Delusion

Стены тёмного тоннеля на секунду освещает вспыхнувший голубым светом Глаз Бога – и в следующий миг Ризли с размаху бьёт кулаком по покрасневшей трубе. Слышно громкое шипение пара и треск льда, а герцог по привычке поправляет красный галстук. В крепости Меропид невыносимо жарко, и решать проблемы до прибытия инженеров с поверхности приходится старыми добрыми методами. – Сколько ещё? – хрипло выдыхает Ризли и отрывисто оттирает пот с подбородка, умирая от жажды и оттого с каждой новой трубой сломавшейся системы охлаждения становясь всё злее. – Два участка, – покорно отвечает Этьен, в обеих руках держа огромный переносной фонарь.  С тяжким вздохом герцог без комментариев продолжает свой путь. Они слоняются по лабиринтам производственного цеха с самого утра, пропустив даже обед, потому что останавливать конвейер чревато нарушением сроков заказа для палаты Жардинаж.  – Чтоб они там наверху так техников регулярно высылали, как контрактами своими долбят... – рычит Ризли, по большей части сотрясая воздух, но уже более осмысленно обращается к такому же вымотанному помощнику, – А кто у нас последний раз технический отчёт сдавал, напомни-ка? Ах, ну да...  Герцог цедит слова сквозь зубы, когда пол резко уходит вниз, а высокие ботинки до колена погружаются в воду.  – Можешь ему передать, что с половиной зарплаты он в этом месяце прощается. Хоть крепость Меропид и стоит на столпах технического прогресса, но всё равно полезно иметь при себе Глаз Бога для подобных ситуаций. Ризли ни капли не горит желанием избивать трубы до самого вечера. Однако приходится.  И лёд, так необычно расползающийся по сырым стенам в причудливые узоры, заставляет Ризли в очередной раз задуматься о Царице. Это ведь она, вольно или невольно, откликнулась на его призыв столь щедрым подарком. А он держит её подданного взаперти.  Потому что хранит верность землям архонта Справедливости. Мир порой ужасно несправедлив. Когда герцог наконец-то выбирается из подъёмника, то с административного блока будто разом сдувает всех заключённых с большей частью стражи, и только робот из купонной столовой робко подаёт признаки жизни. В любом случае, до завтра проблема решена. Ризли молча проходит мимо караула около своего кабинета и спиной буквально чувствует их облегчённые выдохи. В кабинете по-прежнему жарко, и Ризли раздевается ещё на лестнице, скидывая куртку и отстёгивая пуговицы на жилете. На сегодня у него нет сил даже строить стражу, но завтра герцог обязательно оторвётся. Он пересекает кабинет тяжёлыми шагами и сбрасывает одежду на спинку своего кресла. Снимает и намокшую рубашку тоже, а следом за ней и галстук, попутно взъерошивая жёсткие пряди волос. Разматывать чёрные бинты или бороться с перчатками уже попросту лень, потому Ризли наконец-то добирается до графина с водой и, налив полный стакан, с наслаждением его опустошает и запрокидывает голову.  Слишком разветвлённая у производства сеть охлаждения. И, по-хорошему, менять бы её целиком. Рабочие моменты слишком сильно занимают мысли герцога, и он с уставшим выдохом опускается в кресло, прикрыв глаза. Хорошо бы помыться, если на этот раз кран не ошпарит вдруг кипятком. И поесть. И посмотреть ещё раз последний аудит вместе с будущими заказами, чтобы прикинуть суммы для замены всех труб. От перспектив новой бумажной работы Ризли недовольно морщится и откидывается на спинку кресла. Много у крепости Меропид нынче проблем, и его прямая задача – поскорее их решать.

***

Тарталья вырывается из пут беспокойного сна. Он дёргается, звякнув цепью ошейника, о существовании которого на миг успел позабыть. Герцог его больше не трогал. Толком и внимания не обращал. Да в принципе не появлялся, уйдя с утра и вернувшись лишь поздним вечером. Тарталья был вынужден слоняться из угла в угол, насколько позволяет длина цепи, и чувствуя себя весьма униженным в таком положении, будучи ещё и полностью обнажённым. Он успел рассмотреть весь кабинет вдоль и поперёк, пару раз подёргал цепь на пробу – напрасно, без Глаза Бога или Глаза Порчи голыми руками с ней не совладать. Не найдя себе более интересного занятия, он, в конце концов, предпочёл сон. Пускай и полный тревог, мыслей и переживаний – которые в голове смешались лишь сильнее. Но тело так восстанавливается в любом случае быстрее – а ему нужно копить силы. Он не собирается проводить здесь время в роли "питомца", как выразился Ризли. Герцог куда с бо‌льшими тараканами, чем могло показаться изначально. Так что фыркнув, Тарталья подбирается на диване – по максимуму стараясь скрыть наготу, и взирает на наконец вернувшегося Ризли. Прокручивает в голове все едкие реплики, настраиваясь на очередные издевательства или домогательства со стороны герцога. Но проходит минута, две – а тот в сторону Чайльда и не смотрит. Тарталья сам принимается внимательно его изучать, стараясь понять, не является ли такое поведение очередной тактикой Ризли. Но тот, похоже, просто устал. Это прослеживается по его общему вымотанному виду, по растрёпанным волосам, по поблёскивающей от пота обнажённой коже. На которую Тарталья пялится несколько секунд, подмечая рельефные мышцы, и шрамы, многочисленные. Похожие на шрамы Чайльда. Невольно засмотревшись, Тарталья одёргивает себя, опуская взгляд – но герцог, похоже, по-прежнему не замечает даже этого. Чувствуя поднимающееся раздражение, которое явно неплохо подкрепляется наступающим голодом, Тарталья демонстративно фыркает, стараясь привлечь к себе внимание. Ризли собирается мучить его таким образом? Пока что Тарталья не может утверждать с точностью, и мысли и опасения в его голове множатся. Растерянность, обусловленная его прямой зависимостью во многих смыслах от герцога, давит на него. Тарталья не хочет ассоциировать себя с послушной собакой, верно дожидающейся своего хозяина дома. Какая нелепость для одного из Предвестников. Но вряд ли Тарталья будет выглядеть хоть немного грозно и уверенно в своём нынешнем виде. Так что лишь сжав зубы, он с раздражением выдыхает, и с таким же раздражением бросает вслух: – К твоему сведению, здесь довольно скучно. И я бы с куда бо‌льшей радостью нашёл себе занятие на производственном участке. Про одиночную камеру Тарталья разумно умалчивает. Всё-таки, проведя некоторый сравнительный анализ, он понимает, что здесь несколько лучше. Пускай и не для его гордости. – ...а раз ты решил удерживать меня здесь, то неплохо было бы предоставить мне еду. Тарталья тушуется, поджимая ноги к груди сильнее. Унижение пронзает его насквозь. Какая же это, всё-таки, несуразица – он буквально вынужден выпрашивать еду. Впрочем, тюрьма на то и тюрьма. В данном случае с некоторыми особенностями. Но Чайльд усилием воли принимает мысль, что ему срочно нужно адаптироваться. Приоткрыв один глаз, Ризли косится в сторону источника звука и смягчается в выражении лица даже раньше, чем вспоминает, что Тарталья тоже здесь. Это изменение в рутине управляющего скрашивает всю унылую картину кабинета, да и рыжий в его глазах не выглядит угнетённым. Тот вновь так очаровательно хмурит брови, свернувшись на диване, что Ризли улыбается в ответ.  – Малыш, прости, совсем тебя не заметил, – низким голосом тянет герцог, и все его заботы благополучно отодвигаются на второй и третий план. Правду говорили, мол, герцог, заведите котика, и в жизни станет меньше стресса. Ризли придумал куда лучше. Он широко расставляет уставшие за день ноги и сползает в кресле чуть ниже, а почти добродушное его лицо сменяется блеском очередной затеи в холодных глазах.  – Ты проголодался? – невинно спрашивает Ризли, но последующая хитрость в его тоне не даёт обмануться, – Иди сюда, и я подумаю, что можно сделать.  Он несколько раз методично хлопает себя ладонью по отставленному колену, не сводя с Тартальи прямого давящего взгляда. – Только делай это как хороший мальчик, – добавляет герцог понизившимся голосом, – Ты у меня такой талантливый, что, уверен, ты сможешь сделать это очень красиво. На своих четверых.  Стоит Ризли минимально перевести дух от работы, как фантазия его не знает границ, а по жизни повышенное либидо напоминает о себе при одном только взгляде на обнажённого Предвестника. Тот постарался прикрыться, как может, но за скрещенными лодыжками отлично просматриваются крепкие бёдра. Ризли понимает, что смотрит уже достаточно долго, но ни капли не стесняется этого и не пытается скрыть нарастающее желание в неприлично долгом взгляде. Он не врал ни разу, говоря о великолепной фигуре Тартальи, и конкретно бёдра хотел бы украсить чем-нибудь не менее сексуальным. Чайльд моментально вспыхивает новым возмущением, даже растерявшись. Да, он ожидал от Ризли всякого – но такого почему-то предположить не успел. Ну не может же тот быть настолько одержим своей идиотской затеей? – Ты серьёзно? – шипит Чайльд, приподнимая бровь, – Как глупо, придумай что-нибудь поинтереснее. Он старается держать тон ровным, пытается блефовать – на деле покрывается мурашками и снова ёжится, пока дыхание его заметно учащается. От раздражения, в первую очередь. Но сознание услужливо подкидывает ему картинки того, как он ползёт на коленях к Ризли. Как кладёт щёку на его бедро. И как тот смотрит сверху вниз своими светло-голубыми, от того ещё более пронзительными глазами. Плотоядно, вовсе того не скрывая. Чайльд быстро машет головой в отрицании – заодно выкидывая непрошенные визуализации. – Ну уж нет, – поспешно продолжает он, – Без еды, пожалуй, обойдусь. Похоже, Тарталья даже из столь патового положения пытается воззвать к здравому смыслу. Похоже, он так до сих пор не сообразил, что это бесполезно, и Ризли абсолютно вменяем в своих желаниях. Он просто знает, что может это сделать.  А Тарталья, судя по всему, даже не догадывается, какое благо ему предложено.  Не в первый раз Ризли сталкивается с тем, что Предвестник не может усвоить простую истину. Лучше по-хорошему. Потому что по-плохому Ризли любит даже больше.  Живот Чайльда предательски напоминает о себе урчанием именно в этот момент. Всё ещё утомлённому организму нужно больше ресурсов для восстановления. И Тарталья судорожно выдыхает, опуская взгляд куда-то в пол. И старательно пытаясь избавиться от ощущения, что пронзительный взгляд Ризли почти физически осязаем на его обнажённой коже. А в его голову совсем непрошено лезут мысли ещё и о вчерашней ночи. Вымученно выдохнув, Тарталья, словно уже привычно, утыкается лбом в колени. Герцог лениво усмехается на дерзкие выпады и подпирает лоб тыльной стороной согнутой ладони, оперевшись на подлокотник. Теперь Ризли смотрит почти скучающе, склонив голову и разглядывая поникшего Тарталью.  – Малыш, мне было бы жаль тебя, – озвучивает Ризли собственные размышления, – Если бы ты сам не вставлял себе палки в колёса. Знаешь ли, это здесь жарко. А на нижнем ярусе ещё как холодно.  Тарталья медленно поднимает взгляд. Его в который раз внутренне коробит от этого обращения – но это, пожалуй, последняя из вероятных проблем сейчас. Мысли о возвращении в одиночную камеру куда более неприятны. Безусловно, он выдержит. Это всё ещё не самое страшное. И напрягает его не столь перспектива терпеть холод и голод, сколько тюремные крысы Ризли – возможно, тот и правда их приструнил и большего они себе не позволят. Но насколько можно быть уверенным в этом? И не лучше ли тогда один герцог вместо толпы неотёсанных мужиков? Тарталья морщится на собственные размышления, чувствуя, как его внутреннее достоинство ощутимо от этого побаливает. Герцог вдруг тянется к ручке, брошенной на столе, и вертит её в пальцах, продолжая косить внимательный взгляд в сторону Тартальи. При особом желании, Ризли может вновь взять его и не спрашивать, но это уже будет не так интересно.  Втянувшись в собственную же идею, Ризли очень хочется раскрыть весь потенциал импульсивной личности этого очаровательно страстного юноши. Ризли хочет, чтобы Тарталья сам понял, на что бывает способен и чего в действительности желает.  – А я так хотел тебя снова похвалить в своём отчёте. Специально с громким стуком выронив ручку на стол, Ризли тянет к себе первую попавшуюся бумагу. Это пустой бланк договора, но Тарталье совсем необязательно о том знать. Герцог с досадой смотрит на листок, понимая, буквально чувствуя, что привлёк внимание своего пленника громким звуком. И показательно отодвигает бумагу подальше. Произошедшее доводит Тарталью до пика растерянности. Поджав губы, он напряжённо следит за движениями герцога. Насколько в действительности от Ризли зависит скорейшее освобождение Чайльда? По-прежнему слишком мало информации. – Что ж ты так всех подводишь, милый, – провозглашает Ризли в воздух и вновь откидывается в кресле, – И себя ведь в первую очередь. Будешь голодный, в тёмной сырой камере... Ещё и не выйдешь так быстро, как хотел бы. А ведь всего лишь нужно слушать меня.  Всё же, даже уставшим, тело не подводит, и Ризли чувствует, что собственное желание как следует выпустить пар медленно ползёт от коленей к паху, меняя его голос на более глубокий. – Всего лишь надо делать, как я сказал, – проговаривает Ризли с большей расстановкой. Чайльд шумно выдыхает сквозь крепко сжатые зубы, и нервно впивается пальцами в обивку дивана, как только опускает на неё ладонь. На самом деле, самое простое решение в данной ситуации напрашивается ему само собой. Но пересилить себя ему не так просто. Он медлит несколько долгих секунд, с каждой из которых его внутреннее напряжение доходит до возможного предела, и резко выдыхая, плавно опускается на пол, упираясь в него коленями. Под давящим взглядом герцога он еле сдерживает свой порыв прикрыться хотя бы руками – но Ризли это только позабавит. Тем более, раз уж Чайльд уже начал, то поздно давать заднюю. Так что он столь же медленно упирается в пол и ладонями, усиленно борясь с унижением, но делает первое движение вперёд. Цепь ошейника глухо позвякивает, скользя по полу следом – Чайльд принципиально на неё не смотрит. Смотрит он только в пол, и на собственные ладони, заметно начинающие подрагивать. Его желание остановиться, отвернуться, или попросту послать герцога очень велико, соизмеримо нарастающему напряжению. Но Тарталья только нервно сглатывает, продолжая медленно ползти вперёд с опущенной головой. Ризли поворачивает голову на звяканье цепи и не может сдержать удовлетворения. Он показательно молчит, откинувшись в кресле, и наблюдает, как рыжий буквально борется с собой, но приближается. Делает, как велено. И дыхание герцога закономерно утяжеляется не только от осознания своей власти, но и от лучшего вида на поднятые голые бёдра.  