Delusion

Последнее, чего Ризли ждал от рыжего Предвестника Фатуи, повторно попавшего к нему в руки – так это такой самоотдачи. Он абсолютно случайно обнаружил настоящий клондайк из незамутнённой юношеской похоти, где оказалось достаточным выучить, что Тарталья любит обездвиживание, грязные словечки и неприкрытый напор сексуального давления, чтобы получить лучший повод почаще заглядывать в кабинет.  – У меня письмо, – погромче говорит Ризли, игнорируя выстроившуюся к почте очередь, которая в ответ не может игнорировать появление герцога и неприкрыто шушукается.  – О, дворец Мермония, – разглядывает концерт с гербовой печатью дотошный Луц, прежде чем начать приписывать заметки для внутренней почты, – Как поживаете, герцог? Не видно Вас совсем, работы много?  – Предостаточно, – коротко ухмыляется Ризли и тотчас сдвигает брови, – И ты не рассиживайся, не видишь, люди ждут. Мне посылка должна была прийти, она на месте?  – Ах, да... – спохватывается Луц, отложив конверт в корзину экспресс почты и отходя к ящикам за спиной, – Где-то здесь была, я как раз хотел к вечеру отнести! – С такой толпой я бы до ночи ждал... – мрачно цедит Ризли, оглядываясь на молчаливую, но очевидно поддерживающую очередь из измождённых заключённых, – Тебе зарплату понизить или повысить, чтоб быстрее работал? Лучше не проверяй моё терпение, потому что я выберу сам.  Без лишних слов поняв свои перспективы, работник почты крепости Меропид начинает суетиться сильней, а Ризли в предвкушении разминает спину, выпрямляя позвоночник. Возможно, в обед он немного перестарался, вжимая Тарталью в обивку дивана и заставляя захлёбываться в собственных стонах.  Но оно того стоит каждый чёртов раз. Тарталья провёл у него уже практически неделю, и как только герцогу удаётся покончить с ежедневными делами, он тут же отправляется в кабинет, куда запретил доступ абсолютно всем.  Вся крепость Меропид определённо точно знает, что Предвестник Фатуи теперь содержится сугубо в кабинете герцога. Возможно, даже в этой очереди от скуки ходят слухи, чем именно там занимается Ризли. Возможно, некоторые даже могли отдалённо слышать подтверждения. Но Ризли оттого лишь сильнее выпрямляется, вальяжным движением забирая коробку и вскрывая упаковку предложенным канцелярским ножом. Крепость Меропид – это всецело его вотчина. Герцог Ризли имеет право заниматься здесь всем, чем захочет. Более того, он мог бы с гордостью сказать в лицо каждому завистнику, что никто из них никогда не добьётся того, чего достиг он – послушания и животного блеска в косом взгляде строптивого Предвестника ещё на тот момент, когда Ризли только заканчивает подниматься по лестнице на второй этаж кабинета.  Тарталья быстро учится. Этот ненасытный и очень выносливый рыжий парнишка стал для Ризли любимым творением. Он сам воспитывает аппетиты в Тарталье и определённо чувствует, как тот всё больше и охотнее откликается всякий раз, когда герцог его хочет. План идеален – и гениален. Ризли добирается до кабинета, лишь мельком приоткрыв коробку и убедившись в правильности содержимого. Он же, в свою очередь, написал письмо Нёвиллету, где в пространной форме поинтересовался, как у того идут дела и нет ли каких интересных новостей. Насколько Ризли известно, накалившаяся ситуация на поверхности достигла своего пика и вот-вот либо разрешится, либо разорвётся грандиозной новостью. Герцогу хочется верить, что верховный судья поймёт намёки. Хотелось бы знать, на какие сроки рассчитывать, и желательно из первых уст, раз Ризли оказался втянут в дипломатические разборки и из сторонних источников узнаёт только то, что юдекс доверху завален работой и даже покидал Кур-де-Фонтейн на несколько дней, перенеся заседания.  Обычно пустынный и тихий кабинет встречает его отголосками музыки из проигрывателя, который Ризли разрешил за прилежное поведение. Конечно, Тарталье на привязи становится скучно, если герцог покидает его надолго. Но хочется верить, что его возвращению рыжий хотя бы подсознательно рад.  Тяжёлым шагом Ризли поднимается на второй этаж и успевает заметить, как Тарталья в последнюю секунду успел усесться на любимый угол дивана, будто только что едва не был пойман на чем-то запрещённом. Ризли усмехается, на ходу встречаясь с ним взглядом. Воровал, небось, книги с полок, но там вряд ли найдётся хоть что-нибудь интересное, кроме исторических трактатов и пары томиков поэзии мелюзин.  