Still Pool funeral agency

Повисшее в кухне тугое молчание прервалось гулким стуком о стол — это Билл отставил стакан, вытирая руки вафельным полотенцем. Его сдержанное лицо лишь едва заметным напряжением в бровях отличало его от каменной статуи. — Так, да? — съязвила Эвер, — Самоотречение? — Ты имеешь право злиться. — твёрдо произнёс он. — Имею и буду. — согласилась она, — Это было грязно. — Может и было, но я не сказал ничего, с чем бы теперь не согласился. — Использовать полуправду очень удобно, когда тебе это выгодно, да? — из каждого слова, сказанного Эвер, можно было бы выжимать яд - настолько горькими они были; в то же время Билл оставался совершенно невозмутим. — Я признаю. — Посмотрите на него, он все понимает и разрешает мне злиться. Как благородно. — Кажется, я не сделал ничего настолько ужасного. Я сделал только то, что было в тот момент нужно. Ни больше, ни меньше. — Отличное оправдание. Я вижу, говорить такое для тебя в порядке вещей. — Говорить какое? — Ложь. Чёртову ложь. — Разве я лгал тебе? — Оказывается, да. — Ты явно преувеличиваешь. Повторюсь, я сказал лишь то, что было в тот момент нужно. — Прагматичный ублюдок. — Извини? — А вы, ребята, что, знакомы? — вклинился Винни, все это время слушавший их дебаты в недоумении. Снова повисла напряжённая тишина. Эвер и Билл держали друг друга в прицеле взглядов, а Винни стоял посередине, удивленно хлопая глазами. — Оказывается, нет. — выплюнула Эвер, а затем вышла из кухни. Она поднялась на второй этаж, тяжелыми шагами заставляя старую лестницу жалостливо скрипеть под подошвами, как если бы она весила тонну. В ее рту скопилась горечь, от которой она никак не могла перестать морщиться, а тело, казалось, было таким тяжелым, что все пространство должно было искажаться, проминаясь под ее тяжестью. Найдя комнату, где она оставила вещи, она закрыла дверь и принялась грубо тормошить сумку. Внутри у неё было мерзко, как после глотка скисшего молока. Даже нет — как после целого стакана скисшего молока. Она швырнула на кровать стопку своей одежды, от чего матрас надрывно скрипнул, а в воздух поднялось облако пыли. Она закашлялась, с омерзением отгоняя его от лица. Господи, ну и место. Со злостью вспомнилось это надрывное ”самоотречение”. Да пошёл к черту этот… Билл. Пошёл к черту вместе со своим самоотречением. Она схватила одежду в охапку и, поднявшись на подоконник, стала закидывать вещи на пустую гардину, и каждая новая вещь скрадывала отсвет заката, проникающего в комнату, от чего там становилось все мрачнее. Затем она спрыгнула с подоконника под аккомпанемент его скрипа и отряхнула руки, оглядывая комнату. Ничего, кроме кровати и тумбочки возле кровати. Ничего. Голые стены. Скорее от потребности что-то делать, чем от реальной нужны, она вытащила из сумки вещи и расставила их по внутренности тумбочки, а сверху, как вишенку на торте всего этого дерьма, поставила банку таблеток, не упустив возможности злобно стукнуть ей о пыльную поверхность. Делать больше было категорически нечего. Просто от потребности чем-то себя занять она стала выхаживать туда-сюда по комнате, на которую постепенно опускалась вечерне-голубоватая темнота. Она могла бы быть сейчас с мамой. Она могла бы работать. Она могла бы делать что угодно полезное, но она была здесь, в этой коробке, заполненной пылью и злостью, исходящей от неё, как пар от горячего чайника. И в этом всем были виноваты эти трое. Винни, Билл и Джесси Оул. Винни — потому что был надменным и раздражающим. Билл — потому что подорвал ее доверие, а Оул… Спираль отчаяния закручивалась на нём, образуя в груди Эвер тяжёлую пропасть. Руки всё ещё слегка саднило от мозолей. Она остановилась посреди комнаты, смотря в пол и чувствуя, как новая полная осознания накрывает ее ужасом. Это всё просто не могло быть реальностью. Тяжёлые слова застучали в голове — она убила человека. Она ведь не хотела этого. Не планировала. Даже не думала. Почему она не остановилась прежде, чем он перестал дышать? Если бы она просто остановилась… То он бы закончил своё дело. Он убил бы ее мать. Что она должна была сделать? Какой вариант был правильным? Если бы он просто не оказался там. Если бы он не… Она почувствовала подступающее отчаяние, ведь уже знала, уже много раз услышала, что мама в здравом сознании подписала ту чёртову бумажку. Ей захотелось закричать или что-нибудь ударить. Она стянула с кровати одеяло и встряхнула его, поднимая новое облако пыли в воздух, и снова закашлялась. Одеяло отправилось на пол — все равно под ним спать она бы не стала. Она села на кровать, а старые пружины прогнулись под ее весом — все в этом чертовом доме скрипело. Если бы мама подумала получше и не подписала бы бумажку, все было бы сейчас нормально. Эвер даже мысленно ударила себя за то, что не оказалась мешающим фактором, когда бумажка оказалась в маминых руках. Если бы она была рядом с ней все время, ничего бы этого не было. Но это ведь глупо. Это неправильный ход мыслей. Эвер делала все, что могла, чтобы у них были деньги, еда, таблетки, свет, горячая вода… и длиннющий список всего. Даже если бы хотела, это было бы непозволительной роскошью для неё — всегда находиться рядом с мамой. В конечном счёте виной всему была болезнь. И от этого все показалось еще хуже. Это значило, что нет человека, виноватого в том, что обстоятельства привели Эвер в эту дряхлую, скрипящую, мерзкую старую комнату. Она завалилась на кровать, прижимая к груди колени. Не было ничего, что спасло бы ее от этих мыслей, норовящих скрутить в тугой узел ее мозговые извилины. Все, что она могла сделать — закрыть глаза, ожидая, когда закончится этот день и начнётся новый, где жизнь продолжится, кошмар в больничной палате перестанет быть реальностью, где ее руки не будет саднить от мозолей и тяжести вины, где будет что-то кроме ее внутреннего диалога и темно-фиолетового цвета закрытых век. … Стало как-то очень уж холодно. На ощупь она подтянула к себе одеяло, валявшееся на полу. Оно, ненужное ей ранее и отброшенное, теперь оказалось очень кстати: толстое, набитое пухом, оно обволокло ее тело теплом, а ледяные ноги спрятало в мягких складках. И ладно, что пыльное. Главное — нужное. Эвер резко открыла глаза. Проморгавшись, она осмотрела пустую комнату, даже не вспомнив сразу, где находится, а незнакомые серые стены посмотрели на неё в ответ. На миг ей показалось, что она снова в больнице, и ее сердце учащённо забилось, но… Дом был тих и спокоен. Она была в той же комнате, где и уснула.       Уснула? Скрипнули пружины — она медленно села в кровати и испугалась: приятный спазм прошёлся по ее телу, заставляя потянуться, и не было никакого способа этому противиться. Ее тело было до непривычного лёгким. Она ошарашено посмотрела в окно: там, пусть и не тёплый, не оранжевый, но, все же, занимался рассвет. Разве она не закрыла глаза всего на миг? Она ведь даже не поняла, как уснула. И, судя по всему, — она не поверила сразу, — проспала всю ночь, ни разу не проснувшись. Это было… что-то новое. Ей потребовалось некоторое время, чтоб в голове уселась такая внезапная реальность — она впервые, кажется, за целую вечность, выспалась. Она совсем забыла, что может себя так чувствовать. Она прокрутила события вчерашнего вечера в памяти, убеждаясь, что не принимала ничего, что заставило бы ее нервную систему чувствовать себя так… хорошо. Хорошо. Вау. Она действительно чувствовала своё тело очень хорошо. Эвер понятия не имела, когда в последний раз действительно высыпалась, более того — просыпалась без боли. Черт. И правда ведь. Ее голова совершенно не болела. Тут она задумалась, снова ощупывая комнату взглядом, ища кое-что пропавшее. В голове было до непривычного пусто, но, все же, не так, как было в больнице. Она попробовала воссоздать события в памяти, вытащить из ящика воспоминаний кусочки, которые сложились бы в единую мизансцену, но… Не смогла до них дотянуться. Там была не она. Там не было белых стен больницы. Там все было фиолетовым, как синяк у неё под глазом. Ее передёрнуло: нет, она не вернётся туда снова. Даже мысленно. И вот, что было странно. Там, в воспоминаниях, все было ярким. Здесь — никаким. Бесцветным, припорошенным пылью. Прямо как… Да. В ее доме, когда пришёл Он. Отклика не было то ли полностью, то ли практически. Кто украл часть ее сознания? Почему? Как? Все это было очень уж подозрительно. Может, в этом старом доме имеют место быть токсичные испарения, временно отравившие ей мозг? Или пережитый стресс попросту выжал из неё способность воспринимать реальность, как обычно. Стоило снова собрать себя по кускам. Она отпихнула в сторону одеяло, утратившее все свои дружественные черты, и ее ноги опустились на стылый деревянный паркет. Дом отапливался лишь камином, и не удивительно, что по утрам здесь холодно. Стоило позаботиться насчёт одеяла до наступления вечера, иначе через пару таких ночей она простынет, что в условиях дома в лесу, безусловно, просто блестящая перспектива. Эвер обдумывала это, пока натягивала на себя одежду этого дня — простую черную кофту под низ, черную кофту на замке сверху, капюшон — на голову. День сегодня был всецело чёрный, как и полагалось вторнику. По крайней мере, в Каспере сейчас был вторник. А здесь? Она прильнула к подоконнику, ныряя взглядом за треснутое стекло в деревянной оконной раме. Лес снаружи был невозмутимо угрюм, а землю, на которой стоял дом, если посмотреть вниз, даже не разглядишь — стены и изгороди внешнего двора жутковато выглядывали из клубящейся ваты тумана, стекающего в долину с сопок, прямо к дому, стоящему в углублении. Пушистые макушки сосен вдалеке, венчающие возвышенности, призрачно маячили наблюдателями, а утреннее небо было по цвету, как вода в банке, где промыли от мутно-голубой акварели кисть. Эвер с силой несколько раз дёрнула ручку, и старое окно со скрежетом открылось, впервые, должно быть, за несколько лет. В комнату затёк холодный воздух раннего утра, пахнущий влажной лесной свежестью, туманом и немного гарью. Эвер набрала полную грудь этого воздуха, такого чистого, какого она, наверное, в жизни не брала в лёгкие. Она прикрыла глаза, пробуя этот воздух в мелочах. В нем крылись нотки хвои, пихты и кедровых шишек. Вспомнились рассказы о том, как благоприятно влияет горный воздух на человеческие организмы. Может, и правда, если дышать этой свежестью каждый день, можно вылечиться от всего. Крепко спать, высыпаться, приобрести аппетит. В груди кольнуло, и она открыла глаза. Вряд ли горный воздух вылечил бы маму. Так или иначе, она собиралась достать свою сумку с гигиеническими принадлежностями и отправиться на поиски ванной, ведь начать стоило с малого. Она развернулась к комнате и замерла. На тумбочке у изголовья кровати лежал бумажный конверт.       Что? Она взяла находку в руки, точно зная, что вечером ее там явно не лежало. Это значило, что конверт здесь был оставлен, пока она спала, а это значило, что кто-то заходил в эту комнату сегодня ночью. Она напряглась, живо представляя, как в полной тишине коротко скрипнула дверь — это некто неизвестный, скрытый абсолютной ночной темнотой, проник в комнату и застыл у изголовья ее кровати, пока она спала. Простой белый бумажный конверт, а посередине — объёмный мазок красного сургуча. В виде… Сердечка? Это ещё что такое? Она вскрыла конверт, и внутри обнаружился небольшой квадратик бумаги с мелким кривоватым текстом:       ”Доброе утро.             Я ушел. Не скучай.              Вечером будем давать клятвы на метках, сразу, как приду.       Ты, когда злая, топаешь, как целый слон. А когда не злая, как половина :)             Я боялся, что дом развалится.       Не бесись на Билла. Не знаю, чего у вас там случилось, но, уверен, ещё помиритесь.             Уверен, что он тебе точно зла не желал.                               — ꩜” О. Эта спираль в конце. На жуткой картине, сложившейся в ее голове, у тени вырисовались долговязые, сутулые черты, а на голове — круглые желтые очки со спиралью на правой линзе. Конечно. Кто же ещё это мог быть. Она поморщилась, убирая конверт в карман. С некоторой опаской она высунулась в пустой коридор. Она собиралась спуститься по лестнице, когда заметила, что единственная дверь, расположенная возле неё, тоже имела роспись. На золотистой табличке значилось:             ”№1             Джей. Ди. Оул” Выцветшая бордовая краска, больше напоминающая лак для древесины, изображала человека с головой совы, и силуэт его будто распадался на осколки, курсирующие вокруг. Затаив дыхание, она повернула ручку, и дверь легко поддалась. Она осторожно шагнула внутрь, боясь потревожить траурную тишину комнаты — нахождение здесь казалось актом надругательства. Так невесомо, как могла, Эвер прошла в середину тёмной комнаты, стараясь не потревожить ни пылинки. Всё здесь было почти так же, как и в третьей, за исключением отсутствия окна, а ещё… На двух противоположных стенах, смотря друг на друга, висели большие зеркала. Эвер встала меж ними, теряясь в бесконечном коридоре рекурсивных отражений. Смотря на свою копию, отвернувшуюся к ней спиной, она вдруг заметила пятно на задней стороне шеи. Сдвинув брови, она убрала волосы и коснулась того места пальцами — небольшой участок кожи оказался огрубевшим наощупь, и теперь, когда она дотронулась до него, начал в значительной степени зудеть. Вот, почему у неё жгло шею. Но… что это? Ожог? Странно. Как и в третьей, в этой комнате почти не было вещей. На кровати лежала одежда, а на тумбочке стояла коробка без крышки. Эвер приблизилась, заглядывая сверху, и обнаружила внутри толстый альбом без какой-либо подписи на обложке. С секунду подумав, она коснулась его, только для того, чтоб открыть на том развороте, где покоилась лента-закладка. Клейкие страницы разлепились, открывая взор на фотографии, вставленные в прозрачные файлики. Сердце у неё сжалось. С фотографии в центре, чуть выгоревшей по углам, на неё смотрели трое. Билл саркастично сдвинул брови, явно говоря что-то фотографу за кадром; Винни, обросший щетиной и крайне улыбчивый, за плечи прижимал к себе Билла и третьего человека. Она узнала его лишь по чёрной одежде. Это был Оул — мужчина, на вид, немного младше тридцати, с длинными чёрными волосами. Столь же чёрные глаза смотрели на Эвер спокойно, словно бы он действительно видел ее. На тонких губах застыла лёгкая смущённая улыбка. На других фотографиях она едва ли могла его узнать. На одной из них он был одет в голубой свитер, и, сидя в профиль, увлечённо что-то записывал в тетрадь; волосы на затылке стянуты в хвост; на фоне, подняв руки, что-то кричал Винни. На другой он держал в руках увесистый горшок с цветком, выглядывая из-за листьев и смеясь. Эвер закрыла альбом, чувствуя, как в горлу подступает ком. Да, он был просто человеком. Она не думала об этом там, в палате, когда не было важно ничего, кроме борьбы за жизнь. Разве у неё была хоть секунда, чтоб подумать об этом? Он был человеком в чёрном, который пытался убить ее мать, пытался убить ее. Она не знала его мотивов. Не знала, кто он. Но он был просто человеком, который делал свою работу. Но, да — его работой было убийство людей. Оба эти аргумента были одинаково сильны и нивелировали друг друга, не выдавая никакого вывода, оставляя всю ту же тяжесть в груди. Эвер вздохнула, смотря в пол так, будто даже стены здесь смотрели на неё с укором. Она открыла рот, собираясь что-нибудь сказать, но никакие слова, включая извинения и пожелания вечного покоя, не могли сгладить ее вину. Это было бы глупо и бесполезно. Закрыв за собой дверь, она спустилась по лестнице, стараясь не рушить тишину пустого дома скрипом ступеней, и по одному лишь звуку дошла до гостиной, где также никого не было. В камине потрескивали дрова, лишь слегка тронутые огнём. Похоже, кто-то разжег их совсем недавно, и, возможно, этот кто-то все ещё был в одной из комнат дома. Ей не очень-то хотелось его искать, так что вместо этого она отправилась на поиски ванной. Запутавшись в коридорах, она некоторое время ходила из комнаты в комнату, и в конечном счёте встала, осматривая находку. Ванная, как и предполагалось, оказалась полным разочарованием, но превзошла всякие ожидания. Двери не было и в помине. Ржавые дверные петли бессмысленно торчали из проёма, забытые и ненужные. Когда-то дверь здесь была, но теперь — осталась лишь предположением. Ладно. Она все ещё могла просто умыться. Она покрутила ручежки старого ажурного крана, позолоту на котором уже тронула ржавчина, на что тот пару раз харкнул грязной водой, а затем, обидевшись, выстрелил в раковину дребезжащим потоком ледяной воды, обрызгав и ее, и все вокруг.       