✧༝┉┉┉┉ 1 ┉┉┉┉༝✧
Ивори Кингстон всегда был не таким, как все. Каждое воскресенье его друзья ходили в кино, парки развлечений, компьютерные клубы, а он, схваченный матерью под руки, шёл в церковь, выслушивать долгие, заносчивые и затянутые речи священника, слышные даже на улице. На летних каникулах, пока вся семья загорала на шезлонгах, а совсем маленькая сестра, обмазанная защитой от солнца, играла с песком на берегу моря, он сидел в тени веранды, от скуки сочиняя рассказы. Пока студенты со всего света, мечтающие попасть на экспериментальную кафедру, копили на жильё и переезды, он глядел в панорамные окна своей квартиры, в прохладной комнате одной из высоток Сиэтла. Его отец вёл бизнес в штатах и в Китае, мечась из страны в страну. Мать же работала нейрохирургом в платной клинике. Окончив частную школу и начав испытывать тошноту от путешествий на самолётах, он решил поступать в своём родном городе. А поступив в Вашингтонский университет, на бюджетную кафедру, переехал в студенческое общежитие. Ему просто хотелось быть наравне с большинством. Для душевного спокойствия этого было достаточно — просто знать, что хоть в чём-то ты похож на других. Поразительно, что юноша с серебряной ложкой во рту не предписывал к особенностям врождённый альбинизм — отсутствие пигментации кожи, волос, бровей и, пускай и частично, глаз. Это казалось ему меньшим из зол в его жизни. Ивори никогда не задевали, не подшучивали из-за внешних особенностей, не принижали в обществе. Кингстон просто был незаметен для окружающих. Словно если в тебе не было цвета, ты становился прозрачным и невидимым. Белоснежным призраком, сливающимся с пейзажем. Даже если бы он был обычным, с каштановыми короткими волосами, карими глазами, розоватой кожей, его всё равно бы не замечали. Потому что он сам этого не хотел, живя спокойную, размеренную, молчаливую, одинокую жизнь. Ивори по своей воле, было то иронично или нет, оставался в тени даже в самые облачные, хмурые дни. Только став студентом и попав в совсем иное общество, став частью другой жизни и отличной от привычной среды, он искренне захотел что-то изменить. Его ремнём безопасности была Лола — девушка, которую он безумно любил, уважал, почитал, возвышал и которую уговорил подать заявку туда же, куда и он. Мистер Кингстон и мисс Локлир могли учиться в любой стране, на любом факультете и практически за любые деньги. Они даже подали документы в Пекин, Германию, Гарвард и парочку других колледжей Сиэтла. И тем не менее, они попали в этот: вдохновляющий, подпитывающий, живой и бескорыстный. Ивори мог бы веки вечные торчать только возле Лолиты, но решил, что сможет найти и другую компанию, сделать шаг вперёд. Вот только он не думал, что это случится так быстро, за день до первых занятий. Первой, с кем он заговорил на вечеринке, была Сейдж. Многие вначале заговаривали с ней. Разумеется, это знакомство ни к чему не привело, ведь она испарилась, приветствуя десятки других гостей. Второй стала Кеннеди — староста и девушка, с которой его свела Лолита. Две первокурсницы сразу нашли друг в друге родственные души. Ивори же, как и всегда, не почувствовал ничего. Позже в его жизни случился Орион — измотанный парень с ящиком пива, ввалившийся на кухню и не сделавший ничего плохого. Ивори действительно был скромен, а вот Лола — раскрепощена и страстна. Она налетела на него с небывалой любовью, а он не мог противостоять своей величественной королеве, за которую столь крепко держался. Орион по-своему привёл его в чувства, когда появился на кухне. Скромность и культурность вернулись к Кингстону, а два шота водки пробудили неиссякаемое желание извиниться. Его поразило, что Талботу, совершенно незнакомому парню, было всё равно. Наверное, Орион даже понравился Ивори, ведь не ответил на провокации Лолы — только посмеялся и ушёл. Потом случились и Авентин с Одеттой. Парень, который в первый день показался Ивори безумцем и помешанным алкоголиком, оказался статным, высоким, светлым и молчаливым мужчиной, который двигался по коридорам университета, как непоколебимый король. И девушка, окутанная мраком ночи, с яростью в глазах, но с непреодолимым желанием попробовать каждого из новых знакомых. Аве и Ода тоже понравились Ивори; утром первого учебного дня он даже наблюдал за ними. Но Орион казался ему легче, проще, человечнее и по-своему непорочнее. Он знал, что поначалу опираться стоило именно на него. Тем не менее, когда в первый же учебный день новые знакомые