И всё так же, кружась, падал снег наяву

      Его разбудил лёгкий, ласковый поцелуй в щёку. Арсений открыл глаза и тут же увидел перед собой светловолосую девушку с глубокими, смотрящими прямо в него без тени опаски, шоколадными глазами. Натянув привычную, нежную улыбку, Попов приподнялся и краем глаза уловил за окном снег. Снегопад… — Доброе утро, — с лёгким смешком промурлыкала Алиса, зачем-то продолжая заигрывать с ним, хотя они были вместе уже, наверное, почти год, и девушка точно знала, что Арсению больше этого не требовалось. — Доброе, — кивнул Попов и, задержав нечитаемый взгляд на её лице, поднялся с кровати. Он никогда не смел говорить, что ему не нравится такое утро. Не нравится, когда каждое чёртово утро с ним обращаются так, словно они встречаются три дня. Слишком стыдно было ловить себя на мысли о том, что ему это надоело. Что она… Нет, так нельзя. Арсений вздохнул, отгоняя ненужные мысли, и принялся собираться на работу, краем глаза наблюдая, как Алиса убирает длинные русые волосы в аккуратный хвостик. Он усмехнулся. Рутинно. Банально. Скучно. Попов натянул на себя потрёпанную футболку, а сверху накинул не менее потрёпанную толстовку. Тёмно-синий, тёмно-синий… Конец ноября как-никак. Грустно. Они собирались молча. Судя по всему, Алиса была бы и рада поболтать, но, видимо, заметила отстранённость брюнета. Хоть чему-то научилась, и на том спасибо. В последнее время его заметно подбешивал слишком явный факт того, что девушка выглядела лучше. Опрятней одежда, престижней работа, да и в целом заметно было, что её всегда аккуратно напудренное личико выглядело гораздо живее. Она была менеджером. А он… — Арсений потёр шею ладонью — Боже, да кто он вообще такой… Казалось, вместе их удерживал только один факт — Попов ей нравился. Он прекрасно видел, как каждое чёртово утро она заглядывала ему в глаза с надеждой откопать там хоть капельку взаимности, хоть каплю страсти. Не находила. И всё равно продолжала смотреть с чудовищным упоением, словно Арсений казался ей ангелом во плоти, воплощением всей мужской красоты… И всё бы хорошо, вот только он… он разучился, а может и никогда не умел смотреть на неё так же. Арсений вышел на улицу, сунул руки в карманы чёрной куртки и направился к остановке, с ноткой отвращения в светло-голубых глазах косясь на непрерывно падающие с неба белоснежные хлопья. Холодно, мокро и мерзко. Не сказать, чтобы он совсем не любил зиму, просто мёрзнуть сегодня желания не было совсем. Он запрыгнул в автобус и, облокотившись на кресло, стал равнодушным взглядом провожать серые дома за окном. Панельки, панельки, панельки… А ведь скоро Новый год. Попов вздохнул — к этому празднику он перестал относиться как-то по-особенному ещё несколько лет назад, даже сам не помнил, почему… Да и, собственно, зачем? Правда, Алиска его очень любила — для неё это были подарки, друзья, семья. А для него? Подарки уже давно надоели, несмотря на свою относительную бедность, Арсений не нуждался в них от слова совсем, да и дарила-то их одна лишь Алиса. Друзей толком не было — не сложилось. А последнее… а о последнем вообще лучше не вспоминать. Обычно люди загадывают желания, но он… вроде чего-то хотел, до чёртиков перед глазами в этом нуждался, вот только сам уже не мог понять, чего… Дурацкое это чувство. Отвратительное. Автобус остановился, и Арсений спрыгнул с подножки автобуса, чуть не поскользнулся на почему-то не посыпанным ничем асфальте и, тихо матерясь себе под нос, направился к ничем не примечательному низкому зданию в конце улицы. Так обычно выглядели образовательные учреждения, впрочем, отчасти это оно и было. Попов подошёл ближе. Блестящая серебристая надпись «Детский дом» неприятно резала глаза, но он уже давно к этому привык. Арсений плохо помнил, как и зачем начал здесь работать, не понимал, почему не уходит. А ведь мог бы. Что-то здесь было такое, что изо дня в день заставляло его приходить