Этот путь кажется Тарталье бесконечным, словно время растягивается, приобретая форму вязкой патоки. Но тяжёлые сапоги герцога всё же оказываются в поле его зрения, и Тарталья моментально замирает. А после, переборов себя в бесчисленный за прошедшие дни раз, медленно поднимает взгляд. – Доволен? – прищуривается Чайльд. Герцог доволен собой чрезвычайно, откровенно любуясь.  – Молодец, – хвалит Ризли, глядя свысока, и чуть склоняется вперёд с вытянутой рукой. Ладонь его касается взъерошенных рыжих волос, а в голове мелькает мысль, что было бы неплохо позаботиться о новом питомце и самостоятельно его расчесать. Но пока что Ризли просто хозяйски поглаживает Тарталью по макушке и спускает руку ниже. Проводит пальцами за ухом, плавно проскальзывает по голой шее. Сдерживая дыхание, Чайльд продолжает с таким же раздражением смотреть на Ризли. Игнорирует все его издевательские поглаживания – пускай от тех и бегут странные тревожные мурашки. Ризли вдруг крепко берётся за свисающую к полу цепь. И Тарталья рефлекторно вздрагивает на её звон, тут же по инерции оказываясь к герцогу ещё ближе. Ризли не отрывает сосредоточенный взгляд от сузившихся синих глаз, но новым плавным рывком подтягивает Тарталью ещё ближе к себе, чтобы тот оказался прямо между расставленных ног. Оттого возбуждение становится только отчётливее, искрясь в воздухе и неизменно отражаясь в пронзительных глазах герцога, теперь нависающего над Тартальей широкой тенью.  – Ты должен понять, милый, – на показательно тяжёлом выдохе проговаривает Ризли, всё так же крепко держа цепь у самого ошейника, а второй ладонью ласково проводя по щеке Тартальи, – С таким красивым личиком ты можешь получить всё, что захочешь. Надо только знать правильный подход.  Повинуясь всё более отчётливым желаниям, Ризли плавно соскальзывает рукой на подбородок рыжего, и большим пальцем медленно проводит по самому краю его нижней губы. Теперь и дыхание Тартальи учащается, а раздражение во взгляде медленно, но верно сменяется растерянностью. Он так и не находится с ответом на очередное возмутительное высказывание, и судорожно выдохнув, невольно опускает взгляд. О чём сразу же жалеет. Пах герцога находится в непосредственной близости от его лица. И воспоминания о прошедшей ночи вновь яркими вспышками мерцают в памяти Тартальи. Он нервно переминается, насколько это возможно в подобной позе, и старается игнорировать очередные недвусмысленные поглаживания. Он не настолько наивен, особенно после произошедшего, чтобы не понять, чего хочет Ризли. Тарталья точно понимает чего он хочет. Но лишь сглатывает вязкую слюну, скопившуюся вдруг от нервного напряжения, и просевшим тоном спрашивает: – Ну и что я тогда по-твоему должен делать? Делая глубокий вдох, Ризли переводит ладонь с его подбородка чуть ниже и соскальзывает кончиками пальцев по напряжённой шее. Он естественным образом цепляется за толстый обруч ошейника и коротко, но резко дёргает Тарталью на себя. Теперь их губы почти соприкасаются, а дыхания смешиваются в одно. Холодный оттенок глаз герцога компенсируется вспыхнувшим в них пламенем. Чем ближе к нему Тарталья, тем меньше рассудка остаётся в его голове, сменяясь давящей похотью и желанием... продолжить. Попробовать ещё, получить больше, исполнить, наконец-то, просьбу, о которой этот же недовольный Предвестник буквально умолял ещё прошлым вечером.  Тарталья изо всех сил гонит свои непрошенные мысли. Но чем герцог ближе – тем они сильнее. Тем ярче воспоминания. Он может только поджать губы, с терпением принимая все прикосновения. Как же это унизительно. И так неправильно. Ризли едва заметно усмехается, но взгляд его вновь полон звериной угрозы. Под гнётом всё более искрящейся атмосферы вокруг, его член закономерно твердеет от одного только присутствия головы Тартальи между его ног. Порываясь вперёд и якобы собираясь утянуть рыжего в страстный поцелуй, герцог останавливается вновь, и плавно проводит кончиком языка по его нижней губе. Дыхание Чайльда закономерно сбивается. Ризли абсолютно беззастенчиво издевается над ним. По обнажённой коже Тартальи мурашки – он знает, герцог видит всё. Расценивает так, как ему удобно, снова и снова оставляя Чайльда в безвыходной ситуации. – Уговори меня, малыш, – издевательски шепчет Ризли и вновь откидывается назад. Только на этот раз в его руке зажата цепь, которую герцог размашисто наматывает на кулак, уперевшись локтем в подлокотник и заставляя Тарталью если не улечься на себя, то уж точно заметить вновь отчётливо проступившие очертания между широко расставленными ногами. Сталь ошейника давит на шею Тартальи, самую малость затрудняя и без того его сбитое дыхание. Странное чувство медленно собирается внутри него знакомыми, весьма нежелательно знакомыми импульсами под кожей. – ...уговорить? – хрипло протягивает он, снова упираясь взглядом в чёткие очертания члена под брюками герцога. Тому для возбуждения, похоже, много и не надо. И такая демонстративность Ризли заставляет Тарталью вновь и вновь задаваться цикличными вопросами. Как же это всё давит. Ризли ослабляет хватку цепи и кладёт руку на подлокотник. На первый взгляд может показаться, будто он потерял интерес к бравадным речам Тартальи, судя по звякнувшим о пол звеньям. Но в глазах герцога читается всё тот же огонь. Только улыбка испаряется с посуровевшего лица.  Ему хочется издеваться и дальше, но возбуждение затапливает мозг давящими желаниями. Это он, конечно, хорошо придумал – поселить у себя в кабинете абсолютно голого юношу на привязи. Ризли в своём гениальном плане не учёл только собственный же темперамент, и спокойно смотреть на попытки Тартальи договориться с собой у герцога совсем не получается.  – Я не... – выдыхает Чайльд, ёжась от собственного дрогнувшего голоса, – Я не собираюсь уговаривать тебя. Какая глупость. Это нужно тебе, а не мне. Можешь запугивать меня своим влиянием и дальше – но добровольно ты не... не получишь ничего. Строить дурачка с каждым мигом ему всё тяжелее. После произошедшего это особенно нелепо. Тарталья неотрывно смотрит вперёд. Вновь и вновь вспоминает, какие мысли и желания лезли в его голову. Тогда было проще – он полагал, что они искусственные, ему не принадлежащие. Теперь же он не может найти никакого объяснения внутренним метаниями. Но забавлять герцога своей надломленной гордостью он очень, очень не хочет. Тот и так увидел и услышал слишком много. Оставив цепь лежать на полу, Ризли вновь тянется к своему пленнику и на этот раз запускает пальцы в рыжие волосы. От возможности наконец-то сжать их на затылке и зафиксировать голову Тартальи, его член, кажется, напрягается ещё сильнее. И Ризли свободной рукой отстёгивает свой ремень, вновь нависая над Предвестником и не желая больше терпеть никаких стеснений. Равно как и не желает он до утра слушать отговорки, когда перед глазами всё ещё стоит картина прирождённой грации, с которой Тарталья двигал бёдрами, когда подбирался к герцогу едва ли не через весь кабинет. Чего уж говорить о вчерашнем дне. – Я своё получу в любом случае, милый.  