стандартная процедура идеального расставания

      С течением времени Сана начинала чувствовать изменения. Они касались не столько состояния ее организма, а, скорее, ее ментального здоровья. Она начала чаще раздражаться, больше капризничать, ныть о мелочах. Можно было сказать, что Сана была такой и раньше, но все это происходило в игривой манере, а сама девушка знала рамки для своего поведения. Но наблюдать за тем, как Наен с темными мешками на пол лица после особенно трудной смены без лишних слов подымается с дивана, чтобы отлучиться в магазин за ее очередной хотелкой, было больно. И Сана не знала, как ей исправить это. Все усугублялось тем, что она все еще была на перепутье.       Чем больше дней проходило, тем меньше времени оставалось для того, чтобы сделать аборт. Она старалась избегать этого страшного слова всеми фибрами, тот буклет все еще душил Сану одним своим существованием. Еще немного, и она потеряет возможность избавиться от того, что внутри нее. Доктор сказала на втором приеме, что будет легче, если Сана перестанет отождествлять несформированную кучку клеток в ее животе с живым организмом. Сана пыталась, она пыталась.       А потом в комнату ее общежития вбегала Чонен или Момо, болтающие без умолку о том, что недалеко от их общежития открылось детское кафе, и как было бы весело сходить туда, и Сана ломалась. Обычно она не позволяла никому видеть себя в таком состоянии. Она — яркая, светлая, веселая, цепкая и солнечная девушка, не так давно каждый студент в их университете знал Минатозаки Сану. Ее постоянно сопровождали восхищенные вздохи в коридорах, ее случайные фотографии из кафетерия часто появлялись на университетском портале, и все эти многочисленные анонимные пользователи не переставали обсуждать день и ночь ее стиль, ее взгляд, ее осанку и то, как она несет себя в обществе. Все обожали Минатозаки Сану. И, конечно, ей нравилось это внимание, она знала, что она красивая, дружелюбная, умная и хорошая. Но ее жизнь с этим знанием слишком сильно зависела от чужого мнения. Она не могла позволить кому-то увидеть свою израненную душу, потому что всем этим псевдопоклонникам хватит лишь одной неверной фразы, одного неверного поступка, чтобы повернуться спиной и плеваться в разные стороны ядовитыми словами о ком-то, кого они еще вчера боготворили. Так что Сана ломалась в тишине своей комнаты, скрывая на утро следы слез с помощью косметики и туго натянутой улыбки. Девушка понимала, что всем этим людям плевать на нее, но в ней было слишком много любви для всего вокруг.       Сана любила ленивые утра, она не любила завтраки в постель, но ей нравилось, когда приносили кофе. Она обожала делать фотографии, ей нравилось читать, нравилось узнавать и создавать новые ароматы, которые потом неизменно оказывались не только на поверхностях ее комнаты, но и проникали в одежду ее друзей. Сане нравились странные вещи, вроде чистки чужих ушей, нравилось ходить босиком. В ней было слишком много любви, она была слишком чувствительной, слишком эмпатичной ко всему вокруг. И, конечно, такой человек, как она, питался человеческим вниманием, заботой своих друзей, комплиментами случайных прохожих на улицах. Возможно, она даже была энергетическим вампиром, но эй, хорошим вампиром! Вы даете ей теплый взгляд, а она возвращает вам его крепким объятием, которое почти выбивает из вас весь дух. Так что конечно такой человек, как Сана, физически не мог не зависеть от чужого мнения, такой она была рождена. И теперь она была беременна, о чем, очевидно, люди узнают, если она ничего не сделает. — Ты опять о чем-то думаешь, — послышался рядом тихий голос, сопровождавшийся легким касанием ее бедра ладонью. — Почему все вокруг продолжают это говорить… — недовольно пробормотала Сана.       Верно, сегодня ее нянькой была Мина. На самом деле последнюю неделю Сана любила проводить с ней время. Момо и Наен постоянно заговаривали с ней о будущем, намекали о том, что нужно что-то решить (или хотя бы сказать им, если она уже решила), пытались подтолкнуть ее к походу на какую-то консультацию к психиатру. Она ведь не была сумасшедшей! Просто это все было слишком сложно, и Сана не хотела ни о чем думать, не хотела ничего решать, все время толкая этот снежный ком все дальше перед собой. И Мина помогала ей, потому что она никогда не начинала разговор на эту запретную тему. Она была настолько мягкотелой, что любой возможный конфликт, даже с благими намерениями, просто не умещался у нее в голове. Сане хватало в жизни твердых личностей вокруг, поэтому она была рада понежиться в этом тихом