Одержимость

      Май, 2005 год       Пропитанная сигаретным дымом обстановка казалась для Грейнджер фантасмагоричной. Окружавшее не ощущалось настоящим. Осязаемым. Девушка пыталась вернуть себя в реальность, незаметно щипая своё запястье под столом, но оставленные близнецы-полумесяцы на коже не привлекали нервную систему. Обесточенная, она не внимала никаким реакциям. Лишь отголоски ощущений, не более того.       Куда сильнее кромсал последний час, разделивший девичью жизнь на банальное и избитое «до» и «после». Гермиона уже сбилась со счёта, сколько раз Чистильщик проводил незримую черту, разграничившую поток событий. Волшебница каждый раз верила, что этот — последний. Но убийца не стремился завершать свою бесконечную череду убийств, покушений и игрищ, к которым он так пристрастился.       Характер его преступлений походил на вредную привычку, с которой он должен был уже давным-давно проститься. Бросить, поставив жирную кровавую точку в конце, как гласит закон жанра. Совершить свой последний ход, перерезав Грейнджер горло. Но он давал отсрочку её жизни, словно говорил своими действиями, что обязательно вернётся за ведьмой, но чуть позже. Нужно немного подождать.       Ожидание омрачалось подбрасываемыми уликами, намекавшими на то, что все ближние поочередно становились соучастниками тёмных дел Чистильщика. Кто-то оказывался втянутым в историю неизвестного мастера насильно, становясь исключительно символом — изувеченным и покромсанным острым лезвием. Но кто-то был явно ценнее, чтобы проститься с миром живых так легко.       Гермиона все ещё пыталась подобрать частицы пазла, складывая их таким образом, чтобы в голове из ничего преобразовалась хотя бы какая-нибудь картина. Но всё в конечном итоге смешивалось в необъятное пятно, затмевавшее ясность. Эмоции били ключом, смывая собою рациональность и логичную последовательность.       Девушка была уверена, что совсем немного — и сойдёт с ума. Она была на грани срыва, когда психика просто не может впитывать в себя новую информацию. Мозг просто отказывался переваривать очередные подробности, отторгая по-настоящему неожиданные имена, возникавшие вспышкой в черепной коробке.       Запись каминной сети в кабинете Манса стала последней каплей, переполнившей чашу весов. Гермиона постепенно склонялась к пустовавшей; той, что совсем недавно казалась ведьме чем-то из ряда вон выходящим. Отныне Грейнджер не доверяла никому. И былая паранойя оказалась вовсе не беспочвенной. Теперь волшебница была уверена, что все эти недели ей не казалось. Внутреннее чутье сигнализировало красным огнём, указывая девушке на различные странности, принимаемые ею за сдвиг и помутнение рассудка.       Но тогда Гермиона ещё была в себе. Могла трезво оценить ситуацию, не боясь, что психический пласт разойдётся трещинами под прессом очередных раскрывающихся тайн.       Грейнджер опасливо перебирала фрагменты в своей памяти, одновременно надеясь и переживая, что найдёт там что-то, что подтвердит догадки. Пробираясь сквозь последний месяц, она пыталась вычленить из последних событий день, когда она видела Паркинсон последний раз.       Именно в тот вечер, накануне нападения, Гермионе показалось, что с подругой что-то не так. Она не могла дать поведению Пэнси объективную оценку, сложить из наблюдений здравый ответ, почему же волшебница так зацепилась за подозрительные вопросы брюнетки.       Твой дом ведь охраняется защитными чарами?       Обычный интерес, дружеское сочувствие и желание обезопасить Гермиону. Да, так могло показаться. Но только на первый взгляд. Если копнуть глубже, присматриваясь к словам под обновлённой призмой, то можно разглядеть, как обыкновенная любопытность окрашивается в омерзительный тон надежды; той самой, которой Гермиона брезговала.       Сейчас эта фраза воспроизводилась в голове предвкушением.       Корыстным интересом, предательским хладнокровием и желанием услышать положительный ответ.       Но не для того, чтобы сохранить неприкосновенность Грейнджер, а чтобы подстроить всё правильно.       Порадовать своего мастера, оставив драгоценную жертву в ловушке. Позволить зверью, восставшему из мёртвых, добраться до той, кто остался прозябать в капкане.       Очередное совпадение оказалось недостающим элементом. И, к девичьему разочарованию, слишком подходящим, чтобы не заметить среди сотни других. Паркинсон неспроста оказалась в тот вечер в доме Грейнджер. Она просчитывала каждый ход, пытаясь выведать у доверяющей ей Гермионы о защитных чарах. Непростительное к ведьме так и не применили, но всё шло к тому, чтобы доставить безвольную и едва живую Грейнджер к мастеру.       Этот план обязательно бы возымел успех у Чистильщика, если бы его очередной ручной зверёк не болтал о секретах хозяина. Ведь Доу рассказал о намерениях настоящего убийцы Малфою и Гарри, именно это уберегло Грейнджер от уготовленной участи — умереть от рук великого и ужасного.       Гермиона перебирала в голове различные оправдания для Пэнси, стремясь сохранить в своем сердце тёплые чувства к ней. Но все они рвались о нити, что привязывались к циничной и беспощадной фигуре в маске. Грейнджер не могла поверить, что все эти годы были всего лишь подстроенной реальностью, в которой каждый выполнял свою ключевую роль. Все, кроме Гермионы, которая свято верила и любила, даже не задумываясь о том, что ближний может с такой рьяностью и бессердечием воткнуть нож в спину, позволяя всем чувствам вытечь вместе с алой жидкостью.       Всё доверие и бескорыстие осталось лишь разводами на одежде.       Герман был не тем, за кого себя выдавал. Стефан, как называла его Дана, оказался незнакомцем, пытавшимся подстроиться под заготовленный сценарий. Придумал себе образ художника, внезапно влюбившегося в незнакомку в толпе. Ну разве не романтично? Достаточно весомо, чтобы поверить и ответить такой пронзительной истории взаимностью.       У Гермионы не оставалось никаких сомнений, что Пэнси и Стефан были связаны круговой порукой, имевшей кодовое название — Фиделио. По всей видимости, служившим сакральным смыслом для этих двух. На это намекал и арендодатель, упомянувший, что парня навещала незнакомка, все время скрывавшаяся за высоким воротником и длинным подолом мантии.       Но кем же была Пэнси изначально?       До всех этих злосчастных событий, кем являлась она?       Неужели Паркинсон с самого начала просто притворялась, оставаясь внутри лживой змеёй. Той самой, коей её считала Гермиона все эти годы. Возможно, всё-таки слухи были не беспочвенными, и Грейнджер стоило оставаться при своих гриффиндорских принципах. Тогда она бы не обожглась так сильно. Не позволила бы ядовитым ферментам отравить всю бдительность, продолжив слепо доверять той, кто хитро обставила волшебницу.       Гермиона не могла поверить, что Пэнси просто терпела её, сохраняя лживую дружбу целых три года, перед тем, как начать претворять свой план в жизнь. Обставить всё так, чтобы Стефан покинул Румынию именно тогда, когда Грейнджер оканчивала практику и собиралась на каникулы. В Голландию, где они впоследствии и познакомились. Втроём.       Лабиринт мыслей вновь запутывал Грейнджер, приводя в очередной тупик. Они кружили в сознании вороньей стаей, отводящей ведьму от озарения подальше.       Какую цель преследовали Пэнси и Стефан, обманывая Гермиону последние три года. И, если они и вправду были сообщниками Чистильщика, зачем убийце отношения между Стефаном и Грейнджер? Чего он добивался этой извращённой манией окружить ведьму своими приближёнными? Он мог бы убить её, не дожидаясь ошибки Малфоя. Ведь, по одной из теорий, мастер всегда скрывался за спинами тех, кому Гермиона могла доверить свою жизнь, даже не раздумывая. Но он не спешил расправляться с ней, оставаясь в тени ровно до того момента, когда нашёлся подходящий — весомый — повод поквитаться с Гермионой. Чистильщик вернулся в игру одновременно с Малфоем.       Тогда для чего это всё?       И какой проступок перед хозяином совершил Стефан, раз его фигуру решили сбить с шахматной доски, лишая возможности двигаться по чёрно-белому пути. Неужели не слишком убедительно играл, решив приоткрыть своё истинное отношение к ненавистной Грейнджер. Ведь он слишком быстро стал тем, от кого хотелось сбежать. Ревнивый, неуравновешенный и радикальный Стефан сделал всё, чтобы Гермиона предпочла человека из далёкого прошлого.       Всё для того, чтобы разочаровать мастера, позволив умереть от рук того, кто его приручил и доверил грязную работу по ублажению девчонки.       Гермионе хотелось снять с себя тряпьё Паркинсон, соскоблить кожу с костей, чтобы вымыться в горячей ванной. Чтобы кипяток проник в каждое сухожилие, вычищая внутренности от живучих чувств к тем, кого она должна ненавидеть. Но сердце и душа вряд ли бы поддались водным процедурам, оставляя в себе частичку светлых воспоминаний, душивших раскрытым обманом.       Вот к чему приводила пресловутая надежда и вера в лучшее. Разочарование в них порождало желание вырвать из себя закостенелую любовь к неправильным людям. Раскромсать себя до мяса, только бы не позволять себе примыкать к чёртовым оправданиям, усеявшим нутро осколками.       Гермионе придётся следовать дальше, превозмогая боль. И пусть её путь будет в сотню раз длинней, но она ни за что не остановится. Не струсит перед лицом истинного зла. Она доберется до его подлинной сущности и раскроет все аспекты вылитой на неё лжи. Выбьет из Чистильщика ответы на каждый мучавший её вопрос. А пока… ей нужно найти способ, чтобы добраться до него.       И помочь им могла, как ни странно, Пэнси. Всё, что осталось после её бесследного исчезновения.       — Съешь хоть что-нибудь, — Гермиона вздрогнула, отцепляя ногти от посиневшей кожи на запястье. Этот голос всегда работал дуально: он мог возвратить её к жизни, но с таким же рвением и похоронить, когда ему заблагорассудиться. — Твоя голодовка вряд ли поможет нам найти Пэнси.       Малфой не подавал вида, но Грейнджер могла распознать в вальяжном смешке, насколько сильно он пытался замаскировать своё беспокойство. Паркинсон была не последней в списке важных людей, ради которых Драко мог пожертвовать многим. И Гермиона испытывала буквально физический дискомфорт от того, что отныне она не могла разделить его отношение к его же пропавшей подруге. Для мракоборца Пэнси не была запятнана влиянием Чистильщика. Не таким, каким он раскрылся перед Гермионой, обнажив гнусную правду о брюнетке.       Вылетев из кабинета Манса, Грейнджер наспех захлопнула ежедневник. Она не могла позволить себе ещё раз взглянуть на перечёркнутые буквы, что были созвучны с пугающим мотивом, играющим на фоне голоса Паркинсон.       Малфой быстро распрощался со старым знакомым, решив, что Гермионе стало не по себе из-за услышанного. Из-за него в том числе. Но первопричинным являлось сомнительное слово, сопровождавшее волшебницу не первый день. О нём Грейнджер умолчала, невнятно промямлив Драко о том, что она просто перенервничала.       И слёзы, залившие глаза, стали для Малфоя всего лишь следствием того, что Гермиона переживала за Пэнси. Она сдерживала плач совсем не из-за того, что метафоричный клинок царапался меж позвонков, выводя крылатое слово, ёмко описывавшее разрушенный девичий мир.       Молчала она и тогда, когда молодые люди наведались в ресторан неподалёку, чтобы проверить алиби Эдмунда. Администратор любезно ответила на все вопросы мракоборца и коронера, подтвердив, что меценат посещал их двадцать пятого мая в шесть пятнадцать. Манс автоматически попадал в список безучастных и становился прочерком в графе подозреваемых.       