Одержимость

      Июнь, 2005 год       Гермиона прижималась лбом к холодной плитке, смазывая щекой разбрызганные напором капли. Продрогшее тело не сдвигалось ни на дюйм, будто приросло к душевой кабине, обосновываясь в огороженной стеклом территории безвольным пятном.       Частый взмах ресниц шаркал по швам, соединяющим мрамор, словно нервное моргание смогло бы поменять картинку перед карими глазами. Но Грейнджер все ещё видела своё едва различимое отражение в разводах на камне. Замечала судорожное вздымание нагой грудной клетки, приоткрытый рот, ловящий воздух жадными порциями. Снова впалые щёки. И снова бледную кожу, граничащую с болезненным тоном.       Волшебница не помнила, выглядела ли она когда-нибудь иначе. Со здоровым румянцем. Когда губы выражают что-то, кроме печального залома. Когда карий взор переменяется янтарным вкраплением, а в расширенных зрачках не проглядывается металлический облик с зубьями вместо рта. И черепную коробку не дробят воспоминания о прошедшей ночи, засасывающих психику на самое дно.       Когда-то она точно выглядела иначе.       Но болезнь, отравлявшая девичье нутро лихорадкой, была достаточно пробивной, чтобы извратить состояние ведьмы. Выкрутить до максимума, отщепляя весь тот свет, что освещал душу Грейнджер. Тьма заполонила её целиком, губя собою то, кем когда-то была Гермиона. Волшебница увядала подобно цветку с приходом трескучих морозов. Никаких красок и пленительной жизни. Засохшая труха — вот, что чувствовалось под солнечным сплетением.       Фееричное возвращение Чистильщика отломило от неё достаточно, чтобы за каких-то пару месяцев Грейнджер превратилась в плачевную версию себя, от которой ей чудом удалось спастись шесть лет назад. Ему снова удалось подвести их к той грани, где Гермиона полуживая — уничтоженная морально. И, по всей видимости, физически тоже. Всё, что он оставлял после себя, — это следы в виде осколков от её раздробленного нутра. По которым ей ещё ни раз придётся пройтись, чтобы нагнать ублюдка.       Гермиона переживала внутри себя борьбу. Злость, ставшая непривычным чувством, но таким желанным, вела Грейнджер по вспыльчивому пути. Призывала девушку к мщению. Помогала визуализировать долгожданный момент, когда волшебница наконец-то отдаст убийце долг, пронзив сердце проклятым клинком.       Но совесть, старая-добрая приятельница, покрывала собою мысли, пропитанные сажей и гневом. На какое-то время ей удавалось заглушить свирепые мотивы, звучащие для маньяка приговором. Но с каждым днём продолжительность приближалась к минимуму. Исповедальный диалог не заканчивался ничем. Прежняя Гермиона очевидно пришла бы к компромиссу. Позволила бы Чистильщику отделаться малой кровью.       Однако никакой прежней Гермионы больше не существовало. Та часть была раскромсана и изрядно вытоптана ногами мастера. Её давным-давно сравняли с землей, хороня под оглушительный рёв хищника, именно поэтому совесть больше не слышалась так отчётливо.       Гермиона вобрала в себя ещё несколько глотков кислорода, проникшего в носовые пазухи персиковым ароматом. Отдушка геля впиталась в кожу слишком глубоко, помогая затмить запах невысохших слёз. Солёный шлейф давным-давно стал ассоциироваться с мягкотелостью. Слабость чувствовалась хлором, разъедавшим глазной белок покраснениями.       Онемевшие от ледяной воды кончики пальцев подцепили сарафан, который Тинки оставила сегодняшним утром на прикроватной тумбочке волшебницы. Если бы не домовик, Грейнджер продолжала бы возвращаться к своему излюбленному комплекту— футболка и брюки.       Волшебница надела бралет в тон сарафану, заметив, что привычное белье стало как будто на размер меньше. Подойдя к зеркалу, Гермиона заметила странный контраст. На фоне исхудалого лица, формы её тела оставались округлыми. И в некоторых местах даже слишком. Чашечки едва поддерживали грудь, неприятно давя на кожу.       Просунув руки через лямки, Грейнджер ощутила, как тонкая ткань невесомо струится по фигуре, отвлекая глубоким вырезом от блеклых черт. Лавандовый оттенок сарафана добавлял внешности яркости, почти позволял Гермионе поверить в то, что она — настоящая, живая. Не просто тень, что сновала по дому, став затворницей параноидальных размышлений.       Гермиона не видела никакого смысла в затейливых нарядах и разнообразиях гардероба. Будни, как и желание волшебницы наряжаться, покрылись эфемерной серостью, затягивавшей в пучину безразличия.       Волшебница почти не выходила из комнаты, утопая в выстиранных простынях и бездумно глядя в раскрытое настежь окно. Грейнджер засыпала и просыпалась с единственной мыслью. Одно предложение вертелось шестеренкой в мозгу, словно заевшая пластинка. Мантра, ставшая непостижимым спасением.       Пусть никто не умрёт.       Прошла неделя, и её просьба пока ещё была услышана. Надолго ли — Гермиона надеялась, что да. Однако замогильный голос, вскрывавший глубоко засевшие страхи, постоянно перебивал и твердил о том, что покой не продлится долго. Это просто непозволительно. Басистый речитатив бороздил по сознанию, порождая сомнения.       Крайне сильные, из-за которых Грейнджер просыпалась посреди ночи в холодном поту, царапая глотку истошным криком. Ночные кошмары больше не пугали, как слова, брошенные накануне монотонных гудков.       Жду не дождусь, когда заставлю тебя кричать правильно.       Ему почти удалось воплотить своё мерзкое желание в жизнь. Гермиона вобрала в себя чужую жажду к страданиям, отдаваясь ему всецело. Он управлял ею даже на расстоянии, дёргая за ниточки, как и полагается опытному кукловоду. Испещряя кровью голосовые связки, из-за которых девичий голос теперь стал хриплым. Едва походившим на тонкий голосок с вечным намёком на всезнайство.       И Гермиона обязательно бы надорвала связки, если бы не сильная рука, обхватывавшая её дрожащие плечи. Грубая хватка сменялась ласковостью, а испуганность пониманием. Драко ночевал с Грейнджер каждую ночь, боясь оставлять девушку наедине с бесами, поджидавшими по ту сторону сознания. В личном Аду, где завывали жертвы. Где закат всегда окрашивался пепельно-рубиновым. Таким, что сразу хотелось отвести взор в сторону или зажмуриться.       Малфой укладывал Гермиону на прохладную подушку, прижимаясь к ней обнажённой грудью. Подминал под себя, окольцовывая предплечьем ведьму, чьё тело одолевала паническая судорога. Мужской голос, щекотавший слух, был почти неразборчив. Лишь слабые отголоски прерывали белый шум внутри, заставляя волшебницу тянуться к ободрительным словам, дотрагиваясь до кончика спасительной веревки. Ухватиться за неё целиком не получалось. Но этого было достаточно, чтобы бархатистый тон смывал дьявольские образы и сюжеты, заставлявшие кровь пульсировать в висках.       Иронично.       Грейнджер продолжала поджидать встречи с Чистильщиком в настоящем, но он, не изменяя себе, поджидал её во снах. Искусно выворачивал реальность, прокручивая действительность через мясорубку. И удерживал девушку до тех пор, пока сомнамбула не достигала апогея по шкале чудовищности.       Гермионе никогда не удавалось продержаться долго, бутафорная смерть проникала химерой. Ведьма всегда освобождалась в одно и тоже время — в три часа ночи. И эта закономерность вшилась в нейроны, породив за собой рефлексы. Взгляд всегда тянулся к часам, чтобы убедиться, — она все ещё оставалась вовлечённой в игры собственного разума.       И разум её был отравлен убийственным ферментом, пожиравшим остаток девичьей сущности, как голодное зверьё.       Гермиона намеренно проигнорировала собственное отражение в зеркале, поспешив к выходу из ванной. Призма стекла всегда открывала девичьим глазам то, от чего она так старательно убегала, давая себе обещание, что всё гадкое, что прошивало её лик, уйдёт. Кровь ублюдка смоет признаки заражения, и Грейнджер возвратит себя настоящую.       Волшебница приоткрыла дверь своей комнаты, пытаясь уловить звуки на первом этаже. Дом был небольшой, посему девушка всегда могла с лёгкостью узнать, был ли кто-то внизу. Но сегодняшним утром, плавно перетекавшим к обеду, стены отвечали тишиной. И только звон посудных приборов отвечали девичьему слуху, намекая, что Грейнджер была не одна.       Она прекрасно понимала, что в обители Малфоя ей не грозила опасность. Его дом по-прежнему охранялся личным отрядом, нанятым Драко, потому что свора амбалов, — как выражался блондин — делала свою работу лучше мягкотелых щенков Саммерсета. Всю неделю, что Грейнджер провела здесь, девушка ни разу не видела, чтобы двор пустовал. Ни ночью, ни, тем более, днём. Волшебница оставалась под пристальным вниманием охранников, контролировавших каждое движение Грейнджер.       Но она едва ли переступала порог.       Единственное, на что её хватало, это сидеть на крыльце, купаясь в лучах летнего солнца, обманывавшего своими лучами. Тепло чувствовалось лицемерным. Благосклонность погоды не прогревала по-настоящему. Гермиона продолжала ощущать, как кровь сворачивается от низкой температуры мыслей, а плоть твердеет и покрывается россыпью мурашек всякий раз, когда клюв сов скрежетал по стеклу.       Птицы прилетали каждый день. И Грейнджер успела возненавидеть пернатых, становившихся причиной нервно искусанной изнутри щеки. Рот наполнялся брызгами крови, а мучащие слова смешивались с металлическим привкусом.       Волшебница никогда не вскрывала конверт, Малфой по-джентельменски делал это за неё. Гермиона не задавала вопрос напрямую, всегда жестом и немым подтекстом. Вздернутые брови и расширенные глаза выводили на лице интерес, на который Драко отвечал покачиванием головы.       Гермиона не знала, стоило ли ей радоваться, или, напротив, разочаровываться из-за того, что исписанные пергаменты писались от руки других адресатов. Посыл, лишённый угрозы, приравнивался к недолгим минутам спокойствия. Времени, когда Грейнджер могла вновь обратиться к своей наивности, раздумывая о том, что, возможно, Чистильщику пришло в голову отойти от своего мерзкого сценария.       Но. Всегда было проклятое, вставлявшее палки в колёса, «но».       Пэнси все ещё была в его власти. Являлась ли она заложницей или сообщницей, неважно. Если Паркинсон что-то сделает не так, мастер убьёт её.       Ведьма, перешедшая на вражескую сторону, была нужна им живой и, по возможности, невредимой. Только так Гермиона сможет узнать, что сподвигло Пэнси перечеркнуть годы дружбы с ней, Малфоем и Блейзом. Грейнджер хотела узнать причину малодушного поступка. Что такого мог пообещать Чистильщик Пэнси, раз она без каких-либо колебаний размыла моральные ориентиры. Как размывает собою берег лазурное море, скрывая в пенящейся волне песчаные обещания. Всего миг и этого больше нет.       Спускаясь босыми ногами по прохладному полу, Гермиона всё отчетливее разбирала тонкий голосок. Тинки, трудившаяся на кухне, бормотала себе под нос отрывки из рецепта, выполняя свою работу с обыкновенной скрупулёзностью.       