Вне Времени

Комната, обычно утопающая в тени, постепенно наполнялась солнечным светом, проникая в каждый укромный уголок. Наступившее утро отличалось от предыдущих невероятной солнечностью и погожей погодкой, возвещающей во всей красе, что настала весна. Подобные дни запоминались своей теплотой, желанием отменить все дела и насладиться редкой благосклонностью природы. Отказываться от столь щедрого подарка было нельзя. Минуты, проведённые в долгих сомнениях, лишь усиливали тревогу и затрудняли выбор. Бороться с желанием вернуть чужое оказалось непосильной задачей. Забыть, оставив всё, как есть, было предпочтительнее, но совесть, мучившая с раннего утра, не позволила Эвиллит остаться в стороне. Стоя посреди открытого пространства, перед самым входом в Магический техникум, она крепко сжимала в руках повязку, оставшуюся с ней на всю ночь, и не решалась ни приблизиться, ни отступить. Прикованная глупым рвением вернуть вещицу она долго раздумывала, стоит ли ей переступать порог магического храма, где ей запретили показываться, и, совладав со смятением, сделала глубокий вдох. Пальцы невольно сложились в ставший родным сердцу знак, который всегда помогал справиться с трудностями и преодолеть любую преграду. Набравшись уверенности, она стремительно подалась вперёд, но не успела сделать и шага, как голос, раздавшийся за спиной, остановил её сиюминутный порыв. — Давно не виделись. Как самочувствие? Поравнявшись с девушкой, Сёко любезно поприветствовала недавнюю пациентку. — Хорошо. Благодарю, — ответила Эви с запозданием и лёгким недоумением во взгляде. О том, что последует далее, ей оставалось лишь догадываться. Расскажет о выходке магу? Даст на растерзание женщине с косой? Позволит старику опробовать свою трость на её голове? Вариантов было множество. И каждый вызывал у Эви улыбку, которую она старательно сдерживала. Оказавшись у двери, ведущей в техникум, Иери обернулась на девушку и развеяла все варианты одним простым предложением: — Ты идёшь? Я не завтракала. С удовольствием выпью кофе. Решив, что ослышалась или обращаются вовсе не к ней, Эвиллит помедлила пару секунд и лишь затем осмотрительно последовала за девушкой. Она помнила её доброе отношение, её осторожность в действиях, а потому решение довериться далось Эви не так тяжело, как заставить себя вернуть чужую вещь. Следуя за Иери по длинным коридорам техникума, Эви старалась не терять бдительности и при этом прикидывала в голове, в какой из бесчисленных дверей мог находиться маг, которого она искала. Но простое угадывание ничем не помогало в её безвыходном положении, и эту затею она с беспокойным сердцем отложила на потом. Остановившись перед одной из непримечательных дверей, различить которые девушка по-прежнему не могла, Сёко пригласительно махнула рукой, и Эвиллит вошла следом. Залитая солнцем палата встретила их гробовым молчанием и тяжёлым воздухом, впитавшимся в сами стены. Причина столь удушающего напряжения нашлась сразу, и мысли, наполнявшие голову до этого момента, моментально исчезли, оставляя после себя гнетущую пустоту. Взгляд Эви, упавший на лицо лежащей девушки с перевязанной головой и глазом, был красноречивее слов. Соглашаясь на чашечку кофе, она не ожидала увидеть столь удручающую картину. Проверив аппараты, к которым была подключена пациентка, Иери приоткрыла окно и впустила в комнату утреннюю прохладу. Повседневная рутина начинала погружать в свой размеренный темп. — Кугисаки Нобара, маг третьего уровня. Пострадала в Сибуе несколько месяцев назад. Всё ещё находится в коме, — сообщила она, обернувшись к застывшей девушке. — И нет, я не знаю, когда она очнётся и очнётся ли вообще, — добавила она, предвидя последующие вопросы. Но никаких вопросов не последовало. Эвиллит продолжала смотреть на девушку, находящуюся на грани жизни и смерти, и не могла подобрать ни слов, ни мыслей, словно происходящее не вписывалось в её картину жизни. Оно было внесённым проворной рукой автора отступлением, что пробуждало в ней иные равнодушию чувства — сожаление и понимание. — Она не первая и не последняя. Павших магов только в нашем техникуме не сосчитать. И все они отдали свои жизни за жизни других. За жизнь каждого в этом месте. Голос Сёко отдавал сталью моральных принципов, которых она придерживалась, и не дрогнул даже, когда её взгляд неосознанно скользнул по бледному лицу Кугисаки, которая её не слышала. Стряхнув с плеч навалившуюся тоску, она вышла из палаты и повела Эвиллит за собой. Увиденное могло бы омрачить утро любого, но только не Эви. Она покидала палату незнакомого ей мага с щемящей тоской, надеясь, что девушка выкарабкается, кем бы она не была. Она считала это правильным