Delusion

Один из солдат Фатуи спешит через весь лагерь, неся перед собой сложенный конверт, пока не останавливается, сжимая его в руке и чинно склонившись.  – Госпожа Арлекино просила передать по Вашему запросу, – быстро говорит солдат и спешно добавляет, – Разрешите обратиться, Первый Предвестник! Капитано спустя секунду поднимает взгляд от развёрнутого листа с подробным чертежом и разноцветными отметками на нём. – Вольно, – говорит он в сторону нервного подчинённого.  – Мы... нам готовиться к чему-то? К обороне? Укреплениям?  Хмыкнув, Капитано ещё раз окидывает взглядом чертёж и сминает его в когтистых пальцах. Бумага на секунду вспыхивает пламенем, поедающим подробный план крепости Меропид, любезно предоставленный Домом Очага и его шпионами, после чего осыпается в пепел. – Нет, – коротко отвечает Капитано, – Дипломатия нас опередила. Всем оставаться на позициях и ждать. Его забавит сама мысль о походе армии Снежной на Фонтейн по воле застрявшего там Одиннадцатого. Но будь воля Четвёртой, она бы и историческую родину не пожалела ради своих странных целей. Капитано не вдавался в подробности. Он покидает лагерь Фатуи, выходя из-под навеса под проливной дождь. В сырой и серый Фонтейн он бы и не совался никогда, если бы не личная просьба Царицы. Та очень настаивала, требуя своими руками доставить ей рыжего пацана целым и невредимым, и Капитано в который раз мысленно кривится на чавкающую траву под ногами. Он выходит к воде, кипящей от сыпящегося с небес ливня, и едва различает очертания гор за серой пеленой.  Говорят, Фонтейн – живописное место. Капитано здесь впервые, и, по своему скромному мнению, не хотел бы воевать на столь промозглой и заунывной территории.  Он опускает голову, чувствуя какое-то движение у собственной подошвы. Земля вокруг него всё пытается покрыться коркой льда и не дать ступить дальше по воле растущего рядом туманного цветка. Такие доставляют неудобства по всему Тейвату, а для кого-то и вовсе опасны. Капитано склоняется и с силой срывает ледяной стебель, чувствуя элементальное сопротивление.  Пышущий холодом, цветок будто до сих пор пытается бороться за свою жизнь – но его лепестки, в секунду охваченные пламенем от руки Капитано, синеют и покорно распускаются. Красивый бутон обессиленно клонится к земле. У Капитано так себе предчувствия касаемо этой командировки.  Когда он добирается до района, где на карте расположен тот самый местный суд, то так и не встречает даже попыток себя остановить. Площадь перед оперным театром пустует. Люди попрятались от бесконечного дождя. Капитано проходит мимо грандиозного шипящего фонтана, чувствуя на себе пристальные взгляды двоих мужчин в синей форме у входа. Но даже те не торопятся выходить из-под навеса, позволяя чужаку в маске огибать здание.  От здания оперы исходит жужжащий грохот и вспышки синего света. Похоже, там проходит очередное заседание. При желании Капитано может зайти в крепость Меропид по-хорошему. Но у него совсем нет времени, а из желаний – только тяга проверить систему охраны на прочность. Она должна быть на высоте, если оттуда так и не смог сбежать целый Предвестник.  И первые попытки себя остановить он встречает только после спуска в лифте. Окликнувшая со стойки регистрации девушка быстро прячется под неё, когда мимо пробегают два вооружённых мека. Капитано достаёт свой меч, оборачиваясь на звук механических шагов. Наконец-то веселье.  Он без труда заставляет машины разлетаться на куски, а вода во внутреннем озере крепости кипит и клубится паром от воздействия Пиро энергии. Капитано собирает на себя всё больше прибывающих автоматонов. Интересно, когда те закончатся. И что будет, если пробить мечом толстое стекло, за которым виднеется мутный морской пейзаж.  – Ни с места, кто бы ты ни был! – доносится из повисшего тумана крик стражи. Вот и живые люди. Драться с ними – все равно, что рубить щепки, потому Капитано быстро теряет интерес и уверенным шагом идёт туда, откуда те появились и теперь намерены обороняться стрелковым оружием.  Даже без Глаза Бога. Капитано не утруждает себя ответами. – Да чтоб тебя, остановись! – кричит один из мужчин, но револьвер в его руках дрожит, – Кто ты такой?!  В следующий миг охрана разбегается в разные стороны от мощного удара двуручным мечом по земле. Металл вокруг изгибается и плавится на покрасневших разрубленных краях. Освободив себе проход, Капитано заходит в очередной лифт. И следующий этаж радует его куда больше. Судя по карте в голове, это административный блок. И здесь полно места, равно как и в достатке железных стражей в полной боевой готовности. Меки быстро надвигаются со всех сторон, оттесняя Капитано прочь от массивной двери в центре зала. Там, по идее, находится кабинет местного главного. Герцог крепости Меропид. Такой громкий титул, а самого и не видать. Капитано разминает плечи и замахивается мечом. Чем хороши автоматоны Фонтейна – так это своей неспособностью вести долгие диалоги и задавать глупые вопросы. Капитано сносит железную голову одному, рубит пополам ещё двоих, отбивается от пуль и уворачивается от бомб, взмахивая длинным чёрным плащом. Наконец-то он может как следует размяться в ожидании появления так называемого герцога, чьи живые подчинённые целятся в его броню издалека, выискивая уязвимые места. Которых нет. Как и нет усталости, когда Капитано рубит и крошит местных стражей. В тюрьме включается сирена. Её пронзительный вой и мигающие красные цвета ламп только раззадоривают. Капитано обязательно остановится. Но немного позже.  