позвали его к себе, он не на шутку разволновался и растерялся, испытывая удар неожиданности. Ивори понадобился целый день, чтобы вновь подойти к ним и избавиться от мысли, что утром этого дня они снова проснулись чужими. А с каждым часом он всё больше убеждал себя в том, что становится лишним, оттягивая элементарное приветствие. И всё же Одетта позвала его. Так просто, застрелив искрами авантюризма в глазах и решив, что может раздавать приглашения в дом едва знакомого человека. Кингстон не мог отказать. Это всё ещё были его шанс и предполагаемая компания. Он проглотил все свои сомнения, мигом соглашаясь. Но перед этим он отправился на свидание. Ивори и Лолита часто выбирались на свидания, в самые лучшие рестораны, чаще всего в одни и те же. Лола всегда приходила в новом платье, гармонирующем с кожей оттенка молочного шоколада, а иногда и с новыми причёсками. Локлир любила эксперименты с волосами. Ивори надевал рубашку, иногда пиджак, всегда брюки и никогда чёрное. Бежевое, коричневое, серое, песочное, лососевое, болотное, сливочное — да. Чёрное — никогда. Они садились за столик на двоих, а между ними всегда была горящая свеча, являющаяся одним из требований Лолы. Пара открывала меню, выбирала блюда, вино, а после сидела, обсуждая всё подряд. Поразительно, но у монотонного и спокойного, словно лёгкий бриз, Ивори и у взбалмошной, непостоянной Лолиты никогда не заканчивались темы. Просидев не меньше трёх часов, они заказывали машину. Ивори подвозил Лолу домой, а после возвращался к себе, вновь погружаясь в свой тихий непробиваемый пузырь. В этот раз всё вышло несколько иначе, чуть хуже обычного. Лолита не отрывалась от телефона, назначая новые и новые встречи с Кеннеди Квантум, Джулиет Купер и Ханной Джойс. Кажется, они даже успели создать общий чат. А когда Локлир отрывалась от переписки, начиная очередной рассказ, Ивори с трудом слушал её. Он всё думал о том, как после ужина подвезёт Лолу домой, а вместо того, чтобы поехать в общежитие, отправится в гости к Ориону. Он хотел угодить Талботу и его друзьям. Мечтал произвести хорошее впечатление. В конечном итоге, не выдержав, он ворвался с новостью прямо посреди монолога Лолы. — Мы можем сегодня закончить пораньше? Орион Талбот из нашей группы пригласил меня к себе, а я уже опаздываю на три часа, — выпалил Ивори, теребя пачку Мальборо в руках. В ресторане нельзя было курить, но он так давно не делал этого, что сгорал от желания. — Блондин с кухни? Там будет его компания? — тут же перестроилась с одной темы на другую Лола, вовсе не обижаясь. Ивори кивнул. — Тогда будь осторожен, всё может обернуться оргией. Кингстон не мог представить, откуда у Лолиты подобные мысли. Он знал этих людей около суток, как и они его. Орион, Ода и Авентин были единственными людьми в этом городе — конечно, помимо его девушки — которые совершенно серьёзно воспринимали его слова и не смотрели сквозь его плоть. Ивори ничего не сказал возлюбленной, не стал отрицать одну из миллионов вероятность исхода вечера. Он выслушал её последний рассказ, заказал еду с собой, чтобы не являться в гости с пустыми руками, и подвёз Лолиту до дома. В ресторане он взял четыре порции салата с козьим сыром, целый черничный пирог и глинтвейн из розового вина с бадьяном. Ивори понятия не имел, какие вкусы у его новых знакомых, поэтому полагался на свои и своей девушки, которая всё же любезно помогла ему с выбором и пожелала удачи. Кингстон заведомо отвалил за поездку огромную сумму, чтобы его точно довезли до дома Талбота. И когда он оказался поблизости, выяснилось, что это всего лишь один из районов с окраины, в котором жили испанские мигранты. Небольшие двухэтажные дома по четыре квартиры, развешанное между крыш бельё, свалки машин и техники, громкие телевизоры и горячие южные речи, застоявшийся запах канализации, водоёмы с повышенным содержанием сероводорода и острой паэльи. Из переулков не выскакивали вооружённые люди, по углам не дежурили дилеры. Здесь просто было тихо, бедно и немного грязно. Совсем не так, как в районе Ивори, где полиция разгоняла бездомных.✧༝┉┉┉┉ 2 ┉┉┉┉༝✧