и не позволяла собственным предубеждениям взять верх над состраданием. Кабинет Сёко, находившийся поблизости, произвёл впечатление менее гнетущего места и показался Эвиллит самой чистой комнатой из всех, что ей довелось видеть на территории техникума. Предметы мебели, которых было по минимуму, стояли на своих местах, не выбиваясь ни яркими элементами, ни излишним роскошеством. Роскоши в целом Эвиллит не подмечала. Интерьеры, которые ей приходилось видеть, были незнакомыми, и от того девушка не знала, как их оценивать, но догадывалась, что всё окружающее, вероятно, стоит немалых денег. И платье на ней — в том числе. Думы о том, как вернуть монеты за столь хорошенькое платьице, вызывали у Эви неподдельную тревогу, и она надеялась лишь на то, что в скором времени вернёт все подарки и не останется дóлжной. — Проходи. Я сделаю нам чай. Кофе, к сожалению, закончился, — произнесла Иери, с огорчением потряхивая пустую банку. Стереть следы бессонной ночи и хронической усталости Сёко была не в силах, и последняя надежда на бодрящий напиток с ветерком улетела в мусорное ведро вместе с опустевшей банкой из-под кофе. — Мне не нужно есть… и пить. Спасибо, — отказалась Эви, благоразумно опережая намерения девушки. — Правда? Лёгкое недоумение на лице врача довольно быстро сменилось привычным спокойствием, что немного расслабило Эви. Присев напротив, Иери всё же пододвинула собеседнице небольшую конфетницу, полагая, что та решит попробовать диковинное угощение, но и к нему Эвиллит также не притронулась. — Вижу, твоя рана совсем зажила. Это хорошо. Я боялась, что этого не случится, — подметила Сёко, пробуя горячий напиток на вкус. К упоминанию необычайных свойств её тела девушка осталась равнодушной и не обмолвилась даже словом. Сидя, точно по струнке, с безупречной осанкой, не знавшей усталости, она глядела перед собой и перебирала пальцами, ощущая лёгкое напряжение от разговора, но достойно держала своё лицо, что подмечала не только Иери. Отсутствие страха в её глазах и плавность движений добавляли Эвиллит стати, которую она не замечала за собой и не придавала этому никакого значения. Волнения, что будоражили её душу, лишь изредка проявлялись в подрагивающих пальцах или беглом взгляде, незаметно притаившимся за опущенными ресницами. — Не любишь говорить о себе? Понимаю, — открыто взглянула Сёко, в планах которой не значилось вытянуть как можно больше информации. Эта задача была на Годжо. — Это… приобретённое. Я не была такой. И быть не желала. Опустив глаза, Эвиллит задумчиво добавила: «Желала. Если сейчас такая…» — Вот как. И сколько же лет это длится? Сколько ты прожила? — поинтересовалась Иери, надеясь, что её вопросы не спугнут новую собеседницу. — Восемнадцать, — ответила она без раздумий, что слегка озадачило девушку напротив. — Ты уверена? — переспросила Сёко, стараясь не выдать удивления. — Мне восемнадцать, — повторила Эвиллит с полной уверенностью, исключая возможность существования каких-либо других версий. Отпив уже немного остывший чай, Иери выдержала паузу и погрузилась в недолгие размышления. Прогоняя слова девушки в мыслях, она вспоминала предположение Сатору касательно манипуляций со временем и начинала видеть ту же незримую связь, что и он. Сложив имеющиеся факты, она пришла к неутешительному выводу, что тело Эвиллит, вероятно, не подвержено изменениям времени, что позволило девушке сохраниться в том виде, в каком её запомнил Годжо. И эта особенность, не поддающаяся объяснению, не укладывалась в голове обычного человека и вызывала нескрываемое удивление. Заметив замешательство на лице собеседницы, Сёко попыталась отделаться от наслаивающихся друг на друга мыслей и подняла на неё взгляд. Дотронувшись до лба, Эви с лихорадочным волнением осознала, что врач прав, и её собственные слова не имеют никакого смысла. — Да, прошло много времени. Сколько же прошло… Какой сейчас год? Вопрос, который следовало задать в первую очередь, звучал так же несуразно, как и её присутствие, Эвиллит не сомневалась. Она потеряла счёт времени. Оно её больше не интересовало. Век. Два. Да хоть тысячелетие. Для девушки всё стало одной нескончаемой серой полосой событий, в которой отсутствовали другие цвета. Гнёт времени перестал ощущаться, и жизнь, превратившаяся в существование, перестала иметь смысл. Всё прочее перестало иметь для неё хоть какой-то смысл. Видя, как девушка всё глубже погружается в себя, Сёко негромко пристукнула ногтём о стенки опустевшей чашки и постаралась успокоить, отвлекая Эви от истязающих мыслей. — Если ты здесь, значит, худшее позади. А время… — откинувшись на спинку стула, она неторопливо прошлась взглядом по выбеленным стенам и