***
Перед взором зрителей всплыла быстрая смена кадров с неловким натягиванием доспехов. И вот, наконец, на сцене предстала фигура рыцаря-Себастьяна. Он в зеркало себя осмотрел — а неплохо! И действительно, явно почувствовал теперь себя лучше — настоящим защитником, рыцарем добрым! И даже, кажется, повыше он стал — растянулся, возвысился прямо. И голос сквозь металл струился чуть-чуть по-другому: стал более мужественным и уверенным. Благородным и чистым! А главное — другим — с которым его никто никогда не узнает, даже старые знакомые. Да ещё эти перья из шлема, фиолетовые — ляпота! В общем, он дико преисполнился. И вот, спустя время, он сидел и поджидал свою цель в кустах, пока девушка собирала мурлокомли с полей. Вы спросите, как он её нашёл? А он за ней проследил (хе-хе-хе). В конце концов, Себастьян всё же решился к ней выйти навстречу. — Белла Наварро! — девушка чуть не описалась от такого громкого героического эпоса за спиной, выронив из рук всё, что собрала. Хотя, может, струйка таки и потекла по ноге. — Ты вообще кто!? — Не бойтесь меня! Пред вами доблестный рыцарь, и я здесь, чтобы служить и вас защищать. Исполню любой ваш приказ! А что Белла? Ей недавно как раз отказал её постоянный покупатель — и разбил ей сердце, в пользу какой-то там потаскухи. Это было особенно иронично и обидно, ведь даже в жизни своей она вечно чувствовала себя героем второго, если не третьего плана. И будто эта самая жизнь и счастье проходили мимо неё. Да и вообще всё. Но пошёл "он"! Ведь она сама Белла Наварро, и она достойна большего! Мужчины должны сами липнуть к ней! Штабелями ложиться к её красоте! И только избранные, настоящие рыцари! Ведь она лучше всех! (Никому не хотела она признаваться, а в первую очередь самой себе, что неуверенность, одиночество и уязвлённое сердце где-то там были скрыты у неё глубоко.) Но тем не менее, она же лучше всех, красивее, правда?.. Да! И совершенно логично, что в кои-то веки её оценили по достоинству, и к ней явился настоящий, достойный её рыцарь. — Говоришь, исполнишь любой мой приказ? Где-то в шлеме у Себастьяна прозвенел мелкий звоночек. Слишком уж легко она доверилась незнакомцу — да ещё какому-то идиоту, напялившему доспехи. — Эээ... Ну да?.. Конечно! О, Беллсинея, ради вас я покромсаю всех великанов! — Вообще-то, я итальянка, а не испанка, рыцарь. — А, да?.. Но вы же вообще родились здесь, в Крэгфорте. — ...Забрало свое завалил. Рыцарь умолк. В шлеме тихонько зазвенел второй звоночек. Потихоньку, помаленьку Себастьян стал смутно понимать, что с ней было не так. Но ему... Это даже понравилось. — Что ж. Раз уж ты готов для меня на все — тогда повинуйся, — коварно ухмыльнулась она, бросив взгляд на его пояс и низ туловища. И вот они уже стояли посредь леса и... Костёр развели со стоячим мангалом над ним, конечно же. — Приготовь мне паэлью. — Погодите, но разве паэлья не испанское блюдо?.. — Тебя никто не спрашивал, свинья! Хлобысь! Быстро выхватив плётку с его пояса, она хряснула ему по спине — да с такой силой, что тот аж по швам весь затрещал. Зазвенели во весь шлем доспехи, и волны вибраций пронеслись в голове. Но Себастьяну вдруг тоже весьма пришлись по душе эти сладострастные вибрации от металла, что раздавались, гудели, дребезжали по всему его телу, заглушая всё остальное в его голове. И под щитком у него тут же яростно вставало. — Ты не так готовишь паэлью! — Да, госпожа!.. Треск! — Прошу меня простить, госпожа! Простите меня! Я облажался! Умоляю! Как мне заслужить ваше прощение? — Ещё раз! И летели сквозь вечер