Беда на черных крыльях

      Новизну в однообразные военные будни — переходы, сражения, уход за ранеными, снова переходы… — опять внёс Не-сюн. Приставленный присматривать за ним воронёнок принёс едва разборчивую записку: «Мэн Яо переметнулся к Вэнь, что делать?!» — и Вэй Ин тоже понятия не имел, что делать. Се-гэ, когда увидел записку, заковыристо ругнулся, но, судя по лицу, тоже не представлял, что Не-сюну можно посоветовать.       А ничего не делать было нельзя: если Вэнь узнают, что на стороне Альянса тайно сражаются яо…        Сам Мэн Яо, конечно, не проговорится, в этом и Вэй Ин, и У Жэньсе были уверены — слишком уж этот юноша ценил себя, чтобы подвергать неизбежному наказанию от клятвы ради каких-то эфемерных благ, — а после потери ядра все блага покажутся ему эфемерными, Вэй Ин это знал лучше кого бы то ни было. Но у Вэнь были разные мастера: сумели же они когда-то загнать яо в ловушку, что продержалась и продолжала работать сотни лет? Могли найтись и те, что заметят печать клятвы, и те, что после сумеют заставить перебежчика заговорить…       — Надо лететь, хотя бы узнать точно, что произошло, — решил Се-гэ, и они полетели.       Не сразу, конечно — сначала пришлось дождаться относительно спокойного времени, когда удалось отпроситься, мол, «здесь неподалеку моя родня живёт, командир, надо бы навестить, узнать хоть, как они там; к назначенному сроку на месте будем, командир, слово чести!» — а потом уже до боли в крыльях нестись в лагерь Не.              Там все ходили притихшие, явно опасаясь попасть под горячую руку главе Не, и ждать, пока Хуайсан сможет выбраться на окраину лагеря для разговора, пришлось чуть не полдня. Оказалось, что пропустили они гораздо больше новостей, чем думали.       Пока ждали, несмотря на общую пришибленность заклинателей Не, успели все-таки наслушаться слухов — Вэй Ин теперь часто ловил себя на мысли о том, что заклинатели порой сплетничают хуже деревенских баб у колодца. По этим слухам выходило, что Мэн Яо, взбесившись, перерезал чуть не половину армии. Се-гэ только каркнул насмешливо: люди! Вэй Ин поточил клюв об ветку и прикинул численность стоящих лагерем войск. Что-то не особенно их и убавилось, как бы не наоборот. Так что следовало ждать вечера и слов Не-сюна.       Лисенок, то ли наконец научившийся чуять яо, то ли просто заприметивший их, прокрался осторожно, за те недели, что они не виделись, он довольно сильно изменился, и со стороны это было заметно, а вот для наблюдающих ху-яо каждый день — вряд ли. Но Хуайсан вел себя поувереннее, двигался плавно и… Ну, если бы не нервное подрагивание пальцев и кончика носа, обманул бы человека легко. Но яо видели его панику и неуверенность, чуяли его страх: Хуайсан все-таки дураком не был и чем грозит разоблачение яо — понимал.        — Рассказывай, — бросил Се-гэ, и Хуайсан принялся за описание сложившейся ситуации, от избытка чувств срываясь то на поэтические обороты, то на чэнъюй.        К середине рассказа, впрочем, оправился и заговорил уже иначе, коротко и по существу.        Первое время после принесения клятвы у них с Мэн Яо всё шло более чем мирно. Ускользать для трапез теперь стало втрое легче — помощнику главы ничего не стоило прикрыть компаньона перед старшим братом; сам же Хуайсан — осторожно, чтобы не попасться — смог помочь приятелю лисьими чарами в нескольких конфликтах с командующими, принимающими слишком юного помощника главы очень уж натужно. Мэн Яо расспрашивал Хуайсана о быте яо, Хуайсан его — о собственном прошлом и планах на будущее… На вопросы о первом Мэн Яо иногда отвечать отказывался — лгать Хуайсану, осведомленный о чутье яо, он не осмеливался, а вот последними, помявшись, поделился.        