вдумчиво продолжила свою мысль. — Оно просто есть. Оно оставляет отпечаток на каждом человеке. На внешности, на характере, даже на отношении к людям. Но оно не в силах оставить след на душе. Ему до неё не добраться. Потому что душа всегда вне времени. Эвиллит подняла голову. Тревога, державшая в напряжении все внутренние органы, понемногу отступала в своё логово до следующего, более подходящего раза. Слова девушки, которую она едва знала, помогли ненадолго поверить в то, что произошедшее с ней не могло изменить её нрава, не могло подчинить себе её волю и не могло охладить её сердце. Время не имело над ней власти. Даже если не выпускало из своих рук, удерживая на бренной земле. Быть заложницей обстоятельств, но при этом не потакать чужим желаниям — оплот собственных убеждений, сломить которые девушка не позволила. Она держалась за них, как за единственное, что отделяло её от тех, кто причинил ей много вреда и пытался разрушить изнутри. Сидя в тёплой обстановке с магом, угощающим чаем и разгоняющим тоску, Эвиллит поняла, что всё ещё держится за прежнюю себя, и никакие проклятия не сумели её изменить. И осознание этого отдавалось зарождающимся теплом в груди и мягкой улыбкой, согнавшей с лица вечную грусть. Приняв заметные изменения за хороший знак, Сёко поднялась с места и задержалась всего на мгновение, заметив на коленях у девушки знакомую повязку. «Забыл у неё дома?» — спросила она себя, но быстро отделалась от неуместных мыслей, вспомнив, что из себя представляет Годжо Сатору, и что Эвиллит — явно последняя, кого заинтересует её заносчивый друг. — Вкусный? Обернувшись на вопрос девушки, Сёко застыла в непонимании, совершенно позабыв о том, что происходило минутой ранее. — Чай… был вкусный? — повторила она вопрос и взглянула с притаившимся интересом в глазах. — Зелёный. Самый обычный, — ответила Иери, оставшись не очень довольной резкими нотками жасмина. — Я бы примешала другие травы. Земляничные листья и первоцвет. Очищают кровь и помогают прояснить ум, — поделилась Эви знаниями, чем привлекла внимание врача. Отставив в сторону недомытую чашку, она вернулась на место и проговорила с Эвиллит около получаса, ровно до того момента, пока не появились срочные дела. Обсуждая целебные свойства трав, они перешли к целительским навыкам самой Сёко, что вызвало у Эвиллит неподдельный интерес и восхищение, а после затронули размеренную жизнь Магического техникума, которая, безусловно, не всегда бывала такой, но подробности ужасающих событий Иери сознательно опускала, считая, что Эви это ни к чему. Она не хотела шокировать её нападением Гето или чудовищной битвой с Сукуной. Всё это никогда её не касалось и благополучно обошло стороной, что делало жизнь жительницы Англии чуточку лучше. Работа, напоминавшая о себе просьбами коллег, то и дело прерывавших их по разным причинам, вскоре взяла своё, и Сёко была вынуждена покинуть Эви. Переговариваясь у порога с помощниками, она поздоровалась с ещё одним появившимся мужчиной и, бросив на него многозначительный взгляд, пропустила его вперёд, оставшись беседовать с другими. Сидя спиной к двери, Эвиллит сминала в руках повязку и не замечала приближающуюся к ней фигуру. Её мысли были заняты совсем другим и занимали собой всё внимание, оттеняя происходящее вокруг. Раздумывая о том, когда же ей удастся отдать чужую вещь, она наивно упустила из виду того, кому она принадлежала. Почувствовав на себе пристальный взгляд, девушка медленно обернулась и застыла, словно само время, позабыв обо всём на свете. Он стоял перед ней, знакомый и незнакомый, с самодовольной улыбкой, мгновенно сошедшей с его лица, и растрепавшимися волосами, и глядел на неё с замиранием, словно видел впервые. Не дыша и не двигаясь, Эвиллит не могла отвести глаз от глаз напротив, тех, что никогда не видела и не могла помыслить об их неземной пленительности. Переливаясь небесной гладью, они сияли в лучах солнца, возвращая Эви в далёкое детство, когда она ребёнком нашла прибившийся к берегу речной камешек, обычное голубое стёклышко, заигравшее непередаваемым сиянием, стоило его поднести к солнцу. Глаза, что она видела перед собой, превосходили красоту той находки. Они утягивали затаившую дыхание девушку за собой. Туда, где ей было спокойно, туда, где она могла найти свой дом. Безмятежность, что излучали эти глаза, проникала в душу, поселяясь в ней тёплым воспоминанием, одним из немногих, которые она хранила с особым трепетом. Вспомнить эти глаза в последнюю минуту казалось светлым знамением, тем, что сумело бы проводить в путь, полный неизвестности. С этими глазами, что неотрывно рассматривали её лицо, Эвиллит было нестрашно навечно закрыть свои. И