Орион, Ода и Аве добирались до жилища первого на его пикапе, пробираясь по самым свободным улицам и петляя по городу, который Талбот сумел изучить за короткие сроки. Парни сидели впереди, комментируя крутящиеся по радио песни, Одетта расположилась сзади, старательно запоминая путь обратно. Она практически не вникала в разговор, концентрируясь на музыке и свистящем в форточке ветре. Вернер была здорово поражена, когда пикап стал двигаться откровенно в сторону её жилища, однако авто пролетело съезд, забираясь в самые дебри города и останавливаясь в районе испанцев-мигрантов. Ни Одетте, ни Авентину не приходилось бывать здесь раньше. Непонятно было, зачем они сюда приехали. Да и Орион толком не знал, зачем притащил новых знакомых. Вероятнее всего, дело было в том, что всем им было всё равно, как занять свободное время, где и с кем находиться. Они были готовы на всё, что угодно, чтобы не упускать эту жизнь и не дать ей пройти впустую. В особенности юношеству и студенчеству, про которые слагали легенды о лучших временах. Квартира Ориона располагалась на втором этаже, попасть на который оказалось не так то просто. Студенты бросили пикап у обочины, пересекая дорогу и подходя к некому комплексу из трёх домов. Подойдя к арке, Талбот отпёр ключом калитку — там стояли железные ворота до потолка, сквозь которые было не пробраться. Оказавшись внутри, они прошли мимо нескольких столиков для пикника, поднимаясь по уличной, как в хостелах, лестнице к двери в квартиру. Орион отпёр её вторым ключом, включая свет и пропуская гостей. Стены здесь были настолько тонкими, что был слышен соседский телевизор и даже некоторые шутки из комедийного шоу. Ода, получив дозволение передвигаться, сразу отправилась исследовать жилище нового знакомого. Даже находясь в неблагополучном районе, куда изредка приезжали полицейские, в столь маленькой, холодной, тёмной квартире с тонкими стенами, было уютнее, чем в собственном доме. Она ожидала увидеть картонный домик с белоснежными, как в психбольнице, обоями и разваленными полами, но всё оказалось несколько приличнее. Один шаг из прихожей, ничем не отделённой от жилых комнат — и Одетта попадала в кухню-гостиную. Тёмно-зелёные потолки, обитые тем же брусом, что и стены, пальма, растущая в бронзовой кастрюле, тёмные занавески и что-то наподобие длинных бус на единственном окне. Светло-голубой, недавно выкрашенный пол с чем-то вроде ярко-красного персидского ковра, но стоящим жалкие центы, простенькая картина с букетом цветов из супермаркета, одинокий торшер в стиле ар-деко. От гостиной, впрочем, в этом месте ничего не было. Только длинный, узкий стол с четырьмя табуретами, почти полностью заваленный книгами и исписанными желтоватыми листами да одинокое кресло горчичного цвета в углу. Ненадолго замерев на месте и оглядевшись по сторонам, Одетта свободно двинулась дальше, в комнату, напоминающую спальню. Ничто не отделяло её от кухни-гостиной, кроме ряда кухонных, наполовину пустых ящиков. Оставшееся небольшое пространство занимала кровать с тёплым, на первый взгляд пушистым и мягким одеялом, заваленная разными по размеру и цвету подушками. Подле постели могли встать только двое — последнее место занимала высокая деревянная тумба с бутылками, склянками, проводами, ноутбуком, стареньким будильником и суккулентами. Возле изголовья кровати — в прямом смысле его не было, но с той стороны лежали подушки — прямо на полу стояла переполненная окурками пепельница. Обернувшись, Ода увидела в дальнем углу гамак. Частично он висел прямо над подножием кровати; на нём лежал бордовый ворсистый плед. Выбравшись из этого пространства, Вернер проплыла назад, а после налево — к ванной. Её ладонь касалась гладких, блестящих от зелёной краски стен, пока не провалилась чуть глубже. Взглянув, она обнаружила небольшую дыру возле двери в ванную. Старую, ничем не скрытую. Про себя девушка подумала, что её можно было бы закрыть той дешёвой картиной из кухни. Если, конечно, она уже не закрывала точно такую же. Приоткрыв дверь в ванную, она едва заглянула туда. Маленькая, выложенная белой плиткой, расстояние между кусочками которой полностью почернело. В этой попросту необходимой комнате искать было нечего. — Пока что, как видите, мои дела идут неважно, — произнёс Орион, зажигая свет на кухне и тут же направляясь к чайнику, чтобы набрать в него воду. Вернер усомнилась, есть ли у него в доме кружки, но обнаружила ряд крючков с самыми разными экземплярами. — Я приехал из Канады, из Брамптона, и всё лето проработал на стройке, так что слава мне за то, что я имею хотя бы это. Так что не смейте меня за это осуждать. Талбот говорил это с лёгкой улыбкой, пускай его гости могли этого и не видеть. Парень слегка беспокоился, пусть и сам того не ожидал. Он не знал, откуда были его новые знакомые, как они живут и куда возвращаются по