Тарталья следит за Ризли взглядом, лишь в последний миг отчего-то глаза опуская, и увлечённо принимаясь рассматривать собственные пальцы. В кабинете герцога ему порой действительно становится скучно. Настолько скучно, что Тарталье приходится из раза в раз перелистывать не менее скучные книги. Музыка помогает чуть лучше, но даже она не способна отвлечь Чайльда от мыслей, которые посещают его в отсутствие герцога. Он неизбежно и невольно возвращается мыслями к Снежной. Скучает по своей семье. Тешит надежду на то, что ещё немного, и всё разрешится в лучшую для него сторону. ...но когда Ризли рядом, Тарталье становится лучше. Возможно, дело лишь в том, что теперь герцог крепости единственный человек, которого Тарталья может наблюдать. И от которого зависит существование Тартальи в целом, по крайней мере сейчас, и пока он не покинет крепость Меропид. Эти осознания Тарталья принял окончательно, как и тот факт, что ему, впрочем, не так уж плохо в целом. А моментами, частыми моментами, учитывая аппетиты герцога, Тарталье даже весьма хорошо. Эти собственные скрытые желания, импульсивные и непреодолимые, Чайльда уже не удивляют, вызывают лишь любопытство и пару вопросов, на которые он пока не способен найти ответов. – Если тебе что-то из книг понравится, то можешь разрешения не спрашивать, – вальяжно тянет Ризли, приближаясь под звяканье цепей на эмблеме герцога. Он не дожидается ответа, подойдя к дивану вплотную и заставив Тарталью задрать голову, проводив герцога притягательными синими глазами. Ризли стремительно склоняется и кладёт ладонь на тёплую щёку, развязно и по-хозяйски вольно, почти сразу же глубоко и тягуче целуя Тарталью и в успокоении прикрывая глаза. Тот и правда его радует. И даже сейчас Чайльд с готовностью прикрывает глаза, получая свой поцелуй и без промедления на него отвечая, заодно чувствуя, как уже выученная, сладкая истома медленно сводит его нутро. Герцог по возвращении всегда целует его так. И Чайльд знает, что следует после этих поцелуев. Ризли ухмыляется прямо в поцелуй, прежде чем оторваться и выпрямиться. Это, похоже, стало его привычкой – становиться так, чтобы пах оказывался ровно на уровне лица Тартальи. Но Ризли прививает ему нужные рефлексы. – У меня сегодня для тебя подарок, – он отводит руку в сторону, помахивая почти невесомой коробкой, – Веди себя хорошо и узнаешь, что там. – ...подарок? – задумчиво протягивает Тарталья, подёрнутыми пеленой глазами продолжая смотреть на Ризли. Впрочем, в его синих глазах быстро вспыхивает огонёк любопытства, и он хитро улыбается. На самом деле, Тарталья не уверен в том, что в понимании герцога значит "подарок", но некоторые очевидные факторы явно навевают определённые мысли. Любопытства Тартальи это не умаляет. И почему-то лишь подстёгивает. – Я ведь и так веду себя хорошо, – протягивает он и склоняет голову на бок, улыбаясь ещё шире, но тут же подаётся вперёд, и горячо выдыхает, – Или... Он привычно жмётся к паху герцога, потираясь о него щекой, и на миг прикрывает глаза – знает, что тому это нравится. И нечто внутри самого Тартальи на это отзывается тоже. Он поднимает хитрый взгляд на Ризли вновь. Удовлетворённо выдыхая, Ризли уже по выработанной привычке неспешно поглаживает рыжие волосы Тартальи тяжёлой рукой, заставляя плотнее прижаться лицом.  – ...я должен стараться ещё сильнее? – Нет, милый, ты и правда хорошо себя вёл, – усмехается Ризли, пропустив растрепавшиеся пряди сквозь пальцы, и спускает широкую ладонь на его щеку, – Потому сегодня я сделаю тебе много... – он спускает руку ещё ниже, проводя по шее и гладкому металлу ошейника, чтобы скользнуть по голой ключице кончиками пальцев, – ...много подарков.  Герцог за своими действиями почти не следит, позволяя любые вольности, и увлечён туманным взглядом вполне покорного и ласкового Тартальи – его лучшего и самого любимого питомца. Дыхание Ризли ожидаемо утяжеляется от предвкушения, равно как и в зоне его паха заметно теплеет.  – Ты у меня будешь самым красивым, – Ризли улыбается почти с нежностью, но весьма обманчивой против его темнеющего проникновенного взгляда, – Ну-ка иди ко мне. Тарталья с интересом наблюдает за Ризли. Фантазия герцога порой кажется ему безграничной. Но Тарталью это не пугает – он знает, Ризли вреда не причинит. По крайней мере, если бы хотел, то давно бы причинил. Но цели у герцога изначально были иные... От предвкушения тот не хочет медлить, лишь напоследок ещё раз проводя рукой по голове Тартальи и поправляя полюбившиеся рыжие волосы, чтобы лежали красиво. Ризли быстро сбрасывает тёплый плащ, опускается перед диваном на корточки, откладывая коробку на низкий стол за спиной, и, бережно беря Тарталью за ноги, упирается коленями в пол, заставляя опустить голые ступни к себе на бёдра.  