Мэн Яо оказался крайне почтительным сыном, и больше, чем о сытой спокойной жизни уважаемого человека, мечтал о признании отца. И даже уже предпринял первые шаги на пути к своей мечте, собираясь для начала перейти в расположение Цзинь и примелькаться перед отцовскими командирами и адептами. И даже уже подготавливал глав Не и Лань, чтобы дали ему рекомендации!        Не-сюна такие перспективы привели в ужас. Новый приятель, к которому Хуайсан уже успел привязаться, к тому же  чересчур полно осведомленный о секретах молодого господина Не, собирался покинуть его! Допустить подобное Не-сюн никак не мог.        Детали того, как уговаривал Мэн Яо не совершать глупостей (а что это была бы глупость, согласен был и У Жэньсе, не знающий о клане Цзинь и его главе ничего сверх того, что ему рассказывал на досуге сам Вэй Ин), Не-сюн оставил при себе. Но Мэн Яо, к вящей радости приятеля, остался в ставке Не — и недовольства, вроде, не проявлял. Что случилось в тот раз, Не Хуайсан знал только из рассказа брата, в котором было больше ругательств и проклятий, чем смысла. И если убрать всё несущественное, звучал он так:       «После боя глава Не озаботился с чего-то долго не являвшимися пред его грозные очи младшим братом и помощником. Тех, вроде, видели… Но именно что «вроде». Так что глава Не озаботился всерьез и лично пошёл искать потеряшек на поле боя. Брата, к счастью, не нашёл — тот как раз возвращался в лагерь после трапезы, ещё не успел умыться и был в весьма неприглядном виде. Зато нашёл помощника — с мечом Вэнь в руках, над свежим трупом одного из воинов Не».       Дальше начиналась какая-то чушь наподобие той, что они с Се-гэ наслушались, ожидая Не-сюна. Мэн Яо, вместо объяснений, которых у него, естественно, потребовал глава Не, попытался совершить самоубийство — он-то, который и в глотке у лисы будет вертеться до последнего! — после чего, когда Не Минцзюэ попытался ему помешать, серьёзно ранил того — главу Не-то! Мэн Яо, этот недорослый слабосилок! — и удрал в неизвестном направлении. Точнее, уже через три дня направление стало известно: у Альянса «Выстрела в солнце» в стане врага были шпионы, собственно, как и наоборот — с ними боролись, вылавливали и казнили, но это был постоянный процесс. Иначе эта война напоминала бы нелепое тыканье слепых котят в корзинке. В расположении ближайшего крупного воинского подразделения Вэнь такой тоже был, пока держался. Именно он отправил главе Не донесение о пришедшем в ставку раненом заклинателе в одеяниях Не, но с окровавленным вэньским мечом, который назвался Мэн Яо и сдал командиру ставки несколько важных сведений.       — Дагэ не видит, но я уже потом понял: да, сведения вроде бы важные, но совсем не критически-важные! То есть, нам пришлось маневрировать и спешно менять планы готовящегося сражения, мы потеряли обоз, но не отряд пополнения! — Хуайсан блестел глазами: разложенные по полочкам, события стали для него понятнее и уже не настолько выбивали из колеи.        — А ваша связь? — хитро прищурился У Жэньсе.       — И связь! — Хуайсан возбужденно вскочил и едва не заверещал, а был бы в истинном облике — наверняка тряс бы хвостом, как учуявшая мышь лиса. — Теперь, когда вы напомнили, У-цяньбэй, я понял — связь не изменилась!       Се-гэ задумчиво кивнул, подводя итог:       — Значит, сам себя ни предателем, ни преданным Мэн Яо не ощущает и вреда тебе причинять всё ещё не собирается. И, скорее всего, не застань его тогда глава Не — Мэн Яо вернулся бы в ставку как ни в чём не бывало и не стал никуда сбегать. Остался только один вопрос: для чего же всё-таки ему понадобилось убивать того солдата? Возможно, у твоего приятеля был с ним спор?        — Нет, всех, с кем Мэн Яо не ладил, я знаю. А этого человека совсем не помню, обычный солдат, не лучше и не хуже других.       Пока Се-гэ допытывался у Хуайсана о личности солдата — о котором приятель, ясное дело, ничего не знал — Вэй Ин всё крутил в голове мысль. Что-то было подозрительное в его рассказе, цепляло внимание, как не вовремя вылезший заусенец…       — Не-сюн, — Вэй Ин прервал пошедший на третий круг допрос, — ты сказал — к счастью, брат на тебя не наткнулся. А что, он мог?       Не Хуайсан пожал плечами:       — Мог. Мы чудом разминулись. Странно ещё, что с Мэн Яо не столкнулись — судя по времени, они с тем солдатом чуть не след в след за мной шли…       Договаривал Не Хуайсан уже медленно и задумчиво — ему явно пришла в голову та же мысль, что и Вэй Ину. И У Жэньсе, который не стал размениваться на разговоры и сразу знатно клеванул Лисенка в  лоб. Не Хуайсан пискнул от боли, но возмущаться не стал: заслужил.       — Ты, драный хвост, не мог до всего этого додуматься сам?! — сдавленно клокотал горлом Се-гэ, Хуайсан же только втягивал голову в плечи и вспискивал — было страшно.       — Гэгэ, ты несправедлив. Хуайсан еще молод… — рискнул заступиться Вэй Ин и тоже чуть не огреб:       — А если не научится думать головой, то и не повзрослеет! Вот же наказали меня демоны вами двумя! Возвращаемся. А ты, — клюв яо наверняка пребольно ткнул Не Хуайсана в висок, заставив втянуть голову в плечи, — жди донесений от своего перебежчика! И не забывай сообщать о них старшим. Нужным и надежным старшим!       Вэй Ину, несмотря на все испытанное в этот раз, стало чуть легче. Люди все еще доставляли яо множество проблем, но, оказывается, даже в этих проблемах можно было отыскать зерно пользы.              Назад, не мешкая, вылетели едва закончив разговор. Хотели было завернуть к Мэн Яо, но на это уже не оставалось времени: мало ли когда его, не осененного пока особым доверием перебежчика, выпустят из-под надзора? Так что только отправили присмотреть за ним нескольких младших из тех, кто посмышленей и сможет запомнить и передать сказанное — с записками пока рисковать тоже не стоило. А им самим нужно было спешить на место встречи с основными отрядами: кольцо вокруг Безночного города неторопливо смыкалось, объединялись силы.       Юньмэнской разносортной вольнице предстояло соседствовать с золочёной роднёй Мэн Яо. Вэй Ин заранее настраивался терпеть: если юньмэнцы и к ним примкнувшие Вэй Ина или раньше знали лично, или оказались наслышаны — и потому относились если не с уважением, то хотя бы не придираясь, то от Павлина и его родни тактичности можно было не ожидать.              Так и случилось. Большинству воинов Цзинь, конечно, до Вэй Ина никакого дела не было, но кое-кто  — видимо, из тех, с кем Вэй Ин успел повздорить ещё в юности, когда они гостили в Цзиньлин Тай вместе с Цзян Яньли — откровенно злорадствовал. Сам Павлин смотрел с оскорбительной жалостью и некоторой брезгливостью, как на больного дурной болезнью…       Вэй Ин скрипел зубами и зверел, но поделать ничего не мог — в заклинательских кругах он теперь был не того полета птицей, чтобы безнаказанно ломать носы молодым господам из Великих орденов. Чем дальше, тем больше яо в Вэй Ине хотел сожрать сердце и золотое ядро Павлина, но сам Вэй Ин, даже понимая, что этим снова отдаляет себя от полного принятия сути, сдерживался. Это — сдержанность — было человеческое, это было практически насилие над собой, и все, что Вэй Ин мог — это отойти на привалах и в перерывах между наступательными маршами подальше, за все посты, и пожаловаться младшеньким — Се-гэгэ, жестокий, если не стукал ему клювом по темени, то просто пожимал плечами: свинья визжит на облака, было бы о чем печалиться! Задирать Вэй Ина все эти золотоносные пионы пока не лезли, зная, что напасть на бездуховного — позор, и этого им не спустит сам Павлин, а тем более — глава Цзян, под чьими знаменами служит этот, несмотря ни на что — раздражающий, как заноза в подхвостье, человек.       