DEX

ГЕРМИОНА

Черный.  Цвет без оттенков, что поглощает все на своем пути, является прямым олицетворением мужчины стоящего напротив.  Черный по ощущениям возглавляет длинный перечень, свойственных ему характеристик и не включает даже в первую гребаную тысячу и капли человеческого тепла, свойственной обычным людям. В списке Драко Малфой лишь леденящий душу холод, безразличие самых разных форм и размеров, а также, вполне вероятно, тотальное отсутствие сердца за плотным реберным корсетом. Сейчас его безжалостно высокая фигура, по обыкновению облаченная в классический костюм, кажется бесконечно-огромной на фоне моих крошечных пятью с половиной футов. Массивное тело заслоняет почти все доступные источники света и отбрасывает осязаемую кожей тень, так кстати скрывающую остатки бушующих в моей крови эмоций.  Когда Тео впервые рассказал мне о своем сводном брате — впервые честно и без цензуры — я с трудом могла представить его образ, собирая из полусухих фактов размытые, будто акварельные очертания. Я представила его взрослым и отчего-то грузным мужчиной. Отталкивающим. Определено точно устрашающим и даже на жалкую унцию не достойным обладать хоть отчасти приятными чертами лица, потому что мафия и красота не должны пересекаться. В моей голове, тогда еще безнадежной идеалистки, эти понятия шли как две параллельные. Как аморальность и добродетель. Как намертво впаянные в землю железнодорожные пути, не имеющие конечной остановки. И, конечно же, я была катастрофически далека от правды в тот момент, ведь Драко, чертов, Малфой хоть и был мужчиной за тридцать, но оказался до омерзения красив. «Дерьмо» — вот первая красноречивая мысль, что проскользнула в моей голове наряду с ужасом, когда мы встретились два года назад в стенах мэнора. Босс лондонской мафии что тогда, что и теперь являет из себя самого изысканно монстра с самыми аристократичными чертами лица. Он весь состоит из жестких прямых линий. Несокрушимых как Британская империя и столетний фундамент Букингемского дворца. Да здравствует король! Не так давно ему исполнилось тридцать пять, и возраст, к сожалению, не умалил его смертельной привлекательности даже на ничтожные пару процентов. Резкая линия челюсти, высокие скулы, четкий контур идеально симметричных губ — будто статуя, а не человек. Под темнотой, что святым нимбом потрескивает над его платиновыми волосами, хочется сжаться. Смяться жалкой салфеткой не дожидаясь использования, пока светло-серые глаза не отражают ни единой эмоции из спектра чертового Роберта Плутчика.  Драко как белый лист, только абсолютно непроницаемый даже при солнечном свете. С виду пустой, как выпитая мной в прошлые выходные бутылка каберне. В сухом остатке — еле ощутимый древесный аромат, колющийся в носу, когда подходишь ближе. Что-то среднее между кардамоном и цитрусами в сочетании с пряной терпкостью. — Будь наверху, — звучит приказ, очевидно адресованный не мне, несмотря на то, что тяжелый взгляд Драко движется сейчас именно по моему напряженному телу снизу вверх, неторопливо достигая утратившего краски лица. — Уверен, Том скоро позвонит. — Я похож на секретаршу? — со смешком произносит Тео. — А я похож на того, кому не наплевать?  Малфой наконец разрывает зрительный контакт. Медленно, тягуче и без особого интереса отвлекается на Нотта, позволяя моим изголодавшимся легким впустить в себя чуть больше пары жалких капель кислорода. Я уверена в том, что боюсь Драко Малфоя, так же явственно как и в том, что родилась в сентябре девяносто пятого. Я боюсь спрятанного глубоко внутри. Того, что не лежит на поверхности его личности, но никогда в жизни, ни при каких обстоятельствах не признаюсь об этом вслух.  