Ну и дыра. Стены ванной, устланные квадратными плитками с потёртыми рисунками цветов, фруктов, птиц — все в желтоватом налёте старины. Лет сто назад здесь, должно быть, было красиво. Посмотреть хотя бы на раковину — она, вся в трещинах и тёмных разводах, представляла собой целое произведение искусства, по форме напоминающее створку ракушки, расписанную витиеватыми узорами. Вымыв голову прохладной водой, Эвер обследовала старую чугунную ванну. Когда-то ту ограждала от чужих глаз занавеска, но и той не хватало — на перекладине, когда-то державшей ее, остались лишь металлические кольца. Как здесь вообще моются? ”Ну да. Здесь ведь одни мужчины.” — подумалось ей саркастически. По изгибу потемневшей ванны, стекая с места крепления крана, по керамике тянулась полоса ржавчины. Эвер передёрнуло. Сама бы она там мыться ни за что не стала, но пользоваться водой, тем не менее, было вполне себе можно. Таща на себе тяжёлое пуховое одеяло, она с трудом открыла дубовую входную дверь и вывалилась на веранду, приколола его прищепками, найденными в нерабочей прачечной, к бельевой веревке, нашедшейся там же, и стала битой выбивать из него грязь. В воздух поднялось облако пыли, а хлопки ткани, отражаясь от холмов, эхом раскатывались по долине. Туман, подступающий к крыльцу, — невероятно плотный, словно молчаливые волны молочного мора, — никак не хотел растворяться, и Эвер старалась не коситься в сторону беспроглядно-тёмного леса, смотрящего на неё со всех сторон вокруг дома. На улице было неуютно. Громкие хлопки биты об одеяло, должно быть, разносились на многие километры тихого леса, привлекая слишком много внимания к Эвер. Она была слишком громкой, и лес смотрел на неё неодобрительно. Когда до Эвер дошло, что в лесу, где живут птицы и звери, не может быть настолько по-искусственному тихо, она очень быстро стянула одеяло с веранды и скрылась в доме. Вряд ли птицы и лесная живность притаились, замолкнув, испугавшись именно ее. Эвер вернулась в ванную комнату, закинула одеяло и постельное белье в ванну, и, повернув ручку крана, оказалась под потоком ледяной воды сверху. Она выругалась, выныривая из потока, и дёрнула ручку, но переключатель оказался сломан. — Чертов дом… — рычала она, старательно растирая мыло по мокрому одеялу, стараясь не попадать под поток воды из верхнего душа. Затем она долго и старательно выжимала из одеяла воду, а потом, с трудом взгромоздив его, потяжелевшее раз в десять, себе на плечи, потащила в гостиную, где закинула его на печь, и сама села сохнуть там же, у камина. Дрова планомерно потрескивали, а с волос капала вода, пока она теребила в голове одни и те же мысли раз за разом. Первой мыслью было ощущение вездесущей грязи: пыль, ржавчина, плесень, инфекции, грибки, паразиты — все это ждало ее на каждом углу старинного дома, и было бы здорово стать неосязаемым облаком, чтоб ни сантиметром кожи не касаться ни одной из деревянных поверхностей. Второй мыслью было нестерпимое желание оказаться дома, третьей — здравое понимание того, что домой нельзя. Четвёртой мыслью был логичный вывод, что нужно уверенно держаться в том потоке, в который ее занесло, хочет она того или нет, потому что река не перестанет вертеть и топить тебя от того что ты этого не хочешь. И на этом мысли замыкались в бесшовный круг. Она не высидела и пяти минут, почувствовав, что сойдёт с ума, если не начнёт что-то делать. ”Я ушёл. До вечера не жди.” — память услужливо подкинула единственное, за что можно было зацепиться. Если вечером намечалось что-то важное, значит, день должен был однажды закончиться. Но вечер — это во сколько? А сколько сейчас? Она встала с места и нервно прошлась по комнатам в поисках часов. Их не нашлось ни в коридорах, ни в прачечной, ни в прихожей, и ни в одной из пустых комнат. Тогда она зашла в кухню. Там было светло и чисто, стоял запах свежесваренного кофе и, к удивлению, было в какой-то мере уютно, но часов все ещё не было. В пустом доме было жутко и одиноко. Думать о том, что она продолжает оставаться на мертвой точке вместо того, чтоб искать способ выбраться отсюда, становилось попросту невыносимо. Мысли циклично возвращали ее в пучину отчаяния. Чтобы отвлечься хоть на что-то, она даже притащила в третью комнату ведро и швабру, после чего стала раз за разом перемывать все поверхности. Только тогда, когда кожа на ладонях настолько покрылась морщинами от воды, что начала неприятно онемевать, она бросила это дело. Затем она шаталась из комнаты в комнату, спускалась и поднималась по винтовым лестницам, поочередно заглядывала в окна, долго рассматривала картины и деревянные статуэтки, не представляя, чем себя занять в этом огромном безжизненном поместье. Когда она осматривала кладовку у входа, в одном из ящиков нашёлся пожелтевший блокнот и пара карандашей. Тут ей в голову пришла идея, и она отправилась составлять план дома. Что-то сразу же пошло не так: из чертежа, получавшегося на ходу, выходило, что между многими комнатами и коридорами слишком много пространства занимают глухие участки стен, в пределах которых, казалось бы, должно было располагаться ещё что-то. План получался очень уж несуразным. Откуда-то в голове всплыл отрывок знания: если дом действительно стар настолько, насколько выглядит, вполне может быть так, что в былые времена здесь имели место коридоры и комнаты для прислуг, скрытые от взора основных жильцов. Из одного лишь любопытства она даже попробовала поискать тайные ходы, но сразу же почувствовала себя глупо, когда прошлась по ряду книжных полок, ожидая, будто нажатие на одну из них автоматически откроет скрытую дверь. Ладно. Когда чертёж дошёл до второго этажа, она наконец нашла комнату Билла. Та располагалась в правом крыле и имела девятый номер, табличка гласила: "Б. М. Гудман” От чего-то ее пробило на саркастичный смешок. Гудман. Ну да. Исследуя второй этаж, она обратила внимание, что, хотя, по логике, комнат должно было быть двенадцать, на этаже их было лишь десять. Тогда она обнаружила, что у ближней лестницы был небольшой закуток коридора, ведущий к лестнице на чердак, где и нашлась одна из недостающих комнат. ”№12 В. Ай. Мур” Мур, значит. Винни Мур, живущий на чердаке. Она зафиксировала это в блокноте. Всё ещё оставался вопрос, куда подевалась последняя комната, носящая номер шесть. Она обошла все этажи ещё раз, но потерянная шестая комната не обнаружилась. Делать снова стало нечего. В конечном счёте, когда желание курить взяло верх, она снова решилась выйти на веранду. Даже внутри дома было неуютно, а мысль о том чтобы снова высунуться на улицу и вовсе казалась опасной перспективой. Осторожно выходя на веранду, она обвела взглядом мрачный лес, убеждаясь, что никто не притаился меж деревьев, наблюдая за ней. Все это — глупые мысли. С напыщенной расслабленностью она встала посреди веранды и закурила — в конце концов, если бы кто-то смотрел на неё со стороны, пусть лучше этот кто-то сразу увидит ее характер. Она — Эвер Грин, и обычно боятся ее, а не наоброт. Тут она обратила внимание, что в дальнем углу пристройки была ещё одна дверь. Исследовать весь дом было делом интереса, так что она прошлась по скрипучим доскам, сминая в губах фильтр сигареты и со скучающим видом осматривая пристройку, бывшую когда-то летней верандой. Сейчас она была овита сухой виноградной лозой и чуть припорошена листьями, а на месте, где когда-то был стол, на полу остались лишь светлые следы от его ножек. Обшарпанная зелёная дверь с облезшей краской оказалась не заперта. Эвер толкнула ее, и чуть не выронила из губ сигарету, запнувшись, когда неожиданно уткнулась взглядом в Билла. Они уставились друг на друга. Эвер сразу же приняла решение сделать шаг назад и закрыть за собой дверь, но Билл, очевидно, уже заметил, что она бестактно вторглась в его пространство. — Доброе утро. — произнёс он, и Эвер застыла в проёме на середине движения, которым должно было стать ее поспешное отступление. Она растерянно кивнула, а потом тут же нашлось и убрала с губ сигарету, как бы спрятав ее в пальцах. Билл и это, очевидно, заметил. Они оба, подумав об одном и том же, покосились на пол, покрытый мелкой деревянной стружкой. Эвер чуть отвела руку с сигаретой за спину. — Что за шум был утром? — Я. — Я понимаю. Что ты делала? — Выбивала пыль. — Из… чего? — Из одеяла. — О. — пусто ответил он, — Ну да. В твоей комнате давно никто не жил. Лицо Билла, хоть и было спокойным, глазами все же выдавало напряжение между ними двумя, а ещё — неловкость момента. — Сказала бы. Стоило дать тебе одеяло из комнаты… — тут он осёкся. — Оула? — Да… Повисла напряжённая пауза. Меньше всего на свете Эвер хотелось бы спать под одеялом, которое ещё помнило тепло хозяина, ей же убитого. Все равно что греться в объятиях покойника. Причём лёжа в открытом гробу, пока вокруг скорбят его близкие. Субтильный холодок прошёлся по ее спине от этой мысли. Билл снял с рук толстые рабочие перчатки, измазанные чем-то темным, положил их на стол, у которого стоял, и протянул Эвер стеклянную пепельницу: — Не будем об этом. Эвер нехотя приняла пепельницу, стряхнула в неё сигарету и обвела взглядом тесно обставленное помещение. Всюду были щепки и опилки, и на каждой поверхности, наряду с ящиками и инструментами, располагались разного вида деревянные брусья и заготовки; в воздухе древесный запах стоял так же плотно, как и все физические предметы. На длинном столе, возле которого стоял Билл, громоздился внушительного вида станок с циркуляром пилы, определённый Эвер как деревообрабатывающий, местами измазанный той же бурой жидкостью, что и перчатки и рабочий фартук Билла. — Это моя мастерская, — объяснил он, — здесь я занимаюсь своей частью нашей работы. — он взял со стола деревянный кубик, в котором было начато отверстие внутренней полости, — Я делаю шкатулки, в которые помещаются искры. Винни ведь рассказал тебе? Эвер рассеянно покачала головой. Винни рассказал ей о чем угодно, кроме того, что, видимо, стоило знать. Билл вздохнул, отрываясь от стола. Он прошёлся к дальней полке у правой стены мастерской, где в ряд стояли небольшие коробочки, на вид не отличимые от шкатулок для обручальных колец. — Что-ж, тогда стоит начать с начала. Мы в Похоронном Бюро, и мы занимаемся гуманной и безболезненной эвтаназией. — Угу. — промычала Эвер; эта аккуратная формулировка уже была ей знакома. — Ты знаешь. Чудно. — он задумался, — Тогда пропустим часть про процесс умерщвления. Говоря простым языком, после смерти от человека остаётся душа, и я собираю души в шкатулки. Они индивидуальны для каждого. Он взял с полки одну из коробочек и, поставив ее на тумбочку, возле которой стояла Эвер, придвинул к ней. В руки она коробочку брать не стала, а лишь рассмотрела со стороны. Шкатулка была самая обыкновенная, с резными узорами и бархатной обшивкой со внутренней стороны, и ничего не намекало на сакральный принцип ее назначения. Особого трепета в Эвер такие предметы роскоши не вызывали. — Если ты когда-нибудь слышала о том, как людей хоронили в древнем Египте, это довольно просто понять. — продолжил он, — Для фараонов строили гробницы, рассчитанные специально под человека, с учетом его социального статуса и личных предпочтений. Считалось, что только таким образом их души смогут совершить правильный переход. Схожие вещи есть во многих культурах и сейчас: людей до сих пор иногда хоронят с их любимыми вещами. — Или с телефонами, на случай, если их похоронили заживо, а им этого совсем не хотелось. — с укором добавила Эвер. — Ну… Да. — мрачно согласился Билл. Они снова замолчали. — Чувствую, у тебя не вызывает доверие концепция эвтаназии. Эвер злобно хмыкнула: — А должна? Билл сложил на груди руки. — Не то что бы у нас есть выбор, как к этому относиться. — Правда? — съязвила она. — Я имею в виду, — его голос стал тверже, — что при любом отношении к этой теме мы обязаны выполнять свою работу. Если для для тебя мало аргументов, что мы не убийцы, то, конечно, можешь продолжать быть недоверчивой. — Теперь разговор о доверии?— она даже усмехнулась от сарказма в собственных словах. Голос Билла остался совершенно каменным: — Ты здесь не из-за меня, Эвер. Ты знаешь это. Эвер отвернулась, продолжительно затягиваясь. — Я в курсе. — выдохнула она, — сщелкивая пепел с сигареты едва ли не мимо пепельницы. — И в чем дело тогда? — Да ни в чем. Несколько долгих минут они молчали, пока Эвер докуривала, смотря куда угодно кроме той стороны помещения, где стоял Билл. — Да, я натолкнул тебя на мысль, которая была мне выгодна. — снова заговорил он, — Но разве ты не пришла бы к ней сама? Разве это шло вразрез с твоими принципами? — Хватит. — Что? — Оправдываться. — По-твоему, я оправдываюсь? Я просто говорю правду, какая она есть. — Ну да. — Что ты хочешь сказать этим ”ну да”? Может, перестанешь быть саркастичной и поговоришь со мной, как человек? — его ровный голос стал шероховато-раздражённым. — Закрыл бы рот, интеллектуал грёбаный. — выплюнула она, с отвращением смотря в его каменно-серьёзное лицо, — Если бы говорил правду, говорил бы меньше. Билл опёрся рукой на стол, с готовностью расправляя широкие плечи. — Будь добра, расскажи, в чем заключалась моя ложь. — Лучше ты расскажи, какие там у тебя обязательства перед мертвой матерью. Повисла тишина. — О чем ты? — Знаешь, — она повернулась лицом к Биллу, — к черту принципы. Мерзко, что ты так просто надел чёртову маску. — Какую маску я, по-твоему, надел? Эвер пожевала губы, а потом произнесла: — Сочувствия. Понимания? Билл выглядел озадаченным. С минуту он смотрел в сторону, собирая мысли. — Я не совсем понимаю, о чём ты. Мне казалось, ты злишься из-за того, что тебе пришлось вступить в сделку ради матери, а я подтолкнул тебя к этому. — Ни к чему ты меня не подталкивал. — Из-за чего тогда ты злишься? — Я не злюсь, — прошипела Эвер, — мне мерзко. То, что от моего выбора зависели ваши жизни, не оправдывает ложь. Разве у вашего совета ”безмамных” нет никаких принципов? — Что?