Несмотря на ласковые слова, лицо Ризли теперь полностью отражает тёмное и агрессивное желание, сдерживаемое только стальной волей. Не позволяя Тарталье сдвинуться с места, герцог освобождает напрягшийся член от давления одежды.  – А ты зачем-то отказываешься признать очевидное, – цедит Ризли и притягивает рыжего ближе к себе, – Нравится ведь. Сердце Тартальи невольно ускоряет ритм, его дыхание сбивается снова. Он цепенеет под хваткой герцога, но ещё большее цепенеет при виде его члена. Мысли о вчерашнем зудящим назойливым роем заполоняют его голову. Ему нравится? Насколько это возможно, Тарталья качает головой в отрицании, не находя слов для ответа. Герцог прикладывает пылающую жаром плоть к его щеке и плавно ведёт сверху вниз, не сдерживая шумный выдох сквозь нос. Он думает, что у Тартальи слишком мягкая и нежная кожа для такого количества шрамов на теле. И всё ещё не может понять, насколько молод этот юноша.  Тарталья зажмуривает глаза, терпя происходящее. Ему нравится? – Что за великолепный вид... – герцог смягчается, уступая искреннему восхищению в слегка охрипшем тоне, – Твоё блядское милое личико, оно...  Тарталья шумно выдыхает от очередного комментария. Ризли говорит слишком много лишнего. Тарталье это ведь не нравится? Герцог с шипением прикусывает кончик языка. Ему становится всё сложнее себя контролировать, и он оттягивает голову Тартальи назад, чтобы провести по чувственным губам теперь уже горячей головкой изнемогающего члена.  – Ну же, малыш, – сложно сказать, ласково звучит герцог или угрожающе, потому что противоречивые чувства ни капли не мешают его единому и чёткому желанию, – Открой рот. Тарталья смыкает губы лишь плотнее. Но его сбитое дыхание теперь не контролируется. Это всё чертовски странно и неправильно. Ему не нравится. И ему трудно, слишком трудно противиться просьбе, облачённой в приказ. Чайльд приоткрывает рот на шумном выдохе, опаляя дыханием возбуждённую головку члена. Мысли стираются из его головы сами собой под давлением очередного импульса. Он медленно высовывает язык и плавно, почти невесомо, ведёт им по твёрдому стволу – с самого низа и до головки, которую очерчивает круговым движением, чувствуя терпкий привкус. – Молодец, – шелестит Ризли почти шёпотом, в предвкушении глядя на то, как Тарталья поддаётся его давящей воле. Результат превосходит все ожидания. Вечно сдвинутые брови Ризли слегка приподнимаются в удивлении, а сам он через секунду шумно выдыхает, поддаваясь волне приятного ощущения, заставляющего мышцы всего тела расслабиться и вновь напрячься. У Предвестника определённо обнаружился новый талант.  Но тот тут же замирает. Закрывает рот, даже будто бы резко отдёрнувшись. – ...нет, я не... – шепчет Тарталья сбивчиво, возвращая себе рассудок по частичкам, – Я не хочу этого делать... Помимо всех моральных установок касаемо происходящего, существует ещё один момент, о котором Тарталья вспоминает только сейчас. То, чего хочет Ризли – Чайльд попросту делать не умеет. И в итоге это не понравится им обоим. В голове Ризли плохо укладывается это сопротивление Тартальи. Ему не хочется выпускать того из рук, и он еле сдерживает себя, чтобы не перейти к более резким порывам. Показать пленённому Предвестнику, напавшему на дворец Мермония, его настоящее место, а не возиться, однако... Однако, угрожающе сощурившись, Ризли способен разглядеть за бездной отрицания в синих глазах нечто вроде... смущения?  – Ты будто стесняешься чего-то, малыш, – хмыкает Ризли, отпуская рыжие волосы и переводя тяжёлую ладонь на тыльную сторону шеи, – Ещё скажи мне, что юдекс у тебя был первым мужчиной. Никогда не поверю, что никто до него не захотел такого красавца.  Оставшиеся на голом плече Тартальи отметины говорят лишь о том, что Нёвиллету однозначно понравилось. Щекотливая ситуация раскручивается по спирали, и в том числе для себя Ризли осознаёт последствия, но выбирает здесь и сейчас получить удовольствие. Здесь и сейчас перед ним однозначно не опасный Предвестник, а едва ли не мальчишка, очевидно смущающийся своему положению. И явно не знающий, что делать.  Опуская взгляд ещё ниже, в самый пол, Чайльд нервно сглатывает, пытаясь кое-как проанализировать слова герцога. Юдекс не был первым мужчиной Тартальи, действительно. До юдекса был один, другой, однако... Тарталья тяжело выдыхает. Его сознание упорно игнорирует воспоминания о давнем прошлом. Они сейчас весьма неуместны. – Скажи мне, а лучше сам себе ответь, – почти мягко начинает Ризли новую мысль, – Если бы в твоих силах было остановить меня... Ты бы прекратил то, что мы прямо сейчас делаем?  Тарталья в нервной задумчивости закусывает губу, не найдя ответ на вопрос герцога. Если бы хоть что-то сейчас было в силах Тартальи – он бы тут уже не был, но... Ризли. Чёрт возьми, что в нём есть, что заставляет дыхание Тартальи сбиваться не только от возмущения и раздражения? Пальцы герцога с нажимом сминают шею Тартальи с тыльной стороны, расслабляя окаменевшие мышцы, а по-прежнему крепко поднявшимся членом Ризли продолжает плавно обтирать пылающую щеку.  Тарталья медленно поднимает туманящийся взгляд обратно, но глаза тут же прикрывает под настойчивым давлением горячего члена. Возбуждённого, твёрдого, и судя по словам Ризли, действительно желающего именно Тарталью. Чайльд, пожалуй, так и не находит ответа на вопрос герцога. – У тебя невероятно нежная кожа, малыш, хоть я и вижу, что ты опытный воин, – выдыхает Ризли, и новый виток возбуждения подталкивает его брать ситуацию целиком в свои руки, – И я уверен, что рот у тебя такой же, раз именно внутри него я так хочу оказаться. Сейчас тебе не нужно будет ничего делать. Можешь даже на меня не смотреть. Просто расслабь рот, разожми челюсть... – его голос вновь понижается от предвкушения, и герцог совсем не стесняется озвучивать все эти фразы, лёгким эхом отражаясь от высоких стен кабинета, – ... и плотно сомкни губы вокруг моего члена. Дальше я тебя направлю.  