Солнечные блики падали на тельце домовика, освещая громоздкий бант на маленькой голове; тот был цвет в цвет кремовому платью в белый горошек. С тех пор, как Малфои условно освободили домовиков, предложив им рабочие должности, каждое существо старалось выглядеть презентабельно, сменив лохмотья причудливыми нарядами.       Но сегодня Тинки выглядела по-особенному… празднично.       Улыбнувшись, Гермиона подкралась к эльфийке, но та, владея особым чутьём, быстро разгадала, кому принадлежали аккуратные шажки. Очистив кулинарную лопатку от кондитерского крема, Тинки повернулась к волшебнице. Непомерно-огромные глаза засияли чистейшим, неподдельным задором. Домовик оглядела внешний вид ведьмы с ног до головы, довольно улыбнувшись.       — Мисс вышла из комнаты, — прокомментировала очевидное Тинки, поправив ленточки, обрамлявшие личико. — Мисс в хорошем настроении?       Гермиона едва не выхаркала свои внутренности от очередной панической атаки, пока душевой напор хлестал розгами по позвоночнику. Ей снова приснились мёртвые, а вороны едва не выклевали её глаза, пока она бежала к обрыву скалы.       Но истинная смерть пока не коснулась косой загривка. Возможно, у Грейнджер был шанс провести этот день нормально?       — Благодаря твоему подарку, — Гермиона покружилась, демонстрируя эльфийке струящийся волнами наряд из креповой ткани. От резких движений у девушки закружилась голова, и она присела на стул, надеясь не вызвать у Тинки приступ заботы. Она всегда была слишком чуткой к чужому дискомфорту.       — Тинки рада, что мисс понравился сарафан, — домовик горделиво выпятила грудку вперед, уперев ручонки в бока. — Мисс должна ходить так всегда, — слишком уверенно произнесло существо, но быстро ретировалось, поняв, что она разговаривает с волшебницей. — Мисс очень красивая, и мисс не стоит прятать свои внешние данные за безвкусной одеждой.       — Она практичная, — усмехнувшись, пожала плечами Гермиона. Кажется, снобизм Малфоя перешёл в малых дозах и Тинки. Ведь они говорили почти одинаково, за исключением нагловатой манеры и вальяжной позы. — Но я обязательно прислушаюсь к тебе, — подыграла Грейнджер, состроив серьёзную гримасу, за которой пряталось ехидство.       — Тинки приготовила для мисс чай, он успокаивает нервы, — эльфийка левитировала чайную пару на стол, поставив её перед волшебницей. — Хозяин Драко рассказал, что мисс мучают кошмары, — Гермиона опустилась к чашке, учуяв букет ароматов — шалфей, мелисса и мята, — это поможет. — Тинки аккуратно пододвинула к Грейнджер блюдце, следя за тем, чтобы волшебница сделала хотя бы глоток.       — А где Драко? — спросила Гермиона, отпив совсем немного травяного сбора.       — Хозяин в своём кабинете, у него рабочая встреча, — Грейнджер перевела заинтересованный взгляд на существо, но она лишь развела в стороны короткими ручками, дав понять, что не владеет нужной информацией.       Тинки вновь взмахнула ладошкой, перенося с помощью магии поднос с едой. Несколько тарелок, заполненной всевозможным видом яств. Традиционный английский завтрак — яичница, бекон, фасоль и колбаски умещались на фарфоровой поверхности. На блюдце поменьше были несколько запеченных бутербродов, а в корзинке Гермиона заметила подрумяненные булочки, от которых исходил упомрачительный запах.       Но Грейнджер деликатно отодвинула от себя поднос, капризно покачав головой. Гастрономический аромат впивался в носовые пазухи, провоцируя тошноту и головокружение. Гермионе пришлось дышать через раз, уворачиваясь от стойкого шлейфа, проникшего в каждый дюйм кухни.       Что за чёрт?       — Мисс опять морит себя голодом? — укоризненно спросила Тинки. В её голосе слышался симбиоз из обиды и очевидной нотации. Гермиона помнила, насколько близко к сердцу домовик принимала отказы волшебницы поесть.       — Нет-нет, — Гермиона привстала, выпустив из ушка чашки палец и поставив её на стол. Она чувствовала голод. Чувствовала потребность, чтобы перебить сосущее ощущение в желудке. Но ей хотелось чего-то иного. Не тяжёлую пищу. — Тинки, у нас есть что-нибудь сладкое?       Закусив нижнюю губу, Грейнджер подошла к кухонному гарнитуру, наткнувшись на свежеиспеченный торт, манивший аккуратными завитками взбитых сливок и миндальной стружкой. Гермиона проглотила вязкую слюну, осознав, что десерт оказался по-настоящему желанным блюдом.       — О, мисс, это для Хозяина Драко! — подоспела эльфийка, встав между девушкой и аккуратно вперив ладошки в живот ведьмы.       На долю секунды на лице Тинки промелькнуло замешательство. Глазки сновали по телу волшебницы, словно заметили скрытное до сего момента физическое отклонение. Гермиона неуверенно сложила ладони на груди, почувствовав себя неуютно из-за внимательного разглядывания эльфийки.       — Какой-то особый повод? — прищурилась Грейнджер, вновь переметнувшись глазами к аппетитному торту.       Эльфийка прочистила горло, и этот звук осязался оплеухой. Гермионе не требовалось много времени, чтобы сложить в голове простое уравнение.       Миндальный торт — любимый десерт Драко. Именно им он пах почти всегда. Волшебница улавливала приторные ноты, когда ей счастливилось касаться его кожи, проводя губами по манящему телу. Паточный аромат скользил по слизистой, вонзаясь манящими фибрами в девичье естество. Ей нравилось, как такая несвойственная вещь перебивала стойкий запах сигарет и ментола. Она всегда изобличала истинного Малфоя, сбрасывая слой за слоем оборонительную броню, коей всегда прикрывался мракоборец.       Именно эти ноты в его пирамиде ароматов всегда ощущались, как нечто интимное.       Гермиона никогда не знала точный день рождения Драко. Она помнила, что он родился в июне, но все прошлые года она была слишком занята учёбой, экзаменами, спасением Гарри от Волдеморта, чтобы зациклить своё внимание на гадком слизеринце. Если бы не целая коллекция подарочных коробок, которые филины скидывали на обеденный стол Слизерина, Грейнджер бы никогда не догадалась, что Малфой был летним мальчиком.       В этом и был весь Драко. Он никогда не открывал свою душу нараспашку, только разрешал сделать за него. Наблюдать, считывать намёки и складывать это воедино, чтобы догадаться. Было ли это своеобразной проверкой или Малфой, на самом деле, был достаточно скромен, чтобы болтать о личных фактах, Грейнджер не знала. Но теперь была уверена, что одна из его тайн была разгадана, и ей удалось узнать о нём получше. Пусть и таким странным, почти случайным способом.       — Позволишь мне лично поздравить Драко? — лукаво произнесла Гермиона, заметив, с каким рвением Тинки оберегала торт от девичьих нападок.       Ей и вправду хотелось это сделать, но мысль о том, что Малфой решал рабочие дела без неё, вынуждали волшебницу пробраться в его кабинет не совсем честным путём.       — Конечно, — активно закивала эльфийка, принявшись проверять, был ли десерт доведён до идеала, или ей следовало ещё поработать над оформлением. — Но следует добавить последний — обязательный — штрих!       Домовик достала из ящика небольшие свечки. Она отдала часть Гермионе, а сама, привстав на цыпочки, принялась расставлять их по кругу. Грейнджер дождалась, пока эльфийка закончит, чтобы добавить ещё десять в середину, получив юбилейное число. Тинки щёлкнула пальчиком и фитиль каждой свечки поджегся пламенем.       Гермиона с бережностью ухватилась за края подставки, отметив, что торт был достаточно увесистым. Грейнджер смотрела под ноги, боясь споткнуться. Она шагала медленно, держа пластиковую посудину на расстоянии вытянутой руки, переживая, что от резких движений пламя потухнет, а расплавленный воск отпечатается кляксами на украшенном десерте. Тинки крикнула вдогонку, чтобы волшебница была осторожной, но голос домовика растворился за лестничным пролётом.       Достигнув второго этажа, ведьма направилась к самой дальней стене. Она уже бывала однажды в кабинете Малфоя, и тот визит остался противоречивым воспоминанием в памяти Гермионы. Волшебница до сих пор вспоминала, как с дрожью билось её сердце, всякий раз, когда взор касался колдографий, соединявшихся множеством линий. Ретроспектива девичьей жизни не вызывала восторга. Это… пугало в какой-то степени.       Но она понимала, почему Драко так тщательно прослеживал каждый временной виток. Он говорил, что так ему было проще знать, где искать Грейнджер, если изголодавшийся по жертвам маньяк возьмётся за старое, нарушив их уговор. И Гермиона доверяла этой версии, понимая, насколько одержимым мог быть Малфой, когда посягали на то, что ему было дорого.       Гермиона остановилась возле приоткрытой двери, из-за которой доносился приглушённый разговор. Драко был не один, в кабинете присутствовал Гарри, Грейнджер сразу распознала голос лучшего друга. Он был охвачен тревогой и сдавлен натиском слонявшихся тенью проблем. Слишком типично для Поттера в последнее время, и Грейнджер почувствовала укол вины из-за того, что они все погрязли в этом ужасе из-за неё.       Чистильщику была нужна её шкура.       И он пойдёт на все, чтобы заполучить желаемый трофей.       Девушка толкнула дверь ногой, и та открылась почти нараспашку. Гермиона неожиданно предстала перед молодыми людьми, и её появление заглушило рьяные споры, которые вели мракоборцы. Они обеспокоенно переглянулись между собой, а после устремили свои взгляды на девичье лицо. Оно стало слегка влажным из-за жара, исходящего от расставленных башенок пламени на торте.       — Грейнджер? — обращение Малфоя больше походило на вопрос, нежели на утверждение.       Словно он все ещё сомневался, была ли девушка реальной, а не проекцией его разыгравшегося воображения. Он будто и вправду не ожидал, что она могла так просто нанести поздравительный визит.       Гермиона и сама не ожидала этого.       — Неужели ты помнишь о моём дне рождении? — он ухмыльнулся, и плавно подкрался к волшебнице, словно хищное животное, среагировавшее на красную тряпку. Он остановился перед ведьмой, затмив своей высокой и жилистой фигурой Гарри, сидевшего на пуфе возле окна. — Я польщён.       Драко выглядел довольным, и эта эмоция никак не вязалась с тем выражением лица, с которым Гермиона застала мракоборца за беседой с Гарри. Она переменилась, стоило девушке застать его врасплох. Пустить в его жизнь что-то непривычно-обыденное. Сыграть на контрасте, обожаемом Малфоем. Ведь он и сам был олицетворением будоражащего противопоставления.       Драко опустил голову к торту, глядя на девушку игриво, исподлобья. Словно проверял на прочность уверенность Гермионы в этой затее. Но она стойко выдерживала игрища мракоборца. Омывала его металлический вызов глубиной растопленного шоколада, заточенного в девичьих радужках. Сейчас Малфой не юлил и не пытался скрыть своих чувств. Играл ли он на публику, очевидно ставя Поттера в неловкое положение, или заскучал за присутствием своей непокорной ведьмы. Одно было понятно — Драко не спешил заканчивать.       