С такого ракурса рыжий не менее прекрасен, особенно когда перестал стесняться собственной наготы, и Ризли позволяет себе протянуть руки, чтобы несдержанно провести ладонями по бокам Тартальи. Одним уверенным движением он смыкает пальцы на поясе и придвигает своего пленника к краю дивана, отчего ноги того сильнее сгибаются в коленях. – Какой же ты сексуальный... – в удовлетворении мурлычет Ризли, и руки его живут своей жизнью, соскальзывая на бёдра и с нажимом двигаясь к коленям, – Сейчас будь паинькой и дай мне сделать тебя ещё краше.  Коротко выдыхая, Чайльд смотрит на Ризли теперь сверху вниз. И не может отрицать, что от такого положения внутри щекочет сладкое предвкушение. И улыбается он невольно, даже больше ухмыляется, покрываясь мурашками в руках герцога и от его слов. Любопытство и предвкушение нарастают в нём. И он не собирается с этим бороться. Потому Тарталья покорно поддаётся Ризли – это, в целом, действительно вошло в привычку. Герцог с наслаждением выдыхает, сжимая ладони на острых коленях Тартальи и чувствуя, как неспокойно от такой близости становится в под натянувшейся ширинкой собственных брюк, и потому незамедлительно оборачивается в сторону коробки. Мир на поверхности Ризли не всегда понимает, но мода Кур-де-Фонтейн – это его личная любовь. Герцог извлекает на свет аккуратно свёрнутую пару белых нейлоновых чулок. Прежде ему с подобным не доводилось иметь дел, но ловкие пальцы справляются с тем, чтоб правильно закатать один из них. Слишком велико желание увидеть Тарталью... таким.  Вещица в руках герцога заставляет Чайльда всё же изогнуть бровь в недоумении. Хоть спорить он и не собирается. Наверное, после ошейника и наручников – чулки – далеко на самое странное и страшное. – Я обожаю твои ноги, малыш, – с придыханием говорит Ризли, обтягивая ступню в невесомый материал, – И понял, что желаю, чтобы ты выглядел именно так.  Ризли оттягивает упругий материал вверх, заставив ногу Тартальи упереться в своё плечо, и плавно подтаскивает тонкий чулок выше вдоль голени. Герцога настолько захватывает это занятие, что он поворачивает голову и с вожделением касается губами изящной лодыжки под белой тканью. Он тянется следом за краем чулка, продолжая покрывать тонкую голень Тартальи чувственными поцелуями, отчего та скользит по плечу и ложится поверх, задираясь выше. Ризли добирается до впадины под коленом, целуя и там, и наконец длина чулка кончается на середине бедра. И Тарталья позволяет. Беспрекословно позволяет Ризли надевать на себя чулки, внимательно наблюдая за ним полуприкрытыми глазами. Отголоски разума ему шепчут, что это абсолютная нелепость. Что так быть не должно – но дыхание Тартальи противоречиво учащается от выверенных, почти нежных касаний герцога. Он неизбежно заводится от подобного, и по-прежнему не хочет с этим бороться. – Какая хорошая работа... – с восторгом выдыхает Ризли, оглядывая результат и хозяйски проводя ладонью от бедра и до ступни, – Не зря столько стоило.  Он улыбается шире, вновь переводя взгляд на лицо Тартальи, и понимает, что оказался между его разведённых ног. Понимает, что хочет остаться там подольше, отчего напрягающийся член незамедлительно даёт о себе знать.  – Для тебя, малыш, нужно только всё самое лучшее, – добавляет Ризли понизившимся тоном и в нетерпении принимается за вторую ногу. Тарталья медленно проводит кончиками пальцев по своей ноге, касаясь невесомой ткани чулка – та почти не ощущается на коже. Но ощущения всё равно странные и непривычные. И Тарталья в задумчивости продолжает наблюдать за действиями Ризли, и видит, что тот всерьёз этим увлекается. Он уже успел выучить как герцог выглядит в состоянии возбуждения. – ...раз тебе нравится, – протягивает Чайльд, вновь опуская взгляд на собственную ногу, – То я совсем не против. Будто у него есть выбор. Впрочем, отсутствие выбора Тарталья тоже давно принял. Как и тот факт, что чёртово предвкушение никуда не пропадает, только ширится, постепенным привычным чувством наполняя вены. Он отклоняется назад, упираясь локтями в поверхность дивана, и прищуривается, скользнув ступнёй, чтобы вновь, но теперь с нажимом упереться ею в плечо Ризли, словно отстраняя того, а затем с наигранной наивностью медленно протягивает: – И что же мы будем делать дальше, герцог? Ризли заканчивает аккуратно надевать второй чулок, с удовольствием отмечая, что по бокам по краю те украшены изящными бантиками из атласных лент. Он не сомневается, что в итоге Тарталье понравится задумка, ведь всё нарастающего задора герцога хватит на них двоих с головой. Потому Ризли даже не особо обращает внимание на очевидно деланое сопротивление, лишь слегка отводит плечо назад и устремляет на рыжего хитрый взгляд с показательно приподнятой бровью. – Ты у меня как на ладони, – тянет он в ответ с плотоядной улыбкой, неумолимо приближаясь и кладя ладонь на голое бедро, – Я знаю, что ты хочешь того же, что и я.  