И как бы Гермиона ни хотела поскорее отправиться домой, Малфой настоял на том, чтобы сделать перерыв в бесконечной погоне по следам Пэнси. Грейнджер согласилась с одним единственным условием, если они не останутся в дорогом заведении, в котором бокал вина мог стоить, как половина месячной зарплаты коронера. Волшебница испытывала неловкость от мысли, что Драко станет платить за неё. Она до сих пор не могла смириться с тем, что в её гардеробе хранилось платье, стоившее целое состояние.       Гермиона выбрала ресторан поскромнее, не отличавшийся незаурядным интерьером и гастрономическими шедеврами. Здесь было немноголюдно, скромно и, самое главное, счёт не ударял по кошельку молодой ведьмы. Но, судя по выражению лица Малфоя, он остался не в восторге от выбора Грейнджер. Драко не покинул этот гадюшник лишь потому, что официантка проводила их в зал для курящих персон. Без пары-тройки сигарет он бы не пережил недостаток роскоши и плохо начищенные столовые приборы. Сущность заносчивого аристократа проносилась за ним сквозь года.       — Пэнси связана с Чистильщиком, — констатировала Гермиона, мысленно надеясь, что её речь смешается с фоновой музыкой, доносившейся из граммофона. Волшебница все ещё сомневалась, стоило ли раскрывать Малфою чужие секреты, которые он, возможно, даже не примет. Но попытаться всё же стоило.       Под пристальным взглядом блондина она разрезала от отбивной кусок, отправив горячее мясо в рот. Возможно, блюдо и вправду было неплохим, но сейчас оно чувствовалось маслянистым пластиком. Никакого вкуса.       — Я в курсе, — деловито ответил он, налив в бокал янтарного огневиски. Драко задержал бутылку над хрустальной каймой возле Гермионы, но та категорично покачала головой, вспомнив, как ей аукнулся джин, выпитый с Блейзом. Грейнджер все ещё испытывала лёгкий приступ тошноты, орошавшей глотку можжевельником. — Мы оба слышали ту гребаную мелодию.       Гермиона с почти завистью наблюдала за тем, как Малфой опустошает свою порцию алкоголя. Ей бы не помешал очередной допинг для смелости, чтобы вырвать из уст жгучие слова, способные разъесть незапятнанный образ Пэнси. Грейнджер потребуется вся внутренняя сила, чтобы попытаться убедить Драко в том, что Паркинсон вела двойную игру. Но поверит ли ей мракоборец? Станет ли он прислушиваться к тому, что даже для Гермионы могло звучать абсурдом. Если бы она не знала о всех пугающих совпадениях.       — Дело не в мелодии, — Гермиона осеклась, прикусив нижнюю губу почти до крови. Надеясь, что металлический привкус сможет заполнить ротовую полость настолько, чтобы ей не пришлось продолжать. Но, кроме горечи предстоящего откровения, не было ничего. — Я не думаю, что Пэнси жертва Чистильщика.       — К чему ты клонишь, Грейнджер? — Драко прищурился, акцентируя своё внимание на Гермионе, словно пытался прощупать взглядом, насколько смелой она была. Насколько далеко могла зайти в рвении доказать свою точку зрения, какой бы вздорной она ни казалась.       Гермиона отвернулась, заручившись несколькими секундами, чтобы перевести дух. Её лёгкие опоясывало пламя, будто девушка пробежала целый марафон, и теперь органы пытались возместить недостаток кислорода в крови. Но правда всегда ощущалась жарче, чем любое другое чувство. Она оставляла волдыри на альвеолах, не позволяя забывать о том, что бывает с теми, кто приносит в чужую жизнь гиблые вести. За это наказывали. Жестоко.       Грейнджер достала из сумочки ежедневник Пэнси, припрятанный от глаз Малфоя. И сейчас, казалось, наступило подходящее время, чтобы раскрыть нужную страницу, указывая на рассечённую грифелем строчку. Гермиона отодвинула в сторону тарелки и бокалы, чтобы ничто не мешало разглядеть двоякое послание.       Драко взглянул на хаотичный росчерк, а после перевёл на девушку взгляд, полный недоумения, приправленный характерным скептицизмом. Гермиона предвидела подобную реакцию, поэтому даже не удивилась. Лишь сильнее вжала палец в страницу, слегка размазывая след от карандаша.       — Возьми свечу, — скомандовала Грейнджер, указав кивком головы на канделябр, стоявший на краю стола. — Поднеси её к листу, — вся привычная спесь в серебристых радужках сменилась настороженностью, замораживавшей резкость в движениях мракоборца. Драко медленно обхватил металлический подсвечник и наклонил его к отогнутому листу. — Ближе. — Подстрекала волшебница. — Ещё ближе.       — Твою мать, Грейнджер, — рявкнул Малфой, привлекая к себе внимание людей, сидевших за соседним столиком. Музыка, сновавшая в унисон с их голосами, не могла перекрыть напряжения. — В мои планы не входило поджигать эту забегаловку.       — Просто сделай это, — настойчиво продолжила Гермиона, почувствовав, как горечь в глотке сменяется долгожданным удовольствием от уверенности в собственных действиях. Ведьма не отнимала взора от Малфоя, позволяя внутренней силе подавлять его сопротивление.       Драко шумно выдохнул, закатив глаза. Грейнджер никак не отреагировала, гипнотизируя то небольшое расстояние между пылающим фитилем и бумагой, что практически сократилось. Ещё немного и Малфой, действительно, мог поджечь кусочек страницы. Плевать. Главное, чтобы он увидел. Понял, на что конкретно пыталась указать волшебница.       — Это всего лишь набор букв, — равнодушно отметил Драко, следя за тем, как пламя обнажает загадочный шифр.       — Если бы, — Гермиона подавила истеричный смешок, захлопнув ежедневник прямо перед носом мракоборца. Пламя от свечи потухло, разнося запах расплавленного воска по ресторанному залу. — Я заметила этот, как ты выразился, набор букв, когда Манс воспроизводил запись. — Малфой не встревал в её монолог, позволяя волшебнице закончить мысль. — И это не просто буквы, которые Пэнси зачеркнула по ошибке, — Грейнджер теребила переплёт, старательно раздумывая над дальнейшими аргументами. — Она хотела оставить послание.       — Какое ещё к чёрту послание? — в полутьме оловянные радужки Малфоя отливали нетерпением и зарождавшимся раздражением. Ведьма вжала ногти в обложку ежедневника, будто надеясь, что борозды на бумаге раскроют потайной смысл.       — Фиделио — вот, что изначально написала Пэнси, — вырвалось у Гермионы. Малфой никак не реагировал, явно пытался понять, к чему клонила Грейнджер. Он выудил из пачки очередную сигарету, подкурив её от искры, вырвавшейся из кончика волшебной палочки. — Впервые я услышала это слово от матери… Германа.       — И о чём таком загадочном тебе поведала несостоявшаяся свекровь? — съязвил Малфой, все ещё не принимавший затею Гермионы обелить репутацию умершего парня.       — Она считала Германа без вести пропавшим, он ушёл из дома три года назад, — начала Грейнджер, пытаясь обособиться от гнетущего взгляда напротив. Малфой пытался скрыть своё недовольство за ехидной ухмылкой, но она прекрасно знала, что дальнейшие подробности не покажутся ему причиной для издевательств. — Как раз тогда я оканчивала практику в Румынии. Пэнси позвала меня с собой на каникулы в Амстердам, там я впервые встретила Германа.       — Как твоя личная жизнь и бунтарские повадки никудышного художника связаны с исчезновением Пэнси? — нетерпеливо перебил Малфой, сжав челюсти. На его гладковыбритом лице заиграли желваки, олицетворявшие нежелания Драко вслушиваться в подробности девичьего прошлого.       — У Германа никогда не было страсти к живописи, — она почти слышала, как прилипшая ухмылка сползает по мужскому лицу, оставляя вместо себя неподдельное удивление. — Да и Германом он никогда не был. По крайней мере, Дана звала его всегда Стефаном.       — Если это шутка, — Драко сделал глубокую затяжку, выдохнув густой смог прямо в лицо волшебницы, — у тебя хуёвое чувство юмора, Грейнджер.       — Хотела бы я, чтобы весь этот кошмар оказался шуткой, Малфой, — огрызнулась Гермиона, взмахнув ладонью, отваживая от себя дым с концентрированным шлейфом. — Когда я сообщила Дане о том, что Стефан погиб, она показала мне визитку. Сказала, что та причина всех её бед. — Грейнджер вздёрнула подбородком, чувствуя, как сомнения мракоборца сменяются почти-верой. — Думаю, не стоит повторять, что конкретно было написано на той визитке.       — Фиделио, — полушёпотом промолвил Драко, впечатав сигарету в пепельницу.       — Я почти уверена, что Пэнси и Стефан были заодно все эти годы, чтобы… — волшебница замолчала, боясь произнести жуткий довод вслух. Будто произнесенное воплотиться в жизнь, а пока оно жило в мыслях, то не могло стать реальным. Такой мучительной и болезненной действительностью. — Чтобы помогать Чистильщику.       — Ебаный бред, — Драко прикрыл лицо ладонью, с силой вжимая пальцы в глазницы. Гермиона понимала, что он не поверит ей. Возможно, не сразу. Но он будет до последнего упираться в светлые воспоминания о той, кто решила перемкнуть к тёмной стороне. — Пэнси никогда бы не стала предавать близких, чтобы служить этому ублюдку.       — Взгляни правде в глаза, Драко, — голос Гермионы сделался мягче, а её рука инстинктивно потянулась к середине стола в желании дотронуться до сжатого кулака, но Малфой отдернул ладонь, словно боялся, что уверенность волшебницы передастся ему через касание. — Всё, что мы имеем, указывает на их связь. Стефан и Пэнси были замешаны в чём-то — это факт. — Грейнджер не хотела слышаться радикально, но у неё просто не было выбора. Ту, кого она любила не меньше Драко, сделала этот чёртов выбор за неё. — В ту ночь, перед тем, как на меня напали, Пэнси была со мной. Знаешь, о чём она спрашивала? — девичий тон хрустнул подобно стеклу, чьё крошево срезало всю оставшуюся любовь, прилипшей сажей к сердцу. — Достаточно ли сильны защитные чары, чтобы пропустить незнакомца на территорию дома.       — Это просто совпадение, — упрямо ответил Драко, отпив огневиски из горла бутылки.       — Совпадение или нет, но перевёртышу почти удалось убить меня, если бы Доу мог держать язык за зубами, — гневно парировала Гермиона, не желая больше церемониться. — Мелодия, которую ты включал мне… я уже слышала её прежде, — осенило Грейнджер. Она могла узнать этот мотив только в одном случае. Если кто-то уже прежде включал эту запись. Перед тем, как распыленный белый порошок отправил девушку в небытие. — Что, если есть ещё одна кассета? Никто из авроров не проверил музыкальный центр в моём доме, ведь так?       Малфой не ответил, но в этом не было никакой необходимости. Вопрос был риторическим. Просто констатация очередного факта. Гермиона понимала, если бы они что-то нашли, то, вероятно, она бы об этом узнала.       — Ублюдок специально заставил Пэнси оставить сообщение, — догадался Малфой, больше не выглядя враждебно настроенным. Теперь вера в слова Грейнджер полностью окутали его, подобно мраку, окружавшему их дальний столик. — Он знал, что мы будем допрашивать Манса.       — Чистильщик хочет, чтобы мы сами явились к нему, — сухо произнесла Гермиона, больше не чувствуя ни толики ужасающего предубеждения. Она не меньше убийцы ждала их долгожданной встречи. — Герман был последней жертвой, теперь ход остался за нами.       Девичьи слова утонули в щелчке мужских пальцев, когда Малфой попросил счёт у официантки. Миловидная девушка опустила рядом с парнем чековую книжку, добавив затухшему фитилю пламени с помощью чар. Гермиона демонстративно схватилась за кожаную обложку, вложив поверх чека несколько купюр.       — Не могу поверить, что Пэнси всё это время прислуживала этому мудаку. — Драко не купился на независимость ведьмы, вернув волшебнице деньги. Он полностью покрыл стоимость всего заказа, оставив официантке столько чаевых, сколько та могла получить за неделю. — Но теперь многое встаёт на свои места.       — О чём ты? — растерянно спросила Гермиона, но на интонацию повлияли отнюдь не фразы мракоборца. Очередной широкий жест Малфоя заставил Грейнджер в очередной раз усомниться в том, что его былое холодное отношение к ведьме было напускным. Ни капли подлинности.       — Я считал, что во всём замешан Саммерсет, — ведьма вспомнила о своем главном подозреваемом, чья мотивация к убийствам размылась на фоне других кандидатов. Она совсем забыла о том, как всего неделю назад подозревала Уильяма, почти поверив в то, что он и вправду был способен хладнокровно истерзывать невинных. — Как глава отдела, он мог бы с лёгкостью провернуть все эти сложные махинации. — Гермиона кивнула, размышляя о том, что её доводы были идентичны доводам Малфоя. — Но нам с Поттером удалось выбить из него правду. Не совсем гуманным способом.       — Вы подмешали ему Сыворотку правды?       Малфой кивнул. Он не отводил взгляда, не делал ничего, чтобы показать, насколько сильно он раскаивался в своих противоправных действиях.       — Уильям сознался, что не причастен к убийствам.       Гермиона из прошлого подготовила бы целую порицательную речь, обвиняющую Драко в неэтичном отношении к начальнику. Гермиона из прошлого не смогла бы сдержать потока обвинений, продолжив гнуть свою линию. Она всегда играла по правилам, оставаясь в тени объективно светлой стороны. Никаких полутонов.       Но в настоящем Грейнджер понимала, что играть по правилам мог либо глупец, либо тот, кому не была дорога собственная жизнь. Тот, кто хотел добраться до правды, шагал к ней навстречу самыми извилистыми путями. Неправильными. Порой лживыми. Отчаянными. Но всё это меркло, если цель оправдывала средства.       И поступок Малфоя полностью оправдывал его в девичьих глазах.       — Как тогда Чистильщик смог заранее узнать, что ты возвращаешься в Англию? — волшебница догадывалась, кто мог разболтать своему хозяину о том, что в его зверском спектакле ожидается пополнее. Больше героев — больше зрелищ.       — Я должен был следовать правилу Манса — не доверять никому, даже близким. — Малфой поднялся со стула, намекнув Грейнджер на то, что им уже пора. Гермиона послушно последовала за ним, спрятав в сумку ежедневник и не пригодившиеся деньги. — Пэнси была единственной, кроме британского отдела, кто первой узнала, что я возвращаюсь.       Сровнявшись с Драко, Грейнджер уловила витающий в воздухе концентрат алкоголя, смешавшийся с одеколоном и табачным дымом. Они шагали через обеденный зал, держась друг к другу слишком близко. Пальцы мракоборца опустились на девичью талию — без нажима, почти невесомо. Но этого хватало, чтобы тонкая ткань смогла пропустить зной, заточенный в бледных подушечках.       Гермиона не противилась проблескам нежности, передававшимся лёгкими прикосновениями. Несмотря на свой прежний настрой, выражавшийся в злости и раздражении к Малфою, сейчас ей было необходимо чувствовать его.       Забирать своим телом дрожь, которую он старательно скрывал, пока приглаживал складки на блузке. Им редко удавалось поговорить по душам, отдавая боль и затаившиеся переживания словесно. Но тактильное молчание было громче любых фраз, в этом было их особенное единение душ.       — Но, когда вы встретились в моём кабинете, она выглядела удивлённой, — продолжила Гермиона, пытаясь сконцентрироваться на собственных мыслях. Но горячие ладони Малфоя спутывали сознание, доводя нервные окончания до пика. — Я думала, Пэнси ничего не знала.       — Как ты уже смогла заметить, — он замедлил их темп, опустившись к волосам волшебницы. Собранные локоны позволяли мракоборцу вывести полушёпотом узоры на оголённой коже на выемке за ухом. — Из Пэнси вышла нихуёвая актриса.

***

      Возвращаться в родной дом было подобно добровольному восхождению на эшафот. Гермиона променивала возможность не высовываться, оставаясь на безопасном расстоянии от эпицентра всех бед, но в очередной раз выбирала излюбленное наказание — находиться в месте, что потенциально несло в себе опасность.       Несмотря на её уверенность в том, что Чистильщик отныне выбрал тактику ожидания своих старых знакомых, ни у кого не было стопроцентных гарантий, что убийца не обхитрит их вновь. Ему ничего не мешало обмануть Грейнджер в очередной раз, заманив девчонку в ловушку.       Теперь её территория негласно принадлежала мастеру, выучившему каждый дюйм, как свои пять пальцев. Он был осведомлён, что защитные чары не сработают, если он не станет применять Непростительное.       Но он никогда не расправлялся со своими жертвами таким банальным и избитым способом. В его арсенале был целый набор инквизиторского искусства. Орудия на любой вкус. Но он оставался предан глубоким ножевым, посмертному шрамированию, многочасовым физическим терзаниям.       И, самое главное, никто не покидал Чистильщика зрячим. Он будто боялся, что человеческий взор мог сохранить отражение его истинной сущности.       Но Гермиона почти не страшилась жутких баек, окутывавших загадочную персону мастера. Сегодня она могла перебороть свой страх, стараясь не чувствовать смрада разлагавшегося чудовища, пришедшего к Грейнджер в последнюю ночь, проведённую в родном доме. Она знала, наведывавшаяся смерть всегда отпечатывалась в местах, куда ей было суждено попасть. Прописывалась сажей в каждой трещине на стене, поджидая удобного момента, когда человечий дух сможет зацепиться за наконечник наточенной косы.       Однако все гнусные предубеждения иссякали из девичьего нутра, стоило ей уловить приглушённые голоса на кухне. Малфой сосредоточенно изучал личные вещи Пэнси, взятые из её дома по дороге из ресторана. Он внимательно вчитывался в каждую страницу рабочих документов, блокнотов и заметок. Во всё, что ему удалось найти, когда он перевернул верх дном кабинет и спальню Паркинсон.       Блейз сидел рядом, делая вид, что тоже вовлечён в занятие Драко. Но он лишь создавал имитацию занятости, время от времени принимаясь докучать Малфоя различными вопросами. Мракоборец отвечал односложно, почти не следя за темой беседы, которую Забини вёл, скорее, с самим собой, нежели с другом.       Гермиона не решилась рассказать итальянцу о Пэнси. О том, что удалось узнать по поводу последних лет жизни брюнетки. Ни слова о Чистильщике, ни слова о лживой дружбе, коей промышляла Паркинсон. Малфой отличался стойкостью, хладнокровностью и отрешенностью, даже тогда, когда дело касалось предательства близких. Он неплохо маскировал своё разочарование и глубокие переживания из-за вскрывшихся подробностей. Годы окклюменции не прошли даром, Гермиона убеждалась в этом с каждым разом всё больше.       С Забини всё было сложнее. Она почти не знала его, но предполагала, что Блейз не примет жуткую реальность, в которой его подруге отведено играть роль помощницы убийцы, буквально распотрошившего Теодора. Это был бы двойной удар по его чувствам, отправиться от такого нелегко.       Грейнджер привыкла, что её мир разрушался с каждым днём, поэтому её чувства слегка атрофировались. К плохому быстро привыкаешь. Она предчувствовала, что ей ещё не раз придётся справиться с очередной звонкой пощёчиной от судьбы.       Но Блейз не заслуживал жить с мыслью о том, что от былой Пэнси осталась лишь кровожадная сука, исполнявшая прихоти Чистильщика. Малфой согласился с предложением Гермионы не спешить с объяснениями. Драко знал Забини слишком хорошо, чтобы позволять ему испытывать гнетущее разочарование.       Вот в чём заключался слизеринский кодекс — они всегда оберегали друг друга от всего мира. Даже, если весь их мир заключался в близких людях. Ведь нет ничего страшнее припрятанного оружия в руках того, кого любишь.       Гермиона не питала особой любви к Блейзу, но странный разговор, объединивший молодых людей, помог ей стать к нему терпимее. Разглядеть в итальянце человека, а не тень, вечно слонявшуюся за Малфоем и Ноттом. Кого-то, кто мог бы заслужить проявление заботы. Поэтому волшебница предложила Забини переночевать у неё, пока не найдётся Пэнси. В Италию он явно не спешил, но и оставаться в доме подруги ему было не по себе.       Гермиона расположилась на полу в гостиной, прячась за плетеным диваном. Глубокая ночь, опустившаяся на магловский район, проникала сквозь оконные стёкла, окутывая мглой почти весь дом. Электрический свет озарял лишь кухню, до Грейнджер доходили скупые блики, затмевавшиеся её пышной копной.       Она сидела напротив музыкального центра, сбившись со счёта, сколько раз нажимала на кнопку воспроизведения. Её догадки оправдались — кассет было три. Вторую они обнаружили у Пэнси, которая, будучи чистокровной волшебницей, имела в своём арсенале магловский атрибут, в проигрыватель было вставлено записанное послание от Чистильщика. Поразительная тяга к модернизму.       Свой презент Гермиона нашла слишком быстро, ведь она знала, где искать. Нажав на кнопку, из колонок музыкального центра пронёсся знакомый мелодичный вихрь.       Проверив пластиковую катушку на заклинания, Гермиона узнала, что кассета была зачарована с помощью Протеевых чар. Экземпляр, найденный у Пэнси, был лишь связующим звеном, чтобы передать нужную информацию Грейнджер. Это в очередной раз доказывало, что Паркинсон была неплохим исполнителем под руководством мастера.       Из колонок раздавался всё тот же приглушённый мотив, навеивавший жуткие образы из видений, сопровождавшихся басовым рокотом. Голос на записи всё также напоминал Гермионе маньяка, преобразовывавший свои голосовые связки в гул, издававшийся, словно из самой преисподней. Вероятно, Чистильщик лично исповедовался в своём послании. Невозможно было разобрать ни одну из эмоций в этой ледяной тональности, замораживавшей слух настолько, что спустя несколько десятков прослушиваний Грейнджер переставала понимать, что именно она хотела отыскать в этой странной, убаюкивающим кошмаром мелодии.       Из открытого окна веяло свежестью. Прорывающийся ветер облизывал плоть сквозь тонкую футболку, вкалывая в кости особый фермент. Полное повиновение, уводящее подальше от реальности. Суровый порыв оставлял на голых предплечьях следы от холода, прерывая постоянство боли в полузаживших шрамах. Грейнджер почти не реагировала на буйства природы. Могильный холод овеивал её целиком, вгоняя в ту парадигму, что приглушённо транслировалась из колонок.       Волшебница словно находилась в трансе, медленно раскачиваясь из стороны в сторону, пробираясь сквозь низкие ноты. Блуждала по бесконечному лимбу, надеясь добраться до глубокого смысла. Гермиона знала, он был. В этой чёртовой записи, что ходила по рукам, скрепляя героев общей истории, должно скрыться что-то, о чём пытался рассказать Чистильщик. Кассета являлась его главной подсказкой. Самой безобидной отсылкой среди тех, что он привык вырезать на телах жертв, а после кропить стены выпущенной кровью.       Он понимал, что его предшествующие бесовские проповеди оказывали совсем другой эффект. Доводя Грейнджер до исступления, обезображивая её близких, он лишь вгонял её в угол, всячески намекая, что он преследовал несколько целей. Запугать. Довести до безумия. Нанести смертельный удар, когда девчонка совсем тронется рассудком.       