Младшенькие сочувственно курлыкали и терлись головами о щеки и ладони. Новый братец им нравился больше строгого Се-гэ, потому что был щедр и общителен, и, излив негодование, снова становился весел и был не прочь подурачиться с ними. Правда, приходилось быть очень осторожными из-за глупых людей, которые могли заподозрить неладное, заметив эти игры человека с воронами.        Однажды такое чуть не произошло. Все подробности случившегося Вэй Ин выяснил позже, расспросив — и не только словами, но и посмотрев глазами младших воронов, согласившихся пустить его в свою память.              В тот вечер У Цзай, самый младший из разумных братьев У, еще не освоивший оборот, но отличающийся силой и способностью к совершенствованию от неразумных воронов, сумел вовремя заметить идущего к месту, где братец Вэй играл с младшими, того противного человека, которого братец Вэй называл Павлином. И скомандовал всем немедленно прятаться, но вокруг было поле и чахлые кустики, которые и кролика бы не спрятали. Тогда старший братец Вэй распахнул рукава, зачарованные в цянькуни — У Цзай чуял от них ци своего отца, и это позволило ему не бояться, на лету ныряя в рукав.              Сам Вэй Ин тогда понятия не имел, что его дернуло раскрыть рукава. Причём тут цянькуни, когда нужно лететь со всех крыльев куда подальше, пока не заметили?! Потом Се-гэ объяснил: это младшие ему подсказали; они знали, что в цянькунях яо можно прятаться — и Вэй Ин уловил это знание не разумом, но чутьём яо.              Его примеру последовала вся стая, но сам Цзай вылетел наружу и затаился в траве, пригнув голову и лапы, всем своим существом притворяясь не более чем перепелкой. Человек-Павлин подошёл ближе к братцу Вэй, от него повеяло желчным недовольством и злорадством:              — Вэй Усянь! Тебя там твой глава обыскался, хватит прохлаждаться!       — С каких это пор наследник Цзинь служит посыльным при главе Цзян? Да к тому же к столь незначительному человеку, как этот Вэй.       Отвечал Вэй Ин, конечно, слишком дерзко для «незначительного человека», но он был зол. Мало того, что этот Павлин заявился невовремя куда его не звали, так ещё и влезал не в своё дело! А вороны в рукавах толкались и норовили вылезти обратно, да ещё и весили порядочно, стоять непринуждённо стоило Вэй Ину труда. И имя! Человек, носивший имя «Усянь», умер на Луаньцзан в тот миг, когда родился яо Вэй Ин, сколько можно!       — Ты как был хам и хвастун, Вэй Усянь, так и остался.               От человека повеяло неприязнью ещё откровеннее. У Цзай нестерпимо захотел его клюнуть — но было нельзя, братец Вэй хотел этого человека себе.               — Только раньше от тебя хоть какая-то польза была, а теперь ты даже завалящего гуля утихомирить неспособен. На кой Цзян Ваньинь вообще тебя при себе оставил?       — Если глава Цзян нашёл в моём присутствии пользу — значит, она есть. Наследник Цзинь выяснил всё, что хотел? Не оставит ли он этого Вэй наедине, раз уж его дело закончено?        Вороны пихались; говорить вежливо и спокойно становилось всё труднее, а гуев Павлин будто и не собирался уходить!               