и время её выкрики: — Сука, приготовь нормально долбанную паэлью! — Сука ты рукожоп. — Ты спалил её всю! — Это не паэлья! Это дерьмо! Заново, рыцарь! Всё мозг она только ебала. И звенело и звенело, и долбила и долбила она себастьянову бошку. Но ему только нравилось. Это же нормально? Это нормально. — Это никуда не годится! Помои! Кто это сделал? КТО ЭТО СДЕЛАЛ!? — макала она его звенящую башку к углям прямо рядом к убитой свинине, как кота в его же ссанину. Из шлема-кастрюльки вдруг запахло вкусным рагу, и, кажется, рыцарь внутри уже был совсем не аль денте. — Это я! Я! Я это сделал! — а его слезы лились, падали на угли, шипели и превращались в пар. — Лижи мои туфли, свинья! Возможно, так она мстила, вымещала обиду и отыгрывалась за её вечные неудачи в любви. Мужчины были падки на неё, но отчего-то быстро бросали. Почему? Что в ней такого? Почему её не любили? Что с ней не так? И за что? Или, возможно, она просто не могла по-другому выражать свою любовь, и она просто была вот такой. Ведь девушка упивалась, наслаждалась своей властью над мужчиной и чувством своего превосходства, это приносило ей огромную радость и глубокое удовлетворение. Может, люди, раскусив её суть, и правда сбегали. Не понравился им, видите ли, её внутренний мир! Поэтому она больше никому не показывала, какая она на самом деле. Ну, кроме незнакомого рыцаря, о котором тоже никто и не знал. Да и оболочка у него была красивая. Но да какая разница. Всё равно всем, кроме Себастьяна, на неё было просто плевать.***
По пути с поля, потирая помятую от плётки побаливающую поверхность металла, всё же Себастьян чувствовал невероятную лёгкость внутри, на душе. Очень непривычное чувство. Что ж, а теперь, когда встреча подошла к концу, доспехи можно было уж снять — чтобы, наконец, подрочить. А доспехи никак не снимались — он их и так, и этак. Всё никак. В чем проблема!? Снялся только щиток с паха, да и то кое-как. "Что там такое на щитке?" — Себастьян присмотрелся и увидел, что там была надпись на внутренней стороне: "Надевай доспехи лишь в том случае, если ради любимой готов лечь ты костьми." Постойте. Костьми?.. Он повернул руки — они проворачивались на все 360. Он повернул торс — то же самое. Да ещё эта лёгкость в суставах. Костей не было и в помине, оттого и спина внутри не болела, и совсем ничего не ломило от побоев любимой, ввиду безналичия вообще какого-либо хребта. Продавщица! Вот она стерва! Вот в чем подвох! Ну ничего, он каким-нибудь образом наверняка сдаст это хламье обратно. Призадумался. — Наверное. Потом. Определённо. Фактически, всё было не так уж и плохо, даже замечательно, ведь без скелета внутри больше и нечему ломаться — отныне его держали надёжные и прекрасные доспехи, незачем теперь было держаться самому. Да и эту новую крепкую металлическую оболочку было наверняка не пробить. Но веснушек своих, прямо как у сестры, в зеркале он больше не увидит... Ну и хрен с ними! И гибкость, вдобавок, отличная.***
Так или иначе, этим вечером поплёлся он в Хогвартс. Ну а куда ему ещё идти в таком виде? Даже если ему там были больше не рады, почему-то он все равно чувствовал, что именно там его дом. Тихонько проходя по коридору мимо других рыцарей и всё ещё потирая поверхность железных боков, он бурчал: — Терпи, Себастьян, терпи, она же того стоит... Бог терпел — и нам велел. — Себастьян? — послышалось из другого конца коридора: там над кем-то тоже зажёгся дурацкий драматический сценический свет. Рыцарь быстренько ушлёпал и начал судорожно искать место, куда бы спрятаться. И встал