Плавно переведя руку вбок, Ризли показательно проводит подушечками двух пальцев по пока что лежащему, но уже твердеющему члену Тартальи и смотрит прямо в его глаза с неприкрытой похотью. В противовес лёгким касаниям он сильнее ухватывает рыжего под колено, а затем приподнимает выше и горячо касается губами стыка между голой кожей и нейлоновым краем. Его собственное дыхание перехватывает от резкого скачка возбуждения ввысь, а поцелуи Ризли становятся более долгими. Их много, и герцог прикрывает глаза в порыве приятных распаляющих ощущений.  Вновь оно, это чувство, неопределённое, но такое подавляющее, затягивает Тарталью глубже. Словно он погружается в эту похоть, что плещется в глазах герцога, словно сам становится её неотъемлемой частью. Резко выдохнув, Тарталья ему отдаётся. Этому чувству, и Ризли, за которым наблюдает полуприкрытыми глазами, сменяя прежнюю улыбку на сбивчивое дыхание. Тело Тартальи, как по команде, реагирует на каждое касание и каждый поцелуй, словно все нервные окончания обострены сейчас. Ризли бывает нетерпеливым, но и томительным он тоже умеет быть. Вот как сейчас, когда Тарталья несдержанно закусывает губу, от контраста мягких поцелуев с короткими укусами. Ризли чувствует, как пальцы скользят по гладкой ткани чулок, и всё более жадно целует нежную кожу на внутренней стороне бедра, невесомо царапая её короткой щетиной, и вновь ощутимо прикусывая, чтобы оставить новые следы. Таковых на теле Тартальи немало, а герцогу не перестаёт нравиться наносить свои отметины повсюду. Он всё больше приближается к паху, и под влиянием собственных возросших аппетитов всё сильнее сжимает ладони на рыжем.  – Как же хочется тебя всего... – Ризли не договаривает, понимая, что на том его мысль уже звучит исчерпывающе. И в следующий миг, под влиянием собственной разыгравшейся похоти, он резко сдвигает Тарталью на себя, отчего тот теряет равновесие и заваливается обратно на мягкий диван. Ризли без труда укладывает схваченную ногу к себе на плечо, придвинувшись ещё плотнее, отчего та сгибается в колене и остаётся свисать за его спиной. Вторую же он хозяйски подхватывает и задирает вверх, вынуждая Тарталью в очередной раз широко развести ноги. Развести их и раскрыться перед полным вожделения лицом Ризли, который сразу же устремляется вперёд.  – Ризли? – Чайльд успевает только коротко выдохнуть от неожиданности. Общее положение, конечно, его уже мало смущает. Но дальнейшие действия герцога ему весьма очевидны. И таким они ещё не занимались. Тарталья в принципе таким не занимался до. А потому лёгкое волнение всё же начинает закрадываться ему под кожу, мешаясь с возбуждением и нетерпением. – Нет, подожди, это... – сбивчиво начинает он, тут же шумно выдыхая и закрывая глаза. Ризли высовывает язык, приникая губами между ягодиц Тартальи, и с нажимом проводит им по сжавшимся мышцам. Ризли всего ведёт сиюсекундно, отшибая мозг напрочь, и теперь всё, чего он хочет – это сжимать упругие бёдра ещё сильнее, наслаждаясь контролем над всем телом рыжего, он хочет, чтобы тот поскорее расслабился под давлением горячих и влажных ласк. Язык Ризли вызывает в Тарталье весьма щекотливые, ещё более дёргающие за нервы ощущения. Тем не менее, скованность никак не отступает, и Тарталья невольно напрягается всем телом, в слабой попытке свести колени, уже начинающие дрожать. – Подожди... – почти по слогам прерывисто шепчет Тарталья, но невольно прогибается в пояснице, и вновь старается приподняться на локтях, что теперь даётся куда труднее. Он коротко дёргается от ловких движений языка Ризли, всё сильнее погружаясь в новые ощущения, что из непривычных и непонятных постепенно становятся чертовски возбуждающими. Ризли полностью игнорирует попытки рыжего сопротивляться, крепко держа в сильных руках и понимая, что Тарталья оттуда не выберется. Заодно герцог прекрасно понимает, что не все этапы преодоления смущения его питомец прошёл, но стремится лишить его и этого стыда. Ризли обязательно превратит алмаз откровенной похоти Тартальи в бриллиант со множеством граней. – Ризли... – Чайльд растерянно выдыхает вновь, по итогу теряясь в своих же чувствах, и невольно опускает взгляд. Картина, в которой между собственных широко разведённых ног находится голова герцога, который продолжает настойчиво, и, судя по всему, крайне умело двигать языком, вызывает у Тартальи очередной приступ тягучего возбуждения. И член его твердеет сильнее с каждым движением Ризли. Он невольно тянется ладонью вперёд, путаясь пальцами в коротких чёрных волосах герцога, сжимает их, и под давлением импульса прижимает его голову ближе. По давлением этого же импульса он начинает сбивчиво шептать, всё больше теряя способность формулировать речь: – ...