Он задул все свечи одним дуновением, а после приблизился к девичьему лицу. Его прохладная ладонь обвила талию девушки, вжав пальцы в вырез на спине Гермионы. Она инстинктивно прогнулась, ощутив силу в таком избитом, наизусть выучивавшемуся прикосновении. Но в нём было заложено больше, чем могло показаться на первый взгляд. Малфой отлично владел языком тела. Налитые алым губы, контрастирующие на фоне молочной кожи, обдали током выемку за ухом, порождая тихий выдох, вырвавшийся из уст Грейнджер. Распущенные кудри, заправленные за ухо, не уберегли девушку от скромного поцелуя на обнажённой плоти.       Скромного — по версии Малфоя.       — Заканчивай этот цирк.       Сердитость Гарри потухла в девичьем сознании. Влажный звук под ушной раковиной капнул на голос друга, не дав ему разгореться. О чём говорил Поттер? Гермиона не слышала ничего, кроме сбивчивого дыхания, вкручивавшего винты в позвоночник. Грейнджер не могла пошевелиться, словно одурманенная до боли необходимой банальностью.       — Избранный канючит из-за недостатка внимания, — Драко цокнул, и щелчок его языка ощущался на выемке взведенным курком. Только одному Мерлину было известно, выстрелит ли оружие. Но Гермиона смогла бы почувствовать отдачу, даже если бы обойма была лишена патрон. — Вообще-то, сегодня мой праздник, Поттер. И лучший подарок достаётся тоже мне. Всегда.       Малфой отстранился от девушки, взглянув в веснушчатое лицо с неприкрытым удовольствием. О да, он был доволен собой. Мракоборец учтиво забрал из рук Грейнджер подставку с тортом, освободив руки от лишнего груза. Но кусок пластика и несколько ярусов из коржей не могли посоревноваться с ношей, давившей на сердце.       — Как ты себя чувствуешь, Гермиона? — спросил Гарри, наконец вырвавшись из тени нависавшего тела Малфоя.       Драко отошёл в сторону, уперевшись спиной в стеллаж. Гермиона прикусила щёку изнутри, теперь это было единственным дозволенным способом отвлекаться от неудобств, которые доставляли окружающие. Резать себя она не могла, почему-то теперь пальцы не тянулись к бритве с прежним упорством. Но зубы рьяно протыкали слизистую без стыда, теша раненную сторону психики.       — Станет ещё лучше, когда мы найдём Чистильщика, — ответила Грейнджер, стараясь изо всех сил не показывать, насколько гадким было её состояние на самом деле. Но в эту часть истории Гарри не стоило соваться. Он сгинет от переполняющего чувства вины за то, что не смог уберечь подругу. — Джинни и Джеймс в безопасности?       — Да, они гостят у Молли и Артура, — Поттер поддался на отвлекающий маневр, сменив тему. Грейнджер прошла вперед, слегка окрылённая своей удавшейся попыткой отвести от себя подозрения. — Я сказал Джинни, что в ближайшее время им лучше не возвращаться на Площадь Гриммо.       Гермиона интересовалась безопасностью семьи Поттера не только из-за своего эгоистичного желания остаться нетронутой вопросами, что клешнями цеплялись за неё, руша и без того шаткое самообладание. Она и вправду переживала за Джинни и Джеймса. Чистильщик знал, кого следует устранить, чтобы разговорить свою цель.       И убийство подруги смогло бы спровоцировать покладистость Грейнджер.       За словом точно не пришлось бы лезть в карман.       Волшебница поджала губы, рефлекторно потянувшись к уголкам, проверяя, не пролилась ли струйка крови. У неё было стойкое ощущение вязкой жидкости во рту. Запах и привкус сопровождали повсюду — стали отличительным штрихом в этой истории. Въедливой ассоциацией, что смогла бы запомниться на долгие годы.       Гермиона продолжала испытующе смотреть на Гарри, но он молчал. Словно исчерпал запас отвлеченных тем, когда говорить о погоде становилось невмоготу, а к глубинному подобраться не хватало смелости. Грейнджер чувствовала нависшее напряжение — интуиция никогда не подводила её. Обстоятельства умело играли на нервах, навострив природное чутье.       Волшебница могла разгадать тайну по хаотичному бегу изумрудных радужек — они всегда стремились спрятать свой взор, чтобы не попасться под прицел.       — Кончай с этим, Поттер, — нетерпеливо выпалил Драко, оттолкнувшись от полки. Гермиона стояла между молодыми людьми, нарочно спиной к расклеенным колдо во всю стену. Она почувствовала за собой всё тот же лёгкий шаг, присущий первоклассному мракоборцу. — Расскажи ей.       — Рассказать о чём? — в её вопросе больше не было вышколенных панических ноток. Голос приобретал агрегатное состояние, словно мог поддаться законам физики. Твердость чувствовалась естественностью.       Гермиона устала быть беспомощной, ожидающей вражеского хода. Она изнемогала от желания поквитаться с убийцей. И ей хотелось сделать это как можно скорее. Грейнджер больше не могла медлить. Ведьма не хотела отдавать Чистильщику ещё несколько долгих лет взамен на перманентный страх.       Она. Устала. Быть. Жертвой.       — Брось, Грейнджер, не прикидывайся, — собственная фамилия ударила в затылок тёплым дыханием. Малфой стоял всего в нескольких дюймах от неё, идя на поводу у девичьих желаний. — Ты пришла сюда не для того, чтобы поздравить меня. Тебе нужны ответы.       — Малфой, я не думаю, что это хорошая идея, — предостерегающе заявил Гарри, встав с алого пуфа. Гермиона переметнула взгляд с мебели на возвышающегося друга, чувствуя, как вызывающий цвет становится триггером.       Приставленное к сердцу оружие предательски щёлкнуло, сдвигая механизмы в убийственном направлении. Одно неловкое движение — брошенная в эмоциях фраза, — и оно размозжит орган. Оставит мясистый рубец, свисавший на рёбрах.       Для Малфоя не было разницы в словесных или физических увечьях. Он с одинаковой страстью примыкал к одному из двух вариантов. Выбирал подходящую, чтобы как можно мучительнее. Дыра в затылке или в душе — выбор за тобой.       И Грейнджер выбрала бы пробитую голову, ведь душа её давным-давно походила на решето, чем на что-то целостное.       — Освальд Доу сбежал из Азкабана сегодняшней ночью, — первый остроконечник пробил девичье сознание, оставляя вместо расплавленного свинца мысль. И порой она была страшнее, ведь её никогда не вытащить щипцами из мозга. — Саммерсет не явился на работу, вместо него доставили коробку с его униформой, перепачканной кровью и какой-то хуйней, типа той пыльцы, которой тебя накачал перевёртыш.       Грейнджер поглотила ожидаемую отдачу. Вкусила порох, что прожёг воздух несколькими выстрелами. И больше никакой ментоловой свежести, выкуренных сигарет и раскрывавшего нутро приторного миндаля. Повсюду витал аромат неизбежного.       Она получила то, чего хотела. И сполна. Ответы застряли внутри выпущенной обоймой. Голос Драко до сих пор звучал в голове выстрелом — коротким и беспощадным.       — Ей не стоило это знать, — сквозь зубы процедил Гарри, направив свой взгляд за спину волшебницы.       — Да ну? — издевательски бросил Драко, опустив подбородок на девичье плечо, словно заигрывающий демон, перетягивавший на свою сторону. — Мне кажется, ты слегка опоздал в своём рвении отгородить Грейнджер от всего пиздеца, — металлический свет радужек осветил девичий профиль, выискивая хотя бы намёк на эмоцию в бесстрастном выражении лица. — Лет так на шесть, Поттер.       И дьяволу, перенимавшему интонацию самого желанного человека, не пришлось особо стараться, ведь Гермиона прекрасно знала, что ей было ближе. Тьма, сидевшая в Малфое, передалась ей воздушно-капельным, осев копотью глубоко внутри.       — Гермиона, я прошу…       Гарри удивлённо хлопнул глазами, сцепив губы в тонкую полоску. Он всегда так делал, когда не мог совладать с упорством Грейнджер. Если Гермиона хотела чего-то достичь, никому не было под силу остановить её.       — Гарри, я прошу, — сдавленно произнесла Грейнджер, чувствуя зарождающуюся злость из-за маниакального желания друга стать чёртовой стеной между ней и Чистильщиком. Её ладонь взметнулась вверх, руша по кирпичику мотивацию Поттера. — Я могу постоять за себя.       Уверенности в собственных словах почти не было. Доу владел искусством боя на высшем уровне, из-за его таланта Гермиона едва не погибла, когда боролась за жизнь в кабинете профессора. Все ходы он просчитывал наперед, ловко применяя контрзаклятья. Обмануть Освальда было практически невозможно, и, если бы не наряд во главе Саммерсета, кто знает, выбралась бы Грейнджер живой.       Но что до подлинного Чистильщика… главным его оружием был интеллект. Мозговые извилины были подобно плющу, обвивавшему жертв многочисленными загадками и хитрыми уловками. Мог ли он биться так же отчаянно, как делал его верный приспешник? Это был очередной секрет мастера, узнать который Гермиона могла лишь в одном случае.       Если встретится с ним лицом к лицу, направив на врага волшебную палочку, вибрирующую мощью от заготовленного Непростительного.       Гермиона выпрямила опущенное плечо, почувствовав лёгкость. Подбородок Малфоя больше не давил на мышцы. Мракоборец обошёл девушку, взяв со стола два идентичных конверта, и протянул их волшебнице.       — И вот здесь начинается самое интересное, — многозначительно протянул Драко, затянув на грубых чертах лица маску отрешенности. Он больше не улыбался лукаво, не манил блеском радужек. Теперь в них засела нефтяная сажа, в которой можно было увидеть собственное отражение. Настолько в нём было глубоко и мрачно. — Нам с Поттером доставили почти идентичные послания утром.       Гермиона раскрыла конверт, на котором уже почти не осталось следов гуммирования. Пальцы дрожали, и, наверное, впервые не из-за страха. Предвкушение облизывало костяшки с такой рьяностью, что Грейнджер не медлила ни секунды. Делала всё резко и быстро, как отрывают пластырь с незажившей раны.       Она достала письма поочередно, начав с инициал Г.П. Знакомые печатные буквы, высеченные на бумаге позолотой. Характерный почерк того, кто до сих пор мнил себя инкогнито. До последнего пытался не выдавать даже малейшую подсказку, раскладывая карты рубашкой вверх. Он писал в своей типично-ироничной манере, не упуская возможности поглумиться над глупостью своих жертв.       Напыщенное эго струилось меж слогов, и от этого начинало рябить в глазах. Но Грейнджер продолжала читать, доставая второе послание, адресуемое Малфою. В письме, посвящённому Драко, желчи было куда больше. Несколько абзацев лирических отступлений и запугиваний, предупреждений не делать глупостей. Он всегда осекал мракоборца, будто становясь голосом его разума — извращённым, явно не преследовавшим благих целей. Но изъяснявшимся так, будто пытался остановить, а не пустить под обстрел.       В обоих письмах говорилось о том, что Чистильщик готов пойти на сделку. Поттеру он мог бы отдать пока ещё живое тело Саммерсета. А Малфою был готов отпустить все грехи. Всего за небольшую плату. Как вклад в завершение долгой истории.       Убийца был готов поставить точку в своих злодеяниях. С одним небольшим условием.       Сохранность сотни жизней в обмен на Грейнджер.

