Потомки Вильгельма Завоевателя не пачкают коленки на детской площадке

«Дорогой Сев,       Осень в Париже еще не достигла той отметки, когда город превращается в одно из самых неприглядных зрелищ — ноябрь пока балует погодой, и виды вполне живописны. Выгуливаю тот жемчужного цвета чудный плащ — и не говори мне, что Люциусу хватило ума додуматься до его покупки. Если же так, то удивительно, придется мне менять свое мнение о том, что даже прелестные маггловские вещи начинают интересовать его только в том случае, если эту идею удается как-то особенно удачно внушить. Благо, джентльмен он внушаемый — и на том спасибо!       Что до работы, то заговариваю зубы франтам из Орсе — думалось, что куда более легкой мишенью окажется директор, но он, вот незадача, маг, и наслышан, а потому…».       Изящный почерк Нарциссы заполняет не один вырванный из блокнота листок с логотипом отеля, и Северус отнюдь не против прочесть об очередном эпизоде французских приключений своей коллеги по несчастью под названием «Сокрытие почти что банкротства славного рода Малфоев». Но дело, однако, в том, что просто так Нарси едва ли написала бы — скорее приехала с гостинцами и бесконечными пакетами, устроилась на диване с бокалом, и начала бы в красках рассказывать. Там непременно был бы эпизод о том, с каким неприятным типом ей пришлось общаться, подумать только, с типом, который позволяет себе носить рубашку на размер меньше, о том, какого очаровательного похожего на пухлую тумбочку мопса ей удалось встретить, и о том, что конкретный предмет гардероба, о ужас, оказался неподходящим, несмотря на хваленую удачу Нарциссы, едва ли утруждавшую себя примерками.       Сомнений в том, что писала она по делу, быть все-таки не могла — и за страницами блокнота уж точно скрывалась бы просьба о чем-нибудь. Это могла бы быть внештатная перепроверка всех бумаг — в их деле спасения малфоевского состояния было немало случаев мелкого мошенничества, и время от времени бумаги приходилось перепроверять. В отличие от магической бюрократии, где, о ужас, всегда кто-то мог о чем-то забыть, маггловская отличалась куда большим вниманием к деталям. Нарциссе ничего не стоило получить кредит доверия, но ни обаятельная улыбка, ни аккуратный невербальный конфундус не распространялись на клерков с белыми воротничками, являющихся настоящим ядром любой бюрократии. Даже той, что была связана с торговлей предметами искусства, коей они промышляли.       Сова Нарциссы его разбудила — не потому, что та была такой-то ранней пташки, но в отличие от недавно ставшего бакалавром зельеварения Северуса она в поездке подстраивалась под местных работников. Несмотря на их причастность к, казалось бы, творческой и изящной сфере искусства, им все равно приходилось работать по графику — пусть не с 8 или 9, но явно еще до полудня, и, несмотря на ужины с потенциальными партнерами и фуршеты после выставок, вставать вовремя и глотать по утрам кофе и «что-нибудь от похмелья». Последние два пункта с разной частотой были актуальны и для Северуса, но вот только уже не ранним утром, а когда-нибудь ближе к полудню, и даже позже.       Птица устроилась на окне, настойчиво ухая — мол, а ну давай мне печенье, человек, немедленно давай! И настойчиво отказывалась даваться в руки, не позволяя отвязать письмо — помогла лишь заветная вкусняшка, после чего листы таки оказались у Северуса в руках. Сова, как водится, была натренирована на то, чтобы немедленно доставить ответ хозяйке — а потому так и осталась сидеть на открытом окне, позволяя уже совсем не сентябрьскому воздуху проникать в спальню и забираться Северусу под футболку.       — Черт тебя, — ругнулся он, оторвавшись от письма на реплике Нарциссы о директоре, пытаясь достаточно напрячь сонный мозг и сообразить, как же ему сейчас себя повести. Опустить птицу, чтобы не урчала, не скребла когтями и таки дала закрыть окно? Определенно так, мало ли о чем она просит, в любом случае отказаться уже не получится.       