильно была уязвима сама Грейнджер. Её сердце сжималось всякий раз, когда она чувствовала Малфоя в себе.       Она проживала лучшие минуты за последние годы, но почему-то подсознательно готовила себя к тому, что вся сказка исчезнет, когда Драко получит желаемое. Предрассудки насчёт мракоборца не мог вывести потрясающий секс. Влажные шлепки их тел, пропитанные тёплой водой и по́том. Смазанные поцелуи, чувствовавшиеся на исполосованном предплечье. И багровые отметины на самых сокровенных местах.       Гермиона едва удержалась на ногах, когда Малфой вышел из неё, поставив на плитку. Он легким касанием обхватил девичью талию, повернув ведьму к себе спиной. Встал вплотную, позволяя Грейнджер чувствовать жар от его торса, обжигавший её спину. Драко приподнял локоны ведьмы, укусив её за обнаженное плечо. Он дразнил её, водя крайней плотью по влажной коже, не спеша вводить член. Тянущее чувство внизу живота вынуждало Гермиону свести ноги и прикоснуться ладонью к клитору, чтобы получить удовольствие самостоятельно, но Малфой подставил своё колено, недовольно цокнув.       — Я продолжу тебя трахать, если ты прекратишь эту самодеятельность, — рычащим тоном произнёс Драко, вонзив зубы глубже, из-за чего Гермиона едва не вскрикнула. Боль и наслаждение. То, что ты так любишь.       Малфой вошёл в неё резко, без промедлений. Девушка нагнулась вперед, прикасаясь внутренней стороной ладони к запотевшему стеклу, оставляя след. Драко оттягивал девичьи волосы, дыша в шею Грейнджер. Очередной шлепок по заднице отозвался в волшебнице стоном, предвещавшим долгожданную порцию оргазма. Она была почти на грани, и не знала, сможет ли продержаться дольше.       Мракоборец вытворял с ней вещи, о которых ранее она даже не задумывалась. Никогда не отдавалась процессу настолько, чтобы позволять кому-то хоть толику грубости и животной экспрессии. У Гермионы было немного партнеров, и секс с ними не шёл ни в какое сравнение с тем, как умело Драко мог подвести ведьму к той грани, от которой хотелось кричать в удовольствии.       — Блядь, блядь, блядь, — на одном дыхании выругался Малфой, вбиваясь в тело девушки. Гермиона подстегивала его, насаживаясь самостоятельно во всю длину члена. — Я…я… — засомневался Драко, сбавляя темп. Гермиона обернулась через плечо, заметив, что мракоборец выглядывает через дверь душевой кабины.       — Кончи в меня, — выпалила Грейнджер, догадавшись, что искал Малфой.       — Что?.. — выдохнул вопрос Драко, застыв.       — Сделай это, Драко, — игриво вторила Гермиона, хлопнув ресницами.       Обхватив её обнаженную грудь ладонью, Малфой беспрекословно послушался ведьму, следуя внезапно-безумной идее. Он наращивал скорость с каждым толчком, проводя пальцем по набухшему соску девушки. Гермиона изгибалась, водя дрожащей ладонью по налету конденсата на стекле. Ей казалось, что ещё минута, и она пробьёт эту чёртову грань, чтобы выпустить из себя всю любовь к человеку, чья плоть пульсировала внутри неё.       Размашистые движения членом накрыли Грейнджер волной преступного наслаждения, которое не могло вязаться с чем-то земным. Нормальным. Тем, что раньше Гермиона принимала за удовольствие.       Малфой совершил ещё несколько толчков, обхватив девичье тело двумя руками, прежде чем кончил, как и полагалось — в Грейнджер. Она почувствовала, как теплая жидкость заполоняет её естество, откликаясь внутри трепетом.       Всё предшествующее теперь сливалось в одно пятно — не серое, нет. Серый оттенок теперь ассоциировался у девушки с чем-то, что могло вознести к небесам и заставить поверить в то, что у любви нет срока годности.

***

      Удивительно, как быстро человек привыкает к плохому. Пагубные мысли, обволакивающие разум, становятся частью привычного. Паранойя и вечная тревога были неприятным дополнением ко всему тому, что терзало душу Грейнджер последний месяц. Годы? Она бесконечно шагала по лимбу, выстроенному по лекалу того, что делало девушку уязвимой. Нажимало на необходимые точки, выуживая из ведьмы необходимую реакцию. Полную отчаяния и ужаса, запекшегося в слезных каналах.       Подсознание готовило волшебницу к самому худшему. Будучи во сне, она всегда проговаривала про себя, что всё вокруг лишь бутафория. Но внутренности холодели всякий раз, когда над макушкой небо рассекалось пополам, впуская в имитацию багровые реки, окрашивавшие каждый дюйм несуществующего мира.       Сценарий был избит, Гермиона могла предугадать любое действие, но во снах память играла против ведьмы, и всё предугаданное пугало хлестче, чем эффект неожиданности.       Каждую ночь ей приходилось наблюдать за тем, как мёртвые вставали из своих могил, чтобы взглянуть в глаза Грейнджер с тенью обвинения в мутных радужках. И во главе сей чудовищности всегда был он. Чистильщик. Мастер. Волшебница не знала, к какой регалии он всё-таки причислял себя, оставаясь в маске и боясь предстать в своей омерзительности истине даже во сне. Удивительно, но даже у бездушного мясника были свои слабости. Одна-единственная. Но достаточно весомая для того, чтобы он оберегал её так рьяно, окружая себя пешками и остальным сбродом, выполнявшим грязную работу за своего хозяина. Мастера.       Но этой ночью всё было иначе. Кошмары не растворяли сновидения Гермионы жуткими картинами, и не заполоняли альвеолы чёрными разводами от застывшего в легких крика. В нём не было никакой надобности, ведь ничто больше — или пока — не пугало девушку.       Впервые за долгое время Грейнджер ничего не приснилось. Ни один мёртвый лик не маячил в поле зрения, вытаскивая из голосовых связок монотонное повторение о том, что всё это — неправда. И в этом заключался парадокс, не дававший Гермионе покоя.       Она настолько привыкла к постоянному стрессу, выливавшемуся ушатом кошмаров в тёмное время суток, что теперь ей казалось, будто всё происходящее не та реальность, в которой ведьма привыкла жить. Спокойный стазис, продолжавшийся непозволительно долго, не тешил девичье сознание. Грейнджер сомневалась, что судьба стала к ней благосклонной. Скорее, та скармливала волшебнице бутафорию, чтобы ослабить бдительность девушки. И когда Гермиона опустит оружие, чтобы защитить себя, роковой удар не заставит себя ждать.       Я не позволю никому причинить тебе вреда.       Эти слова продолжали сопровождать Гермиону во сне, когда она, будучи лишённая контроля над своим разумом, слышала глубокий бархатный голос из самых недр сознания. Фраза Малфоя стала первым, что всплыло в памяти так отчетливо, что ведьме на секунду показалось, будто он повторял своё обещание до сих пор.       Но медленно раскрыв веки, Гермиона осознала, что тишина окутала собою всё вокруг, и даже распахнутое настежь окно не привносило ни единого звука. Расцветавшая природа давила живописностью на девичьи глаза, заставляя Грейнджер щуриться всякий раз, когда карие радужки натыкались на развивающиеся густые ветви деревьев.       Впервые за несколько дней май не казался несвойственно хмурым, став тем самым месяцем, который хотелось чувствовать каждой клеточкой тела. Солнце не скрывалось за затянутым тучами небом, позволив лучам орошать бликами территорию дома и бескрайние просторы леса.       Погода идеально символизировала то, что сейчас переживала Гермиона.       