***

      Слова, адресованные Гарри, отразились оплеухой на бледной коже.       Гермиона не могла постоять за себя.       Ей не позволяли этого сделать. Геройство купировалось чужим рвением уберечь девушку. Потянуть её за конечности, выламывая их в борьбе, чтобы увести подальше от эпицентра зла. Это чувствовалось именно так. Обвивающей запястья колючей проволокой до глубоких язв.       Чтобы убить в ней хотя бы малейшую тягу к самопожертвованию. Своеобразно-выработанный инстинкт, когда смирение наступает из-за наказания за благородную цель. Грейнджер всегда хотелось подставить свою шкуру, если бы это смогло уберечь невинные жизни от всевидящего ока истинного зла.       Ведьма нервно теребила короткий подол сарафана, и лавандовая ткань больше не виделась привлекательной. Она прожигала сетчатку напоминанием о том, что Гермиона должна была отвлекаться от мрачных тонов. Думать, прежде всего, о себе. Попытаться жить нормальной жизнью. Этого все и добивались, постоянно твердя о том, чтобы она перестала мнить себя способной дать отпор.       Но Грейнджер и не считала себя таковой. Точно не в истории с Чистильщиком. Роль, что была ей уготовлена, никогда не отождествляла силу духа и не являлась чем-то, о чём говорилось с гордостью.       Гермиона — жертва. Самая желанная и главная, в этом равных ей точно не сыскать.       И как бы она ни пыталась откреститься от этого позорного клейма, Чистильщик всегда напоминал ей о том, что ждёт волшебницу в конце этой злосчастной истории. То же, что и остальных, подобных ей, но не таких именитых.       Гермиона удостаивалась особого отношения, щедрых презентов в виде останков друзей и постоянного террора. Убийца умел ублажать, прощупывал каждый нерв, будто подготавливал своими действиями к тому, с чем столкнётся Грейнджер, угоди она в его ловушку.       Он заявил об этом прямым текстом в письме Гарри и Малфою. Паук уже сплёл свои сети, и всё, что требовалось от Гермионы, — попасться. Сделать один неосторожный шаг, чтобы сны оказались явью, а вырытая могила под босыми ступнями перестала быть просто ямой.       Гермиона пыталась вести себя благоразумно. Спокойно. Как и полагалось той, кем она была… не всегда, нет. Её "всегда" закончилось ровно в тот момент, когда кровь первой найденной жертвы запачкала ботинки. В школьном коридоре Хогвартса она поставила под вечное сомнение собственную рациональность. Грейнджер больше не чувствовала себя нормальной, безумие впиталось в неё слишком въедливо, и вряд ли дыхательная практика смогла бы очистить разум от следов прожитого горя.       Раз. Вдох. Два. Выдох.       Она продолжала сидеть на кровати, внимательно следя за маячившим перед глазами Драко, собиравшегося на свою смерть слишком основательно. Так, будто затянутая на плечах кобура смогла бы напугать того, кто ходил с Костлявой под ручку, словно старые-добрые друзья.       Гермиона не ошиблась в своих размышлениях. Она и вправду считала, что встреча с Чистильщиком — это билет в один конец. Он вряд ли оставит кого-то в живых, а уж тем более человека, нарушившего уговор. Грейнджер подозревала, что у маньяка давным-давно появились личные счёты с Малфоем. Так просто он от него не избавится, а уж тем более, если узнает, что Драко собирался сорвать сделку и во второй раз.       После того, как ведьма прочла анонимное письмо, Поттер и Малфой поставили её перед ожидаемым фактом. Бросили ей в лицо чёртов приказ, словно она была их аврором. Их план подразумевал очевидное: Гермиона ни под каким предлогом не должна была являться на встречу с мастером. И как бы волшебница ни пыталась их вразумить, принципиальность молодых людей не могла расшататься из-за всплеска ярости молодой ведьмы. Они просто не слушали её. Не хотели и делали это добровольно, отметая слова Грейнджер о том, что их выходка, как кусок свежего мяса.       Только раззадорит его интерес, спровоцирует ещё бо́льший голод.       Глупо и опрометчиво.       Чистильщик предупреждал, что не стоило его ослушиваться. Они должны были следовать правилам игры, которую он сам же придумал. Никто не знал, какие подводные камни ожидают тех, кто решит переиграть маэстро. Его сознание — это проклятый лимб, закрученный вихрем всевозможных многоходовок. Гиблые последствия ожидают каждого, кто решит разыграть припрятанные в рукавах козыри.       У Гермионы имелась заготовленная тактика. Ей казалось, что намеченный план вполне действенен, способен положить конец злодеяниям маньяка. Если бы Грейнджер только позволили проникнуть в логово убийцы, возможно, она бы смогла перерубить ухмыляющемуся змею голову.       Но Гарри, и, уже тем более, Малфой оставались непреклонными. Они воспринимали ведьму, как символ предстоящей расправы. Для них она не являлась главной фигурой, её демонстративно отставили за шахматную доску, накинув на неё личину наблюдательницы.       Кожица на пальце оторвалась лоскутом, стоило Гермионе в очередной раз пройтись ногтем. Она зажала рану согнутой ладонью, терпя неприятные ощущения, созвучные с тем, что творилось в девичьем сознании. Твердыня самообладания постепенно превращалась в полыхающие руины. Грейнджер пыталась совладать с эмоциями, но негодование пробивалось сквозь непроницаемую маску, позаимствованную у Драко.       Он продолжал спешно расхаживать по своей спальне, готовясь к визиту в свой дом. Гермионе удалось расшифровать ту загадку правильно, Чистильщик говорил о Мэноре. В голове удалось собрать ещё парочку недостающих пазлов. Манс упоминал о том, что именно он помогал Драко продать его дом, значит ли это, что Эдмунд мог знать потенциального убийцу?       Если только Чистильщик в очередной раз не подменял свой истинный лик, пришивая на своё лицо очередную декорированную личность.       В письмах, что прочитала Грейнджер, был указан Мэнор. Значит, убийце удалось незаметно завладеть территорией Малфоя. И это носило условный характер. Чистильщик хотел отнять у Драко не только Гермиону. Он хотел полностью оккупировать те вещи, которыми владеет или когда-то владел мракоборец. Словно избалованный ребенок, мечтающий заполучить диковинные игрушки.       Но кому это было нужно?       Кто решил соперничать с Драко на субъективной почве?       Одно Гермиона знала точно. В очередной раз чутьё не подводило, а водило перед носом металлическим привкусом, отвечая на все переживания волшебницы утвердительно. Если Малфой отправится туда без презента для Чистильщика, он нежилец. Маньяк выпотрошит его так же, как он сделал со всеми, кто был ему неугоден.       Грейнджер нисколько не боялась своей участи — очевидно гиблой и плачевной. Она давным-давно смирилась с перспективой оказаться павшей от клинка Чистильщика. Но презираемая волшебницей надежда не до конца остыла в её душе, зиждясь в глубине сознания стремлением украсть у мастера удар в сердце и обратить против него.       Преисполненная яростным желанием, Гермиона резко поднялась с заправленной кровати, и ринулась прочь из комнаты.       — Я отправлюсь с тобой, — безапелляционно заявила ведьма, поспешив в свою спальню, чтобы успеть найти волшебную палочку и стянуть неуместный сарафан. Встреча с мучителем предполагала исключительно мрачные оттенки.       Грейнджер услышала, как тяжёлые шаги раздались за ней следом, почти наступая девушке на пятки. Гермиона перешла на бег, позволив распущенным волосам развиваться от спешных движений. Девушка предусмотрительно прикрыла за собой дверь, подперев своим телом. Вряд ли её физическая конструкция смогла бы помешать Малфою, но попытаться стоило.       — Открой ебаную дверь, Грейнджер, — волшебница вздрогнула, прочувствовав спиной громкий удар. Кулак саданул с ещё большей силой, обдав конструкцию вибрацией. — Сейчас же, иначе я выломаю её.       Гермиона рыкнула в ответ, опустив с латунной ручки ладонь. Она отбежала от двери, направившись к комоду, в котором хранилось древко. Выдвинув ящик, девушка обхватила палочку, сжав ту в ладони. На языке защипало смертельное заклятие. Грейнджер опробовала его на вкус, ощутив, как тьма просыпается под плотью. Сонно потягивалась, изгибая конечности до скрежета костей. Приманивалась тёмными мыслями, отвечая благосклонным бодрствованием.       — Не смей меня переубеждать, — обрывисто произнесла ведьма, услышав, как дверь едва не выбилась ногой. Боже. Она чудом не сошла с петель от соприкосновения с грубой подошвой ботинок. — Я всё решила, и я не брошу тебя и Гарри.       Хаотичность мыслей и раскатанный по крови адреналин подвигал Гермиону к необдуманности. Она семенила по комнате, проходя внимательным взором по предметам, которые могли бы понадобиться.       — Хватит играть со смертью, Грейнджер, — голос Малфоя был отличен от его резких движений. Он говорил с ленцой. Так, будто отговаривал Гермиону от посещения занятий, а не от встречи с тем, кого она ненавидела всем своим хрупким сердцем. — Ты её только раззадориваешь.       — Поверь, из нас двоих ты в этом спец, — она бросила в мракоборца ответную издёвку, распахнув шкаф.       Карие глаза быстро отыскали полку с практичной одеждой, и жаждущие руки потянулись к комплекту, однако грубый толчок чужой ладони в дверцу заставил девушку отпрянуть. Малфой остановился подле закрытого гардероба, осматривая Гермиону с налётом осуждения. Плевать.       — Я всего лишь хочу, чтобы вы не погибли в Мэноре, — выдохнув, честно призналась Гермиона. Она не могла его потерять, только не сейчас, когда им наконец-то удалось найти друг друга после стольких лет.       Грейнджер не сможет пережить эту боль, уж лучше умереть самой.       Отдать жизнь за того, кого по-настоящему…       — Брось, Грейнджер, ты так сильно в нас веришь? — ей хотелось стереть с мужского лица ослепительную улыбку. Такую несвойственную в нынешней ситуации. Внутри Гермионы гремел шторм, а Драко топился в лучах обманчивого солнца. Эта ложь читалась по губам. — Неужели ты думаешь, что отряд мракоборцев не справится с каким-то психом?       — А ты, наверное, думаешь, что он позвал к себе, не удосужившись позаботиться о своей безопасности? — Гермиона рефлекторно сжала волшебную палочку, стоило Малфою двинуться в её сторону. Девушка не сдвинулась ни на дюйм, продолжала стоять на своём с гордо поднятым подбородком. — Я уверена, его план не подразумевает под собой скромное чаепитие.       — Но в прошлый раз Саммерсету удалось его задержать, — Малфой развёл руками, к ладоням плотно прилегали перчатки из драконьей кожи — на случай, если понадобится прикасаться к зачарованным артефактам.       Драко так стремился избежать опасности. Но он не понимал, что главная опасность скрывалась в самом ядре его целей — желание уберечь Гермиону натравливали на него Чистильщика. И никакие чёртовы перчатки не смогли бы его защитить.       — В прошлый раз он рассмеялся закону в лицо, подложив вместо себя помощника, — горькая усмешка смогла бы разъесть кожицу на девичьих устах. Настолько концентрированной и вымученной та была. — Доу — лишь верхушка этого айсберга, но ты подумал, что скрывает настоящий Чистильщик?       — Напыщенное эго и пиздёж без причины.       Гермиона фыркнула, устав от этого пресловутого ребячества.       