комфорте, который предлагала Мина. Даже если это в некотором роде вредило ей. — Просто задумалась о том, когда Момо наконец пригласит тебя на свидание, — после паузы ответила девушка. Мина лишь недовольно застонала, легонько толкая Сану в плечо. — Она осталась у меня ночевать всего один раз, и то потому что ты выгнала ее, говоря о духоте в вашей комнате, — скрестив руки на груди, Мина не отрывала взгляд от экрана с фильмом про супергероев. — Я выгнала ее, чтобы она хоть что-то сделала, потому что я уже не могу выносить ее сердечные глазки в твою сторону. Ты в курсе, что она не затыкается, говоря о тебе? Позавчера я почти двадцать минут слушала о том, как ты сутки пыталась выкупить куртку за пятнадцать тысяч долларов, — Сана фыркнула, не скрывая веселого тона. — Это была лимитированная коллекция, — пробурчала Мина, слабо возражая. — Это последний год учебы, опасно менять что-то кардинально. Мы не знаем, где окажемся после выпуска. — Ты не собираешься оставаться в Корее? — Сана удивленно повернулась корпусом к подруге, поднимая брови. — Вообще-то…я планировала вернуться в Японию. Папа хочет, чтобы я поработала с ним какое-то время, прежде чем я решу уйти в свободное плаванье. — И ты так просто мне об этом рассказываешь? — Да? — буднично пожав плечами, Мина кинула быстрый взгляд на Сану, потянувшись за миской с чипсами на журнальном столике. — Вы с Момо говорили об этом?       Мина многозначительно посмотрела на нее, вызывая у Саны недовольное мычание. Эти двое сведут ее в могилу со своими неразрешенными делами. Момо могла быть решительной, серьезной и прямолинейной, а Мина действительно умной, искренней и надежной, но как только дело касалось их чувств, то все эти положительные стороны вмиг превращались в собственные антонимы, и вот Момо уже держала все в себе, а Мина не отличалась сообразительностью в таком важном вопросе. Но Сана знала, что, хоть она и была лучшей подругой Момо, она не могла вот так влезать в их отношения, беззастенчиво обсуждая с каждой из девочек их чувства друг к другу. Если такой подход сработал с Наен и Чонен (чему Сана до сих пор удивляется), то здесь нужен иной путь. И, видимо, Момо и Мине придется найти его самим. — Она, кхм, просила меня поговорить с тобой, — Сана услышала неуверенный голос Мины, пока та возилась на своем месте, глубоко вдыхая. — Это про… — О, Мина, пожалуйста, давай просто посмотрим твоих суперменов без этой головной боли, моя тошнота только недавно прекратилась, — заныла Сана в ответ, надувая губы и дергая плечами. — Это спайдермены, — тихо поправила ее девушка. — И я не имела в виду твою…ситуацию. Точнее не совсем. Джихе снова спрашивала про тебя у Чонен, и мы не знаем, что ей сказать.       Сана повернулась, посмотрев в глаза Мины, которые уже были устремлены на нее. Там отражалось беспокойство, нервозность и небольшое, крохотное, но все же чувство вины. Сана не знала, по отношению к кому оно было — к ней или к ее бывшей девушке — но оно все равно ей не понравилось. Девушка опустила глаза, крепко задумавшись. — Можем мы подождать до экзаменов? Я расскажу ей тогда, я обещаю, — проговорила она тихо, не глядя на подругу.       Мина лишь ободряюще сжала ее предплечье, без слов показывая, что она услышала ее.       Тема Джихе продолжала оставаться для Саны очень трудной. Их расставание действительно было болезненным для девушки, хотя она понимала мотивы и причины, но ей все равно было грустно и обидно. Сама Джихе всегда, казалось, решала что-то без Саны, даже когда это касалось их двоих, потому что не была уверена, что на японку можно было положиться с ее летящей личностью. А Сана просто хотела, чтобы с ней обсуждали вопросы, даже если она не совсем будет понимать смысл и рвение своей девушки, она просто хотела участвовать в этом. И теперь ей нужно каким-то образом стать Джихе, чтобы обсудить ее серьезную жизненную ситуацию.       Этого просто было слишком много для Саны. Всего этого. Ее экзаменов и предстоящего выпуска, этого разговора с Джихе, ее ребенка — всего этого было критически много. Это наваливалось на нее, сжимало в тиски, сдавливало горло. Иногда Сане действительно казалось, что она не могла дышать, что она прямо там и тогда упадет и задохнется. Она плохо спала по ночам, особенно когда оставалась одна. Хотя Сана самостоятельно выгоняла из комнаты ее импровизированных сиделок, ей было безумно страшно по ночам. Она боялась заснуть и снова увидеть одинаковый сон, тот момент, когда ее жизнь разделилась на до и после. Сана не была уверена, хватит ли у нее сил бороться дальше за то хрупкое состояние, которое ей приходилось называть жизнью.       