Его рука вновь одновременно и призывно, и предупреждающе зарывается в волосы Тартальи, и Ризли набирается терпения. Воистину, остатков своего терпения, потому что звереющее от желания подсознание всё порывается перестать возиться с рыжим Предвестником и как следует трахнуть его самостоятельно. Неистовое возбуждение Ризли множится от ожидания, но он действительно задал верный вопрос. По крайней мере, на лице Тартальи настолько явственно отражается весь спектр эмоций, что его растерянность можно прочесть как открытую книгу. Ризли пользуется этим, и всё же едва ли не невинная неловкость ещё недавно такого грозного и строптивого Предвестника разжигает в нём огонь, мешающий мыслить здраво. Хорошо, что контроль остаётся всегда. Дыхание Ризли заметно утяжеляется, когда влажные губы Тартальи прижимаются к его члену. В неожиданном послушании этот дерзкий юноша ещё более очарователен, и Ризли сжимает зубы крепче – сжимается и кулак на затылке Тартальи. Чайльд мычит что-то невнятное, и под давлением спутанных мыслей, тягостных томительных ощущений где-то внутри, и от этой уверенной хватки в собственных волосах приоткрывает рот. Шире, чем до этого. Он ведёт по члену губами, медленно, аккуратно, прежде чем решается взять в рот головку целиком, и, как было сказано, смыкает губы сильнее. Чисто интуитивно он обводит головку языком внутри рта, стараясь понять, насколько правильно он это делает. И вновь неуверенно замирает, не двигаясь, стараясь снова ответить себе на свой личный вопрос – что, чёрт возьми, в Ризли такого, что заставляет Тарталью сейчас для него стараться? Но ответом ему служит никак не логичная мысль, а иррациональное нетерпение, собирающееся жаром внизу живота. Он распахивает глаза, поднимая взгляд на герцога, и в полной растерянности от происходящего, от себя самого, выжидает его дальнейших действий. – Умница, – горячо выдыхает герцог, заглядывая в притягательные ярко-синие глаза и мягкостью в тоне стремясь убедить, что тот всё сделал правильно, – У тебя настоящий талант, милый.  Захват его оттого, впрочем, мягче не становится. Ризли сдерживает порывы сдвинуться ближе и самостоятельно толкнуться глубже, вместо этого давя на рыжий затылок. Он не встречает сопротивления и едва успевает остановиться, уперевшись головкой в мягкое нёбо. Влага и манящий жар рта Тартальи превосходят даже самые смелые ожидания.  Странным образом похвала герцога распаляет Тарталью, стремительно стирая его противоречивые мысли, уступая место необратимому импульсу, в котором он покорно позволяет управлять собой, неотрывно смотрит в глаза Ризли, и открывает рот самостоятельно ещё чуть шире. Член герцога словно ещё твёрже теперь, и Тарталье вдруг нравится эта тяжесть на своём языке, которым он тоже старается двигать в такт начатому плавному ритму. – Как же великолепно внутри тебя, малыш, – проговаривает Ризли, всё так же плавно оттягивая Тарталью за волосы и вновь придавливая, – Вот так его и держи, смелее.  Из-за тяжёлого дыхания слова даются с большим трудом. Ризли неотрывно смотрит в эти глубокие глаза без капли стеснения, продолжая свои движения и целиком управляя головой Тартальи. Скрывать ему нечего – желание оказаться ещё глубже внутри Тартальи обостряется с каждой секундой, заставляя взгляд герцога всё сильнее темнеть. От такого его взгляда в голову Чайльда снова лезут мысли – на этот раз не тяжёлые и противоречивые, а ещё больше распаляющие. Сейчас он явно вспоминает, как желал хотя бы просто коснуться этого члена прошлой ночью. Ему это нравится? Однако герцог вдруг практически выпускает волосы из пальцев и хрипло добавляет: – Попробуй теперь так же, только сам. Тарталья теряется. На пару секунд он так и замирает, не выпуская член изо рта. Но очень быстро поддаётся этой необъяснимой тяге. И промычав в ответ что-то неразборчивое, продолжает сосать в заданном темпе – теперь самостоятельно – как и сказал герцог. Больше, чем неожиданное послушание рыжего, Ризли распаляет только очевидная увлечённость. Его член точно не даёт Тарталье покоя со вчерашнего вечера, но видеть своими глазами как сильно тот старается делать всё максимально аккуратно, оказывается уж очень захватывающим для Ризли, и он уверен, что его член точно встал бы ещё больше, если бы и так не был донельзя напряжён.  – Вот так, всё верно... – проговаривает он чуть тише, с истинным наслаждением наблюдая, как Тарталья прикрывает глаза и сосредотачивается. Он определённо начинает вовлекаться в процесс. Теперь Тарталья концентрируется на ощущениях и терпком вкусе во рту, в котором, кажется, рефлекторно выделяется ещё больше слюны. Становится влажно и горячо настолько, что Чайльд невольно вздрагивает, покрываясь мурашками. И осознаёт, как собственный член реагирует на происходящее, неизбежно твердея. Тарталье это действительно нравится. Похоже, настолько, что в моменте он слегка ускоряет выверенный темп. Поймать его на импульсы оказалось делом сложным, но не невозможным. Ризли любуется покрасневшими губами, кольцом скользящими по влажному от слюны члену, и заметно сбивается в дыхании, когда головка глубоко внутри почти толкается в узкое горло. Тарталья резко останавливается, вновь растерявшись, и плавно отстраняется, открывая глаза. Ризли бы даже извинился. Если б Тарталья сам не увлёкся настолько сильно.  Впрочем, фантазия герцога разгоняется ещё дальше, и он больше не может думать ни о чём другом, кроме как о желании целиком засунуть массивный член в рот Тартальи. Тот даже не закашлялся. Тот вообще словно не здесь. Тарталья плавно выпускает член изо рта, и пользуется предоставленной свободой, позволяя себе несколько секунд рассматривать, как его собственная слюна поблёскивает на твёрдом члене. Этот вид его определённо заводит, троекратно лишая способности рассуждать в разумных границах. Тарталья в принципе их стирает, когда по-новой припадает губами к влажной головке, словно примеряясь, но не рискуя заходить дальше заданного изначально темпа. – Ты так быстро учишься, – Ризли ухмыляется, выпрямляясь в кресле, и почти ласково поглаживает рыжие волосы на затылке, мягко их сжимая, – Не бойся увлекаться, малыш.  Сейчас речи герцога отнюдь не кажутся Тарталье раздражающими – совсем наоборот, низ его живота изнывает от тягостного нарастающего возбуждения, и сам он издаёт какой-то сдавленный стон, насколько это возможно с членом во рту. Вновь чувствуя над собой контроль, он поднимает глаза на Ризли. От взгляда герцога нечто внутри Тартальи скручивается лишь сильнее. Он действительно старается под давлением уверенной ладони Ризли, и видит, что тому нравится. Неужели Чайльд действительно так умеет? Его мысли и осознания путаются вновь, но плавно вытекают в один единственный итог. Ему чертовски нравится происходящее. Он хочет ещё. Он хочет понять, каково это. Хочет видеть ещё большее наслаждение на лице герцога, и хочет узнать собственные пределы. Ризли ещё крепче берётся за его волосы и, вновь едва не доходя до горла, уверенно придавливает голову Тартальи и тянет назад, контролируя темп и делая его хоть и плавным, но более быстрым. Дыхание его учащается от ощущений горячего языка, скользящего по члену в такт, и Ризли бесстыдно – можно даже сказать, коварно – пользуется моментом. – Если ты как следует расслабишь горло, – почти рычит он, но тело по-прежнему сохраняет железное самообладание, – То сможешь принять меня целиком, милый. Ты же это пытался сделать. Не надо скрывать, что мой член тебе нравится... – Ризли шумно выдыхает, в очередной раз остановившись около узкого горла и сам безумно желая войти полностью, что отражается в новом тоне, полном рычащих отголосков, – Ты это и так давно признал. И Ризли его доводит, добивает очередными утверждениями, что метят точно в цель. Он прав. Тарталье нравится его член. И Тарталья хочет больше. Потому он, не прерывая зрительного контакта, старается последовать указаниям Ризли – расслабляет горло, задерживает дыхание, и сам старается взять член глубже. Его горячая головка входит в горло с трудом, и от смешанных непривычных ощущений Тарталья едва ли не хрипит, но не отстраняется. Только выжидает пару секунд, и медленно старается взять ещё глубже. Крупный член давит, ему явно тесно, но Тарталья с истинным упорством пытается расслабить горло ещё немного, игнорируя першение и пощипывание в уголках глаз, в которых от старания скапливаются слёзы. Но взгляда он так и не отводит, продолжая с упоением наблюдать за эмоциями Ризли, и чувствуя, как собственный член начинает изнывать всё более требовательно. Тарталья слушается практически беспрекословно, и Ризли чувствует это даже раньше, чем встречается с ним взглядом. Герцог уверен, что захватывающее чувство сужающегося пространства вызывает неподдельные эмоции на собственном лице – он даже слегка сбивается в тяжёлом дыхании, глядя на Тарталью с отчётливым восторгом. Тому очевидно больно, непривычно, и далеко не приятно, но в слезящихся глазах Ризли видит на удивление яркое удовольствие.  