Человек-Павлин злился всё сильнее; братец Вэй тоже злился, и младшие братья беспокоились, им не нравилось в цянькунях, У Цзай чуял это.              — А чем тебе моё общество не нравится? Ах, забыл — ты теперь предпочитаешь общаться с простолюдинами себе под стать!        — Наследник Цзинь несомненно прав; будь тут простолюдин, он бы гораздо быстрее понял, что если человек просит его оставить — так сделать и стоит.              Младшие в цянькунях окончательно переполошились; отчетливо повеяло темной ци. Человек уперся и не хотел уходить, и У Цзай приготовился: если что, он отвлечёт внимание — или погоню — на себя.              — И что же ты собираешься делать наедине, Вэй Усянь?        — А что может делать человек в одиночестве в дальних кустах, Цзинь Цзысюань? Поклоняться Цзы-гу! Можешь присоединиться, но я, сказать честно, предпочитаю делать это в уединении!       За такой тон, Вэй Ин не сомневался, ему должны были всыпать палок не меньше, чем в прошлый раз, но Павлина нужно было прогнать немедля! Так что пусть будет благодарен, что Вэй Ин проглотил чуть не прыгнувшее на язык «Рукоблудить собираюсь!». Павлин, чтоб ему в следующей жизни псом переродиться, покраснел и сжал кулаки, отчетливо скрипнул зубами — но свалить и не подумал!       — А мне кажется, поклоняться ты собираешься скорее какому-то демону! Правду, что ли, говорят, что ты ступил на темный путь?       — А тебе-то какое дело, Цзинь Цзысюань? Ты мне не отец с матерью, чтобы в мои дела лезть.       А за это, процеженное сквозь зубы, ещё десяток палок добавили бы. Павлин прошипел в ответ:       — Да плевать мне, с кем ты там якшаешься. Просто держись от меня и моих людей со своими простолюдинами и темным путём подальше!       Он наконец обернулся и собрался уходить; Вэй Ин готов был вознести благодарственную молитву, но Павлин не был бы Павлином, если бы не попытался оставить последнее слово за собой:       — Здесь действительно воняет, — он демонстративно вытащил из рукава надушенный платок и зажал нос.       Вэй Ин не стерпел.       — И впрямь — курятником повеяло. Идите-идите, молодой господин, а то еще запашок в одежды въестся — вовек не отмоетесь. И — как прикажете, — это он почти пропел, издевательски кланяясь, — этот Вэй очень постарается держаться от вас подальше.       Тогда он еще не знал, что эти слова и решение если и помочь отрядам Цзинь, то только в самой критической ситуации, обернется так…               У Цзай был в первую очередь вороном, и как ворон — он был весьма злопамятен. А как ворон-яо — еще и умен. Ему не потребовалось много времени, чтобы сообразить, как сделать так, чтобы противный человек-Павлин получил свое. В числе прочих Цзай летал к большому городу, где жили кровные потомки тех, кто запер яо на могильнике, носил сообщения от маленького Лисенка и от братца Вэй смешному, но опасному человечку с именем, звучавшим почти как «яо». У Цзай был из тех, кто не просто запоминал слова, он умел говорить, как настоящий взрослый яо — выражая собственные мысли, и этим, кажется, нравился человечку больше прочих посланников. У Цзай позволил себе пожаловаться этому человечку на то, как несправедливы другие люди к братцу Вэй Ину. Особенно этот гадкий человек-Павлин. Человечек Яо был почти так же умен как дагэ — ему не потребовалось ничего больше говорить.              Вскоре случился очередной налёт Вэнь. Мэн Яо предупредил, что что-то готовится, и стоит быть настороже, но подробностей не указал, передал лишь, что его и так подозревают, и на некоторое время ему не стоит совать нос куда не велено… Так что предупреждение это было совершенно бесполезно — на войне всегда что-то готовится и стоит быть настороже.        