на первый свободный постамент среди других рыцарей, которые, конечно же, удивились новичку в своих рядах, но особо не подали виду. Анна прошла мимо и явно не могла его найти. — Братик! — звала его Анна в слезах. "Сестричка!.." — про себя жалобно подумал Себастьян. Вот, протяни только руку ты к ней, лишь скажи!.. Но нет. Не посмеет. Анна ушла. А за ней последовал тот самый сценический свет, который её все время подсвечивал. Анна, Оминис, ЭмСи, дядя, родители... Зачем они все? Теперь у него есть Белла! Думай только о ней! Да и железные обалдуи его не сдали. Здесь вполне себе ничего.***
И не делал он целый день совсем ничего. Ну вообще. Ни-ху-я. Ведь все мысли были заняты лишь "ей" одной, как он мог вообще что-то ещё делать? Стоял он так каждый день без дела, как швабра, ожидая только той самой бесценной пары часов встречи с ней (на что они с Беллой и договорились). Вожделея только их. И думая только об этом. Ничего больше не шло ему в руки. Не было больше занятий и мыслей. Только она. И вот эти прекрасные вечера их встреч шли один за другим. — Это пармезан? — Себастьян тыкнул пальцем в очередной ингредиент, когда они опять готовили. — Пармеджа-ано! — ...Пармезан? — Ублюдок, я тебя ненавижу. — Я тоже себя ненавижу. Шлёп-хлобысь! По харе ему заряжает — опять башка вся звенит. Да так, что сминает его шлем, как жестяную банку, как консерву с протухшей пятнадцатилетн... Ох, то есть, конечно же, совершеннолетней тушёнкой. И порой эти двое даже в доме Наварро встречались. — А-ха-ха, у-ху-ху, и-хи-хи, — как курочка кудахтала и шаловливо бегала на цырлах девушка, играя в прятки с таким же радостным рыцарем. Ой, страшно, ой страшно, ведь слышно его дурацкий железный грохот о камень, ху-ху! Девушка спряталась за занавесом в арке. — Ага-а! Вот вы где! Себастьян стремительно раскрыл чьи-то очередные красные ткани. Может, сейчас на радостях, она его поцелует?.. — Я нашёл вас, Беллатриса! — Я Белла, вообще-то. — Ах, да, простите меня... Точно? — Ты что, уже путаешь меня с какой-то другой!? Кто эта шлюха!?? Святая Белла опять пиздила его плёткой. — Какая ты свинья! — Я свинья! Да, я свинья, я свинья! — Как ты меня заебал! Отчего-то ему очень нравилась жёсткая рука. Будто кого-то она ему напоминала. Но кого?.. — Свэллоу, рыцарь! — Чего вы сказали?.. Он испугался, что она его всё-таки увидела. — Глотай, говорю! Жри свою просвирку! Жри всё печенье, до последней крошки! — Ох, да, но я... Не успел он перевести дух от облегчения, как девушка стала заталкивать монетообразные печенья в его забрало, как в щели в автомате, одно за другим. Себастьян стал давиться, кусочки и крошки печений полетели через щели обратно. — Ах ты грязное отродье! За это девушка опять ударила его по шлему — тот провертелся несколько раз по своей оси в одну сторону — потом точно также скрутился обратно. Благо, Белла не видела, что шлем сворачивался вместе с бескостной шеей. — Вергилий уже наверняка давно заблудился в твоей заднице, месит твоё дерьмо уже по девятому кругу!***
Тем не менее, рыцарь и торговка, после своих взаимоудовлетворяющих обрядов, порой тоже утомлялись и ложились отдыхать, расслабленно покуривая самокрутку из листьев мальвы (дым при этом струился из всех рыцарских щелей). А порой Себастьян приходил к ней и жутко скрипел несмазанный. И в один из таких разов она... Вдруг дала ему оливковое масло. — Это... Это мне? — Ну да, — немного стеснительно сказала Белла, когда её кожа и его металл соприкоснулись при передаче масла. — Для меня это большая честь, миледи, — витиевато и