И герцог никак не может удержаться от усмешки. Тарталья абсолютно точно принадлежит к редкому, но крайне любимому типажу герцога крепости Меропид – он любит жёсткий секс. В таком положении сложно сыграть настолько искренние эмоции, и по Тарталье чётко видно. Он это действительно любит. Однако ему не хватает кислорода и попросту умения, чтобы взять член целиком, и он жалобно мычит, стараясь плавно отстраниться. – Полегче, – Ризли не может не хвалить рвение, позволяя рыжему немного отстраниться и втянуть воздух в то время, как сам хозяйски наглаживает его волосы и убирает упавшие пряди со лба, – Единицы способны вытворять то, что сейчас делаешь ты. Я в восторге... – он склоняется, беря очаровательно раскрасневшееся лицо Тартальи в ладони и стирая выступившие слёзы, – ...в восторге от тебя, малыш. То, как упорно ты испытываешь и себя, и меня... – герцог на секунду прикусывает нижнюю губу и, сузив взгляд, заглядывает прямиком в невменяемые синие глаза, – Это очень сексуально. Ризли стремится захватить собой все возможные мысли Тартальи, продолжая говорить низким и бархатным от давящего возбуждения тоном.  – Доверься мне, и я тебе помогу, – герцог вновь зарывается ладонью во взмокшие от напряжения волосы на затылке Тартальи, а второй продолжает поглаживать по щеке, – Расслабься. Ещё. Можешь закрыть глаза, только расслабься максимально.  Шумно дыша, Тарталья не отрывает замутнённого взгляда от лица Ризли. И слушает, слушает внимательно, терпя собственное, уже изнемогающее возбуждение. И поддаётся. Доверяется. Но глаза не закрывает – он хочет видеть лицо Ризли в этот миг, когда у него получится. Ризли способен буквально изнутри почувствовать, как сопротивляются намного более узкие, но маняще влажные стенки горла, когда член вновь проталкивается глубже. Ризли мягко, но абсолютно непреклонно давит на затылок Тартальи, не позволяя отстраниться. Тарталья старательно расслабляет горло, снова задерживает дыхание, позволяя скользить члену глубже, вот только чем глубже, тем тяжелее – слишком узко, и Чайльд, нервно заёрзав, рефлекторно вздрагивает и пытается дёрнуться назад. Только у него не получается – Ризли держит слишком крепко. И его член входит на всю длину. Мышцы пресса герцога донельзя напрягаются сами собой от острой реакции на сдавивший член жар. Тарталья дрожит и жмурится, смаргивая новые слёзы, ощущая головокружение от напряжения и непреодолимое першение, вот-вот готовое вырваться из горла хрипом вместе с остатками воздуха. Он почти скулит и пытается снова дёрнуться назад – но Ризли выходит из его горла сам, резко, заставляя Тарталью распахнуть глаза. Ризли отстраняется, всё так же удерживая его за голову обеими руками. Тарталья тут же глубоко вдыхает воздух и закашливается, стараясь справиться с болезненным першением в горле – но затихает, вновь заглядывая Ризли в глаза. Тот действительно доволен. Это возбуждает Тарталью ещё сильнее. – ... какой же ты молодец, – хрипло выдыхает герцог, всё так же старательно поглаживая Тарталью по щеке, – Ты всё правильно делаешь.  Сказать по правде, раздёрганному острыми ощущениями, Ризли очень хочется обратно в тесный и узкий жар, но он вновь тянет Тарталью на себя, благосклонно проталкивая член на безопасное расстояние.  Густая слюна капает с подбородка Тартальи, усиливая скольжение, с котором он вновь принимается брать в рот член Ризли, с самостоятельным рвением, пускай и всё ещё под контролем герцога. Тот его явно жалеет – не входит в горло вновь. А Тарталья хочет попробовать ещё раз. Хочет понять, сколько он сумеет продержаться. – Ты хорошо потрудился, – продолжает Ризли, удовлетворённо усмехаясь, – Потрогай теперь сам себя, а я сделаю остальное. И посмотрю.  Он отгибается чуть в сторону и не сдерживает всё более широкой хищной ухмылки при виде плотно стоящего члена Тартальи.  – Ого, малыш, как тебе нравится мой член, – почти шипит Ризли, доверху полный возбуждённого ликования, – Помоги же себе скорее, не стесняйся. Слова герцога заставляют член Тартальи болезненно заныть, словно в подтверждение. Да, ему нравится. Ему чертовски нравится член Ризли и всё происходящее. Этому нет объяснений, но Чайльд не в силах их искать. Он и не в силах сопротивляться ни собственному желанию, ни давящей воле герцога, он не способен думать о том, насколько это всё неправильно. Только не после того, что было сейчас. Потому он, ёрзая и дрожа, но не выпуская член Ризли изо рта, усаживается на пол, подползает ближе и шире разводит свои колени. Ему чертовски всё равно сейчас, как это выглядит. Выглядит это всё, наверняка, весьма неправильно и порочно – один из Одиннадцати Предвестников сидит на коленях перед герцогом крепости Меропид, с его членом во рту, широко разведя колени, и с неистовым желанием принимаясь ласкать собственный член. Который очень явно отзывается на происходящее; твёрдый, горячий, истекающий смазкой в его ладони, ускоряющей ритм единовременно с ритмом, в котором Чайльд сам увлечённо принимается сосать. Он почти захлёбывается стонами, скользя по своему члену прерывистыми, рваными движениями. Наслаждение перекатывается под его кожей, его бросает в холод и в жар одновременно. Это безумие, которое берёт над ним верх. И Чайльд совсем не имеет желания сопротивляться. Он имеет желание доставить удовольствие герцогу, и желание кончить. И дёргающее все нервные окончания возбуждение даёт ему понять, что кончить он готов с минуты на минуту. Засмотревшись в потерянные от возбуждения глаза Тартальи, Ризли даже на секунду расстраивается, когда тот прикрывает веки. Но слишком быстро и тело, и сознание захватывает поднимающаяся температура, такое чувство, что во всём кабинете герцога. Он почти не держит Тарталью, позволяя тому сорваться в омут своих желаний, и откровенно любуется открывшейся картиной. Ризли представлял нечто подобное с самого начала. С первого дерзкого взгляда и уж тем более после не менее дерзких слов. Бесстрашный и языкастый Тарталья изначально должен был оказаться между колен Ризли, оказаться откровенно потерявшимся в своих желаниях и принимающим его член глубоко в себя. Ризли разве что не рассчитывал на такое неистовое рвение, которое цепляет и дёргает, испытывает на прочность его самоконтроль.  – Ты слишком быстро учишься, – просевшим от наваждения голосом говорит герцог, сжимая рыжие волосы в пальцах, но почти не контролируя движения Тартальи, – Это точно талант.  Та самая уникальность вкупе с неимоверной страстностью, которая сквозит в каждом скольжении ладони Тартальи и его припухших от старания блестящих губ, – подталкивают Ризли выйти за рамки. Он уверен, что его новый питомец ещё минуту назад достиг той стадии возбуждения, где рассудок откажется работать, и сам герцог вновь прикусывает себя за губу в желании пойти дальше.  Тарталья, мать его, слишком хорош. Дикое животное, которое Ризли уже долго и прочно держит на поводке внутри себя, требует большего. Такого шанса он может больше не получить.  – Стоп, – неожиданно строгий голос Ризли совсем никак не вяжется с неистовой бурей внутри. Но он всё равно оттягивает голову Тартальи назад, заставляя с будоражаще шелестящим звуком выпустить член изо рта и придерживая тот у основания. Вздрогнув от внезапного тона герцога, Тарталья невольно распахивает глаза, почти с сожалением и досадой простанывая, и в немом вопросе поднимает взгляд на Ризли. Герцог склоняется ближе к ошалевшему лицу, словно заражаясь безумием ярко-синих помутившихся глаз. Но голос его всё такой же хриплый и непреклонный. – Дай мне свои руки, – приказным тоном командует Ризли и, не дожидаясь согласия, самостоятельно отдёргивает ладонь Тартальи от его же члена. Возбуждение с новой силой придавливает Ризли от ощущения масштабов собственного контроля над ситуацией. Он обожает неповторимый щелчок, с которым его наручники застёгиваются на запястьях, и проделывает это на Тарталье с невероятной скоростью, после чего сразу поднимает его руки высоко вверх – и перекидывает через свою голову.  Тарталья мало соображает сейчас к чему всё это, но никак не противится, хоть и шипит с некоторой досадой на знакомый режущий холод на запястьях. Впрочем, учитывая ошейник на собственной шее, такие наклонности Ризли Тарталью вовсе не удивляют. Даже несколько подстёгивают, заставляя нервно покусывать опухшие губы в болезненном предвкушении. – Иди ко мне, малыш, – рычит Ризли, вновь позволяя себе довольную ухмылку, после чего сжимает собственные ладони на боках рыжего пленника и выпрямляется. Он без труда буквально втаскивает Тарталью на себя, поочерёдно подхватывая под колени. Член Тартальи, изласканный почти до оргазма, теперь изнывает без прикосновений, его конкретно потряхивает от этого – и если бы не Ризли, он бы никак подняться не сумел. Его онемевшие ноги теперь сводит, но общее положение никак не позволяет концентрироваться на чём-то помимо жаркой близости тел. Ощущение горячей взмокшей груди, прижимающейся к собственному голому торсу, вызывает у Ризли очередной короткий рык, и он крепче прижимает Тарталью за пояс, заставляя приподняться и берясь за свой член свободной рукой. Тот покрыт вязкой остывающей слюной, и это как нельзя кстати. Ризли не хочет медлить, глядя на рыжего теперь уже снизу вверх, но не менее тёмным и уверенным в своих желаниях взглядом.  Тарталья в ответ опускает потерянный взгляд на герцога, буквально выгибая спину в его крепких руках от желания. Он знает, чего хочет Ризли. И понимает, что сам хочет не меньше. – А теперь продолжай, – отчётливо проговаривает Ризли, на ощупь проталкивая возбуждённую головку члена между ягодиц и прижимая к горячему проходу, – Опускайся. И продолжай двигаться.  Его отрывистый приказной тон не оставляет никакого выбора, равно как и мышцы на руке, обхватившей спину Тартальи, напрягаются и давят всё тело вниз. Ризли никак не может отказать себе в этом удовольствии, и его сполна накрывает новая волна возбуждения от невероятно узких горячих стенок, обхватывающих член со всех сторон. Кажется, что Тарталья уже давно хочет, ещё до собственного осознания, сейчас особенно острого, что выливается в очередное исступлённое желание, сводящее низ живота. Он теряется и тонет в этом, и не имеет никаких сожалений. Он сам рвётся этому навстречу, отключая рассудок, ровно как в любой из своих битв. – Д-да... – хрипло выдыхает он, тут же крепко сжимая зубы и прикрывая глаза. Он невольно прогибается сильнее, запрокидывая голову, и ещё больше теряется в ощущениях. Влажный горячий член герцога плавно входит в него, растягивая с болезненным наслаждением. Внутри, кажется, ещё не всё восстановилось после юдекса, и Тарталья жалобно всхлипывает и начинает дрожать по-новой, невольно сжимаясь сильнее, тем явнее ощущая всем нутром член Ризли. Тем не менее, он плавно опускается ещё ниже с помощью герцога, задерживает дыхание, и порывается зарыться пальцами в короткие чёрные волосы – но скованные запястья не позволяют, так что Чайльд просто жмётся ещё ближе. Ещё сильнее напрягается, протяжно выстанывает и шумно выдыхает лишь в момент, когда член герцога заполняет его целиком. Чайльд распахивает глаза в этом осознании, чувствуя от одной лишь этой мысли безумное удовлетворение, с новой силой стягивающее всё нутро. Напряжение и удовольствие сливаются воедино, заставляя Тарталью для начала лишь слегка поёрзать, стараясь привыкнуть поскорее к члену герцога в себе. Потому что сам медлить он не хочет ни минутой дольше. Ризли ощетинивается в секунду, глядя на лицо Тартальи, но наибольшее удовольствие приносит не столько растворившийся в ощущениях Предвестник, сколько мозговыносящее давление на собственный член. Рука Ризли крепче впивается в его голую спину, и в том совсем нет нужды – Тарталья слушает его приказы беспрекословно. И вновь опускает глаза на Ризли, позволяя себе вымученную, но полную удовольствия улыбку. Однако через миг уже закусывает губу, и напрягая мышцы всего тела, плавно приподнимается на члене, чтобы тут же опуститься обратно. Это осознание, что он целиком сжимает собой член Ризли, по-новой заставляет и его собственный член изнывать. – Чёрт, – сдавленно шипит Тарталья, глядя в глаза Ризли, – Ты... целиком... во мне. Так... Он не договаривает, что это так хорошо – потому что снова спешит приподняться, с влажным звуком выпуская из себя член герцога на половину, и тут же резче насаживаясь обратно, покрываясь при этом мурашками от смешанных ощущений. Это всё ещё несколько болезненно, но угол проникновения крайне удачный – член Ризли плавно проходится по самым чувствительным точкам, от чего его исступлённое возбуждение набирает обороты. Опираясь на подлокотники, Ризли лишь для виду подцепляет и утягивает за собой свисающую цепь. Он хищно улыбается, глядя на Тарталью, оказавшегося слишком близко. Оказавшегося таким горячим, как снаружи, так и внутри, что герцог не способен мыслить иначе, как животными инстинктами. Он позволяет Тарталье двигаться без своей помощи, даёт привыкнуть к ощущениям, но едва сдерживается, чтобы не сдавить в объятиях вновь, и одним взглядом утративших рассудок глаз поедает идеально сложенную фигуру. Дышать становится всё тяжелее. Внутри Тартальи слишком узко и тесно, а от нарастающего трения волосы на затылке герцога словно встают дыбом. Вновь приподнимаясь, Тарталья вдруг сужает глаза, не прерывая зрительного контакта: – ...