… Тут на каменно-твёрдом лице Билла будто проступила трещина. — Мы с тобой, что… ссоримся из-за глупого недопонимания?… Эвер недоверчиво подняла брови, взглядом исподлобья сверля Билла, переменившего в лице. Его голос стал сконфуженным: — Это ведь Винни тебе чего-то наговорил? — Ну, он… намекнул. Вскользь. — На то, что у меня нет матери?… — На то, что у вас всех здесь нет матери. — Теперь всё понятно. — как-то даже с облегчением выдохнул он. — Что понятно? — переспросила она. — Понятно, почему ты злишься. — Я не злюсь. — с прищуром повторила она. — Послушай, — продолжил он, — у меня есть мать. Она жива, и я навещаю ее раз в пару месяцев. Я не сказал ни слова лжи. Эвер недоверчиво сощурилась. — Винни просто сделал наиболее очевидный вывод, потому что мы не говорим о родителях. Более того, мне всегда казалось, что это для него очень личная и больная тема, и тем удивительнее, что он так смело заявил тебе своё предположение. — Он прямо таки взял это из воздуха? — теперь Эвер уже имитировала недоверие, потому что ей стало до ужаса стыдно. — Если подумать, нет. Он знает, что я вырос в детдоме. — честно ответил Билл, — Просто я познакомился с матерью намного позже, уже в осознанном возрасте. — О… — она потупила взгляд в пол и некоторое время глупо молчала, — Как же всё вышло по-идиотски. — Если это извинение, я его принимаю. — Билл будто прочёл ее мысли, — Ты тоже меня извини. — За что это вдруг… — Извинения не бывают лишними. — поднял брови он. — Ну, я… принимаю, наверное. С минуту они помолчали, затем Билл тихо и спокойно произнёс: — Я действительно сочувствую. Действительно понимаю. Эвер стало совсем уж некомфортно. Он шумно вздохнул, и его голос стал мягче: — Никто не просил меня идти к тебе и уговаривать вернуться. Я пришёл, потому что тоже видел ту сцену в палате. Я потерял близкого друга и я… не знал, что об этом думать. Я просто хотел поговорить, и каждое мое слово было искренним. Я бы не стал врать, просто чтоб произвести хорошее впечатление. Нам ведь теперь очень много времени придётся провести под одной крышей, и я бы предпочёл, чтобы мы поладили. Эвер закусила щеку, стараясь сохранить лицо и уверенность голоса. — Это ведь был малый кредит доверия. Я бы его не предал. — Ладно. — сухо согласилась она. — Ладно. — повторил он. Эвер чувствовала, что должна сказать ещё что-то, но слова никак не формировались в предложения, прожигая ей горло. — Это всё похоже на кошмар. — едва слышимо произнесла она. — Да. — так же едва слышимо ответил он. — Это же просто бред… В смысле… Ваш друг мёртв, а ты извиняешься. — Как было бы лучше? — Если бы ты винил меня в его смерти. — надтреснуто произнесла она, — Если бы вы меня ненавидели, черт возьми. Так было бы проще. — Мне тоже было бы проще. Но я… не могу. — Почему? Билл помолчал, пока его глаза невидяще исследовали что-то на поверхности стола, будто бы он перебирал собственные мысли. — По многим причинам. — пространно ответил он. Они снова замолчали, старательно отводя друг от друга глаза, и в итоге Эвер, не выдержав, постаралась вернуть разговор в прежнее русло: — Так и что там с… душами… — Ну, души… — Билл собрался, — Я делаю шкатулки индивидуально для каждого нашего клиента после того, как Винни утверждает его. Если шкатулка не подходит, душа просто не помещается там, и тогда мы ее теряем. Такое уже происходило. Вообще, — разговор пошёл значительно проще, — души - это условно. Мы называем их искрами. Мы собираем их, потому что они нужны Господину. — Зачем? — Спроси сама. — беззлобно усмехнулся он, пожимая плечами, — Мы можем лишь предполагать. Винни, например, считает, что Он ими питается, но у меня своя теория на этот счёт. Я думаю, искры - это энергия, за счёт которой существует человеческое тело. Эвер недоверчиво сощурилась. ”Энергия”. Как электричество? ”Чего ж у вас тогда ни холодильника, ни часов…” — подумала она, но промолчала. — Психическая энергия, я думаю. — поправил он сам себя, как будто это в сущности что-то меняло, — Некая вещь из разряда тонких полей, не определяемых никакими приборами. Радиоволны ведь тоже не почувствуешь и не определишь без нужных приборов… Если уходить совсем далеко, я предполагаю, что самосознание человека способность образоваться только благодаря биополем искр. Эвер сдвинула брови, слабо понимая, о чем идёт речь. Слова вроде ”психическая энергия” и ”биополе” знакомы ей были только по глупым рекламам по телевизору, которые привлекали маму цветастыми хрустальными шарами и способами почистить карму. — При смерти искры рассеиваются, или же совершают переход в другую форму, как любая накопленная энергия, но если их собирать, то можно использовать. — Для чего? — у Эвер снова появилось чувство, как на ”собеседовании”, когда Винни заваливал ее потоком бреда, а она даже не знала, за что зацепиться. От этого в дальней части ее черепа заскреблась тупая боль. — Это, конечно, только теория, но я думаю, что, используя искры, Господин создал лес. Сейчас я кое-что продемонстрирую… — Билл оживленно заходил по мастерской, открывая ящики. Вытащив блокнот и карандаш, он подошёл к Эвер, положил блокнот на стол и стал вещать: — Все, что я знаю - я знаю от людей, живущих в храме к западу от дома. Мы всегда называли их Верхним Узлом, потому что, говоря простым языком, они занимаются канцелярской работой, а потом, через Винни, передают поручения нам. В каком-то роде, они стоят выше по должностным обязанностям, чем мы. Они здесь уже… очень долго. — он слегка замялся, а затем заговорил снова, — Но к этому мы вернёмся позже. Сейчас мы находимся на Цинтиле, — это странное слово, уже знакомое ей, он записал посередине листа, — это название не только леса, но и всего подпространства, образованное от латыни - ”scintilla”, что значит ”искра”. Цинтил существует с начала времён, если верить людям из храма. Эвер с недоверчивым непониманием посмотрела на Билла: — Подпространство?… — Сейчас проиллюстрирую. Она нарисовал на листе овал, а над ним — ещё один, но меньше. — Представь Цинтил как место, не находящееся на карте, а располагающееся в другой плоскости. Например, сверху. Это два параллельных объекта, не имеющие общих точек. — нижний овал он подписал как ”весь мир”, а верхний ”цинтил”. Эвер нахмурилась. — Но ведь вы пришли сюда из… обычного мира. — Верно, — кивнул Билл, — но для начала важно понять, что в соединении этих плоскостей не работает обычная логика пространства, при которой ты не можешь попасть в комнату, которая находится в другом доме. Понимаешь? — Слабо. — У двух плоскостей нет общих точек, но между ними можно провести прямую. — Я спала на геометрии. — Ладно… — теперь он нарисовал круг, внутри которого также был круг поменьше, именуемый ”Цинтил”, — Смотри… Представь, что плоскость мира свернулась в шар, как глобус, а лес, где мы находимся, располагается внутри этого шара. — он нарисовал несколько стрелок, соединяющих Цинтил с ”глобусом” изнутри в разных местах, — это значит, что, находясь в лесу, мы можем выйти в любую точку мира, как бы далеко они друг от друга не находились, а ключом к соединению плоскостей являются наши метки. Эвер тяжело вздохнула. — Это понятно? — Вроде бы. — Но верится, чувствую, с трудом. — улыбнулся Билл. — Возвращаясь к вопросу, — он разогнулся и задумчиво поднял взгляд к потолку, — это подпространство существует, чтоб здесь могли жить мы, работники бюро, и Господин. Это только теория, но я думаю, что здесь все живет за счёт искр, и без них это место придёт в упадок. Если это я доказать затруднюсь, то, по-крайней мере, точно могу сказать, что весь лес состоит из неопределённой органической материи, отличной от тех, что можно встретить в обычном мире. Всё здесь совсем другое. Эвер вымученно кивнула. Все это плохо укладывалось в ее голове. — Главное, что важно для понимания вещей - факт того, что Цинтил оторван от остального мира. Здесь есть своя культура, своя иерархия и даже свой язык. Если тебе будет проще, сочти Цинтил параллельным измерением. — Как же меня во всё это затянуло… Билл негромко рассмеялся. — Ты привыкнешь. — Надеюсь, нет. — У тебя есть другой план? — Возможно. — Посвятишь меня? Она вздохнула, ёжась: — Освободить мать от этого идиотского контракта и уйти домой. — Если найдёшь способ, обязательно поделись. — беззлобно улыбнулся он. Эвер снова обвела взглядом мастерскую, под завязку утыканную деревянными заготовками. В голову пришла мысль, и она слегка помрачнела. — Значит, ты заранее делаешь эти коробочки для каждого? — Всё верно. — ответил он, кажется, чувствуя, что она собирается спросить. — И для моей матери тоже? — Да. — кивнул он, открывая большой ящик внизу стола. От движения в ящике негромко застучали десятки шкатулок, стукающихся гранями. Он, покопавшись, извлек одну и поставил на стол рядом с Эвер. С секунду она колебалась, а затем все же осторожно взяла ее в руки. Шкатулка ярко пахла чем-то терпким. Пальцы прошлись по гладкой поверхности округлой крышки светло-пшеничного цвета; по краям она была покрыта, словно бусинами, мелкими округлыми шариками, а все острые углы закрыты и сглажены металлическими вставками. — Сердцелов. Там мы их называем. — пояснил Билл, — Берёза, олово, ежевичные косточки. Лак из смолы Цинтилийских сосен. Внутренний якорь - пластмассовая крышка от шприца. Эвер метнула на него непонимающий взгляд, а затем открыла шкатулку и обнаружила, что дно в ней представлял мутно-голубоватый прямоугольник из тонкого слоя пластика. — Что ещё за якорь? — Сердцевина каждой из шкатулок. — он открыл другой ящик, поменьше, достал оттуда небольшую картонную коробку и продемонстрировал ей содержимое; внутри, позвякивая и перекатываясь, хранилось множество вещей, которые Эвер, на первый взгляд, охарактеризовала бы как стариковский хлам, хранящийся по причине ”жалко выкинуть”. Там были бусины, пуговицы, игральные кости, мелкие флаконы, мотки ниток, небольшие ключики, ракушки, монетки и прочие подобные штучки, все не более трёх дюймов в размере. Эвер даже углядела ржавый патрон и обручальное кольцо. Билл, тем временем, продолжал: — Их достаёт Винни, когда утверждает клиентов, а потом приносит мне. Эти предметы обычно имеют сильную эмоциональную связь с хозяином, наверняка и у тебя в закромах найдётся немного сентиментальных безделушек. Эвер задумалась о пластиковом колпачке от шприца. — Мама была хирургом. — Ну вот. — подтверждающе кивнул Билл, — Наверняка этот колпачок хранился у неё с момента первого укола или, скажем, дня, когда она обнаружила страсть к своей работе. — Как-то это всё стрёмно. — вдруг сказала Эвер. — Ты думаешь? — Почти то же самое, что делать гробы на заказ. Он пожал плечами: — Я люблю это. Думаю, в процессе создания того, в чем будет храниться душа человека, есть что-то интимное. У Эвер от такого специфичного слова округлились глаза. — В том плане, — с удивлённой улыбкой стал пояснять Билл, — что я работаю с весьма личной материей. Подбираю материалы так, будто лично знаю клиента, хотя исхожу лишь из собственной интуиции. — Стрёмно. — кивнула она, ещё больше убеждаясь в ёмкости этого слова. — Вижу, у тебя не лежит душа к тонким материям. — К чему? — Имею в виду, что ты материалистка. Не сочти это слово уничижительным. — И не думала… — смутилась Эвер, не понимая, почему материалистичность может считаться ее плохой чертой, — Простите, что для меня более насущны вопросы того, чем платить за жизнь. Билл хохотнул. — Думаю, даже хорошо, что ты оказалась на том месте в нашей связке, где меньше всего приходился думать о высоких вопросах назначения человеческой жизни и прочем. Она помрачнела: — По-твоему, хорошо, что я подписалась на убийство людей? — Я не выражался таким образом. — Разницы мало. — Давай пока не будем к этому возвращаться, ладно? — виновато сощурился он. — Ладно. — Идём, выпьем кофе. *** — Каким он был? — вдруг спросила Эвер, когда они сидела за столом на кухне и продолжительнее время молчали. Билл слегка поперхнулся кофе. — Джесси? Она кивнула. — Он был чрезвычайно умным человеком. — с тоской заговорил Билл, — Пацифистичным, начитанным. Постоянно что-то читал, и сам любил писать. По началу ваш род деятельности тоже вводил его в ужас, но он быстро переменился во мнении. Нашёл для себя что-то умиротворяющее в том, чтоб помогать людям таким образом. — Совсем не материалист. — заметила она. — Совсем нет. — согласился он, — До глубины души чуткий и ранимый писатель. Всегда ужасно сильно сопереживал нашим клиентам. Твоей матери - тоже. ”И не постеснялся попытаться убить ее.” — укоризненно промелькнуло у неё в голове. — …Очень любил природу. Часами гулял по лесу, созерцал, вдохновлялся. Любил изъясняться литературно, мы с Винни даже порой не понимали, о чем он вообще вещает. Действительно тонкой душевной организации человек. Никогда не желал никому зла. — Но саданул меня знатно. — подняла брови Эвер, касаясь пальцами пластыря, вновь забыв, что прикосновения вызывают сильную боль, и зашипела. — Я никогда не видел, чтоб он применял к кому-то силу. — помрачнел Билл, — Вся эта сцена в больнице… — Давай не будем. — Верно. Вечером Эвер взяла из мастерской Билла мебельный степлер, сняла с петель одного из окон второго этажа тяжёлую бордовую штору, не испытывая при этом ни капли раскаяния за надругательство над интерьером дом, и прибила ее металлическими скобами к верхнему дверному порогу ванной. Это не было достойной альтернативой двери, но уже хоть что-то. На улице стремительно темнело, и Билл все ходил от окна к окну, раздраженно — или тревожно; лицо его оставалось нечитаемым, — сжимая на груди руки, будто чего-то ждал. Эвер тактично отводила взгляд: не то что бы ей было до этого особое дело, но, все же, на вечер намечались некие ”клятвы”, а по виду Билла казалось, что что-то идёт не по плану. Когда стало уже совсем темно, она сидела у камина в гостиной, в единственной комнате, где был хоть какой-то свет. После натянутого примирения с Биллом на душе стало немного легче, но тяжёлые мысли все так же окутывали ее разум. Сам Билл ушёл куда-то вглубь коридоров, унеся с собой единственную керосиновую лампу, и Эвер продолжительное время сидела одна. Пустой дом от темноты стал ещё недружелюбней, а древесина, как это бывает в старых домах, за день разогрелась и стала гибче, и теперь то и дело что-то в разных частях дома поскрипывало, ныло и стонало, а чёрные окна будто бы превратились в зеркала, через которые не разглядишь, что снаружи. В таком одиночестве можно быть хоть до мозга костей материалистом и скептиком, и все равно, оставшись наедине с темнотой, так или иначе станет жутко. Тут входная дверь натужно заскрипела, и в дом ввалилась тихая ругань, шорохи и чьи-то заплетающиеся шаги. — Scheisse… — донеслось из коридора шипение. Эвер, сидящая на кресле, вполоборота уставилась на дверной проем в дальней стене гостиной, уже без удовольствия представляя, что сейчас увидит. И все же, от сердца отлегло. Желтой искоркой в ее голове мелькнула и тут же погасла мысль: ”Хотя бы кто-то живой.