Вскоре неустанно прибывающие меки начинают редеть. Их уже целое кладбище, разбросанное грудами оплавленного металла вдоль желобов просторного зала. Однако в этот же миг под руку Капитано попадается живой человек. Женщина. Он вонзает меч в пол и молниеносно для своих размеров хватает ту за воротник и вздёргивает над землёй, заставляя панически болтать ногами в воздухе. Весь боевой задор отчаянной стражницы испаряется в ту же секунду.  – Гальвана! – кричит из-за укрытия её чуть ли не копия, – Отпусти её, чудовище! – Где ваш герцог? – угрожающе спрашивает Капитано.  – Да чтоб тебя! – подскакивает на ноги сестра-близняшка захваченной. – Гальварет, стой! – хватает воительницу стражник со светлыми волосами. А Капитано неинтересно разыгрывать образовавшуюся драму. Он отбрасывает заложницу в сторону и вновь хватается за меч. Неприступная крепость Меропид себя не оправдала, и Капитано намеревается сообщить об этом её герцогу лично, угрожающе медленно скрываясь за дверью его кабинета. Тарталья резво оборачивается на звук шагов, звякнув цепью. До этого он рассматривал множество бумаг и документов на столе герцога, но те попросту оказались не интересными, и не дающими никакой возможной полезной информации, мысли о которой плавно прогибаются под гнётом давящего возбуждения, растущего по мере приближения тяжёлых шагов. Тарталья привычным движением усаживается на край стола, наклоняя голову вбок в заинтересованном ожидании. Он даже не морщится от секундной, тянущей боли в мышцах – это терпимо. Тело восстанавливается быстро. Не без помощи герцога. И Тарталья помнит, что видел его лицо, когда приходил в себя редкими моментами за эти два дня? Три? Не имеет особого значения. Тарталья попросту запутался в датах. Зато он знает, что Ризли даже пичкал его какими-то лекарствами, и это явно помогло восстановиться после... После того, о чём Тарталье до сих пор тяжело размышлять. Вряд ли ему было плохо, и вряд ли было больно. Ему было слишком хорошо. Но с того самого момента в груди его поселилось странное чувство, ворочащееся подобно противному червячку. Тарталья не нашёл ему объяснения. Но не единожды возвращался к воспоминаниям о взгляде юдекса. Не единожды он думал не о его действиях, даже не о грубости, но именно о тех тайнах, что скрывали в себе в тот момент нечитаемые глаза Гидро дракона. За дни тяжёлого восстановления, пускай и быстрого, Тарталья этими тайнами измучился. В своей памяти он возвращался к глазам юдекса каждый чёртов раз, как только приходил в сознание. И мерзкий червячок в груди на эти томительные мысли каждый раз копошился лишь сильнее. В определённый момент мысли Тартальи стали цикличны, без начала и без конца, без выводов и малейшего понимания. От них становилось лишь хуже. Но тело всё так же постепенно восстанавливалось. Вместе с тем Тарталью отпускали и тревожные странные мысли. А вместе с тем начало возвращаться и желание. Такое же цикличное. Привычное, тоже без начала и словно бы без конца. Все эти дни герцог благосклонно его не трогал, лишь проявлял заботу – что не может не вызывать у Тартальи чувства благодарности. Потому сегодня Тарталья желает сам, и чувствует, как желание это всё сильнее скручивает низ живота. Оно перекрывает прочие мысли, прочие воспоминания, и настойчиво обещает, что избавит от тревог. Тарталья очень не хочет вновь тревожиться. Не хочет чувствовать, как мерзкий червь настойчиво лезет глубже в грудную клетку. Он встречает своё проснувшееся желание лукавой, довольной улыбкой, чувствует, как оно разливается под кожей, как оно призывает свободнее рассесться на столе, почти что лечь, локтями уперевшись в столешницу, и медленно, дразняще развести колени в стороны. Тарталья знает – Ризли такой жест оценит. А разве плохо показывать свою благодарность подобным образом? Тарталья уверен, что нет. Его желание убеждает его, что это лучший метод. Будет хорошо. И ни капли не будет тревожно. Он разводит колени ещё шире, призывно приподнимает бёдра, и улыбка его становится более хищной, отражая такое же хищное желание. Он хочет прямо сейчас. Он хочет долго и грубо. Хочет забыться в этих ощущениях. Но пока что не выходит. Улыбка медленно сползает с его лица в момент, когда звук шагов затихает. И Тарталья