сюда, к детям, большинство из которых ему были, откровенно говоря, противны, работать здесь за считанные копейки, что-то никак не отпускало его… Попов открыл железную дверь и зашёл внутрь. Тут же послышалось огромное множество абсолютно разных детских голосков — тоненькие и весёлые мешались с низковатыми и спокойными. Когда-то его это раздражало, но теперь он привык. Казалось, здесь всё было каким-то тусклым, словно неживым; содранная штукатурка на стенах, холодный свет от старой лампочки, уныло свисающей с потолка, полная некрасивая женщина лет сорока, безуспешно пытающаяся успокоить орущих детей… Как дома. Отвратительно. Интересно, эта мучающая его серость и правда везде, или ему только кажется?.. — Доброе утро, Арсений Сергеевич, — широко улыбнулась ему немолодая женщина за столиком рядом — Елена Андреевна, одна из самых адекватных учителей и воспитательниц здесь. Судя по рассказам детей, она была злая до невозможности, но у Попова каждый раз проскальзывала мысль, что если бы не она, он бы уже давно сошёл с ума в этом Богом забытом месте. Арсений натянул на лицо приветливую улыбку. — Доброе утро. — После занятий жду Вас в кабинете директора на совещание по поводу проведения Нового года, — негромко произнесла она, поднимаясь со стула. — Удачи с четырнадцатой группой. Арсений едва удержался, чтобы не усмехнуться. Четырнадцатая группа, у которой ему выпала удача вести почти все занятия, считалась самой что ни на есть неисправимой и безнадёжной. Двадцать шестнадцатилетних подростков, имеющих самую отвратительную репутацию, умудряющихся невесть откуда красть сигареты и готовых сбежать отсюда каждую секунду, вот только некуда. Когда-то ему было их жаль, но теперь… теперь ему всё равно. Не слушают — ну и пусть, ему же платят. Был ещё один забавный момент — поначалу, когда Попов только начал у них вести, он частенько замечал, как многие девчонки не сводили с него глаз на протяжении всего урока, вот так просто сидели и откровенно пялились. Наверно, это должно было быть ожидаемо — Арсений и правда был довольно симпатичен, а здешние мальчики… странноватые ребята. Но потом кто-то додумался вбить в их влюблённые головы, что человек, работающий в детском доме, вряд ли очень уж богат, и ему уж точно не были нужны отношения с кем-либо из них, и таких залипающих девчонок постепенно становилось всё меньше и меньше. Попов снял куртку и начал неспеша подниматься по лестнице, прикидывая в голове примерный план урока, которому он всё равно никогда не следовал — группа усваивала материал раз в пять медленнее, чем он каждый раз ожидал. Казалось, Арсений застрял в каком-то проклятом цикле — после каждого урока думаешь, что они вот-вот вырастут, а на следующий день повторяется тоже самое. И на следующий тоже. И на следующий… и так уже несколько лет. То ли он не умел учиться на своих ошибках, то ли… впрочем, наверное, у этого не было других объяснений. Не важно. Мужчина поднялся на третий этаж, на котором проходили уроки и вошёл в небольшой унылый, как и всё здесь, кабинет. На первый взгляд он казался обычным, но было в нём что-то жутковатое, что-то, оставленное здешними детьми, что-то отличное от нормального. Арсений небрежно поставил свой серенький рюкзак рядом с убитым временем чёрным креслом на колёсиках, со вздохом присел на него и задумчиво уставился куда-то в конец кабинета. Интуиция подсказывала, что сегодня на «Новогоднем» собрании должно было произойти нечто интересное, хотя он уже давно ей не верил — слишком мало необычного происходило в последние годы, и повода проявить себя у его интуиции не было совсем. Умом Попов понимал, что всё будет как обычно — они обсудят, какие подарки дарить детям в этом году и, главное, откуда брать на них деньги, где ставить старые, уродливые искусственные ёлки, чем украшать здание и тому подобные никому не интересные вещи. Честно говоря, он сомневался, что кого-то из детей всё ещё