вечерам. Быть может, к ним подбегают дворецкие, снимая туфли и провожая в уже набранные горячие ванны с арома-маслами. После этого, вполне возможно, они бредут на свои кухни, где перекусывают вчерашним тартаром или мидиями, а после отправляются в высокие кровати с шёлковым бельём. Обычно ветреного и лояльного, совершенно здравого и нейтрального человека вроде Ориона не волновали подобные мелочи, но сегодня он впервые задумался. В Сиэтле у него не было друзей, помимо старика Бо со свалки, так что он понятия не имел, как и что здесь принято. И что подумают о нём его одногруппники, которых он счёл достойными его пустой болтовни. — Прекрасно понимаю, недавно я приехал из Пирея, это в Греции. — Учтиво произнёс Авентин, снимая пальто и вешая на один единственный крючок. Вновь проведя рукой по кудрявым волосам, он прошёл на кухню, занимая один из табуретов. Даже сидя на нём он выглядел чересчур статно. Прямая спина, спокойный холодный взгляд человека, который контролирует всё вокруг. — Вот как? — удивился Орион и испытал в некотором роде облегчение. Он не ошибся в выборе гостей. — Хотел бы я послушать, почему дети Греции переезжают в места вроде Сиэтла. — А почему переезжают из Канады? — едко подметила Одетта, проходя на кухню и прислоняясь бёдрами к кухонной стойке. — Итак, о чём могут говорить люди, которые ничего друг о друге не знают? — Откуда мне знать? О чём угодно, — беззаботно произнёс Талбот, потирая шею и присаживаясь на ближайший табурет. Ода забрала бразды правления себе, начиная караулить чайник и снимая три кружки с крючков. — Например, об Аве. — Обо мне? — вскинул брови Эспер, постукивая ногой по полу. Его взгляд, который ещё недавно изучал корявую пальму в кастрюле, переметнулся на любопытного Ориона. — Да, мы слушаем тебя, Аве. Расскажи о себе. — Присоединилась Вернер, полностью отвернувшаяся от собеседников и устроившая из заваривания чая целый ритуал. Девушка прошерстила все ящики в поисках чайных пакетиков, открыла каждый сосуд, пытаясь определить, в каком из них сахар и начав испепелять чайник взглядом. Так, словно от этого он мог сильнее нагреться, а вода в нём скорее закипеть. Авентин, который тоже не имел привычки каждый день заводить друзей, на мгновение замялся. Конечно, на родине у него были близкие, но самым главным всё же являлась сестра. В этом городе он никогда не искал знакомств, рвя и метая словари и брошюры, чтобы достигнуть желаемого. Целый день зубрил, расположившись на лежанке, которая даже мало походила на кровать — так, продолговатая софа на низких изогнутых ножках. В руках то синтаксический, то морфологический словарь, под боком — кружка кофе. Чуть время перетечёт за полдень, как вместо словарей в руках появлялись брошюры и газеты, в которых упоминались любые художественные выставки. Эспер считал своей обязанностью посетить каждую из них. После, выбрав место, куда он пойдёт вечером, если это была суббота, Аве шёл на почту, чтобы отправить короткое письмо домой или наоборот — получить. Вечер в галерее, очередная книга про художника, его жизнь и картины, путь домой, работа за настоящим мольбертом, сон. Чтобы освоиться и не отставать от других студентов как в творческом, так и языковом плане, он должен был работать вдвое больше. Авентину не было дела до поиска друзей. Первый день в университете привёл его сюда, к развитию случайного, ничего не значащего знакомства. Мало того, что он находился где-то и с кем-то, он должен был говорить о себе. Аве редко разговаривал на эту тему, изъяснялся весьма сухо. Если бы он мог, то непременно бы подсказал Ориону и Оде, что лучше бы они спросили про древнегреческую мифологию, философию, математический анализ или теорию цвета. — Я переехал из Пирея в Сиэтл, чтобы научиться писать и разбираться в искусстве. Я говорю на трёх языках, разбираюсь в хороших книгах и в хороших картинах, а также не люблю рассказывать о себе, — честно ответил Авентин, а речь вышла поразительно короткой даже для него. — А вот Орион любит рассказывать, верно? — Не противиться же мне твоим желаниям, — слегка улыбнулся Талбот, поднимая глаза к потолку, словно на нём была написана его история. — В Брамптоне я жил с родителями. В нашем доме два этажа и белые стены, которые раздражают маму. А всё потому, что в больнице, в которой она работает, точно такие же. У нас есть магазин, которым занимается отец. Иногда я помогал ему, пока не переехал. Но, если честно, лучше бы я записывал заметки с лучшими формулировками, посещавшими