давай глубже, и... немного сильнее. Да, вот там... Ризли приоткрывает глаза, с удовлетворённым рыком отмечая, каким крепким стал член рыжего, и весь ощетинивается от несдержанной хватки в собственных волосах. Призывы Тартальи распаляют Ризли до секундной темноты перед глазами, и его ведёт сильнее обычного. Он быстро и с жадностью проводит ладонью по ноге на плече, ещё раз насладившись гладкой тканью нового украшения, и вцепляется в крепкую задницу, а вторую ногу заставляет задрать ещё выше и дальше. Гибкость тела Тартальи заводит Ризли каждый раз, и оттого в своих движениях он не опасается быть грубым. Ризли компенсирует это ещё более стремительным проникновением языка внутрь горячего тела. Он способен трахнуть Тарталью даже так, и тот, судя по всему, этого и добивается. От обжигающего осознания, насколько быстро и легко рыжий впускает Ризли в себя, член его сводит болезненной судорогой. Хочется поскорее оказаться внутри иначе, но герцог, тем не менее, уж слишком увлекается. Он жёстко и быстро двигает языком внутри тесных мышц и нежной кожи, позволяя слюне стекать с губы ниже между ягодиц, и не сопротивляется давлению на затылок. Ризли хочется только лишь стереть все границы и запреты в голове Тартальи – и оттого он получает совсем иного сорта будоражащее удовольствие. – Мм, да, там... Хорошо... – несдержанно выдыхает Чайльд, и губы его вздрагивают в улыбке, а тело пробирает дрожь наслаждения. Он и не представлял, что это может быть так приятно. Он в принципе такое не представлял. Но Ризли продемонстрировал, и продолжает демонстрировать весьма хорошо, распаляя Тарталью очень быстро до очередного рубежа. Влажные звуки откровенной похоти ласкают его слух, и он судорожно выдыхает, улыбаясь шире и в удовольствии прикрывая глаза. Где-то на подкорке сознания ему чертовски приятно осознавать, что кто-то готов стараться ради его удовольствия с таким усердием. Он уверен – Ризли получает от происходящего удовольствия не меньше, но всё-таки их ощущения, очевидно, разнятся. И Тарталье вдруг особенно остро нравится, что он может сейчас, напоследок крепко сжав чёрные волосы, опустить ладонь на свой, изнывающий без ласки член. Он крепко сжимает его, набирая плавный, но размашистый ритм. И Чайльду нравится, что он делает это перед герцогом, который старательно доставляет ему удовольствие языком. От самого этого осознания движения Чайльда по члену становятся более резкими, прерывистыми, а наслаждение накатывает сильнее, стремительно подводя к желаемому итогу. Ризли вновь медленно раскрывает помутившиеся глаза, и его пробирает сверхострым возбуждением от этого вида. Такая картина разжигает всё больше тёмного желания взять это рыжее воплощение похоти. Взять срочно и целиком, уверенно и грубо, пока тот ещё настолько расплывшийся и горячий. Чайльд тихо стонет, и коротко выдыхает через сжатые зубы, теряя разум в удовольствии. Ему чертовски хорошо, и ему нужно совсем немного, чтобы было ещё лучше. Ризли агрессивно рычит всем нутром, всё сильнее растягивая Тарталью изнутри, но будто выжидает. Знака или команды, скорее от самого себя, нежели от рыжего, который явно близок к оргазму в своих сбивчивых вдохах и сладких стонах. – Давай, давай... – на придыхании протягивает Чайльд, приоткрывая глаза и с удовольствием разглядывая картину между своих ног, а затем ухмыляется, – У тебя, оказывается, тоже очень хорошо получается... быть послушным псом. И Ризли получает этот знак. Очередное дразнящее прозвище падает на благодатную почву крайнего возбуждения, а промчавшийся по спине холодок поднимает волосы на руках, затылке, а то и всём теле. Ризли отстраняется. Моментально остановив движения и сжав болезненно напряжённый член у основания, Тарталья выдыхает с неприкрытой досадой, почти с раздражением. Очередной прерванный оргазм и ощущение пустоты и холода внутри заставляют его откровенно нервничать. Взгляд герцога мигом холодеет, и он резко сбрасывает с себя руку Тартальи, поднимаясь на ноги. – Встал.  Понизившийся на пару тонов голос Ризли звучит коротко и внушающе, а огонь в голубых глазах продолжает светиться теперь уже мерцающими отблесками льда. Он приказывает, не позволяя Тарталье усомниться в правдивости своей злости, и стремится действовать быстро. Как минимум, чтобы тот испугался и не успел понять, что у Ризли по-прежнему член стоит так, что взгляд едва фокусируется на цели. На слишком остро возбуждающей цели в виде его вскормленного обильными телесными контактами питомца, одетого в дорогие чулки на широко расставленных ногах и прерванного на грани оргазма. Ризли не намерен ждать ни секунды, и сам хватается за цепь в каких-то двадцати сантиметрах от обруча ошейника.  