осознание этого не позволяло ей сделать даже вдоха. Она продолжала смотреть в глаза мага, не догадываясь о том, что происходило с ним, с его мироощущением и пошатнувшимся самообладанием. В этих серых, блёклых, как считали некоторые, глазах Сатору видел себя. Собственное отражение, запечатлённое в глубине светлых и чистых глаз, показывало его настоящим, обычным человеком, каким он никогда себя не считал. Он видел себя тем, кем ему было не суждено стать, и понимание этого выбивало почву из-под ног. Он не хотел, чтобы эти глаза закрывались. Он хотел смотреть в них вечно. Теряться в них, забывать о том, кто он и быть всегда их отражением. Быть кем-то иным для этих глаз. «А, может, и заинтересует…» — усомнилась в собственных мыслях Сёко, украдкой наблюдавшая за молодыми людьми, стоя у порога. Минута, прошедшая в молчании, казалась вечностью. Моргнув от напряжения, сковавшего веки, Сатору почтительно отдалился на шаг, решив, что непозволительно близкое расстояние продлилось дольше, чем он планировал. Потупив взор, отвернулась и Эвиллит. Пребывая в смешанных чувствах, она постаралась унять дрожь в пальцах и вновь взглянула на мага. — А я думал, что потерял её. Взгляд Годжо, упавший на повязку на её коленях, всколыхнул Эви, и она поспешила отдать вещицу, с которой не расставалась со вчерашнего вечера. Тактично переложив её на стол, чтобы не соприкасаться руками, что могло иметь последствия, девушка выждала, пока потерянная повязка не окажется у мага, и лишь тогда облегчённо выдохнула, точно избавившись от тяжелейшего груза. Повертев повязку в руках, Сатору критично осмотрел её со всех сторон и беззаботно сунул в карман, что отразилось на лице Эвиллит искренним недоумением. Вернув привычную улыбку, он вольготно прислонился к столу, но не успел выдать ни одной остроумной реплики, почувствовав стремительное приближение Ино. Влетев в кабинет, подобно молнии, тот остановился перед директором, переводя дух, что, несомненно, привлекло внимание собравшихся за дверью магов, в числе которых была и Сёко. Все они моментально стеклись к пронёсшемуся ураганом коллеге, который, наконец отдышавшись, смог вразумительно объяснить свою спешку. — Годжо-сенсей, Сёко-сан… — поприветствовав всех быстрым поклоном, он приступил к сути, тяжело дыша после пробежки по всему техникуму. — Поступила информация от полиции. Даже не знаю, какое этому можно найти объяснение… — От полиции? Очередное скопление проклятий? Какой район? — перебил его Сатору, внимательно слушая замешкавшегося мага. — Нет, не проклятий, — поправил его Ино с абсолютным непониманием происходящего. — Людей. В префектуре Канагава отряд полиции, который вызвали местные жители, передал, что на улицах появились люди… вернее солдаты в форме немецкой армии Второй мировой. Некоторые с оружием. Они ни слова не понимали по-японски, были дезориентированы и не знали, где находятся. Их удалось обезвредить и задержать. Отправленный к ним переводчик передал, что все они говорят одно: что они входят в состав люфтваффе, что стараются для блага Германии и требуют главнокомандующего Геринга. Большинство из них — пилоты, и они заявляют, что несколько минут назад были в небе, а теперь оказались тут. Есть ещё информация, что полиция задержала несколько деревенских жителей с вилами, которые также непонятно откуда взялись. Они что-то кричали и угрожали местному населению. Полиция сейчас разбирается со всем этим. Нас бы не побеспокоили из-за кучки свалившихся на голову чудиков, но все они заявляют, что они из 1940 года, а другие вообще из 1836. Выходит… выходит, что они из прошлого? Не получив ответа на свой вопрос, Ино отступил от центра комнаты, пытаясь переварить информацию и дать слово другим. Годжо Сатору, напряжённо хранивший молчание всё это время, поднял глаза на Иери. Одного немого взгляда было достаточно, чтобы понять, что врач мыслит в том же направлении. И мысли эти крутились вокруг той, что находилась с ними в одной комнате и не понимала ни слова из того, что сообщил Ино. Поймав на себе взгляды собравшихся магов, Эвиллит в мгновение ока почувствовала себя неуютно и обвела всех глазами, не понимая причины такого внимания. Однако интуиция подсказывала: что-то случилось. Что-то плохое и явно связанное с ней. — Я займусь этим. Ино, предупреди остальных и уведоми Гакуганджи. Только так, чтобы старик не прислал сюда всю верхушку, — раздал указания Годжо, сосредоточившись на деле. Перемены в поведении мага поражали. Серьёзность, согнавшая с лица беспечную улыбку, не оставила и следа от былой самонадеянности. Он был поглощён работой и думал на несколько шагов вперёд, чего не делал прежде. Интенсивный мыслительный