радуют эти «формальности», а потому каждый год удивлялся, видя, судя по всему, и правда искренние улыбки на их лицах. По его уже давно сложившемуся и непоколебимому мнению их должен был радовать только приход посетителей, но эти странные маленькие создания умудрялись улыбаться каждой мелочи. Арсений медленно перевёл взгляд на детские рисунки, висевшие на стене возле окна. Некоторым было по меньшей мере лет пять и, возможно, они и правда были нарисованы кем-то из учеником его четырнадцатой группы. Сейчас, в полумраке и полной тишине, нарушаемой лишь едва слышными звонкими голосами снизу, рисунки выглядели жутковато. К слову, они тоже были новогодними; на одном — Попов видел отсюда — беленький заяц на снегу под тёмно-голубым небом, на другом — высокий седой мужчина, лишь отдалённо напоминающий Деда Мороза. Арсений хмыкнул. Часы, висевшие над дверью и спешащие на пять минут, показывали 8:30. В тот же миг он услышал топот и голоса множества подростков, поднимающийся по лестнице и устало прикрыл глаза. Ну что ж, начнём всё сначала… Когда дети уселись, и минутная стрелка часов коснулась седьмой с верху чёрточки, Арсений встал и, обронив негромкое «Доброе утро», вывел на доске «01.12.23» и «Классная работа», открыл старенький учебник геометрии для 9-10 классов и обвёл класс тусклым взглядом светло-голубых глаз, с горечью осознавая, что надежда на то, что хотя бы половина из них не забыла, что из себя представляет тригонометрия, с треском ломается у него на глазах. Рита, девчонка с небрежно обрезанными короткими русыми волосами и угловатыми чертами лица, подперев голову рукой, что-то увлечённо рисовала в своём скечбуке, положив его чуть ли не прямо перед глазами Арсения. Каждый раз, глядя на неё, он невольно думал, что было бы, будь у этой скрытой бунтарки косметика и краска для волос. С ней за партой сидел крупноватый высокий парень с короткими каштановыми волосами — Андрей — и с едва уловимой улыбкой на искусанных губах краем глаза следил за девушкой. Иногда Попов был готов признать, что следить за этими двоими было во много раз интереснее, чем вести уроки, хотя даже это действо казалось вечно тоскливым. За ними сидела, явно уткнувшись в телефон, низенькая девчонка с милым личиком и собранными в хвост чёрными волосами — Саша. Он не помнил, когда она последний раз смотрела на доску, да и вообще почти никогда не видел её глаз. Остальная же часть класса казалась Арсению ещё более жалкой — два парня на последней парте ржали во весь голос с очередной пошлой шутки, ещё человек пять в открытую переписывались в чате, кто-то тупым взглядом уставился на падающий за окном снег. Попов на секунду замолк, интересуясь реакцией детей. Нескольких человек смутила наступившая тишина, и на нём оказались пара скучающий взглядов, мол, ну не злись, достал. Арсений никогда не кричал — не было ни сил, ни нервов. Он опустил глаза в книгу и продолжил слегка хрипловатым от зимней погоды голосом читать упражнения. Время тянулось убийственно медленно. Прозвенел жужжащий, больно бьющий по ушам звонок, и толпа подростков — едва ли полкласса — лениво положила на его стол тетради. Попов вздохнул и устало присел на кресло. Его ледяные глаза сосредоточенно изучали детские рисунки. Интуиция по-прежнему бесновалась… Также прошёл и следующий урок — тоже с этой группой. За ним урок с двадцатой — детьми поменьше и попослушнее, однако Арсений уже давно отметил, что с ними было и гораздо скучнее; даже понаблюдать было не за кем. И снова с четырнадцатой. Он редко размышлял о том, почему именно его «привязали» к этим безнадёгам. Возможно, потому что он сам казался таким же?.. Бред. Попов усмехнулся глупым мыслям и, тряхнув головой, поставил рюкзак на стол и неспеша засунул в него все необходимые вещи: старенький-старенький ноутбук, измученные жизнью немногочисленные тетрадки, ручки, телефон… Из класса он вышел последним, погасив свет и заперев дверь на