Но теперь он будто бы сам изнывал от невнимания со стороны ведьмы и тех, кто пока ещё оставался в живых. Игра длиною в шесть лет ему начинала надоедать, и он хотел, чтобы они встретились лицом к лицу. Но банальный светский раут — не по части кровожадного мясника. Его завуалированное приглашение в очередной раз доказывало, с какой щепетильностью он планировал всё наперед. Даже зазывал к себе в привычной манере, выдав либретто к завершающему акту этой истории.       Казалось, Чистильщик был готов к тому, чтобы сбросить маску, сросшуюся с его личностью настолько плотно, что создавалось впечатление, будто за чёрной ширмой с прорезью не было личности. Фантомное нечто, передававшееся по длинным языкам, формирующим легенды.       Но Гермиона знала, что он был соткан из плоти и крови, в нём не было ничего эфемерного и далёкого. Психопат с комплексом Бога — вот, кем был Чистильщик на самом деле. И никогда Грейнджер не станет верующей. Исключительно грешницей, отрицающей могущество той страшной силы, что была запечатлена в руках того, кто мнит себя скверной мессией.       Гермиона продолжала пребывать внутри собственных грёз, анализируя, кто бы мог пойти на такой отчаянный шаг, став врагом для каждого в этой стране. Неужели желание заполучить свои лучи славы были сопоставимы с репутацией, которая была ничуть не лучше того, чем промышлял Волдеморт. Кто был настолько смел, чтобы бросить вызов. Настолько умел, чтобы оставаться незамеченным так долго. Непозволительно долго.       И кому прислуживала Пэнси? Кому брюнетка могла доверить собственную гордость и контроль над ней. Кто имел над ней такую власть, способную склонить девушку к подобным мерзостям?       Паркинсон всегда была свободолюбивой пташкой.       И Блейз был прав, Пэнси никогда бы не позволила пользоваться собой. Только если… если этот человек не представлял для неё особенного авторитета.       Список подозреваемых исчерпался. Малфой подтвердил, что Саммерсет не имеет никакого отношения к убийствам. Уильям сам скормил свою правду под воздействием Веритасерума. К собственному удивлению, Гермиона испытала лёгкое разочарование, узнав, что начальник отдела — не тот, кого они так пытались найти.       К ответу могла привести кассета. Запись скрывала в себе главную зацепку, способную сбросить чёртову маску с Чистильщика. Стоило только правильно приоткрыть ящик, набитый искривленным звучанием. Вслушаться в саму суть.       Тёплая ладонь легко опустилась на девичье предплечье, заставив Грейнджер отпрянуть. Как бы она ни храбрилась, заставляя поверить в то, что жуткий образ из грёз не настигнет её сегодня, малейшее пренебрежение её границами доводили девушку до вспышки испуга.       Гермиона широко распахнула глаза, заметив, что из колонок больше не раздаётся мелодия. Запись оборвалась на полуслове, завершив бесконечный поток короткого послания. Волшебница перевела взгляд, заметив подле себя возвышавшегося Блейза. Он приподнял свободную руку в извиняющемся жесте, а второй удерживал чашку с дымящимся напитком.       Грейнджер оглядела Забини с привычным подозрением, но эмоция на её лице быстро сменилась лёгкой улыбкой. Она понимала, что теперь они в одной лодке, и теперь больше нет места былым предубеждениям. Казалось, им и вправду удалось найти общий язык.       — С Малфоем слишком скучно, — коротко резюмировал Блейз, объяснив причину неожиданного желания разделить компанию с Гермионой. — Я подумал, тебе нужен перерыв, — он протянул ей чайную пару из коллекции Джин. Грейнджер, все ещё испытывая лёгкую неловкость, забрала из рук итальянца чашку. Горячий фарфор обжигал ладони, уберегая кожу от ледяного нрава ночи.       — Спасибо, — отозвалась Гермиона, включив светильник.       Тёплый свет подчеркнул усталый вид мулата, пытавшегося всячески маскировать беспокойство. Он ничем не мог помочь расследованию, но было видно, насколько сильно он хочет оказаться полезным. Даже в таких мелочах, как свежезаваренный облепиховый чай.       — Сколько раз ты прослушала эту жуткую хрень? — Блейз опустился к Гермионе на пол, опираясь спиной о диван. Второй раз за всю их недолгую жизнь они сидели рядом, и создавалось впечатление, будто происходящее, — всего лишь плод воображения. Будто людям из разных миров было чуждо разделять одну беду. — Даже у меня мороз по коже от завываний уёбка.       — В этой записи скрывается очередное послание Чистильщика, — расплывчато объяснила Гермиона, не вдаваясь в подробности. — И мне придётся слушать её до тех пор, пока я не узнаю, что именно он зашифровал.       Забини поджал губы, вычерчивая на своём лице лишь имитацию искреннего понимания. Итальянец был слишком далёк от всей запутанной истории с убийцей. Был. До последних дней. И теперь он всячески боролся с собой, чтобы вкусить чуждую ему заинтересованность. Одержимость благой идеей освободить мир от психопата. Пока он лишь подбирался к идее Грейнджер и Малфоя очистить мир от грязи, что отравляла собой всё живое.       Но Гермиона чувствовала, насколько сильно мулат хотел разделить с ними мгновения, ощущавшиеся западней. Бесцельным хождением на осколках информации, что никак не хотела складываться в единую картину.       — Мы обязательно найдём её, Блейз, — обратилась к нему волшебница, сделав глоток. Облепиха смазывала рецепторы, оттеняя мертвецкий привкус, застрявший в глотке постоянством.       За последнее время Грейнджер слишком привыкла лгать, и теперь брошенные слова в желании поддержать не ощущались чем-то противоестественным. Это была очередная тропа к самой главной цели, и ведьма выбрала не самый честный, раз без зазрения совести позволяла себе смотреть итальянцу прямо в глаза, вкладывая в тёмные радужки парня обманчивую уверенность. Пусть так.       Пусть лучше Забини будет просыпаться с мыслями о том, что Паркинсон вернётся к ним, не опороченная клеймом сообщницы убийцы. Пусть его сердце не отяготит та боль, что заполонила девичий орган до загрубевших язв. Кто-то должен был оставаться в неведении, чтобы психика не раскрошилась о предательский выбор ближнего.       — Никогда не подумал, что скажу это, особенно бывшей гриффиндорке, — тихо проговорил Блейз, скосив взгляд на Грейнджер, успевшую перевести взор на музыкальный центр, — но я чувствую себя бесполезным. — Голос парня дрогнул из-за очередного всплеска искренности, и волшебница, согласно законам жанра, должна была усмехнуться в ответ. Но в лицевые мышцы словно залили бетон. Она безэмоционально вглядывалась перед собой, молча глотая откровения бывшего слизеринца. — Пэнси пропала, а я даже помочь ей ничем не могу, — он замолчал на мгновение, собираясь с духом, чтобы продолжить. — Как не смог помочь Тео шесть лет назад.       Гермиона вдавила подушечки пальцев в фарфор с такой силой, что тот мог расколоться. Ей хотелось возразить. Сказать, что в тот вечер она была с Ноттом, но все прекрасно знают, чем это кончилось. Если ты оказался в списке Чистильщика, то из него невозможно вычеркнуть своё имя. Ты становишься посмертным заложником, подписанным исключительно багровыми чернилами.       Ей и стал Тео — жертвой без шанса на освобождение.       — Того, что ты в безопасности, достаточно, — отстранённо проговорила Гермиона, словно на автомате. Она часто проговаривала эту мысль про себя, когда речь заходила о близких. Никто не был обязан ей помогать и пускаться во все тяжкие, потому что Гермиона из всех возможных смертей всё равно выберет свою. — Тебе не следует в это лезть, Блейз. Это не твоя история.       — Дафна часто мне об этом говорит, — хмыкнул Забини, но в его голосе сквозило несогласие. Оно обвеивало молодых людей подобно ветру, что обосновался в доме Грейнджер. Постоянное присутствие и вечное несогласие. — Она считает, что не стоит ворошить прошлое, особенно с неправильными людьми.       Гермиона быстро смекнула, к кому относились полные презрения слова. Волшебница повернулась через правое плечо, взглянув на Драко. Он продолжал сидеть за кухонным островком, задумчиво листая тетради Паркинсон, изредка выписывая что-то на пергамент.       Грейнджер всегда считала, что отстранённость была ему к лицу. Подчеркивала холодную аристократичность и цепляющее своенравие. Но сейчас складывалось впечатление, будто углубление в себя не придавало Малфою былого очарования. В этом не было ни капли красоты и загадочности. Перманентная усталость и безнадёга, вот что выписывалось на повзрослевших чертах мракоборца, высасывая из него всю статность и величие.       Словно почувствовав на себе прикованный девичий взгляд, Драко поднял глаза на Грейнджер. Ртутные радужки обволокли нутро волшебницы, затягивая узлы туже. Почти душа своими чувствами, передававшимися невербально — мгновенным взором, вскрывавшим всю подноготную. Их связь всегда работала в убыток для Гермионы. Она представала перед Малфоем открытой книги — распотрошенными страницами, запятнанными той сажей, что была заложена в нём самом. Но сам Драко никогда таковым не являлся в глазах волшебницы. Вечно отстранённый. Чужой. Закрытый.       И в глубине души Гермиона благодарила те несчастья, что случались с ними. Это было так неправильно, эгоистично и отдавало флёром мазохизма. Но у неё не было выбора. В моменты безысходности они были ближе, чем когда-либо. Общая трагедия объединяла разные полюса, создавая из противоположностей особенный симбиоз.       Малфой подмигнул Грейнджер. Молча. В унисон соглашаясь с мыслями, сновавшими в сознании бегущей строкой. Будто в очередной раз почувствовал то, что творилось в голове девушки. Ему даже не требовалось применять Легилименцию. К чему вскрыть ту, которая и так была, как на ладони. Достаточно просто открыть нужную страницу, чтобы добраться до необходимой информации.       — Драко не виноват в решении Астории, — тихо произнесла Гермиона, отвернувшись. Грейнджер помнила о том, что Малфой рассказывал ей, поэтому не удивительно, что именно побег и гибель сестры стал отличным мотивом для Дафны ненавидеть его. — Насколько я знаю, она сама предпочла семье любовь. В этом решении нет ничьей вины. Это просто выбор, с которым нужно смириться, — философствовала Грейнджер, думая о том, что её слова были слишком резкими для такой трагичной ситуации.       — В глубине души Дафна тоже так считает, — согласился Блейз, любезно забрав у Гермионы пустую чашку. — Но она ни за что не признается в этом. Упрямство Гринграсс не знает границ.       — Почему бы тебе не отправиться к ней? — поинтересовалась Гермиона.       Волшебница мало что знала о нём, но было совсем неудивительно, что они с Дафной решили остаться вместе после школы. Насколько она могла судить, исходя из слухов и россказней соседок по комнате, Блейз души не чаял в старшей Гринграсс. И она, возможно, питала к нему особые чувства, раз выбрала волшебника, чьи взгляды разнились с её семьей. Семья Забини отличалась аполитичностью в чистокровных кругах. И сам Блейз говорил, что рос в более толерантных условиях.       — Сейчас у нас гостит ее мать, а мы с ней, мягко говоря, не в самых хороших отношениях, — его голос наполнился ядовитой интонацией. Их разговор шагнул на опасную тропу. — Миссис Гринграсс никогда не жаловала тех, кто не соответствовал ее идеалам, — он театрально прикоснулся тыльной стороной ладони ко лбу, изображая драматизм. Гермиона хихикнула в кулачок, не сдержавшись. — А таких единицы, и все они, как на подбор, — стареющие лысые кошельки, набитые галлеонами, — его плечи горделиво воспряли. Блейз показывал всем своим видом, что испытывал чистейшее удовольствие от мысли, что Дафна оказалась смелее и разборчивее, чем о ней думала её мать. — К тому же, я не могу уехать сейчас. Это неправильно — бросать Малфоя, когда одному из нас в очередной раз грозит опасность.       