так жестоко, – он опускается на члене, прерываясь на вымученный стон, и кивает на наручники, возвращая взгляд к Ризли, – Я ведь тоже... хочу кончить. Ризли упорно выжидает нужный момент, но слишком быстро понимает, что зря позволил этому рыжему снова говорить. Даже в полубезумном состоянии Тарталья способен спровоцировать лишь парой слов, и Ризли резко обматывает цепь вокруг кулака. Дёргает вниз, заставив приблизиться, и стремительно вжимается в его губы. Сталь ошейника впивается в горло Тартальи, на миг лишая его способности дышать, но во внезапный поцелуй он выдыхает горячо, и выстанывает тихо. Губы Ризли настойчивы, а короткая щетина на его лице, слегка оцарапавшая лицо Тартальи, вызывает контраст, новую вспышку удовольствия, но втянуться в поцелуй он не успевает. Успевает лишь рефлекторно вздрогнуть от неожиданного хлёсткого шлепка по своей ягодице, и по-новой насадиться на член герцога до упора. – Я закрою твой рот снова, если будешь много болтать, – с расстановкой проговаривает Ризли, едва касаясь губ Тартальи, и добавляет вновь на несдержанном полурыке, – Делай, как велено, малыш.  Раскалённое возбуждение изводит Тарталью, заставляя мышцы напрягаться, а сознание желать ещё больше, ещё сильнее. Ловя дыхание герцога на своих губах, он отвечает дрогнувшей ухмылкой. То, что Ризли любитель покомандовать – Чайльду давно понятно. Но открытием для него становится собственное ответное желание подчиниться. Впрочем, даже если бы он хотел вдруг противиться, то не смог бы, вместо любых возможных слов он сбивается на стон, до напряжения прогибая спину и вновь запрокидывая голову. Ризли всё ещё сложно выпустить цепь обратно, и потому стоит это сделать, как руки его сами вцепляются в призывно подставленные ягодицы Тартальи и сжимают, впиваясь пальцами. Он откидывается затылком на спинку кресла, больше не позволяя рыжему освободить руки, и сползает ниже, всё так же хищно глядя снизу вверх, после чего упирается локтями в кресло, резко приподнимая бёдра и насаживая Тарталью на член вновь до упора.  – Хор-роший мальчик... – Ризли рычаще растягивает слова, специально отлавливая безумно притягательные синие глаза прямым взглядом, и хрипло хмыкает, – Глянь на себя. Весь в кандалах, скачешь на моём члене, а всё ещё так дерзко выступаешь. Член Ризли давит внутри Тартальи крепко, целиком, пульсациями распространяя по всему телу наслаждение. Несколько охрипшим голосом он вновь может лишь простонать в ответ. Эти абсолютно унизительные прозвища, что даёт ему Ризли, теперь Тарталье таковыми не кажутся. Они слишком кстати в этот момент. Подступающее наваждение вновь окатывает Тарталью, стоит ему поймать взгляд Ризли, сейчас больше похожий на взгляд зверя, нежели человека. Это доводит Тарталью до тонкой грани, до знакомой, до такой желанной. Ризли крепче впивается пальцами, удерживая Тарталью в одном положении, и резко двигает бёдрами. Он несколько раз вбивается глубоко внутрь, чувствуя, как член входит всё свободнее и плавней, и откровенно любуется разгорячённым и абсолютно голым Предвестником Фатуи, неспособным никуда от него деться.  – Я заставлю тебя сделать это без рук, милый, – в возбуждённом азарте тянет Ризли, едва не сбиваясь в дыхании, но продолжая вбиваться в Тарталью всё сильнее, – Не сомневайся во мне. Ты кончишь для меня ещё много... – он прерывается и со скрежетом стискивает зубы, в очередной раз оказавшись полностью внутри горячего тела, после чего хрипло выдыхает, – ... много раз. – Да, я... – в придыхании шепчет Чайльд, сбиваясь на стон, – Ризли, да... Он, впрочем, сам не знает что хочет сказать, слова не вяжутся, всё равно превращаясь в стоны. Зато он понимает, что эти речи герцога действительно подводят его к желанному финалу. Как и его член, проникающий глубоко, резко, выбивающий из Тартальи все осознания в принципе. Ризли всецело поглощён открывшимся видом и жадно ловит каждый новый мучительный стон, выбивая их из Тартальи всё более звериными рывками. Он наконец-то может полностью отпустить себя, улавливая в рыжем Предвестнике нечто знакомое, такое же безумно тёмное, когда все мысли сходятся только на удовлетворении одной конкретной потребности. Усилившийся стук в висках Тартальи и звук собственного шумного дыхания, перетекающий в измученные стоны, всё перекрывают. Он зажмуривается, почти до боли, до крови закусывая губу, и по телу его проходит крупная судорога. Жажда Ризли дойти до пика слабее только лишь такого же желания подвести туда Тарталью, и тот вовсе не сопротивляется. Герцог готов хвалить его и дальше за столь отчаянную покорность, но из груди вырывается только сдавленный рык – всё напряжённое тело Тартальи судорожно сжимается вокруг его члена. От нахлынувшего оргазма у Чайльда перехватывает дыхание, но на каком-то рефлексе он сам жмётся пересохшими губами к губам герцога, делясь остатками кислорода и последним протяжным стоном, ощущая и мгновенный ответный поцелуй. И вновь напрягается, сжимается, покрываясь мурашками и дрожа, пока потопившее его наслаждение не начинает плавно уступать место знакомой, приятной слабости. Но герцог тут же вцепляется пальцами в его задницу, не останавливаясь и делая несколько финальных движений, вновь и вновь насаживая Тарталью на себя. От слабости и отступающего оргазма у Чайльда звенит в ушах, но он вынужден напрячься по-новой, и зажмурившись, хрипло сдавленно вскрикнуть, почти протестующе проскулить на каждый особо глубокий, грубый рывок внутрь себя. – Нет, не... – бессвязно шепчет Тарталья, прекрасно понимая, что и Ризли сейчас кончит, – Не... Выгибаясь и крупно вздрагивая, Тарталья болезненно выстанывает, обессиленно упираясь взмокшим лбом в такое же влажное плечо Ризли. Он ощущает, как горячая жидкость переполняет его изнутри, и стремится вытечь наружу. Но член герцога по-прежнему внутри, и послеоргазменные пульсации Тарталья ощущает всем нутром, прерывисто дрожа в ответ и тщетно стараясь восстановить дыхание. Ризли громко и удовлетворённо выдыхает, позволяя себе расслабиться на спинке кресла, но всё так же крепко сжимая в пальцах упругие ягодицы Тартальи.  Спустя несколько секунд совместного тяжёлого дыхания, герцог вновь ухмыляется, покосившись на рыжую макушку на своём широком плече. – Великолепно справляешься, милый, – довольным тоном едва ли не мурлычет Ризли и поворачивает голову, чтобы коротко, но мягко прижаться губами ко взмокшим рыжим волосам на виске, – Посмотрим, насколько тебя хватит и дальше.  Он не отказывает себе в удовольствии ещё раз основательно пройтись ладонями по полюбившейся ему заднице рыжего, оглаживая и вновь крепко сжимая.  – ... сейчас мы с тобой идём в душ, – более собранным тоном добавляет Ризли, хоть вставать ему теперь совсем не хочется, – А потом, ты прав, можно и поесть.  Тарталья ничего не отвечает – попросту не хватает ни сил, ни мыслей, которые не спешат возвращаться в туманное сознание. Он отстранённо думает лишь о том, что раз Ризли собрался идти в душ, то и его самого ему придётся нести туда на руках. И Чайльд почти уверен, что там, в душе, он тоже никуда от Ризли не денется.