Проблеск надежды, о которой всё болтали без умолку, но никому не удавалось раскрыть эту эмоцию в себе, застряв в перипетии жестокости. Зло казалось чем-то более приближенным, чем иллюзорный свет, так не вязавшийся с жизнями каждого, кого знала ведьма.       Однако сейчас Грейнджер казалось, что она почти избавилась от шагающей по пятам безысходности, и могла вдохнуть полной грудью, не сдавленной вечными переживаниями. Почувствовать, каково это, — не бояться шагать в новый день.       И это было самым странным ощущением за последнее время. Потому что Гермиона не помнила этот вкус. Он казался ей чем-то инородным, совершенно не вязавшимся с той самой реальностью, что сочеталась с кошмарами по ночам.       Окончательно пробудившись, волшебница потянулась на кровати, пытаясь согнать отголоски безмятежного сна. Её ладонь скользнула по простыни, и девушка почувствовала под пальцами нежную ткань, непохожую на ту, что она ощущала под собой всякий раз, когда засыпала в своей постели. Руки рефлекторно потянулись к лицу, прикрыв глаза в смущении. Грейнджер закусила нижнюю губу, внутренне обрадовавшись тому, что вторая половина кровати пустовала.       Следуя данному обещанию, Грейнджер не жалела о том, что случилось минувшим вечером. Секс с Драко был лучшим событием за последнее время. Если бы все ещё спящая совесть решила уколоть Гермиону, она бы лишь отмахнулась в ответ, дав понять, что ничто не способно перебить наслаждение, оставленное в напоминание о том, что происходило за дверьми ванной комнаты.       Но проснуться в кровати Малфоя — это был какой-то другой виток в их… отношениях? Кем они приходились друг другу теперь? Старыми знакомыми? Коллегами? Или чем-то бо́льшим, чем просто парочка, решившая избавить друг друга от многолетнего голода, подкреплявшегося похотью и сильным желанием? Гермиона не знала, кем они были друг другу. И могла ли она оставаться в его кровати дольше положенного, соблюдая каноны совместно проведённой ночи.       Ей не хотелось строить никаких теорий. Воздушные замки склонны разрушаться в момент, когда один из них встречается лицом к лицу с суровым настоящим, лишённым страстной атмосферы. Когда привычная жизнь бьёт наотмашь, тяжело сопротивляться. Остаётся лишь подставить другую щёку, чтобы трезво оценить ситуацию.       И Гермиона была объективна. Она сохранит верность данному обещанию, и ни за что не откажется от Драко, как и говорила. Её душа не открещивалась от мракоборца, потому что тяжело отказываться от самого желанного. Но сможет ли Драко оставаться честным? Или сказанное в порыве влечения являлось лишь украшением, чтобы не испортить момент.       Гермиона сбросила с себя шёлковое одеяло, широко улыбнувшись. Как и предполагалось, постельное белье Малфоя ничем не отличалось от школьного. Изумрудный цвет был настолько ожидаем, что она почти не удивилась увиденному.       Ткань — единственное, что скрывало наготу девушки. Дуновение тёплого воздуха облизало обнаженное тело девушки, оставляя ласковые поцелуи поверх тех, что остались тёмно-фиолетовыми отметинами. Грейнджер коснулась груди, задевая пальцем участок возле соска, над которым остались засосы от мужских губ.       Направившись в ванную, Гермиона была готова наткнуться на беспорядок, напоминавший о близости с Драко. Но открыв дверь, волшебница заметила, что всё в этой комнате было в первозданном виде. Никакой разбросанной одежды, а упавшая на пол бритва была аккуратно сложена в футляр. И каждая баночка на столе возле раковины стояла симметрично остальным.       Впрочем, этого и следовало ожидать, учитывая, каким невозможным педантом был Малфой. При своём резком и порой разрушительном характере, Драко держал себя в строжайших рамках. Или пытался им соответствовать по старой привычке. Аристократичные манеры оставались краеугольным камнем его личности.       Прохладный душ взбодрил ведьму, освободив её тело и разум от остаточного влияния беззаботного сна. И если ночь впервые за долгое время подарила ей часы мнимого спокойствия, то наступивший день с каждой минутой позволил застывшей на душе тревожности воспрять. Гермиона надеялась, что предательские мысли не настигнут её так скоро, но порой человеческий мозг работал мазохистским способом, не щадя ментальную составляющую.       Она должна узнать как можно больше подробностей о Чистильщике. Грейнджер догадывалась, что Драко снова станет юлить, апеллируя тем, что незнание — залог девичьей безопасности. Но они уже перешли ту грань, о которой предупреждал маньяк. Малфой нарушил своё обещание месяц назад, когда ворвался в жизнь волшебницы. Именно поэтому убийца не скупился на свои пасхалки, погружая бывших жертв в очередную головоломку. Если Грейнджер узнает подробнее о скрывавшейся ранее правде, это вряд ли навредит ей.       Гермиона уже была на волоске от смерти. Она почти не боялась костлявую, выжидавшую, когда заточенный клинок вонзится в спину волшебницы. Ведь к плохому, как известно, быстро привыкаешь.       Выйдя из душевой кабинки, Грейнджер осознала, что вся её одежда была утащена Тинки, следовавшей правилам и наставлениям Малфоя. В её арсенале был лишь одиноко висевший халат. Меньше всего ей хотелось облачаться во что-то, что принадлежало Драко. И дело было не в брезгливости. Гермиона не знала, имела ли право брать что-то из личных вещей мракоборца. Но ведь это не было преступлением, правда? Вряд ли Драко возненавидит её за то, что она решила спуститься в халате, а не обнаженной, шокируя группу охраны по другую сторону панорамных окон.       Выскользнув из ванной, Грейнджер остановилась посередине спальни, не в силах бороться с любопытством. Ей хотелось оставаться здесь как можно дольше, рассматривая каждую деталь, которая могла описать Драко. Или открыть его новые грани. Гермиона по-настоящему желала прочесть каждую строчку закрытой книги, коей являлся Малфой в её глазах. Она надеялась, что произошедшее прошлым вечером не станет точкой в их истории. Волшебнице хотелось изучить каждую подробность загадочной личности.       Но даже в своей собственной спальне Драко оставался самим собой. Непроницаемым. Закрытым. Далёким от привычных вещей. В его комнате не было ничего из того, что могло бы помочь Гермионе узнать его получше. Минимум мебели — кровать, письменный стол, на котором больше не было оставленного письма; и пара книжных полок, являвшихся больше предметом интерьера, нежели чем-то, что активно использовалось.       Конечно.       Внезапно велюровая ткань, бесформенно висевшая на девичьем теле, сковала плоть настолько, что стало нечем дышать. Приторный майский воздух проникал в носовые пазухи гарью, спускавшийся к глотке комом. Грейнджер сделала несколько неаккуратных шагов к выходу, словно пыталась убежать от ужасающего осознания. Но оно наступало на пятки, вонзая разбитые ожидания под кожу. Гермиона была уверена, что от её ног оставались кровавые разводы — так выглядел побег от правды.       Той правды, что она успела забыть.       Малфой однажды пообещал, что исчезнет из жизни ведьмы, как только раскроет дело Эллингтона. Так случилось, что преступные махинации Даррена перекочевали в череду убийств от рук их старого знакомого. По безумной случайности Драко все ещё оставался в Англии. Но его место было во Франции. Теперь там был его дом. А здесь он был всего лишь гостем.       И Гермиона не знала, какое из обещаний выполнит Малфой. Боялась представить, что выберет мракоборец, когда им удастся поймать убийцу, и они избавятся от опасности, нависающей над ними гильотиной.       