«Самый неприятный день может быть освещён небольшим подарком.
Ваш сквозь века, Персиваль Рэкхем».
Кто-то юный и романтичный, как, к примеру, Мирабель Чесноук, счёл бы это красивым жестом. Сатьявати уверена: даже строгая Матильда на её месте расчувствовалась бы. «Персиваль Рэкхем» может предсказать её действия, но он не знает, что его письма и подарки вызывают в ней не благодарность, не любопытство, а затаённый страх, вызванный необходимостью переоценивать свою картину мира. Дело не только в картине. Как человек науки, Сатьявати готова признавать свои заблуждения. Концепция детерминизма, однако, претит самому её существу. Если всё предрешено, значит, всё бессмысленно. Если она находит все эти тайники, письма, подарки, значит, её действия были предопределены ещё тогда, в конце пятнадцатого века, когда до её рождения оставалось триста пятьдесят лет. Она зажмуривается. Так, что перед глазами вспыхивают звёзды. Далекие звёзды мерцают в пустых, необъятных космических пространствах в такт одним им известным циклам Вселенной. Равнодушные свидетели смен эпох; им нет дела, что кто-то поклоняется им, кто-то наблюдает, пытается объяснить и осознать, а кто-то ищет подсказки о Будущем. Разве есть звёздам дело до чьей-то мизерной в масштабах Вселенной судьбы? Они просто есть. Всегда были, есть и будут. Персиваль Рэкхем просыпается, когда звёзды уже блекнут на светлеющем небе. Образы предрассветных снов всё ещё окутывают его, как облака и туманности, такие тёплые, реальные и материальные. Образ женщины, которой ещё не существует. Её строгий взгляд из-под очков половинок; прикосновения её рук, влекущее тихое позвякивание браслетов. Всё в ней хорошо и прекрасно. Не идеально: идеальное — свойство никогда не существовавшего, а она реальна, Персиваль уверен. Он пророк. Предчувствия, видения, знаки — всё это части механизма, описать и постичь который он не в силах, но в силах чувствовать и понимать. Видения смутного грядущего переплетаются со сладкими грёзами. Её объятия, её губы, её кожа — этому не суждено сбыться, значит, предсказанием эти образы быть не могут. Всего лишь сладкий сон перед рассветом. Тепло поцелуев растворяется в дымке условностей сна. Он просыпается смущённым и счастливым, будто не профессор Хогвартса, не Хранитель, не умудрённый прожитыми годами старец — юноша. В этом нет никакого противоречия. Тёплые искры зажигаются и гаснут в груди. Стараясь ухватить это чувство, он садится за письменный стол, обмакивает перо в чернила. Каллиграфические строки сдержанны и немногословны. Он никогда не позволил бы себе смущать леди неумеренным выражением симпатии. Всё, чего он хочет — дотянуться до неё сквозь само Время, передать ей часть того тепла, что её образ вызывает в нём. Коллеги в сборе, кабинет Ниов наполняется негромкими голосами. На лицах всех Хранителей лежит незримая тень после того, что случилось с Исидорой, и только он, Персиваль, будто наполнен сиянием изнутри. Его греет незримое чувство, пришедшее из ниоткуда вместе с эфемерными, манящими видениями. Соратники замечают перемены в нём, незлобно подшучивают, и он лишь отвечает улыбкой. Он покидает кабинет. Спускается по лестнице, прикасается кончиками пальцев к древним стенам замка, над которым не властно само время. Сколько веков он стоял, сколько еще простоит? Пальцы задевают одну из панелей на стене, в груди колет едва уловимое предчувствие, но Персиваль привык прислушиваться к знакам, которые подаёт ему его удивительный дар. Он останавливается, только сейчас замечая, что эта часть стены отличается от другой. К своему стыду, он не самый внимательный человек, склонный витать в облаках, задумавшись о Будущем и Возможном. Он толкает панель, и она поддается, открывая проход в небольшую комнатку. Персиваль улыбается. Ещё один тайник. Очень кстати. Словно лукавый ученик, он оглядывается по сторонам в поисках подходящего места и затем просто роняет свежее письмо за массивный кованный сундук. Он не знает, найдет ли Она его, но предчувствие подсказывает поступить именно так. Он просто надеется. Уповает на то, что Время, Случай и этот величественный древний Замок станут его союзниками, сохранят его послание и доставят его в руки той, кому оно предназначается. Персиваль покидает