Еще в детстве папа научил меня не отворачиваться от своих страхов. Не прятаться, когда по ночам в чулане под лестницей скребутся чудовища. Он сказал, бороться и управлять можно лишь тем, что видишь, ведь только около тридцати процентов существующей реальности приходится на слова и интонации, остальные семьдесят — беззвучны. Это исключительно движения, жесты и взгляды. Именно поэтому я все смотрю, смотрю и смотрю на мужчину неподалеку с маниакальным усердием. Нервно растираю вспотевшие ладони о бедра, пока в ушах стоит глухой скрежет собственных коротких ногтей о плотный джинсовый материал и жду: подсказок, дальнейших указаний или хоть чего-то, что поможет понять происходящее. — Не дави на нее, — бросает Нотт бесполезное напоминание брату, а после подмигивает мне, криво улыбаясь. Одна лишь мысль о том, чтобы вновь остаться с Малфоем наедине заставляет мышцы каменеть в приступе паники. К счастью, наши встречи тет-а-тет за два года можно пересчитать по пальцам одной руки и все они, как ни странно, носят исключительно деловой, а не медицинский характер.  Оказывается, Босс лондонского Синдиката не нуждается в помощи при наложении швов. По крайней мере, в моей. Можно ли считать это удачей? Как бы катастрофически мало не было тепла в комнате, и оно умирает в тот момент, когда Тео окончательно скрывается в мрачном коридоре за углом. Тяжелые шаги, чередуемые с легкими постукиваниями трости постепенно стихают, оставляя нас с Драко в удушливом безмолвии, от которого желчь подступает к горлу. Горечь, касающаяся языка, приводит в движение маленькие колесики воспоминаний. Они без спроса движутся назад, воскрешая в памяти неприятный вкус первой встречи с дьяволом.  — Внимательно прочли соглашение? — Да, — мой ответ слишком тихий, словно из-под крышки гроба, забитого ржавыми гвоздями. Можно подумать, шепот поможет стать незаметной. — Признаюсь, я немного удивлен, что вы все еще здесь, — раздается спустя задумчивые несколько секунд, пока я неподвижно стою в двух шагах от громоздкого стола из красного дерева, почти не замечая окружающего меня интерьера.  Перед глазами все еще плывут сотни печатных строчек сомнительно-выгодного сотрудничества, а мысли сосредоточены исключительно на мужчине, что задумчиво вращает на собственном пальце толстый ободок серебряного кольца-печатки. По обороту в две секунды.  Четко и без спешки. Он пристально смотрит сквозь пространство, время, и мои наверняка расширившиеся зрачки куда-то прямо внутрь. Туда, где расположена проданная в рабство душа и чертовы артерии, скрученные в крошечные болезненные узелки.  — Такие как вы, мисс Грейнджер, обычно не обращаются к таким как я, — продолжает Малфой, бесшумно поднимаясь из кожаного кресла. Он в два шага огибает столешницу и без труда проникает в узкое пространство между мной и предметом мебели. — Такие как Вы — некрасиво умирают под грузом собственной гордости, — пара вдохов дискомфорта заставляют отступить назад, чтобы позорно не упираться собственным носом в широкую мужскую грудь. — Такие как Вы обычно не продаются, как шлюхи. — Я не шлюха, — рвется наружу намного громче положенного. На самом деле мне хочется истошно заорать. Убраться подальше, забыв неловкий диалог, как страшный сон, пока собственноручно придушенное уважение окончательно не расплавило внутренние органы.  На самом деле, мне хочется наплевать на обстоятельства и оставить звонкую пощечину на лишенной эмоций физиономии чертового мистера Малфоя.  Но я не могу позволить себе подобной роскоши. Гордость для тех, кто не заложил родительский дом для получения кредита в паршивом банке. Не для тех, чей телефон обрывают звонки коллекторов. И точно не для тех, чья мать умрет без дорогостоящего курса химии, еще до наступления гребаных пасхальных праздников. — Не стоит расстраиваться. Все мы в той или иной степени шлюхи, Гермиона. Кто-то больше, кто-то меньше… — длинные пальцы ловко подхватывают мой подбородок, запрокидывая голову назад, до болезненного хруста шейных позвонков.  — Я хотела бы внести в контракт одно условие, — с трудом разжимая зубы, произношу я, сопротивляясь ничем не прикрытой мужественности и сосредоточенному серебристому взгляду. — Слишком наглая для той, кто дрожит в моих руках. — Хочу, чтобы меня здесь звали Декс. Лишь на мгновение уголки губ Босса Синдиката вздрагивают в намеке на хищную улыбку, но уже в следующее он небрежно откидывает мое раскрасневшееся лицо в сторону, под тихое и устрашающее: «Считайте, что мы договорились, мисс Грейнджер». — Проходи. Очередной писк ключ-карты о датчик врезается в сознание и я добровольно делаю шаг в помещение похожее на клетку чертового передвижного зоопарка. Не хватает лишь строгого ошейника на цепи, прикрученного к полу. Холодный-люминесцентный заливает центр комнаты, а вместе с ним и хрупкую пленницу, что никак не реагирует на движение вокруг.  Ни звука. Ни малейшего мышечного сокращения.  Обмякшее тело с крепко связанными за спиной руками тянется головой все ниже и выглядит абсолютно бессознательно. Мертво. Некоторое время я тоже не двигаюсь, непроизвольно задержав дыхание, а когда горячее жжение в легких вот-вот грозит приступом обморока, выдыхаю и растерянно оборачиваюсь назад, царапаясь боковым зрением о фигуру Драко. Он, оперевшись об обшарпанную стену словно тюремный надзиратель во время прогулки осужденных, следит за каждым моим шагом и незаметно сливается с тьмой в единую мрачную структуру. Пошарив по карманам, я стягиваю уже порядком растянувшейся резинкой влажные от снега волосы в высокий хвост и в равной степени движимая любопытством и страхом, приближаюсь к столам в противоположной стороне грязной пыточной. Первый усыпан множеством окровавленных колюще-режущих приспособлений, похожих на извращенный хирургический набор, и нос непроизвольно морщится словно от зловонного запаха.  Поспешно сняв куртку и расположив ее вместе с сумкой на соседней металлической поверхности, я сразу же вытягиваю пару одноразовых медицинских перчаток, предварительно сбрызнув ладони антисептиком.  Быстрей начну — быстрей закончу. Оказавшись перед незнакомкой, чья грудь редко и слабо вздымается, я осторожно присаживаюсь на корточки, чтобы иметь лучший доступ для первичного осмотра и аккуратно завожу растрепавшиеся пряди, слипшихся от пота черных волос, за спину пленницы. Слегка разминаю проспиртованные костяшки обтянутых латексом рук и уже тянусь к линии пульса на шее, как вдруг, истерзанный пациент самостоятельно вскидывает голову вверх, заставляя меня дернуться от неожиданности и еле удержать в голосовых связках пронзительный вскрик.  — Ты… спасешь меня? — медленно тянет она слабым голосом. Искаженное усталостью лицо заключенной теперь можно рассмотреть: оно украшено множеством порезов и ссадин. Выкрашенные в алый пухлые губы некрасиво смазались, потрескались и запеклись багряной коркой. Грязные слезные дорожки исполосовали кожу на части от висков до острого подбородка, превратив некогда изысканный макияж в маску душевнобольной. Твою ж мать. В груди многотонным грузом давит отвращение. Я прекрасно знаю, что в этом мире к женщинам относятся, как к второсортному товару или же платежной валюте, но одно дело воспринимать эту информацию, как абстрактный, до сих пор не коснувшийся тебя факт, а совсем другое — видеть собственными глазами. Трогать последствия собственными руками. — Я осмотрю, — сглатывая злобу, сдержанно отвечаю я, принимаясь расстегивать приталенный пиджак с парочкой вырванных пуговиц. — Зачем? Чтобы они могли резать меня и дальше? Заключенная сканирует пространство расфокусированным взглядом, а после останавливает его на мне, будто умоляя о спасении. По какой-то идиотской причине она считает, что у меня есть чертовы возможности и варианты. Темные глаза, наполовину скрытые за отяжелевшими веками, затуманены болью и без какой-либо пощады впиваются в мое сердце, раздирая осознанием собственной причастности к происходящему ужасу.  