Cute Boys

Death Is No More — BLESSED MANE Абсолютно белое небо слепит. Зрение улавливает лишь худые раскидистые и чёрные ветви деревьев, покачивающиеся на слабом ветру, а слух — хруст тонких пальцев. Джисон уже сбился со счёта сигарет, которые он выкурил, лёжа на холодном ламинате. Старая зажигалка, обклеенная всевозможными наклейками, которые Джисон любил мучить своими затупленными ногтями — сдирать и проделывать дырочки, лежала рядом с ним и смотрела в окно, покрытое разводами. Затяжки большие и долгие, вызывают до боли знакомое головокружение и заставляют картинку в глазах расплываться. Сигареты довольно крепкие, оставляют после себя, откровенно говоря, самое ужасное послевкусие, которое только может быть. Но хочется ещё. Брать в рот сигарету и скуривать до самого фильтра, а после тушить бычки о старый ламинат или узорчатые обои с цветами. Дым оседал в лёгких, приятной волной обволакивая всё тощее и почти безжизненное тело. Дальше волны менялись на лёгкую дрожь и мурашки от прохладного ветра из открытого окна и такого же пола, что никак не мог согреться под Джисоном, живым трупом. Мысли даже в таком состоянии не покидают слабое сознание. Наоборот. Их больше. Они сильнее. Сильнее Джисона. Мысленно он уже мёртв. Мысленно он уже проглотил всю пластиковую баночку таблеток, что тоже лежала рядом с ним и соблазняла своим видом. Осталось воплотить мысли в реальность, вот и дело с концом. Затуманенный взгляд гулял по серой комнате и иногда просачивался за её пределы. Когда-то эта комната, да и вся вялая двухкомнатная квартирка, была наполнена счастьем, а не сигаретным дымом, тяжелыми вздохами Джисона и его мыслями покончить с собой. С Чонином он расстался сам, не осознавая, что тем самым потеряет единственный смысл жить. Чонин ушёл, словно песок из рук — высыпался быстро сквозь пальцы, оставив на пальцах лишь пару песчинок в виде сожалений Джисона. Он сам виноват. Сам осознал, что Ян держал его в равновесии, а сейчас этого делать попросту некому, ведь Джисон не справляется. Поэтому и хочет покончить со всем этим. Он не помнит, как именно бросил Чонина. С того момента всё в принципе как в тумане. Размыто, смутно и не имеющее смысла. Джисон даже не помнит, когда это было. Прошла неделя, месяц или год — не знает он. Понятия не имеет. Помнит лишь зажигалку, сигареты, холодный пол, грязное окно, белоснежный потолок, такое же мартовское пасмурное небо и пачку таблеток. Ничего не поменялось. Помнит ли это он, потому что видит это перед собой сейчас или потому что он в таком состоянии уже очень долгое время — неизвестно. А ещё Хан в принципе не помнит, сколько так лежит. Пару минут, часов, а может и дней. Без еды и воды. Еду заменили сигареты (не особо помогало), а воду — дешёвый энергетик из ларька под его домом. Так Джисон долго не протянет, он и не планирует. Не планирует «протягиваться». Ещё немного… и он запьет всю пачку остатками энергетика. Счёт времени потерялся, как и Джисон в себе. Он уже не знает, кто он вообще. И где он. Может, он просто кукла? Бездушная и бесчувственная кукла, которая даже смерти не заслуживает. Заслуживает лежать брошенной и забытой настолько долго, чтобы покрыться толстенным слоем пыли, который уже хрен отмоется. Он в принципе так и лежит. Ещё немного и он правда покроется слоем пыли. И всё почему… Наверное, потому что ему было и так плохо, а он ещё и Чонина бросил, чтобы тот не видел этого всего. И где Джисон сейчас? Тогда он хотя бы на человека был похож, а сейчас… Одно большое издыхающее ничего. Что вообще будет после смерти? Чего Джисону хочется так сильно? Рай? Ад? Вечная темнота? Или новая жизнь? Неизвестность до жути пугала, но Джисона в этой жизни ничего не держит. Держал только Чонин. А сейчас его нет. Он не обнимет, не поддержит в сотый раз, не поцелует. Не ляжет рядом на кровати и не согреет своим теплом. Хан во всём виноват. Виноват, виноват или ещё раз виноват. Он больше не может. Баночка уже в его еле двигающейся руке. Он крутит её, рассматривает, пытается прочитать название и манящие последствия, но не может. Джисон слишком слаб. Но открыть пузырёк он ещё в состоянии. Крышка открылась с забавным звуком, даже вызвала смешок. Джисон смотрит на белые овальные капсулы и понимает, что это всё. Всего миг. И его больше нет. Человеческая жизнь дорога. Даже никчёмная жизнь Джисона. На секунду стало страшно. Нет. Надо подождать. Надо хоть кому-то напомнить о себе. Сердце бьётся. Неужели Хан всё-таки боится смерти? Нет, не может быть. Джисон нашёл ещё одного своего компаньона, что лежал совсем