скрытую комнатку в настроении одновременно отрадном и полном лёгкого светлого томления. Он слишком стар, чтобы отрицать очевидное: он влюблён. Влюблён в образ из своих видений. Ему не дано узнать о Ней больше, чем позволяет ему Провидение. Может, ей суждено появиться в его жизни через месяцы или дни. А может, и никогда вовсе. Само Время разделяет их, но это осознание вовсе не тяготит прорицателя. Время — лишь условность, знает он. Вселенная едина, всё взаимосвязано. Он и удивительная женщина из его видений — они связаны, даже если между ними лежат века. Он просто рад знать о её существовании. Добродушно кивая ученикам, он покидает замок. Нужно забрать кое-что у ювелира в Хогсмиде. Воздух полон ароматами трав, даже до тропинки, ведущей в магическое поселение, доносится свежее дыхание Запретного Леса. Солнце уже высоко, неторопливо движется к зениту, и Персиваль с удовольствием ощущает, как лучи скользят по лицу. Солнце клонится к закату, когда Сатьявати собирается в путь. Оставляет на столе короткую записку с объяснением, куда и зачем пошла. Надевает вместо традиционных привычных одежд практичный и неприметный костюм. Никто не знает, что или кто ждет её в руинах башни, поэтому она застёгивает на поясе сумку, куда складывает все необходимое для первой помощи. И даже открывает замок на нижнем ящике стола, достает оттуда магловский револьвер, которому сегодня уготована роль козыря в рукаве, элемента неожиданности. На всякий случай. Летучий порох переносит её к башне Сана Бакара. Он был профессором в Хогвартсе, современником Рэкхема — конечно же, Сатьявати проверила всю информацию, прежде чем отправиться сюда. Место ей знакомо. Недалеко находится Астрономический Стол соответствующий созвездию Кентавра. Кентавры, народ, возводящий астрологию в культ. Цепочка ассоциаций и совпадений заставляет её нахмуриться. Она поднимается к башне, готовая встретить кого угодно — человека, привидение, да хоть кентавра. Двор древней крепости пустынен, но следы указывают на недавнее пребывание здесь гоблинов. Хотя, недавнее — это как посмотреть. Вряд ли лагерь тут действовал после того, как Ранрока разбили два года назад. Время — понятие относительное. Не опуская палочку и убедившись, что магловское оружие всё ещё находится под рукой, Сатьявати заходит в башню. Внутри тоже безлюдно, только зачарованная метёлка всё ещё гоняет пыль по углам. Не торопясь обнаруживать своё присутствие, она поднимается выше по полуразрушенной лестнице мимо стопок книг, покрытой пылью утвари, сундуков и коробок, пока не видит впереди движущийся силуэт. Она вздрагивает, но быстро замечает массивную вычурную раму вокруг. Портрет. Всего лишь портрет. Часть груза падает с её плеч. Конечно, кто бы то ни был, он не мог предсказать точный день, когда Сатьявати придёт на место встречи. Эта картина, должно быть, годами тут стояла, ожидая её появления. И всё же саму эту возможность он предсказал. Она подходит ближе, всем своим видом излучая строгую уверенность. Пусть всё это время она играла по правилам не ей затеянной игры, всё лишь ради того, чтобы наконец расставить точки над i. Фигура на картине, облачённая в тёмные старомодные одежды, оживляется при её появлении. — О, этот час настал! — восклицает нарисованный мужчина. Сатьявати рассматривает его с лёгкой враждебностью. Его головной убор кажется ей нелепым, а борода только старит его, но в целом в его облике есть что-то весьма располагающее. И неподдельное дружелюбие, которое он неприкрыто выражает в её адрес, заставляет её надеяться, что можно просто спокойно обсудить ситуацию и договориться. — Позвольте мне представиться. Профессор Персиваль Рэкхем, но вы можете звать меня просто Персиваль, — он галантно кланяется. — Могу ли я узнать ваше имя, прекрасная леди? «Хоть что-то ему неизвестно!» — думает она. — Профессор Шах, — отвечает она в строгой манере, но в последний момент смягчается: — Сатьявати Шах. — Какое необычное, красивое имя. О, вы простите мне моё праздное любопытство, сопряжённое с некоторой бесцеремонностью, но… — Оставьте свои многословные куртуазности для других случаев, — прерывает его она. — Мы оба взрослые люди, способные выражать свои мысли прямолинейно и говорить на равных. — О, — Персиваль