процесс, отразившийся на лице присущей в последние дни задумчивостью, приковывал взгляд, размывая всё остальное. Стоя у стены с растерянным видом, Эвиллит смотрела в его сторону и по-прежнему не понимала происходящего, пока заметившая это Иери не шепнула на ухо всё, о чём рассказал Ино ранее. С каждым последующим словом лицо Эви бледнело от наступающей паники, а сковавший грудную клетку спазм затруднял дыхание. Сорвавшись с места, она устремилась к магу и, с трудом поборов желание вцепиться ему в рукав, попросила: — Можно я пойду с тобой? Пожалуйста. Я очень хочу увидеть этих людей. Прошу. Глаза, смотрящие с невыразимой мольбой, не оставили ни связных мыслей, ни выбора. Спешно кивнув, Годжо подавил разрастающуюся в душе сумятицу и направился к выходу. Выхватив взглядом Ино, он передал ему последнюю просьбу: — Попроси подготовить машину. Я буду не один. Преодолев все коридоры и лестницы, Эви с грустью обнаружила у ожидавшей их машины другого, незнакомого ей мужчину в строгом костюме, совершенно непохожего на взволнованного и обходительного Идзити, и с погасшим рвением села на прежнее место. Составив ей компанию, маг незамедлительно откинулся в кресле и устало прикрыл глаза, утопая в размышлениях, которые ничего не проясняли. Полтора часа, проведённые в пути, могли уложиться в пять минут, если бы он воспользовался телепортацией, но перемещать таким образом Эвиллит Сатору не рискнул. Он не знал, чем это обернётся и, скорее всего, её раздавило бы в ходе перемещения, что безвозвратно убило бы её без малейшего шанса на восстановление. Допустить такое он никак не мог, а потому воспользовался знакомым и относительно безопасным транспортом, сводя все риски к минимуму. Звонок, оповестивший о возросшей концентрации проклятий в Китае и на Филиппинах, не выходил из головы с момента, когда они расстались у тории. Отправить на помощь другим странам лучших учеников всё ещё казалось Годжо отличной идеей, но закрадывающиеся сомнения не позволяли думать об этом, как о единственно верном решении. Токийский Магический техникум оставался без защиты на неопределённое время, лишившись двух особых магов: Маки Дзенин, отправившейся в Китай, и Юты Оккоцу, выбравшим для себя неизведанные Филиппины. Помимо малочисленных магов первого уровня, у Японии оставался лишь один защитник. И им был Годжо Сатору, взваливший на себя слишком многое даже по меркам сильнейшего, каким его продолжали считать другие. Открыв глаза с безотчётным нежеланием сталкиваться с имеющейся действительностью, он обернулся на Эвиллит и прошёлся взглядом по её волосам, струящимся по спине, длинным и вьющимся у концов, её тонким пальцам, прижимавшимся к её лицу, слегка обеспокоенному, но запоминающемуся с первого раза, с первого взгляда, и алым губам, так редко складывающимся в улыбку, которая ей, безусловно, шла, и невольно поймал себя на мысли, что рассматривал её с тем же проникновенным вниманием, каким вглядывался в её глаза, отпечатавшиеся в памяти на всю оставшуюся жизнь. Видеть её без преграды в виде повязки, разглядывать каждую деталь, останавливаясь на ресницах, спускаться к губам и вновь возвращаться к блеску в глазах, было несравнимо со зрением шести глаз, которое не позволяло увидеть Эви такой, какой она была. Она была запоминающейся, и, глядя в окно, даже не подозревала, что мысли мага, сидящего совсем рядом, были вовсе не о предстоящем деле. Они были о ней. Бессвязные, мимолётные, непривычные. Они возвращались к ней на протяжении всего пути, пока автомобиль не затормозил у пункта назначения, и взгляд Эвиллит не оторвался от окна, встречаясь с глазами напротив. Сообразив, что засмотрелся и отвлёкся от проблемы, Годжо торопливо перевёл взгляд на водителя и, велев ему дожидаться, первым вышел из машины. Станция Дзуси, оцепленная по периметру, была непривычно безлюдной и навевала не лучшие воспоминания. Чем дальше продвигались молодые люди, тем отчётливее понимали, что дело куда серьёзнее, чем успел доложить Ино, и без жертв среди населения явно не обошлось. Накрытых белыми простынями увозили последними, после оказания первой помощи пострадавшим, тем, кому удалось отделаться лёгкими ранениями или испугом. Потряхиваемые от страха они собирались домой или в больницу, не до конца понимая, что же на самом деле произошло. Отыскав глазами полицейского, который мог разъяснить ситуацию, Сатору целенаправленно двинулся к нему, стараясь не терять из виду плетущуюся за спиной Эвиллит. Девушка не могла поверить в случившееся и хотела как можно скорее увидеть тех, кто был причастен к трагедии. Однако выяснить что-либо конкретное, помимо того, что оказавшиеся на станции солдаты вермахта открыли огонь