Под видавшим виды письменным столом Северус нашел шариковую ручку — и даже не протекшую! — за годы в Хогвартсе с обязательным использованием перьев ему так и не удалось к ним попривыкнуть. Ответ сложился из довольно формульных предложений — настолько нежных, насколько позволяли обстоятельства и острая потребность в принятии чего-нибудь кофеиносодержащего: «Дорогая Нарси,       Твое письмо застало меня в постели — пишу кратко, пошлю тебе развернутый ответ уже своей птице ближе к вечеру — как раз доберется к тебе через Ла-Манш к утру, будет чем развлечься, пока завтракаешь местными пан-о-шоколя. Кстати, настолько же они плохи, как и местные? Мне будет в удовольствие выполнить любую твою просьбу.       Искренне твой, Сев       11 ноября 1986, Коукворт, Паучий Тупик, 8».       Письмо он наскоро привязал к лапке совы, для чего ей потребовалось скормить еще один крекер, да и спустился в гостиную-она-же-кухня-она-же-прихожая, разве что носки натянул. Погода за окном, несмотря на казавшийся спросонья морозец, определенно была ничего, и Северус открыл форточку, проходя мимо — пусть хоть проверится. Письмо он заканчивал уже в кресле, закинув одну ногу на едва теплую батарею и закурив сигарету. Мысли, впрочем, пока не спешили шевелиться слишком уж активно.       »…а потому демонстративно избегает меня. Иногда мне кажется, что мы никогда толком не отмоемся, и здесь бесполезно искать виноватых. Мне не нравятся все эти рассуждения о том, кто действительно горел идеей, а кто — просто оказался рядом, кто просто попал в жернова. В любом случае разговор идет о том, что сыновья (сестры, жены, дочери, братья…) в нашем обществе несут ответственность за грехи отцов. У магглов есть легенда о том, что человек по имени Каин убил своего брата, и с тех пор род Каина обязан нести его крест, отвечая за его грехи. Дурная кровь, дурная порода — и очень древняя порода. А маггловские поэты совсем недавно — всего сотню лет назад — начали стремиться этот порядок переворачивать и переосмыслять, только искусство здесь не спешит менять реальность, газеты в любом случае решают первыми, а общественность волнует то, откуда ты такой. Мне тягостно думать об этом, и жаль, что написала об этом. Впрочем, пара других мсье на высоких позициях в галереи — магглы, конечно, — почти попались на крючок. Нужно еще время, и заодно успею наиграться с Этьеном, пока еще можно сидеть на верандах.       Как дела у Люциуса? Получала от него довольно жалостливые письма — в том числе и о том, что нанятая нами с тобой гувернантка отчаянно его не устраивает своей грубостью, тем, что рассказывает Драко «идиотские сказки». Боюсь, леди больше не придет к нам — а в «Пророке» в разделе вакансий появится еще заметка о том, что в Мэноре неудовлетворительные условия труда для прислуги. Люциус — ты знаешь, безусловно, — будет противится любой идее гувернантки, поскольку веками детей воспитывали эльфы из прислуги. Да, нам удавалось внушать ему идею необходимости няни раз за разом, но давай попробуем обойтись без очередного скандала. Приезжай, дорогой, заодно проверишь, не совсем ли там сошел с ума наш благоверный, проведя пару дней наедине с ребенком и эльфками, готовыми настолько потакать любому капризу Драко, что тот, думаю, от скуки уже уморил отца.       Пришлю в скором времени еще весточку — и надеюсь, что вернусь с контрактом на пару наших картин!       