мою голову, а после, начиная считать себя достаточно гениальным, шёл бы читать Платона. — Так ты ценитель Платона? — вскинул бровь Аве. — Я могу начертить тебе карту его мыслей, если в этом доме хватит бумаги, — заговорщически произнёс Орион. — А если будет нужно, процитирую «Диалоги» и «Государство», как только ты щёлкнешь пальцами. — Мы обязательно устроим литературный вечер ради такого. Я прочитаю своё, Ода прорекламирует своё, а ты процитируешь Платона. — Пообещал ему Эспер, наслаждаясь собственной колкостью, посвящённой самоуверенности хозяина квартиры. — Как скажешь, друг. После этого я окуну тебя в ад Данте и подумаю, пускать ли в чистилище, — парировал Талбот, вновь перестраиваясь на свой рассказ о жизни. — У меня было минимум средств, чтобы переехать сюда, так что чтобы держаться на плаву, пришлось работать рядовым на стройке. Мы взрывали дома, собирали обломки и сдавали на свалки. Иногда копали котлы для домов, иногда устанавливали каркасы. Каждый чёртов день, под солнцем и под дождём, и в горе и в радости. Целыми днями я таскал кирпичи, пакеты с цементом и даже газовые баллоны. Мой пикап стал грузовой машиной! Но столько ручного труда того стоило. Теперь я смогу вернуться к перу, чтобы заняться тем, ради чего я приехал. Сегодня мой первый день на кафедре, а я уже уверен, что семья кусает локти из-за того, что я не стал грузчиком в гипермаркете Брамптона. — Твои учёба и переезд — крик о том, что ты можешь достичь высот? — предположил Авентин, с горечью осознавая, что скорее говорит о себе, нежели о Талботе. — Именно так. — А что насчёт тысяч молодых людей, которые проводили все ночи за эссе для поступления, потому что мечтали стать писателями с большой буквы? — Выживают сильнейшие. — Хитро отметил Орион, в чём был чертовски прав. За амбициями и желаниями что-то кому-то доказать скрывался сильнейший потенциал, о котором Талбот привык молчать и который упускал из внимания даже сейчас. Конечно, все поступили в Вашингтонский университет, на экспериментальную кафедру ради своих целей. Если говорить коротко, то Орион пришёл ради громких заявлений и зрителей, которых у него не было дома. Авентин приехал, чтобы развиться и прославиться тем, что получается у него лучше всего — поэмами или же картинами. Его путь к признанию, развития которого он не видел на родине, обещал быть тернистым, но Эспер был готов на всё, чтобы стать тем, кем мечтал. Одетта сражалась за место на кафедре, чтобы написать роман, который вызовет всемирный ажиотаж и компенсирует все её провалы. А ещё для того, чтобы оказаться в достойном месте и открыть глаза своей семье. Размышлять об их историях, целях, желаниях и приоритетах можно было бесконечно, однако уже было ясно — они питали страсть к своей кафедре ещё до поступления, и в итоге смогли занять заслуженные места. К тому времени Одетта уже разлила чай по кружкам, поставила на светлый стол сахарницу. Теперь она поставила перед двумя парнями напитки, молча приземляясь на свободный табурет и подпирая щёку рукой. Ей нравилось слушать эти истории, выискивать в них главное и самое худшее. Порой судьбы других означали, что её жизнь тоже не безнадёжна и не так уж дурна. Одетта также может куда-то двигаться и расширять кругозор, ничем не отличаясь от остальных. — А что скажет о себе Ода? — поинтересовался Орион, кладя в свою кружку сахар и помешивая его, звонко ударяя ложкой о керамические края. Молчаливая гостья интересовала его ничем не меньше Авентина. Вернер пожала плечами, закидывая ногу на ногу. Оторвав взгляд от пузырьков кипятка в кружке, она посмотрела сначала на Ориона, а после на Аве. — Я не из Греции и не из Канады. Я из Сиэтла, но две трети моей крови принадлежат цыганам. В два года я жила в Аравии, в пять — во Франции, а в семь — в Мексике. Но я из Сиэтла. У меня есть образование, работа, дом, дядя, может, родители. Я ни на что не жалуюсь и ни в чём не нуждаюсь, — беззаботно, но всё же с ноткой вызова поделилась Одетта. — Пейте ваш чай и отогревайте пальцы. — Здесь нет отопления. Ещё вчера стояла духота! Не думал, что уже пора платить по счетам, — сообщил Талбот, выигрывая время, чтобы осмыслить эту краткую сводку. — Твоя семья любит путешествия? — предположил Авентин, послушно отпивая из кружки. — Мои родители — кочевники. — Только и ответила Ода, исчезая за шарообразной кружкой и делая несколько беспощадных, обжигающих глотков. На том их второй этап знакомства, продвинувшийся несколько дальше