патетично поблагодарил её дрочащий рыцарь в сверкающих доспехах, отчего та ещё больше застеснялась. В этот момент Себастьяну вдруг самому захотелось её поцеловать. Невольно он к ней потянулся. Ну может хотя бы сейчас? Ну хоть забралом, хоть сам?.. Но она, словно опомнившись, вдруг начала злиться и оттолкнула его. — Это... Это!.. Чтобы свидетели не сбежались на грохот твоих сраных суставов, когда я тебя буду бить! И опять залупила его мощно и от души, с досады. — Оо-о, даАаАаАааа, — реверберировал и выдыхал от наслаждения рыцарь.***
Пока коридорные рыцари сидели в кругу и играли в карты, Себастьян всё упорно стоял на своём пьедестале. "Нет, ребята, я не один из вас", — всё приговаривал он про себя. Однако, например, усатый сэр Аффпудл был вполне себе хорошим хреном, весёлым — и даже будучи отголоском личности, всё равно упорно пытался сдружиться с Василиском (хоть на этом и погорел его оригинал). Только где он тут нашёл эту тварь — непонятно. А ещё порой этот сэр всё томно вздыхал по доспехам троллихи где-то там с верхних этажей. Вдруг все рыцари разбежались обратно по своим местам. Толпа кожаных людей показалась в начале коридора. Авроры засновали в одну сторону. Наравне с ними бежала профессор Уизли и всё жужжала им на уши. За ними, чуть поодаль, подприпрыгивала престарелая профессор Гекат, всё потирая в задумчивости свой подбородок. А уже только за ними, где-то там далеко в хвосте, еле ковыляя, пытался догнать всех бывший аврор, озираясь повсюду вокруг. Авроры засновали в другую сторону. Две пожилые женщины опять маршировали наравне с ними, а вот Шарп, уже сильно издыхая, чуть ли не полз на руках. Однако, подозрительно покосившись на одного из рыцарей, приполз аж к самому Себастьяну (на металле того проступила испарина). Профессор, пытаясь подняться, схватил того за ноги — но тщетно — Шарп сдох. Две пожилые женщины вернулись и потащили молодого мужчину за подмышки, в сторону авроров. Ну как потащили, уволокли его по полу. — Эзоп, пойдём к медсестре. — Отсюда? От самых низов до самой вершины? Лучше просто убейте. — Терпи. Послышались звуки изнывающего тела, что тащили по лестнице и что билось лицом по каждой ступени, отбивая себе всё хозяйство вдобавок. Ну конечно. Авроры, наверное, искали пропавшего ученика. И расследовали убийство. Погодите, чьё убийство? Кто-то кого-то убил? Себастьян уже не мог разобрать. "Но неужели его ещё кто-то ищет?" — Себастьян! — опять Анна его здесь искала, будто бы чувствуя, что он где-то рядом. Хотя, ничего удивительного, ведь слышала она голос брата в последний раз именно здесь. Или ей тогда показалось? — Себастьян!.. Окружающие рыцари начали щёлкать пальцами в такт по направлению к Себастьяну, будто подталкивая его раскрыть себя, но тот всё не вёлся и опять таки упрямо стоял на месте. Вдруг Анна схватилась за живот от болей, резко сложившись пополам. К ней тут же подбежал Оминис и увёл её из коридора подальше. — Анна, здесь нет Себастьяна. Пожалуйста, прошу тебя, идём. Свет ушёл вслед за ними. "...Или никто его уже не ищет." Он был теперь просто зрителем. Их жизнь теперь шла мимо. Они прекрасно справятся и без него. Он больше не был их частью. Он не был одним из рыцарей. Но, кажется, больше не был и одним из людей. Анна. Оминис. ЭмСи... БЕЛЛА. Только ей лишь есть место.***