“ От коридорного мрака отделилась сутулая чёрная тень, блеснули желтые очки, задранные на лоб, и Винни, заплетаясь в собственных ногах, вошёл в гостиную, таща на себе чем-то плотно набитый пакет. — О, Эвер. — глуповато заулыбался он, — Ты тоже тут. Хе-хе. Рад тебя… видеть. Он побрёл к ней, скинул позвякивающий пакет на стол и стал неуклюже пытаться стянуть с себя плащ, бормоча: — Не то что бы тебе где-то ещё быть… Ну, знаешь, просто я думал… Что если бы ты попыталась сбежать, то это не было бы удивительно. Ну, ты понимаешь, да? Тебе же, типа, есть, куда идти. То есть, я тебя очень даже понимаю… Винни, очевидно, был пьян. Начатая бутылка ликёра, торчащая из пакета на столе, служила аргументом, хотя он и сам уже выдал себя с потрохами. — А знаешь, что? — он завалился в кресло напротив неё, — Я сегодня видел девушку, прямо как ты. Очень похожа. Прямо ты. Такая же рыжая мечта снайпера. — он неопределённо показал на свои волосы, зарываясь в низ пальцами, — А теперь я тут и… ты тоже. Ну, понимаешь? Эвер даже не попыталась понять. Она слегка напряглась, мельком изучая рельеф его рук, мускулатура которых оказалась весьма внушительной в дрожащем свете от камина, подчеркивающем изгибы плечей и предплечий. Винни, по телосложению астеничный, без своего любимого плаща внезапно перестал быть таким уж тощим. Сейчас он был в широкой серой футболке, а на его руках все ещё оставались чёрные перчатки. К удивлению Эвер, под одеянием юркой тени Винни скрывал мышцы даже больше тех, что были у неё, и эта мысль ей не понравилась. Чем он занимается здесь, в этом лесу? Зачем ему мышцы? Из ближнего коридора донеслись шаги, и на звуки их одностороннего разговора, словно рыба-удильщик, выплыл Билл с керосиновой лампой в руке. Он остановился на пороге, буравя раскрасневшегося Винни гневным взглядом. — Ой, Билли. Ты, по-моему, чем-то недоволен. — У нас не так много правил, Винсент. — холодный голос Билла мгновенно утяжелил обстановку. Эвер, сидящая в кресле, как сторонний наблюдатель конфликта, не относящегося к ней, заметила две вещи: во-первых, похоже, была проблема посерьёзнее, чем пьянство Винни; во-вторых, полная форма имени ему совсем не шла. — Да ладно тебе. — лениво отмахнулся он, — Я уже пришёл. Все уже нормально. Давай не будем. — Мы все договорились не задерживаться в лесу до темноты. Это безответственно с твоей стороны. — Простите, сэр. Не повторится, сэр. — Ты помнишь, что это опасно, или тебе мозг отшибло? — Точно, — наигранно опомнился Винни, — в лесу ведь монстры. Не знаю даже, как я мог забыть об этом, живя здесь пять грёбаных лет. Простите меня. — все это явно его совсем не впечатляло. — Ты думаешь, это смешно? — Самую малость. — он расплылся в пьяной улыбке. — Тебе пора перестать напиваться вне дома. — Я могу показать паспорт. — Можно немного серьезности? — А я разве не серез… Сер… Серьёзен я. Билл раздраженно вздохнул, сжимая губы, а затем серьезно посмотрел на Эвер. — Тебя это тоже касается. Мы не ходим в лес, когда темно. — Да, Эвер, — подхватил Винни все с той же издевательской интонацией, — не ходи в лес по ночам, там монстры. Они больно кусают за пятки и щекочутся. Билл выдержал паузу, пока Винни пытался справиться со своей же шуткой, а затем произнёс очень твёрдо: — Люди из верхнего узла не приходили. С лица Винни медленно сползла улыбка. — Почему это? — Я не знаю. Писем тоже не было. — И Эмбер? — И Эмбер. — Хм… Оба замолчали. Эвер поочередно смотрела на мужчин, не зная, что все это значит. Они оба выглядели озадаченными. — Если бы ты не… задержался, мы бы успели сходить к ним сами до темноты, а теперь придётся ждать до завтра. Что-то могло случиться. — Да что там у них может случиться, в этом храме бюрократии, — Винни саркастично закатил глаза, — разве что бумагой порезаться. Билл покачал головой. — Пока мы не разберёмся с клятвами, мы не сможем вернуться к работе. Чем дольше мы не возвращаемся к работе, тем больше вероятность, что объявится Он. — Я в курсе. — пробурчал Винни, закрывая глаза. — Шёл бы ты спать, пьянь. — Я, вообще-то, тебе пива принёс. — Спасибо, но пивом не откупишься. — С запасом. — Не делай вид, что правила - моя личная прихоть. — Билл поставил фонарь на стол, — А теперь кыш с моего места. — он прогнал Винни с кресла и сел в него сам, а тот свалился на диван и стал ворчать что-то невразумительное о том, что сам может решать, когда и куда ему ходить. Эвер, вполуха слушающая их разговор, взглянула на свою правую руку, касаясь пальцами чувствительного рубца. Обрывков информации было мало для понимания полной картины происходящего, но она не была уверена, какой вопрос стоит задать, потому что каждый из вариантов звучал, как мистический бред, который ей бы не хотелось произносить вслух. — Что такое клятвы на метках? — наконец спросила она, не поднимая глаз, и мужчины замолчали, смотря на неё. — Это херня, из-за которой мы чуть не умерли, когда ты придушила Джесси. — Винсент. — оборвал его Билл. — А что? — Это… — он замялся, смотря на напрягшуюся Эвер, — список обещаний, за невыполнением которых следует лишение метки. — Сме-ерть. — протянул Винни. — Дай мне договорить. — Молчу. — Так вот. Испокон веков Господин заключал с людьми, просящими у богов спасение от смерти, договор, влекущий за собой долг, длиною в жизнь… В тишине дома, сопровождаемой треском дров в камине, слова Билла звучали, как старая сказка. — Метки, которые он оставляет на наших руках - это Его сторона договора, прямая причина нашей службы. Он даёт их, чтобы мы отсрочили свою смерть, пока принадлежим его воле, и когда метка пропадёт, мы умрем, как и должны были. Эвер как-то совсем запуталась. — И в каких случаях она может пропасть? — Да, что-то ты отошёл от темы. — согласился Винни, — Она же прямой вопрос задала, а ты опять в часовое рассуждение уходишь. — Перестань меня отвлекать, паразит. — Сам ты паразит. Эвер кашлянула, и мужчины снова замолчали. — Клятв всего три. Единственные, кстати говоря, правила, которыми Винни все ещё не пренебрёг. — Билл укоризненно покосился на вздыхающего парня, отворачивающегося к спинке дивана, — Первая клятва - не вершить эвтаназию над людьми, не подписавшими контракт. Довольно очевидная вещь, если ты когда-нибудь думала о том, что убивать людей - плохо. Винни не удержался и саркастично хмыкнул, а Эвер опустила взгляд. — Я не… — растерялся Билл, — Это не было… Я даже не собирался подводить к этому. Я лишь хотел сказать, что любое убийство, совершенное обладателем метки вне плана работы, влечёт смерть. И все, ладно? — Продолжай. — бесцветно попросила Эвер. — Вторая клятва очень расплывчата. В ней говорится, что мы верны воле Цинтила, и это включает в себя много пунктов. В первую очередь это клятва о том, что мы действительно обязаны выполнять свою работу, не отсрочивая ее более нужного. А третья клятва… ну, вообще-то, это самая важная часть, хоть и самая спорная. Третья клятва связывает нас троих, обязуя быть ответственными друг за друга. Дело в том, что если умрет один из нас, - не важно, по своей вине или случайно, - то умрут и остальные двое. — Так что хочешь или нет, мы теперь все связаны. — сонно заключил Винни. — В общем-то, да. — согласился Билл. — Нарушение клятвы убивает? — переспросила Эвер. — Верно. — ответил Билл. — Верно. — напыщенно серьёзным голосом передразнил Винни, — Ты вообще понял, о чем она спрашивает? Она здесь не из-за угрозы смерти. Это значит, что нарушение клятвы ее не убьёт. — Я не думаю, что это важно. — покачал головой Билл. Воспоминание о том, как в видении тело Эвер рассыпалось, пока её мама умирала, встало у неё перед глазами. — Это важно. — произнесла она, — Метка убьёт меня только в том случае, если моя мать умрёт раньше, чем убью ее я. Оба мужчины уставились на неё. — Значит, контракт всё ещё в силе, и исполнить его теперь должна ты? — уточнил Билл, на что Эвер кивнула. — Убить свою мать? — хмыкнул Винни, — Не похоже на то, на что бы ты могла согласиться. — Потому что я не стану этого делать. — решительно произнесла Эвер. — Боюсь, мы не имеем право решать, какие контракты выполнять, а какие - нет. — осторожно ответил Билл. — Я имею. — Действительно? — Таким был договор. Этот ваш Господин сказал, что право решать, когда контракт будет осуществлён, принадлежит мне. — Сказал? — внезапно-громко рассмеялся Винни, — Извините, я, похоже, пропустил момент, когда эта бестелесная хтонь начала с вами разговаривать. — Я думаю, она имеет в виду ”показал”. — тактично объяснил ему Билл, — Ты опять придираешься к словам. — Нет, — вклинилась Эвер, — сказал. Билл закатил глаза в некотором снисхождении, но ответил вежливо: — Ну, я вынужден согласиться с Винни. — Это можно назвать чем угодно, но не речью. — продолжил Винни всё так же насмешливо, — Звук дрели, сверлящей кирпич, и то больше на слова похож. — Я помню слова. — упрямо заявила Эвер. — Воспоминания, как ни странно, не та вещь, которой можно слепо довериться. —начал пространные размышления Билл, — Память услужливо врёт во благо, скругляя углы; тем более, когда воспоминание настолько травматично. Неудивительно, что образы и чувства, которые Он закладывает в голову, проще интерпретировать, как слова. Это нормально. — Вы меня слышите вообще? Это был гигантский монолог, почти Ромео и Джульетта. — Эвер начинала злиться от сквозящего в реакциях мужчин неверия, но ни тот, ни другой, похоже, не были склонны изменить своё отношение к ее словам. — В виде слайдшоу. — в очередной раз хмыкнул Винни. — Винни прав. — согласился Билл, — Это наиболее верно назвать потоком образов. — Образы тоже были. — непреклонно заявила Эвер. — Ты хочешь сказать, — Винни даже приподнялся, чтоб сопроводить свою насмешку жестикуляцией, — Он пришёл, поздоровался, представился и рассказал тебе о плюсах и минусах работы на похоронное бюро? Извините, а почему я такого приёма не удостоился? — Он… — она замялась, — не говорил о себе… скорее вообщем. Расплывчато. — Я так и думал. — Винни обратно завалился на диван. Эвер нахмурилась, собирая мысли в кучу. — Он не говорил физически. Это были воспоминания о словах, которые появились тогда, когда Он пришёл, как будто я всегда их знала. Я их и сейчас помню. Дословно. — Ну, тогда поделись с нами, будь добра. — хмыкнул Винни. — ”Смерти знакома воля случая, — заговорила она, будто зачитывая по памяти стих, — и Смерть не отступает, не взяв обещанное в срок. Смерти знакомо желание жить, и Смерть знает, что танец с ней не продлится вечно.” Раздался приглушённый смешок, и у Эвер, поймавшей его преисполненный сарказмом взгляд, от злости сузились глаза. — Я сказала что-то смешное? — Ты сказала что-то очень драматичное. — Винни, отлипнув от подушки, сел, сложив на груди руки и вздёрнув подбородок с таким неприкрытым весельем, будто всем было очевидно, что ее слова - смехотворная чушь, — Это наверняка просто слова из какой-нибудь книги, чертовски подошедшие к ситуации. Если бы Господин мог так прямо говорить о себе, мы бы знали о службе Похоронному Бюро намного больше, чем обрывки грёбаных сказок и старых легенд. — Повторяю в последний раз, — повысила голос Эвер, — Он говорил со мной. Словами. — Он никогда не говорил ни с кем. — Но Он говорил со мной. — О, ты такая особенная, верно? Должно быть, удобно, когда все правила прогибаются в угоду тебе. — Думаешь, меня это всё радует? — рявкнула она. — О худшей участи и думать страшно! — картинно взмахнул рукой он, — Как жаль, что твоя мамаша осталась жива, верно? — Да как ты, сука… — Коллеги. — твёрдым голосом оборвал их Билл. Ссора повисла в воздухе. — Переход на личности совсем не поможет нам разобраться. — спокойнее продолжил он, задумчиво сведя брови и опираясь подбородком о руку, — Мы перенесём этот разговор на завтра. Эвер, могу я попросить тебя записать всё, что, как ты говоришь, сказал тебе Он? Эвер сдержанно кивнула, плотно сжимая губы. — Это, безусловно, что-то новое для нас. — подытожил Билл. Ещё некоторое время они пребывали в молчании, а затем разошлись по комнатам. *** Следующее утро оказалось ещё необычнее, чем прошлое. В этот раз Эвер не только проспала абсолютно обычную ночь без кошмаров, но и проснулась от всепоглощающего желания чего-нибудь немедленно съесть, и желание это абсолютно не терпело отлагательств. Она ввалилась в кухню и принялась дрожащими руками шарить по всевозможным ящикам, пугаясь мощи собственных физиологических потребностей. За последние пару лет, на протяжении которых ее желание есть и спать были в ее жизни лишь отголосками должных потребностей организма, она сильно исхудала, потому что периодически попросту сутками забывала есть, а если и вспоминала — то из боли в желудке, а не из желания. Сейчас же она была готова заживо съесть корову, а может, даже две. Не найдя в кухне ни крошки, она ринулась на поиски Билла, с готовностью съесть его, если он не скажет, где хранится еда. Билла не оказалось ни в мастерской, ни в его комнате, ни в гостиной. Эвер пробежалась по всем открытым комнатам на обоих этажах, и в конце концов, в очередной раз спустившись к прихожей, обратила внимание на ветхую винтовую лестницу, уходящую в подвал. В ее голове мелькнула спасительная мысль: в доме нет электричества и, следовательно, холодильника, но в подвале явно царила минусовая температура, когда она спускалась туда в прошлый раз; он вполне мог оказаться местом хранения продуктов. Во всяком случае, больше вариантов не оставалось. С оправданной долей осторожности она спустилась по шаткой, намного более ненадёжной, чем остальные, лестнице, а потом передумала — вернулась к подвальной двери она уже с керосиновой лампой в руке. Внутри было темно и прохладно, пахло сыростью и влажной землёй. Сама комната оказалась небольшой, но плотно набитой хламом: друг на друге здесь громоздились коробки, ящики, какие-то плешивые тряпки; из угла на Эвер глазами-створками мрачно смотрел угрюмый комод. Из потолка вниз тянулись ржавые трубы. Это все не представляло интереса, и Эвер уже собиралась уйти, разочарованная неудачей, когда заметила, что лестница не заканчивалась на этом этаже. В темную дыру в полу возле двери уходила ещё одна лестница, а вернее — деревянная стремянка. Это открытие оказалось одновременно обнадёживающим и настораживающим. Неужели в доме аж четыре этажа, два из которых — подземные? Недолго думая, она погрузилась в темноту отверстия в полу и стала медленно спускаться, осторожно ступая вниз по деревянным перекладинам. То ли от того, что каждое новое ее движение было с расчётом на возможное падение, то ли от того, что тоннель вниз оказался длиннее, чем предполагалось, этот путь длился подозрительно долго. В итоге ее подошвы чавкнули, опустившись на влажный землистый пол, а фонарь осветил то, что являло собой минус-второй этаж: это была простая пещера, стены, пол и потолок которой не были ни чем иным, как слоями грунта. Она застыла, держа перед собой фонарь, физически чувствуя, как