Она затаила дыхание, стоило предательскому аромату вновь коснуться её, руша границы. Купол, под которым так старалась скрыться ведьма, треснул от натиска приятных нот. Малфой стоял в нескольких шагах — Гермиона могла бы с лёгкостью протянуть ладонь, чтобы коснуться его. Надеяться, что не в последний раз.       Но Грейнджер держала руки опущенными, наказывая себя бездействием. Она не могла поддаться искушению, потому что это привело бы её к ещё бо́льшим страданиям в будущем. Если она поверит в то, что у них может быть завтра, это уничтожит девушку в мгновение ока. Расплющит нутро как по щелчку пальца. Пробитым вражеской рукой телом.       Малфой предстал на собственном эшафоте невозможно притягательным и красивым. Уязвимость добавляла его внешности шарма, скрывая собою даже малейший недочёт. Которого, к слову, невозможно было разглядеть даже под увеличительным стеклом. Коротко выбритые волосы оставляли лишь намёк на платиновый оттенок. Молочного цвета кожа поблескивала в лучах, проникавших сквозь окно напротив, а налившиеся кровью губы эстетично контрастировали на фоне вечно-бледного тела.       Драко всегда ассоциировался с предметом искусства. Раньше Гермиона ассоциировала его с монументальной статуей, полностью высеченной из мрамора. Холодный камень обжигал своей недосягаемостью.       Но теперь… теперь он выглядел так, словно несчастный и уставший от мирной жизни художник решил запечатлеть напоследок нечто прекрасное. Живое и напоминающее о том, что существует столько превосходных оттенков. И каждый из них был заточен в лице, на которое сейчас Грейнджер смотрела с неумолимой печалью.       — Сейчас не время для веселья, Драко, — девушка отвела взор, проталкивая ком в глотке как можно глубже. Глаза обдало жаром от подступавших слёз, но Гермиона смогла их предотвратить. — Я не позволю вам отправиться туда в одиночку. Чистильщику нужна я.       — Чистильщику нужен твой труп, Грейнджер, — Малфой сделал ещё шаг, нависнув над Гермионой. И теперь она смогла шаркнуть голой ступней по полу, ретируясь. Делала это не глядя, по наитию, чтобы устрашающий тон не коснулся нутра. — Ты думаешь он будет вести с тобой гребаные светские беседы? Предложит компромисс? — Гермиона едва заметно качнула головой, осознавая, что ни один из перечисленных доводов не имел ничего общего с реальностью. — Неужели ты настолько дура, раз не понимаешь, что с этим чудовищем тебя ждёт только одно будущее.       Гермиона резко повернулась, ответив Малфою обидой, заточенной в тёмных радужках. Это было последнее, что бы ей хотелось услышать перед тем, как от одного из них останется лишь воспоминание.       Очередной девичий шаг уперся в изножье кровати. Драко не отступал, продолжая стоять почти вплотную к Грейнджер, смотря на неё свысока. Его внушительный рост всегда купировал в ней уверенность, вытаскивая по дощечке из воздвигнутой непоколебимости.       Гермиона изнеможенно присела на край мягкого матраса, увеличивая дистанцию между ними. Позволяя Малфою почувствовать преимущество в их споре. Она не поднимала своего взора, чувствуя себя загнанным зверьком, попавшимся в руки охотнику. Грейнджер почти подавила свою волю, отдав Драко победу, умасливая триумф лавровыми лепестками.       Но он не разделял девичьих мыслей. Ткань его брюк коснулась ноги Грейнджер, когда он шагнул к ней навстречу в последний раз. Гермиона продолжала игнорировать парня, демонстративно отводила разочарованные глаза куда-то в сторону. Туда, где взгляд не соприкасался с олицетворением будущих страданий.       Гермиона подавила удивленный вдох, когда холодная рука коснулась её сложенных, а вторая ладонь повернула голову девушку на себя, притягивая ближе. Так, чтобы их носы почти соприкасались. Даже через перчатки его постоянная терморегуляция передалась девушке настолько явно, что её подбородок задрожал от знакомого ощущения. Но холод, заточенный в естестве Малфоя, никогда не отторгал.       Он манил так, что в пору было заключить со смертью сделку. Гермиона променяла бы целый мир ради того, чтобы до конца своих дней чувствовать этот обжигающий налёт на своей коже.       Малфой опустился на колени перед волшебницей, приклоняясь перед её застывшим телом. Она поспешила помочь ему подняться, но мракоборец твёрдо настаивал на своём. Он никуда не уйдёт. По крайней мере, не сейчас.       У них ещё было немного времени, чтобы насытиться обществом друг друга.       — Я не хочу отдавать ему тебя, — почти умоляюще прошептал Драко, прислонив девичью ладонь к своей груди. Гермиона вжала трясущиеся пальцы в ткань чёрной рубашки, почувствовав ответную реакцию внутри брони. По сравнению с бешено бьющимся сердцем — слова Малфоя казались роптанием. — Я так долго пытался уберечь тебя, Грейнджер. Не позволяй ублюдку отнимать тебя у меня.       — Ты говоришь так, будто я вещь, — голосовые связки сдавливало от переизбытка эмоций. Гермиона не говорила, почти хрипела в ответ, будто боялась, что излишняя громкость нарушит некое таинство между молодыми людьми. — И вы соревнуетесь, кому достанется главный приз.       — Я всего лишь борюсь за любимую девушку, — Гермиона активно покачала головой, словно отмахиваясь от заявлений Малфоя. Она не хотела слушать этого признания. Точно не здесь, не при таких обстоятельствах. Он просто не может поступить с ней так жестоко. Но Драко поступал, дергая руку волшебницы на себя до рвущихся сухожилий. — Неужели ты считаешь себя недостойной этого?       — А ты, судя по всему, считаешь себя достойным смерти? — Грейнджер оскалилась в лицо Малфою, но он не дернул ни одним мускулом. Молча принимал досадную иронию, явно понимая, почему Гермиона реагирует именно так. Потому что ей было больно. — Это жестоко, Драко.       —Жестоко — потерять ту, кто научила чувствовать что-то, кроме вечной злобы и обиды, — они соприкоснулись лбами, и Грейнджер могла ощущать на себе жаркое дыхание — единственное со знаком плюс, что скрывалось внутри Малфоя. — Ты была той, кто вытащила меня из всего дерьма. Ты оказалась единственной способной дать мне отпор, показала, насколько я жалок, — Драко вновь напоминал ей о былом. Она не раз говорила о том, насколько сильно он любил жалеть себя, надеясь, что это поможет заставить слизеринца бороться. — И это помогло мне переосмыслить всё. Ты не представляешь, насколько я благодарен, что ты спасла меня тогда, в башне старост, — мракоборец сдвинул голову чуть правее, мазнув нежными губами возле купидоновой арки над устами волшебницы. Гермиона осязала, как длинные мужские ресницы поглаживающими движениями опускаются на её лице невесомым пёрышком. — Я был последним мудаком, знаю. Но ты — ты стала моей причиной, чтобы жить дальше, — ведьма обхватила пальцами ткань рубашки, притянув Малфоя к себе ближе. Настолько, что теперь было нечем дышать — чувства закупоривали лёгкие, заставляя насыщаться иным. Друг другом. — Жестоко — потерять ту, кого любишь всем своим сердцем, Гермиона.       Последняя фраза потонула в единении тел, Гермиона закончила тираду Малфоя своевольной выходкой, позабыв напрочь о клятвах, данных самой себе. Бездействие больше не имело никакого смысла, когда зов сердца принуждал девушку потопить долгожданные слова в поцелуе.       Она накрыла своими устами мужские, проходя по ним без особой аккуратности, вымещая в своих движениях безумное желание показать, насколько взаимными были их чувства. Она прописывала свою правду по губам Малфоя, пытаясь понять, насколько безжалостной может быть судьба, скрещивающая долгожданное признание чувств и неизбежную погибель.       Его губы были на вкус, как раздробленное в крошево стекло, врезавшееся в девичье нутро мучительной тоской. На вкус, как самый лучший нектар, наполнявший рецепторы живительной влагой и долгожданным насыщением. Лучшее, что могла почувствовать Гермиона за всю свою жизнь. Но то, что окрыляло её, заставляя подаваться вперед, однажды и должно погубить. Простая аксиома. Обретенное на мгновение счастье обернется страданиями.       Мы будем прокляты, Драко.       Она прокручивала эти давние слова на вечном повторе, вспоминая, как впервые позволила себе близость с тем, кого когда-то ненавидела. Сейчас это казалось чем-то нереальным, из альтернативной вселенной, где им никогда не суждено было встретиться. Но та реальность, лишённая трудностей выбора, самобичевания и объективного зла в лице Чистильщика, являлась для Гермионы хуже того, что она имела сейчас.       Она была готова сгореть заживо в Аду, в который зарекалась не возвращаться.       Но перспектива быть чужой для Драко — хуже Чистилища.       Запустив пальцы в короткую стрижку Малфоя, Гермиона обхватила его торс ногами. Драко целовал её, как следовало человеку, подписавшему договор с чудовищем. На прощание, вкладывая в каждый свой жест отчаяние. Он проталкивался в девичий рот языком, углубляя поцелуй. Проходился по нёбу, а после соединялся с языком Грейнджер. В этом скрывалась почти мольба, вынуждавшая Гермиону расслабиться и позволить ему насытиться их общим проклятьем.       Её губы сминались грубостью, которая почти не вязалась с той нежностью, что обрушилась на неё, подобно лавине, в ничто не предвещающий день. Драко умело играл на противоречиях, выворачивая всё в исконно правильную сторону. Ту, что так нравилась Гермионе.       Его руки блуждали по девичьему телу, находя лямки сарафана и белья, которые тут же опустились ниже. Он отстранился от девичьих уст, окропив своими губами россыпь веснушек на правом плече. Поверх них он оставил несколько слабых укусов, очередные метки, чтобы Гермиона не смела забывать.       Она бы ни за что не смогла. Каждый вдох, каждый тихий стон, наполненный звуками чистейшего удовольствия, Гермиона ни за что бы не замарала спасительным забвением. Эти воспоминания, как и сотня предшествующих, обернутся крестом на её шее, который она пронесет, несмотря ни на что.       — Драко, я…       — Нет, — он смазал эти слова собственными губами, бегло проходившими по обнажённым ключицам, оставляя влажные дорожки на оливковой коже. — Скажи мне об этом, когда я вернусь.       — Так обычно говорят те, кто возвращаться не планирует, — парировала Гермиона, пригладив Малфоя по макушке. Он остановился, прижавшись головой к её груди, и это было так… не свойственно ему. Представать перед кем-то беззащитным и человечным, лишённым вечного флёра несокрушимости и строгости. — Раззадориваешь смерть, Драко, — ладони волшебницы опустились ниже, ласково обхватив шею мракоборца.       — Знаешь, что обычно говорю смерти я?       У Гермионы было множество догадок, начиная с пафосной бравады, заканчивая целым набором брани. Малфой мог сказать всё, что угодно, и каждая из его фраз могла бы иметь смысл. Потому что всё, к чему он относился, обрастало сутью.       Грейнджер пожала плечами, позволив Драко самому развеять теории в голове волшебницы. Он отстранился от неё, посмотрев прямо в глаза. В бездонных серебристых радужках уже был заготовлен ответ, и Гермиона подхватила тот самый потайной смысл, произнеся сакральную мысль почти в унисон с мужским голосом.       — Не сегодня.

