Потомки Вильгельма Завоевателя не пачкают коленки на детской площадке

      — Ты обещал скоро! — недовольный Драко возникает в арке, ведущей на кухню, твердо намеренный неукоснительно следить за исполнением в-с-е-х договоренностей. И особенно тех, в которых ему пообещали посмотреть на все игрушки и с таким старанием построенные кособокие замки из зачарованного конструкта.       — Вот и иду, как обещал! Погоди буквально минуту. — Северус поднимает руку с сигаретой, демонстрируя Драко, что занят очень-важным-взрослым делом. Тот морщит нос, и Северус по-секрету рад тому, что мальчишка еще в том возрасте, когда осмысляет курение как что-то стоящее в одном ряду с «совершенно необходимой утренней чашкой кофе» и «ужасно скучными взрослыми бумагами про налоги».       — В одной минуте тридцать секунд, так что я буду считать!       — Вообще-то шестьдесят, — встревает Люциус, — так что считать ты будешь явно чуть дольше минуты.       Драко топает ногой и поворачивается к ним спиной со следующим заявлением:       — Ну-у тогда я буду считать быстро!       Под не самое уверенное «одииин, двааа, трииии» Северус привстает с сигаретой в руке и чуть наклоняется к уху Люциуса. В более удачной ситуации еще можно было бы светлую прядь за ухо заправить, но сейчас — явно лишнее, и, более того, Северус совсем не был уверен в позитивной реакции на подобную интервенцию. Не этим утром, осенью 1985 года вообще.       — Здесь — кошмарный морозильник, и эльфы тебя не слушаются. Тихо, это факт. Я не знаю, — Северус мысленно зажмуривается и особенно выделяет свое «не» интонацией, надеясь, что его правильно поймут и вялотекущая размолвка не превратится в большой скандал, который придется решать при помощи как минимум трех выдуманных на пополам с Нарциссой планов, из которых статистически 1.4 окажутся совершенно провальными. — не знаю, в чем проблема. Но решать ее явно будет комфортнее из твоей лондонской квартиры.       К этому моменту Драко доходит до двадцати, и начинает совершенно очевидно мухлевать — пропускать числа, а то и пятерки, так что выходит, что за «двадцать шесть» сразу следует «тридцать один». Впрочем, за «тридцать три» у него почему-то следовало «двадцать семь», так что Северус был пока что спокоен на этот счет.       — Не в Паучьем тупике? — Люциус смотрит на него совершенно холодно и скептически.       Драко досчитывает до сорока пяти — теперь он уже выкрикивает числа и пытается произнести каждое настолько быстро, насколько вообще возможно.       В последний раз затянувшись, Северус изгибает бровь и тушит сигарету в пепельнице. Придумывать ответ, впрочем, не приходится:       — Да, ты прав, я его ненавижу. И особенно всю ту маггловскую технику, которую ты зачем-то туда тащишь, хотя корректной стратегией было бы просто снести этот сарай.       За спиной раздается вопль «Шыстьдисят!», сопровождаемый стуком домашних ботиночек по полу из черного дерева — одинаковому во всем поместье. Северус коротко кивает, соглашаясь с рассуждением Люциуса, и, повернув голову к Драко, постарался изобразить на своем лице выражение, наиболее похожее на улыбку.       ***       Если Северус скажет, что ему не в радость наблюдать пять штук совершенно косеньких и некрасивых замков с высокими башенками в ряд — он соврет. Как и если скажет, что ему трудно выдумывать, кто мог бы в таком жить, и какой из них лучше всего подошел бы для Мерлина — не только для того, чтобы вставить рассказ об истории магии, но и просто для удовольствия.       — Смотри, Драко, — Северус берет кусочек конструктора и водружает его на вершину ворот, которые они только что поставили, пытаясь придумать какую-никакую систему оборону замка Мерлина, — чтобы врагам было еще сложнее добраться до замка, его еще можно окружить рвом.       — С водой? А наколдуешь ров? — Драко выглядит ну очень воодушевленным, сразу же начиная искать подходящую для моста через ров деталь.       — Ну, наколдовать никак не могу. Понимаешь, магия не берется из ниоткуда — что-то можно сделать только из чего-то другого — это называется «трансфигурация». Сможешь повторить за мной?       — Транс-фи-гу-ра-ция! Я уже знаю это слово, это такая магия, чтобы какие-то вещи превращать в другие вещи.       — О да, ты совершенно прав, — Северус кивает, — Принцип именно такой. Нельзя сделать еду из воздуха, нельзя наколдовать что-то просто так. А еще трансфигурированные вещи не могут служить всегда — очень скоро они превращаются в то, чем были на самом деле. Давай покажу.       Он берет в руки кусок пластика — совершенно бесполезного теперь листа, к которому изначально были прикреплены детали конструктора, и наставляет на него палочку. Сероватый пластик превращается в детализированную фигурку бабочку с почти бесцветными усиками и лапками, покрытыми тончайшей резьбой крылышками. Бабочка была такой же сероватой, но такой тонкой, что некоторые части ее крылышек казались совершенно прозрачными.       — Какая красивая! — Драко тянет руки к появившейся из-под палочки Северуса фигурке, но через секунду уже озадачивается, напрягается.       — В чем дело? Все хорошо? Ты о чем-то вспомнил? — Северус настораживается, понимая, что от его рассказа о законах магии не так далеко до того, что происходит с Мэнором. Он не мог точно сказать, в чем дело, но был совершенно уверен в том, чары Мэнора все еще стоят — как и столетия назад, нерушимые. Малфой Мэнор — практически крепость, охраняющая своего лорда, идеальное место, способное защитить действующего лорда от любой напасти — как магической, так и физической. Хоть он и не пострадал в века охоты на ведьм — Генрих Крамер и сам был колдуном, так что написал книгу, полную небылиц, пытаясь отвести народный гнев от настоящих волшебников — но выдержал не одну осаду. Потому бывший средневековый замок явно все еще был зачарован, но сама магия больше не слушалась Люциуса, может, и не считала его лордом вовсе. Выяснение причин было важной целью, но как рассказать об этом Драко?       — Я боюсь ее сломать, — ответил Драко, и Северус мысленно выдохнул. Уже второй раз за час — то ли еще предстоит!       — Нет, ты точно ее не сломаешь — она на то и зачарованная. Можешь играть, держи, — Северус протянул фигурку Драко, — но это — наш эксперимент с трансфигурацией. Рано или поздно чары спадут, и она превратится обратно в кусочек пластика.       — Но она такая красивая! Когда она превратится? А ты сможешь снова сделать ее бабочкой? А ее можно оживить?       Северус понимает, что, возможно, он сделал не одну ошибку, а целых две.       — Это сложно, но я что-нибудь придумаю, хорошо? — говорит он, понимая, что Драко уже отвлекся от его слов, да и от разговора обо рве, разглядывая бабочку и разыскивая самый правильный и волшебный из своих замков, чтобы сделать его бабочкиным домом.       Драко точно придется рассказать о том, что происходит — до сих пор он не сказал о том, что им придется какое-то время пожить в Лондоне. И папе тоже. С одной стороны, Драко хочет в Лондон, не правда ли? Это уменьшает масштаб проблемы, но все-таки не решает ее. Нельзя ничего не говорить — ведь Драко не год, и не два, и он уже немало понимает. Например, он знает, кто изображен на каждом из фамильных портретов, знает, что такое магия, что если волосы стали фиолетовыми — это не страшно, и так бывает, и сейчас мама, папа и крестный что-нибудь придумают. Словом, то, что положено знать маленьким пятилетним чистокровным волшебникам.       Северус переживал о том, что молчание со стороны взрослых может нанести непоправимый отпечаток — принести ощущение, что о каких-то больших переменах могут сообщать только взрослые, и его, Драко, волнения — маленькие и совсем не важные. Что неправда. Так быть не должно. Но если говорить?.. Несмотря на недавно выкуренную сигарету — пусть и не целиком, конечно — Северусу снова хочется курить. Вот вообще не выпускать сигарету изо рта — тем более, что к мысли о правильном рассказе Драко приходит мысль и о Люциусе. Кажется, будто с момента трехлетия… Нет, с момента самого появления Драко на свет все они — по крайней мере, Северус и Нарцисса — только и делают, что заботятся о нем. Это оправданное, правильное в какой-то мере поведение, но нынешняя… Северус покопался в своей голове и решил, что будет использовать слово «казус». Нынешний казус, да. Так вот, нынешний казус был болезненным для Люциуса в первую очередь. Для «не помогайте мне, я ничего не буду делать, но зато сам» Люциуса, для «я совершенно безупречный, о, посмотрите на мое белое пальто» Люциуса. Учитывая его патологическое нежелание говорить о собственных мыслях и чувствах, Северус не мог даже предположить, как он сейчас себя чувствовать.       ***       Они играют еще какое-то время, прежде чем в дверях появляется длинная фигура Люциуса. Сначала Северус замечает тень, и уже потом поднимает на него глаза — да, его облаченье представляет собой какую-то очень странную версию того, что Люциус считает «маггловской модой». Фрак. Вот как есть, как из иллюстрации к маггловскому же роману, которые и волшебникам читать не зазорно — ведь писаны они по большей части такими же ведьмами и колдунами — да разве мог маггл написать «Человеческую комедию»? Лишь тот, конечно, кто может со стороны взглянуть на быт «Другого», прям с большой буквы, принципиального отличного, изобретающего миллиард маленьких помощников, вроде парового двигателя и конвейера.       — Папа! Смотри! — Драко тут же подскакивает со своего места и вытаскивает из кармана брючек появившуюся у него бабочку, — Она зачарованная и всегда сможет остаться такой! А может быть ее можно будет сделать живой?       — Ну, ключевое слово «можно».       Люциус бегло бросает взгляд на малютку-бабочку, сделанную из кусочка пластика, и адресует Северусу короткий выразительный взгляд, как бы говорящий «я очень долго укоризненно смотрю на тебя, потому что ребенок опять имеет неверное понимание функционирования вещей в мире, и полностью отдаю себе отчет в том, что детское мышление так работает, но виноват все равно ты, а еще ты виноват во всех бедах мире, как и в том, что где-то в Африке какой-то колдун опять создал и продал зачарованную куклу, и теперь в Замбии эпидемия очередной венерической болячки, призванной отвлечь внимание Министерства от того, что они подпольно продают громадную партию сомнительного качества Оборотного».       Северус откладывает фрагменты конструктора и поднимается с колен, вопросительно кивает Люциусу:       — Удалось что-то решить? — спрашивает он своим «серьезным» тоном, даже почти «преподавательским». Хоть пока что ему удавалось разве что подменять других преподавателях и выступать в качестве ассистента в университете, каждый раз «отвлеченное», «нейтральное» говорение выходило именно таким — малость желчным и как будто бы крайне дистанцированным, не слишком вовлеченным.       — Предлагаешь сегодняшний день?       Не успевает Северус ответить, как Люциус принимает скорее оборонительную позицию, одновременно с этим очень «хозяйскую» — опирается бедром о письменный стол и скрещивает руки на груди.       — Так было бы проще. Думаю. — последнюю фразу — «думаю» — Северус вставляет спустя секундную паузу. Сразу же в голову приходит ряд неприятных вещей, которые Драко лучше не слышать — «опять ты сваливаешь на меня ответственность», «если бы ты хотя бы сказал, в чем дело, то с этим можно было бы разобраться», «можно было бы и принять хотя бы одно решение касательно ТВОЕГО имущества, ТВОЕГО наследного дома и ТВОЕГО сына самостоятельно».       Северус старается сделать так, чтобы его раздражение не было чрезвычайно заметным Люциусу, и, тем более, Драко, но лицо Люциуса становится еще более напряженным и еще («куда еще-то?!») более остраненным. Северус порывается тоже сложить руки на груди, но одумывается («нельзя показывать ребенку, что вы ругаетесь»), и в итоге совершает ряд совершенно неловких движений без какой бы то ни было определенной цели — туда-сюда, а смысла никакого. «Ты мог бы просто начать с того, что перестал бы видеть во мне какого-то врага всякий раз, когда совершаешь очередную глупую ошибку», «ты ведешь себя так, как будто это тебе пять, и ты изо всех сил пытаешься убедить родителей в том, что фантики от карамели материализируются за диваном без посторонней помощи». Северус пытается проглотить обидные фразы и как-нибудь прекратить их бесконечную генерацию, а Люциус едва слышно глубоко вздыхает и делает шаг в сторону середины комнаты.       — Драко, ты же хочешь поехать в Лондон? — нежнейшим по его меркам голосом произносит Люциус, и даже садится на ковер рядом с постройками.       