Гермиона почувствовала острую надобность поддержать Блейза. Дать понять, что он не одинок. Ладонь волшебницы с лёгкостью соскользнула с хлопковой ткани брюк, переместившись на пол. Холодное дерево могло усеять пальцы занозами от того, как быстро они близились к мужскому предплечью.       Грейнджер нащупала остывшей плотью согревшуюся от тепла тела ткань свитера, сжав её в знак искреннего понимания. Гермионе не нужно было подыгрывать, чтобы понять, насколько порой бывает больно от бессилия. И вряд ли что-то сможет залатать эту дыру, только червоточина, усугублявшая внутренние терзания.       — С Пэнси всё будет хорошо, — пообещала Грейнджер, на сей раз не чувствуя, как ложь разъедала язык. Если Чистильщик не разочаруется в Паркинсон раньше, чем до неё доберется Гермиона и Драко, то никто не найдёт останков девичьего тела. Но для неё точно будет уготовлен суд пострашнее, чем разгневанный клинок хозяина. Волшебница приложит к этому максимум усилий.       Забини едва заметно кивнул, до сих пор противясь невозможному. Делал это по инерции. Ведь так следовало поступать, когда от своевольной надежды не остаётся ни черта. Гермиона прекрасно об этом знала, чувствовала нутром эту иссякающую эмоцию. Всё они обнищали в попытках удержать её.       — Не буду больше отвлекать, — Блейз похлопал волшебницу по плечу, ставя точку в их очередном странном приступе поделиться частичкой наболевшего.       Он дотянулся до музыкального центра. Но рука сместилась чуть левее, путая кнопки. Гермиона была готова исправить его, попросив сместить палец левее — на воспроизведение.       Но итальянец, сам того не осознавая, коснулся заветного механизма.       Гонимый идеей приложить максимум усилий, чтобы помочь отыскать лучшую подругу, он бессознательно вжал подушечку на перемотку, открыв слуху Грейнджер то, о чём она совсем забыла. Настолько мелодия околдовала её, заставила забыть о своей самой главной догадке. Игралась с тональностью, припорашивая мозг ведьмы завораживающим мотивом.       Послание Чистильщика всегда носило реверсивный характер, об этом Грейнджер догадалась ещё тогда, когда Малфой впервые поделился с ней содержимым кассеты. Гермиона почему-то забыла об этой важной детали. Мелодию всегда следовало слушать наоборот, тогда путаница окрашивалась членораздельными словами. Обратное воспроизведение дарило фразам непонятный, но всё же смысл.       — Я что-то сделал не так? — Гермиона впервые слышала из уст Блейза подобие испуга. Будто он и вправду сделал что-то не то, но Забини стал тем самым ключом, правильно подобравшимся к шкатулке, набитой чужими секретами.       — Блейз, ты просто гений! — воскликнула Гермиона, подбежав до тумбочки, на которой хранились бумага и магловская ручка. Ведьма щёлкнула кнопкой, вернувшись к музыкальному центру. — Эта запись реверсивная, — она повторила то, что объясняла Малфою неделей ранее. — И слушать её нужно в перемотке. — Гермиона села вплотную к колонке, готовясь внимать обратному посылку. — Не поможешь мне? — Блейз растерянно кивнул, следуя указаниям волшебницы.       Они позволили мелодии завершиться, чтобы начать слушать с последних нот. Конец — это только начало. Очередной завуалированный посыл убийцы. Очередная щепотка символизма, к коему был неравнодушен Чистильщик.       Гермиона заметила, как дрожала ладонь Блейза, словно выступала препятствием к получению долгожданного ответа. Забини медлил, заставляя Грейнджер замереть в предвкушении. Затаить дыхание, осушая лёгкие недостатком кислорода. Волшебнице казалось, что любое — даже микродвижение — способно разрушить то таинство, что заполоняло собою гостиную. Будто слова, записанные Чистильщиком на кассету, не станут смысловой явью. А Гермиона не могла этого допустить, слишком долго тянулась к недосягаемому, чтобы потерпеть поражение.       И, наконец, вязкая тишина, обволакивающая слуховые рецепторы, разрушилась. Итальянец вжимал кнопку обратного воспроизведения с паузами, следуя инструкциям Гермионы. Она останавливала его после каждой строчки, записывая фразы, вырисовывавшиеся на смятом листа из-за девичьих ладоней хаотичным, быстрым почерком. Чернильная паста марала бумагу запутанной цепью чужих мыслей.       И написанное больше напоминало одну из сотней загадок, нежели внятный намёк на место, где их поджидал убийца. Строчки обрастали рифмами, метафоричной трактовкой. Явное, упакованное в обёртку очередных намёков. Излюбленный метод Чистильщика — никогда не делиться своими намерениями в открытую. Он манил костью изголодавшихся животных, водя наживой перед носом.       Услышав последнее слово, Гермиона поставила точку. Белое полотно перед глазами теперь было усеяно животрепещущими тропами, заставлявшими Грейнджер перечитывать их с особым вниманием.

И где зародилась кровь,

Ей там же суждено пролиться.

Мы встретимся с тобою вновь,

И об одном ты будешь лишь молиться.

Покуда будет тлеть предательством душа,

Кропя позором древний род

Убивать я буду неспеша,

Смакуя то, что ты сберечь не смог.

      Ладонь волшебницы отпрянула от листа, пальцы смазали стык рифмы, бракуя связность слов. Гермиона испуганно взглянула на Блейза, смотревшего на неё с неприкрытым удивлением. Им не нужно было слов, чтобы ощутить рефлекторное обоюдное желание переместить взгляд в сторону — к очагу света, озарявшего платиновую макушку.       Малфой больше не просматривал личные вещи Пэнси. Серые радужки цеплялись за музыкальный центр, словно пытались заставить чёртовы колонки проиграть послание ещё раз, чтобы убедиться, что запись была недостоверной. Банальный сбой в системе.       Но техника не ошибалась, как и бесовской голос, напитавший акустическую ткань смрадом предзнаменования.       Погода за окном вновь подхватила настроение, размельчённое в молекулах, заполонявших каждый дюйм этого дома. Ветер заколыхал ветви деревьев, и те отбили на оконных рамах знакомый ритм. Он был созвучен с похоронным, стуча синхронно с запуганным органом, царапавшимся о рёбра. Скрежет по стеклу пронизывал до дрожи в поджилках, заставлял сердце клокотать всё сильнее, подогревая страх, что затаился в глубине души.       Обещанная смерть никогда не покидала их.       Она поджидала за углом, хищно снуя багровым прищуром по ещё теплым телам. Примечала цель, искушаясь от многообразия тех, кого заклеймили клинком с выгравированной латынью.

***

      Спазм наполнял глотку крошевом стекла, царапавшим слизистую едва выдавливаемым криком. Гласные, замурованные в голосовых связках, душили изнутри без возможности выбраться из крепко стиснутых зубов. Девичий рот едва открывался, словно гнилые нити прошивали нежную кожу, отбивая тугими стежками всё желание выплеснуть накопленный ужас.       Гермиона хорошо помнила это место. Окутанное привычным зловоньем, наполнявшим носовые пазухи трупными ядами. Небо трещало по швам, полотно из алых облаков разрезали янтарные молнии, позволявшие черноте усеивать ослепительную багровость. Волшебница жмурила глаза, пытаясь сместить зрительный обзор ниже — надеялась, что это убережёт её. Ведьма была уверена, задержи она широкий взор ещё на долю секунды, и это бы расплавило роговицу.       Она пыталась пошевелить руками, но обвивающие толстые веревки впивались в кожу всякий раз, когда ведьма тянула предплечьями. Связанная, Грейнджер пыталась отстраниться от холодного дерева, но её попытки оканчивались очередной порцией увечий. Изрезанная жёстким льном запястья становились влажными из-за открытых ран. Очередной рывок, чтобы выбраться, и плоть обжигало новым касанием, усеивавшим плоть глубокими линиями.       Шанс освободиться был равен нулю. Знакомая западня ни за что бы не отпустила девчонку. Она поглотит её целиком, изведёт тело и дух, прежде чем вцепиться зубьями в глотку, охрипшую от бесконечных попыток высвободить ту боль, что усеивала внутренности.       Гермиона вновь оказалась в своём самом главном кошмаре. Она почти забыла, каково это — барахтаться на дне своего подсознания, наивно полагая, что ужас, окружавший её со всех сторон, так просто отпустит. Глупое заблуждение.       Наяву Чистильщик медлил, растягивал клейкое удовольствие, лишь манил своих жертв в свою ловушку. Но никогда не стремился пересечь границу их миров первым, догадываясь, чем это чревато.       В сновидениях Грейнджер он был намного смелее. Мрачная парадигма, созданная на основе тех бед, что уже случались с ведьмой, придавала убийце уверенности. Здесь хозяином был он, а волшебница — лишь гостья, по ошибке забредшая в его бесконечный лимб.       Ноги выводили круговые движения по влажной земле. Пальцы зачерпывали почву, пока Гермиона отталкивалась, чтобы расслабить впивавшуюся в руки веревку. Обнажённые ступни чувствовали под собой копоть сгоревшего дотла мира. Так ощущались грёзы, находившиеся во власти загадочного мастера.       Толчок спровоцировал скольжение, из-за которого Грейнджер обессиленно свисла вперёд. Но осталась пригвождённой к толстому стволу за спиной. Она почти не чувствовала затёкших ладоней, сплетённый жгут был затянут настолько туго, что замедлял циркуляцию крови.       До девичьего слуха доносились далёкие звуки, бравшие своё начало из бесконечности, видневшейся за багряным горизонтом, налившимся кровью убитых. Если абстрагироваться от гулко звучащего пульса, то Гермиона могла услышать монотонный жалостливый вопль, изредка нарушаемый мелодичным воем потустороннего.       Агностик внутри Грейнджер противился. Однако часть её, слабо, но всё же верившая в то, что в этой жизни возможно всё, думала о том, что очередное видение было синонимично Аду, о котором принято думать в подобном ключе.       Полыхающее небытие вскрывало в памяти всё то, о чём читала Гермиона. Клишированная атмосфера заставляла уверовать в то, что после смерти каждого могло ждать подобное продолжение. Линия жизни прерывалась на голосах, нашептывавших, что ты — теперь один из них. Снующая вне пространства и времени душа. Неупокоенная, обречённая на единственную участь. Стать эхом, пропавшим в громовом раскате. Срастись с мрачной дымкой, повисшей в воздухе.       Но Гермиона была все ещё живой. Если ей удастся проснуться, найти выход из собственной черепной коробки, то испытываемый ужас останется лишь влажным следом от слёз на простыне.       Она понимала, что все, что она чувствовала сейчас — происки истерзанного страданиями мозга. Он погружал её в жуткие сюжеты, демонстрируя, что станет с ней, заиграйся она с Чистильщиком. Что ждёт её после неминуемой встречи, если она даст слабину. Сознание выдавало билет в преисподнюю, готовя девушку к одному из двух вариантов финала. Третьего не дано.       Либо ты, либо тебя.       Грейнджер продолжала карабкаться, всячески отвлекая себя, чтобы не слушать истошный плач, забиравшийся под кожу дрожью. Ей казалось, что эфемерные страдания вызывали в ней ответные чувства. Иначе как объяснить солёные капли, окроплявшие похолодевшую кожу на щеках. Она остро ощущала на себе всю мучительную глубину рыданий, не прекращавшихся ни на секунду.       Гермиона задержала дыхание, почувствовав на обнажённой коже ног шевеление. Склизкое извивающееся ощущение пронизывало щиколотки, заставляя волшебницу двигать конечностями, чтобы сбросить с себя мнимое чувство, напоминавшее щекотание. Будто что-то мелкое карабкалось по ней, присасываясь к бледной плоти.       