***

      Время становилось по-настоящему беспощадным в моменты, когда его хотелось ускорить. Вкрутить в механизм часов несколько дополнительных шестеренок, чтобы те поспособствовали быстрому обороту стрелки вокруг своей оси. Жалкие поползновения минут пагубно влияли на нервную систему Грейнджер.       Как бы она ни пыталась себя отвлечь, взгляд постоянно примыкал к циферблату. Карий ореол впервые за долгое время вспыхивал янтарными вкраплениями, стоило ведьме заметить, что с прошлого — очередного — раза оборот совершился всего на одну четвертую.       Гермиона никогда не думала, что страшнее собственных снов окажется явь, взятая в заложники проклятого времени. Часы, проведенные в одиночестве, душили медлительностью до лопавшихся капилляров в белках. До посиневшей яремной вены на шее, где удавка затягивалась туже. Ведьма чувствовала это так явно, словно вновь попалась под прицел тёмной магии Чистильщика. Паника давила гранитной плитой на грудную клетку, дробя кости до кальциевого порошка, смешивавшегося с кровью.       Грейнджер хотелось вытошнить всю эту чернь из себя, чтобы не ощущать, как мучительное ожидание превращалось в очередную пытку. Ведьма поймала себя на гнусной мысли о том, что она бы с радостью променяла сегодняшний вечер на очередную оторопь, подаренную Морфеем. Ощущать внутри себя ползающих червей и воронов, что выклевывали плоть до мясистых дыр, оказалось бы намного приятнее, чем ждать вестей из самой преисподней.       Но утонуть в мутных водах сомнамбулы ей не позволяло Зелье-сна-без-сновидений, выпитое сразу же, как только Драко покинул её. Гермиона нашла небольшой флакон, спрятанный на дне ящика с одеждой, и испила его почти до самого дна, чувствуя, как безвкусность обращается спасением. Шансом выстоять против собственного организма, не поддаваясь усталости. Грейнджер не желала засыпать до тех пор, пока она самолично не убедится в том, что близкие ей люди живы.       Жив тот, кто наполнил своим откровенным признанием каждый клапан девичьего сердца. Вместо венозных артерий там расцветали бутоны нежно-розовых цветов. Но в этом едва ли было что-то от настоящего чуда. Фраза, засевшая во внутренностях лихорадкой, напоминала о страшной японской легенде, гласившей о том, что одержимого безумной любовью человека одолевает мифическая болезнь — Ханахаки.       Подобное ощущала и сама Гермиона. Обросшая олеандром, она осязала, как органы покрываются парадоксальным растением, способным, как уничтожить её, так и возвратить к жизни.       Это всё очень напоминало о Драко. Его любовь могла сотворить с Грейнджер самые непредсказуемые, не поддающиеся логическому объяснению, вещи. Он выворачивал её нутро наизнанку, играясь с её чувствами так ловко, что порой становилось по-настоящему жутко. Насколько далёко была готова зайти Гермиона, чтобы всецело прочувствовать силу его намерений.       И ответ был известен. Всегда сверкал на глади этих отношений. Она пойдёт за ним до самого конца, ведомая лукавым демонов с ослепляющей платиной вместо волос.       Она любила его. Так, как, наверное, никого и никогда. Ей следовало признаться самой себе в этом намного раньше. Когда впервые почувствовала скол на собственной броне, вышитой кольчугой из надуманных принципов и едких обид.       Гермиона не помнила точно, когда это произошло. Возможно, потому что она никогда по-настоящему и не отрекалась от Малфоя. Внутри её прокажённого влюбленностью сердца всегда теплилось ощущение, одолевшее её давным-давно. Ещё в Хогвартсе. То, что она воспринимала отклонением от нормы, помешательством на фоне общей трагедии, помутнением рассудка, — являлось основой для нечто большего.       Грейнджер всегда старалась замуровать в себе эти внушающие боязнь эмоции, оправдывала свою тягу к блондину природным интересом. Как бывало с книгами или новыми, неисследованными знаниями. Ей всего лишь хотелось узнать его получше, чтобы подтвердить вымуштрованную годами неприязнь к слизеринцу. Но собственные предубеждения сгинули в пропасть, разбившись о скалы пугающего открытия.       Гермиона так старательно подбиралась к Малфою ближе, пролистывала каждую страницу его сложной натуры, вчитываясь в каждый позволительный фрагмент, что даже не заметила, как он овладел девушкой целиком. Каждым уголком её сознания, расставляя напоминания о себе во всём.       В каждом аромате. Слове, сказанном так, будто резал наживую. В поступках, что он так умело скрывал. Грейнджер, сама того не осознавая, позволила себе влюбиться в того, кто был так далёк от идеала.       Но, возможно, в этом и скрывалась вся суть. Искалеченная войной девичья душа бессознательно потянулась к тому, в ком света почти не было. Пропитанный мороком, Драко казался для неё самым подходящим вариантом, чтобы не сойти с ума от лицемерных улыбок, делавших акцент на том, что всё хорошо.       Они никогда не были противоположностями. Никакого избитого инь и янь, способного объяснить причину их невероятной тяги друг к другу. Всё было намного проще, без пафосной мишуры. Мрак притянул собою темень, создавая благоприятную среду для того, чтобы Гермиона впервые почувствовала себя спокойно.       И теперь, когда эту частичку пытались оторвать с корнем, волшебница чувствовала себя едва живой. Вдыхающей воздух, лишённый терпкого шлейфа. Драко решил покинуть Грейнджер основательно, забрав с собой абсолютно всё, что могло бы напоминать о нём.       Гермиона терпела бесконечные часы заточения в спальне, пытаясь отвлечься книгой. Выбор бессознательно пал на «Властелина колец», который горделиво красовался на одной из полок в Малфоевской коллекции. Почему-то сейчас эта история казалась подходящей, идеально перекликавшейся с тем, что переживала не только Грейнджер.       Они все были задействованы в бесконечном пути, чтобы, наконец-то, добраться до того самого эпицентра зла. Своеобразный Мордор, кипевший в адском пламени, скрывавший в себе эфемерное чудовище, некогда господствовавшее в людском мире. Только вместо символичного кольца, им требовалось уничтожить волшебницу, чтобы положить конец этому кошмару.       Гермиона, хоть и послушалась Драко, но продолжала думать о том, что Чистильщик остановится только в одном случае. Если он получит свой самый ожидаемый подарок, о котором он грезил так долго и мучительно. Овладей он Грейнджер, возможно, магическая Англия могла бы наконец-то уснуть спокойным сном.       Никто не планировал хоронить ведьму.       Но могила уже была заготовлена и просто ямой ей никогда не стать.       Если не Грейнджер, значит, там точно окажется кто-то другой. И пусть главная девичья прихоть воплотится в жизнь, и Сатана встретит своего истинного слугу со всеми почестями. Она так сильно хотела, чтобы этим кто-то стал непобедимый мастер, чей леденящий душу апофеоз обязательно должен обратиться останками, удобрявшими почву.       Волшебница запнулась на середине строчки, осознав, что читает её уже в пятый раз, а беспорядочные мысли вновь касаются проклятого загадочника, заполоняющего девичье сознание целиком и полностью. Гермиона покачала головой, силой заставляя себя не поворачивать голову к часам, монотонно тикавшим на полке возле кровати.       Она зажмурила глаза, обращаясь к распространённому приёму из книг по психологии — дыхательная практика. Гермиона изучала некоторые методы, чтобы справиться с посттравматическим синдромом. Девушка намеренно не посещала магловского психотерапевта и целителя разума в Мунго, опасаясь официально поставленного диагноза. Если бы специалист подтвердил, что с девушкой что-то было не так, это бы означало, что тягостные события, которые ей пришлось пережить, всё-таки повлияли на неё. А, значит, забыть весь этот ужас будет сложнее.       И только спустя годы Грейнджер поняла.       Чем дальше убегаешь от проблемы, тем глубже вонзаются зубья капкана.       Её собственный уже начинал распарывать ей глотку, когда приступ настиг в очередной раз.       Приступ обтянул шею колючей проволокой, вонзившись до костей. Гермиона отложила книгу в сторону, рефлекторно потянувшись к горлу, почти расцарапывая плоть. Она и вправду думала, что физическое воздействие смогло бы унять это режущее ощущение в трахее, когда каждый вздох дробил диафрагму. Грейнджер открыла рот в немом вдохе, пытаясь освободиться от сдвигающихся стен вокруг её хрупкого тела. Ей казалось, что комната становится меньше, а бетонные плиты вот-вот могли обрушиться на неё.       Девичьи ладони метнулись от горла в волосы, сжав локоны у корней. Волшебница принялась раскачиваться назад и вперед, пытаясь нащупать точку опоры в чертогах своего разума.       Подумать о чём-нибудь отвлеченном. Просчитать до десяти.       Гермиона пыталась перебрать в своей голове всевозможные светлые воспоминания. Что-то, от чего бы её сердце не разгоняло пульс, стучавший в висках. Что-то, что не укалывало её душу горестной инъекцией, которая уж точно не помогла бы унять плачевные последствия приступа.       Она должна была вспомнить. Хотя бы одно чёртово воспоминание, способное вытащить её из этой западни.       Но в памяти было мелко. Слишком пусто, чтобы копаться, выбирая, какое из памятных событий имеет право стать антидотом к этому нескончаемым мукам, покрывавшем сознание пеленой. Гермиона болезненно вдавливала ладони в череп, борясь с самой собой. Почему не получалось? Почему вместо спасения, обернутого в оболочку счастливого эпизода из прошлого, она чувствовала целое ничего. Девичий разум напоминал вакуум, отделявший её от тропы, что с соединяла участком мозга, в котором точно можно было отыскать помощь.       Грейнджер напоминала самой себе дышать.       Вдох. Раз. Выдох. Два.       Её лицо онемело от холода. Неужели панический припадок забирал последние силы, и организм не мог нормально функционировать и прогревать девичье тело.       Вдох. Три. Выдох. Четыре.       Гермиона распахнула глаза, заметив, что на выдохе изо рта выпорхнуло облачко пара. Значит, дело было не в её состоянии. В доме и вправду было холодно настолько, что создавалось впечатление, будто сейчас не июнь, а самый разгар зимы. И та беспощадно укрывала стужей девичьи конечности, заставляя их неметь от каждого малейшего движения. Убрав пальцы от черепа, волшебница вытянула их перед собой, заметив, что они успели побледнеть, становясь бледно-синими. Будто кровь и вовсе не циркулировала, а замораживалась в венах от фантомного воздействия.       