Вэй Ин, как обычно, был неподалеку от отрядов Цзян, насылал на псов-Вэнь мороки и надеялся, что сегодня после боя он никому срочно не понадобится, когда примчался гонец из расположения Цзинь. Основной удар, похоже, пришёлся на них — и Цзинь Цзысюань просил подмоги.       Люди Цзян Ваньиня вполне справлялись сами, Вэй Ин мог бы сейчас сорваться с места и пойти на помощь… Но его ведь просили держаться подальше, верно? Можно, ради разнообразия, и исполнить просьбу!       Так что на подмогу Вэй Ин поспешил, только когда получил однозначный приказ от Цзян Ваньиня — поддержать союзника всеми доступными силами.       … Всех доступных сил оказалось мало. Когда они подошли к месту боя, отряды Цзинь уже были разбиты, но вэньские псы почему-то отступали, а Цзинь Цзысюаня нигде не было видно.        Вэй Ин, как только смог, — а это случилось лишь через пару сяоши, — расспросил младших воронов, не видели ли они гуева Павлина — и лучше бы они не видели.              Человек-Павлин был ранен и рядом с ним оставалась всего лишь горстка его людей. У Цзай выжидал. В нем боролись два желания: налететь прямо сейчас и выклевать глаза человеку, выесть его мозг и вырвать из его утробы золотое ядро — и поднять стаю на крыло и выразить все негодование самым доступным воронам способом. Цзай припомнил все слова, которые слышал от этого мерзкого человека и его прихлебателей — и решился. Когда упал последний защитник и рядом с раненым человеком-Павлином остались только враги, Цзай отдал приказ — и вороны, настороженно наблюдавшие за битвой, обсев все окрестные деревья, с яростными воплями взвились в воздух. Но вместо того, чтобы ринуться к свежим трупам и раненым, начиная пиршество, вся стая черной тучей закружила над насторожившимися вэньскими псами. А потом… потом на них полился настоящий ливень из отборного гуано: для яо не было особой разницы, попадет ли их «подарок» в одного человека или в другого. Ошеломленная ругань Вэнь едва не перекрыла вороний грай — а потом стая рассеялась, словно разметанная ветром туча. И вэньские псы, которым было приказано схватить наследника Цзинь, вынуждены были сделать это веревками на копейных древках, если не хотели окончательно измазаться в вороньем дерьме.        У Цзай был доволен: человека-Павлина поволокли за отступающими вэньскими псами, как дохлятину на веревке.              Прямо сказать: «Цзинь Цзысюаня уволокли с собой Вэнь!» — Вэй Ин не мог — ему неоткуда было этого знать. Всё, что оставалось — сделать вслух несколько предположений… Предположения были приняты во внимание, но послать сейчас погоню никто не мог: люди устали, им требовалось отдохнуть и залечить раны…       Так же, как прямо сказать, что Павлин в плену, Вэй Ин не мог и сказать, что судя по состоянию его ран, если не вытащить его сейчас — он вряд ли доживёт до рассвета. Простому человеку и немного темному заклинателю Вэй Усяню, которым он являлся для окружающих, знать это было неоткуда, а яо Вэй Ину Цзинь Цзысюань не был ни близким другом, ни родичем, чтобы рисковать ради него собственным клювом, так что дальнейшую судьбу Павлина он оставил на волю случая. Самое большее, что он мог и собирался сделать — ночью лично слетать и глянуть, насколько всё плохо.       Се-гэ ворчал, что это человеческие замашки, и Вэй Ину не стоило бы и пером сейчас шевелить, но по сути всё участие яо Вэй Ина в этой войне было данью последнему желанию человека Вэй Усяня, так что особого смысла ограничивать свои порывы он пока не видел.              