Все эмоции Чайльда герцог явно приглушает собственным запалом, заставляя того растерянно моргнуть и съёжиться. Большего он сделать не успевает – сталь ошейника впивается ему в кожу, выбивая из горла воздух, заставляя дёрнуться наверх. На дрожащих, ослабших ногах он едва поспевает за Ризли, кое-как не спотыкаясь, но выбора иного не имеет. Нервная растерянность Тартальи только множится, подкрепляемая опаляющим возбуждением, жадным и непреклонным. Ризли делает широкие шаги вперёд, продолжая тащить Тарталью за собой, а тот и не видит откровенно хищную улыбку, мелькнувшую на лице герцога. Этого спектакля не случилось бы, не будь он уверен в полном контроле над всей ситуацией.  Потому Ризли резко останавливается перед гигантской эмблемой крепости Меропид в виде трёхглавого волка и рывком подтаскивает Тарталью вплотную к себе. Тот, разнеженный предшествующими ласками, ощущается тряпичной куклой в сильных руках, беспомощно прижавшись боком. Ризли плавно вплетает пальцы свободной от цепи руки в рыжие волосы и сжимает, одновременно вынуждая задрать голову и посмотреть на величественный металлический барельеф.  – Я твой сторожевой пёс, малыш, – угрожающе рычит Ризли, зарывшись носом в волосы на виске и цепляя горячими губами край уха. Он свирепо косится на волчью фигуру и ухмыляется, возвращая взгляд, – А ты – моя сучка.  Шипя от крепкой хватки, Чайльд широко распахнутыми глазами вынужденно созерцает эмблему и нервно сглатывает. Он отчаянно пытается понять как сгладить внезапный гнев герцога, столь неожиданный, и в такой ситуации весьма жестокий. Однако, у Тартальи получается лишь покрыться мурашками, нервно облизнуть пересохшие губы и прерывисто выдохнуть через сжатые зубы. Герцог был прав – Тарталья у него как на ладони. И герцог точно видит, в каком состоянии Чайльд, который всё ещё не понимает, издёвка это или злость. Но он готов подчиниться этому, потому что от кипящего возбуждения сводит все мышцы тела. Ризли выпускает цепь, бряцнувшую о пол, и давит ладонью между голых лопаток Тартальи, заставляя его обжечься щекой о холод металла, и сдавленно простонать, вздрогнув от звука звякнувшей пряжки ремня – такого уже выученного, заставляющего сердцебиение и дыхание учащаться. И под давлением Ризли он жалобно стонет вновь, всей покрытой мурашками спиной тут же ощущая слишком горячую крепкую грудь герцога. – И хоть течёшь ты уже так, как надо... – с ухмылкой выдыхает Ризли, с нажимом двинув бёдрами и скользнув членом между влажных ягодиц, – ...но я тебя ещё подрессирую.  Он позволяет тёмному наваждению взять над собой верх и в животной страсти всё так же жарко обтирается каменным членом об узкий проход, после чего подхватывает одну из ног Тартальи под колено и задирает высоко вверх. – Поскули для меня ещё немного, – рычит Ризли на его ухо, не прекращая плавные, но давящие движения бёдрами, – Ты ведь очень хочешь мой член внутри себя, так не стесняйся же. Тарталья чрезмерно хочет сейчас, настолько, что не в силах реагировать на его слова. Вообще никак, но неизбежную реакцию те вызывают – низ живота скручивает так, что колени Чайльда дрожат вновь, а болезненно эрегированный член пульсирует. Он не может ничего предпринять, не в таком состоянии, но рефлекторно жмётся задницей к бёдрам Ризли сильнее, чувствует твёрдость его члена всецело. Это доводит Тарталью до особо острого нервного напряжения. И думать о чём-то помимо члена герцога он оказывается не в состоянии, и лишь коротко выдыхает, ощутив моментальное напряжение в мышцах ноги. И Тарталья бы потерял равновесие в такой откровенно открытой позе, но Ризли весьма уверенно стоит на ногах, держит крепко, и не прекращает издевательские подразнивания. Всё это изводит Тарталью. Чёртово возбуждение, порочное желание мешают ему дышать, превращают мысли в бессвязные обрывки, где всё неизбежно сводится к единому итогу. Он безумно хочет Ризли внутри себя. Сейчас. И любой ценой. – Прошу, прошу, я очень хочу... – действительно почти скулит Чайльд между придыханиями, и трётся задницей о крепкий стояк, – Дай мне его... Ризли, прошу. Слова Тартальи путаются, подобно его мыслям. Он на возможном для себя пределе, он в откровенном исступлении и в конкретной покорности под жестоким контролем герцога. – Правильно, сучка, – воздух свистит сквозь оскаленные зубы Ризли, когда он сильнее обтирается членом о ягодицы Тартальи и крепко сжимает ладонь на его бедре, – Проси о нём.  – Я был не прав, прости... – всё так же сбивчиво умоляет Чайльд, не прекращая нервно обтираться о член герцога, пока его пробирает крупная дрожь, – Очень хочу... тебя внутри. Пожалуйста... От собственного обострившегося возбуждения Ризли плохо контролирует силу, с которой пальцы впиваются в горячую кожу. От каждого нового слова всё больше хочется исполнить мечту рыжего. Ризли ощетинивается, заново одолеваемый порывом, но лишь вдавливает Тарталью в стену сильнее. Кажется, будто и та нагрелась от накала бешеной страсти в кабинете герцога. Но герцог безжалостно возвращает поднятое колено Тартальи вниз.  – Руки, – на рыке командует Ризли, отцепляя с бедра наручники и зная, что эту команду Тарталья точно понимает.  В крайней степени своего исступления Тарталья только тихо всхлипывает, медленно заводя дрожащие руки за спину. Холод наручников, сопровождаемый их щелчком, следует незамедлительно, и Чайльд вновь нервно ёрзает в томительном предвкушении. Ризли по-прежнему вжимает его бёдрами, и собственный член герцога стиснут в жаркой агонии. А внутри Тартальи ещё жарче. И Ризли хочется войти, распалённому мольбами и извинениями, но он лишь вновь уверенно оттягивает повисшую цепь на себя. – Тебе идёт быть моим, – довольно шипит Ризли, любуясь, в какую изящную дугу способен выгнуться Тарталья при лёгкой нехватке кислорода.  Тарталья задыхается, от давления ошейника, от оглушающего желания, и от голоса герцога. Его жажда невыносима и требовательна, она окрашивается красным – таким знакомым красным, что преследует Чайльда лишь в пылу сражения. Он скулит, мычит, тихо стонет в страдании и мольбе, и становится, кажется, готовым на что угодно. Лишь бы герцог поскорее оказался внутри. И в следующий миг Ризли вновь на громком выдохе подхватывает его под колено, но на этот раз не медлит. Он задирает ногу Тартальи максимально высоко, заставляя того полностью раскрыться, и вставляет твёрдый член без всяких предисловий. Даже без стараний замедлиться – он сразу и грубо вбивается до конца, отчего у самого в глазах темнеет, а всё поднимающаяся агрессия быстро смешивается с неистовой похотью. Внутри Тартальи великолепно каждый раз, и у Ризли на секунду перехватывает дыхание. И тело Тартальи отзывается на член Ризли моментально – с губ его срывается громкий стон наслаждения, он старается сам прижаться до предела, хотя герцог и так предельно глубоко в нём. Предельно хорошо. Одно чувство этой заполненности вновь доводит Тарталью до рубежа, где он готов кончать, к себе и не притрагиваясь. – Узкий... – выдыхает герцог и оскаливается, с новым рывком придавливая Тарталью к стене теперь уже голой грудью и щекой, – Прогнулся, живо.  И для Ризли Тарталья старается выгнуться, насколько позволяет его положение – царапаясь щекой о стену и до напряжения во всех мышцах. Ему на это всё равно, он выставляет задницу, чтобы герцогу было приятнее. Ризли теряет дар внятной речи, которая ему теперь не очень и нужна, и та превращается в низкое рычание. Он почти сразу берёт быстрый темп, вбиваясь вглубь напряжённого тела Тартальи, и с хозяйской развязностью едва ли не до боли сжимает ладони, не позволяя лишний раз дёрнуться и вынуждая скользить того щекой по стене.  – Ты у меня только об этом и будешь мечтать, – грозно шипит Ризли и стремительно опускает руку с бедра Тартальи, хватаясь за его истекающий член, сразу же дёргая крепко сжатым кулаком в едином темпе, – День и ночь мечтать, как тебя будут трахать, и трахать, и трахать, – каждое слово он подкрепляет мощными толчками, только сильнее разжигаясь от давления тугих мышц.  В воспалившемся сознании герцога не существует ничего, кроме собственного желания попутно утвердить свою власть, и изнемогающего Тартальи, ставшего единственной целью. Ризли позволяет себе больше жёсткости, зная, что тот справится. Что рыжему нравится это даже больше, чем самые искусные ласки. И Ризли его вбивает в эту стену, с таким же нетерпением, которое то и дело срывается с губ Тартальи стонами, с безжалостной похотью, которая и самого Тарталью лишает рассудка из раза в раз. Ризли успевает отметить, что мало с кем может позволить себе аж настолько разойтись – и это последняя здравая мысль, появившаяся в его помутившемся рассудке. Тарталья приковывает его к себе, будоражаще громкий, очаровательно податливый и слишком горячий.  