Глубокий вдох, Грейнджер. Глубокий гребаный вдох. Пропитанная кровью костюмная ткань наконец распахивается, обнажая россыпь адских узоров из синяков по животу и очевидно сломанным ребрам, а также красочный порез на правом боку, уходящий от талии в сторону позвоночника неровной полосой. Рана без остановки сочится маленькими струйками горячей крови, что скатываются по напряженным мышцам пресса и растворяются в поясе классических черных брюк. — Ты же не такая как они, — откашливаясь, произносит женщина. Ее губы судорожно подрагивают, как у обиженного ребенка, что вот-вот разразится истерическим плачем. — Ты добрая, — отстраненно кивает она, подтверждая свои же умозаключения. — Вижу в твоих глазах страх... За свою жизнь. И за мою. Такой красивый.  Максимально бережно ощупав края глубокого пореза и воспаленной область вокруг, я отстраняюсь, чтобы взять из аптечки все необходимое. — Сделаю пару уколов, а затем наложу швы. Вернувшись к сумке, копаюсь в ней намеренно громко, лишь бы выкинуть из головы бессвязное бормотание, граничащее с начальной стадией шизофрении. Бесцельно перекладываю коробки с ампулами и упаковки со шприцами с одного места на другое, создавая фоновый шум. Помехи. Знакомые звуки чертовой жизни, лишь бы не поддаваться глупым и бесполезным эмоциям.  — Как ты здесь оказалась, принцесса? — уже громче спрашивает пленница и от этого неуместно-нежного прозвища мурашки ползут по затылку. — Он не берет к себе женщин. Он… — Будешь задавать вопросы где-нибудь в другом месте, — неожиданно вторгается в разговор Малфой, с утробным рычанием заявляя о своем присутствии. — Если не хочешь рассказать, куда утекают партии моего героина, закрой свой гребаный рот, Белла.  Женщина неожиданно разражается приступом хриплого смеха. Дикого. Абсолютно сумасшедшего и пугающего.  Резкая перемена настроения настораживает и по настоящему ужасает. Жалость к ней моментально сменяется опасением, мигающим красной лампочкой. Теперь измученное лицо не выражает ни капли первоначального испуга, а ощущается как крайняя степень помешательства. Белла щетинится будто кошка, откидывает голову назад и, потираясь о стул, с садисткой улыбкой смотрит в сторону Босса, не обращая ни малейшего внимания на мое присутствие. — Просто хотелось поболтать с кем-то прежде, чем ты снова попытаешься убить меня, сладкий, — произносит она, как по команде уняв внезапное веселье. — Обычно твои врачи мужчины. Милашка Колин. Здоровяк Крэбб. И тот горячий мальчик, которого ты сослал в мерзкую Америку. Как там его звали? Виктор? Да... кажется так, — звучит мечтательно и витиевато. — Почему ее взял? Понравилась? Хочешь трахнуть? Ответа не следует.  — Забавно, — ухмыляется Белла. — И как же тебя зовут, принцесса? Теперь я молчу вместе с Драко и лишь звук перекатывающейся из моей ротовой полости в гортань слюны нарушает момент оглушительного затишья.  Вновь опустившись на колени, я старательно протираю поврежденную область спиртовыми салфетками, хмуря брови от неудобства. Сказать, что такое полусогнутое положении дискомфортно — значит чертовски приуменьшить. Позвоночник жалобно ноет от напряжения и я впервые после интернатуры делаю укол анестетика изрядно подрагивающими руками. Зашивать даже бездыханный манекен в таком состоянии — издевательство.  — Мы… Мне нужно снять пиджак, чтобы зашить рану. Можешь отвязать ее? — на выдохе спрашиваю я, закусив щеку изнутри. Недовольство начинает исходить от Малфоя короткими, но чертовски осязаемыми радиоволнами и я мысленно готовлюсь как минимум к сопротивлению, но вынесенный не обжалуемый в вышестоящих инстанциях вердикт: — Только одну руку. В данный момент мне хватит и этого. Пока Драко математически выверенными движениями срезает старые оковы, располагая тело Беллы необходимым образом, воздух в комнате сгущается до состоянии закостеневшей смолы, заставляя мышцы напрячься, а инстинкты — посылать сигналы бедствия. — Он придет за мной, — улыбаясь, подает голос пленница. Иррациональный страх глухо тикает внутри, пока я собираю на металлический поднос швейный набор. Дышать. Не забывать дышать. Женщина сидит спокойно. Слишком. Будто в трансе медленно крутит получившей временную свободу ладонью строго по часовой, разминая затекший сустав, а после, любезно замерев, помогает стянуть испачканный пиджак с правой части собственного тела. Дальше все происходит за считанные секунды. Смена кадров сопровождается черными вспышками-затуханиями. Пара коротких и одна длинная. Я только принимаюсь прощупывать заледеневшую от лекарств область вокруг пореза, как Белла внезапно выхватывает ножницы с подноса и, резко притянув меня к себе на колени, вжимает острый край в пульсирующую сонную артерию. Весь подготовленный инвентарь сыплется на чертов заплесневелый пол, а я будто в замедленной съемке вижу, как Драко молниеносно реагирует на произошедшие изменения, выхватывая из-за спины пистолет. Щелчок предохранителя знаменует мой новый статус — заложницы, и разрезает барабанные перепонки. Язык немеет и приклеивается к небу, не разрешая издавать звуков. Даже на расстоянии я вижу как длинные пальцы Малфоя впиваются в рукоятку глока с такой силой, что высокопрочному пластику впору расплавиться или прогнутся под нечеловеческим давлением владельца.  — Глупое решение, Белла. — Не смогла удержаться, — легко бросает женщина, и ее шершавый от обезвоживания язык начинает скользить по моему горлу и челюсти, останавливаясь у нижней губы, чтобы спустя секунду игриво и коротко лизнуть. Попробовать. — Сладкая. — насмехается она, утыкаясь носом в скомканный ворот моей водолазки. — Она на вкус, как девушка, которую тебе никогда не заполучить, Босс. Теперь мой страх имеет свой запах. Приторно фиалковый смрад в сочетании с холодным потом. Теперь мой страх пахнет сумасшедшей из подвалов Малфой-Мэнора. Пока Драко и искалеченная психопатка ведут свое молчаливое противостояние, ножницы почти протыкают мою кожу, и артериальное давление устанавливает новый рекорд, продалбливая многочисленные отверстия в черепе, как в швейцарском сыре. Тело окатывает приливными ледяными волнами паники, и в глубине души я знаю, что скорее всего в ближайшие минуты стану расходным материалом. Сопутствующими потерями. Жалким именем в некрологе местной газеты. «Она была так молода!», — напишут после броского заголовка. Но вопреки напрочь отсутствующим в сегодняшнем дне законам логики женщина отпихивает меня словно мусор вместе с хирургическими ножницами и снова раскатисто смеется, покорно укладывая руку на затертый деревянный поручень. Я еле удерживаюсь на ногах, чудом успев опереться о ближайший стол и ошарашенно смотрю на пленницу. Она же, позабыв о наставленном на нее оружии, обнажает ряд ровных белых зубов, что сейчас покрыты бледно-розовой слизью и сплевывает скопившуюся во рту жидкость мне прямо на ноги. Вязкие капли стекают по кожаным ботинкам пока Белла с интересом кривит голову в бок и медленно, тошнотворно-ласково спрашивает: — Ты же спасешь меня, принцесса?