ключ. Внутри сделалось особенно беспокойно, и теперь это дурацкое ощущение уже начало надоедать Арсению, нагло сбивая его привычный спектр чувств — то есть, никакой. Вздохнув, он облокотился на перила лестницы, задумчиво опустив голову и уставившись вниз, в прихожую. Спускаться почему-то не хотелось, да и до собрания было ещё как минимум минут пятнадцать. Попов любил наблюдать отсюда; люди, толпившиеся внизу, наверх почти никогда не смотрели, а если и удосуживались поднять голову, то он молча одаривал их своей полунасмешливой-полуприветливой улыбкой. Вдруг в здание зашёл человек, явно незнакомый Арсению; Попов нахмурился и пригляделся. Отчего-то ему показалось, что это не посетитель — хотя кто тогда? Парень (насколько это можно было определить с этого ракурса) сбросил чёрный капюшон, и Арсений увидел кудрявые светло-каштановые волосы, забавно взъерошенные на голове. Его губ коснулась невольная слабая улыбка. Интересно. Попов чуть склонился вправо, дабы хоть немного увидеть лицо незнакомца — ему всё ещё была любопытна цель его визита. Нежная кожа и едва проступившая щетина не позволяла дать ему больше двадцати пяти, и Арсений окончательно впал в ступор. Точно не посетитель. Но тогда кто?! Телефон в заднем кармане джинс зазвонил, вырывая его из размышлений, и Попов вздрогнул от неожиданности. Звонила Елена Андреевна, и, увидев время на треснувшем дисплее, он вдруг понял, что засмотрелся. Пора было спускаться. Без особых усилий переборов тускло вспыхнувшее внутри стеснение, Арсений неспеша побрёл по лестнице вниз, не сводя взгляд с незнакомца и нервно постукивая пальцами по перилам. Когда он проходил мимо парня, всё ещё разговаривающего о чём-то с администрацией, его мысли отчего-то путались, и Попов всё никак не мог уловить нить их разговора. Арсений искусно сделал вид, будто не замечает вошедшего, хотя краем глаза с каким-то неестественным для него любопытством бегло изучил его лицо. Откуда вдруг взялось такое любопытство, самому себе объяснить оказалось трудновато, однако Попов остановился на том, что к ним редко заходят студенты, а паренёк этот выглядел именно так. Проходя, Арсений таки увидел, как по нему скользнули два мягких светло-зелёных глаза, но незнакомец не сказал ни слова, будто бы тоже желал сделать вид, что не видит никого, кроме своего собеседника. Их взгляды не пресеклись — и Попов был этому безмерно рад. По дороге к кабинету директора Арсений успел прийти к выводу, что незнакомец был довольно-таки симпатичным. Мягкие светло-каштановые кудряшки, вытянутое лицо, небольшие глаза цвета слегка пожелтевшей травы, немного пухловатые розовые губы… Сам же он был высоким и худым, наверное, даже чуть выше его самого. Что-то в нём было от образа местного хулигана, но стоило заглянуть в его невинные зелёные глаза, и все поверхностные догадки можно было отбросить сразу же, давая себе повод закапываться всё глубже и глубже… Свернув за угол, Попов оказался ровно напротив открытой двери в кабинет. Десять человек тут же повернулись к нему, и Арсений с трудом сохранил невозмутимый вид; наверное, это было заложено в самой его сущности, но такое количество внимания он по-прежнему жутко не любил. — Добрый день, — слегка улыбнулась ему немолодая женщина в очках с короткими тёмно-рыжими волосами — директриса. Он всегда ей нравился. — Добрый, — чуть кивнув, Попов занял своё место среди остальных. Здесь было заметно чище и светлее, чем в остальных кабинетах; новые бледно-розовые обои, небольшая исправная люстра на потолке, обычный деревянный столик, на котором стоял старенький, но почему-то всё ещё прекрасно работающий компьютер, а вдоль стен стояли мягкие диванчики в бежевой обивке. В воздухе висел лёгкий приторный аромат духов, но Арсения он успокаивал как нельзя лучше. Попов ожидал начала дискуссии, во время которой каждый из присутствующих здесь (а может только он один, чёрт знает) будет усердно делать вид, что