Герцогу нравится ощущать его в руках, прижимаясь всем телом, нравится в животной страсти врываться внутрь его тела; герцог в восторге от нежелания Тартальи сопротивляться даже в столь развратной позе и одежде, а растрепавшиеся рыжие волосы становятся для него ориентиром, чтобы не потонуть в собственной похоти. Ризли замечает, насколько невменяемым делается выражение лица Тартальи с каждым новым толчком. Тарталья определённо невменяем, и в голове его поселяется лишь единое убеждение, то, что доводит его до точки наслаждения, то, которое герцог уже подтвердил вслух. И убеждается он всё сильнее, на каждом новом грубом движении, что обостряют его ощущения до готовности задохнуться в своих стонах. Чайльд скулит, словно выражая абсолютное согласие, и дыхание его прерывается на миг, в котором разрозненные ощущения становятся едины. Он кончает до секундной темноты перед глазами, до громкого выдоха, до пронзительного осознания, что непреодолимо любит это чувство. В совокупности – от ощущения заполненности до ощущений от неумолимого оргазма. Который, впрочем, не сбивает Тарталью накатившей слабостью. Ему важно, чтобы герцог получил удовольствие. И себе он позволяет лишь пару секунд промедления, прежде чем слабо дёргается, двинув бёдрами навстречу Ризли. Герцог и не останавливается, сам едва балансируя на грани, но не сдерживает новое рычание. Это слишком приятно для Ризли. Он не сдерживается и, выпустив член Тартальи из перепачканной руки, обхватывает его уже за рёбра и вжимает в стену целиком, добивая особенно резкими движениями. Собственный оргазм проносится по герцогу ураганом, лишая понимания о происходящем и сосредотачивая только на реакции тела. Он изливается внутрь с тяжёлым выдохом и сжимает Тарталью так крепко, что вот-вот задушит. Но тот лишь дрожит, кое-как хватая воздух губами и крупно дрожа. – ... умница, – наконец-то выговаривает Ризли, прижавшись щетиной к мокрым волосам, – Какой же ты молодец, малыш.  Герцог едва может дышать, но похотливая тяга к телу Тартальи сменяется на новую, не менее сильную и полную стремления показать, насколько Ризли понравилось в этот безумный раз. Обессиленный рыжий в его руках ощущается пластилиновым, а герцог горячо и тягуче касается губами блестящей от пота шеи, держа его, как пушинку, и наслаждаясь ощущением от того, как Тарталья по-прежнему остаётся насаженным на его член.  – Такой выносливый... – в удовольствии продолжает Ризли, не желая отрываться, – Такой горячий.  Таких у него действительно не было. Потому герцог решает вознаградить Тарталью и собирается с мыслями, чуть отстраняясь и медленно вытаскивая член. Он быстро высвобождает рыжего из наручников, застёгивает молнию на брюках и подхватывает Тарталью на руки, отмечая, насколько удобно их тела соотносятся в размерах и насколько легко это сделать.  – Самый лучший у меня, – довольно улыбается Ризли, краем глаза любуясь перекинутыми через локоть красивыми ногами в чулках.  И герцог относит обессиленного Тарталью на ставший уже его личным диван, понимая, что после такого выступления уж точно не даст Тарталье продохнуть в ближайшие дни.

***

– ... причиной тому наш герцог, зуб даю, – слышится хохот из-за угла, и парочка отлынивающих от работы заключённых так увлечена разговором, что не обращает внимания на звон цепей проходящего мимо Ризли, – Я пятый год мотаю и не помню, чтоб почта так лихо работала! Вот уж выебал так выебал! Они хохочут вместе, а герцог на секунду закатывает глаза, но решает не останавливаться. Уж на кого он никогда бы не посмотрел, так это на душного начальника местной почты. Да и в целом, Ризли не на что больше жаловаться. Он нашёл себе идеального. Тарталья способен удовлетворить его аппетиты сполна, и вся крепость Меропид ощущает эти перемены, отмечая их разговорами о добром герцоге и сведя на нет шушуканья по поводу заключённого Предвестника. О Тарталье будто забыли – но не Ризли. Возвращаясь с обхода, он может думать только о том, как притянет рыжего к себе и вновь ощутит эту незыблемую готовность принимать его в любой позе. В любых количествах. В любое время. Ризли в предвкушении покусывает нижнюю губу, сворачивая в сторону кабинета под громкий стук тяжёлых ботинок о жестяной пол, но отмечает перемены в лицах караула. – Ваша Светлость... – подаёт голос один из стражников, которым Ризли запретил даже дышать в сторону своей двери.  – Что случилось?  Ризли хмурится, считывая беспокойство и у другого мужчины на страже. Не похоже, что те просто боятся попросить отгул или нечто подобное, отчего неприятное чувство лёгкой тревоги постепенно заполняет внутренности. – Мы помним Ваш приказ никого не пускать, но... – стражник храбрится, однако по его лицу пробегает рябь лёгкой паники, – Дело в том, что юдекс... Месье Нёвиллет. Он там, внутри, ждёт Вас.