имён, завершился. Они потратили несколько часов на пустую болтовню и фразы, которыми обменивались люди, мысли которых были заняты другим. А когда то стало слишком очевидно, они сошлись во мнении, что каждому стоит отвлечься на то, что их волнует. Любопытно, что это решение не принесло неудобств или неловкости, наоборот — внесло некую ценную гармонию. Вечера и компании действительно считались удачными, если было комфортно молчать. На целый час Орион исчез в гамаке, разбираясь со счетами и квитанциями, включая последнюю зарплату. Авентин оккупировал стол, погружаясь в изучение сайта университета, выискивая самые полезные ресурсы для обучения и самые качественные дополнительные материалы. Поддавшись любопытству, он нашёл несколько эссе прошлых лет, принадлежащих ученикам других факультетов и кафедр. Эспер хотел понять, как угодить преподавателям. Ода, стащив у Ориона плед, уселась в единственном кресле, достав из сумки очередную отверженную издательством рукопись романа. Вернер взяла ручку, пытаясь вновь проанализировать своё творение самым подробным образом. Она меняла слова, фиксировала на полях идеи, как переписать некоторые эпизоды или чётче выразить мысли, эмоции героев романа. Девушка была готова терзать текст и выворачивать до потрохов, чтобы достигнуть нутра и наконец понять, что именно не так с её работой. Одетта остерегалась предполагать, что будет с книгой, написанной на учёбе, ведь всё могло стать ещё хуже и позорнее. Около полутора часов они провели в тишине. А потом, закончив свои дела, с новым пылом бросились к столу, обсуждая кто что делал. Авентин сунул всем под нос записи с самыми любопытными книгами, полезными для их курса. Орион трижды пожелал смерти службам штатов за то, что их квитанции столь безграмотны и неудобны. Ода трагично заявила, что нет более незадавшегося творца, чем она, ведь истинные мастера рождаются такими. Троица терзала темы учёбы, писательства и проблем взрослой жизни так, словно провела вместе всю жизнь, а не никчёмных несколько часов. От пылких дискуссий и громких заявлений их отвлёк звонок на трубку, отдалённо напоминающую домофон. Орион, ни на минуту не забывший про ещё одного гостя, тут же подскочил с места, отправляясь встречать его у ворот. — Не знал, какие у нас планы, так что привёз ужин. Давно ждёте? — произнёс Ивори, появляясь в компании хозяина. В руках он держал пакет и пластиковую бутылку с розовым напитком. Он с трудом держался, чтобы не начать распинаться, переминаться с ноги на ноги и нервно тереть нос. Аве со скрытым восторгом взглянул на гостя в слегка помятом песочном костюме, с убранными в низкий хвост волосами и едой. Одетта, взглянув на пакет и даже не зная, что в нём, непроизвольно вспомнила, что ещё ничего не ела, отчего её желудок неприятно сжался. Забыв о заботах, связанных с романом, который терпел ежедневную жестокую редактуру, она поднялась с места, считая обязанностью забрать вещи из рук Кингстона. Именно она позвала его сюда, замечая, что с Лолитой и её подругами он не на своём месте. Здесь же, в этой тёмной квартире, которую больше не освещал день, он казался светлячком. — Целую вечность. — Серьёзно произнесла Одетта, забирая увесистый пакет и еле тёплую бутылку. — Это лучше посильнее подогреть. — Подсказал Кингстон, кивая на пакет и чувствуя, как на его плечо ложится рука Ориона. Тот подмигнул ему, проводя к столу. Авентин свернул свои записи и открытые сайты, освобождая место на столе. — Как твоё свидание? — поинтересовалась Ода, выкладывая на столешницу четыре картонных коробки и один чёрный кейс. Умело открыв все эти упаковки, которые даже на ощупь казались дороже тех, что хранились в её баре, она ощутила дивный запах. В четырёх одинаковых коробках лежал салат с рукколой и козьим сыром, а в большом кейсе — ароматный, румяный черничный пирог. Открыв бутылку и поднеся её к носу, она почувствовала кислый запах алкоголя с примесью чего-то пряного. Этот аромат кричал о том, что чай здесь больше никого не заинтересует, так что она забрала давно опустевшие кружки и, даже не споласкивая их, щедро налила напиток. Теперь она достала и четвёртую кружку, вручая её Ивори. Далее она послушно отправила пирог в микроволновку. Ей нравилось, что в малоизвестной компании она могла чем-то себя занимать. Кингстон не сразу понял, стоит ли ему начинать рассказ, а если и начинать, то с чего. Его окутывала уникальная и феноменальная атмосфера этого простого, слегка захламлённого и нового