понимает, что видит перед собой вовсе не Ризли. Он чётко видит того, кого увидеть в этих стенах – нарушение всякой здравой логики. Всякого здравого смысла. От нелепости происходящего Тарталью пробирает на тихий, почти нервный смех. Но он продолжает с любопытством скользить взглядом по чёрным доспехам, по хорошо знакомой маске, по длинным прядям чёрных волос, так и не меняя своей позы. Он продолжает смотреть неотрывно на Первого Предвестника. И затихает, но нервная улыбка так и остаётся на его губах. Странные мысли настойчиво лезут в его голову снова. Они обрушиваются неумолимым штормом, давят на виски, вгрызаются в сознание. Тарталья уверен, что в отличие от юдекса, в похожей ситуации оказавшегося реальным, Первый Предвестник – действительно галлюцинация. Очень реальная. Тарталья не знает, на что способно его собственное опалённое сознание, оно режется осколками в голове, отказываясь принимать реальность. Тарталья не понимает, отчего собственный мозг решил сыграть с ним столь злую шутку. Зачем, спустя столько времени, он подкидывает ему образ Первого Предвестника? Такого, каким Тарталья его запомнил в последний раз. Такого, каким Тарталья старался его забыть. Капитано – глупая юношеская влюблённость Тартальи, что тревожила его сердце ночами, а днями остро кололась, сталкиваясь с чужим холодным безразличием. В те времена Тарталья ещё не знал, что первая любовь ощущается совсем иначе. Первая любовь не колет, она режет. Капитано обводит взглядом убранство и с интересом присматривается к гигантским лопастям на потолке, но быстро опускает взгляд. Он догадывался, что герцога здесь нет. Но не ожидал увидеть открывшуюся картину. Первым дело взгляд Капитано приковывает подтянутое голое тело и крепкие бёдра в белых чулках. Зрелище весьма притягательное, как и откровенная поза, и Капитано успевает отметить неплохой вкус в развлечениях местного надзирателя, однако в следующий миг он узнаёт в раскинувшемся парне... Одиннадцатого.  Голова Тартальи начинает нестерпимо болеть от тревожных мыслей, от давно закопанных вглубь сознания воспоминаний. Ему секундно кажется, что он попросту сходит с ума. Или уже сошёл – раз продолжает видеть Капитано перед собой. И весь образ Первого Предвестника не может не возвращать Тарталью в далёкое прошлое. Он противится этому, отчаянно противится, не считая секунды, пока не чувствует, что действительно становится легче. Что его отпускает. Он справляется. Справляется не сам. Опутывающее его желание почти что с нежностью поглощает новый поток его тревог. Оно не набрасывается, оно стягивает всё внутри мучительно медленно, почти до истомы сладко. И Тарталья шумно, очень шумно дышит, на борьбу с ним не имея никаких сил. И смотрит на свою не дрогнувшую галлюцинацию так же неотрывно. И Тарталье становится всё равно, абсолютно всё равно и на собственное безумие, и на столь же безумное желание, набирающее обороты. Своим глазам он не верит, не верит этой реальности, но по-прежнему не хочет крошить и дальше своё сознание тёмными, цикличными мыслями. – К... Капитано? – выдыхает он, улыбаясь шире. Он не уверен, что галлюцинации могут отвечать. Но желания это не умаляет. Наоборот, оно заставляет его раздвинуть колени ещё шире, сбиться в дыхании, отстраниться от любой мысли. Кроме той, что заставляет Тарталью вспомнить, как в давние времена он бесчисленное количество раз желал Капитано. Это объясняет такую шутку сознания. Это заставляет отдаться желанию и безумию без остатка. – ...наконец Вы обратили на меня внимание. На подобную картину Капитано сказать ровным счётом нечего. Кроме того, что рыжий, стало быть, под чем-то. Взгляд его ярких синих глаз точно не слишком вменяемый, а слова вводят Капитано в откровенную озадаченность.  Он успевает подумать, что регулярные попытки рыжего пацана привлечь к себе внимание имели место быть. При этом Капитано искренне не мог представить, что Тарталья способен выглядеть настолько... Собравшись с мыслями, Капитано делает несколько шагов вперёд и возвышается над столом. С такого ракурса он точно может признать, что пацан неплох. Весьма неплох, хоть и озадаченность Первого Предвестника то и дело сменяется недоумением. Он никак не может сопоставить происходящее с ошейником, надетым на чёртового Тарталью, на котором из одежды только чёртовы чулки.  – Одиннадцатый, – наконец, заговаривает Капитано, вспоминая, зачем вообще прибыл в крепость Меропид, и оттого искренне веселясь от сложившейся ситуации, – Ты умеешь удивлять.  