И вот однажды, когда он в очередной раз ждал свою Беллу — ему жутко захотелось опять подрочить. Как не вовремя. Но раскрыл он щиток и делом занялся. — Рыцарь, ты здесь? Вот черт! Она не должна его видеть в таком состоянии. Без щитка, без защиты, ещё рано, она к нему не готова, а он к ней! Но, пройдя мимо него, её задница... так и вихляла из стороны в сторону, как метроном. А небольшие капельки пота стекали по её шейке сзади. Терпение лопнуло — он же не железный. — Я рядом, — всё-таки выдал кому-то себя Себастьян, тихо, но твердо. Однако, он не хотел, чтобы она видела его без щитка. Да и сквозь забрало могла что-то разглядеть и узнать лицо — а он не желал, чтобы его узнавали и соотносили с тем, кем он был. Он жаждал быть другим — новым и чистым, как и было обещано. Потому подошёл он к ней сзади. Обняв её своими железками, забрало послушно открылось, и из-за решётки показался длиннющий язык — язык, что двигался и растягивался больше обычного, ведь сухожильные крепления к черепу больше не мешали — черепа-то не было. Он слизал потец с её шеечки. А затем, защепив, оттянул её горячий сосок своим холодным металлом. И уже просто не выдержав, он таки резко поднял подол её юбки. И близко прильнул к ней. И — о чудо! — она с силой ответила ему бёдрами навстречу! Член вошёл идеально, скользил потрясающе! О, пресвятая Белла — она тоже была влажной и его там ждала! — Ты должен быть подо мною, свинья, — ухмыльнулась она. Совершив резкий толчок, она с грохотом повалила рыцаря на пол своим карданом, умастившись на нем как на стуле — и усевшись спиной — её задница подрастеклась на его железе. И её ягодицы начали смачно шлепаться об его щитки, трястись, как желе или пудинг с амброзией. А он порой наклонялся посмотреть на её святой пирожок, так и мерцающий на его члене. — Аллегро, виво, алларгандо, виваче! (пер.: скоро, живо, расширяя, живее) — приказывала ему она. Как же приятно её было откочерыжить. Женские булки всё весело отскакивали и звонко плюхались об металл на радость высокопарному рыцарю. Она прыгала на нём так, что рыцарь уже бился головой о каменный пол, и башка все звенела, звенела, звенела! И вот они трахались, качались всё в такт, как те самые фигурки-болванчики, что тюкают друг друга молоточком. В какой-то момент выходя в резонанс. Она всё стонала словами, и он ей в ответ: — Форте! (громче) — Пиано. (тише) — Форте!! А они уже — ПИАНО! Она все стонет — ФОРТЕ!! Он уже почти — Ладно, МЕЦЦО-ФОРТЕ! Вот-вот! — Ф-Ф-ФОРТЕ!!! Вот оно! — МЕЦЦО ФОРТЕ! ФОРТЕ! Сейчас он!.. — КРЕЩЕНДО! ФОРТИССИМО-О-О-О!!! Чпоньк! Он не сразу понял, что у него осталось в руке. Себастьян посмотрел вниз: из канальчика текла сперма, а из других каналов вокруг уже шла кровь. И смешиваясь, получалось словно клубничное молочко. Он смотрел на это секунд пять. В жуткой панике, взизжав, слетевши со своего места, Себастьян рванул, заметался, забегал и обрушился на стол, разбивши порядочно вокруг стекла и горшков. Нужно было хоть что-то, что могло бы помочь!.. Первое, что под руку попалось, нащупав сквозь тревогу и страх — бобы Берти Боттс!? Плевать! Подойдёт! Судорожно сгребнул со стола он коробку — и начал лихорадочно пытаться заткнуть конфетками все отверстия со струйками крови. Но они, причпонькивая, увы, вылетали. Как нотки, которые сбегали со строчек и не хотели во всём этом играть. Но поочередно отскакивая от металла лежащего рядом щитка, бобы все равно неотвратимо и неизбежно образовали и отстучали звонкую странную мелодию в деминуендо (затихая). "Не сработало — да ладно!? О чем ты вообще думал, дубина!?" Он впопыхах уже и в безнадеге, попытался просто приставить на место свой член. О Боже. Волокна соединились сами обратно. "Круто!.. Да?.. Это нормально? Может, у торговки спросить?.." — но не хотел он из места укромного своего выходить, — "Ай, ладно, это нормально."***