крутятся в голове мысли. Тоннель уходил вперёд, разветвляясь ещё в три стороны, в каждой из которых тьма сгущалась так, будто и не было там ничего материального. Лишь пустота. Конец мира. Эвер двинулась вперёд, подстёгиваемая любопытством. Ее шаги сопровождали гулкие шлепки водяных капель о землю, разбивающиеся эхом в земляном лабиринте. Из потолка в пол тянулись корни, и она сразу поняла: никаких корней здесь быть не может, тем более, таких толстых; дом стоял в чистой долине, где не росло ни одного захудалого деревца, одни еле живые кусты. Эвер вдруг подумалось, что это корни самого дома, сосущего из земли влагу. За первой развилкой оказалась ещё одна, и перед Эвер встала задача. Если она собиралась продолжать исследование земляных катакомб, — а она собиралась, — ей требовалось запомнить путь. В обычной жизни у неё никогда не возникало проблем с построением воображаемой карты местности, ведь ее часть, отвечавшая за странности, услужливо оставляла повсюду свои следы, а найти путь по следам несложно. Но так было в городе, где всегда есть внешние факторы — назойливые звуки и запахи, шумы, люди, нескончаемый поток информации, поступающей в мозг. Здесь все было не так. Лес настойчиво глушил каждый отклик, как камера сенсорной депривации. И неудивительно, что ее головные боли отступили: уже три дня ее барабанных перепонок не касался ни гул машин, ни громкие человеческие голоса, ни даже шум ветра. Здесь, в этих катакомбах, единственными звуками были далекие падения водных капель да ее собственные шаги. Земляные стены не вызывали отклик. Тогда она решила выложить путь из воспоминаний. Первый поворот направо она мысленно отметила ощущением тяжести кастета в кармане куртки — это простое, но хорошо знакомое ей чувство. Второй поворот налево был отмечен лёгкостью рыжей челки, падающей ей на глаз и блестящий в желтом свете керосиновой лампы. Ещё несколько поворотов спустя, Эвер с удивлением обнаружила комнату, подозрительно походящую на кухню. В этот раз кроме земли и корней перед ее глазами оказался стол из чёрного гранита, окружённый такими же каменными стульями, а у стены, где был ещё проход — простой гранитовый шкаф. И все это, покрытое водой, капающей с потолка, стояло здесь в полной темноте, вероятно, годами, пока не пришла Эвер, принеся с собой свет. Зачем? Она прошла вдоль комнаты, проводя пальцами по гладкой поверхности стола, и в ее голове вспыхнуло яркое воспоминание: тот же гранит был знаком ей по надгробным плитам, какие они видела с детства, приходя вместе с матерью на кладбище, чтоб навестить отца. Она почувствовала, что должна вспомнить, как стояла над могилой впервые, в окружении родственников, когда гроб опускали в землю, но этого воспоминания у неё не было. Ей было не более трёх лет, она не могла этого помнить. И все же, в голове будто обнаружилось отверстие, в котором не хватало пазла. Она вытряхнула из головы эти странные мысли и двинулась дальше. Следующие комнаты тоже представляли собой пародию на человеческие квартиры, но ни одна из них не была правильной — кому придёт в голову делать всю мебель из камня? В одной из комнат даже нашлось нечто, напоминающее формой кровать, разумеется, из все того же кладбищенского гранита. Она прошла достаточно, чтоб понять, что лабиринт намного больше самого дома. Стоя там, в полумраке цикличного лабиринта одинаковых залов, она чувствовала, как темнота проемов смотрит в ее незащищенную спину. Могло ли быть так, что абсолютная подземная темнота, растекаясь по комнатам, уходила во все стороны на многие километры? Эвер поборола тягу выключить фонарь и почувствовать себя частью этой бестелесной темноты. В конце концов, здесь явно не было того, за чем она пришла изначально. И мало ли, какие ещё странности хранил этот чертов дом. Как по хлебным крошкам, она без труда вышла к коридору, в обратном порядке прокручивая ментальную карту. Эвер снова вернулась в свою комнату, более не зная, куда пойти, и сразу с порога заметила, что на тумбочке у кровати вновь лежал белый конверт. Гребаный Винни. Она вскрыла конверт и принялась читать кривоватый текст: ”Привет. Я ушёл. Сегодня вернусь пораньше, обещаю. Рад, что вы помирились с Биллом. Он сказал, что я напутал с его матерью, и ты из-за этого разозлилась. Видимо, неправильно его понял. Если честно, я его вообще не всегда внимательно слушаю, иногда просто киваю и соглашаюсь, потому что прослушал, чего он там бубнил. Впредь буду стараться лучше :) Буду к вечеру. Конфета — тебе. — ꩜” И ни слова о том, каким идиотом он был вчера вечером. Эвер саркастично повела бровью, смотря на шоколадную конфету, завёрнутую в золотистую фольгу в форме… сердца. Опять. Слащавенько. На улице раздался приглушённый удар, расходящихся по долине эхом, затем ещё один. Она подошла к окну и выглянула вниз, осматривая внешний двор дома, все ещё утопающий в утреннем тумане. Звуки раздавались с окраины поляны, если не из леса, но источника видно не было — его закрывали сухие стены цветочной изгороди. Накинув потрёпанную куртку, Эвер вышла из дома и с опаской спустилась с веранды впервые за три дня. Она прошла через двор, минуя каменные стены, декоративные кустарники и арки, оплетённые сухой лозой. За стенами сада обнаружилась небольшая постройка с брезентовым навесом, а за ней нашёлся и Билл, колющий дрова, одетый в аутентичную клетчато-красную рубашку. Заметив ее, он тяжело разогнулся, воткнул топор в толстый пень, служащий подставкой, и отряхнул руки. — Доброе утро. Она кивнула, осматривая внутренне обустройство постройки — внутри было множество пней и уже наколотых дров, а ещё стоял складной стул. Ярко пахло свежей древесиной и смолой. — Гниль. — Билл указал головой в сторону дровника, заметив ее взгляд, — Здесь большая влажность воздуха, дрова отсыревают. Бессмысленно много заготавливать наперёд, так что колем стабильно и по очереди. Всегда полезно занять себя физической активностью. Эвер снова медленно кивнула. — Покурим? — предложила она, более не зная, что сказать. — Да, самое то после слов о физической активности. — улыбнулся он, принимая из ее пачки сигарету. Закурив и убрав пачку обратно, Эвер выудила из кармана сложенный лист бумаги, содержащий запись слов Господина, вытащенных из ее собственной памяти. Она протянула лист Биллу. — О, благодарю. — ответил он, — Прочту позже. В отличие от Винни, я считаю, что это действительно требует внимания. — Я тоже. — она повела бровью, глубоко затягиваясь. — Он иногда просто невыносим, да? — добродушной улыбнулся Билл, на что Эвер рассеянно кивнула, сделав ещё затяжку, и желудок яростно запротестовал. — А у вас… есть еда? — неловко спросила она. — А я уже начал думать, что ты питаешься тишиной. — Обычно да. Билл сипло рассмеялся. Покончив с сигаретой, он поднял с земли дровницу и жестом позвал Эвер за собой, шагая к деревьям. На тех, что стояли ближе, была подчистую ободрана кора с самого низа до высоты около двух футов. — Тебе это вряд ли понравится. — предостерег он, — Ты можешь помнить, как я говорил, что лес состоит из неопределенной органической материи… так вот, вся эта материя пригодна к употреблению. Он нашёл дерево, не обчищенное полностью, и содран с него кусок коры. Затем он снял ещё несколько кусков и сложил все в дровницу, ловя непонимающий взгляд Эвер. — В общем, да. Это то, чем мы питаемся. — Смеёшься? — она скривилась, наблюдая, как Билл согнулся к земле у подножья дерева и стал собирать оттуда мох. — Грунт тоже пригоден, если хочешь знать, — непреклонно продолжил он, — но кора вкуснее прочего. В ней всех витаминов достаточно, можно только ей и питаться. — Вы тут все спятившие. — Сначала попробуешь, потом вердикт вынесешь. — сказал он, разогнувшись, и пошёл к дому. С секунду Эвер смотрела, как Билл уходит, а потом поспешила следом. На кухне с ее лица не сползала брезгливая маска, пока Билл совершал кулинарные преступления. Он разжег газовые конфорки, вскипятил воду, поставил вариться промытую кору и, к ужасу Эвер, в ту же кастрюлю закинул древесные щепки. Мох он, положив в дуршлаг, лишь ошпарил кипятком, от чего тот лишь сильнее позеленел, как брокколи. Лишь когда всё это было присыпано тонким слоем ярко пахнущих приправ, лицо Эвер расслабилось, и, тем не менее, вид лесных даров, аккуратно уложенных на тарелке, едва ли вызывал у неё желание попробовать. — Не станешь есть? — с расстройством спросил Билл спустя некоторое время, в течение которого Эвер сидела, мрачно смотря то в тарелку, то в сторону окна. — Я, наварное, не голодна… — сдавленно ответила она, смотря, как собеседник накалывает на вилку кусочек рельефной коры, от чего у неё проступил ком к горлу. — Винни вчера принёс немного яблок. — вздохнул Билл, замечая, как глаза Эвер с надеждой метнулись к нему, — Но едва ли это достойная альтернатива полноценному завтраку. — Подойдёт. — В самом деле, это не так плохо. — он указал взглядом на вилку, — У меня было много времени, чтоб научиться делать из этого что-то вкусное. — Верю, — нехотя согласилась Эвер, — но… не могу. — Почему же? — с интересом спросил Билл. — Оно же… грязное… — Столь же грязное, сколько любые овощи. — здраво парировал он, — Тем более, ты своими глазами видела, как всё промывалось и кипятилось. — Не могу. — упрямо покачала головой Эвер, кажется, даже немного позеленев. — Брезгуешь? — Просто это все не предназначено для еды. — нашлась она, не имея более весомых аргументов. Возможность поесть лесного мха казалась столь же естественной, сколько возможность пожевать камни. — Прости мою бестактность, — вежливо подступился он, — но, знаешь, у Винни язык как решето. Он уже заговорил со мной о твоей особенности, и так сложилось, что я уже ранее читал о синестезии. Тебе, должно быть, тяжело с ней адаптироваться к новому месту? Эвер подняла сконфуженное лицо. Одновременно в ней плеснулось раздражение и удивление. — Обычно задают другой вопрос. Билл рассмеялся: — Например, какого цвета для тебя слово ”цвет”? Эвер горячо закивала: — Он почти то же самое спросил. — Сложно судить его за любопытство. — пожал плечами Билл. — Зато легко за недержание информации. — невесело хмыкнула она. — Он такой, какой есть. — заключил Билл, будто это что-то меняло, и продолжил есть. Эвер снова с опаской покосилась на свою тарелку, взвешивая в голове, стоит ли эксперимент моральных усилий. Набравшись сил, она наколола на вилку крошечный кусочек щепки, блестящий благородным древесным цветом, и как бы невзначай принюхалась. Билл, кажется, такого отношения к блюду не заметил. Тогда она положила щепку, размягчившуюся от варки, в рот, и стала аккуратно жевать. Поначалу вкус оказался именно таким, какого стоило ожидать от куска дерева — пресно-горьковатым, но затем, будто бы обрастая подробностями, приобрёл едва заметный отголосок кардамона, но не чайно-сладкого, а глубокого, объемного, настоявшегося. Вместе с ним вкус древесины развернулся так изящно, будто был он и не вкусом вовсе, а визуальным восприятием ровного среза дерева, насыщенный цвет которого расходился по поверхности языка текстурными волнами. И, наконец, на послевкусие проступил терпкий лемонграсс. Эвер было собиралась открыть рот и высказать сдержанное ”не так уж плохо”, как Билл заговорил снова: — А письма тебе он оставлять уже начал? Вилка слегка выскользнула из ее руки, звонко стукнувшись о тарелку. — Он что, со всеми так делает? — Со всеми. — заверил ее он. — Пусть перестанет. — решительно заявила она. — Он хочет быть дружелюбным, я могу его понять. Это внимание с его стороны. — Это стрёмно. — Если ”стрёмно” - это ”бестактно”, то да. — Он заходит, пока я сплю. — Я его и не защищаю. — бесстрастно ответил он, — Можешь попробовать поговорить с ним об этом, но я скажу тебе сразу, что он не послушает. Я бы даже не советовал тратить на это силы. Эвер насупилась, продолжая жевать. Позже Билл застал ее возле третьей комнаты, приколачивающей к двери задвижку. Понаблюдав за процессом, он бросил ”Даже не старайся, он ходит через стены”, и ушёл. На улице в течение дня ничего не поменялось. Все то же хмурое небо, грозящее моросью, все тот же прохладный воздух. Эвер сидела на траве, опустив подбородок на руки, и смотрела в воду унылого пруда внутреннего дворика. Ей уже начинало казаться, что погода в этом лесу никогда не бывает другой. Ни единого солнечного лучика не опускалось на лес за все эти три дня. Все было одинаково и серо. Даже мутную воду неработающего фонтана не тревожила ни рябь, ни сухие листья облетевших кустарников. Поверхность воды оставалась идеально гладкой, как зеркало, отражающее такое же серое, как и все вокруг, лицо Эвер. Время от времени она касалась воды в том месте, где в отражении виднелся ее опухший глаз, и тогда образ рассеивался, расплываясь мелкими волнами. Хуже всего было ожидание. Она пыталась представить, чем сейчас занимается мама. Она была в больнице — это точно. Была ли она в порядке? Была ли она сыта? Было ли ей грустно? От предположений не становилось лучше. Эвер чувствовала себя так, будто осталась на перроне, смотря, как уезжает поезд, где была ее жизнь, и она ничего не могла сделать. Внешние факторы так чертовски отдаляли ее от выхода из этой поганой ситуации. А ведь у нее был план. Некто, именуемый Богом из Бисера, был способен спасти маму от приговора, вынесенного ей самой, и когда этот кошмар закончится, Эвер найдёт способ и самой выбраться из того, на что подписалась. Обязательно. Но хуже всего — ожидание. Ну вот. Ход мыслей опять замкнулся в петлю. Эвер вздохнула, посмотрела на яблоко, стоящее рядом на парапете, к которому она так и не притронулась, и коснулась рукой водной глади, вновь разгоняя своё понурое отражение, от чего поверхность пошла волнами, собирая ее лицо в уродливые складки. Так, наверное, она и будет выглядеть, когда убогий шрам зарастёт, стянув кожу, как мятую простыню. Нечто просвистело у ее уха и с отчётливым хрустом врезалось в яблоко, от чего оно, покачнувшись, едва не упало в воду. Эвер, подпрыгнувшая от внезапности, сама едва не упала, упершись руками в траву. Из яблока, всё ещё покачивавшегося, торчал тонкий серебристый клинок. Эвер обернулась: в паре футов сзади неё, улыбаясь во все тридцать два, стоял Винни, и стало вдруг очевидно, что с той же меткостью его клинок мог оказаться в ее черепе, застряв в рыжей голове, как в тыкве. Она сглотнула, отодвигая опасения, и снисходительно заметила: — Зоркий глаз, снайпер. Винни стянул с головы очки и изобразил полупоклон: — Наёмный киллер к вашим услугам. — он прошёлся к ней, подобрал яблоко и, выдернув из него клинок, вальяжно сел на парапет, крутя его в пальцах, — Назовите имя, и будет сделано. Эвер, нашедшая силы встать и отряхнуть колени, повела бровью, а затем, подумав, ответила: — Господин. — Это не имя, Эвер. Без имени не получится. — Тогда какое у Него имя? — Никто не знает. Если бы знали, то можно было бы назвать трижды, чтоб призвать. — хмыкнул Винни, а Эвер шутку не оценила. — Когда вы собираетесь в храм? — серьезно спросила она, садясь на край фонтана. — Не знаю. А ты торопишься? — Да. — Зачем тебе в храм? — Нужно. — Вижу, сегодня ты снова неразговорчивая. — Пора