Тарталья медленно, с ужасом поднимает взгляд. Всяческая похоть покорно под этим ужасом прогибается, заставляя Тарталью задержать дыхание. Галлюцинации ведь не могут разговаривать? Даже голос у Капитано такой же, каким Тарталья его запомнил. Глубокий, низкий, серьёзный. Что правда, и сейчас очевидно даже для Тартальи, сквозящий в этот миг неприкрытой насмешкой. Цепенея ещё больше, Чайльд продолжает смотреть на Капитано. Дальнейшее развитие событий для Тартальи теперь крайне непредсказуемо, а эмоций в нём настолько много, что они мешают хоть немного собраться и проанализировать происходящее. Внизу раздаётся грохот железной двери и быстрый бег по лестнице. – Штаны свои найди, воин, – иронично добавляет Капитано, внутренне собираясь и готовясь к очередной атаке, – Мы уходим.  Он делает шаг в сторону и вновь достаёт свой огромный меч. Отследив, куда ведёт цепь от шеи Тартальи, Капитано одним махом перерубает её, заставляя прочные звенья краснеть и плавиться.  В каком-то смысле Тарталье становится легче, когда они оба отвлекаются на звук новых шагов, догоняемый знакомым голосом Ризли. Тот появляется в поле зрения Тартальи в полной боевой готовности, и сильно думать не приходится, к чему это всё ведёт. – Малыш, прячься! – громко командует Ризли, вылетая с лестницы и на бегу активируя свои железные боксёрские перчатки.  Его кулак метит сразу в голову высоченной фигуры. Ризли подпрыгивает, но рука врезается в подставленное плечо, будто в стену, и инерция отбрасывает герцога обратно на добрый метр. У него был тяжёлый день. Незнакомец, с ног до головы закованный в чёрную броню, медленно разворачивается к нему. У Ризли был очень, очень тяжёлый день. Ещё с тех пор, когда объявленная тревога застала его на нижнем ярусе производственного цеха, а сбегающие вниз бравые воины не смогли выдать ничего внятного. Герцогу определённо стоит поработать над дисциплиной в рядах своей стражи. И парочку начальников он точно уволит.  Пока же Ризли заново кидается в бой, на ходу пытаясь проанализировать врага.  Наконец, дёргаясь, Тарталья резко усаживается на столе. В нём больше не остаётся сомнений по поводу реальности происходящего. Сопутствующей этому абсурдности, однако, это не отменяет. Он позволяет себе несколько секунд наблюдать за набирающей обороты ситуацией, и испытывает нервное, крайне нервное, но всё-таки странное веселье. На чьей же стороне он должен быть? На стороне Ризли, что честно бросился его "спасать"? Но от кого? От Первого Предвестника Фатуи, организации, в которой сам Тарталья непосредственно состоит? Очевидно, что ни один из них не собирается причинять ему вред – но сообщать об этом уже поздно, и Тарталья даёт выход нервному напряжению в такой же нервной улыбке, видя развитие боя. Позволить засматриваться и дальше он себе позволить не может. Капитано отмахивается от нескольких атак, отшвыривая от себя по человеческим меркам немаленького герцога, словно котёнка. Тот оказался смелее, чем решил сам Капитано получасом ранее, а ещё – странным образом моложе, чем ожидалось. Вооружённый одними только перчатками и Крио Глазом Бога, что не может не напоминать о Снежной, мужчина без устали кидается на него раз за разом и пытается теснить подальше от стола. – У вас тут какая-то любовь случилась? – иронично бросает Капитано, но одним резким рывком окончательно останавливает поднявшуюся суету.  Он крепко хватает герцога за горло и поднимает на вытянутой руке.  Ноги Ризли отрываются от пола, но он продолжает дёргаться, окутанный бордовой тенью поднимающейся ярости. Он со всей силы наносит удары, усиленные Крио, по держащей руке, пытается отпинываться, но не достаёт, и с лёгкой паникой понимает, что медленные шаги незнакомца относят его к перегородкам второго этажа кабинета.  Рука на горле сжимается в стальные тиски, и Ризли на секунду осознаёт, что шея его может слишком легко сломаться в этой ладони. Но паника не способна его подавить. Ему просто не хватает воздуха. Не хватает катастрофически утекающих сил. – А ты бравый воин, – шипит Капитано, наблюдая за непрерывной борьбой и попытками вырваться, – Так и быть, сразимся. Можешь даже оставить свои игрушки. С коротким смешком он размахивается и откидывает герцога прочь. Тот перелетает через перегородку и скрывается из виду. Ризли едва успевает сгруппироваться, чувствуя спасительный приток воздуха в лёгкие и падая вниз со второго этажа собственного кабинета. И всё же он больно прикладывается локтем, приземляясь и перекатываясь в сторону. Благо, левая рука. Левая рука теперь еле сжимается, но взъерошенный Ризли подскакивает на ноги ровно в тот момент, когда толстый металл пола дрожит и гудит от приземлившегося в прыжке огромного и тяжёлого противника.  – Ты кто, блядь, такой?! – сквозь зубы рычит Ризли, принимая боевую стойку.  – Нападай, – насмешливо отвечает Капитано, угрожающе надвигаясь и показательно разводя в стороны пустые руки.  