места. Озадачивала открытость людей, к которым днём он боялся подходить. Всю поездку он размышлял, верно ли поступает, решаясь столь поздно присоединиться к одногруппникам. Теперь ему становилось понятно, что чертовски верно. Орион не сводил с него взгляда, будто бы считывая переживания и поддерживая. Аве не выражал недовольства, которое, наверное, было бы слишком страшным в его исполнении. Ода задавала личные вопросы будничным тоном, словно делала так уже пять лет кряду. Прежде чем хоть что-то сказать, Ивори распахнул свободный пиджак и достал пачку сигарет. Он вопросительно взглянул на Ориона, а тот в ответ кивнул, быстро принося из спальни пепельницу. Закурив, он наконец стал подбирать слова, а пока он занимался этим, Ода уже поставила на стол тарелки с салатом. Внезапно Кингстон понял, что никто и никогда не спрашивал его о свиданиях. — Славно. Мы просто посидели в ресторане, и я отвёз Лолу домой, — поделился Ивори. — Мы не затягивали, чтобы я успел сюда. Сегодня в голове Лолиты слишком много мыслей, чтобы долго сидеть и о чём-то говорить. Она дождалась этого дня, познакомилась с новыми людьми и пустилась в планирование учебного года. — Тоска поклонников хаоса. — Поджала губы Ода, перегибаясь через стол и выхватывая сигарету из пачки Ивори, пока он не успел её закрыть. — Не любишь планы? — слегка удивлённо спросил Кингстон, улыбаясь. Он надеялся, что его улыбка не слишком широка и не слишком странна. Просто достаточно сдержана и вежлива. А ещё он думал, что если бы Одетта попросила, он бы отдал всю пачку; лишь бы его потенциальные друзья не сочли его странным, скупым или слишком неподходящим. — Зачем нужны планы? Одно дело — расписания и обязанности, совсем другое — планы, — пояснила Ода, ковыряясь в своём салате. — Чтобы жить вольно и бывать везде, где меня могут ждать, мне приходилось бы корректировать их, перечёркивать, нервничать. Мне нравится решать всё одномоментно. Поэтому я здесь. — Никак не потому, что мы отличные собеседники. — Фыркнул Орион, хотя на деле был восхищён столь знакомым пристрастием к воле и беззаботности. — Милый, ты будешь лучшим собеседником, но не для меня, а женщины на горячей линии, которой ты диктуешь цифры с счётчика, — заявила Вернер, а сбоку раздался смешок Аве, который прикрыл рот кулаком, чтобы не рассмеяться в полную силу. — В следующий раз я займусь этим в ванной, чтобы ты не подслушивала. Нужно быть осмотрительнее, — сделал вывод Талбот, беря в руку свою кружку с обновлённым напитком. — Что за божественный нектар? — Милости просим, войди, чтоб могла тебя угостить я, — отшутилась Одетта. — Так сказавши, поставила стол перед гостем богиня, — подхватил Авентин, польщённый подобными познаниями. — Τον ανάμιξα μωβ νέκταρ. — Да, верно, — кивнул Ивори, покрываясь лёгким румянцем. — Это розовое вино с бадьяном. Сезонный напиток. — В таком случае, мы должны поднять наши первые дешёвые бокалы за первый день в университете. Теперь мы студенты. Неизвестно, когда ещё будет время, чтобы нормально выпить. — Бодро произнёс Орион, поднимая свою жёлтую кружку с фотопечатью роз. Ода подняла свою белую с надписью «Я люблю Сиэтл», Аве — голубую с белыми узорами, а Ивори — зелёную с изображением пальмовой ветви. Они чокнулись над столом, не потеряв ни капли, хотя Одетта действительно разливала вино крайне щедро. Отпив из своих кружек, они вернули их на стол. За спиной раздался звонкий сигнал микроволновки, на который в этот раз поднялся Авентин. С этого момента он стал ответственен за пирог. — Студенчество — тёмный, но громкий и глубокий омут. Он затягивает, а попав в него, пить приходится часто. — Произнесла Ода, стряхивая пепел на уже пустую тарелку. Слова её были похожи на обещание. Авентин, разрезав пирог единственным ножом, поставил его на стол. Ивори и Орион сразу забрали по куску, с аппетитом набрасываясь на них. Постепенно Одетта, подобно незаметной змее, ускользнула в кресло, снова скрываясь под пледом и барабаня пальцами по кружке с вином. Когда оно стало кончаться, а Орион определил это только по промелькнувшей в глазах тоске, он подпрыгнул с места, подливая даме ещё. Она благодарно кивнула, а Талбот вернулся в мужскую компанию. Вернер нравилась роль наблюдателя. Она смотрела на две широкие спины и на скованный, слишком бледный стан Ивори. Орион, подобно главной сплетнице, расспрашивал его о том, как Кингстон познакомился с Лолой Локлир и как так вышло, что они всё ещё вместе. Парень не получил ни одного исчерпывающего