Покинув хозяйскую спальню, Грейнджер направилась по лестнице на первый этаж, отбрасывая разъедающие мысли прочь. Что бы ни произошло, Гермиона примет любой из исходов с гордо поднятой головой. Она не станет строить воздушные замки. Не станет надеяться ни на что. Не станет привыкать, чтобы не было больно.       А больно будет. С Драко никогда не бывает иначе.       Волшебница ожидала увидеть в гостиной Тинки, Гермионе было необходимо отвлечься на кого-то, кто всегда согревал девичье сердце своей непосредственностью. Но первый этаж сохранял тенденцию утра, оставаясь совершенно пустым и одиноким.       Ровно до той секунды, пока сердце не ухнуло вниз, на мгновение заставив Грейнджер пережить целую палитру негативных эмоций. Страх пронзил разрядом тока, опалив внутренности. Она вздрогнула от прикосновения по плечу, рефлекторно потянувшись к карману халата, пока не обнаружила, что в нём не было волшебной палочки. Отскочив в сторону, Гермиона подавила крик, зажав ладонью рот. Предплечье было окутано тремором, из-за чего рука непроизвольно хлопала по лицу.       Волшебница облокотилась о стоявший позади неё стол, шокировано взирая на причину своего испуга. Мозг почти подбросил ей галлюцинацию в виде беспощадного зверя, скрывавшего лицо под маской с зубьями. Гермиона почти почувствовала витавший в воздухе трупный смрад, пока не осознала, что человек, стоявший напротив, не имел ничего общего с краткой иллюзией.       — Никогда больше не подкрадывайся ко мне, — процедила Гермиона, убрав ладонь от лица и опустив к столу, обхватив деревянный край.       Она не могла распознать того, что было заточено во взгляде Драко. Его серые глаза впервые были скрыты под тёмно-защитными очками. Мракоборец выглядел почти странно в своей одежде, больше походившей на магловскую. Тёмные джинсы шли в абсолютный разрез с привычным официозом Драко. Светлая футболка на его теле позволила Гермионе разглядеть татуировку дракона, которую она заметила ещё вчера. Серебристые чернила блестели при свете солнца, из-за чего рисунок выглядел ярче и красивее.       Как и сам Малфой. Он словно сошел с обложки глянцевого журнала. Небрежность не могла украсть у него привычной привлекательности. Выглядя совершенно обычно, мракоборец продолжал излучать свою привычную статусность и непоколебимое великолепие.       — Ты всегда такая нервная по утрам? — лёгким движением он снял очки и вдел их в карман джинсов. Он двинулся медленным шагом на Гермиону, заставив её вжаться спиной в стол. Грейнджер почти предвкушала таявшие дюймы между ними, почувствовав знакомый аромат приторного десерта и ментоловой свежести. — Или ты становишься такой, когда меня долго нет рядом?       — В тебе столько самомнения, Драко, — Гермиона игриво хлопнула по мужским рукам поясом от халата, стоило Малфою нависнуть над девушкой на расстоянии выдоха. — Однажды это погубит тебя, помяни моё слово.       — Но сердобольный коронер спасёт своего коллегу, правда? — Драко опустился к девичьему лицу, мазнув носом по скуле. Гермиона прикрыла веки, пытаясь выровнять дыхание. Если Малфой заметит хотя бы малейшую сбивчивость, то распознает главную слабость Грейнджер.       Он — её главная слабость.       — Хватит называть меня сердобольной, — прошипела Гермиона, попытавшись увернуться от горячего дыхания, щекотавшего кожу. Но Малфой перехватил её лицо ладонями, установив между молодыми людьми зрительный контакт.       — Ночью тебе нравилось, — подушечки пальцев ласково касались девичьих щек, соскользнув к нижней губе. Драко ласково поглаживал нежную кожицу, приоткрывая уста. Гермиона отпустила пояс, дотронувшись до джинсового кармана, чтобы не потерять равновесие. — Или, подожди, как тебе нравится больше? — Малфой склонился над ухом Грейнджер, она могла детально расслышать его хриплый смех, предвещавший вопрос. — Когда я называю тебя Гермионой?       — Ненавижу тебя.       Она почти простонала свою избитую защитную реакцию, и теперь собственный шепот, коснувшийся мужской шеи, казался лукавством. Гермиона пыталась играть по прежним канонам, но она всегда забывала самое главное. Драко в очередной раз изменил известные им обоим правила, оставив её без козыря в рукаве.       — Лгунья.       Малфой опустился губами к ушной выемке, высекая самое подходящее слово на девичьей коже. Его ладони больше не сжимали её лицо, они плавно опускались к запа́ху халата, раздвигая ткань в сторону. Гермиона не противилась стремлению Драко раздеть её, вновь почувствовав себя желанной. Готовой оказаться обнаженной перед его черневшим похотью взглядом. Она помогала ему, распуская пояс, позволив ненужной части бесшумно упасть на пол.       Усадив Гермиону на обеденный стол, Драко продолжал вбирать в себя естество ведьмы, оставляя влажные поцелуи на её шее, ключицах, медленно спускаясь к груди. Он стянул ткань по девичьим плечам, оставив для себя достаточно мест для очередных отметин. Грейнджер выгнула спину, обхватив торс парня ногами. Её ладони соскальзывали по столу, позволяя ей опускаться ниже, давая Малфою полную власть над собой и своим телом.       Когда его руки оказывались под велюровой тканью, сжимая девичьи бёдра, Гермионе было тяжело думать о собственных предубеждениях. Мозг отказывался работать, когда её тело вновь таяло в разнообразных ощущениях. Драко слизывал аромат геля для душа языком, вырисовывая на коже безмолвный ответ на вопрос, который Гермиона не могла озвучить.       Когда настанет время, Малфой выберет её.       И эта вспышка становится катализатором. Моментом, когда одурманенный рассудок просит ещё. Грейнджер приподнимается, чтобы отвлечь Драко от изучения её тела. Почти насильно заставляет его подняться к своему лицу, тянется к мужским губам. Она едва не соскальзывает, удерживаясь за плечи Малфоя. Комкает пальцами ткань его футболки, надеясь не разорвать в порыве истомы.       И этот поцелуй больше не ощущается, как бедствие. В нём нет сокрушительности. Этот поцелуй скрепляет их клятвы, данные в порыве. Становится своеобразной подписью. Печатью, чувствующейся горячей патокой, передающейся друг другу языком.       — Ты голодна? — внезапный вопрос Малфоя в порыве близости заставляет Гермиону прерваться, но не отнять своих уст. Она скользила губами по губам Драко, дразня его.       — Ужасно, — хмыкнула Грейнджер, любовно целуя Драко в уголок рта. — Диета из яблок оказалась неподходящей.       — Я купил для тебя еды, пока ты спала, — он слегка отстранился от Гермионы, но продолжал держать её за талию. Драко кивнул в сторону, и волшебница проследила за его взглядом, наткнувшись на несколько пакетов. — Пэнси сказала, что тебе нравится одна кондитерская в магловском районе, поэтому мне пришлось вырядиться, как последний идиот, — он оглядел свой внешний вид, а после поднял глаза на девушку. — Я купил у них почти всё. Хотел, чтобы ты выбрала сама.       Грейнджер прекрасно знала, что он был прав.       Самомнение Малфоя было обоснованным. Невозможно не подкладывать чёртов кирпич в чёртов замок, когда чистота серых глаз омывала карие радужки своим отражением. Она ловила каждую черту мужского лица своим взором, не в силах отвести взгляд в сторону. Драко был нужен ей, как бы она ни старалась держаться от него на безопасном расстоянии.