Он не собирается использовать ни оружие, ни Глаз Бога, ни Глаз Порчи. Но, судя по всему, неугомонный герцог решил устроить гладиаторские бои за голую задницу Одиннадцатого Предвестника, и Капитано любезно дарует тому такую возможность. Приходя в себя кое-как в ускоренном режиме, Тарталья спускается на пол, и несколько растерянно осматривается. Звуки сражения, тяжёлое дыхание, шипение констрастирующих энергий отвлекают его. Он хочет видеть то, от чего отвыкнуть успел. Хочет ещё, хоть совсем немного, посмотреть, как сражается Капитано. Но прекрасно понимает, что в нынешнем виде только вновь рассмешит Первого Предвестника – перед ним, Тарталья, похоже, опозорился, и опозорился чрезмерно. Чайльд совсем не хочет думать сейчас о том, какими последствиями это чревато. И как далеко пойдёт такая информация. Впервые за долгое время он начинает мыслить о вещах рациональных, словно странная пелена наваждения спала. Вместе с этим вернулись эмоции, очень разномастные, и в основной своей массе очень неприятные. Но подстёгивающие действовать, и действовать быстро. Всё остальное он постарается переварить позже. Тарталья усилием воли вспоминает, где в последний раз видел собственную одежду, к которой и не возникало мысли притронуться. Но сейчас он настойчиво направляется к ней, дрожащими пальцами вытягивает из стопки другой одежды, и рваными, быстрыми движениями принимается натягивать рубашку – получается кое-как, и непривычно, и второпях, и едва не путаясь, но гонимый ощутимой тревогой, он всё-таки заканчивает, принимаясь теперь и за пиджак. Ризли врезается спиной в круглую стену кабинета, и от силы удара воздух вышибает из лёгких, а мышцы пресса и рёбра сводит, как перегревшийся механизм. Все его чёртовы удары прошли мимо, но пары прямых от неизвестного оказалось достаточно, чтобы герцог перестал себя обманывать – ещё один такой он без последствий может и не пережить. Ризли не паникует, хватаясь за стену одной рукой, чтобы не упасть, а вторую прижимая к животу, чтобы задавить ноющую боль.  Ризли стремительно думает. Ему точно нужна подмога. Сумасшедший незнакомец перевалил едва ли не всех меков крепости Меропид, и это – чёртово вторжение, о котором обязаны знать на поверхности. Он ругает сам себя за то, что не успел сообщить Нёвиллету, а сразу ринулся в свой кабинет, осознав, что там остался безоружный и привязанный Тарталья. Ризли стискивает зубы и полным агрессии взглядом наблюдает за огромным мужчиной в маске.  Неизвестно, знает ли о происходящем  Нёвиллет. Придётся импровизировать. Ризли уже не спешит нападать сам, едва восстанавливая дыхание. Но он готов на отчаянные меры, если незнакомец вновь направится к лестнице. – Слышишь, ты... – хрипит герцог, не скрывая полыхающей злости ни во взгляде, ни в огнях энергии вокруг себя, – Не смей и пальцем его тронуть.  Повернув голову, Капитано разражается коротким смехом. Он без понятия, очевидцем какого рода драмы стал, и не хочет в это вникать. Ему весело от всего. В том числе и от факта, что крепость Меропид таки смогла порадовать хорошей дракой.  – Что тебе нужно?! – громче рявкает герцог, теперь отчётливо напоминая одну из псин на эмблеме своей тюрьмы.  В полном молчании Капитано медленно приближается, с хрустом разминая разогретые кулаки. Удивительно, что герцог не боится. Тот не скрывает ни злости, ни бешенства и непонимания, но уж точно не показывает страха. – Славный ты воин, – лениво тянет Капитано и запускает руку под плащ, отчего герцог отчётливо напрягается, явно готовый к прыжку, – Только я здесь на законных основаниях. Он разворачивает вытянутую бумагу перед носом опешившего Ризли. Приказ о взятии на поруки и депортации щедро сдобрен печатями Фатуи и... подписан юдексом Нёвиллетом. Эту изящную подпись Ризли ни с чем не перепутает, потому лишь ошарашенно хлопает глазами. До него постепенно доходит.  Вот о чём говорил Нёвиллет.  Ризли досадливо хмыкает и морщится от боли в рёбрах в ответ на попытки засмеяться. Что за идиотия.  – Ущерб платить не буду, – будничным тоном заявляет незнакомец, сворачивая бумагу обратно, – Со всеми претензиями обращайся к дипломатам Снежной, а я тороплюсь.  Ризли всё ещё без понятия, кто это такой. Но постепенно догадывается. Он знал, что в Фатуи не берут кого ни попадя, но явно их недооценил.  Капитано разворачивается и вновь преодолевает полукруглую лестницу. В запале драки он успел забыть, в каком именно виде его встретил Одиннадцатый, потому заново едва сдерживается от жёстких комментариев, когда видит того с голой задницей. Чего ещё стоило ожидать от страны, где суд – в оперном театре. В тюрьме у них, похоже, по аналогии расположился цирк.  Прицениваясь, Капитано отмечает, что задница у рыжего между тем весьма неплоха. И что тот впопыхах так и не снял свои чулки, отчего хочется стремительно приложить руку к лицу. Однако, одним волевым порывом Капитано берёт себя в руки и решает никак не комментировать сборы.  