по гражданским, а напуганные сельские жители, вооружённые вилами, забились в угол, отгоняя от себя местное население, магу так и не удалось. Появление на улицах людей, которых не удалось идентифицировать, ставило в тупик все правоохранительные органы, и помощь квалифицированных магов казалась им единственным выходом из тупиковой ситуации. — Вы точно поймали всех? Никого не упустили? — уточнял Годжо, приближаясь к месту, где вереницей у самой стены протянулись террористы, которых не должно было быть ни здесь, ни где-либо на Земле. — Абсолютно точно. Эти… немцы слишком узнаваемы. Поймали всех. А деревенские сдались сами. Их было меньше, и на четверых у них было при себе одно старое ружьё. Чёртовы подонки. И откуда только взялись на нашу голову, — сплюнул один из полицейских, докладывающих обстановку. Заглянув в глаза каждому, Сатору остановился напротив их всех и обратился к стражу порядка с логичными вопросами: — Почему их не увезли в участок? И почему решили обратиться к нам? — Здесь только часть. Остальных уже увезли. Все твердят одно и то же. И никто из них не пробивается в наших базах. Их будто не существует. Не бывает так, чтобы посреди дня на улицах материализовались фашисты и стали стрелять по людям. Поэтому обратились к вам. Они вообще люди? Может, проклятия какие? — догадался полицейский, почесав подбородок. — Нет, люди, — подтвердил Годжо, вглядываясь в искажённые войной лица убийц. — Иногда они бывают даже хуже проклятий. Отвернувшись от неприятных физиономий, маг прошёл в самый конец выстроившейся очереди и уловил промелькнувшее на лице Эвиллит беспокойство. Она нервничала и, кажется, немного жалела о том, что решила пойти с ним. Достигнув нескольких сельских жителей, державшихся обособленной кучкой, маг окинул их неприветливым взглядом, считывая ауру и концентрацию проклятой энергии, которая, как ему показалось, превышала допустимые нормы обычного человека. Наблюдая за всем из-за спины, девушка старалась не привлекать к себе внимания. Лица стоявших у стены солдат показались ей незнакомыми. Чего нельзя было сказать об их форме. Её она уже видела. И ничуть не жалела о том, что сделала. Остановившись в метре от мужчины, считавшегося, по-видимому, предводителем деревенской группировки, Годжо не сдержался от ухмылки и подался вперёд, иронично спросив: — А вы у нас кто? Земельно-фермерские войска? Опешив от знакомой английской речи, мужчина на мгновение замер, но тут же взял себя в руки и выпятил грудь, собираясь крепко ответить. Заметив выглянувшую из-за спины мага девушку, он отшатнулся от неё, как от призрака, и обомлел. — Ты… ты… — указал он на неё, наливаясь неконтролируемым гневом. — Из-за тебя всё! Из-за тебя и твоей ведьмы! Будь вы все прокляты! Дрянь нечестивая! И бросился на неё в исступлённой ярости. Отпрянув от разъярённого мужчины, Эвиллит с трудом подавила затаившийся в глубине души страх и с удивлением обнаружила, что тот застыл перед невидимой стеной, отделявшей её и мага от нападавшего. Сохранив неподвижное выражение лица, Сатору скосил взгляд на мужчину и терпеливо наблюдал, как сменяют друг друга эмоции на его морщинистом и буром от прилившей крови лице, как изумление переходит в замешательство, замешательство — в страх, а страх — в повиновение. Мысль напасть на кого-либо снова уничтожалась в его бедовой голове без возможности появиться вновь. Аура Годжо, давящая и леденящая душу, умела вселять неописуемый ужас, умела убеждать и добиваться результатов без применения силы. Вышло и на этот раз. Покидая место преступления, Сатору не поднимал глаз и пребывал в крайней задумчивости. Появившиеся из ниоткуда люди, девушка, что проживала третий век, проклятие, вынюхивающее что-то в техникуме — мысли мага разбредались и не могли собраться воедино. Что-то ускользало. Что-то важное, чего он не знал, о чём даже не догадывался. Что-то масштабное, возможно, существовавшее всегда, возможно, происходящее сейчас. Вопросы, появляющиеся изо дня в день, оставались без ответов. Тёмная завеса, за которой ничего не видно. Кто стоял по ту сторону? Кто-то, кто мог нанести удар в любой момент — догадывался Годжо и готовил себя ко всему. Остановившись на полпути, он неожиданно обернулся и предложил едва не налетевшей на него девушке: — Ты когда-нибудь видела океан? Большую воду? Здесь совсем рядом пляж. Могу показать. Собрав разлетевшиеся мысли, Эвиллит растерянно кивнула и проследовала за ним к автомобилю. Пятнадцатиминутная поездка до Хаяма, небольшого посёлка, напоминавшего спокойную гавань по сравнению с шумным мегаполисом, прошла в обстановке молчаливых раздумий. В тщетных попытках не нагружать голову случившимся, Эвиллит начинала