***

      Взгляд волшебницы сосредоточился на широкой стене, чей оттенок въедался в роговицу глаза удивлением. Пробивающим до костей шоком. Эмоция впитывалась в каждую мышцу, каждый лицевой мускул, замораживая позыв расслабиться. Гермиона не могла заставить себя сузить глаза, оставляя их распахнутыми до иссушенной слизистой.       Грейнджер хотела изучить этот дом на наличие предметов, способных поведать ей о скрытых сторонах Драко. Она надеялась, что сможет подобраться ближе к его личности, перебрав каждую грань мракоборца, чтобы узнать его лучше.       Но вместо этого Гермиона следила за тем, как черные нити простилались поверх тёмно-серой краски, связывая между собой фрагменты из её собственной биографии. Казалось, что в маленьких вырезках скрывались даже малейшие подробности о том, где проживала Гермиона последние шесть лет. Перед ней открывались подробные записи о том, чем она занималась. Колдографии со страницы местных научных газет. Их общий снимок с Гарри и Роном — со дня свадьбы Поттеров.       Стена была полностью увешана жизнью Гермионы, и это выглядело жутко. Ничуть не комплиментарно. Грейнджер считала, что Малфой вычеркнул девчонку из своих мыслей, но вместо этого Драко заполонил девичьим существованием свою обитель, возводя волшебницу в свою личную идефикс.       Путь начинался с пергамента, на котором были записаны имена и фамилия учащихся в Хогвартсе, во главе которого жирными буквами были выведены инициалы самой ведьмы, и её ученический статус. Староста. В самом низу этой ретроспективы Гермиона заметила зацикленное фото с выпускного. Она обнималась с Джинни и Пэнси, чуть вздрогнув из-за неожиданно вспыхнувшего салюта за спиной.       Далее следовали записи о том, что Гермиона проживала в родительском доме. В написанном фигурировали точные цифры, свидетельствовавшие о том, сколько конкретно волшебница провела в одиночестве после выпускного. Две нити протягивались дальше, к снимку Кингсли с подписью «Помогал Грейнджер с поездкой в Австралию» и старинным, почти выцветшим писаниям об алхимическом ритуале. Том самом, который Гермиона провела, чтобы вернуть Джин и Венделлу память.       Четыре года заняли бо́льшую часть стены, на которой не было свободного места. Многочисленные пергаменты с описанием её поступления в магическую Академию Целителей, весь процесс обучения и выездные командировки в целях повышения квалификации. Не обошлось и без упоминания о том, что девушка проходила практику в Румынии, Тайване и Израиле.       Гермиона прислонила ладонь к солнечному сплетению, почувствовав, как замешательство неприятно жалит кожу, норовя разъесть тонкую ткань рубашки. Она чувствовала, как кровь отхлынула от щёк, делая кожу вновь бледной. Нездоровой.       А чему обучали в Румынии тебя, Грейнджер?       Голос Малфой слышался фонящим шумом на задворках сознания, перебивая клокочущие мысли. Однажды он бросил ей эти слова, застав врасплох. Но Гермиона не придала им должного значения, посчитав, что всему виной разболтавшаяся Пэнси. Но дело было не в подруге. Конечно, Паркинсон не стала бы болтать на запретную тему с Драко. Он и сам с лёгкостью проштудировал каждый год из жизни Грейнджер, заимев власть над девичьей историей.       О чём ещё ему было известно? И насколько далеко Драко мог зайти, чтобы разузнать о том, как жила волшебница?       Она не злилась на него. Почти нет. Старалась посмотреть на эту ситуацию под другим углом, вспоминая об основной причине такого маниакального желания овладеть информацией о каждом пройденным шагом ведьмы. Её безопасность.       Но в поступках Малфоя прослеживалось то, чего Гермиона не терпела больше всего на свете. Нарушение личных границ. Она чувствовала себя чёртовой мишенью, наколотой на булавки, чтобы соединять необходимые нити. Чьим-то подопытным зверьком. Пешкой в руках более сильных игроков.       Гермиона прожила все эти годы, свято веруя в то, что она стала достаточной сильной, чтобы справиться самой с любой проблемой. Но, как оказалось, она всегда находилась под покровительством Драко, в тени его влиятельного имени. У него имелось множество привилегий, и каждый наколотый пергамент был тому подтверждением.       — Это выглядит жутко, — честно призналась Гермиона, отойдя подальше от стены, больше не в силах смотреть на куски прожитых лет.       Когда она попросила Драко рассказать ей подробнее о том, как он жил все эти годы, мирясь с мыслью о том, что Чистильщик готовит очередное убийственное веселье, она не ожидала, что мракоборец приведёт её в вечно запертую комнату. В свой личный кабинет, полностью посвящённый обескураженной Гермионе.       И теперь она не знала, была ли нужна ей эта правда. Может быть, Гермионе было бы спокойнее жить с мыслью, что к её спине не была приставлена слежка. Теперь она пыталась вспомнить, замечала ли она нечто странное в те годы. Первоначальный ответ был отрицательным. Но если бы Грейнджер постаралась, она бы вспомнила. Может быть.       — Как и всё, что связано с Чистильщиком, — с раздражающей лёгкостью в голосе ответил Драко, затянувшись табачным дымом.       Гермиона почти привыкла к вездесущему аромату ментола, и больше не противилась тому, что смог застревал запахом в волосах и оседал на коже. За последние дни витавший в воздухе дым стал настолько естественным, что больше не казался чем-то отторгающим. Способным вызвать отвращение. Она бессознательно вдыхала глубже, ощущая концентрированное проникновение в носовых пазухах.       — Насколько мне известно, все эти годы ты жил во Франции, проходил обучение и службу в аврорате. И даже женился, — волшебница приложила максимум усилий, чтобы последние слова не отозвались дрожью в голосе. — Как ты успевал следить за мной? — она повернула голову, заметив, что Драко безотрывно смотрел на неё в ответ, присев на подлокотник софы.       — Это не слежка, Грейнджер, — рыкнул Малфой, стряхнув пепел в пепельницу. — Ублюдок поставил своё условие, — Гермиона кивнула, догадавшись, о чём говорил Драко. Держаться от неё подальше. — Но я прекрасно понимал, что он блефует. Он вряд ли бы отказался от возможности вернуться и убить тебя, — он ткнул пальцем в стену, на которую Грейнджер не хотела смотреть. Она продолжала держать зрительный контакт с Малфоем, чувствуя, как тысяча неуместных претензий рвется сквозь стиснутые зубы. — Это — всего лишь мера предосторожности.       — Кто был твоим связующим? — спросила Гермиона, ожидая услышать имя подруги.       — Их было слишком много, чтобы помнить имена каждого, — пожал плечами Драко, докурив сигарету почти до фильтра. — Но никто из них не являлся людьми из твоего окружения, если ты об этом, — дополнил Малфой, словно почувствовал, какую цель преследовала Гермиона, задав вопрос.       