"Но может, всё-таки в ту палатку зайти и попробовать вернуть эти доспехи?" — таки опять задумался в этот же день Себастьян. "Оу, мистер Шэлл-оу, а вы уверены, что не развалитесь без этих доспехов?" — зазвенел вдруг его же щиток. Вот он дожил, что теперь именно таким образом разговаривал сам с собой. Но член хуйни точно не скажет, ведь так? В итоге, он всё же встретился со своей Беллой и они пошли вечером гулять. Пока та собирала прыгающих поганок в лесу на продажу, рыцарь, её защищая, устроил своеобразный крестовый поход на пауков-крестовиков. И постоянно фанатично прикрикивая "Deus vult!", отпинывал их железным ботинком прямо в морды. — Рыцарь. Я хочу поговорить. — Я готов для вас на всё. Исполню любой ваш приказ, — как всегда проталдычил Себастьян. Но девушке вдруг стало этого мало. — Прямо-таки на всё? — недоверчиво спрашивает Белла, не раз подорвавшись на таких обещаниях от мужчин, — Хоть ты и ходишь тут, меня защищаешь, я всё же не верю тебе. Однажды ты определённо меня обманешь. — Не обману. Клянусь! — И сбежишь в самый ответственный момент. — Не сбегу! — Ну раз ты так говоришь, — сурово и холодно задрала она свой нос, — то дай мне непреложный обет. Рыцарь остановился. Задребезжал. — Я... Протягивает к ней руку. — Не-е. Это не по мне. Убегает, конечно.***
Опять он бежал. Он бежал от проблем. И не хотел, чтобы кто-то видел его. Никогда. Он забежал обратно на пьедестал, на его драгоценнейшую стойку и опять спрятался среди других рыцарей, как черепаха в свой панцирь. — Себастьян! Опять плыла рядом Анна и тщетно искала его. Она словно магическим образом чувствовала, что он где-то рядом. Но не могла найти. Да сколько ж можно? Хватит его здесь искать! — Братец... Ты где... — сестра плакала. "Нет меня здесь!" Но она опять схватилась за живот, на этот раз сильно так скрючившись. "Анна!... Ничего, сейчас прибежит Оминис и опять ей поможет." Девушка стала постепенно оседать на пол, как прекрасная увядающая роза. Глаза её потускнели, румянец изчез с веснушчатых щёк. И губы её побледнели, а затем уже синими стали. И, наконец, глаза стали совсем выцветать. Из тела её уходила жизнь. — Анна?.. Конусообразный сценический свет стал медленно тухнуть на теле Анны. Все остальные рыцари в трауре сняли шлемы и отдали честь почившей леди, прикладывая руки к пустому месту, где когда-то была голова. — Анна! Ты где? — кричит где-то в другом конце коридора ничего не подозревающий Оминис. Всё те же две пожилые женщины с жалостью и горечью уволакивают труп под крики Оминиса, который потерял девушку и никак не мог её нигде почувствовать. Он все пытался вслепую нащупать Анну, которой уже давно не было. Ох, Оминис, если б ты знал, что сценический свет уже давно потух. — АННА! ТЫ ГДЕ!?? — тело уже давно уволокли, а он её всё искал. Слепой даже втемяшился в доспехи Себастьяна — и последний развернул своими железными перчатками ничего не подозревающего Оминиса по направлению к унесенному трупу. А тот просто шёл дальше и всё кричал. — Анна?.. Словно какая-то ниточка внутри порвалась. Из последних. В голове не было звона сейчас — лишь тишина. — БЕЛЛА! ЕСТЬ ТОЛЬКО БЕЛЛА! БЕЛЛА! Он решился! Взбаламутился, взвился и побежал, громыхая своими суставами наружными, вовсю гремя железками по замку. По пути теряя какие-то детали. Распугивая как малолеток, так и старост, так и Блэка в придачу — наложил тот в штаны (у него отчего-то недержание было). Рыцарь пришёл, наконец-то, к торговке: — Я РЕШИЛСЯ! Я ХОЧУ! Его голос больше совсем не