ответа, так что оставил тему, давая товарищу отведать пирога. Единственная тепловатая лампа в сером торшере слегка покачивалась из-за вибраций возбуждённых голосов. Аве вновь достал свою записную книжку, начиная что-то записывать и вставляя редкие, но весомые реплики. Вернер уже не могла представить, как бы сложился её день, если бы она просто поехала домой, не оказываясь в комнате с незнакомцами, где-то на краю мегаполиса. «На краю света» — думала она, давно оставив путешествия и пустив невидимые корни в земли Сиэтла. Ода бы оказалась прикованной к кровати, ноутбуку и своим заметкам, роману, книгам. Этот день прошёл бы как тысячи ушедших и ничем не запомнился, ведь людям, предпочитающим одиночество и тишину, запоминалось катастрофически мало помимо своих мыслей. Одетта не могла представить, что бы с ней случилось, если бы она не пришла на первую встречу студентов, ведь впервые узнав о вечеринке, она вовсе не хотела на неё идти, предпочитая просидеть всю ночь на диване, предварительно освятив каждый угол жилища благовониями. Скорее всего, она бы так ни с кем и не заговорила, чем тоже осталась бы вполне довольна. Но то, что происходило вчера, сегодня днём и сегодня ночью, встряхивало её, давая вдохнуть некую свежесть полной грудью. — Мы не будем обсуждать кино, пока каждый в этом помещении не посмотрит «Форреста Гампа», «Побег из Шоушенка» и «Бойцовский клуб». — Ворвался в её мысли голос Ориона. — Тогда уж и «Молчание ягнят». — Хмыкнул Аве, глядя под стол, на клетчатые страницы, расположившиеся у него на коленях. — И «Молчание ягнят», чёрт их. — Активно закивал Талбот. — Вы накладываете право вето? В таком случае мы не будем обсуждать музыку, пока все не заучат текста песен Queen и Deep Purple. — Позволил себе выставить требование Кингстон, на которое Аве вскинул свободную от карандаша руку. — Это слишком. Выбери что-то одно, я ещё не научился использовать более десяти процентов мозга. А их, к слову, уже начинает не хватать, — сказал Эспер, чем вызвал волну тихого смеха. — Значит, цель номер тридцать два: выйти за грани дозволенного и победить этот одиннадцатый процент, — патетично произнёс Орион, от чего смех слегка усилился. После него, на несколько незначительных минут, показавшихся вечностью, повисло молчание. Задумчивое, какое-то бархатное и ненавязчивое, приправленное кислотой вина, бадьяном и напольной краской. — Это прекрасный вечер. — Вдруг подметил Ивори, глядящий перед собой и снова куря, задымляя помещение. Открыть окно никто не осмеливался, сохраняя тепло, которое оставил последний летний день. Кингстон и сам не ожидал, что всё будет складываться столь гладко, уж тем более, что он скажет об этом вслух, не боясь услышать о своей сентиментальности и аффектации. Его ударило тишиной, когда он не услышал ничего подобного. — Мы бы даже могли стать настоящими друзьями, — предположила Одетта, утыкаясь в кружку и подтягивая под себя ноги. Это предложение было для неё настолько непривычным, что казалось неприличным и похабным. Однако и её никто не осудил. — Как ты себе это представляешь? — прыснул Аве, оборачиваясь на неё и с трудом веря, что друзья находятся так просто, без терзаний и лабиринтов из терна. В ответ он получил сияющий, глубокий и решительный взгляд, наполненный чем-то неизведанным. — Видеться каждый божий день, мозолить друг другу глаза и душить своей компанией, заседая в одних и тех же местах, пока не приедимся. — У тебя странные представления о дружбе. — Мрачно подметил Орион, задумчиво хмуря брови. — Вовсе нет. Они великолепны, — покачал головой Аве, а его глаза заразились тем же сиянием. Пока что в это с трудом верилось, но это, как и всё остальное, было временным. Они были слишком разными, непривыкшими, съежившимися и осторожными. Их первоначальные чистота и прямота характеров, которые легко читались и источали свет, уже сейчас, в этот самый меркантильный момент, оказались подвержены осквернению и отравлению. Каждый из них попал в новое общество личностей, в корне не имеющих ничего общего. Тем не менее, постепенно и крайне незаметно, уже образовывался некий симбиоз, который неумолимо вёл к смешению. День за днём Ода, Ивори, Аве и Орион могли проводить вместе, изучая друг друга. Каждый из них наверняка бы источал определённое влияние и транслировал уникальные мысли, проецируя на остальных. Мало-помалу, стоило только допустить возможность объединения, как у них появлялось нечто общее. И это, несомненно, скрепляло их узы.