В это можно было поверить. Учитывая, каким Драко был скрытным, он и вправду мог хранить эту тайну достаточно долго и мучительно, чтобы о ней не узнал никто, кроме него самого и убийцы в маске. Они вели свою секретную войну подальше от глаз и ушей посторонних, борясь за право добраться до Грейнджер первым. И теперь Чистильщик лидировал. Малфой добровольно уступил ему ход, сделав шаг в сторону. В сторону Гермионы.       — Но почему ты вернулся? — не унималась Грейнджер, сложив ладони на груди. Ткань приятно хрустела под пальцами, свободно сидя на теле. Рубашка Драко была на несколько размеров больше и достигала середины бедра, выглядя на девушке туникой. — Тебе было известно о каждом моём шаге, — отметила волшебница с издёвкой, на вкус она была, как тошнотворная горечь. — К чему такие риски?       — Если бы я знал ответ, то не проклинал бы себя за то, что сам натравил на тебя Чистильщика.       Серые глаза окропились сожалением. Непривычным и таким поразительным, что оно отдалось щелчком боли в девичьем сердце. Она почти никогда не видела, чтобы Малфой признавал необратимость ситуации. Он никогда не был фаталистом, слепо верующим в судьбу и предначертанность свыше. Драко всегда знал, что сила — в твоих собственных руках. Мракоборец считал, только человек способен изменить ход. Он не доверял судьбе, как и всем остальным. Верил исключительно в себя. Но даже эта вера оказалась ложной.       — Когда мне предложили место в британском отделе, я не смог отказаться, — Гермиона так долго ждала искренности от Драко, но теперь от его откровенности не хотелось ликовать. Грейнджер слышала, что слова даются мучением, каким-то надломленным чистосердечным. — Я знал, что мразь объявится, как только я пересеку границы Англии. Но я больше не хотел, чтобы твоя жизнь была в руках моих доверенных лиц, — он оттолкнулся от подлокотника, и подошёл ближе. Недостаточно, чтобы Гермиона слышала и чувствовала мужское дыхание на своей коже, но вполне, чтобы ощутить вибрации волнения. — Я всегда хотел защищать тебя сам.       В последнее время Драко часто говорил ей об этом. Прошло два дня с тех пор, когда они выяснили, что оба были неравнодушны друг к другу. И всё это время Малфой часто упоминал о том, чего он желал сильнее всего. Быть рядом. И быть ответственным за девичью сохранность. Но всякий раз, когда мракоборец проговаривал эти сокровенные слова, Гермиона не могла сдержать глубокий вздох, чтобы перебить клокочущие чувства внутри. Ей бы стоило привыкнуть, но к хорошему Грейнджер никогда не пристраститься. Это всегда будет слышаться в новинку. Как нечто диковинное, разбирающее истошно стучащий орган по частям.       Драко приблизил ладонь к девичьему лицу, чтобы смахнуть со лба кудряшку, убрав ту за ухо. Но не позволял себе бо́льшего. Держал дистанцию, чтобы Гермиона в очередной раз смогла привыкнуть, переварить сорвавшиеся с глубин новости.       Раньше она часто думала о том, каким образом Драко согласился на работу в отделе. Знал ли он о том, что она работала в аврорате коронером. И какие чувства испытывал Малфой, когда увидел её в день, когда они столкнулись в кабинете Гарри. Теперь Гермиона знала, что Драко предвидел всё. И всё, что он испытывал, — это страх, преждевременное сожаление и раскаяние за свой порыв, ставший ошибкой.       Предвидел.       Слово въелось в разум иссини-тёмным оттенком, граничащим с чёрным. Рассыпанные лепестки пионов заполоняли память, сдвигаясь на задний план, чтобы приоткрыть Гермионе часть их истории, о которой она стала забывать. Слишком важную часть, расставлявшая своеобразные акценты.       Она вспомнила о том, что накануне прибытия Малфоя получила странное послание — букет пионов и записку. Первое послание Чистильщика спустя долгие годы затишья. Он напомнил о себе раньше, чем мог узнать, что Драко вернулся в отдел. Если убийца следил за Гермионой так же тщательно, как это делал Малфой, он бы всё равно не узнал об этом раньше.       — Ты не должен винить себя за то, что вернулся, Драко, — ободрительно произнесла Грейнджер, перехватив мужскую ладонь и нежно сжав, опустила их переплетенные руки.       — Почему? — Малфой напряг челюстью, сильнее обхватив девичью ладонь.       — Ты не спровоцировал Чистильщика. — Безапелляционно заявила Гермиона, кивнув в подтверждение своим словам. — Помнишь, анонимные послания, о которых я рассказывала вам с Гарри? — Малфой не кивнул, еле заметно повёл головой, словно не хотел возвращаться к этой теме. Но Гермиона продолжила. — Чистильщик прислал мне первую записку за пару дней до твоего заступления на службу, — Драко не спешил выразить своё осознание какой-либо эмоцией. Он застыл, и только радужки чернели с каждой пробитой часами секундой в знак того, что он понимал, к чему клонит девушка. — Как он мог узнать о том, что ты вернёшься? Только если…       — Только если он сам не служит в отделе, — Малфой перебил Гермиону, закончив мысль за неё. — В этом есть логика. Доу говорил о том, что его мастер каким-то образом проникал в Азкабан, не привлекая к себе лишнего внимания. Теперь я могу поверить в этот хренов бред.       Гермиона прикусила щёку изнутри, чувствуя, как комната насквозь пропитывается холодом. Волшебница хорошо знала, каково это, когда тело пронзают ледяные иглы, вводя в организм инъекцию страха. Он всегда чувствовался отчётливо, не перекликаясь ни с одной другой эмоцией.       Они так свято верили в то, что зло было далёким, таилось где-то за гранью их жизней. Но мертвецкая чернь всегда скрывалась во свете дня, дышала им в затылок, широко улыбаясь. Чистильщик не обогнал их. Убийца сравнял силы, чтобы затеряться в толпе. Там, где никто не стал бы искать. Банальный манёвр? Скорее, очередная многоходовка.       — Ты прав, — согласилась Гермиона, высвободив пальцы из мужских рук.       Она отошла от Драко, повернувшись к окну. Ей не хотелось, чтобы Малфой заметил ужас в карих глазах, расползавшийся мутными разводами на радужках.       — Он убил Анджелину и Крайтона, а они были связаны с Эллингтоном, — рассуждала волшебница, разглядывая пушистые облака, раскрашивавшие голубое небо мазками белого. — О преступных махинациях Эллингтона мог знать только тот, кто служит в отделе. Иначе Чистильщик не смог бы подставить его, похитив и убив Анджелину, а затем Крайтона, чтобы запудрить нам мозги. — Гермиона ущипнула себя за переносицу, ощутив укол головной боли. — Но если тот, о ком говорил Доу, всё-таки проник в аврорат, то к чему лишние смерти?       За вопросом последовала ожидаемая тишина, и Грейнджер ничуть не удивилась. Никто не знал, что творилось в голове больного психопата.       — Он бы давно мог поквитаться со мной. Почему он медлит?       Грейнджер зажмурила глаза в надежде, что это избавит её от спазмов, дробивших череп. Солнечная погода разнилась с тем, что ощущала Гермиона, и ей становилось тошно от чёртового несоответствия. Всего пару дней назад она радовалась тому, что в жизнь добавилась светлая полоса, но сегодня эту белесую линию хотелось перечеркнуть, чтобы всё встало на свои места. Волшебнице не хотелось заниматься самообманом.       — Ты недооцениваешь ублюдка, — тон Драко сравнялся с температурой в небольшой комнате, став холодным и отстранённым. За спиной послышалось движение, но Гермиона не отреагировала. — Он никогда ничего не делает просто так. Если медлит, значит, для него в этом есть особый скрытый смысл, — судя по щёлкающему звуку, мракоборец пытался с чем-то разобраться. — И его нужно расшифровать.       Продолжив жмуриться, Гермиона попыталась абстрагироваться. Её глаза были прикрыты, а натянутое верхнее веко служило броней от окружающей её обстановки. Волшебница наивно полагала, что этот уголок минимализма превратиться из клетки в личный оазис, в котором её психика не продолжила бы страдать из-за ублюдка в маске.       Но Грейнджер недооценивала возможности Чистильщика. Поразительно, учитывая, что их противостояние длилось дольше, чем он привык. Чистильщик настолько укоренился в её жизни — стал частью самой ведьмы. Своеобразной болезнью, отравлявшей разум девушки, заполоняя собою почти каждую мысль.       Гермиона чувствовала его присутствие даже здесь. В доме, служившим для неё безопасностью. Могла почувствовать отголосок замогильного тона, от которого внутренности скручивались узлом. Могла слышать каждую из его цепляющих — в отвратительном смысле — фраз, провоцировавших онемение конечностей.       Как бы Грейнджер ни храбрилась посмотреть в лицо опасности, она не могла. Жмурила глаза, как в детстве, когда отец включал фильмы ужасов, и девочка надеялась, что после того, как распахнет веки, все чудовища исчезнут. Но жизнь — не кино, а, значит, зло не уйдет после нажатия кнопки «стоп».       Гермиона вздрогнула, почувствовав, как широкая ладонь одёргивает её от мрачного транса, возвратив к жизни. Драко прикоснулся к её плечу, развернув к себе. Открыв глаза, ведьма заметила в его руках знакомую кассету; ту, что он показал ей несколько дней назад за ужином.       Профессия коронера научила её не брезговать вещдоками, но эта вещь... от неё веяло трупным запахом и энергетикой убийцы. Не помогли даже обеззараживающие зелья и хлорсодержащее средство.       Едва заметно сморщив нос, Грейнджер забрала у Малфоя кассету, внимательно разглядывая каждую деталь улики. Она вспомнила замеченную фразу на латыни, такая же была выгравирована на клинке Чистильщика, который теперь был скрыт в ящиках аврорского хранилища. Но Гермиона была уверена, что в запасе у маньяка было ещё с десяток похожего оружия.       — Вы хоть что-нибудь разобрали в этой записи? — вздёрнув подбородком, спросила Грейнджер. Судя по взгляду Драко, он узнал в ней ту самую гриффиндорку, что вечно умничала и хотела быть первее всех. Плевать.       — Нет, — она могла поклясться, что различила сквозящее недовольство в голосе Малфоя. У самого перспективного мракоборца не получилось разобрать запись — просто немыслимо. — На этой гребаной записи какой-то ломаный язык, точно не из распространённых европейских.       Драко говорил так, будто сам на какую-то секунду стал вредным слизеринцем, у которого не получилось с первого раза сдать эссе по Зельеварению. Оба выглядели комично во взрослых версиях себя.       Малфой вручил ей плеер — тот самый, что она дарила Гарри. Гермиона никогда бы не подумала, что станет использовать подарок для друга, чтобы изучить послание убийцы. Она вкладывала в свой презент совсем другой посыл, не отягощённый разбирательствами в жестоких преступлениях.       Вставив кассету, Грейнджер подключила шнуровые наушники и надела их. Указательный палец завис над кнопкой проигрыша, а сама волшебница пыталась подготовить себя к тому, что услышит на записи. Ей было интересно, что же внутри плёнки скрывалось такого, что ни Гарри, ни Драко не смогли разобрать.       Гермиона вжала палец в кнопку, затаив дыхание. Коричневая плёнка щёлкнула внутри плеера, воспроизведя чужое послание. Предвкушение не сравнилось с тем, что передалось по проводу в барабанные перепонки. Грейнджер едва не выронила вещдок из рук, когда слуховые рецепторы уловили басистый голос и мелодию, которая при иных обстоятельствах не показалась бы волшебнице чем-то пугающим. Но вкупе с неприятным, саднящим слух мужским монотонным пением, звучание вызывало тревожность.       Волшебница уже слышала похожий мотив, но не могла вспомнить, где и при каких обстоятельствах. Одно знала точно — песнопение, похожее на мрачную мессу — не казалось ей новизной.       Гермиона вслушивалась в каждое пропетое слово, но не понимала абсолютно ничего. Дело было не в качестве записи, она была без каких-либо помех. Малфой оказался прав, послание на плёнке не относилось к распространённым языкам. Грейнджер слушала дальше, и с каждой секундой осознавая, что искажённый певческий голос являлся ей в странных видениях, сопровождавших разум девушки, когда та пребывала в коме.       Ведьма ничего не знала о содержимом кассеты до сегодняшнего дня. Гермиона часто жаловалась на параноидальные мысли и слабые галлюцинации, но в том, что она слышала идентичные мотивы, девушка была уверена. Ей не могло показаться. Запись не представляла из себя что-то распространённое и заслушанное до дыр обществом. Она была уникальной, переданной из рук убийцы. Вряд ли Грейнджер могла случайно наткнуться на неё.       Чёртова мелодия, звучавшая наоборот, отдавалась в голове адской болью, словно кто-то вкладывал в неё особенный — пыточный — посыл. Из-за реверсивной чертовщины хотелось раздробить височные доли молотком, только бы не слышать её в очередной раз.       Чёртова мелодия уже звучала в девичьей голове, идеально ложась обратными аккордами на происходящую адскую вакханалию. Она уже проживала чудовищные сюжеты, слыша, как на заднем плане раздавался грохот чьего-то голоса. Спустя половину записи Гермиона смогла полностью убедить себя в том, что реверсивное послание она получила раньше, чем оно оказалось в глотке Крайтона.       Чистильщик вновь выделил её среди других своих жертв. Довольно поэтично и совсем не комплиментарно.       Но как? И самое главное — когда он успел это сделать?       — Запись реверсивная, — отстранённо отметила Гермиона, догадавшись. Она стянула наушники на шею, нажав на паузу. Малфой изогнул светлую бровь, выглядя достаточно удивлённым для своего перманентно-хладнокровного состояния. — Плёнку нужно перемотать, и тогда, возможно, мы сможем её расшифровать.       — Как ты догадалась? — спросил Драко, не скрывая своего скептицизма. Он не верил, что девчонка смогла так быстро понять, что мужской голос трактовал свою мысль в обратном порядке. Ведь никто не смог.       — Не знаю, — огрызнулась Грейнджер, плохо скрывая волнение, давившее на голосовые связки. — Просто предполагаю.       Гермиона просто знала. Внутренний голос, помнивший озарение во время комы, напомнил девушке о том, что она почувствовала во время своих иллюзорных скитаний. Ведьма чувствовала нутром, что плёнку нужно намотать таким образом, чтобы слова сложились в понятный всем смысл.       