Вдох. Пять. Выдох. Шесть.       Ведьме удавалось постепенно прийти в себя, но это был ещё не конец. Сознание будто налилось свинцом, а мозг почти не соображал, лавируя меж сознательным и бессознательным. Связь с реальностью частенько смывалась, погружая волшебницу в состояние ступора. Такое уже бывало раньше, когда девушку одолевала очередная вспышка посттравматического синдрома. Гермионе требовалось время, чтобы прийти в себя.       Живоглот, мирно спавший на кровати, заметил беспокойство хозяйки. Жмыр встал на дыбы, взъерошив шерсть. Гермиона погладила существо, надеясь, что он успокоится. Но Живоглот прошипел в ответ, издав утробное рычание, отвернувшись от хозяйки.       Грейнджер попыталась слезть с кровати, но вместо этого упала плашмя на пол, неприятно ударяясь бедром о деревянный пол. Ладони скользнули по поверхности, словно та была залита водой и хорошенько примёрзла. Ведомая безумной затеей, Гермиона ударила по дереву, и слой под кулаком треснул, слегка раскрошившись. Девушка лежала на льду. Но… как?       Вдох. Семь. Выдох. Восемь.       Всё, что Грейнджер видела сейчас или ощущала, было нереальным. Происки больного воображения и разума, испещренного жутью. Гермиона слишком часто бывала пленницей собственного подсознания, и жуткие сюжеты просочились из стороны грёз в настоящее. В реальный мир, где этому просто не могло быть никакого места.       Это нереально. Тебе просто кажется.       Ей срочно требовалось найти Блейза. Забини прибыл к Гермионе по просьбе Малфоя, чтобы девушке было не так боязно оставаться одной. Личная охрана не имела полномочий находиться в доме, но от их присутствия на территории участка Грейнджер почему-то легче не становилось. Волшебнице был нужен тот, кто отвлечёт её разговорами, и, если потребуется, бутылкой джина.       Но алкоголь не потребовался, итальянцу прекрасно удалось заболтать ведьму настолько, что ей и вправду помогла терапия, которую мулат называл обыкновенной болтовнёй. И пусть. Главное, что на несколько часов она смогла вырваться из оков безысходности и на всего на чуть-чуть отречься от собственного презрения и поверить в надежду.       Но как только Блейз попросил Гермиону подняться к себе, чтобы поспать, а сам устроился на диване в гостиной, собственные демоны, что поджидали её, вышли из-за угла. И теперь витали над ней, подобно коршунам, отламывая лакомые куски от ментального состояния ведьмы.       Грейнджер поднялась с пола, но едва не повредила лодыжку, когда пыталась устоять на своих двоих. Благо, волшебная палочка так и оставалась лежать на краю кровати, и Гермионе не потребовалось лишних усилий, чтобы дотянуться до неё. Вооружившись древком, волшебница произнесла заклинание горячего воздуха, чтобы растопить лёд. Вся комната тут же оказалась залита водой, её уровень достигал щиколотки. За бытовым заклинанием последовало Тергео, заставившее всю влагу всосаться в кончик виноградной лозы.       Пошатываясь, Гермиона вышла из комнаты, и стремительным шагом направилась вниз Подойдя к лестнице, она замедлила ход, заметив, что, несмотря на гробовую тишину, весь первый этаж был озарён светом. Большая подвесная люстра, сделанная из хрусталя, со вставками для свечей наполняла гостиную и кухню интенсивными бликами от пламени. Чеканно подчеркивая каждый элемент.       Но в этой обстановке не доставало самого главного. Блейза. Гермиона помнила, что он оставался в гостиной, расположившись на диване. Может, он просто вышел на улицу, чтобы подышать свежим воздухом или покурить? Возможно, в этом не было ничего странного, и Грейнджер просто беспокоилась без видимых на то причин.       Волшебница сделала несколько шагов вперед, спускаясь. Она преодолевала лестничный пролёт, потирая ладони друг о друга. Здесь воздух буквально расчесывал плоть, искалывая каждую клеточку морозностью. Гермиона могла поклясться, что чувствовала, как ветер проникает сквозь распущенные волосы, щекоча затылок. Дуновение завывало где-то вдалеке, будто кто-то распахнул створки в преддверии бури. Но дом имел панорамные окна, которые было просто невозможно открыть.       Девушка прокралась через кухню, отмечая здесь абсолютный порядок. Всё осталось на своих местах. Блейз и Гермиона пили чай, любезно отказавшись от ужина, приготовленного Тинки. Домовик почти ни разу не покинула кухонного островка за весь вечер, чтобы в конце убрать за молодыми людьми. Вся посуда была вымыта и лежала на сушилке.       Гостиная тоже не подверглась разгрому. Мебель осталась в целости, а разложенные вещи Малфоя были нетронуты. Гермиона предполагала, что в доме мог быть кто-то посторонний, отрекаясь от первоначальной теории, что наколдованный лёд и низкая температура были следствием того, что волшебница сошла с ума. Нет. Просто кому-то было выгодно, чтобы она так подумала. Решила, что так и не выбралась из своего ночного кошмара.       Но Грейнджер всегда стремилась проверять и опровергать то, что её мозг принимать никак не хотел. Внутреннее чутье никогда не давало сбой.       — Блейз? — тихо позвала Грейнджер, бросив взгляд на диван. Простынь и одеяло были скомканы, будто кто-то наспех поднимался, и смял постельное белье. Первая странность, замеченная внимательными глазами волшебницы. — Тинки? — Гермиона повысила голос, и обошла мебель, встав напротив окна.       Никто не откликался. Дрожащие пальцы сжались на палочке, а мозг, все ещё находившийся под влиянием приступа, подбрасывал самые гнусные варианты событий.       Что, если Чистильщик расквитался с отрядом мракоборцев и пришёл за Грейнджер?       Свет от пламени, подтапливавшего воск на свечах, не давал возможности разглядеть то, что происходило по ту сторону толстого стекла. Территория затмевалась отражением внутреннего убранства и самой Гермионой. Она смотрела на саму себя через призму панорамного окна, но не видела ни одного силуэта в беспроглядной мгле.       Гермиона обернулась через плечо и произнесла заклинание, затушившее каждую свечу на люстре, погрузив первый этаж в темноту. Свободная ладонь сжалась до впивавшихся в кожу ногтей, а глаза пугливо бродили по полу, оттягивали момент, чтобы взглянуть на происходящее по ту сторону. Грейнджер впервые было не стыдно признаться в том, что ей было по-настоящему страшно. Никакие иллюзорные сны не могли сравниться с тем, что сейчас ощущала волшебница наяву.       Абсолютное неведение. Кромешное одиночество. И тьма, ласкавшая с головы до пят. Но среди колыхавшего кудри ветра и мерзлоты в ней не было ничего притягательного. В данную секунду Гермионе хотелось отвернуться от неё, попросить своенравную компаньонку отступить. Не выявлять зловещую картину, подтверждавшую главные опасения ведьмы.       В доме находился чужак, посеявший хаос в стенах, что были признаны главным укрытием для волшебницы.       Грейнджер рефлекторно прикрыла рот ладонью, сдерживая затравленный крик меж фаланг. Испуг усугубил приступ, наложил очередную печать на плачевное состояние Гермионы, но вместо удушья и подступающей истерики она ощущала, как дереализация выходила на новый уровень. Высшая ступень ступора, при котором она не могла пошевелить даже кончиком пальца. Девушка стояла вплотную к стеклу, чувствуя кожей изморозь, усеявшую окно витиеватыми узорами. Наброски напоминали тонкие кости. Уродство, расползающееся вдоль всего дома, идеально перекликалось с тем, на что были устремлены карие глаза.       Мгла, воцарившаяся вокруг, открывала безупречный вид. Гермиона могла заметить каждую деталь, врезавшуюся в расширенный зрачок багровыми каплями, коими было усеяна территория, прилегавшая к дому.       Она впитывала своим взором абсолютно всё, ни капли не страшась сойти с ума от увиденного. Силуэты, что были распластаны на подстриженном газоне. Искривлённые в неестественных позах тела охранников, павших, подобно игрушечным солдатикам, от которых оторвали конечности при неаккуратной игре. Их лица подсвечивала полная луна, мерцавшая убийственным перламутром. В окаменевших мышцах трупов застыла гримаса агонии и посмертной борьбы. Плоть была исполосована глубокими ранами. И кровь, льющаяся ручьём и пачкая скошенную траву. Она была везде.       Вдох. Девять.       На десяти воздуха в лёгких не осталось. Он застыл в альвеолах бетонной субстанцией. Органы сжались от тени за спиной волшебницы, возникшей внезапно и, казалось, из ниоткуда. Гермиона испуганно отпрянула от отражения в окне, принявшись бежать. Куда она не понимала, но инстинкт самосохранения бил набатом в черепной коробке единственное наставление — убирайся, да поскорее.       Конечности не слушались, нервная система слабо подавала сигналы, озабоченная паникой. Синдром набивал мышцы ватой, отчего Грейнджер просто волоклась по полу, убирая с лица прилипавшие из-за пота кудри. Это выглядело так жалко.       Загнанный зверек пытался спастись, но никак не мог понять, что давным-давно находился в ловушке.       Этот дом — и являлся капканом для Грейнджер.       Не Мэнор. Конечно, нет. Они вновь заблудились в лабиринтах чужого разума, поверив ублюдку в маске. Чистильщик вновь всех обхитрил, выдав первоклассную уловку за чистую монету.       Этому бы поаплодировать, да вот только руки не слушались, тремор прошивал каждое сухожилие невидимой нитью.       Бедро обдало резной болью, соприкоснувшись с острым углом тумбочке, ставшей препятствием на пути к освобождению. Ткань на фланелевых штанах порвалась, разбавив треском гробовую тишину. Грейнджер упала пластом, приземлившись на ладони. Она поняла, что не сможет бежать дальше. Темнота заливалась в глазницы чернильной массой, застилая весь обзор. Девушка шаркала по полу, отталкиваясь, чтобы проползти хотя бы несколько метров. Если ей повезет, то входная дверь окажется незапертой.       Но в этой части истории Гермионе не могло повезти. Как она уже говорила ранее, волшебница исчерпала весь лимит просьб у фортуны, и та повернулась к ней спиной, игнорируя девичье положение.       Ногти цеплялись за древесные доски, оставляя росчерк борозд. Почувствовав теплую жидкость под пластиной, Грейнджер прикусила губу, игнорируя жалящий до мяса дискомфорт. Очередной рывок вперед не увенчался успехом, Гермиона оказалась зажатой ногами незваного гостя.       