Расправляясь с ширинкой и последней застёжкой на пиджаке, застегнуть который получилось кое-как, Тарталья поворачивается на тяжёлом выдохе, и тут же вздрагивает. Он и не заметил, как короткая схватка завершилась, и как Капитано успел вновь оказаться рядом. Смотреть на него Тарталье сложно. Сложно и стыдно. Потому он опускает взгляд в пол моментально, стараясь выровнять нервное дыхание. С места сдвинуться тоже не решает, молча дожидается. Внимание Капитано всё же привлекает огрызок цепи, звякающий от суетливых движений Тартальи и волочащийся за ним по полу. Так себе аксессуар. – Герцог, сними с него свои побрякушки, – бросает Капитано, складывая руки на груди.  С трудом взобравшийся по лестнице Ризли едва переводит дух и иронично усмехается. Но делать нечего. Он добирается до Тартальи и останавливается перед ним, подцепив цепь за отрубленный край. – Да уж, не так я представлял себе наше прощание... – вполголоса бормочет Ризли, всё так же грустно улыбаясь, – Второй раз подряд нахожу тебя с другим мужиком прямо в своём кабинете, ну что это такое. На герцога Тарталья глаза всё-таки поднимает. В глазах самого Тартальи растерянность, непонимание. Неловкость, жуткая неловкость, и ничем не перебиваемый стыд. Он приоткрывает пересохшие губы, но решает ничего не отвечать. Он и не знает, что мог бы ответить. Ризли прикладывает эмблему крепости Меропид на своей перчатке к ошейнику, отчего тот легко расстёгивается и сползает, повиснув в руке. Улыбка герцога тем временем становится только шире, когда он встречается взглядом с ярко-синими глазами. – Ох какой же неожиданный конец у этой драмы... – посмеивается Ризли, – Эпиклез был бы в восторге.  Ему вспоминается спина Нёвиллета, удаляющаяся вдоль моста, и оттого веселье само по себе сходит на нет.  – Я буду скучать, малыш, – добавляет Ризли совсем тихо и подмигивает.  После чего он приобнимает рыжего за плечо и отходит в сторону, освобождая тому путь. Огромная чёрная фигура незнакомца уже скрывается на лестнице без лишних прощаний. Своих эмоций касаемо произошедшего и Ризли в целом, Тарталья так и не понимает, а затем и вовсе отвлекается на ощущение свободы от ошейника, и озадаченно потирает шею. Тарталья помнит, как этот ошейник он ненавидел. И понимает, как успел привыкнуть. Как успел почти что расслабиться, позволил себе забыться и потеряться в этом. И как теперь суровая реальность затягивает его обратно, срочно заставляя раздумывать, как разгребать существующие и грядущие проблемы. Тарталья, возможно, во многом готов обвинить самого себя – вот только жалеть о чём-либо содеянном и случившемся он не научился. Он так и не находится с ответом для Ризли. Только ощутив, как спадает оцепенение, почти бросается вслед за Первым Предвестником, не желая злить того ещё и своей нерасторопностью. И ступая на лестницу, он всё же оборачивается через плечо, глядя на Ризли. Глядя всё так же растерянно и непонимающе, испытывая разрозненные эмоции. Это точно не сожаление. Тарталья сейчас понимает, что успел привыкнуть. В какой-то степени привязаться. Успел понять, что герцог крепости Меропид – человек в достаточной степени достойный, чтобы уважать его тайны, секреты, натуру, и даже определённые замашки. Так что Тарталья пару долгих секунд продолжает смотреть на него, будто прощаясь одними глазами, но без сожалений отворачивается, устремляясь вслед за Капитано. Их путь проходит в тишине. Слышны лишь шаги по металлу, шум воды в трубах, редкое пищание крыс и далёкие озабоченные разговоры обитателей крепости. Тарталья взгляда не поднимает. Смотрит себе под ноги, идя чуть позади, и старается не отставать. Ошейника на его шее больше нет – но вот цепь, уже другая цепь, обязательств, тревог и последствий, неизбежно за Тартальей тянется. Их гнетущее молчание так ничто и не прерывает. Даже тогда, когда они достигают подъёмника. Даже тогда, когда длинный путь наверх, по ощущениям Тартальи, слишком затягивается. И взгляда он по-прежнему не поднимает, лишь надеется, что и Первый Предвестник не особо на него внимание обращает. Как же ироничен и печален тот факт, что его внимания Тарталья искал годами. А теперь желает обратного. Сейчас он под землю хочет провалиться, а не стоять после произошедшего перед своим, пусть и не прямым, но всё-таки начальником. Но тот благосклонно решает никак не комментировать ситуацию, и впервые Тарталья настолько радуется его немногословности. У Тартальи от свежего воздуха кружится голова, и солнце, пускай и закатное, слишком больно бьёт по его глазам. Он жмурится, на пару секунд теряясь в пространстве, но высокая фигура Капитано, своей чернотой перекрывающая словно само солнце, заставляет Тарталью быстро собраться и вновь броситься следом. Моросящие капли дождя, делающие воздух ещё более холодным, помогают ему быстрее прийти в себя. На Тарталье больше нет ни цепи, ни ошейника, ни наручников. А он всё никак не может избавиться от ощущения, что всё это при нём. Но он прекрасно понимает, что у него нет времени предаваться лишним воспоминаниям, странным эмоциям и пространным мыслям. Он должен быть собран и готов. Ему пора возвращаться домой. В Снежную.