Волшебница опустила взгляд, медленно вытащив одну ногу из-под горы влажной земли. Гермиона расширила рот в омерзении, заметив рой могильных червей, облеплявших девичье тело. Они активно проползали по грязной коже, растаскивая собою куски погоста. Их было слишком много, и с каждой проведённой в безволии секундой паразиты обвивали своей стаей девичий живой, двигаясь выше под одеждой. Девушка хрипела, все ещё не имея возможности вымолвить хотя бы чёртов слог.       Она активно дёргала связанными руками позади ствола, надеясь, что это поможет ей выбраться. Но верёвки были неумолимы в своём рвении впиться в девичьи запястья с новой силой, проходя подобно наждачке по засохшей корке. Один миг — и вместо заживших полос волшебница вновь чувствовала тёплые струи, напитывавшие тугую вязку льна.       Ей пришлось закрыть рот, осязая, как кольцевые тельца червей распространились у шеи, возле подбородка. Гермиона активно мотала головой, думая, что это поможет ей сбросить с себя отвратительных беспозвоночных. Но они скользили по девичьей плоти выше — по челюсти, пытаясь втиснуться в сомкнутые губы; к ноздрям, заползая в носовые пазухи, перекрывая собою возможность дышать.       Грейнджер чувствовала, как накатывает рвотный позыв, вынуждая её разомкнуть уста, чтобы вырвать из себя желчный сок, пропитанный брезгливостью и отвращением. Гермиона открыла рот, ощущая, как немеет нёбо. Она была готова выхаркнуть все внутренности, чтобы больше не осязать внутри себя паразитов, ползавших под кожей, создавая движущиеся бугорки на лице. Но вместо жидкости, из глотки выплевывались черви, орошая ротовую полость привкусом свежей могилы.       Той самой, на которой она всё это время стояла.       Девичья спина была расцарапана древесной корой, цеплявшейся за ткань платья, коего Гермиона не помнила в своём гардеробе. Белое одеяние пропитывалось липкой смолой, перебивавшей мерзкий запах.       Под зажмуренными глазами расплывались искры. Девушка надеялась, что рано или поздно они сменятся тьмой спальни. Она должна была проснуться. Освободиться от оков, скипидарных вспышек на небе и отголосков чужих страданий. Всё это должно прекратиться. Он не настигнет её снова. Не позволит себе ступить к ней ближе, играясь с подсознанием девчонки, проникая в подсознание запоминающимся образом.       Ведомая отчаянием, Гермиона ударилась затылком о твёрдое дерево, почувствовав, как череп пронзает острый спазм. Под густыми кудрями образовывалась гематома, но ведьме было плевать. Она должна была сделать хоть что-то, чтобы вырвать себя из сна. Очередной удар пришёлся на то же место, где пульсировала шишка.       Ведьма не могла даже кричать от боли, трещавшей в затылочной кости. Гнилые нити впитывали в себя всё мучение, оставляя голосовые связки пустыми. Лишёнными голоса. Гермиона продолжала дробить собственный череп, почувствовав, как с каждым новым движением соприкосновение со стволом обрастало хлюпающим звуком. Металлический запах заполонил носовые пазухи, сигнализируя о том, что ещё немного — и Грейнджер потеряет сознание. В переносном смысле, конечно. Этого она и добивалась. Выбраться быстрее, чем громкие шаги раздадутся подле неё.       Гермиона в последний раз сделала выпад назад, вонзив голову в скол коры, и та вошла в открытое рассечение. Кожа была распорота до мяса, куски волос падали на измазанные грязью ноги. Болевой шок одолел девичий разум, позволив ей испариться из страшного лабиринта, оставив от себя лишь кровавый развод и следы от ног на погосте.       Из обесточенного горла вырвался вымученный — и такой долгожданный — крик, наполненный фантомной болью. Он ощущался паточным соком, смазывавшим иссушенные молчанием голосовые связки. Часы, проведённые во сне, казались нескончаемым кошмаром, чувствовавшимся настолько реалистично, что Грейнджер не сразу поняла, что оказалась в родной спальне.       Гермиона вскочила на кровати, рефлекторно потянув дрожащие пальцы к затылку. Она прощупала кожу, с облегчением осязая, что её тело было нетронутым добровольными пытками. Черепные кости были целы, кудрявые локоны не пропитаны вязкой жидкостью, и не имели на себе отталкивающий запах. Грейнджер продолжала проходить ладонями по собственному лицу, с силой вдавливая ногти в кожу, под которой клубились черви.       Но их не было.       Всё случившееся осталось гнить в подсознании.       Волшебница оглядела себя, уловив, как спокойствие обрастает в душе бетонным слоем — преградой от тех ужасов, что поджидали в царстве забвения. На ней не было того уродливого белого платья. Грейнджер осталась в своей футболке, а ноги согревали тёмно-синие брюки, скомкавшиеся на икрах из-за беспокойного сна.       Девичья ладонь упала поверх вышитого узора на покрывале. Её кровать была застеленной, имела почти аккуратный вид, если бы не смятая ткань под телом волшебницы. Грейнджер помнила, как ложилась с мыслью о том, что не станет засыпать, пока не дождётся того, кому предназначалась пустующая сторона возле окна. Но она оставалась холодной и нетронутой.       Драко так и не пришёл к ведьме, позволив ей утонуть в сгустках усталости, давившей на изнеможденный мозг сладкой негой. Гермиона перевела взор на часы, стоявшие на прикроватной тумбочке. Зелёные числа показывали три часа семнадцать минут. Она спала не больше полутора часов, но этого хватило, чтобы едва не сойти с ума.       После того, как Грейнджер переписала послание Чистильщика, Малфой покинул её дом, не удостоив девушку каких-либо комментариев. Ушёл молча в своём неизменном стиле, почти бросил ей в лицо отсылку на прошлое, когда он испарился из девичьей жизни так непринужденно и просто, будто Гермиона могла бы прожить без Драко. Но каждая минута, проведённая вдали от мракоборца, ощущалась настоящим бедствием.       Он снова делал это.       Подсаживал на иглу своего снисхождения, принятия их очевидной связи и подобия чувств, чтобы впоследствии увернуться от девичьей взаимности. Он не принимал столь широких жестов от Грейнджер, всячески демонстрируя, что её протянутая рука помощи ему не нужна. Он бы с удовольствием отрубил девичью конечность, чтобы та лишний раз не маячила перед серебристым взором. И тогда волшебница обязательно бы протянула ту, что смогла уберечь от мужского гнева.       Драко всячески пытался показать, что он и сам в состоянии справиться с любыми проблемами, даже с такими пугающими и масштабными, как Чистильщик. Но Грейнджер не верила нарочитому геройству, коим Малфой пытался напичкать окружающих.       Гермиона знала, что Малфою было не по себе. Возможно, он больше не ощущал того животного страха, как шесть лет назад, но невозможно было отрицать, что Драко смог окончательно побороть в себе слабость, испытываемую при одном лишь упоминании об убийце. Особенно, когда тот, кто скрывался под маской, перетянул на свою сторону твою лучшую подругу. Это обескураживало, выращивая преимущество перед старыми знакомыми. Мастер бил по уязвимым точкам, насыщаясь чужим смятением.       И Гермиона была готова унять то самое смятение, вырвать клочком из мужской души, прежде вымазанной в копоти гнетущего прошлого. Но она знала, что сейчас в ней больше светлого, и волшебница не могла позволить кому-то очернить то, что с таким трудом отбелилось. Но Драко не позволил.       Не позволил и Блейз, буквально заставивший ведьму остаться дома. Переждать, пока мракоборец успокоиться и придёт в себя. Забини называл подобные выходки блондина способом справиться с грудой проблем. Каким бы отстранённым и бесчувственным ни казался Драко, он никогда не был стрессоустойчивым. Беды, непосредственно касавшиеся его, не проходили бесследно. Они проникали в сущность Драко, оставаясь внутри глубокими ранами. То, что пережил Малфой ранее, убило в нём всю резистентность. Именно поэтому ему всегда было проще сбежать, чтобы не показывать окружающим, что его сердце способно что-то чувствовать.       В нём и вправду было много слабостей, делавших его живым человеком. Таким же, какой была Гермиона. Оба всегда мастерски пытались скрыть свою человечность, боясь, что кто-то решит обратить это против них.       И страх имел все основания на существование. На полное право отравлять нутро, заманивая в ловушку собственных демонов.       Грейнджер медленно поднялась с кровати, пройдя по комнате, полностью затянутой мрачным полотном. Она направлялась к выходу, тихо шаркая босыми ногами, разбавляя тишину родного дома. Блейз спал в соседней спальне — родительской. Она слышала, как он громко сопел, видя, наверное, не первый сон. Главное, чтобы Морфей был к итальянцу снисходительнее, погружая подсознание в что-то более приятное. Что-то лишённое адских сюжетов, наполненных жуткими кошмарами.       Гермиона прокралась в гостиную, заметив, что на кухне все ещё горел свет. Волшебница оставила включатель нетронутым, веря в то, что Малфой обязательно вернётся и закончит чтение ежедневников Пэнси. Рядом со стопкой лежал исписанный девичьим почерком лист, на котором теперь добавились пометки — и они явно принадлежали кому-то, кто писал с невообразимой педантичностью. Каждая буква была выведена аккуратно, отмечая отдельные слова и подписывая их своей теорией.       Значит, Драко всё-таки вернулся.       Грейнджер уловила звук — дверь, ведущая на задний двор была приоткрыта. Она подошла к окну, оно осталось открытым с тех пор, как Гермиона и Блейз сидели неподалёку, пытаясь расшифровать запись убийцы. Волшебница протиснулась меж распахнутых рам, заметив сидящую на крыльце фигуру.       Драко сидел на второй ступеньке, его голова была запрокинута назад, а взгляд нацелен в небо. Будто внимательные зрачки готовились уловить в пышных облаках очертание созвездий, прятавших в пасмурной ночи. Мракоборец прикасался ладонью ко рту, держа меж пальцев зажженную сигарету — единственную спутницу, коей было дозволено разделять одинокий досуг блондина.       Малфой был все ещё одет в аврорскую форму, за исключением мантии — он частенько ею пренебрегал. Накрахмаленная рубашка натягивалась на трапециевидных мышцах с хрустом от даже при малейших движениях. Брюки были слегка выпачканы в пыли, но в целом внешний вид мракоборца был неизменным. Неизменно-притягательным.       Гермиона подобрала с дивана плед и направилась прямиком к приоткрытой двери. Девушка все ещё пыталась шагать беззвучно, стараясь не нарушить тишину, но в этом едва ли был смысл. Малфой заметил её сразу же. Стоило ей ступить за порог дома, вкушая многообразие весенних запахов — начиная от цветших плодов, свежести спящей природы, заканчивая ментоловым ароматом, тянувшимся смоговым кольцом из уст блондина.       Драко повёл плечом, негласно отмечая, что он догадался о присутствии Гермионы. Для неё не было секретом, что нервные окончания парня были будто заточены, чтобы всецело чувствовать девушку на таком малом расстоянии. Словно в каждое сухожилие были запаяны частички от ведьмы, придававшие Малфою уверенности, что неаккуратные шорохи оставались за миниатюрным коронером.       Когда-то Драко уже говорил ей о том, что не стоит подкрадываться к нему сзади. И Грейнджер до сих пор не уяснила этот урок. Намеренно. Пыталась в очередной раз устроить проверку, теша собственное эго. Умасливала чувства, заставлявшие волшебницу действовать иррационально. Поддаваясь инстинктам, кои были падки на такую далёкую фигуру, как Малфой.       Гермиона всегда тянулась к Малфою бессознательно, интуитивно шагая по тонкому льду, почти не боясь того, что пласт может рухнуть в любой момент. И мутные воды, скрывавшиеся за ледником, потопят обоих. В их истории никогда не было места утопическому спасению.       