терять всякое спокойствие и всё больше задумывалась о своей роли в происходящих событиях. Её безучастность забирала чужие жизни. И осознание этого поджигало её изнутри, не давая покоя. Оно добавляло ей вины и оседало на сердце раскалённым пеплом. Проносившиеся за окном виды оставались для неё размытой полосой света, пока они наконец не остановились у неприметной дороги, ведущей куда-то вниз. Оставив водителя, они прошли по коридору из зелёных насаждений, окружавших их по обе стороны, и вышли к белой равнине. Зажмурившись от ослепившего на мгновение солнца, Эвиллит захлопала глазами в неверии и вгляделась вдаль. Белая равнина, представлявшая из себя светлый песок, в котором стремительно утопали ноги, заканчивалась у кромки воды, уходящей за горизонт. Девушка не верила, что видит это воочию. Ступив на песок ещё раз, она с удивлением обнаружила, что тот заползает в обувь, и, обернувшись на мага за подтверждением своей догадки, аккуратно сняла с себя туфли и носочки. Держа их в руках, она прошла вперёд и медленно вдохнула морской воздух, мгновенно заполнивший лёгкие. Красóты этого места не укладывались в голове и не находили сравнения ни с чем подобным. Тишина, поселившаяся в этих краях, нарушалась шумом прибоя и прибрежных волн, накатывающих к берегу мягкой пеной. Отсутствие других людей привносило свой особый отпечаток, делая эту часть мира уединённым островком, где поселились мир и покой, необходимые каждой заблудившейся душе. Скалы и зелень, выстроившиеся вокруг полумесяцем, скрывали укромный уголок от чужих глаз, боясь потревожить невидимого духа природы, нашедшего здесь своё место. Найти своё Эви мечтала всю жизнь. Приблизившись к воде, она опустила глаза к ногам, омываемым безмятежными волнами, и попробовала представить, каково это чувствовать на коже прохладу источника, касание ветра и тепло солнечных лучей. Ничего из этого Эвиллит не ощущала уже долгие годы и могла лишь оживлять в памяти давно забытые чувства, вспоминая себя прежнюю, недостаточно ценившую то малое, что у неё было. Бессильно подняв глаза к краю неба, где узкой полосой бескрайние воды уходили в невидимые дали, она постаралась запомнить этот миг и дотронулась до груди, где могло биться её сердце, и медленно обернулась, встречаясь глазами с магом. Соприкосновение океана и небес — всё было здесь. В глазах, что смотрели так пристально и видели её живой. Ветер уносил сомнения, мучительные мысли и причины быть здесь, глядеть в наступившем безмолвии и не считать времени. Здесь его не было. С Сатору отступал страх перед вечностью. Он не отводил взгляда, позволяя сделать это ей, но Эви продолжала смотреть. Открытость и невысказанная боль смешивались в горькую серость её чистых глаз, видевших многое, что не стерпел бы даже сильнейший. Желание доверять и довериться не могло найти выхода из тесной клетки, возводимой годами. Выпускать его было страшно. Страшнее, чем погибнуть. Но не страшнее, чем потерять. Сделав шаг навстречу, маг заглянул в лицо девушки, так близко, что Эвиллит едва не ощутила под ладонью биение своего сердца, которое молчало долгие годы. Еле дыша, она глядела на него с волнующим трепетом и не смела пошевелиться. Не желала отступить, как делала всегда, но и не решалась приблизиться. Ближе были только объятия. Допустить их было нельзя. Горящий интересом взор выцвел на глазах и обратился в прах, прячась за длинными ресницами. Эвиллит отстранилась, пряча руки за спину, и отвернулась к океану. Взглянуть на мага вновь она не решилась. Избавившись от наваждения, Сатору заморгал и неожиданно для себя постарался заверить: — Со мной тебе не нужно держать руки за спиной. Слабая улыбка, тронувшая губы Эвиллит, была не видна, но трепет, пробежавший по кончикам пальцев, напомнил о себе приятным теплом, окутавшим сердце. — Ты всё равно не преодолеешь мою бесконечность. Треск, раздавшийся из самой души, заложил уши и отнял речь. На мгновение показалось, что безвозвратно. Шевельнув пальцами, Эви ощутила, как рухнули под ноги глупые мысли, как раскрошились напрасные чувства, зарождавшиеся маленькими ростками после стольких потерь. Океан перед глазами расплывался, превращаясь в мутное неразличимое пятно. Ни красоты, ни безмятежности в нём уже не было. Лишь всепоглощающая бездна, утягивающая за собой в холод и мрак. Тонуть в ней было привычно. Простояв в одиночестве минуту, она вернулась к магу и с леденящим кровь спокойствием обратилась с последней просьбой: — Са… — слова Мэй, вспыхнувшие в памяти жгучим пламенем, не позволили произнести его имя, и девушка договорила бессознательным, лишённым жизни голосом. — Отведи меня в церковь. О бóльшем не попрошу. Пляж Ишики опустел, не