привыкнуть. — Да брось, — он закинул ногу на ногу, склоняясь к ней, — хватит строить из себя головоломку. Я все равно вижу тебя насквозь. Тебе просто нужно быстрее разобраться со всеми этими условностями, чтобы снова получить возможность вернуться к матери, но знаешь, что? Даже после всей этой шелухи с клятвами ты все ещё будешь связана по рукам и ногам. Тебе нельзя возвращаться в Каспер раньше, чем лес примет тебя за свою. — В каком это смысле? — разозлилась Эвер. — Ну вот, в каком-то таком. — пожал плечами Винни, — Не насчитывай на визит к матери раньше, чем через месяц. — Это ещё почему? — Потому что мы живем в тени, Эвер. Нам нельзя высовываться раньше, чем все забудут, что мы вообще куда-то пропадали. — Что это вообще значит? — А ты пораскинь мозгами. Сопоставь факты. В частности, тот, что люди нас не видят, когда мы покидаем Цинтил. — И кто станет меня держать? — саркастично усмехнулась она, игнорируя туманные намеки. — Дай подумать, — он наигранно закатил глаза, — ну, например, я. — он красноречиво поднял брови, — Не забывай, что отсюда до твоего города почти день пути, и я точно поймаю тебя раньше, чем ты этот путь преодолеешь. И правда ведь. Там, в её темном доме, он выскальзывал из ее рук, словно неосязаемая тень, то и дело оказывающаяся за ее спиной, стоило ей лишь на миг выпустить его из поля зрения. Она резко встала, чувствуя, как злоба тисками сжимает горло. — Значит, в это время я буду заниматься поиском Бисерника. — О, ну… Эвер вопросительно посмотрела на него. В этом ”О, ну…” было слишком уж много издёвки. — Ты всё равно не попадёшь к нему, пока он сам не позовёт. Знаешь, я впервые попал туда только спустя год пребывания здесь, так что… Ну. Не советовал бы возлагать на это надежды. Эвер скрипнула зубами: — Тогда буду действовать по ситуации. *** Дорога к храму оказалась долгой. Эвер, Винни и Билл шли вдоль узкой речки, что протекала у задней стороны дома. Речка сбегала с сопки, и постепенно их неспешный путь по долине превратился в мучительный путь вверх по холму, сопровождаемый журчанием воды в каменистой расщелине, выточенной бурным потоком. Эвер держалась уверенно, хоть и с трудом поспевала за мужчинами, ничуть не устающими говорить по пути. Река постепенно расширялась, и в конечном счёте они добрались до верха холма. Здесь, под тяжелым взором гор, сгрудившихся кругом, залегло озеро, прозрачное, как стеклянная линза. Водную гладь едва ли трогали движения воздуха, и, если прикрыть веки, можно было бы подумать, что все это — миниатюра, и огромное круглое озеро наполнено не водой, а твёрдой эпоксидной смолой. Напротив, по другую сторону, высилась гора, выше остальных, а на самой ее верхушке различалось здание, будто выточенное из самой горы, опирающееся на ее угловатый склон ножками-колоннами. Струясь, как тонкий ручеёк, по хребту горы вниз сбегала ниточка лестницы, а у самого подножья ее венчала большая арка. — Да-да, туда нам и надо. — огласил Винни, подмечая взгляд Эвер. — Каким образом… Озеро было настолько велико, что деревья на противоположном берегу выглядели совсем уж миниатюрными, будто игрушечными. — Вот таким. — Билл вытащил из заводи, где разрослись камыши, большую надувную лодку, прикрытую тентом. — Или можно воспользоваться моими услугами по перевозке, чтоб не тратить время впустую. — Винни поднял брови, смотря на Билла, но тот выглядел непреклонным. — Никаких фокусов в этот раз. Мы не так часто здесь бываем, чтоб упустить возможность пройти путь до храма так, как он запланирован. Он притянул лодку к берегу, и та зашуршала по влажной гальке. Затем он забрался внутрь и вытащил вёсла, кивком призывая Винни и Эвер. — Это ведь духовная практика. Это нужно прочувствовать. — Да я и с первого раза прочувствовал… — пробурчал Винни, забираясь в лодку, а Эвер села следом за ним. Вёсла оттолкнулись от каменистого дна, и лодка медленно двинулась по озеру. Неспешно гребя, Билл стал вещать: — Мы движемся к храму богини искусств. В разных культурах ее имя звучит по-разному: где-то ее именовали Маковой богиней, где-то - Бронзовой, но чаще - попросту Алой. Также находилось упоминание имени Кровавый Шархот. Она подняла голову на звук слова, уже знакомого ей. — Шархот, — продолжил он, — исключительно Цинтильское слово, в своё время обозначавшее концепцию смерти малого ради жизни большего. Вместе с приставкой ”кровавый” это можно расценить как издёвку над всеми, кто ставит свою жизнь на алтарь красивой, но несбыточной мечты, и алтарь этот залит кровью. — Никогда не слышала о таких богах. — заслушавшись, заметила Эвер. — Удивлюсь, если ты слышала хоть об одном другом боге с Цинтила, — улыбнулся Билл, оборачиваясь к ней, — богов в человеческих культурах неисчислимое множество. Мы никогда не можем быть уверены, что слышали упоминания обо всех. Иной раз, сталкиваясь с Господином, я задумываюсь, каков процент правды во всех этих мифах, ведь если реален он… — Билл замолчал, оставляя всех в лодке додумывать мысль самолично. Винни продержался недолго: — Надеюсь, есть бог грузовиков. Это было бы круто. — Умеешь же ты атмосферу испортить. — Да ты представь: весь в железе и с гранатомётами. — Господи. — Ладно, продолжай свою лекцию. Билл вздохнул, качая головой. Лодка выплыла из небольшого берегового кармана, и вокруг открылся вид на просторы озера. Со всех сторон его окружали лесистые холмы, увенчанные мелкими иглами сосновых макушек, а плотность воздуха добавляла в этот зелёный каскад деревьев голубоватого градиента. Прохладный воздух пах свежестью и чистой водой. — Согласно легендам Цинтила, — снова заговорил Билл, а голос его сопровождался тихими всплесками воды, — когда Алая богиня пришла на землю, она посеяла в глазах первых людей маленькие хрусталики, размером не более песчинки, и таким образом даровала нам возможность видеть красоту. Она покровительствовала всеми возможными стезями искусства, будь то живопись, литература или драматургия. На пути к своему храму она выложила тропу длиной в тысячу ступеней, и замысел был таков: ступая на первую, путник должен был задаться вопросом: ”Что есть красота? Вечна ли она?”, а достигнув конца, взглянуть на красоты мира, пролегающие внизу, и понять, что прекрасное безлико. — Но почему у… Господина нет такой истории? — задумалась Эвер. — И красивых имён тоже нет. — скучающе дополнил Винни. — Смерти не строят храмов. — только и ответил Билл, и аргумент этот оказался исчерпывающим. Когда они добрались до середины озера, Билл остановился, сложив вёсла, и взглядом указал в воду. — Когда вход на Цинтил был открыт для всех, множество людей совершали паломничества к храму. — заговорил он, — Считалось, что в храм прекрасного нельзя войти, неся с собой оружие. Это место было нейтральной зоной, вне войн, конфликтов и предубеждений. Эвер перевесилась через край лодки, смотря в воду и не веря глазам. На дне, утопая в песке и водорослях, отживали свой век обломки скульптур, позеленевшие от времени бронзовые статуи, ржавые копья, мечи, топоры, шпаги; а ещё — много, до неприличия много драгоценных камней. Озёрная вода оказалась до того чистой, что даже сквозь множество футов водной толщи это дно, усыпанное захороненными обломками цивилизаций, было видно кристально-четко, будто бы и не было оно так далеко. Ей подумалось, как странно, что в этой воде не плавает ни одной захудалой рыбки. — Слушай, озеро-то мы переплывём, — заговорил Винни, почти засыпающий в лодке, — но давай хотя бы лестницу пропустим? — Винсент, я тебе сейчас веслом по голове дам. — умиротворенно заверил Билл, — Прояви немного терпения. В конце концов, в последний раз мы были здесь, когда с нами был Джесси. Я склонен считать, что нет способа более уважительного, чтоб вспоминать о покойном, кроме как запечатлеть его в воспоминании о чем-то высоком. Вынырнув взглядом из воды, Эвер снова обратила взор к храму, возвышавшемуся в горной высоте. От упоминания Оула ей стало очень уж некомфортно. — Значит, тысяча ступеней. — с отчаянием вздохнул Винни. Вскоре они подплыли к берегу, и чем ближе они были к отмели, тем чётче становилось видно, из чего берег состоял: если поначалу казалось, будто весь пляж — неоднородное бурое пятно, то вблизи Эвер обнаружила, что вместо серой гальки все здесь было устлано мириадами разноцветных камушков. Все трое ступили на берег, и под подошвами захрустели цветные осколки драгоценных камней и стёкол. Все они были острогранные, мелкие, колючие — таких не встретишь на берегах рек или морей, они не омыты волнами и их грани не сточены. Жаль только, что грани эти не переливались солнечными отсветами, а лишь мрачнели под хмурым серым небом. — Цинтилит. — огласил Билл, взглядом указывая на арку у подножья лестницы, расписанную незнакомыми глазу Эвер письменами, чем-то напоминающими арабскую вязь, — Мёртвый язык служителей Цинтила. Пытался учить его по книгам, но… — он пожал плечами, — Сложно учить язык, от которого остался лишь один носитель. — Давай уже, хвастайся. — без энтузиазма подбодрил его Винни. — Hyph shiam pfa mårcif; hyn kham pha mårcif. — произнёс Билл, как заклинание, и поймал изумленный взгляд Эвер, — Дословно ”Явление красоты; длительность красоты”. — Чего? — покосилась на него Эвер. — То, о чем я рассказывал. Замысел подъёма по лестнице. — Я просто обожаю то, как ты вбрасываешь факты и ждёшь, когда попросят пояснений. — ехидно подметил Винни. — Да ничего я не жду. — праведно оскорбился Билл. — Ага. Билл недовольно вздохнул, переводя на Эвер такой взгляд, будто только с ней имело смысл разговаривать. — В Цинтилите нет вопросительных знаков, поэтому каждое предложение в нем утвердительное. — объяснил он, — Эту надпись можно перевести так - ”Чем является красота, сколько является красота”. — Так уже понятнее. — пожала плечами Эвер. — Удивительно, да? Если говорить мысль целиком, людям легче ее понять. — Винсент, замолчи. — А как это… без вопросительных знаков? — спросила Эвер. — Изначально Цинтилит - язык богов. У богов нет вопросов к людям. Эвер молча кивнула. Подъем по лестнице длился точно не менее часа, и не был бы он так мучительно долог, если бы темп движения держал не Билл, замедляющийся у каждой из статуй, венчающих каждый новый крутой изгиб лестницы. Эвер это всё, как и сам вопрос о прекрасном, волновало мало, но хуже всего было нытьё Винни — так заразительно он страдал от долгой дороги вверх, что становилось совершенно невыносимо. В итоге они добрались до верха лестницы, где раскинулось длинное античное строение, состоящие из мраморных колонн и двускатной крыши. Здесь не было ни стен, ни статуй, ни подобия алтаря, которого можно ожидать от храма, только вид на лес. В недра скалы, к которой храм прилегал, уходило несколько туннелей, похожих на те, что Эвер обнаружила в подвале дома, но состоящих из камня. Храм был пуст. — Не очень-то похоже, что нас ждали. — хмыкнул Винни, оборачиваясь по сторонам. — Может, они заняты. — неуверенно предположил Билл, похоже, пребывая в некотором замешательстве. — Чем это? — хмыкнул Винни, — Вот прямо таки оторвали от земли свои корни и ушли по делам. Как же. Этого речевого оборота Эвер не поняла. — Эмбер часто бывает в Розовых Топях, это ты сам знаешь. — Знаю. И что же, она забыла о такой крошечной детали, как то, что должна присутствовать в момент клятв? После стольких лет нахождения на этой должности. Забыла. Подумаешь. — Ты действительно задаёшь вопрос мне или просто язвишь? — Просто язвлю, конечно. Тебе бы тоже стоило язвить, раз о нас так просто забыли. Раньше, чем обладатель, в зал без стен вошли медленные шаги. Эвер обернулась к коридорам, уходящим вглубь каменной стены, и обнаружила там, на верхней ступени, женщину, одетую в вязаное бежевое платье. На вид она была слегка моложе матери Эвер, но лицо, по жёсткости соизмеримое с саманной стеной, на фоне которой она стояла, значительно прибавляло ее виду лет. — Не забыли. — произнесла она тихо и медленно, но очень разборчиво, — Но весь Верхний Узел, как и Бессрочный Совет, сошёлся во мнении, что не станет поощрять в своём кругу убийц. Женщина, столь же ровная в осанке, сколько ровен металлический штырь, сложив руки за спиной, смерила взглядом каждого из присутствующих, и Эвер, конечно, в частности. У той от этого взгляда и слов что-то внутри похолодело. — Доброе утро, Билл. Доброе утро, Винсент. — ее холодный голос отщелкнул имя Винни, и тот, кажется, весь сник под ее взглядом. — И тебе, Эмбер. — безукоризненно-вежливо ответил Билл, — Не могли бы ты пояснить, что имеешь в виду? — Разве мои слова можно воспринять двусмысленно? — ее лицо ни на йоту не изменилось, лишь слегка дрогнула бровь. — Кажется, нет, но это не делает их понятнее для меня. — Мы знакомы с тобой уже достаточно лет, Билл, и мне казалось, ты в достаточной степени осознаешь взгляды служителей Цинтила. Если Билл оставался удивительно вежлив и даже дружелюбен, то в словах Эмбер явно угадывались надменные ноты. Напряжение между ними не разбавлял и тот факт, что Винни стоял молча, опустив глаза в пол. — Я осознаю и даже поддерживаю. Насилие и жестокость, безусловно, не является тем, на что у нас принято закрывать глаза. — И всё же, ты закрываешь. — Смерть Джесси стала для нас ужасающим потрясением. — тяжело произнёс Билл, — И всё же, Эмбер, я вынужден сказать, что мы все сейчас такие же убийцы, как Эвер. Эвер судорожно вздохнула, переводя взгляд на него и пытаясь найти зрительный контакт, но Билл на неё не смотрел. Эмбер удивленно хмыкнула. — Кажется, я неправильно тебя понимаю… — Прошу, дай мне договорить. — учтиво вставил он, — Ты прекрасно осведомлена о ходе нашей работы и знаешь, что прежде ничего подобного не случалось. Свидетелей никогда не было. То, что процесс умерщвления оказался для Эвер видимым, как и мы, я прошу заметить, носящие маски, вызывает вопросы. — Вызывает. — согласилась Эмбер, — И в чем ты видишь причину? — Затрудняюсь ответить. — спокойно произнёс он, — Но факт остаётся фактом: в нашей отлаженной системе произошёл сбой. Не хотелось бы искать виноватого, но, как мне известно, Верхний Узел имеет больше контроля над процессом нашей работы. — Этим ты оправдываешь убийство? — сощурилась Эмбер, — Делаешь нас виновными в том, что девчонка убила человека, который почти стал частью твоей семьи? — Что мне стоило сделать? — прошипела Эвер, с трудом сдерживая подступающую злость. — Неужели она стала так близка для тебя? — женщина, не смотря на Эвер, лишь повела головой в ее сторону. — Не имеет значения, кто бы мог оказаться на ее месте. — спокойно заметил Билл, — Любой, видя попытку покушения на жизнь близкого, предпринял бы попытку защищаться. — Именно, Билл, защищаться. Она убила его. Снова этот каменный голос. У Эвер задрожало сердце. — Что ты предлагаешь? — спросил Билл, даже не моргнув. — Не принимать ее. — просто ответила Эмбер. — И что дальше? — Пусть возвращается в свой город. Он найдёт другого на замену, раз так просто заменил Джесси. На миг от этих слов Эвер наполнялась надеждой. Неужели она правда могла вернуться домой? — Она уже обязана Ему. Слова Билла оборвали ее надежду на корню, жестко прижимая к сложившейся