был похож на прежний. — СВЯЖЕМСЯ С ТОБОЙ ОБЕТОМ! Белла обернулась к нему. — Я готов на все! И улыбнулась. — Я ГОТОВ! Он протянул свою руку — она протянула руку в ответ. И зазвучали настоящие колокола! Свадебные колокола! Огромные, большие, радостные, долбящие во всю силу колокола и колокольчики, что все мозги отбивали! (Под отзвуки робкой и уже еле слышной забившейся в угол баллады.) Они громыхали, шумели и брякали, эти свадебные колокола, что как звон похоронный, звенели по твою душу! Ветер взвыл и вороны взвились, и листья вихрём поднялись — наконец, эти двое соединились! Их руки сплелись, к радости обоих. Плётка тоже подсуетилась, обмоталась вокруг соединённых частей лучевых, будто бы их благословляя. — Клянусь все приказы твои исполнять! И в свой век тебя никогда не предать! Он был так рад. — А теперь — поцелуешь меня? Она сделала шаг навстречу ему Он видит эти приближающиеся губы Он так изнемогает В нетерпении, весь истомившийся, млеющий, изнывающий и обтекающий своими же соками, на ногах, что подкашивались и слабели от сильнейшего вожделения Сердце изнутри сильно стучало о металл Прям буквально, как колокол Эти губы, налитые словно монастырским вином для причастия со вкусом "Кул Эйд" Они приближались Он всё томился Они вот-вот коснутся доспеха Её горячее дыхание Она была так близко Что металл уже запотевал от её горячего дыхания Вот-вот Он будет так счастлив Весь и всем всё больше истекая Он готов взорваться от восторга Она вот-вот коснётся его Её губы вот-вот коснутся Его металлической плоти Она коснётся, коснётся Она останавливается и отодвигается. — Но прежде чем подарю я тебе поцелуй, снять должен ты шлем, — сказала девушка-язва. Всё внутри словно куда-то упало — он весь. — Ч-что?.. — Я сказала — снимай. Оказывается, даже обета ей было мало. — Раскройся же передо мной, под свой конец. — Нет, нет, нет, нет!... — затрясся, — ты не захочешь, не смотри на меня! — Я приказываю, снимай с себя всё — и ты не посмеешь мне отказать. Руки невольно потянулись к шлему. А из забрала уже текли кровавые и такие горькие слезы, что разъедали металл дорожками ржавыми. Кровь смешивалась с молочным лунным светом, и они опять давали знакомый оттенок... А, впрочем, неважно, это здесь ни к чему. Отчего он плакал? Оттого, что ему скоро настанет конец? Он не знал. Он уже ничего не знал. Дрожащими и дребезжащими фалангами пальцев железных, медленно, неуверенно, робко, противясь и сам с собой конфликтуя, звеня сочленениям, он, наконец, коснулся шлема и начал его постепенно снимать. "Лучше бы я свой анус подвесил тогда на крючок, а не в это все влазил," — подумал он напоследок. И в этот последний момент его осенило, где же он "все это уже видел". Но поздно. Шлем-то он снял. — ЧУДОВИЩЕ! Вместо лица у рыцаря был вялый маленький скользкий член, с вываливающимися глазами, который, вдобавок, ещё и подванивал. Она всё кричала, но его руки машинально все равно продолжали снимать наплечник за наплечником, щиток за щитком — он отчего-то уже не мог остановиться — ведь был отдан приказ. Девушка схватилась за своё столько раз разбитое и измученное сердце — оно остановилось. Туловище доспехов тоже рухнуло оземь, и остатки рыцаря, наконец, напрочь рассыпались. Девушка шлепнулась следом вперёд, прямо в то самое говнище, что когда-то звалось человеком. Её ещё тёплые губы коснулись его губ. Или почек. Или члена. Неважно, всё равно там уже всё смешалось. — Безумно можно быть первым! — вдруг поднимается из жижи принципиальный указательный палец руки, — Но я, к сожалению, второй. Палец упал обратно в месиво и больше уже не вставал.***