ему не всё равно, словно и правда считал, что он единственный «неправильный» — может это всего лишь формальности, а может они и правда просто ещё не поняли, что весь мир такой… такой неправильный. Но в следующую же секунду его ожидания вдруг треснули. — Итак, коллеги, — громко и чуть ли не торжественно начала директриса. — Позвольте представить вам нашего нового преподавателя, — Арсений чуть не проронил сипловатое «Он?!», — Антон Андреевич Шастун, — женщина с широкой улыбкой повернулась к двери, где стоял тот самый студентик, которого Попов сверлил взглядом пять минут назад. Сердце вдруг ухнуло куда-то вниз, и ему захотелось зарычать от внезапно и абсолютно беспричинно нахлынувшего на него чувства. Казалось, что его будто бы вытолкнули в реальный мир. Хотелось надеяться, что это просто от удивления. Антон тоже его заметил. Его светло-зелёные глаза скользнули по арсеньевскому лицу, и Попову даже показалось, что уголок его губ чуть приподнялся — хотя, может только показалось. Шастун не улыбался — просто стоял в дверях, переводя нечитаемый взгляд с директрисы на остальных учителей. Арсений не заметил, чтобы он волновался. — Здравствуйте, — наконец, словно с огромным трудом выдавил из себя парень, но ни одна мышца на его лице не дрогнула. Директриса снова заулыбалась — у них слишком давно не было новых сотрудников, и одного желания Шастуна для неё явно было достаточно, чтобы взять его на работу. Арсений привык и к этому — кажется, он её даже понимал. — Присаживайся, — негромко проговорила она, склонив голову на бок. Шастун сделал несколько шагов и присел в метре от Арсения. Никто из присутствующих не проронил ни слова, повисла неловкая пауза. Будто бы все сговорились. — Антон будет вести у тридцатой группы, — протянула директриса, прожигая парня выжидающим взглядом, но Попов так и не понял, чего она хотела: то ли слов, то ли улыбки. Ни того, ни другого, кстати, не последовало. Тридцатой группой тоже были девятиклассники, но раз в десять послушнее и прилежнее, чем «четырнадцатые». Видимо, его боялись отпугнуть — Арсений усмехнулся. Далее последовало обещанное обсуждение Нового года, и Попов быстро перестал утруждать себя потребностью вникать в происходящее — он и так знал, о чём они говорят. От скуки Арсений продолжил изучать Шастуна; тот сидел неподвижно, сверля зелёными глазами стопку документов на столе перед ним. Что-то странное крылось за этим нечитаемым взглядом, этим бесстрастным выражением лица, нечто, совершенно точно не касающееся Попова, но так безумно привлекающее, что с каждой секундой Арсений всё больше и больше тонул в молчаливом пареньке… — Арсений Сергеевич, вы с Антоном будете вместе украшать 101 и 106 кабинеты, — вырвал его из размышлений голос директрисы. Она щёлкнула мышкой и, приподняв уголок губ, добавила: — И вы же работаете в Новый год. Арсений опустил голову, стараясь не думать о глупом совпадении — и не желая встречаться с ним взглядами. Что было действительно странно, так это то, что на Шастуна выпало «дежурство»; в Новогоднюю ночь работали лишь те, кого не ждали… дома. Кому не с кем было его отмечать. К сожалению или к счастью, таких каждый раз находилось предостаточно, что, наверное, логично — большинство учителей и воспитательниц были немолодыми бездетными женщинами, которым было всё равно, где встречать очередной ничего не значащий для них праздник: в тесной квартире в одиночестве или здесь. Арсений же — и ему пора было уже в этом признаться — каждый раз сбегал сюда, чтобы не встречать его с Алисой… он говорил, что это обязательно… первый раз, Попов хорошо помнил этот год, это вышло как-то случайно, будто бы само собой, словно так и должно было быть, словно всё правильно… Арсений вздохнул и потёр ладонями лицо — он не хотел сейчас вспоминать об этом. Наверное, это отвратительно… Но почему работает Шастун? Антон выглядел симпатичным и вроде более-менее нормальным, и Попов был