***

Глаз Порчи тяготит и карман Нёвиллета, и сердце, сделавшееся тяжёлым и инородным куском камня. Он не может забыть слова Ризли, брошенные так некстати, и теперь привычные рабочие будни проносятся мимо ускоренной серой кинолентой. Нёвиллет не привык подолгу держать в себе какие-либо чувства, лишь пробуя их по верхам, осознавая, в моменте даже всецело приобщаясь, но, тем не менее, оставаясь беспристрастным верховным судьёй Фонтейна.  Вся сложившаяся ситуация для него вполне объяснима. Спонтанные желания плоти сменились несправедливостью собственной же законодательной системы, против которой Нёвиллет решил выступить, повинуясь внутреннему чутью. Он не прогадал. Скоро Тарталья перестанет доставлять проблемы юдексу, Фонтейну и самому себе. Но теперь Нёвиллет чувствует себя загнанным в тупик.  Он не может забыть всецело преданный взгляд Тартальи, ничем не объяснимый и никак не мотивированный. Он упирается в стену непонимания, имея факты – Тарталья отдал себя Ризли. Неважно, по каким причинам, – сам факт приносит только больше неразрешимых вопросов. Разве можно испытывать подобные чувства, о которых не мог врать взгляд рыжего Предвестника, но при этом отдавать себя кому-то ещё?  Выходя из оперного театра под обсуждения прошедшего заседания, юдекс лишь частично отражает всеобщие восхищения и поздравления. Подле блистает Фурина, рассыпаясь в громких благодарностях и грациозно размахивая руками на ходу.  – Ты куда это, Нёвиллет? – в удивлении бросает она, когда юдекс сворачивает к арке, ведущей за Эпиклез.  – Ступай, – тихо говорит Нёвиллет через плечо, – Мне нужно кое-что уладить.  – Но ты же заглянешь в Дебор Отель? – с капризными нотками докучает Фурина ему в спину, – Там для нас оставили тортики! И воды тебе нальют, какой пожелаешь! Хоть из самой Снежной лёд растопят!  Нёвиллет кивает скорее собственным мыслям, чем принявшей на свой счёт Фурине, и спешит оставить толпу. О прибытии ещё одного Предвестника его уведомили ещё утром. Воспользовавшись авторитетом, юдекс убедил жандармерию пропускать прибывшего Капитано везде, где тот пожелает. Лишь бы поскорее покончить с самым странным делом на памяти юдекса.  Он обходит массивное здание оперы, уже издалека замечая двоих, поднимающихся по лестнице от подъёмника. В огромном воине, закованном в чёрные латы и облачённом в такого же цвета плащ, угадывается легендарный Первый Предвестник Фатуи. При виде второго камень в груди Нёвиллета сам по себе опускается ниже. Едва выглянувшее из-за туч закатное солнце будто специально золотит рыжие волосы Тартальи, которые треплет свежий вечерний ветер.  Нёвиллет думает о том, что может никогда больше его не увидеть. Ему не нравятся такие мысли. От них внутри что-то болезненно сжимается, и юдексу сложно мыслить простыми категориями герцога крепости Меропид. Он не знает, что такое влюблённость. Гидро дракон ведает только о преданности, которую видел в этих синих глазах и больше не может забыть.  Будто сопротивляясь происходящему, Нёвиллет выходит на другой край моста, по которому шагают двое – из одной организации, мыслящие в одном ключе. Более правильное сочетание по меркам Нёвиллета, мыслящего совсем нелогичными категориями.  Капитано, идущий впереди, замедляет шаг и останавливается. Поднявшийся ветер колышет длинные волосы Нёвиллета, но взгляд его все больше наполняется привычной холодной сталью.  Тарталья резко останавливается, едва не врезаясь в Первого Предвестника. И слышит голос, этот голос, который моментально вызывает в нём прежние эмоции – переживание, странное волнение. Не менее странную тревогу. – Я хочу вернуть господину Тарталье его собственность, – проговаривает юдекс и извлекает на свет погасший Глаз Порчи.  Нёвиллета не хватает на больший этикет, как и на какие-либо мысли, кроме желания поскорее оборвать нечто неуютное и местами болезненное в собственной груди. Он оставляет Глаз Порчи лежать поверх тонкой перчатки на раскрытой ладони. Капитано на это лишь хмыкает и отходит в сторону, открывая за широкой спиной проход для Тартальи. Тарталья задерживает дыхание, только сейчас позволяя себе поднять взгляд. О чём жалеет моментально, почти порезавшись о сталь в глазах верховного судьи. Они виделись совсем недавно. По ощущениям Тартальи прошла вечность. Возможно потому, что теперь обстоятельства совсем иные, ситуация совсем другая. Возможно потому, что свежий воздух всё ещё дурманит ему голову. А, возможно, потому, что поднявшийся вдруг ветер пробегается по длинным волосам юдекса, заставляя те взметнуться, подобно беспокойным морям. Такое же беспокойство плещется в глазах Тартальи, пока он неотрывно смотрит в лицо Нёвиллета. Кажется, что лицо юдекса, по своему обыкновению, выражает абсолютное ничего. Но мурашки, пробежавшие под кожей Тартальи, явно дают понять – что-то поменялось. Поменялось совершенно точно и бесповоротно. Понимая, что миг растягивается, Чайльд поджимает губы, и тяжело выдыхая, делает шаг вперёд. Он