реальности. — У неё уже есть метка. Она обязана своей жизнью за жизнь своей матери. — Значит, пусть исполняет контракт и убирается с Цинтила. — Что за споры с самого утра? — раздался незнакомый мужской голос с заметным британским акцентом. Отделившись от темноты одного из каменных коридоров, к ним на плато храма вышел немолодой мужчина, чьи поседевшие волосы были наспех перевязаны в хвост. — Доброе утро, мистер Картер. — поздоровался Билл, на что тот учтиво кивнул, поправляя на носу очки и щурясь подслеповатыми глазками. — Доброе, доброе. У вас, вижу, новое лицо. — он обратился улыбчивым взглядом к Эвер, на что та, смущённая доброжелательным приемом, неловко кивнула. — Полюбуйся, Лекс. — холодно произнесла Эмбер, от чего у дальней части черепа Эвер заскреблась раздражающая боль, — Это убийца Джесси Оула. — Ещё одно слово в моей адрес, и ты, сука, пожалеешь, что вылезла из своей норы. — вкрадчиво заверила Эвер. — Тише, тише, дамы. — удивленно произнёс мужчина, торопясь успокоить обоих. Эмбер в этот момент послала Биллу такой выразительный взгляд, что никому не составило бы труда прочитать в нем ядовитое ”чего и стоило ожидать…“ — Не будем эскалировать конфликт. — продолжил мужчина, когда все умолкли, — Все мы знаем, что Джесси сейчас в лучшем месте, ему от собственной смерти явно не хуже, чем нам, верно же? Эмбер презрительно фыркнула. — Верно. — сам с собой согласился мистер Картер, — Будем ли мы скорбеть, радоваться или ссориться - его искра ныне в Зените. Я, знаете ли, давно перестал относиться к смерти, как к чему-то кроме повода завести беседу. Нам сейчас важнее разобраться в сложившемся положении вещей, я прав? Юная леди, как ваше имя? — Эвер. Грин. — глухо отозвалась она. — Рад познакомиться, — он протянул ей руку, и, когда она ответила тем же, накрыл ее второй ладонью и пару раз потряс, — Я Лекс Картер, давний работник так называемого Верхнего Узла. Тут Эвер вдруг заметила, что кожа на его руках покрыта странными зеленоватыми наростами, напоминающими мох, но не успела она это обдумать, как он снова обратился к ней: — Мисс Грин, не могли бы вы рассказать мне, как вам удалось увидеть процесс? — Процесс? — повторила Эвер, неуверенно сводя брови. — Процесс исполнения договора о быстром и безболезненном умерщвлении, конечно. — пояснил мужчина своим добрым голосом. — Ну… — растерялась Эвер, — ничего мне не удавалось. Просто увидела и всё. — Я читал письмо мистера Мура, в котором он описывал, что вы, как им показалось, спали, когда они пришли. — заметил он. — Почти спала, — согласилась Эвер, — а потом заметила, как будто что-то не так. — Что же именно было не так? Эвер свела брови, не зная, что ответить. К воспоминанию было больно прикасаться, будто оно могло обжечь ее: за пару минут до того, что произошло, она, кажется, думала о чём-то хорошем, до того идеальным и сладком, что захотелось есть. О. — Запах. — выпалила она. — Запах? — удивился мужчина, явно заинтересованный этим разговором, — Что это был за запах? — Запах… — Эвер замялась, чувствуя, что зря это сказала, — Винни. Она метнула взгляд на него, обнаруживая, что он тоже смотрит на неё, склонив голову. Взгляд его был тяжелым и нечитаемым. — Любопытно, — со смешком отозвался мистер Картер, — чем таким пах мистер Мур, что разбудил вас своим присутствием. Эвер пожала плечами, не планируя всерьёз отвечать. — Получается, вы проснулись, чувствуя, что рядом кто-то есть, и обнаружили мистера Оула? — он увидел ее кивок и продолжил, — Несладкое пробуждение. А вы, господа, — он обратился к Биллу и Винни, — выходит, были так сбиты с толку ситуацией, что даже не успели вмешаться? Эвер заметила, как Винни поднимает на Билла взгляд исподлобья, и было в этом взгляде что-то такое холодное, что Билл, тоже это заметив, плотно сжал губы. Какое-то мгновение он молчал, а потом глухо ответил: — Всё произошло очень быстро. — Человека быстро не задушишь. — с подозрением вставила Эмбер. — Мы даже подумать не могли, что всё закончится так, и до последнего надеялись, что Оул справится сам. — тяжело заговорил Билл, — В конце концов, в тот момент мы думали, что показаться людям может быть опасно, ведь мы помним о второй клятве. В палату и так спешили другие. Сейчас я, конечно, понимаю, что мы обязаны были рискнуть. В этом действительно много нашей вины. — Мистер Гудман, — заботливо прервал его Картер, — от вины лучше не станет. По крайней мере я вас обвинять точно не стану. Мисс Грин, — снова переключился он на Эвер, — разрешите спросить, как же вам удалось победить мужчину в два раза больше вашего? — Я не… не знаю… — помрачнела Эвер, чувствуя, как все смотрят на неё. — Он успел задеть ее. — заметил Билл. — В самом деле? — мистер Картер приблизился, щурясь, чтоб рассмотреть лицо Эвер, — Этот шрам оставлен инструментом жнеца? — Всё верно… — голос Билла вдруг осел, его глаза напряжённо забегали, будто он что-то внезапно понял. — Вы в самом деле не думали об этом раньше? — удивился мужчина. — О чём? — спросила Эвер. — Моя дорогая, инструменты жнецов не калечат людей. Они существуют лишь для одной цели - останавливать жизнь и извлекать искру. — он остановился, чтобы итоговый вывод прозвучал очевиднее, — Вы не имели шансов выжить, соприкоснувшись с ним. — Как это возможно? — обратился к нему Билл, — Вы встречали такое раньше? — Боюсь, что нет. — покачал головой Картер, — Мы наблюдаем абсолютно уникальный случай. Мисс Грин, вам не приходилось заключать сделки с богами ранее? — усмехнулся он, на что Эвер рассеяно покачала головой. — Винсент. — обратилась Эмбер. — Да? — тут же поднял голову он. — Вы ощущали присутствие в тот момент? Судя по виду, что-то в ее мышлении изменилось — теперь она выглядела задумчивой, но прежнего презрения в ней не осталось; на лице, обрамлённом короткими светлыми волосами, разгладились морщинки, и теперь казалось, будто она стала раза в два моложе. — Нет, — покачал головой он, — только после. Когда Оул уже был мёртв. — У меня сложилось мнение, что Господин мог непосредственно влиять на события. — осторожно произнесла Эмбер. — С какой целью? — спросил Билл. — Его цели всегда остаются для меня туманными. — ответила Эмбер, — Но, возможно, приход… Эвер, — она впервые за все время произнесла ее имя, более того - посмотрела на неё, — был для него по какой-то причине выгоден. — Интересная, крайне интересная гипотеза. — заметил Картер, — Мисс Грин, а каковы условия вашего договора? — Мне нужно… — она с трудом подбирала слова, стараясь говорить в том же духе, что остальные, — осуществить контракт о моей матери, и Он знает, что я не стану этого делать. Поэтому… поэтому я должна… работать на Него, чтобы она была жива. Все помолчали, переглядываясь. Эвер стало до ужаса некомфортно говорить этими метафорами и высокими речами, и видя, как все, исключая Винни, задумчиво обмозговывают ее слова, она вдруг решила, что скажет все так, как видит сама: — Он сказал, что я в праве решать, когда моя мать будет убита, но я не собираюсь, черта возьми, убивать свою мать. Поэтому ему выгодно, чтобы я отсрочивала это. Пока она жива, я отдаю ему долг. Если она умрёт своей смертью, я тоже умру, а если бы я отказалась, ее бы убил следующий, кто пришёл бы на место Оула. — Мистер Картер, как вы думаете, значит ли это, что после исполнения контракта о ее матери она будет свободна? — наконец спросил Билл. — Похоже на то. Но для меня остаётся неясным, что произойдёт, если мисс Грин нарушит клятву и потеряет метку. — Мы тоже об этом думали. — ответил Билл. — Ее жизнь ведь не зависит от этого, верно? — уточнил Картер. — Верно. — вклинилась Эмбер, — Если она потеряет метку, весь нижний узел окажется под приговором третьей клятвы, как и должно было произойти, а она потеряет власть над контрактом. — Довольно мягкие условия. — заметил Картер. — Есть ещё кое-что, о чем стоит поразмыслить. — сказал Билл, передавая мужчине сложенный бумажный лист, — Эвер утверждает, что Он говорил с ней. Не образами, а словами. Она записала для меня Его речь, и я думаю, вам будет интересно с этим ознакомиться. — Хм. — протянул мужчина, мельком пробегая глазами по словам на бумаге, — В самом деле. Если что-то придёт мне в голову, я пошлю мистеру Муру письмо. Ну что же, — он хлопнул себя по бокам, с улыбкой переводя тему, — Вы проделали долгий путь, чтоб до нас добраться. Я ведь и сам могу выступить арбитром клятвы, и даже сочту это за честь. Давненько мне не приходилось этого делать. Если бы я знал, что Эмбер оказалась так принципиальна, то и сам бы дошёл до вас. Хотя, боюсь, тогда бы вам пришлось ждать еще дольше. — он скрипуче рассмеялся, и морщинки вокруг его веселых глаз улыбчиво сложились. — Прекрасно. — сдержанно прокомментировала Эмбер, а затем, коротко попрощавшись, скрылась в одном из коридоров. — Что же, идёмте внутрь? — позвал их за собой мужчина, ведя в сторону самого левого углубления в скале, — Кажется, у меня должно найтись немного печенья. Вы же задержитесь на чай? У нас так редко бывают гости. Все эти мрачные лица мне порядком поднадоели. Они углубились в тоннель, ступая по каменистой лестнице, и веселый голос мужчины зазвучал от стен эхом вместе с ответами Билла: — Мистер Картер, прошу нас извинить, но нам вашу еду никак нельзя. — Это почему же? — У вас ведь она годами хранится, если мне не изменяет память. Вам ничего, а нам потом - пищевое отравление. — О, никак не запомню, какие вы хрупкие. Хотя бы чаю выпьете? Эвер, внимательно смотрящая под ноги, не заметила, как подобрался Винни, и от того вздрогнула, когда он слегка пихнул ее в бок. — Не парься. — шепнул он, — Эмбер перегибает. Она мельком бросила на него усталый взгляд, отвечая: — Она права. — Ничуть она не права. Совет не имеет права по своей прихоти тебя выгонять. — И всё равно. — Всё равно - что? Эвер обернулась к нему, чтобы ответить, но только поймала ртом воздух, пропустив ступень; тоннель повернул налево, и теперь лестница шла вверх. — Только она говорит всё так, как есть. — понизила голос она, — Вы все слишком понимающие, учитывая, что я прикончила вашего друга. — Ого. — Но она всё равно чёртова стерва. — переминалась Эвер. — Да, это точно. Но я не на этот счёт удивлюсь. — М? — Просто это пока что самое сентиментальное, что я от тебя слышал. — Винни подтолкнул ее в плечо, указывая, что впереди новый поворот. — Хватит меня трогать. — шикнула она. — Да, точно. Забываю. Так вот! Эмбер не оплот справедливости. Если бы на месте Оула оказался Билл, она бы так не бесилась. — И почему? — Он вроде как был ее любимцем. — Чего? — Да тише ты. Ну, как это сказать… у них, вроде как, что-то было. Иногда. Служебный роман, хе-хе. Типа того. — Фу. — только и ответила она. — Чего сразу ”фу”? — Ей же лет сорок. — Всех мужчин иногда тянет на постарше. — Фу. — повторила она. Стало светлее — коридор закончился, и все четверо вышли в небольшую комнату, где стенами и полками служили ступенчатые слои горной породы. Напротив входа функцию окна исполняла извилистая металлическая решетка, узор которой напоминал цветы, а по краям из комнаты вели ещё несколько проходов. — Так как среди нас сегодня новое лицо, — огласил Картер, потирая руки, — хотелось бы рассказать даме о том, как функционирует наш Верхний Узел. — Ты дама. — ехидно шепнул Винни, снова пихая Эвер в бок. — Руки не распускай. — ледяным голосом напомнила она. Картер, не услышавший этого, продолжил, ведя их в следующую комнату: — Всего нас здесь двенадцать человек, и, говоря ”здесь” я имею в виду Верхний Узел, потому что девять из нас весьма буквально ”здесь”. — скрипуче посмеялся мужчина, — Вот он, наш достопочтенный отдел, пустивший на работе корни. В длинной комнате, залитой светом, весь пол был завален толстым слоем пожелтевшей бумаги, а у окон стоял ряд рабочих мест, откуда на вошедших обернулось несколько человек. Перед каждым на столах громоздились массивные печатные машинки, и их стрёкот еще какое-то время звучал в помещении, пока все девять работников не обратили внимание на гостей. Поначалу Эвер показалось, что все присутствующие попросту очень стары, но затем, когда она разглядела, что все они не просто сидят на толстых связках корней и лиан, но и сами соединены отростками с рабочими местами, у неё все слова провалились обратно в горло. — Добрый вечер, молодые люди. — поприветствовала их старая женщина в толстых очках, сидящая недалеко от входа; Эвер с невыразимым ужасом заметила, что нижняя часть ее тела почти полностью отсутствовала, а из-под одежды, разрывая ткань, вниз уходили толстые грубые корни. — Какой же это вечер, Мэделин? У тебя же ног нет, а не глаз, так и посмотри в окно. — любезно ответил ей Картер. — Что день, что вечер - безразлично тем, кто вечен. — пожала плечами старушка. — Опять ты со своими стихами, самка Вогана. Кто меня только дёрнул, когда место рядом с тобой выбирала… — обернулась на неё другая женщина, у которой вся грудная клетка, распахнутая и пульсирующая, оказалась полностью утоплена в стул из растительности. — Кто бы говорил, Энни, — донёсся мужской голос с дальнего конца помещения, — лучше уж стихи, чем твой бубнёж. — Дамы, придержите свои побеги, ещё успеете рассориться. — усмирил их мистер Картер. — Стоило тебе заранее сказать. — тихо обратился Билл, видя, как у Эвер при виде этой картины глаза на лоб лезут. — Это вообще что такое… — неслышимо произнесла она. — Так вот, — снова заговорил Картер, — здесь, в Верхнем Узле, мы занимаемся бухгалтерией, а точнее, всем тем, кто на нас делегировал наш уважаемый Господин. Как вам должно быть известно, мисс Грин, прежде, чем Жнец приступает к работе, запрос клиента проходит длинную цепь обработки. Подойдём же, — он жестом подозвал их троих к ближайшему столу, — Мэделин, продемонстрируй. Они приблизились к столу, и первым делом в нос Эвер ударил густой запах сока алоэ. Не было в нем ничего противного, но, всё же, нахождение вблизи с этими людьми-деревьями заставило ее с трудом сдерживать порывы скривиться. Женщина, названная Мэделин, выпутавшись из листьев, лезущей ей в лицо, вставила в паз печатной машины узкий прямоугольник желтоватой бумаги с незаполненной формой и провернулась ручку — бумага скрылась во внутренностях аппарата, а затем со щелчком вылетела обратно, и та поймала ее пальцами, зачитывая появившийся в пропусках текст: — Мартин Кастро обращается с молитвой к неконкретному богу: ”Убейте меня! Убейте! Больше не выдержу здесь работать.” Нет-нет, дорогой Мартин, — вынесла вердикт она, — за нелюбимую работу ещё никто не получал эвтаназию. — Изволь, Мэделин, он это уже не первый раз шлёт. — обратилась к ней следующая дама, — Отправь на перепроверку намерений. — И то верно. Тут Эвер обратила внимание, что вдоль всего длинного ряда столов тянулось несколько стеклянных труб, внутри которых гудел гуляющий ветер. Мэделин опустила в одну из них бумажный лист, и тот полетел дальше вдоль стола, где его поймала другая женщина и принялась поочередно разглядывать через связку цветных стёклышек. — Работники и работницы принимают здесь запросы к богам. — объяснил Картер, — Они фильтруют их и находят те, что серьезнее прочих. — И насколько много