готов поклясться, что, если он поссорился с родителями, то у него наверняка была девушка ну или хотя бы несколько друзей, не может же он быть совсем… — последнее слово эхом отдалось у него в голове — один… Арсений опомнился только когда Антон негромко цокнул и вопросительно посмотрел на него, мол, ну, чего уставился? Первый опустил голову, подавив в себе странное желание улыбнуться. Хорошо, что он не умеет краснеть. Остальные же их не замечали, и именно в такие моменты Попов в который раз убеждался, что именно (а может и только) за это он любит этот несчастный коллектив. Они закончили раньше, чем он предполагал. В каком-то полурассеянном состоянии Арсений вышел из кабинета, заставив себя оторвать взгляд от Шастуна, продолжающего беседовать с директрисой, и, безуспешно пытаясь отогнать абсолютно ненужные мысли, направился к раздевалке. Когда он уже собрался выходить, глаза сами собой нашли среди вешалок высокого студента, и в голову тут же ударила неожиданно странная, для него почти безумная идея: а может, познакомиться? Бредово. Глупо. Незачем. Попов зло толкнул дверцу, и, подавив острое желание удариться обо что-нибудь головой, вышел на улицу и вдруг остановился. Мороз приятно покалывал кожу, холодный ветер трепал его тёмно-каштановые волосы, всё ещё шёл снег — такой безмятежный, чистый, невинный, неживой. Арсений грустно улыбнулся ему, стараясь не думать, что скоро придёт домой. Сзади хлопнула дверь; Антон вышел из здания, накинул на голову капюшон и, не посмотрев на Попова, пошёл в сторону метро. Тот проводил его долгим, задумчивым взглядом; он шёл быстро, но отчего-то Арсений не верил, что Шастун и правда куда-то спешил, склонив голову вперёд, словно злясь на кого-то. Попов вздохнул и заставил себя оторваться от паренька — хватит с него на сегодня. Когда он добрался домой, на небе уже не осталось ни одного светлого пятнышка, только яркий белый месяц, одиноко висевший в тёмно-синей мгле. По дороге Арсений успел сесть не на тот автобус, доехать так, ничего не замечая, до другого конца города, потом, проклиная всё и вся, вернуться обратно уже на метро, в толпе людей, в которой глаза так и норовили отыскать его. Кажется, до этого вечера он никогда — или почти никогда — не чувствовал ничего подобного. Не терялся на пути, который преодолевал уже не одну сотню раз. Попов прикоснулся к холодной ручке квартиры и на одно мгновенье пришёл к выводу, что это страшное чувство было ему приятно. Глупость. Алиса всегда приходила позже, и за это он был ей безмерно благодарен. Даже сегодня, когда Арсений опоздал часа на два, её ещё не было в квартире. Внутри было тихо, пусто и тепло, но каждая вещь, каждый запах здесь напоминал о ней, о том, что они до сих пор вместе. Попов вздохнул и, лениво сбросив куртку, прошёл в спальню, в который раз жалея о том, что у него нет отдельной комнаты; когда придёт Алиса, он не найдёт места, где можно было бы… забыться?.. Арсений усмехнулся; быть может, это слово и впрямь подходит больше всего. Он хотел упасть на кровать, но запретил себе этого и тихо сел на пол, прислонившись к ней спиной и уставившись куда-то на старую ржавую батарею под подоконником. Живые чувства заставили его вспомнить и о способах утоления боли, вечно им сопутствующим. Арсений не помнил, когда пил в последний раз — не было повода, да и работа, казалось, занимала абсолютно всё время, не давая ему подобных поблажек. Алиса заставила его бросить курить, хотя Попов предпочёл бы медленную смерть своей унылой жизни. Он зажмурил глаза, словно от боли и опустил голову; вспыхнувшие чувства заставили его вспомнить о том, насколько всё вокруг казалось ему серым. Вспомнить, что это ненормально. Арсений слышал, как открылась входная дверь. Слышал, как из прихожей высокий женский голосок крикнул: «Арсений?» Он не хотел отвечать. Попов поднял глаза на окно. И всё так же, кружась, падал снег наяву, Будто бы насмехаясь над ним…