В начале часа Быка Вэй Ин осторожно облетел границы вэньского лагеря и, стараясь поменьше хлопать крыльями, опустился возле тела Цзинь Цзысюаня. Для такого павлина — конец был печальный: его явно тащили волоком всю дорогу, от лица и одежд мало что осталось; гуаня нигде не было видно, и длинные волосы напоминали сноп свялявшейся прошлогодней травы. Воняло птичьим пометом, гниющей плотью и кровью. Ни дыхания, ни биения золотого ядра слышно не было, хотя последнее явно рассеялось совсем недавно, едва ли сяоши прошёл…        Больше здесь было делать нечего: посылать спасательный отряд было не за кем, судьба расставила камни и сделала ход. Но Вэй Ин медлил; отчего-то вспомнилось бледное, помертвевшее лицо Цзян Яньли, когда она услышала вести; в последний раз Вэй Ин видел её такой, когда сказал о собственном ядре.       Вэй Ин досадливо щёлкнул клювом — прав был Се-гэ, не стоило лететь, пора заканчивать с этими человеческими замашками! — и полетел к ближайшему полю боя, искать труп подходящей комплекции: в этом отряде не было особо сильных заклинателей, да и к трофейному куску мяса вряд ли кто-то станет присматриваться — самая простая иллюзия прикроет различия до Безночного, а там… Если тело продолжат везти тем же способом, до Безночного от него не останется ничего, что можно было бы опознать.       Ночью и без фонаря быстро найти среди десятков гниющих тел подходящее было той ещё задачей, но Вэй Ин справился — и обратно летел, неся в цянькуне завернутый в чужие верхние одежды труп Цзинь Цзысюаня. Оставалось только солгать, что отыскал его среди мертвецов, которых еще не успели похоронить. Или вообще ничего не говорить? Опознают ли в этом трупе Павлина без его слов? Остатки человечности требовали поступить по совести и отдать тело родителям — его приведут хотя бы в относительный порядок и отошлют под заклятьями нетленности в Цзиньлин Тай. Разум яо требовал не вмешиваться и бросить труп без опознания.        «Это в последний раз», — пообещал себе Вэй Ин и решительно приземлился на краю поля боя, вытряхнул труп из цянькуня. Похоронные команды все еще трудились, так что ему не составило труда позвать к себе ближайшую:       — Эй, сюда! Кажется, я отыскал Цзинь-гунцзы! — а после тихо раствориться в поднявшейся суете.               Кошмарному состоянию тела, конечно, удивились, но то ли по обрывкам одежды, то ли ещё как прибывшие с опоздавшим подкреплением командиры всё-таки опознали своего наследника. Вскоре Цзинь Цзысюаня, насколько было возможно, привели в порядок и уложили в гроб. И Вэй Ин обошелся бы и без знания всех этих подробностей, но Цзян Яньли сорвалась в лагерь Цзинь, ещё когда пришли вести о пропаже наследника, и явно не собиралась отбывать, пока тело не увезут, а Вэй Ин, потакая остаткам человеческих привязанностей и отговорившись от окружающих тем, что хочет отдохнуть, приглядывал за ней вороном.        Рыдающие девушки всегда действовали на Вэй Ина угнетающе, так что он успел сотню раз пожалеть, что ввязался в это, и пообещать себе впредь больше слушаться советов Се-гэ. Цзян Яньли за этот день чудом не наплакала на небольшое озеро, хотя и делала это тайком, не позорясь прилюдными слезами.       К телу она подошла только один раз, в самом конце, когда гроб с печатями нетленности уже готовились закрывать. Жестом отослала окружающих — и ей, с бледным лицом и красными глазами, отчего-то не решились возражать, деликатно отступив на пару шагов и отвернувшись. Цзян Яньли бестрепетно склонилась над обезображенным лицом человека, которого — до сих пор — любила, и оставила нежное прикосновение губ на обрывках щеки.       Больше она не проронила ни слезинки.