Северус думает, что, с одной стороны, провалиться под землю прямо сейчас — отличный выход, а с другой — ощущает, что внутри него шевелится слишком много застарелых обид.       ***       Лондонская квартира Люциуса совсем не была квартирой на время командировок и ремонта или воспоминанием о годах, когда тот был только наследником рода, усердно проматывающего, как тогда казалось, наличествующее состояние. Нет, напротив, она использовалась если не раз в неделю, то хотя бы раз в две — всякий раз, когда Люциус выбирался в Лондон по пустячному делу, уставал от общества ребенка или чувствовал какую-то потребность насладиться остатками былой славы светского человека. Квартира, иными словами, была вполне пригодна для жизни — если, безусловно, Люциуса удавалось убеждать в том, что ему необходима периодически приходящая прислуга не из числа домовых эльфов.       Делалось это, ожидаемо, усилиями Северуса, и, в последние лет пять, Нарциссы. Он подобрался к стоящему в оконной нише рядом со столиком для завтрака зачарованному домашнему телефону — чертовски нужному приобретению в их коммуникации с магглами — и набрал успевший хорошо застрять в памяти номер маггловской клининговой компании. На другом конце провода с ним жизнерадостно поздоровалась сотрудница.       — Добрый день, я бы хотел заказать у вас уборку квартиры. Есть ли возможность приступить в течение ближайших двух часов?       Девушка ответила утвердительно, также предложив Северусу разнообразные тарифы и дополнительную информацию, которая была ему и без того известна. Нет уж, он привык к конкретным условиям, и никакими «акциями» не интересовался.       — Не требуется, спасибо. 15, Пикадилли-стрит, нужна общая уборка квартиры, включая окна и ковры.       Сотрудница рассказывает ему о том, что ему следует быть дома, дабы принять сотрудников, а также интересуется «особыми пожеланиями и требованиями». Таких нет, Северус коротко благодарит ее, указывая, что «все стандартно», и переводит взгляд обратно на кухню.       Нужно ли ему как-то помочь со сбором вещей? Нет, речь скорее идет о том, чтобы справиться с последствиями выживания Люциуса в Мэноре. Может, сказались сами стены и атмосфера, а потому ему пришлось лишь разобраться с легким по меркам Северуса беспорядком на кухне — сам он жил в куда более захламленном доме, да и в принципе считал себя человеком чрезвычайно неприхотливым. Вещи в коробках в углу? Ой, да зачем это трогать, это уже элемент декора! Используемые хотя бы раз в неделю вещи лежат на всех горизонтальных поверхностях? Ну так это же их места! Другое дело — Мэнор, он как будто давил на него и призывал немедленно убраться, и вынырнув из своих мыслей, Северус обнаруживает себя за оттиранием кастрюли, в которой Люциус зачем-то решил сварить кофе. У него что, нет турки?       Всего 10 минут самостоятельной уборки успевают довести Северуса до еще более раздраженного состояния, и он решает ограничиться сбором мусора и мытьем посуды. Чертов Люциус, чертовы эльфы — пожалуй, можно просто убедиться в том, что ничего не сгниет и не покроется плесенью, а с остальным уже можно будет разобраться по окончании начавшейся сегодня эпопеи.       «Все, достаточно», — решает про себя Северус, и, подойдя к камину, скармливает ему горсть порошка:       — Пикадилли-стрит, квартира Люциуса Малфоя.       Перемещение, как и обычно, не ощущается слишком приятным, а встречает его пространство если не более, то такое же холодное, как и Мэнор — одна из форточек была оставлена распахнутой. Брошенные на столе бумаги ветер уже успел разметать, но, благо, ничего не пострадало от косого дождя.       — Понятно, — бурчит Северус сам себе под нос, закрывая форточку, и обводит взглядом хорошо знакомую ему гостиную. С его последнего визита ничего не успело измениться — такой же «винтажный шик» по меркам маггловской моды, который показался бы любому захожему чистокровному волшебнику совершенно современным и, возможно, слишком уж минималистичным ремонтом.       