запросов они получают? — поинтересовался Билл. — О, сотни в день. — ответила ему Мэделин. — Сотни… — ошарашено повторила Эвер. Машинка издала щелчок, и в руку женщины опустилась новая бумажка. Она зачитала спокойнейшим голосом: — Чжан Ли обращается с молитвой к неконкретному богу: ”Хватит, хватит, хватит, хватит, хватит. Пусть это закончится, пусть это закончится, пусть это закончится.” Вот это уже больше похоже на наш случай. У бедолаги даже мыслей не хватает, чтоб сформулировать запрос. Отправляю на уточнение места и обстоятельств. Бумажка улетела дальше по столу, и Эвер проследовала за ней напуганным взглядом. — Спасибо, Мэделин, продолжай в том же духе и сильно не распускайся. Идёмте далее! — позвал мужчина, ведя их троих дальше вдоль столов. Каждый следующий из работников казался Эвер страшнее предыдущего. Все они шуршали листьями, обрывали с себя зелёные ростки и стучали пальцами по металлическим клавишам. Когда они приблизились к концу стола, Эвер едва ли могла выдерживать бесстрастное выражение лица. За предпоследним столом сидел мужчина, от головы которого остался сплошной зелёный нарост. Большая часть его черепа представляла собой неровный шар, сплошь заросший густым мхом. Последний стул был пуст. — Здесь у нас Эван и Асим, последние звенья, древнейшие из Узла. Эван заполняет форму, по которой мистер Мур позже находит клиентов и производит итоговое утверждение. Он у нас неразговорчивый. Мужчина, похожий на мшистый камень, осмотрел пришедших единственным глазом и едва заметно кивнул. Рта у него не было. — А вот и Асим. Спешу обратить ваше внимание, он последний из носителей Цинтилита, и, насколько мне известно, работает уже целую вечность. Последний стул оказался отнюдь не пустым. Человек, занимающий это место, попросту потерял все человеческие черты, почти воедино слившись с бугром из земли и корней. Руки, похожие на кривоватые отростки, перебирали стопку одинаковых длинных листов, в которых Эвер узнала тот, что показывала ей мама. Так же она заметила почтовый ящик возле стола, где уже лежал крохотный свёрток, куда человек-дерево положил один из незаполненных бланков о согласии, а затем закрыл металлическую створку. Что-то прошелестело из-под листьев, и Эвер бы никогда в жизни не распознала в нем слова, если бы Билл не ответил ему: — Hyph åi shiam. В первый раз, у подножья лестницы, когда он говорил схожие слова, ей показалось, будто с ней и правда говорит человек, знающий этот странный язык, но теперь, когда она услышала речь настоящего носителя, стало вдруг очевидно, что Билл крайне неумело имитировал произношение. Человек-растение не шептал, а хрипло выдыхал слова, делая их неотличимыми от шороха листьев на ветру. Они перекинулись ещё парой фраз: Асим отвечал ему коротко и тихо, а Билл запинался, подбирая и исправляя слова. Судя по его лицу, полному энтузиазма, он был чрезвычайно взволнован возможностью испробовать свои знания. — Что они говорят? — шепнула Эвер Винни. — Подожди, сейчас он закончит и непременно перескажет. — Винни посмотрел на неё, выразительно закатывая глаза. И правда: Билл, кивнув собеседнику, обернулся к ним. — Я понял не всё, — виновато пожал плечами он, — но Асим безусловно рад, что мы живы. — И всё? — хитро прищурится Винни. — И… ещё говорит, что мой Цинтилит стал хуже. Мистер Картер рассмеялся, а затем сразу же закашлялся, болезненно потирая горло, и прямо из кожи оттуда стали проклёвываться молодые зелёные побеги. — Мне и самому не мешало бы присесть, коллеги. С возрастом становится всё сложнее подолгу пребывать в отрыве от родной почвы. — посмеялся он, — Идёмте, выпьем все таки чаю. С этими словами они вернулись обратно в первую комнатку, где, сев за стол, наблюдали, как мужчина разливает по кружкам кипяток, так же ярко пахнущий алоэ. Эвер держала кружку в руках, не решаясь попробовать, пока наблюдала, как Картер, усевшись, расплылся на стуле, пока ростки, вырывавшиеся через его кожу, оплетали стул и уходили в пол. — Вас, мисс Грин, наверняка интересует вопрос, что же это у нас здесь за чудной сад. — заговорил он, довольно улыбаясь и скрипуче растягивая слова, —Так вот: все мы, члены Верхнего Узла, заключили такой же договор с Господином, как и вы, но с одним лишь отличием: если для вашей связки характерно желание отсрочить смерть, то для нас - не умирать вовсе. — То есть? — она метнула взгляд на Билла, который, в отличие от неё, наслаждался чаем и задумчиво смотрел в окно. — Каждый из работников, которых вы здесь наблюдали, при жизни вне Цинтила получил травму, несовместимую с жизнью, и такова природа Господина, что он умеет даровать нам способ спастись взамен на вечную службу. Все мы отчаянно хотели жить, и такова была наша к Нему просьба: жизнь взамен на что угодно. Мэделин, например, стала жертвой взрыва, отнявшего у неё все тело ниже рёбер. Эвану, кажется, размозжило голову. И только лес, взаимно проникающий в нашу суть, способен залечить столь серьёзные раны. Эту связь не прервать, пока мы находимся в приделах Цинтила, но уйти, в общем-то, и не все способны. — насмешливо закончил он. — И сколько вы здесь? — напряжённо спросила она. — Я, кажется, уже сотню лет, плюс-минус пару десятков. Время теряет всякий смысл, это Энни верно подметила. Должен сказать, мы с Эмбер здесь самые молодые, она-то здесь совсем недавно, со второй мировой. Зелёная ещё, а сколько пыла. У Эвер отвалилась челюсть. — Остальные, особенно те, что дальше по столу, куда старше, уже и не счесть. Сами, видать, уже забыли. Про Асима и предполагать сложно - он здесь ещё с тех времён, когда вход на Цинтил был открыт. — Вы… вы… останетесь здесь навсегда? — голос у Эвер совсем упал. — Навсегда и даже дольше! — Но это… бесчеловечно. — Вы так думаете? — внимательно присмотрелся он к ней. — Чем это лучше смерти? — Жизнью, очевидно. Все мы самозабвенно служим благому делу, зная, что сами выбрали это. — А если кто-то передумает? — она снова посмотрела на Билла и Винни, ища понимания, — Это же… можно от скуки с ума сойти. От вечной жизни. На одном месте! — Едва ли сотни и сотни лет единения с лесом оставили в нас человеческий эгоизм, мисс Грин. Недостающие части заполняются, умаляя человеческие мысли и проблемы, оставляя только безграничный покой и умиротворение. Хотя, конечно, я говорю за большинство, а не за всех, и это я снова об Эмбер. Эвер потупила взгляд в стол, ничуть не успокоенная этим ответом. Люди-деревья, до скончания веков сидящие за своими рабочими столами, показались ей столь же свободными, как металлические балки, замурованные в бетонном фундаменте здания. По сравнению с ними она была тонким листиком, подгоняемым ветром. — А что случилось с вами? — наконец спросила она, когда мистер Картер поднялся со стула, обрывая с себя образовавшиеся зелёные путы, как сорняки с цветочной грядки. — Я получил критическую дозу радиации. — легко ответил он, — Спасибо, что кожа начала сползать не слишком быстро, а ни то пришлось бы тоже мхом обрасти. Ну да ладно, пора бы дать вам то, зачем вы пришли. Он отошёл к каменным полкам, где громоздились большое тубусы дряхлых свитков, перевязанные льняными верёвками. Он взял несколько и, положив на стол, стал искать нужный, поочередно разворачивая. В большей части из них находились странные чертежи и целые полотна текста, похожего на всю ту же арабскую вязь, в некоторых и вовсе не было ничего — ненужные он откидывал, доставая новые. В одном из них Эвер заметила карту. — Стойте. — резко сказала она, накрывая ладонью свиток из льняной ткани и не давая ему свернуться. Ткань зашелестела — Эвер развернула ее, но не полностью, длинное полотно не помещалось на небольшом столе, но она сразу поняла, что обнаружила что-то ужасно важное. Прямо посередине карты, среды зеленоватых очертаний леса, было изображено крохотнее строение, подписанное ”Дом Нижнего Узла”. Она проследовала взглядом выше, ладонью отодвигая мешающие края — над голубоватым озером, на верхушке холма знакомилось ”Храм Искусств. Дом Верхнего Узла”. Ещё выше, вдоль верхней грани карты было подписано одно слово — ”Цинтил”. С замиранием сердца она подняла карту, осматривая остальные ее просторы, плохо понимая, что ищет. Она пробежалась взглядом по другим незнакомым названиям перед тем, как ее глаза остановились у правого верхнего угла, где рядом с блеклой пометкой ”Восточное побережье” значилось ”Фостерный Дом”. — Вас интересует карта, мисс Грин? — уточнил Картер. — Да, она… она нужна вам? — Никак нет. Буду только рад избавиться от всего этого древнего хлама, а то ведь и дышать места едва хватает. Может, вам ещё что-нибудь отдать? — Это тебе ещё зачем? — изогнул брови Винни. — Нет, спасибо. — ответила Эвер, уклончиво избегая вопрос Винни, затем свернула ткань обратно и села. — Ну, что ж. Таки нашёл! — обрадовался мужчина, разворачивая на столе небольшой пергамент и закрепляя его края кружками, — Клятвы даются на Цинтилите, так что придётся немного потренироваться прежде. Раз уж в этот раз большинство уже с ними знакомо, полагаю, всё пройдёт гладко. — Не забудьте про Волю Цинтила. — напомнил Билл, всё ещё задумчиво смотрящий в окно. — Точно-точно, каждый раз забываю. Ещё десяток лет и одни опилки в голове останутся. Он достал из-под стола небольшой каменный прямоугольник с высеченным на нем текстом, и Билл, получив разрешение, перенял объяснение на себя: — Как я уже и говорил, первая клятва обязует тебя не отнимать жизнь. Она звучит так… И он снова произнёс некое рычаще-скрипящее заклинание, ни слова из которого Эвер не поняла. Поймав ее сконфуженный взгляд, он вздохнул: — Пока что будет достаточно запомнить значение. Первая клятва гласит: мое желание не является причиной отнять жизнь. — она кивнула, и он продолжил, — Вторая клятва говорит ”Воля Цинтила - моя воля”. Третья - ”Твоя голова отсекается вместе с моей”. Есть вопросы? — Что за Воля Цинтила? — Это правильный вопрос. — кивнул он, — Воля Цинтила - это короткая формулировка длинной клятвы, записанной здесь. — он продемонстрировал ей каменную скрижаль, — ”Я обязуюсь служить Господину, даровавшему мне метку, так добросовестно, как смогу, и так быстро, как смогу, покуда его метка на мне”. Чтобы клятвы подействовали, нам нужно будет произнести их на Цинтилите, и, видимо, придётся потратить некоторое время на то, чтобы вы их запомнили и повторили. — он покосился на Винни, — Нет, только запомнили. Тебе, вообще-то, тоже полагается знать их наизусть. — Бесполезная трата времени. — незаинтересованно ответил Винни, копаясь пальцами в небольшой стеклянной вазе на столе. — Это культурное наследие Цинтила, и знать клятвы в оригинале так же важно, как… бога ради, зачем ты это ешь? — он округлил глаза, смотря, как Винни засовывает в рот рассыпающееся печенье, найденное в вазе. — А что? У печенья нет срока годности. Эвер в это время нашла перо и стала записывать перевод клятв, оставляя место для оригинального текста. — Можете произнести, как они должны звучать? — обратилась она к Картеру, пока Винни и Билл выясняли отношения. Он, обрадовавшись, что снова принимает участие, медленно и по слогам продиктовал ей текст, который она записала английскими буквами поверх перевода. — Всё, можно начинать. — сразу же после этого объявила она. — Прошу, запомни их, — посоветовал ей Билл, отвлекшись от ссоры с Винни, — мы должны произнести их по памяти. — Я уже. — Как же, уже запомнили? — удивился Картер. Она немного стушевалась под их взглядами. — Ну, да… с записью и значением слов это легко. — Вы обладаете эйдетической памятью, мисс? — Какой?… — Визуальной. — упростил Билл, а затем обратился к мужчине, — У неё, как и у нас всех, есть особенность работы мозга. Я полагаю, идеальная визуальная память - одна из вытекающих. — Подождите тогда меня, раз все такие умные. — буркнул Винни, выхватывая лист с текстом. Некоторое время они провели, повторяя и репетируя странный шипяще-рычащий текст, произношение которого удивительно хорошо давалось Винни, и без того имеющему схожий акцент. Затем, когда клятвы были выучены, они встали вокруг Картера, держащего каменную скрижаль, и приложили к ней ладони тем местом, где располагалась метка. В один голос они заговорили слова: Hyph-yi cerr mich-åa råam fa sham-ashir. Hyph shiam Scintill-åa rach fa mih-åa. Hyph kham mih-åa hafyr sham-cyrar ur mich-åa. И стоило последнему слову прозвучать, как короткий электрический импульс пролетел по телу Эвер, стрельнув болью в ладони; очевидно, с Биллом и Винни произошло то же, потому как оно синхронно оторвали руки. Ритуал был окончен, и, уже выходя на улицу после прощания с Картером, Эвер думала о том, стала ли несвободее, связав себя этими клятвами. Спускаясь по лестнице, она вдруг поддалась порыву и обратилась к Биллу, понижая голос, чтобы не привлечь назойливое внимание Винни: — Не стоило тебе меня так защищать перед Эмбер. Странно это, что вы на моей стороне. — Я бы так не сказал… — задумчиво ответил он; Эвер обратила внимание, что это выражение не сползало с его лица всё то время, что они находились в храме. — Всё, что произошло, это ужасно. Это ужасно. — сбивчиво заговорила она, чувствуя, как кровь и отчаяние подступает к голове, — Вы же пять лет вместе прожили. Вы же были друзьями. Я просто… — Послушай, Эвер. — оборвал ее Билл, но тут же умолк; его взгляд невидяще блуждал по виду на лес, так же, как в мастерской, когда они говорили про Оула. — Ну? — наконец спросила она, не дождавшись продолжения. — Есть одна вещь, о которой мне стоило рассказать тебе сразу. Я не был уверен, что правильно распознал некоторые детали, и… и сейчас тоже не уверен… — Gott, неужели ты правда скажешь что-то важное? — вклинился Винни, — Иначе такое долгое вступление зря. — Винсент, скажи, Джесси говорил тебе что-нибудь особенное в тот день? — тут он остановился на лестнице, серьезно обращаясь к Винни, и все они вместе замерли. — Особенное? Типа чего? — Не знаю… даже не знаю. Что-то двусмысленное? — Он много вещей говорил двусмысленно, ты его знаешь. К чему ты клонишь? — Ты знаешь, к чему я клоню. Там, в палате… то, что ты сделал. Поначалу я не собирался об этом говорить. Но теперь, учитывая остальные странности, которые мы узнали, у меня есть подозрения. — О чем речь вообще? — Эвер с тревогой и непониманием смотрела то одного, то на другого, но сами они не разрывали зрительный контакт. Глаза Винни заметно похолодели, как тогда, когда он поднял взгляд на Билла после вопроса, почему они не вмешались. — Ты остановил меня. — произнёс Билл, и тишина загустела. — Разве? — ответил Винни; с лица его пропали любые отголоски эмоций, — Ты схватил меня за руку. — Ты сам сказал, что мы не знали, правильно ли будет вмешаться. Всё было очень странно и быстро. Я даже не помню этого. — Я действительно не знал. — Билл согласился лишь с его первым переложением, — А ты, кажется, категорически не позволил мне. Знаешь, все эти обстоятельства… его дверь, по непонятной причине открытая, его серп, никогда не ранивший никого физически. То, что на его место сразу же встала Эвер. — он помолчал, с трудом подбирая слова для вывода, — У меня сложилось мнение, что Джесси знал, что умрёт.