Волшебница не хотела признаваться Малфою в том, что запись была ей знакома. Она часто ловила на себе отстранённые взгляды, будто девушка и вправду становилась умалишённой. В ком ясного разума оставалось с крупицу, и той было недостаточно, чтобы трезво смотреть на вещи. Гермионе не поверили, когда она пыталась внедрить в умы окружающих мысль о том, что Чистильщик вернулся.       Поверят ли ей, если она заикнётся о том, что слышала мелодию во снах?       Нет.       А ей не хотелось делить палаты с душевнобольными в Мунго.       От последующих вопросов Малфоя, Гермиону спас стук в окно. Обернувшись, она увидела знакомую сову, принадлежавшую Гарри. Птица настойчиво ударилась клювом о стекло, недовольно зыркнув тёмными глазищами на волшебницу, поспешившую открыть створки.       К когтистой лапке был привязан кусочек пергамента. Аккуратно отвязав ленточку, Грейнджер погладила сову по хохолку, поблагодарив за письмо. Птица довольно ухнула, прежде чем расправила крылья и унеслась вдаль.       — Поттер соскучился по своей золотой девочке? — Гермиона успела отвыкнуть от ядовитого тона, что выплевывался Малфоем всякий раз, когда он открывал рот. Разумеется, она не надеялась, что он оставит свою привычку иронизировать, но ей не хотелось, чтобы он относился с пренебрежением к её друзьям.       — Гарри — мой лучший друг, и нет ничего странного в том, что он решил поинтересоваться моим состоянием, — отметила Грейнджер, разворачивая пергамент. Она знала, что Поттер вряд ли станет писать Малфою, это подтвердилось подписью на обороте — доставить Гермионе Грейнджер. — Или ты расстроился, что Гарри пишет мне, а не тебе? Неужели ты успел привыкнуть к своему новому коллеге, и ревнуешь его? — подшутила девушка, начав читать письмо.       — Поттер меня нихуя не заботит, — процедил Драко, сделав несколько шагов к девушке. Но Гермиона перестала распознавать какое-либо движение, сосредоточившись на последних строках. — А вот тот факт, что он заваливает мою девушку своими долбаными письмами, ещё как. — Заветные слова, о которых в глубине души грезила Грейнджер, остались без внимания. Волшебница слышала лишь то, как трещит купол, воздвигнутый над её головой. И то, как паника захлестывает сознание. — Грейнджер?       — Мне нужно в отдел, — дрожащими губами промолвила Гермиона, вцепившись в кусок бумаги. — Что-то произошло.       Абстрактное что-то всегда подразумевало под собой грозящую беду. Обобщающие фразы всегда заслоняли собой веяние тьмы, словно давали отсрочку. Возможность подготовиться морально, чтобы не сойти с ума.       И Гермиона была готова. Отступать некуда, ведь от него не убежишь.

***

      Грейнджер перебирала ногами слишком быстро, сбиваясь со счёта, сколько раз она споткнулась, прежде чем добралась до лифта. Атриум был переполнен людьми — рабочий день в министерстве был в самом разгаре. Удивительно, насколько сильно волшебница отвыкла от череды сменяющихся лиц, спешивших занять своё укромное место в этой карьерной пирамиде.       Когда Саммерсет дал ей преждевременный отпуск, Гермиона не могла подумать, что две недели растянутся в вечность. Грейнджер почти чувствовала неприятно липнувшее клеймо чужой в родных стенах. Она отвыкла от ритма, суетных будней и чёткого плана в голове. Всё размылось долгим отдыхом, привычкой смотреть в потолок и проклинать саму себя за бесхарактерность. Если бы она настояла, Уильям, возможно, позволил бы ей остаться.       Но тот, кто шёл по правое плечо от волшебницы, точно не стал бы церемониться с ней. Малфой бы не позволил, чтобы после ряда нападений, Гермиона свободно разгуливала по отделу, делая вид, будто ничего не произошло. Словно убийца не скрывался среди коллег, набросив на себя отличительную форму правопорядка.       Вспомнив об этом в очередной раз, Грейнджер пожалела о том, что не надела тёплый кардиган. Кожу прожёг ледяной ужас, расставляя отметины в местах на теле, куда, возможно, целился Чистильщик, когда смотрел на неё прямо посреди рабочего дня.       Спеша пересечь мраморное помещение, она несколько раз почувствовала, как тела других волшебников касаются её из-за девичьей невнимательности и дезориентации. Тучный мужчина презрительно цокнул ей вслед, чудом удержав два бумажных стаканчика с дымящимся кофе в руках, и не залил содержимым белую блузку ведьмы. Пробубнив несвязные извинения, волшебница подтянула небольшую сумку к груди, ускорив шаг.       — Тебе не обязательно сопровождать меня, — произнесла Гермиона, когда высокий каблук чиркнул о плитку в лифте. Двери плавно закрылись за молодыми людьми, оставив их в компании парочки магов в тёмно-синих мантиях.       — Обязательно, Грейнджер, — парировал Драко, прислонившись спиной к деревянной стенке. Гермиона последовала его примеру, устроившись в углу. — Мудила все ещё на свободе, — Малфой понизил тон, добавляя в свой голос устрашающие нотки. Будто специально, чтобы усилить эффект и напугать Грейнджер. — И если ты забыла, то напомню, что он, возможно, скрывается в отделе.       — Он не станет нападать на меня среди бела дня, — упрямилась Гермиона, изо всех сил стараясь пропустить мимо ушей попытки Малфоя образумить её не самым гуманным способом. — Это опрометчиво и глупо, Чистильщик не пойдёт на такой риск.       — Всегда удивлялся твоей гребаной слепой уверенности, — саркастично отметил Малфой, двинув их в сторону, чтобы один из вошедших волшебников смог нажать кнопку нужного этажа. — Откуда ты знаешь, что Чистильщик не станет нападать на тебя? — спросил он полушёпотом, но нажим в голосе был слишком ощутим, чтобы Гермиона не поморщилась от пробивающейся злости мракоборца. — Вы с ним настолько сблизились, что он оповещает тебя о каждом шаге, м?       — Ты просто невыносим, — волшебница вытравила из себя раздражение, вжав ногти в ладонь Драко, которую она не отпускала с момента, когда они аппарировали в министерство.       — А ты ведёшь себя, как наивная идиотка, — не сдержавшись, выпалил Малфой, но не отнял своей руки. Продолжал молчаливо вбирать в себя цепкие касания ведьмы, давая ей право вымещать своё недовольство на физическом уровне.       Волшебница направила на Малфоя злостный взгляд, но его броню едва ли могли пробить две карие радужки, пытавшиеся завладеть мужским вниманием. Он невозмутимо пялился на лифтовые двери, явно отсчитывая секунды до того, как они откроются, выпустив молодых людей из замкнутого пространства.       Слова мракоборца не задели Гермиону. Почти. Поведение Драко было естественным и обыденным, чтобы удивляться проявлению хамских черт. По крайней мере, он был честен с ней, хоть и не пытался сгладить своё несогласие вежливыми фразами. Его речь ощущалась хлёстко и резко, как пощёчина. Но Гермиона понимала, по-другому он не умел. Малфою никогда не стать героем её жизни в общепринятом понимании. Никакого чёткого разделения на свет и тьму — в нём прекрасно уживалось что-то среднее. Полутон, к которому она всегда так жадно тянулась.       