Bisous, Нарцисса       11 ноября 1985, Paris, Place de la Concorde, 10». ***        Использовав камин для перемещения в Мэнор, Северус, как и обычно, обнаружил, что совершенно не вписывается в местный интерьер — особенно в его обычном маггловском костюме. В первые несколько раз создавалось такое впечатление, что он приехал на экскурсию, но тогда в Мэноре собирались Пожиратели, и владел им пышущий любовью к квазиготической и пять раз с момента постройки переделанной роскоши Абраксас Малфой. Ни Люциус, ни Нарцисса не жили ни в Мэноре, ни вместе вплоть до момента, когда Абраксас, известный своей строгостью, которая не то, что граничила с жестокостью, а ей и являлась, все-таки перебрался доживать свой век в палату Мунго для душевнобольных. То был хороший, счастливый день, вскоре после которого его почти полное банкротство было обнаружено недоумевающим Люциусом. Тогда-то Нарциссе и пришел в голову их план с торговлей предметами искусства, что потребовало хотя бы номинального превращения Мэнора в приемлемое для обитания и приема гостей место. Гостей, стоит заметить, по преимуществу маггловских.       Нельзя сказать, что поместье легко принимало все запланированные изменения — например, электричество провести у них так и не вышло — сами стены сопротивлялись и требовали оставить их в покое. Потому Мэнор и оставался достаточно темным и неуютным, плохо отапливаемым местом, в котором сколько-то нормально существовать мог один лишь Люциус. Да и тот, впрочем, слишком уж привык к благам маггловской цивилизации, и теперь посещал Мэнор разве что из ностальгии и из желания наведаться в местный винный погреб, заколдованный и сохраняющий немало виноградных артефактов прошлого. Многие из них, впрочем, они образца начала восьмидесятых бессовестно выпили, как если бы это было вино качества «ну сойдет» из Теско на площади Уорик. И ни на секунду не устыдились, нужно заметить, слишком уж были счастливы тому, что приближается какая-то новая и, безусловно, счастливая эпоха. Новизна в ней, определенно, едва ли не лилась через край, а вот счастье омрачило «почти-что-банкротство», борьбе с которым теперь была посвящена довольно большая часть времени Нарциссы, весьма солидная — Северуса, и скорее номинальная — Люциуса. Тот устроился совсем уж по-королевски, изначально думая, что обменивает непривычную и некомфортную для него работу на достаточно «естественное» и «интересное» воспитание отпрыска. Миссия родительства, впрочем, оказалась куда более обременительной, чем он изначально предполагал, и чем старше становился Драко, тем более несчастные звуки издавал Люциус, ведь эльфки едва ли были достойными нянюшками для кого-то вышедшего из младенческого возраста.       Стоило Северусу хоть малость проморгаться после камина, как его немедленно обняли где-то чуть выше колена определенно не самыми чистыми руками и оглушили воплем:       — Крестный! Ты приехал!!! Папа рассказал мне, что у нас в подвале есть пыточная! А я видел только котлы, но он не разрешает мне их трогать!       Мини-ураган в возрасте пяти лет находился в той стадии, когда ему было интересно примерно все. И под «примерно все» следует понимать тот уровень интереса к окружающему миру, который позволял Драко доводить до белого каления абсолютно любого взрослого вне зависимости от темперамента и болтливости. В один из вечеров Нарцисса даже попыталась поспорить с Северусом и Люциусом о том, сколько времени ему потребуется на то, чтобы вывести из себя портрет Арманда Малфоя. Проверка в действительности не увенчалась успехом, поскольку Арманд с портрета, будучи одним из командиров Вильгельма Завоевателя и мужем одной из его дочерей, говорил на кошмарной смеси старофранцузского с древнесеверным, а потому коммуникация едва ли задалась, и Драко продолжил доводить фей, единорожиц и прабабку по отцовской линии.       — Здравствуй, Драко! Как я рад тебя видеть! И что, это правда? — немного напрягся Северус, понимая, что окончательно умученный Люциус вполне мог рассказать и такую вполне реальную «страшилку».       