Девушка подошла к Драко со спины, укрыв тело мракоборца шерстяным пледом. Он никак не отреагировал — Гермиона ожидала. Её пальцы задержались на спинных мышцах парня на какое-то мгновение, впитав через несколько слоёв ткани тепло, разнящееся с нравом блондина. Малфой натянул плед на грудь, сжав два конца в пальцах свободной руки.       — Опять снились кошмары? — услышала Грейнджер приглушённый голос, разбавленный густым дымом, вырвавшимся из губ вместе с вопросом. Девушка присела рядом, устремив взгляд в бледный профиль. — Я слышал, как ты кричала.       В голосе Малфоя присутствовала та-самая-нота, выдававшая его истинное настроение с потрохами. Она шла в абсолютный разрез с равнодушным выражением лица Драко, продолжавшего разглядывать полотно цвета ночного индиго. Он волновался — и это была почти единственная искренность, подаренная Грейнджер после почти суток холодной войны, что велась между молодыми людьми.       — Они снятся мне почти каждую ночь, — пожала плечами Гермиона, переняв заинтересованность парня. Теперь карие радужки впитывали в себя отражение бледного неба, надеясь, что это сможет вырвать из девичьих глаз осколок Ада, из которого волшебница чудом вырвалась. — Не помню, когда в последний раз просыпалась без криков.       — В моём доме, — произнёс Малфой почти игриво, сделав очередную затяжку.       — Крики в твоём доме были совсем… иного характера, — подыграла Гермиона, чувствуя себя почти неловко. Будто её снова душил красно-золотой галстук, клеймя её хорошей девочкой. Той, что не станет даже заикаться на подобные темы.       Малфой хрипло рассмеялся, но эта эмоция была недолговечной. Она быстро скрылась за плотно сжатыми челюстями, утонув в прорезях меж желваков. Она стала лишь незаметным штрихом меж сведенных бровей, выражавших задумчивость.       Гермиона с жадностью вслушивалась в глубокий тембр, ощущая, как разрубленные ужасом внутренности постепенно срастаются в своё жалкое подобие, чудом защищая Грейнджер от того, чтобы не упасть замертво. Драко всегда действовал на неё так. Даже такая мелочь могла заново склеить нутро волшебницы по осколкам, приводя в чувства.       — Ты очень громко думаешь, — девичьи пальцы опустились на дощатую поверхность, водя линиями по лакированному дереву. Ей никогда не давались первые шаги, поэтому волшебница пыталась сделать всё, чтобы отвлечься от громкого пульса, разгонявшего кровь по яремной вене.       — Это моя фраза, Грейнджер, — ребячий тон почти избавил Малфоя от образа хмурого мракоборца, на секунду превратив его в свою юную версию.       — Видишь, не такие уж мы и разные, — Гермиона попыталась рассмеяться, но в глотке стоял шипастый ком, раздражавший охрипшее горло несвойственным для нынешнего времени чувством.       Она не могла позволить себе искренней радости. Всякое положительное стало табуированным в их кругах. Будто Чистильщик с каждой новой жертвой разрубал не только тела невинных, но и тягу к веселью, омрачая людское существование своим призрачным присутствием.       Я всегда где-то рядом.       Голос, раздавшийся в девичьей голове, заставил Гермиону поежиться, словно май сменился морозной зимой, опускавшей ртуть в термометре до максимально низкой температуры. И холод жалил каждый дюйм тела, вонзая тысячу болезненных игл в кожу.       — Это не должно звучать комплиментарно, — парировал Малфой, растерзав взмахом палочки сигаретный окурок. Остатки развеялись с веянием ветра, оставив место себя флёр отличительного запаха. — А как же озлобленный идиот? — он выставил широкую ладонь чуть вперед, принявшись поочередной загибать пальцы, начав с большого. — Ничтожество? — Драко приложил указательный ко внутренней стороне ладони. — Трус? — мракоборец смаковал это слово с особенным извращённым наслаждением, зыркнув на Гермиону с мстительным блеском в глазах, от которого стало по-настоящему не по себе. — И, наконец, — моё любимое — жалкий мальчишка.       Гермиона вспомнила каждое из оскорблений, ловя себя на мысли, что абсолютно всё перечисленное когда-то являлось несменным постоянством в девичьем сознании. Ненависть была оплотом многообразия чувств, которые испытывала Грейнджер при виде Малфоя.       Она искренне не понимала и не хотела принимать слизеринское отродье в своей жизни. Всячески противилась той опасной дозе, проникшей в естество ведьмы губительным ферментом, отравившим отдел головного мозга, отвечавшего за предвзятое отношение к хорьку.       Именно таким она и считала Драко. До тех пор, пока он не оказался на грани жизни и смерти. Пока разрубленное стеклом предплечье не подогнало Малфоя к тропе, из которой никто не возвращался. Пока кристально-чистая кровь не вымыла собой всю спесь и надменную жилу в слизеринце, оставив его беззащитным перед взором ведьмы.       Именно тогда Гермиона почти поверила в то, что в блондине существует что-то, что ещё возможно спасти. Вычистить от многочисленных клише. Паттерн надменного ублюдка сменился искренностью и мольбой на спасение, откликнувшихся в душе волшебницы. И она поддалась вопреки гриффиндорской клятве не вестись на очарование змеи.       — Тебе напомнить, какими гнусными прозвищами удостаивалась я? — Гермиона медленно повернула голову, встретившись с серебристыми радужками, внимательно оценивавшими девичью готовность дать отпор. Грейнджер всегда была билась на равных. — Один-один. Мы квиты.       Она протянула худую ладонь в надежде почувствовать кончиками пальцев шероховатую, местами грубую кожу. Ту, что становилась на ощупь шёлком, стоило касаниям принять более интимный характер.       Волшебница ощутила импульс тока, пронзившего верхний слой эпидермиса крепким пожатием. Малфой смотрел на Гермиону, не отрывая взора ни на секунду.       Позволял тому льду, по которому так неумело шагала ведьма, обратиться трескучими бороздами, под которыми плескалась притягательная глубина, соизмеримая с тем, что испытывала Грейнджер, вглядываясь в омут серых глаз.       Они пленили собой, заставляя на секунду забыть о свистящем ветре, блуждавшем по округе. О кронах деревьев, прораставших сквозь мрак ночи изогнутыми силуэтами. Мозг выкручивал эту ветвистую образность до пугающих очертаний, напоминавших рогатых существ.       Всё это меркло, стоило блеску, заточенному в прищуре, коснуться девичьих черт лица. Прорваться сквозь одежду, плоть и кости, достигая хрупкого, ничем не обороняемого сердца. Гермиона позволяла Малфою эту жадность, чувствуя грех на кончиках пальцев. Топкий, обволакивающий каждую клеточку.       Гермиона никогда не веровала в ни в Бога, ни в того, кто себя им мнил. Однако Дьявола она принимала с широкой душой, разгадывая детали, под которыми он так искусно скрывался.       — Почему ты ушёл?       Клокотавший вопрос передался Драко по воздуху — он мол словить его ртом, как делал это с сигаретным дымом. Его пальцы переместились к предплечью, поглаживая выступающий шрам от клинка Беллатрисы. Уродливые буквы пылали жаром, несмотря на то, что Грейнджер все ещё оставалась в одной футболке, а от прохлады изнывали конечности. Но только не там, где Малфой залечивал давние рубцы.       — Нужно было кое-что обдумать, — отмахнулся Малфой, выказывая явное нежелание идти на контакт.       Но Гермиона ни за что не позволит ему ступать назад, в очередной раз прячась от сложностей. Они должны взглянуть трудностям прямо в глаза. Так, как сейчас молодые люди смотрели друг на друга — с неприкрытой жаждой доказать.       — Поделись со мной, Драко, — почти умоляюще произнесла девушка, цепляясь за ткань мужской рубашки, как за спасательный круг. Единственную материю, способную удержать Гермиону от порыва к настойчивости. Она бы повторила дважды, если бы Малфой вздумал отказать ей.       Драко отнял пальцы от тела Грейнджер, позволив гулкому ветру овладеть ею целиком. Теперь не было ни одного дюйма, что согревался бы от ласковых прикосновений. Малфой сжал ладонь в кулак, избавляя кожу Гермионы от грубой хватки. Ему было необходимо сдерживать свои эмоции, с которыми сейчас не могла совладать даже окклюменция. Воздвигнутые стены рушились, разносясь по сознанию плотной дымкой.       — Существует один нюанс, который, возможно, доставит некоторые сложности при поисках Чистильщика.       — Прекрати говорить загадками, — нервно перебила Гермиона, чувствуя зарождающуюся тревогу. Удавка волнения обвила лебяжью шею, вдавив жгут в бледную плоть.       — Когда этот ублюдок выслал мне письмо с угрозой, — продолжил Драко, сглотнув слюну, на вкус напоминавшую щелочь, — я решил отправиться в Азкабан, на свидание к папаше. — Гермиона не знала об этих подробностях, поэтому вслушивалась в каждое слово с предвкушением. — Я показал фото Освальда Люциусу, и тот сказал, что не узнает человека на фото, но фамилия Доу была ему известна, — на лице Грейнджер всплыло очевидное — как такое возможно? — Некий Доу, не имеющий ничего общего с тем психом, который терроризировал подростков, практиковал тёмную магию. Такую, что навыки Волдеморта покажутся просто ребяческой хуйней.       Волшебница стойко выслушивала монолог Малфоя, но никак не могла перебить бушующее чувство внутри, колотившее истошно бьющееся сердце. Когда правда вскроется окончательно, Гермиона будет мечтать о том, чтобы никогда не слышать очередных нюансов расследования.       — Что тебе известно о магии Безликих? — задал вопрос Драко, будто Гермиона могла обладать широкими знаниями в запретной области.       — Ничего, — запнувшись, ответила девушка.       — Ожидаемо, — произнёс Малфой, укрыв ведьму пледом. Она и не заметила, как дрожало тело под тонкой футболкой. И причина частых судорожных сокращений скрывалась явно не в гадкой погоде. — Я ответил точно также. Но мне повезло, Люциус был на удивление многословным, — Гермиона закусила щёку изнутри, мысленно перебирая всевозможные теорий. Что таило в себе это чужеродное название — безликие? — Он рассказал, что этот ебаный культ помешан на идеологии проживания нескольких жизней. Они применяют что-то вроде оборотного, но вместо склянки с зельем — срезанный скальп с подопытных.       — И что они… делают с лицами жертв? — Гермиона старалась говорить как можно спокойнее, но подбивающая к горлу тошнота размывала слова, делая их почти неразборчивыми.       — Пришивают с помощью рунического заклятия к своим блядским рожам, — объяснил Драко, не церемонясь.       — Ты считаешь, что Чистильщик стоит во главе этих людей — безликих? — Грейнджер едва смогла выговорить люди, потому что это слово не подходило к чудовищам, игравшим чужими жизнями потехи ради.       — Думаю, этот мудак подражатель тех идей, но ему неплохо удалось возродить эту извращённую хуйню, — выплюнул Малфой, хрустнув побелевшими костяшками. — Даже своего прихвостня наделил именем основателя, выдавая его за главного. Неплохой ход, — Гермиона натянула плед до подбородка, свято веря, что лоскут шерсти сможет уберечь её слух от гадкой правды.       — Тогда Чистильщиком может оказаться, кто угодно, — догадалась Грейнджер, ловя себя на пугающей мысли. Ещё месяц назад казавшейся полным абсурдом, но сейчас заполнявшей пробелы. Становясь подходящим пазлом — необходимым, чтобы взглянуть на целостную картину.       — Даже погибшим Стефаном, — бросил Малфой, заставив девушку испуганно отвести взгляд в сторону. Серебристые радужки больше не манили собой, они отталкивали. То, чего так боялась Гермиона и чему она так не хотела верить, накрыло её снова. Хлестануло звонкой пощёчиной до багровых отметин. — Кто знает, возможно, он никогда и не был шестеркой Чистильщика. Что, если, он и есть тот самый мастер, ловко подстроивший смерть невинного художника?       — Но зачем ему отводить от себя подозрения, которых даже нет? — Гермиона пыталась оправдать покойника. Всеми силами вырывая из себя хлипкие доводы, в которых не было ядра уверенности. В глубине души она догадывалась, что подобное развитие событий вполне имело место быть.       — Чтобы запутать нас, Грейнджер, — продолжал доказывать свою точку зрения Драко, повысив голос. — Иначе в чём мотив этой смерти? — Волшебница не знала, что ответить. Никакого противовеса этому вопросу не существовало. Малфой подбивал её к принятию того факта, что все эти годы она делила жизнь с убийцей. — Чистильщик убил Анджелину и Крайтона, чтобы подставить Эллингтона и растянуть своё удовольствие, пока мы будем искать не того. А твой лже-парень совсем не вписывается в эту причинно-следственную связь.       — Тот, кто отправлял мне послания, знал о том, что случилось в Хогвартсе, — Гермиона попыталась образумить Драко в последний раз. Это был её единственный шанс не очернить покойника зловещим ярлыком бездушного маньяка. — Стефан никогда не учился с нами.       — Или мы просто никогда не замечали его? — парировал Малфой, обдав слух непреклонностью.       Он был уверен в причастности Стефана к убийствам так же яро, как Гермиона не сомневалась в том, что большинство бед произошло с ней с подачи Пэнси. Они оба пытались защитить дорогих сердцу людей, и оба пытались отрицать очевидные факты.       Жаркий спор прервал неожиданно раздавшийся телефонный звонок. Гермиона вперилась в Драко удивлённым взглядом, будто он мог объяснить, кому понадобилось звонить в столь позднее время. Она не спешила подниматься со своего места, терпя настойчивый сигнал, раздававшийся из аппарата в коридоре. Будто девичье бездействие могло прервать доносившийся из коридора звук.       Но кто-то был явно упрямее, чем волшебница, медлившая поднять чёртову трубку.       Грейнджер подавила в себе панику, надеясь, что кто-то просто ошибся номером. Ничего особенного. Вполне типичная ситуация. Девушка сбросила с себя плед, оставив его на промозглом полу. Малфой не сдвинулся со ступени, позволив Гермионе разобраться с чьей-то невнимательностью в одиночку.       Волшебница подошла к телефону, прикусив кончик ногтя. Громкий сигнал раздался в очередной раз, вынудив девушку ответить на звонок неизвестного.       — Алло?       — Не спится, Нэнси Дрю?       Это было сродни услышать мёртвого. Давно похороненного в своём сознании, вычеркнутого из памяти, как надоевшее воспоминание. То самое, что причинило немало боли, от которого так рьяно пыталась избавиться психика, чтобы триггеры не омрачали существование.       Нечеловечий тон раздался по ту сторону трубки, словно оживший ночной кошмар. Тот, кто не успел явиться к волшебнице во снах, поспешил прибыть наяву. Басистый гул создавал помехи на том конце провода, но Грейнджер могла отчётливо слышать знакомый голос, измененный заклинанием, чтобы было невозможно разобрать человека, кому принадлежало сквозящее ехидство и злорадство, проникающее в ушные раковины терпкой надменностью.       Мерлин, Гермиона могла поклясться, что ощутила привкус раздавшегося прозвища. На вкус, как могильные черви. Только теперь они терзали не девичье тело, а её душу, заполоняя пробоины паразитами.       — Откуда ты знаешь мой номер? — Грейнджер понизила голос, сама не понимая, почему.       Наверное, ей стоило позвать Малфоя, чтобы тот уберег её от разговора с ожившим кошмаром. Но любопытство взяло первенство в дебатах с совестью. Девичье геройство всегда стоило воспринимать с пометкой мазохизм. Иначе как можно было объяснить то смирение, с которым Гермиона внимательно слушала чужое дыхание, передававшееся по линии передач.       — Я стал частым гостем в твоем уютном гнездышке, неужели ты думаешь, что я не запомню такую мелочь? — от вопроса убийцы затрещал воздух, впившийся в лёгкие осколочным ранением. Гермиона прижалась спиной к стене, почувствовав, как от простого — на первый взгляд — предложения начинала кружиться голова. — Тебе понравились мои подарки?       — Где Пэнси? — вторила Грейнджер. Она была по-настоящему наивной, раз думала, что Чистильщик и вправду поделиться с ней сокровенным секретом.       — Не так быстро, дорогая, — его тихий смешок резанул по сердечному клапану, обнажив боль в грудной клетке. — Неужели ты не хочешь поболтать по душам, как в старые добрые? — мастер продолжал обсыпать девичье сознание вопросами, усеивая мозг ядовитыми лепестками. — Или у тебя уже появились новые друзья? Ничего, я быстро смогу исправить это недоразумение, — Чистильщик вкрадчиво подбирался к своей главной мысли — единственной, что клокотала в его воспалённом разуме. Он обладал единственной целью, не имевшей ничего общего с понятием о нормальности. Сплошь кишащее безумие. — Достаточно лишь одного нажатия ножом…       Гермиона дёрнула провод на себя, чиркнув кольцевым кабелем по обнажённому предплечью. Маньяк вновь принялся играться с ней, имитируя в своей голове избитый сценарий. Она — жертва. Он — кукловод в их истории. И только ему под силу дёргать за необходимые ниточки, чтобы разговорить свою любимицу.       Как бы ей хотелось всадить этот чёртов клинок в его глотку, замарав басистость хрипящим, посмертным воплем. Чтобы загрязнённая гнилым нутром кровь окрасила собою освобождённый от зла мир.       Грейнджер ненавидела ублюдка всем сердцем.       — Послушай сюда, — прошипела Гермиона, но Чистильщик быстро перебил её.       — Нет, это ты будешь внимательно слушать, дрянь, — гневный бас оглушил девчонку, заставив её замереть на месте. Милость Чистильщика быстро сменилась яростью, обжигающей слуховые рецепторы. — Я нахожусь в доме напротив, у твоей соседки-карги.       Угроза сподвигла Грейнджер сделать несколько медленных шагов к окну. Она остановилась сбоку от распахнутых рам, вглядевшись в дом, что стоял через дорогу, где жила миссис Спенсер. Та самая милая старушка, ухаживавшая за Живоглотом. Мерлин милостивый.       — Как думаешь, что останется от неё, если ты будешь привлекать к себе лишнего внимания? — Гермиона зажала рот ладонью, сдерживая испуганный всхлип. Зубы сомкнулись на коже оторопью. В доме миссис Спенсер горел свет, но за плотными занавесками было невозможно разглядеть силуэты. Я всегда где-то рядом. — Сейчас ты сделаешь вид, будто разговариваешь с матерью, — Гермиона собралась отрицательно качнуть головой, но голос затормозил шейные позвонки, — придумаешь что-нибудь, ведь ты такая искусная лгунья, правда, Нэнси Дрю?       Он произносил глумливое прозвище, растягивая каждую букву. Упивался отсылкой к прошлому, словно выдержанным вином — старался не пропустить ни капли мимо скверного рта.       — Да, мам, — подыграла Грейнджер, все ещё сдерживая децибелы в связках. Теперь она хотела, но не могла говорить громче, ведь от её неверного действия зависела жизнь невинной маглорожденной.       — Чудесно, — напевал голос в трубке, от которого Гермионе хотелось увернуться. Но трубка будто приросла к уху, становясь продолжением девичьего органа. — Ну же, улыбнись. Мне никогда не нравилось, когда ты грустишь.       — Что-то случилось, мама? — нетерпеливо спросила ведьма, догадываясь, что ублюдок в маске позвонил не ради того, чтобы узнать, как она поживает. Чистильщику всегда был интересно несколько иное: когда волшебница издаст свой последний выдох.       — Хорошая пташка, — одобрительно прозвучало по ту сторону телефона. Гермиона лишь закатила глаза, прилагая немало усилий, чтобы не свихнуться к концу разговора. — Уже разгадала мою загадку?       Гермиона хмыкнула, промычав еле слышное «угу».       Волшебница догадалась, о чём вещал замогильный голос. Реверсивная запись была разгадана, а вместе с ней и заложенный смысл, о котором она не успела поговорить с Драко. Рифмы, что окутывали послание, натыкали девичий ум на то, что место встречи связано с родным домом. Строчки изобиловали намёками о зарождении крови и предательстве предков. Клинок Чистильщика указывал на родовое поместье мракоборца. Малфой-Мэнор.       — Ты понятливая девочка, и я знаю, что не станешь лезть на рожон, — продолжил Чистильщик, трактуя обманчивую нежность. Но Гермиона прекрасно знала, что таилось за сладкими речами. Горький осадок, бальзамирующий кровоточащую душу. — В твоих интересах предупредить ублюдка, с которым ты трахаешься, что следующий ход за мной, — всего через мгновение убийца подтвердил собственный быстро меняющийся нрав. Теперь он резал предложениями наживую, не церемонясь. — И я советую вам следовать моим правилам. Иначе кое-кто будет в ответе за ваши ошибки.       — Не трогай её, — Гермионе не требовалось лишних объяснений, к чьему виску было приставлен заряженный курок. — Пожалуйста.       — Знаешь, почему ты так нравишься мне, Нэнси Дрю? — волшебница проигнорировала его порыв поболтать о чём-то отвлечённом. Это было сродни вести светские беседы со смертью, когда коса срезала скальп с черепа или копошилась в размолоченных кишках. Абсурдно до жути. — Ты милосердна даже к тем, кто заслуживает мучений. — От его комплиментов на лбу проступал холодный пот, а конечности одолевал тремор, заставлявший кабель от неконтролируемых движений. — Неужели ты не хочешь, чтобы я прикончил эту лицемерную суку?       — Нет, — уверенно сказала Гермиона, а после добавила, продолжая разыгрывать этот чёртов спектакль: — Мама.       — Твоё желание — закон для меня, дорогая, — Чистильщик послышался разочарованным, но это мало волновало Грейнджер. Она продолжала успокаивать себя визуализациями, в которых тело убийцы покрывается трупной синевой. — Я человек чести, и я сдержу свое слово. А ты пообещай, что вразумишь Малфоевское отродье. — Гермиона прикусила язык до глубоких язв, не спеша наступать своей гордости на глотку. Это было унизительно — снова поддаваться его влиянию. — Не слышу ответа, дорогая?       Но у Гермионы не было выбора. Пока они не встретятся лицом к лицу, пока волшебница не сдерет с мясом чёртову маску с лица маньяка, она не может рисковать.       Ей было необходимо отыграть свою роль блестяще и правдоподобно, чтобы мастер не догадался о дальнейших планах ведьмы.       — Я сделаю это, — наконец, ответила Гермиона, сморщив нос от неприязни. Она не слышала этот голос целых шесть лет. И не слышала бы ещё вечность, но судьба распорядилась иначе.       — С тобой приятно иметь дело, — Гермионе послышалось, как по ту сторону трубки что-то грузно упало на пол. Девушка прикрыла веки, мысленно успокаивая себя тем, что ей просто показалось. — Я скучал по твоему голосу, пташка.       Грейнджер помедлила со взаимностью, коей не было ни грамма.       Исключительно злость, скользящая по девичьим щекам тёплыми каплями.       Волшебница почти не чувствовала себя настоящей — лишь изломанной проекцией, в очередной раз переживавшей свой самый главный кошмар.       — Жду не дождусь, когда заставлю тебя кричать правильно, — его голос расплылся в улыбке, а Гермиона едва сдерживалась, чтобы не оглушить его собственными рыданиями. — До скорой встречи.       Ночной кошмар стал самой настоящей явью. Не ощутимой, но вполне себе слышимой.       И истошные вопли павших жертв, что воспевали оды своей кончине в преисподней, сменились монотонными гудками. В действительности безысходность звучала именно так.       Оборванным телефонным звонком.