рядом. Раздолбанный телефон. Хан не включал его сто лет, однако очень надеялся хотя бы на пять процентов заряда. Хотел пролистать напоследок сотни и тысячи входящих уведомлений на экране блокировки. Может… и написать кому-то, как не делал уже давно. Открыв мессенджер, Джисон сразу стал искать чат с Чонином. Сто двадцать семь непрочитанных сообщений. Он серьёзно писал Джисону? В глазах что-то сверкнуло. Было много однотипных сообщений. Чонин чуть ли не каждый день интересовался его самочувствием, писал, что беспокоится, просился приехать навестить, спрашивал, когда он сможет забрать остатки своих вещей. Джисон ни на что не ответил, только расплакался. Он продолжает мучить Чонина даже после расставания. Так нельзя. Но соврать он тоже не может. Трясущимися пальцами Джисон набрал последнее сообщение: «прощай». Это конец. Последняя сигарета тлеет, как хоть какие-то надежды не то что на счастливую жизнь, а вообще на существование. Джисон проглотил добрую часть таблеток. Стал снова смотреть в окно. Ждёт. Идёт в объятия костлявой старухи с косой. Перед глазами, точно в фильмах, проскакивает вся жизнь. То, как он с Чонином случайно познакомился в автобусе, когда Джисон случайно чуть не упал на него из-за резкого поворота, и когда Чонин его поймал. То, как он впервые написал Чонину. И то, как они впервые поцеловались. Было же так хорошо. Зачем. Вот зачем Джисон это сделал. Глаза медленно закрылись. Ещё чуть-чуть… И от Джисона ничего не останется. Конечности уже ватные. С каждым вздохом жизнь уходит. Смысла бояться уже нет. Но Джисону резко стало настолько страшно, что слёзы вновь попросились наружу. Он боится. Почему-то. Он же так хотел этого. Еле найдя силы, Хан опять открыл чат с Чонином. Тот миллион раз уже спросил, что вообще случилось, что за резкие прощания и так далее. Джисон проигнорировал, лишь ватными пальцами написал: «помоги». Джисон отключился. Вот и всё. Осталось немного. Хан уже тысячу раз пожалел, что написал Чонину. Вот чем он поможет? Не надо было. Надо было уйти по-тихому. Просто всё закончить. Сквозь воду в ушах Джисон слышит долгие и настойчивые звонки в дверь, потом стуки и дёрганья ручки. Сознание уже почти покинуло Хана, он просто лежит и ждёт конца. Последнее, что он слышит, это поворот ключа в двери. У кого могут быть ключи? Только у Чонина… Он не успел отдать их. Но Джисон уже не слышит. Он почти умер. Очнулся он только тогда, когда почувствовал чьи-то пальцы у своей глотки. Рвотный рефлекс быстро сработал. Значит, Джисон ещё жив. К сожалению или счастью — хрен один знает. Всё вышло наружу (слава Богу, в унитаз), желудок опять пустой. Джисон не помнил, как оказался в туалете. — Идиот, ты что творишь?! — кричал Чонин уже раз пятый. — Ты совсем свихнулся?! Но Джисон молчал. Он лишь старался отдышаться, сидя на зелёном кафеле в ванной. Пот тёк реками. Чонин подсел рядом на корточки, обнял вновь живого Джисона. Тот плакал. Плакал, потому что выжил. Осознал ошибку, которую еле удалось исправить. Чонин её исправил. Он спас Джисона. В очередной раз спас. — Прости, — прошептал Джисон. Он не знает, за что извиняется. За всё, в общем-то. — Идиот… Какой же ты идиот, Хан Джисон! — прижимает Ян Джисона к себе сильнее и тоже начинает плакать. — А если бы я не приехал, нарушив все правила дорожного движения?! — Оплачу все твои штрафы, — усмехнулся Хан. Наконец он чувствует что-то настолько приятное, как даже лёгкое веселье. Это всё из-за Чонина. — Дурачьё, — плачет Чонин. — Идиотина, пообещай, что не сделаешь так больше никогда! — Ну… — А ради меня? — голова Яна отлипла от покатого плеча Джисона. — Пожалуйста… — длинные ресницы слиплись от горьких слёз. — Придурок, ты слышишь?! — смотрел в глаза Хана Чонин, тряся его за плечи. А Джисон лишь заворожённо смотрел на него. В свои любимые лисьи глаза. Хочет заплакать сильнее. — Только ради тебя, — влажное лицо Джисона уткнулось в грудь Чонина, намочив его фиолетовую толстовку. — Потому что люблю, — послышалось глухо от Хана. — Я тебя люблю больше жизни, блять! Если бы ты умер… Я не знаю, что бы с собой сделал. Когда ты меня бросил, я уже чуть не умер! — Извини. Они почти что лежали на грязном кафельном полу ещё несколько минут. Обнимались, плакали, молчали. Тишина впервые была приятной. — Есть хочу, — вдруг выдал Джисон своим хриплым голосом. — Обязательно было портить такой романтичный момент? — шутит. Чонин шутит. Шутит как раньше. — Боже, пошли, — Ян улыбнулся и встал, после помог Джисону. — Что ты хочешь? — Съем всё, что ты приготовишь. Только сделай что-нибудь!