Переведя взор в сторону, Гермиона уловила на себе любопытство парочки ведьм, перешептывавшихся между собой. Грейнджер не удивилась бы, если бы девушки начали тыкать в неё пальцем, обсуждая. Волшебница делала вид, будто не замечала и не хотела понимать причину нарастающего интереса, пока не почувствовала, как рука мракоборца обхватила девичью ладонь крепче, проходя нежными поглаживаниями по костяшкам.       Гермиона была так сильно озадачена посланием Гарри, что совсем забыла о том, с кем она пересекла порог министерства. С кем она держалась за руку всё это время, минуя атриум, и теперь стояла в лифте, как ни в чём не бывало. Но так и было — для самой Грейнджер.       Касаться Драко для неё стало чем-то привычным, как не замечать его выпадов и вечного желания спорить. Волшебница приняла его всецело, со всеми недостатками, а главное — с прошлым. Беспощадным и достаточно громким, чтобы заметили другие.       Грейнджер задумалась, затрагивало ли это как-то самого Драко? Ловил ли на себе взгляды посторонних, делая вид, что его это не заботит? В любом случае, держался он стойко. Расслабленно и отчуждённо, чтобы кто-то счёл в его поведении волнение.       И если Драко было плевать, то Гермиона должна последовать его правильному примеру. Прошлое давно осталось за их плечами, как и должно было остаться клеймо Героини и Пожирателя. Напускные истины растворились опытом и пройденным путём искупления. Им больше нечего доказывать, теперь они могли оставаться самими собой. Настоящими людьми, способными на искренние чувства.       — Гарри будет у себя, можешь подождать меня там, — произнесла ведьма, покидая лифт. Молодые люди поочередно показали охране свои удостоверения, и проникли в само сердце отдела правопорядка. — Мне нужно зайти в наш кабинет, я оставила там рабочую мантию.       — Салазар, Грейнджер, ты и так выглядишь достаточно официально, — нетерпеливо выдохнул Малфой, как только они остановились возле нужно двери с табличкой «коронер Грейнджер».       Он оглядел её внешний вид, минуя глазами скромный вырез на блузке, чёрную-юбку карандаш, идеально сидевшую по фигуре. И длинные каблуки, чтоб их. Тинки явно перестаралась с выбором обуви, когда Гермиона попросила принести ей что-то из менее травмоопасной коллекции ведьмы.       — Ты необъективен, Драко, — ведьма поддела внимание Малфоя своим игривым тоном, ткнув пальцем на мужскую грудь. Плюс высокого каблука был в том, что теперь девушка могла доставать хотя бы до подбородка Малфоя. — Последние дни я была практически без одежды, — она наклонилась к уху мракоборца, мазнув губами по бледной коже. — Надень я спортивную форму, ты бы и это счёл официальным.       — Лучше без неё, — мракоборец провёл ладонью по натянутой словно струна спине, опустившись ниже. Его горячие пальцы коснулись юбки, сжав девичью задницу через ткань. Гермиона удержалась, чтобы не прикусить мочку уха, вместо этого лишь выдохнула, обдав шею Малфоя россыпью мурашек. Им следовало держать себя в руках. — Не задерживайся.       Он легко поцеловал ведьму в переносицу, и пригладил задравшуюся чёрную ткань рукой, следя за тем, чтобы официоз не иссяк из образа Грейнджер. Напоследок Гермиона пригладила мужское предплечье — то самое, где сейчас под рубашкой скрывался серебристый дракон. Во имя спокойствия.       Отпрянув от Драко, Грейнджер повернулась к двери. Волшебница взмахнула палочкой, начертив возле замка Отпирающее заклинание. Не поддавшись с первого раза, механизм всё-таки щёлкнул, впустив девушку в кабинет.       Джин всегда учила дочь смотреть под ноги, чтобы ни в коем случае не упасть, когда та стремительно бежала по улице. Гермиона всегда чётко следовала наставлениям матери, не убирая взгляда от носа детских ботинок. Это правило так чётко врезалось в подкорку сознания, что во взрослом возрасте сыграло с Грейнджер злую шутку. Сыронизировало над Грейнджер, так грязно смухлевав. Оно бы смогло остановить волшебницу от участи стать жертвой собственных инстинктов.       Но Гермиона была так сильно увлечена разглядыванием безупречных туфель, что не заметила, как дверь захлопнулась одновременно с последним ударом сердца. Тем ударом, что Грейнджер ещё смогла услышать и почувствовать, потому что больше она не могла ничего распознать.       Кроме ужаса, отпечатывавшегося в карих радужках. Ставшего отражением той жуткой картины, что развернулась в стенах кабинета. От которого, к слову, мало что осталось. Перевёрнутые столы, разбросанные документы валялись повсюду. Все детали расследования на доске были стёрты, превратившись в грязное, меловое пятно. Но всё это меркло по сравнению с тем, что висело во главе этого проклятого чистилища.       Из стены торчало тело Германа. То, что от него осталось. Половина туловища висела над столом коронера, истекая кровью на расколовшуюся древесину. Лицо бывшего жениха было обезображено отличительной деталью — вырезанным рисунком Чистильщика на лбу. По обеим сторонам от метки торчали оленьи рога, испачканные багровой жидкостью. Психопат проткнул острыми концами череп Германа, сделав из него извращённый экспонат в своей коллекции. Превратив некогда живого человека в чучело. Тело парня походило на решето, полностью перерезанное острым предметом или режущим заклятием. Глубокие раны очерчивали линиями труп, словно штрихуя его чрезмерной жестокостью. Из грудной клетки также торчали по несколько костей животного, служивших каркасом, чтобы Герман не падал.       Держался стойко и ровно, как подобает тому, кому выпала честь стать частью мрачного замысла.       Гермиона не помнила, кричала ли она. Звала ли на помощь. Просила хоть кого-нибудь избавить её от мучений разглядывать мёртвое тело того, кто был ей когда-то дорог. Единственное, что она могла различать — мертвецки-бледную плоть, контрастирующую с огромной надписью поверх трупа. Очередное послание, выполненное густой кровью, стало последней каплей в переполненной чаше сумасшествия.

Шлюха.

      Грейнджер свалилась на пол от шока, пронзившего её тело насквозь. Гермиона подавила рвотный позыв, сглотнув рвавшиеся наружу слёзы отчаяния, боли и страха. Её трясущиеся ладони пытались нащупать палочку, но вместо этого отыскали лист пергамента — идеально сложенного для такого погрома. Ответ сиял на бумаге позолоченными буквами, надсмехаясь над слабостью и уязвимостью ведьмы. Она могла ощутить, как оживало каждое слово, выплевывая в лицо волшебницы очередную мерзость. И чувствовалась она, как самый настоящий ад.

Мне очень жаль, что бедный Герман так и не прочёл о том, что ты сожалеешь о вашем разрыве, Нэнси Дрю. Я читал ему твои письма, но, кажется, было поздно. Его труп остыл слишком быстро.

Но во всём стоит искать плюсы, верно?

Он умер, так и не узнав, что ты предпочла ему гребаное отродье Малфоев. Однако, теперь об этом знаю я, пташка. И если ты думала, что моя игра в самом разгаре, то ты глубоко ошибалась.

Веселье только начинается. Самое интересное впереди, а я всегда где-то рядом.