Со стола «сбежало» не так много бумаг — разве что содержимое одной папки оказалось разбросано по темному персидскому ковру. Северус поднимает один из них, лежащий ближе всего к окну — ничего интересного, выписки с магического счета Люциуса. Забирается в открытую папку — документы, подтверждающие его владение рядом произведений искусства, маггловские — магическое правительство едва ли следило за такими мелочами, как совершенно не волшебное искусство, пусть и созданное несколько веков назад. Северус достает пачку бумаг и пролистывает — кажется, все лежит по порядку, разве что недостает одной из бумаг по малоизвестному полотну Эль Греко .       Он оглядывает комнату, опускается на колени и заглядывает в труднодоступные места — один лист ветер закинул под стол, а второй, мятый — выглядывает из-под бархатного черного дивана. Северус вытягивает его, и замечает, что перед ним все-таки не мятый лист формата А4, а короткий свиток — документ был магическим, и отчего-то — полупустым, видна синяя канцелярская печать отдела отдела регулирования магический популяций и контроля над ними, но не более того. Он извлекает из кармана джинс палочку и прикасается к печати, но перед ним открывается только часть документа — указание на него, Северуса Т. Снейпа, как на «альтернативное контактное лицо заявителя», но не более того. Магические популяции? Вполне вероятно, что, несмотря на репутацию отделения как бича всех отличных от ведьм и колдунов магических созданий, они занимались и вопросами, связанными с наследованием — самому Северусу никогда не приходилось с ними связываться — регистрация всех родившихся волшебников происходила автоматически, а мать оставила ему разве что скудные сбережения в маггловских деньгах. Ладно, с этим определенно придется разбираться — Северус заклинанием сматывает пергамент обратно в свиток, убирает в один из ящиков комода, и возвращает валяющийся под столом документ об Эль Греко обратно в папку.       ***       Наблюдать за уборкой, безусловно, куда приятнее, чем убираться самостоятельно. Северус наблюдает за пришедшей леди с плохо скрываемым удовольствием, параллельно превращающей квартиру во что-то более приемлемое для пятилетнего ребенка, и, конечно, его самого. На кухне не без труда находит свою пепельницу, возвращает на места привычную ему технику и посуду. Прикидываясь магглом, помогает одетой в форму клининг-компании девушке перенести один из раскладных диванов в бывшую гардеробную, а также придумывает, какие еще шкафы можно занять заполняющей целую комнату одеждой. Конечно, Северус мог бы и не проявлять столь активного участия — по завершении уборки и легкой перестановки он расплачивается с леди по соответствующему, повышенному тарифу, однако его активность имела и побочную цель — максимально оттянуть написание письма Нарциссе. Он не мог найтись со словами — конечно, Нарси бы стерпела и правду, но тогда едва ли что-то смогло бы уберечь Люциуса, да и их с Драко заодно, от громовещателя, который спокойным, но очень громким и недовольным голосом Нарси сообщил бы о том, что она, во-первых, разочарована, и, во-вторых, что считает его избалованным эгоистом, не заслуживающего не только ее усилий по спасению фамильного состояния, но и хорошего отношения в принципе.       Раздражение Северуса отходит на второй план лишь когда он возвращается в Мэнор за вещами Драко, и находит их с Люциусом в игровой. Стоя за неплотно закрытой дверью, Северус становится свидетелем совершенно исключительной сцены: по всей кровати были разложены разноцветные пижамы Драко, а Люциус последовательно объяснял ему, что они никак не могут взять все, но, например, вот в этой лиловой пижаме со звездами точно будут сниться самые лучшие сны, а нарисованные на другой морские коньки точно будут охранять от плохих сновидений. Он отвечает на все вопросы совершенно бережно, как будто специально избегает отказывать напрямую. И это совсем не вписывается в ту картину, что Северус успел нарисовать в своей голове — искаженную, и даже, можно сказать, жестокую, выставляющую их с Нарси героями, Люциуса, наоборот — завравшимся аристократом, паразитом, палец о палец не ударившим ради общего дела.       Северусу становится горько, и он отворачивается, думая, что сам сейчас выступает в качестве главного антигероя этой неприятной, но и не нерешаемой проблемы.