Повернувшись на спину, ведьма заметила подсвечиваемую лунными бликами фигуру, возвышающуюся над ней. Острый каблук коснулся грудной клетки лежавшей Грейнджер, прижимая истошно дышавшее тело жертвы к полу. Гермиона пыталась бороться, прицеливалась палочкой, чтобы вонзить остриё древка в лодыжку, но её ладонь заблокировали, вжав подошву второй туфли в запястье, не дав возможности выстрелить Непростительным в двуличную мразь.       Девушке не пришлось гадать ни секунды, чтобы понять, кто измывался над ней. Цветочный аромат впился в ноздри гадким, отторгающим букетом, стоило человеку опуститься ниже. На лице красовалась маска — не такая, как у Чистильщика. Хозяин поскупился на побрякушки для своей ищейки, выдав ей скромную ширму, сделанную из материала чёрного цвета, переливавшегося пурпурным оттенком. Обсидиан — подобный цвету глаз той, что с упованием вонзила очередной предательский клинок.       Свободная ладонь взмыла вверх, сбросив маску с лица. Пэнси. Она выглядела, как фарфоровая кукла. Лишённая эмоций, кроме очевидного насмехательства над слабостью той, кого она считала лучшей подругой. Статичная полуулыбка выдавала в ней психопатку, наконец дорвавшуюся до самого интересного. Бледная аристократичность не прельщала, теперь она виделась извращением. Будто кто-то раскроил красоту Паркинсон и перешил на собственный манер.       — Где Блейз и Тинки? — прошипела Гермиона, подавшись вперед. Она не знала, что было на уме у брюнетки, но терять было нечего. Всем было очевидно, зачем Паркинсон явилась сюда. По приказу хозяина, разумеется.       — Они в безопасности, — промурлыкала Пэнси, накрутив локон Гермионы на свой холодный, изогнутый палец. — Не волнуйся, они скоро проснутся, — девушка широко улыбнулась, обнажив белоснежные зубы. Скалилась, как гребаное зверьё, ластившаяся к куску добычи.       — Двуличная сука, — Гермиона плюнула в лицо Паркинсон. Густой плевок на щеке больной стервы напоминал трещину, из-под которой виднелось истинное уродство.       Девушка дёрнулась вперед, но каблук вжался сильнее, проткнув кожу на предплечье ведьмы. Зрительный контакт с Паркинсон повышал градус злости в крови, вынуждая Грейнджер высказать всё то, что лежало у неё на душе. Но яростное выражение лица Пэнси заставило Гермиону заткнуться.       — Приготовься к незабываемому путешествию, грязнокровка, — ярость вспыхнула в вороньих радужках, наполнив нутро волшебницы новой порцией страха. — Он скучал.       Гермиона так сильно жаждала встретиться с Чистильщиком, и теперь, когда возможность, наконец, выдалась, она понимала, что никогда не была так близка к финалу. Всё, что она ощущала ранее, — просто ничто. Животворящий страх наполнял сердце агонией, атрофировавшей заявленную ранее смелость.       Сжатая в кулак ладонь Паркинсон оказалась возле лица Грейнджер. Ведьма дёрнулась в сторону, но в этом едва ли был смысл. Брюнетка разомкнула ладонь, а дуновение разнесло кристаллическую пыльцу, осевшую в дыхательных путях.       Малфой был прав. Смерть точно не настигнет его сегодня, ведь в её приоритете всегда была Грейнджер.       И сегодня — точно её день.

***

      Несколько неосторожных хлопков чувствовались за гранью ощутимого. Гермиона пыталась открыть глаза, но утяжеленные веки не слушали просьб. Будто давали девушке возможность окончательно прийти в себя, чтобы не сойти с ума от обстановки вокруг.       Грейнджер потеряла счёт времени, не совсем понимая, сколько провела в бессознательном состоянии. На сей раз кошмары не мучали её, по ту сторону было непривычно тихо и темно. Изредка маячили размытые образы, но в них не было особой конкретики. И не то чтобы Гермиона и вправду хотела понять, что сопровождало её в минуты — часы или дни — искусственной комы.       Когда ведьма пошевелила руками, то ощутила, что связана. И при ней не было волшебной палочки. Конечности оказались туго сжаты за спиной, а в кожу впивались крепкие верёвки, подавлявшие желание волшебницы пошевелиться. Гермиона поняла по затёкшим предплечьям, что находилась в таком положении достаточно долго.       Зрительный нерв под прикрытыми веками никак не реагировал на свет, значит, сейчас была либо ночь, либо Гермиона находилась там, где факелы и свечи — неподходящая для антуража роскошь.       Очередной толчок в плечо заставил девушку приоткрыть глаза, слегка пощурившись с непривычки. Грейнджер бегло оглядела помещение, отметив, что была права — время суток не играло никакой роли.       Царившая влажность и грязь под ногами вопила о том, что она восседала в центре подвала. Достаточно избито для того, кто всячески пытался действовать в обход клише. Лишь слабый огонёк на висевшем факеле вдалеке намекал на то, что здесь царила не жизнь. Существование на грани неминуемой смерти. Подготовительный этап, чтоб шагнуть навстречу адскому пеклу.       Гермиона почувствовала возле себя смрадную вонь. Гниль заполоняла носовые пазухи, проталкиваясь по слизистой желанием выплюнуть все свои внутренности. Будто кто-то давно умер, а тело оставили гнить, раздирая девичье обоняние.       Повернув голову левее — куда приходился слабый удар, — Грейнджер заметила сгорбившегося мужчину. Длинные сальные волосы достигали груди, скрывая собой часть исхудалого тела. Вместо одежды — измазанное в чём-то мерзком тряпьё, явно сидевшее не по фигуре. Он едва стоял на ногах, держа трясущимися руками миску. Ногти щёлкали по кайме сосуда, сопровождая действия неприятным скрипом.       Гермиона прищурила глаза, слегка приблизившись, — насколько позволяли привязанные к стулу конечности, — чтобы разглядеть в этом незнакомце профессора Доу. Некогда обольстительного мужчину, заставлявшего весь старший курс заходиться в восторженных охах. Девушки души в нём не чаяли, мечтая попасть к Освальду на курс, чтобы заигрывать с молодым преподавателем.       Увидев они его сейчас, сгинули бы в брезгливых восклицаниях. Мистер Доу, помогавший настоящему Чистильщику, выглядел, как забитое до полусмерти существо. Лишённое рассудка и разумного блеска в глазах. Он был очередной куклой в коллекции мастера, выполнявшей грязную работу. Обезумевший в своём рвении служить. Жалкое зрелище.       — Хозяин потребовал, чтобы вы выпили это, — Доу протянул миску к лицу Грейнджер, и та резко отдёрнула голову. Пахло просто омерзительно. Подобно хрипящему голосу, издававшемуся из уст пешки Чистильщика. — Поможет от обезвоживания.       — Гори в аду, сволочь, — процедила Гермиона, отвернувшись к противоположной стене.       С другого конца подвала послышали громкие хлопки. Густые, обволакивающие нутро бесовским одобрением. Обычные смертные никогда не слышались так. Олицетворение зла всегда совершало свои действия с размахом, заполняя пугающим величием каждый дюйм.       На усеянном грязью полу раздались плавные шаги. Всего парочка, но этого с лихвой хватило, чтобы рефлекторно вжаться в спинку стула. Девичье сознание будто было не готово встретиться лицом к лицу с главным ночным кошмаром, ожившим по зову многолетних прошений. Гермионе и вправду стоило бояться своих желаний. Ведь они, как известно, могли оживать.       Силуэт остановился, облокотившись боком о стену. Он больше не казался далёким, но свет, сходящий с факела, не позволял девушке разглядеть настоящего убийцу в полной мере. Падал избирательно, скрывая мглистой вуалью самое главное — лицо. Открывал Грейнджер только очертания, помогавшие мозгу интуитивно собирать замеченные детали в целостный портрет.       — Браво, Нэнси Дрю, — пропел замогильный голос. Басистость была визитной карточкой Чистильщика, и он не стремился с ней расстаться даже сейчас, когда маски, казалось, должны быть сброшены. Так и было. Гермиона не замечала металлической резьбы выше открытой шеи. — После нашей последней встречи ты подточила свои зубки.       Убийца сделал ещё один шаг, словно учуял негласное желание Грейнджер увидеть его настоящего. Но не стремился раскрывать абсолютно все карты, скармливал шестерки, оставляя козыри припрятанными в рукавах чёрной рубашки.       Но низкой масти оказалось достаточно, чтобы разум смог лихорадочно сопоставить черты, выглядывавшие из тени. Оливковая плоть — идентичная цвету Гермионы — подчеркивалась облизывающим огнём. Свирепое пламя шло ему, как ничто другое не могло характеризировать именно этого человека. Нескончаемый запас энергии. Запал ко всему, что казалось ему любопытным и интересным. Его незаурядный ум и экстраординарность разжигали в сердцах окружающих тягу. Абсолютное восхищение.       Россыпь веснушек на правой щеке прежде добавляли шарма. Особенность, оставленная поцелуем знойного солнца. Как знак того, что этот человек отмечен светом. Какое издевательство над судьбой.       Гермиона подняла взгляд выше, встречаясь с глазом, смотревшим вглубь девичьей души. Иссиня-тёмная радужка, как вечное напоминание о том, что человек — сам творец своей судьбы. И никакой приписной свыше сценарий не мог повлиять на ход чудовищных желаний. Если сердце тяготеет к тьме, какой резон сетовать на эфемерную силу?       Но он был лишён сердца. И здесь не было места для метафор. Гермиона собственными глазами видела, как грудная клетка разошлась по швам, а бьющийся орган сжимался в руке… Доу.       — Это просто… — она не могла найти слов, чтобы описать весь спектр своих чувств. Её глаза округлились донельзя, выражая шок. — Невозможно.       Грейнджер не могла поверить в то, что человек, стоявший перед ней, был жив. Тот, кто давным-давно считался мёртвым, оказался живее всех живых. К кому Гермиона испытывала искреннее сочувствие. Чья смерть повлекла за собой годы самокопания и нескончаемое чувство вины. Он являлся её самой роковой ошибкой. Неправильный выбор, стоивший ей рассудка.       — Что с твоим лицом, пташка? — заклинание иссякло из мужского голоса, и Гермиона могла поклясться, что едва не оглохла, услышав подлинные ноты. — Выглядишь так, будто призрака увидела.       Мальчик, учившийся с ней бок о бок. Чистокровный мальчик, мечтавший подружиться и завоевать доверие грязнокровки. Мальчик, болтавший о несправедливой жизни. Мальчик, который заставил её поверить, насколько обманчивой может быть внешняя оболочка.       Чудовище, следившее за ней. Чудовище, втиравшееся в доверие. Чудовище, игравшее роль угнетённой жертвы. Чудовище, наконец, представшее перед ней в своём истинном облике.       Гермионе всегда следовало прислушиваться к внутреннему чутью. Оно никогда не обманывало. Если бы ведьма была бдительнее, то смогла бы разгадать самую главную загадку Чистильщика, не угодив в пасть левиафану.       И побойтесь его гнева, если решитесь переступить черту.