Девушка осторожно оглядела краем глаза сидящую рядом подругу. Та, казалось, была глубоко погружена во все эти сплошные прыжки и кувырки между зданиями, поэтому Сана постаралась как можно непринужденнее соскользнуть с дивана и направиться в ванную. Как только послышался щелчок замка, она вцепилась руками в кромку раковины, не беспокоясь о том, что острая часть от скола впивается ей в ладонь. Ее дыхание снова участилось, она почувстовала признак надвигающейся паники. Подняв глаза, она посмотрела на себя в зеркало. От былой яркой девушки мало что осталось, на ее лбу проступили хмурые складки, темные мешки теперь были верным спутником, потрескавшиеся губы отражали беспокойство, которым была пронизана Сана. Ее кожа утратила блеск, темно-каштановые волосы отросли, теперь виднелись ее черные корни. И живот. Ее дрожащие пальцы двинулись к нему, пока она не сжала руку в кулак, крепко зажмурившись. Она не должна, не должна думать о нем, как о своем, не должна представлять маленькие ручки, которые к ней тянутся, не должна воображать о том, какие звуки будет издавать этот маленький человечек, как он будет пахнуть, как она будет смотреть на него. Сана не заметила этого, но по ее лицу уже текли слезы. Она ненавидела это состояние.       Это происходило с ней почти каждый вечер, за исключением тех моментов, когда она была настолько вымотана, что просто падала на кровать и сразу же засыпала беспокойным сном. В остальном она все также неизменно настраивала себя весь день на то, что избавиться от чего-то, что было зачато в ее ситуации, что пришло так неожиданно, так невовремя, было правильным решением. Что это ее жизнь, ее тело, она решает, как ей быть дальше, куда ей двигаться. Она умело жила в этом пузыре до того момента, пока на улице не сгущались сумерки. И тогда внутри нее просыпались мрачные демоны, которые вываливали на ее хрупкие и усталые плечи все эти мысли о том, каким ужасным человеком она будет. О том, что она будет убийцей собственного ребенка. Та самая девушка, которая отдает свой обед вечно голодной лучшей подруге, которая жертвует теплым кардиганом ради вечно мерзнущей Наен, которая умело раздает советы вечно сомневающейся Чонен, которые касаются ее несносной девушки, которая каждый вечер приглашает вечно стеснительную Мину потусоваться с ней, прекрасно зная, что она придет только в одном случае из десяти, но все рано продолжает делать это только для того, чтобы младшая девочка не чувствовала себя обделенной вниманием. Все потому, что Сана любила их всех, не только их, Сана любила все. Сана любила жизнь, даже в таком состоянии, когда ей было больно, когда хотела хоть раз перестать любить все вокруг, она продолжала делать это. Сделать аборт — значит пойти против самой себя, против всей природы Саны, против всего того, чем она жила всю свою сознательную жизнь, чем дышала и чем чувствовала.       И кого она обманывает, Сана с самого начала знала, что не сможет это сделать. С того момента, как она взяла в руки первый положительный тест, она знала, что ее жизнь больше не будет такой, как раньше. Что несмотря на страх того, что ребенок будет выглядеть не только, как Сана, и в нем будут не только ее гены, несмотря на страх, что она может пожалеть о своем решении оставить кого-то, кто достался ей после всего того травмирующего опыта, Сана не сможет избавиться от ребенка. Не сможет сознательно убить кого-то, даже если это «набор клеток», как написано на том буклете. Она жутко боялась любых насекомых, но двадцать минут плакала, когда Момо в конце концов прихлопнула таракана, который терроризировал ее целый день. У нее была легкая аллергия на шерсть, но она неизменно стискивала в крепких обьятиях любого питомца, лишь громко чихая после в поисках препарата в своей сумке. Здесь речь шла о ее ребенке, о ее маленькой копии с головкой, телом, ручками и ножками. О ком-то, кто научится ходить, говорить, читать, а затем вырастет и станет самостоятельной личностью. Речь шла уже не о просто «наборе клеток», а о ком-то, кого Сана успела полюбить, несмотря на обстоятельства, которые привели к его появлению и которые она предпочла бы стереть из своей памяти. Она не говорила этого вслух, но она решила. Ее рука снова неосознанно опустилась к животу, на этот раз твердо прослеживая еле заметные круговые движения. — Сана, Моморин принесла арбуз, который ты просила, ты скоро? — она услышала приглушенный голос Мины из-за двери. — Да-да, уже выхожу, — ответила она, быстро прочистив горло и смахнув тыльной стороной ладони с лица дорожки от слез.