бросает взгляд на свой глаз Порчи, и отчётливо вспоминает, с чего началась вся эта история. С его собственного импульса, что теперь кажется ему особо неразумным. Последствия, с которыми пришлось столкнуться, оказались крайне непредсказуемы. И это последствие теперь стоит напротив Тартальи, и одним своим присутствием заставляет тревогу в его груди ворочаться, перекручиваться, сжимая будто бы и лёгкие, и сердце. Тарталье неспокойно, а почему конкретно – он затрудняется себе ответить. Смутная вина вновь его окатывает с головы до ног, когда он медленно протягивает пальцы, сжимая их на Глазе Порче. Любимая вещь откликается незамедлительно – сверкает фиолетовым, и на миг искрит пурпурным, и всё это вновь и вновь возвращает Тарталью в тот самый день. С этих искр между ними двоими всё началось. Так почему же Чайльда не отпускает это чувство, словно всё это не закончилось? Он не спешит убирать ладонь, впадая в прострацию. Но взгляд всё-таки поднимает. И здесь они с юдексом абсолютно разные, ведь Тарталья не контролирует в своих глазах эти смешанные чувства – и растерянность, и смутную вину, и даже неясный, подспудный страх – непонятно перед чем или кем. В глазах Нёвиллета он по-прежнему не может прочесть. Ничего. Абсолютно ничего. И лишь в блеснувших рядом каплях мелкого дождя Тарталье чудится, что в глазах юдекса проскальзывает сожаление. Тарталье точно чудится – но смотреть он продолжает. И в этот странный момент он забывает и о Снежной, и о Первом Предвестнике, и обо всём произошедшем, и о перчатках, что надеты на ладони обоих, но словно сквозь тонкую ткань Тарталья способен почувствовать касание кожи. Чайльду это всё кажется. Но он всё так же продолжает стоять на месте. Будто всё ещё пытается найти в узких зрачках Гидро дракона причину всех своих тревог и их разрешение. Даже самые мелкие капли дождя, падающего вокруг, замедляются на долгие томительные секунды, когда Нёвиллет встречается взглядом с синими глазами Тартальи. Те и правда похожи на прекрасные озёра Снежной или глубины морей Фонтейна. Нёвиллет готов остановить не только воду, падающую с небес, но и сами небеса. Само время. Лишь бы позволить солнцу озарять лицо Тартальи. Лишь бы продлить этот момент.  Он не понимает и не может знать, что чувствует этот юноша. В глазах того слишком много эмоций, как и всегда. Гидро дракон по природе своей утонуть не способен, но в этих водах он неизбежно тонет.  Он резко сжимает свою ладонь, игнорируя и слабый треск стихии Электро в зажатом Глазе Порчи, и всю неловкость их положения. Нёвиллет сжимает ладонь Тартальи в своей и лишь на секунду смотрит в отчаянии. Он не хочет отпускать. Это ужасающе глупо.  Тарталья невольно поджимает губы – лишь бы шумный вздох удивления не вырвался наружу. Его сердце начинает биться в ускоренном темпе. Странный момент затягивается. Очень затягивается. Но Тарталья по-прежнему не в силах сдвинуться с места, будто одолеваемый странной, невидимой силой. Он снова чувствует эти искры между ними двоими – причина тому, очевидно, Глаз Порчи, но дело явно не только в нём. Его пальцы, слабо дрогнув, будто в ответ сжимают пальцы юдекса, и Тарталья откровенно теряется в своих ощущениях ещё больше прежнего. Такая палитра эмоций ему неведома. Искренний душевный порыв Нёвиллета загромождается и задавливается последующими мыслями о невозможности, о неизбежности, о предательстве, но от всех них, нелогичных и непоследовательных, юдекс отмахивается. Он смотрит в прекрасные глаза Тартальи и напоследок хочет сказать тому что-то по-настоящему хорошее.  – Берегите себя, господин Тарталья, – тихо проговаривает Нёвиллет, – И прощайте.  – Наконец-то, – мрачно комментирует Капитано, чей низкий голос искажается маской до шипения, – Заканчивайте. Мы торопимся на корабль. Тарталья приоткрывает рот, почувствовав, как от голоса юдекса его сердце пропускает тяжёлый удар, и хочет ответить. Но не находит слов. Он даже на замечание Капитано не обращает внимания, лишь с сожалением рассматривает собственную ладонь, и крепче сжимает в ней Глаз Порчи. Нёвиллет отпускает руку, и вместе с тем физически чувствует нечто, болезненно оборвавшееся внутри и теперь расходящееся в стороны обжигающим кипятком, от которого всё в груди немеет. Юдекс Нёвиллет отворачивается и с ровной спиной держит свой путь прочь вдоль узкого моста. В небе над ним, вдалеке, среди сгущающейся черноты туч, поблёскивает вспышками беззвучная молния. Тарталье должно быть легче, ведь странное приключение кончилось, и от не менее странных наваждений не осталось и следа. Ему должно быть намного легче, но он с тяжестью вдыхает холодный воздух, тяжелеющий от усилившегося дождя, и с сожалением смотрит вслед уходящему судье. – Прощайте. И простите, – всё же, зачем-то шепчет Тарталья, зная, что усилившийся шум дождя, стучащего по мосту, скроет его шёпот. И тогда, быть может, Гидро дракон его услышит.