Драко округлил глаза и потянулся к Северусу, чтобы его еще, конечно, обняли, и по возможности подняли на руки. Последнее ввиду роста Драко уже превратилось в элемент игры-приветствия, от которого все вовлеченные в воспитание взрослые уже активно пытались избавиться. Северус обратил внимание и на то, что Драко был одет совсем не по-домашнему — на нем был практически уличный костюмчик по винтажной магической моде — а на рубашку был надет и удлиненный пиджачок. В Мэноре в принципе было как-то неестественно прохладно.       — Давай, рассказывай, друг, — Северус присел на одно колено, чтобы заключить Драко в объятия, и тот сразу же обхватил его руками за шею.       — А еще там точно водится дракон! И охраняет сокровища, ведь в подземельях всегда лежат сокровища — не только в Гринготтсе, я хочу там побывать!       «Ну хорошо,» — подумал про себя Северус, все-таки и пыточная скорее всего родилась из какой-нибудь сказки, и, вполне вероятно, не воспринималась ни как что-то страшное, ни, тем более, реальное, а является еще одним воплощением бурного воображения пятилетнего ребенка, фантазии которого можно по незнанию перепутать с чем-то действительно тревожным или попыткой соврать.       — Боюсь, что в Гринготтсе не так уж и много интересного, но ты обязательно его еще увидишь.       — Он взрослый и скучный, — вставил реплику Люциус, выходя из сквозного прохода к столовой.       Вид у него был едва ли довольный — судя по всему, Люциус не был готов ни к его визиту, ни к новому дню в целом, встретив его в домашнем халате. Шикарном, безусловно, узорчатом халате, дополненном высокими носками, который, несмотря на это, Люциус не считал приемлемой одеждой для проведенного дома дня. В комплекте к такому «кажется, я только что был разбужен и не очень доволен необходимостью в этот мир просыпаться» виду шли недовольное и чуть опухшее после сна лицо и выбившиеся из завязанного на ночь хвоста волосы, а на щеке и воротнике Люциуса красовалось белое пятно от зубной пасты.       — Вижу, вы соскучились, — усмехнулся Северус, выпуская из объятий Драко и глядя на Люциуса.       — Еще как, — недовольно ответил ему Люциус, разводя руками, — смотри-ка, вроде зачарованное поместье, а сквозит так, как будто ни одного заклинания никогда и не подновляли.       — Хм, — задумался Северус, осознавая, что в Мэноре действительно было достаточно холодно, и переключил свое внимание на Драко, — ты не хотел бы недолго пожить в лондонской квартире, Драко? Можно будет сходить в зоопарк, и в парк, и поиграть на детских площадках?       — Хочу… А ты посмотришь на мои раскраски? И на мой замок? Пойдем? — Драко уже тянул Северуса за руку куда-то по направлению из гостиной, чтобы немедленно показать все свои старые и новые игрушку, а также те игры, которые пришли в его пятилетнюю голову совсем недавно.       Северус оглянулся, увидев, что Люциус таки ушел в кухню.       — Ну тогда готовь все, я сейчас приду, и ты мне все покажешь, хорошо? — Северус коротко улыбнулся Драко и чуть взъерошил его белые, почти прозрачные волосы рукой, — Только немного поболтаю с папой, да?       — Вы опять будете говорить три часа, — картинно обижается Драко, будто специально вспоминая, как правильно выговаривать букву «р», и от усердия слово «три» звучит в его исполнении как очень твердое «тррры».       — Обещаю, что не будем, хорошо? Совсем недолго, ты все достать даже не успеешь.       Таким ответом Драко все-таки удовлетворяется, и убегает доставать все обещанное, в то время как Северус проходит на кухню, где за маленьким столом застает Люциуса с чашкой кофе. Северус выуживает с верхней полки буфета свою пепельницу и, ставя ее на стол, наклоняется его обнять. Люциус обнимает в ответ, выдыхая в шею Северуса.       — Я рад, что ты здесь.       Северус закуривает сигарету, сев напротив Люциуса, позволяя ему дотронуться носком до его лодыжки.       — И давно у вас упали заклятия?       