оставив никаких следов. Стёр человеческую печаль пронёсшимся над землёй ветром и продолжил своё мирное существование, словно ничего и не было. Жизни людей стирались похожим образом, и лишь оставленный ими след отличал друг от друга унёсшие ветром души. Быть тем, кто не оставит после себя ни сожалений, ни памяти казалось Эвиллит единственной верной тропой, по которой она шла в одиночестве, не надеясь на понимание. К чему могла привести эта дорога, и был ли другой путь? Ответ ей был неизвестен. Единственное, в чём было сложно ошибиться, — раскаяние. Правдивое и истинное. Перед лицом Бога. Возникшие перед глазами двери церкви распахнулись, впуская молодых людей в светлую обитель. Не задерживая взгляда на убранстве и редких прихожанах, Эвиллит прошла к самой дальней скамье и в безутешной задумчивости вслушалась в тишину храма. Оставшись стоять у входа, маг прокручивал в голове случившееся и с необъяснимой тревогой смотрел на девушку, переменившуюся в лице за пару мгновений. Причина таких изменений оставалась для него загадкой. Помыслить о том, что обычная заносчивость, временами проскакивающая в его поведении, обернётся для неё тяжёлым напоминанием того, кем она является, было невозможным. Разве могла такая, как Эвиллит прорваться сквозь возведённую бесконечность? Руки, запачканные в крови, не могли ощутить тепла, не могли оказаться в чужих ладонях. Забывать об этом, встречаясь с голубыми глазами, было непозволительным и недоступным. Она собиралась с мыслями, не поднимая головы, и запоминала мгновения благостного безмолвия. Переступать черту векового молчания Эвиллит предстояло с заполнившей сердце пустотой и безжизненным взглядом. Без возможности повернуть назад. Находясь на виду у всех, Сатору впервые за долгое время чувствовал себя не в своей тарелке и хотел как можно скорее скрыться от чужих глаз. Желание быть в центре внимания, преследующее бóльшую часть жизни, бесследно испарилось в неприметной церкви, в которой он никогда не был. Находить утешение в Боге он никогда не умел и не пытался воззвать к высшим силам, надеясь исключительно на себя. Но желание Эвиллит уединиться в тихом месте, пусть и принёсшем ей немало бед, возобладало над его убеждениями, и Годжо без тени сомнения согласился привести её в католический храм. Вероятно, это приносило ей успокоение, возвращая в далёкое прошлое, наполненное светлыми воспоминаниями, и на короткое время избавляло от мыслей о чуждом мире, изменившимся до неузнаваемости. Выживать в нём Эви приходилось непросто. Она не понимала многих вещей, однако, как показалось магу, быстро училась, возможно, даже не знала, какой сейчас год, и совершенно точно не интересовалась происходящим вокруг себя. Она была зациклена на чём-то одном, и выяснить причину этой зацикленности Годжо считал первостепенной задачей. Только вот подступиться к столь молчаливой и отстранённой девушке, как Эви, было совсем непросто. И маг не знал, как ему поступить. Если бы она представляла реальную угрозу, ему бы пришлось бросить её в комнату с печатями, пытать и разговорить силой, что, безусловно, поддержал бы Гакуганджи, но это был не метод Годжо Сатору. Давить на Эвиллит он не собирался. И пусть его отношение к ней оставалось неоднозначным, порой избегающим, а порой и притягивающим, он не хотел навредить ей и становиться причиной её болезненных воспоминаний. Он не хотел запомниться тем, кто пообещал спасти и не сдержал своего слова. Он искренне хотел помочь. Устав переминаться с ноги на ногу, он заприметил стоявшую в отдалении странную деревянную кабинку и, бросив на Эви быстрый взгляд, заглянул в одну из резных дверей. Тесное помещение с единственным сидением, решётчатым окном, занавешенным плотной материей, и удушливым запахом ладана, показалось ему лучшим вариантом, чем бездумное околачивание у дверей церкви. Присев на неудобное сидение, он сонно зевнул и подпёр щёку рукой, надеясь не засиживаться слишком долго. Предназначение странной кабины всё ещё оставалось для него неизвестным. Прислушавшись к внешним звукам, он не заметил, как место, на котором сидела девушка, осталось пустовать, а стук каблуков потонул в общем потоке нарастающего шума. Скрип открывшейся двери привлёк внимание. Закрыв её за собой, человек, вошедший в другую часть кабины, осторожно опустился рядом. Деревянная перегородка с занавешенным окном была единственной преградой между людьми, хранившими напряжённое молчание. Шесть глаз позволяли видеть того, кто был по ту сторону. Но человек, не обладающий похожей способностью, не мог различить, с кем собирался заговорить. Совладав с дрожью в голосе, Эвиллит осторожно произнесла: — Святой отец, я должна исповедаться…