смущается, но принимает правила игры. — Могу я узнать, сколько тебе лет? — Семнадцать. — И давно тебе семнадцать? — он сперва обескураженно поднимает брови, но потом, считав неприкрытую иронию в её голосе, поддерживает шутку. — Достаточно давно. Но не настолько, как тебе. — Тон беседы сменяется на более непринужденный, и теперь она готова задавать вопросы, за ответами на которые пришла. — Это ты писал мне письма? — Да, — признаётся Персиваль с тёплой улыбкой. Такой, что на него даже злиться не хочется. Но это не снимает вопрос. — Зачем? — Я видел тебя в смутных и далёких видениях. Нам не суждено было встретиться при жизни, — он снова расплывается в очаровательной смущённой улыбке. — Но вот мы здесь. — Я не понимаю. У меня в голове не укладывается! — продолжает Сатьявати. — Как это возможно? Четыреста лет назад ты смог предвидеть моё появление! Смог добиться того, чтобы я нашла эти послания, чтобы я пришла на место встречи! Мне тяжело это признавать, но всё происходящее свидетельствует в пользу концепции детерминизма. Всё предрешено. Мы не можем уйти от судьбы, а значит, у нас нет выбора. Нет свободы воли. Я не понимаю, как вы, прорицатели, можете жить с этим! Она хмурится, избегая смотреть на Персиваля. Глупо злиться на него или на законы Мироздания. Но чем больше она думает над причинно-следственными связями, пронизывающими Вселенную, внезапно оказавшимися не нитями, связывающими всё в единое полотно, а цепями, приковавшими их к одному единственно возможному варианту будущего, тем больше отторжения испытывает. — Дорогая Сатьявати, я боюсь, ты не до конца понимаешь, как работают прорицания. — Как будто вы, предсказатели, понимаете! Он мягко улыбается. — Никому не дано постичь грядущее, и мне тем более. Наше настоящее — лишь один из многих вариантов развития событий, и ты терзаешь себя этими мыслями лишь потому, что этот вариант по чудесному стечению обстоятельств оказался таким невероятным. Но, знаешь, иногда на всех брошенных костях выпадают шестёрки. Он говорит ровно то, что она хочет услышать, но этого не достаточно. — Этот случай — всё равно, что кости упали на ребро. Я была в твоих видениях задолго до своего рождения. Каким-то образом они учитывали всю причинно-следственную цепочку за четыре века, приведшую к моему появлению. Что если бы мои родители поженились на день позже? Что если я никогда не приехала бы в Британию? — Значит, мои видения оказались бы лишь пустыми грёзами. Я писал письма и прятал их в тайники, это факт. Но у тебя всегда был выбор — найти их или пройти мимо. И сюда ты пришла по своей воле, не так ли? — Просто я такой человек, которому необходимо докопаться до истины. — Чудесная черта. — Но совпадений слишком много. Эти послания — я находила их десятками! Персиваль смущённо смеется. — Я провёл в Хогвартсе довольно много времени и, понимая, что целеустремлённость и намерение играют в наших судьбах роль гораздо более грандиозную, чем случай, приложил все усилия, чтобы всё же дотянуться до тебя. Я прятал эти послания сотнями. Оставлял и письма, и подарки, книги, монеты, безделушки. Думаю, большую часть из них нашли предыдущие поколения, особенно то, что представляло ценность. Но письма вряд ли могли кого-нибудь заинтересовать, так что они дожили до тебя. — Значит, это всё просто стечение обстоятельств, — выдыхает Сатьявати. — Именно. — Никакого детерминизма. — Абсолютно. — Кроме той части, где ты почему-то видел моё лицо. Что это должно значить? Персиваль смотрит на неё глазами, полными сердечности, покоя и принятия. — Вовсе ничего. Ты вольна сама решать, принимать мое внимание или нет. Сатьявати окончательно успокаивается. Теперь, когда философские дилеммы разрешены, она может переосмыслить действия Персиваля в другом, более приземлённом ключе. Конечно, им только предстоит узнать друг друга получше. — Я подумаю над этим, — отвечает она. — Не скучно тебе тут стоять? Я могу забрать картину в Хогвартс. — Был бы благодарен. — И ещё одна вещь. Не мог бы ты сразу рассказать, куда ещё запрятал свои послания? Сил больше нет вечно на них натыкаться. — А как же сюрприз? — с долей разочарования тянет Персиваль. Сатьявати вздыхает. — Ладно. Сюрприз так сюрприз. Должно же в жизни быть место неопределённости.