Северус прищуривается, глядя во все еще недовольное лицо Люциуса… ну, чуть менее недовольное, но еще отлично демонстрирующее всем «чужим», что к его обладателю едва ли стоит подходить на расстояние вытянутой руки, да еще и какие-то разговоры завязывать.       — Да нет. На самом деле они сначала начали просто слабеть. Ты сам помнишь, что пару месяцев назад все было… — Люциус пока что немного путается в словах, и видно, что ему тяжеловато и формулировать мысли, и, может… Он боится и самой мысли? Что фамильное поместье не совсем принадлежит ему?       Северус хмурится.       Он оказался в опасном положении. Люциус как будто немного зажимается, оно и неудивительно. Большим и красивым птицам потребно несколько иное отношение, нежели дворовым курам, и доставшийся ему почти «в подарок» аристократ определенно требовал определенных манер в любой коммуникации с ним — как устной, так и письменной, как дружеской, так и романтической. Здесь не может быть исключений ни для кого, и даже если ты завел себе ручного сокола, он никогда не станет в полной мере «домашним».       Северус опускает локти на стол и придвигается чуть ближе к Люциусу:       — Скажи мне по-честному, ты готов об этом говорить?       Люциус отворачивается от него, теперь глядя на постепенно чахнущий с приходом ноябрьских холодов сад. Очень красивый летом, безусловно, большую часть года он был совершенно голым, учитывая как правило не самую снежную зиму, а живая изгородь превращалась в перекрестья черных веток. Сейчас сад еще не совсем облетел, но желто-красные листья уже начинали рядеть и опадать.       — Не готов, правильно? Никакого ответа. Северус коротко затягивается и тихо вздыхает, а этот вздох, в свою очередь, уже и провоцирует реакцию — Люциус оборачивается к нему, явно настороженный таким поведением.       — Лючи, — на секунду Северус останавливается и подбирает слова. Что он сейчас скажет? Что действующий лорд Малфой «взрослый мальчик»? И чего добьется этим? Того, что попадет в минутную немилость и так и не получит никаких ответов, и потенциально разрушительное поведение такого самостоятельного аристократа может навредить всем присутствующим. — Однажды тебе нужно будет сказать, верно?       — И сейчас ты будешь говорить, что, дескать, я еще с чем-то не справлюсь, да? Или как там переводится твое «тогда я не смогу тебе помочь»? — Люциус чуть вскидывает подбородок и складывает руки на груди — дополняет этим и без того скрещенные ноги.       «Не буду?» Или как там? А как правильно? Если «не буду», то «потому что я уже это произнес, не правда ли?». Ну, «правда», что с этим делать будешь? Северус прокручивает в голове вымышленный диалог. Автоматическим жестом пытается стряхнуть пепел — стряхивать пока что нечего, выходит только пустое и несколько невротичное движение кистью.       Люциус смотрит на него своим «я абсолютно уверен в собственной правоте» взглядом, теперь сидя с так и не донесенной до рта чашкой кофе. Не простой, а из одного из многочисленных фамильных сервизов, конечно же. Такую посуду чаще всего берут домовые эльфы, совершенно уверенные в том, что хозяевам строго необходимо есть и пить не иначе как из посуды, заставшей еще их прадедов, а может, и пра-прадедов. Северус отводит взгляд от лица Люциуса, пытаясь справиться со всей неловкостью сцены.       Узорчатые панели из черного дерева, закрывающие каменную кладку стен.       Кухонный гарнитур. Винтаж.       На отмытой до блеска, но все равно ужасно старомодной плите стоит кастрюлька, заляпанная чем-то коричневым с одной стороны. Кофе, определенно кофе. На языке вертится язвительное «и как скоро ты собирался сказать мне о том, что и эльфы тебе больше не служат», и Северус не до конца уверен в своей способности проглотить эту реплику. Особенно учитывая, что на соседнем с ней комоде красуется безобразие, которое эльфы убрали бы первым делом — пустая бутылка игристого.