И с тех пор эти совсем уже пустые доспехи навеки стояли всё на том же пьедестале в Хогвартсе, как и десятки других таких же несчастных. А, может, и счастливых. Кто-то играл в карты, кто-то пел, кто-то на шпагах друг друга гонял. Но вот один из рыцарей этих каждый вечер всё в лес выходил. Разжигал угольки — и вновь, и вновь готовил паэлью. — Что ты готовишь, Себастьян? — лирично вдруг спросил его призрак. — Паэлью. Должно на сей раз получиться. Приготовив блюдо, пустой рыцарь достал из-за пазухи зелье старения (стянутым его друзьями из подземелья) и капнул немного в еду — ровно столько, сколько надо. И еда тут же в каком-то роде испустила дух. — Окажешь мне честь? — предложил он попробовать призраку. — Конечно. Призрак затянулась гнилой едой, с которой капала гниль и стекали помои. — Ого, да ты преуспел! Это так вкусно! — Правда? — Правда. — Знаешь, Белла, мне тоже, наконец, нравится, — попробовал рыцарь. — Это просто божественно, она идеальна! — призрак всё больше затягивалась, — Наконец-то ты справился, ты такой молодец! — Ну, видимо, потому что я отменно умею всё портить. Они добили еду до конца. — К слову, в этих доспехах, возможно, есть место ещё одному духу. — Ты серьёзно?.. — Конечно. Можешь иногда вселяться. И сливаться со мной. — О, Себастьян! Магические доспехи осели на землю и зашебуршали, точнее, весело зазвенели. И кто их знает, что они там делали со своими душами, а главное, как?.. В общем, какое-то душегубство теперь сменилось каким-то душеёбством.***
— Безумно можно быть первым, — произнесла Анна, загадочно отходя от окна, где наблюдала за этими двумя. Она повернулась на зрителя и говорила прямо со сцены, — и я была первой, среди близнецов. Над ней вовсю горел тот самый конусообразный сценический свет, который всё это время показывал очевидное. — Ты уверена, что это был хороший план?.. — подошёл к ней Оминис. — Разве не видишь? Похоже, он теперь по-настоящему счастлив. К тому же, он сам сделал свой выбор. — Но это же уже не он. — А ты уверен? — ...Не знаю. Но в следующий раз ты только полегче со своим ошейником для этих твоих асфиксичных штучек. Девушка опять скрутилась в порыве острой боли. — Анна! Ты как!? — Сколько раз тебе уже говорить, я люблю боль. Блондин недоверчиво посмотрел на возлюбленную. — Не бойся, Оминис, боль правда доставляет мне лишь наслаждения. Она — моя страсть. Рука девушки покачивала знакомый увесистый мешочек с золотом, в котором звонко подпрыгивал косарь галлеонов. Позади неё стояла сложенная палатка, кожаный костюм и прочее. — Не окашешь ушлугу? — она одела кляп и протянула ту самую шипастую плётку с розой на конце рукоятки, — дошми меня до конца. Оминис на самом деле уже давно разговаривал с Анной на парселтанге, потому что та жутко шепелявила через кляп. — Давай, Оминиш, помоги мне. Раздался звук удара плётки о стол. — Оминиш, хватит долбитьша в глаза! Меня долби, меня! Плётка рассекла воздух ещё раз и попала ей прямо по губам. Дражайшая Аннушка отскочила назад, ударилась об амфору и разлила масло, на сей раз самой себе под ноги, и упала. — Блблах!.. Да не по ишточнику звука, идиот!.. Встала. — Ещё раз!***
Что ж, как все знают, проклятия в магическом мире, пожалуй, не всегда бывают такими уж проклятиями. А порой и сущим благословением. Соль ми ля-я-я, соль ми# до-о-о, до ре ля-я-я-я! P. S. Автор настоятельно не рекомендует пить Кул Эйд с цианистым калием. А если всё-таки задумаетесь — к вам придёт Белла и отпиздит вас. И будет на сей раз права.